"Автономный рейд" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)

Глава тринадцатая. Хуже лжи только правда

— А зачем это грузинское ожерелье вдруг потребовалось твоей конторе, САИПе этой самой? — спросил я у Принцессы простодушно. Спугнуть не боялся: слишком я был ей нужен зачем-то. Любые мои вопросы были в рамках ее сценария.

— Ты догадался, дорогой? Умница ты моя! — И опять поцелуи с нежными объятиями.

Хорошая выучка плюс опыт.

И так она была прелестна и беззащитна в своей откровенной игривости и нежности, что я почувствовал себя в долгу у авторов ее легенды. Могли ведь подсунуть и кособокую горбунью. Благо что химия Полянкина была на их стороне. Хотя уродок спецслужбы для подобных целей просто не имеют. А вот то, что на месте При могла появиться сущая стервоза, так это запросто.

Любовь, мать ее. Кого любят, тот и веревки вьет, и стервеет.

Но мне повезло. Мне досталась дама вдумчивая и нежная. Как непринужденно она, переняв эстафету у Полянкина, заводила меня с этим драгоценным ожерельем. Не тем заводила, что навязывала разговор, а, наоборот, разжигала любопытство, делая вид, что всемерно уклоняется от этой темы. Высший класс. Лапонька-кисонька. В эти мгновения я любил ее до таинственных, обращающих в блаженный столбняк мурашек по затылку. Забыл сказать: помимо крупных, меня приводят в восторг еще и умные женщины. То есть те, чей ум я способен понять и оценить.

— Кстати, а почему у тебя кличка — Принцесса?

— Тебе не нравится, дорогой?

— Слишком точно. Зная кличку, тебя легко высчитать.

— Льстец! Но все равно — приятно. Она мечтательно взгрустнула и, свернувшись у моего бедра, поцеловала мне руку:

— Ты такой ласковый. Ты знаешь об этом, дорогой?

— Угу, — буркнул я. Поглаживая ее тело, я думал о том, что повези мне быть художником, умей я рисовать и задайся целью нарисовать идеальную — для себя — женщину, то не смог бы нарисовать красивее и желаннее, чем она.

Каждый выступ, каждая впадинка и выпуклость, каждая складочка на ее теле были божественно прелестны и заставляли меня торчать со свирепо-нежным нетерпением. Если еще учесть, что она была не нарисованной, а находилась здесь же, в пределах досягаемости в натуральную и — немалую! — величину, то никакие художества сейчас не могли бы с ней, живой, сравниться.

— Кстати о планах. Твоих — на меня, — напомнил я ей.

— Что с ними? У тебя, дорогой, уже кто-то есть?

— Почему «уже»?

Она пребывала в замешательстве не более секунды, а потом решилась на правду:

— Потому что, дорогой, в справке месячной давности сказано, что постоянной пассии ты не имеешь.

Молодец. Поймали на слове — не стала врать. Быстро адаптируется. Это подкупает. Внимательно вглядываясь в нее, я старался прочно зафиксировать, прочувствовать то выражение ее глаз, мимику и позу, которые соответствовали вынужденно сказанной правде. Люди в таких деталях не меняются. Буду их знать, — значит, буду иметь еще один маленький ключик, чтобы ее понимать.

Но впервые, наверное, мне так сильно хотелось понять другого человека не для того, чтобы использовать это для себя. А чтобы суметь угодить ему, то бишь Ей.

— ...Я читала ее за час до встречи с тобой на мосту. САИП — дурацкая аббревиатура, мы говорим: Контора — еще месяц назад затребовала твое досье из архивов Генштаба, а потом обновила своими силами.

— Интересно. Чем это я уже тогда заинтересовал твою Контору?

— Не ты один, дорогой. Вы все.

— И чем же?

— Тем, что твоим Пастухом заинтересовалось общество «Резо-гарантия».

И точку поставила. Это называется: хочешь подробностей — спрашивай прямо, выкладывая при этом то, что тебе известно самому.

— Да? Ну это — понятно. Страховые компании любят знать подробности о тех, кому доверяются застрахованные у них жизни и ценности. Но я, собственно, о твоих планах. Если ты хочешь быть со мной только женщиной, то ты на правильном пути.

— И как... И кем же, дорогой, я еще могу быть?

— Кем? Можешь, я думаю, и, так сказать, коллегой.

— А-а. Это — обязательно? — Вот тут она немножко переиграла. Если уж вербуешь — чего притворяться.

— Девочка, для меня у тебя нет никаких обязательств. Ты мне желанна и такой, какая ты есть.

— Но? — спросила она.

— Что — но?

— По интонации, дорогой, должно последовать некое «но».

— Умница, красавица, да ты еще и слушать умеешь! Ты — прелесть. — Ее тело так отзывалось на мои прикосновения, словно она вот-вот замурлычет. И выпустит коготки.

— Да-да, вот там почеши, под лопаткой... И все-таки какое «но»? Хотело сорваться у тебя с языка.

— Тебе не нравится, когда недоговаривают?

— Очень.

— Не любишь, если манят, как кошельком на веревочке?

— Не-на-ви-жу!

— Смотри-ка! А ведь и я — тоже.

— А чего я недоговариваю? И этим — кошельком — маню?

— Ничего. Это я просто так, о совпадениях в наших характерах.

Она надула губки.

Приведите в дом щенка, кошку, женщину или любое другое живущее по законам природы существо, и они тут же начнут выяснять, кто в доме хозяин.

Кто тут кормежку делит. Кто вожак стаи. Если никого не обнаружится, если никто им не будет перечить, если никто не будет их наказывать, то хозяином-вожаком станет оно, это существо. Если уже имеющийся вожак слабее, новенький его развенчивает. Таков Его закон. И для жизни, и для любви.

Но если вожак уже есть и он сильнее новичка, тот смиряется.

Когда соотношение сил неопределенно, то начинается выяснение отношений. Всякое выяснение отношений начинается с оценки внешности. Мои преимущества — в росте и комплекции. Со мной, невысоким, тихим, женщина сразу инстинктивно берет на себя роль старшей, главной, опекунши. Тем более если она настолько крупнее меня. И я имею возможность сразу увидеть, как она себя поведет, если ей уступать.

Женщина, любимая и желанная, — наркотик. Так или Он, или Природа сама сделала. Порой я думаю, что Природа — это Его компьютер, который в автоматическом режиме исполняет всякую черновую тягомотину. А порой мне даже кажется, что и Он на самом деле не Он, а Она. Уж слишком много порой вокруг такого, что только женской логикой и объяснишь. Поэтому ничего не имею против женского руководства. Уверен, женщины намного мудрее мужчин.

Если мудры. А уж что мудреней — так это в любом случае. Ну, и когда у них опыта достаточно.

Но когда опыта маловато, то женщина и врет не по существу. Хочет убедить, будто за годы службы не привыкла замечать номер квартиры на явке.

Или бежит звонить, не подумав о слежке. Или от широты души ввязывается в драку с милиционерами. Или... И так далее... Так что прости, милая, но командовать собой я тебе позволить не могу. Мне моя жизнь, уж какая она ни есть, дороже и доступа к твоему телу, и тем более твоего самолюбия. Да и самой тебе, если я строптивость проявлю, уцелеть будет проще.

Тоже мне, майор. Легко у них там звания дают.

На этом месте раздался стук в дверь. Мария Павловна:

— Ребятки, я поеду к дочке, может, и не вернусь до завтра. Если что, Лешенька, помнишь, где ключ?

— Помню! Спасибо, Мария Павловна!

— Ничего. Милуйтесь, голубки.

Минут через пятнадцать При не выдержала:

— Пожалуйста, Олежек, не молчи так... Карающе. Я с тобой действительно какая-то ошалелая. Пойми, я не умею соображать так быстро, как ты. И не знаю, что сказать. Не знаю! Вранья, которое полагается по инструкциям, не хочу. А правду так долго и сложно объяснять.

— Не хочешь, не объясняй. Ты мне ничем не обязана. Ты есть, и слава богу. Ты со мной — я счастлив. Хочется или нужно соврать — соври. Только...

Слушай внимательно, повторить мне, возможно, и не удастся. Первое. Будешь врать — я привыкну тебе не верить. Логично?

— Логично, дорогой! — Она слушала, жмурясь, как кошка, лижущая сметану. Ласковая, абсолютно голая восьмидесятикилограммовая киска с упруго подрагивающими сметанистыми грудками.

— Привыкну не верить — привыкну и врать, — продолжал я занудничать. — Второе. Наверное, я забегаю вперед. Но что-то мне подсказывает: надо так.

Нельзя работать с человеком, от которого ждешь вранья и которому сам врешь.

Не «разрабатывать» — работать. Зачем-то я нужен твоей Конторе и тебе. Ну так не отталкивай меня. Говори на моем языке — без глупого вранья. Нельзя сказать правду — не знаешь или не можешь — так и скажи. В нашей с тобой службе если есть вранье, то и работа врозь. Значит, и жизнь врозь...

Слушай, я о тебе мечтал большую часть жизни. И мне, чем тебя потерять, лучше бы вообще не иметь.

— Ну ты и зануда!

Я только вздохнул в ответ.

Она права. То, что я ей говорил, полагалось бы сказать после долгой и разнообразной близости. Или вообще не говорить, если процесс окажется разочаровывающим. Но я чувствовал, что При сейчас решает нечто важное для нас обоих. Надеялся, что она видит, как трудно ей обмануть меня. Не из-за каких-то моих исключительных качеств, а в силу случайности. Просто я оказался для нее именно тем, кому ей трудно врать. И тем к тому же, кто отнюдь не уверен в своей неотразимости, а посему скептически относится к женской привязанности. А может, и Полянкин не соврал. Может, он и в самом деле не удержался и дал ей нюхнуть какое-то из своих снадобий. Он мне говорил об этом мельком, при прощании в сарае, и я ему сначала не поверил на всякий случай. Но теперь вижу: что-то она и в самом деле странновато держится.

— Ну? Третье будет?

— Уже есть. При, ты — гениальная актриса. Но когда нет пьесы и режиссера, когда ситуация тебе внове — неважная оперативница. Извини.

Где-то ты, может, и майор, но со мной будешь сержантом. Ладно, не дуйся — прапорщиком. Извини, но я хочу, чтобы ты жила подольше. Со мной.

— Красиво мотивируешь, дорогой. У Пастуха научился?

— Ты с ним знакома?

— Не довелось. Только по справке. А с чего ты решил, что я — плохая оперативница? — Она готова была всерьез обидеться. Даже опустила свое «дорогой».

— Понимаешь, ты горишь на системе Станиславского...

— Иди ты! Олег... Я, конечно, много от тебя ожидала. Но чтобы мне диверсант-разведчик Муха, которого даже Девка ненавидит, потому что побаивается... в постели — и про Станиславского?

— Тюлька ты, что ли? Не про Станиславского, а про его систему! — Быть с ней рядом, и не дурачиться, когда ей этого хотелось, я оказался не способен.

Она легла на спину и, выгибаясь, подкатилась под меня:

— А эта система в постели еще действует?

— Эта?

— Эта!

— Именно эта? — Боже, ни с одной женщиной не ощущал я столь опьяняющей нежности. Ни одна из них до сих пор не дарила такой мощной надежды на долгий путь вместе. Сука Полянкин. Как мне теперь понять: где мы с ней сами, а где за нас его химия говорит?

— Да! Да!

— Это не система Станиславского, — невольно подыгрывая ей, я тоже жеманничал, чуть ли не присюсюкивая. Есть удовольствие вести себя как болван и быть болваном ради удовольствия любимой.

— А чья?

— Это моя личная система.

— А она действует?

— А ты не видишь?

— Мало ли что я вижу. Я спрашиваю: она действует?

Вот и поговори с этим майором серьезно. Но одно ей удалось: я на целый день забыл обо всем, кроме нее, Ирины — Принцессы — При.

Потом мы спали в обнимку. Так нежно и уютно мне не спалось доселе никогда. Однако жизнь вторглась со всей присущей ей бесцеремонностью.

Запикал датчик моего пейджера: в квартиру, номер которой якобы не запомнила При, вошли. Я метнулся к своему чемодану, который хранился здесь, у Марии Павловны, под тахтой. Достал приемник с коммутатором и набрал панельный номер микрофона, притыренного в той самой квартире.

" — ...аю, что происходит, — громко раздалось в динамике. — Почти сутки никакого движения. Посылали почтальона — не открывают. А что мне было делать, товарищ подполковник?.. — Надо полагать, говоривший беседовал с кем-то по телефону. — Да не мог я до вас дозвониться! Последние шесть часов ни телефон, ни пейджер... Есть, не отвлекаться, товарищ подполковник.

Поскольку капитан Го... агент Принцесса не вышла на связь и пропустила контрольный срок, появилось мнение, что нужна помощь. Принял решение войти в квартиру. Да, никого... Нет, ошибка невозможна: Федеративный проспект, дом 19, корпус 3, квартира 29. Принцесса несколько раз повторила. Но здесь уже минимум полгода никто не был!.. Нет, никаких признаков ее пребывания тут. И его — тоже. Тут, в прихожей, пыли на полу полсантиметра — нетронутой... Есть, не оставить следов... Есть, выяснить у мужа Принцессы... Так точно... Есть, послать Гвоздя к Девке... Так точно... — И через паузу: Мудило! Ему хорошо там, в кабинете, командовать. Лучше бы на звонки отвечал.

— Чего ты кипятишься? Тебе говорили: не знаешь, что делать, — не делай ничего? И надо было тебе сюда лезть. Вот как теперь пыль восстановить? Мы тут натопали, как стадо слонов.

— Не знаешь? Правда не знаешь? Подмести надо, лапоть! Подмести всю квартиру, тогда новая пыль ляжет ровненько.

— А-а. Ну и что теперь? Только переполошил всех без толку. Подумаешь, сутки. Бывает, что агент и неделю не отзывается.

— Эй, Давыдов! Слушай, очень важно: подметешь тут аккуратненько, как у себя дома. Главное — везде. Понял?

— Так точно, товарищ майор, понял!

— Приступайте, строевой вы мой.

— Есть, приступить. Шум, топот, бряканье.

— Раньше... Бывало, конечно. Но раньше она не к Мухе шла. Ты справку об их шайке читал? Почитай! У Пастуха самое отборное зверье. На каждом крови, как на мяснике.

— Ну и что? Служба... Знала, на что шла. Да и умеет она из мужиков веревки вить.

— Понимаешь... У нас с тобой, Гриша, на этой бляди вся операция держится.

— Серьезно?

— Ты проверял здесь? Сам?

— Сразу, как только вскрыли.

— Чистенько?.. Если получится, Гриш, даже на одну сотую получится, считай, на всю оставшуюся жизнь никаких проблем. Ни с деньгами, ни с карьерой, понял? Это мне сам Каток гарантировал. Но если облажаемся — кранты. А без Принцессы облажаемся точно. Она же супер. В прошлую пятницу затрахала меня чуть ли не до смерти. Иду с явки, думаю: все, наелся, смотреть на нее больше не могу. А пришел домой, глянул на Верку — волосы колтуном, жопа под коленями висит... И так мне захотелось назад, услышать это ее коронное: «Что мое, то — мое, дорогой!» Я как чувствовал, не хотел, чтобы она сама с этим маньяком контачила. Ты посмотри: один, после Девкиной эстафеты — и что он им устроил? Три трупа, два инвалида. Девка остатки разума потеряла. Если он нашу блядь расколет — ты знаешь, что он с ней сделает?

— Да как же он ее расколет, если его напичкали этим, как его, ну психотропом новым? Он же должен быть от нее без ума?

— Ой, слушай, не верю я этим мудилам-химикам. У них как эксперименты — так все зашибись. А как на деле — перекос. И кто его, Муху этого долбаного, знает, на что он под наркотой способен?

Собеседник майора, переживавшего за участь Принцессы, откашлялся и нерешительно снизил голос до полушепота:

— Ты, Василий Николаич, вот что... Я, мгм, тоже. В общем, я тебе по-дружески: Принцесса — профи, понимаешь? Ее так и готовили, чтобы мужиков с ума сводила. Ты не о ней, ты о себе думай. Она не пропадет. Я — знаю, сам из-за нее чуть не того... Чуть от жены не ушел. Ты учти, она самому... стучит. Напрямую".

При лежала к нам с приемником спиной, накрывшись одеялом с головой. Но я знал, что ей и сквозь одеяло все было отлично слышно.

Наверное, проклинает коллег за болтливость. Но они не виноваты: проверяли они ту квартиру на наличие прослушивающих устройств тщательно.

Только техника не стоит на месте. Там я спрятал не простой радиомикрофон, а с компьютерной приставкой. Если в зоне ее действия включено что-либо, напоминающее детекторное устройство, микрофон не заработает. Обнаружить его можно, только содрав во всей квартире обои и вскрыв все половицы.

А вот этого они, конечно, сделать не могли. Потому и погорели.

"Пауза.

— Ну... Стучит. Все стучат, — отозвался наконец Василий Николаевич. — Сам же говоришь: служба.

— Ох, Николаич, извини. Послушай меня: без нее нам бы лучше. Сколько раз ты другим баб подкладывал? Ее же ведь и подкладывал! И потом колол на этом? Не бери ее всерьез — погоришь. И еще учти. То, что она тебе дала, — знак. Тебя на повышение готовят. Друг Ваня на ней самых перспективных проверяет. Мол, прошел Принцессу — черт ему не страшен. Не глупи, Николаич!

Тебе, возможно, резидентура светит. В Риге, а? Там этого добра — по производственной, естес-сно, необходимости. А то загремишь в Бишкек...

— Товарищ майор, ваше приказание выполнено.

— А?.. Угу. Ты, Давыдов, присядь и посмотри. Ну? Видишь, какие полосы.

Ты что, своим членом тут подметал? Переделать немедленно! Пошли, Гриша...

— Есть... немедленно... — Пауза. — Му-удак этот майор. Чтобы пыль потом ровно легла, ее не подметать, а мыть надо.

— Будем мыть?

— Приказано подмести, слышал? Вот и мети.

— Ты понял, кто влип? Принцесса!

— Ух ты! Которая Дубняка замочила?

— Это фигня... Она в прошлом году кроме Дубняка еще и Витька уделала, после того как он ей Дубняка сдал. Главное, что она с другом Ваней спит. Он нас за нее наизнанку вывернет.

— Ну?! Брось, он не может. У него после Чернобыля не стоит. Думаешь, чего он такой? Взбесишься, когда сплошной опал.

— Ну ты это брось. Она, говорят, такие штучки знает, что и у мертвого встанет. За что, может, ее друг Ваня и ценит.

— Все равно: мы с тобой — мелочь. Да и принцесс таких у друга Вани, как грязи. Вот, слышал, она сейчас по Грузии работает. Вот где фокус-то. За Грузию действительно вывернут. Если упустим...

— Ну, вы кончили? Живо теперь: маяк Принцессы в Бутове активизировался".

Я выключил микрофон. Все-таки меня грызло. Так это у нее ласково и призывно звучало: «до-ро-гой». Но, как я теперь знал, у нее это для всех призывно звучит. Обидно. И понимаешь, что дело житейское, работа у нее такая, а — обидно. Зато понятно, почему такая молодая, а уже — капитан. Не майор, И в этом наврала.

Можно прекрасно обо всем догадываться. Но если резко, как фейсом об тейбл, вдруг узнаешь, что твои подозрения более чем оправданы, бывает жутковато. Но к этому можно привыкнуть. Надо только учесть, что в таких ситуациях сильно курить хочется.

Зато еще один плюс нелегального, но всемерного использования электроники: вести о хреновом узнаешь до того, как оно случилось. Я взял плавки и пошел в ванную. Собственно, деловой информации в подслушанном разговоре крохи, зато дерьма нахлебался до отрыжки. Кто ж знал?.. Ладно, чего крутить перед собой. Знал прекрасно, поверить не хотел. По надежде соскучился... Эх, эх, а счастье было так возможно. Пока принимал душ, думал о том, что и так уж паршиво, а если При сейчас уйдет — станет еще хуже. И не уйдет если — полный абзац. Сколько все же от баб и из-за них сложностей и путаницы лишней...

Не вытираясь, натянул плавки — у Марии Павловны всегда жарко в квартире — и, захватив из прихожей пакет с едой, который мы принесли с собой, пошел на кухню. Поставил чайник, достал кофе.

— Ты очень зол на меня? — При, как статуя командора в белом саване, стояла на пороге кухни, завернувшись в одеяло.

— Нет.

— «Нет» или «не очень»?

— Не очень.

— Но я действительно присохла к тебе и действительно не хочу тебя терять.

— А уж как я не хочу...

Но окончание: «себя терять» — я проглотил.

— Но я правда майор! Этим говнюкам просто пока об этом знать не положено.

Я дернул плечами — какая разница? Профессионал не будет врать в ерунде и ради ерунды. Я и в самом деле не знал, кого из нас мне сейчас жальче.

Подойти бы к ней, утешить, что нет ее вины в том, что ее так глупо подставили. Но — не мог. Росточком не вышел, чтобы стоящих стовосьмидесятисантиметровых баб утешать. А сесть она все не догадывалась.

— Ну сплю, вернее, спала я с этим дерьмом! — начала она злиться. — И не только по работе — нравится мне это. А что? Это раньше, до тебя было. И убивать приходилось. Кому-то ведь нужно? Что ты, сам, что ли, не спал с кем попало и не убивал, что ли? Да таких, как эти сволочи-болтуны, и убить-то — мало... Так вот послушаешь — ужас. Блядь-блядью. Но разве ты не знал всего этого? Знал! Или догадывался. Слушай, но как ты это с квартирой провернул?

Классно надул. Я так и не поняла — как? И про то, что стучу, — вранье.

Докладываю рапортом, как положено. Внутреннее расследование — нормальное дело. Профилактика. Чего молчишь?

— Кофе будешь?

— Буду! Курить есть?

— В сумке.

— Мне без сахара. Тебе жалко, что засветил ту квартиру?

— Немного.

Окончание: «но ты того стоила!» — тоже проглотил.

Пусть выговорится. В таком, как у нее сейчас, настроении бабы могут много лишнего, но полезного сказать.

— Хочешь, чтобы я ушла?

— Нет.

— Думаешь, что сейчас, взбаламученная, больше расскажу? Ты тоже профи!

И тебе с бабой по работе переспать или просто так — раз плюнуть. Еще будешь рассказывать потом, как эти засранцы... Ну не была я в той группе, что ты отбил. В Чечне — да, была, а там — нет. Там сестра моя была. Ленка. Это она в тебя с лету втрескалась и потом столько лет искала, пока не свихнулась. У Полянкина, кстати, лечится. Я ее туда для знакомства с Девкой устроила и, видишь, сама с тобой вместо нее сошлась. Поэтому я... Это Ленка мне все уши про тебя прожужжала. Мне обидно было, что вот он ты, нашелся, а ее уже как бы нет. И что ты никогда про нее не узнаешь... не знакомить же тебя с сумасшедшей? Ну соврала. Так, немного. Запросто и я могла там оказаться. И ты в меня спас. Подумаешь, делов-то! Наврала!.. Прости, а? Жизнь у меня проституточья и вру, как проститутка! Чтоб покрасивее и пожалостливее.

Боялась ведь, тянула. Чуяла, что расколешь. Есть в тебе это: не дай бог такого, как ты, врага. Прости ты меня, дуру?! Сейчас хотела уйти, пока ты мылся. Но, думаю, погано, если ничего у нас с тобой не получится. Не по работе, а для себя. Ты и в самом деле — чудо. Не как мужик, как человек. Не только мужик. Чувствую я, веришь? Чувствую: ты — мой! Прости, что я все напортила, а? Дура, дура! Баба... Не хочу, чтобы с тобой не получилось — веришь?

— А ты?

Она не поняла меня.

— Я? На твоем месте? Не-ет, я бы не поверила. Сделала бы вид, что верю. Но сама — нет.

— Нет, как ты-то на своем месте? Ты сама-то себе — веришь?

— Чего мне верить? Я — знаю! И головой, и телом: ты — мой. А-а, ты думаешь — истерика? Думаешь, что сама себя накручиваю? Бывало. Ты правду сказал — актриса погорелого театра. Порой и сама не знаю, где я — это я, а где — по легенде. Но не сейчас. Сейчас мне страшно тебя потерять. Веришь?

Чего она пристала с этой верой? Верю. Я и сам так же чувствовал...

Дурацкая ситуация. Она мне нужна. И так, и эдак. И для дела, и для души. И для тела. Но получится ли у нас — не знаю. Если уже сейчас к ней спиной повернуться — глупость, то потом — как?

— Ты мне нужна.

— Спасибо, Олежек. Что бы ты сейчас там своим компьютером ни калькулировал, спасибо. Я надымила тут, да?

— Ничего. Можно.

— Хочешь, про Грузию расскажу?

— Расскажи.

— Информация — прежде всего, да? А когда расскажу, стану не нужна, да?

Ради этого терпишь!.. А если в ты меня с другим мужиком застукал, что бы ты сделал?

— Постарался бы, чтобы вы меня не заметили.

— Почему?

— Мгм... Зачем тебе удовольствие портить?

— А потом?

— Ит депенс — «это зависит...» В смысле: поживем — увидим.

Меня английским нашпиговывали под гипнозом, поэтому он порой прет из меня самовольно.

— А если в я — для работы?

— Это — святое.

— Какие вы, мужики, сволочи... Тот, кого он мужем назвал, — давно не муж. И не расписывались мы с ним. Только жили рядом. Плохо одной. Знаешь?

— Откуда?.. Давно за мной твоя Контора присматривает?

— Нет. Думаю, что с месяц. Узнаю, если хочешь... Я схожу в душ? Ты не уйдешь?

— Нет.

А была такая мысль. Уйти. Ух какая это, оказывается, мука любить профессионалку. Но у меня врагов уже — выше крыши. И о половине из них я ничего не знаю. Мало мне грузин, так еще и Контора эта, САИП. Принцесса хоть временный, хоть ненадежный, но все-таки союзник. Других в этом клубке не предвидится. Ребят мне втравливать в эту кашу никак нельзя. Наверняка их пасут. Но пока я на них не выхожу, трогать их резона нет никому.

Единственный способ выиграть войну — не воевать. Превратить противника в друга. Это не Христос сказал, это Сунь-Цзы, китайский полководец. Пятый век до нашей эры. Мне про него одна китаеведка рассказывала. А еще она из Сунь-Цзы цитировала, что, если ты натравишь своего противника на своего же врага, он тебе уже почти что друг. Если я При перевербую против ее Конторы, то...

Но если совсем честно, на самом деле я понадеялся, что мне удастся ее еще трахнуть.

Хотя бы разок.

Мылась она долго, и я, отнеся в комнату оставленное ею на кухне одеяло, успел обшарить ее одежду. И нашел два билета в театр Гоголя на 26 декабря. А сегодня? 1б-е. Лег на свое место, постарался расслабиться до дремоты. Не вышло, но тут главное — тренироваться. Во всяких ситуациях.

Когда При вернулась — волосы на голове влажным шлемом из тонких сосулек, — у меня совсем нестерпимо защемило в груди. Чтобы узнать, могу ли я верить тому, что она сейчас тут плела, достаточно посмотреть сначала на нее: восемьдесят кило неги, грации и прелести, а потом на меня — блеклого недомерка. Какой я ей «дорогой»? Рядом с ней и сам Киркоров — дешевка.

Она взялась за одеяло, но вдруг приостановилась и спросила:

— Можно, я тоже лягу?

— Конечно.

— Спасибо. Ты больше не сердишься на меня?

— Не знаю. Когда ты мне расскажешь наконец про эту Грузию?

— Э-э... А не дурил ли ты Гнома? Уж не надеешься ли сам урвать кусманчик? — От ее нежного теплого бока шло влажное возбуждающее тепло.

— Гном — это Полянкин? Михаил Федорович?

— Он.

— А это возможно — урвать кусманчик?

— Бред... — Она еще поколебалась, но, решив что-то для себя, начала говорить. Все еще с купюрами, но уже по существу.

...Итак, ее Контора — Служба анализа и предупреждения Федеральной службы охраны (САИП ФСО РФ) — создалась при развале КГБ и СССР. Вроде бы как, первоначально, для контроля за бывшими советскими республиками, отпочковавшимися в независимость. На самом деле получилось — для отслеживания того, как США и НАТО умело науськивают бывших братьев навек на Россию и сами подбирают к ним ключики. Поскольку наш тогдашний президент делал почти все, чтобы не только СССР, но и сама Россия раскололась на удельные княжества, то, кроме как следить, ничего САИП и не оставалось.

Финансирование было хилое, конкретного делового интереса в том, чтобы собрать размежевавшихся братьев до кучи, никакого. Достаточно примера с Белоруссией. Лукашенко и сам не мед, но бился о наших чинодралов, как рыба об лед.

И тут произошла очередная перетряска в правительстве. Не для дела, а так, чтобы напомнить, кто в доме хозяин. На САИП посадили генерала Ноплейко, и дела в Конторе оживились. Сам друг Ваня, как звали генерала подчиненные, мало что понимал в работе спецслужб, но зато был прекрасным политиком. То есть точно знал, чего хочет. А хотел он угодить Самому. Для таких, как Ноплейко, Родина и Начальник — близнецы-братья. С Самим, правда, были сложности. Он все реже и реже мог связно изложить, чего, собственно, ему хочется. Приходилось угадывать, в чем угодить. Принцесса всю эту кухню неплохо представляла. Она была на особом счету и не входила в службу внутренней безопасности САИП. Но нередко работала и на нее, всегда подчиняясь непосредственно генералу Ноплейко. Хотя те, подслушанные нами, болтуны и врали — с ним она не спала. Зато спала со многими другими коллегами, потому как ни с кем так не откровенен мужик, как с той, от кого стонет и рычит. Такой ведь не скажешь: «Отстань, не твое дело!» — обидится и больше не даст. А ее-то и хочется. В общем, в оперработе Принцесса и в самом деле была не очень искушена. Не ее это был профиль. Карьеру она делала через постель, что в спецслужбах деятельность не менее почетная, но куда более результативная, чем многие другие.

Принцесса как раз просвечивала подполковника Каткова, начальника Кавказского направления, тем, что спала с его замом, майором Лапиковым.

Майор — тот самый Василий Николаевич, разговорчивый поклонник Принцессиных прелестей, кандидат на резидентуру в Риге, — засек интересную непонятку.

Хозяин страхового общества «Резо-гарантия» Валентин Резоевич Викланидзе, замеченный в горячей нелюбви к нынешнему президенту Грузии Шеварднадзе, проявлял странный интерес к малозаметной новой охранной фирме «MX плюс». Он не сам, конечно, проявлял, а через свою СБ, в которой у Лапикова был информатор. На всякий случай об «MX плюс» навели справки. Когда выяснилось, что костяк нашего агенства — мы, включая Пастухова, и есть, САИП насторожилась. Тем более что за Грузией Ноплейко следил особо. Он знал, что Сам недолюбливает тамошнего главу. С тех самых пор, когда Сам был неудачливым первым секретарем МГК КПСС. Тогда Шеварднадзе, человек весьма опытный в борьбе с коммунистической коррупцией, осмелился ему кое-что посоветовать и даже покритиковал на правах старшего. Но наш Сам был не из тех, кто уважает старших, он был из тех, кто долго помнит критику в свой адрес.

Ноплейко взял разработку линии «Резо-гарантия» — «MX плюс» под личный контроль. И напрасно. Уже и президент страны сменился, а ничего интересного по этой линии так и не происходило.

Пока меня не дернуло заявиться к Полянкину с тем самым кейсом и ожерельем. А Михуил-то, свет Федорович, оказывается, давным-давно работал на САИП. Он ставил для них всякие опыты и помогал своей химией развязывать языки тем, кто откровенничать не желал. После моего появления с явным свидетельством того, что на президента Грузии готовится покушение, и родилась у подполковника Каткова могучая мысль через меня шантажнуть Валентина Резоевича Викланидзе. Денег этот Викланидзе, даром что не сек в бизнесе ни ухом ни рылом, нагреб много — было ему чем поделиться. Кстати, его нелюбовь к Шеварднадзе тоже шла с давних времен. Кого-то из его близких родичей принципиальный Эдуард упек на Колыму на о-очень долгий срок за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах. А ворье — оно на добро забывчиво, но зло помнит долго.

Вот тут-то, еще не зная, что я — тот самый Мухин, на которого запала ее сестра, Принцесса и сыграла свою роль. Заложила шефу САИП и Лапикова, и его начальника Каткова. Те, естественно, выкрутились. Мол, не корысти ради, а агентурной разработки для. Друг Ваня их послушал, поскольку в силу своей собственной личной честности был весьма доверчив, но тем не менее приставил к ним Принцессу. Ее сестру для лечения химиотерапией устроили к Полянкину — он и в самом деле чудеса творил с некоторыми психическими заболеваниями, — а саму При подставили Девке. Вот так моя милая и оказалась в роли оперативника...

Сейчас как раз генерал Ноплейко и подполковник Катков гадали, что им с информацией и ожерельем делать, коль уж удалось о них узнать. Однако я своим побегом из казематов, да еще со всеми уликами и со многими секретными документами по разработкам Полянкина для САИП, все запутал. Теперь САИП уже было не до Грузии. Теперь Контора только и думала, как бы ей вернуть собственные секреты.

И тут у них была большая надежда на так кстати подложенную мне Принцессу. А она, получается, ее не оправдала...

Да, серьезная организация эта САИП. Чем больше я слушал При, тем сильнее жалел, что в свое время бросил торговлишку турецкой кожей на «Спортивной». Стоял бы себе за прилавком и не знал бы никакой Конторы.

Потому как у ребят, служащих в подобных учреждениях, есть одна фирменная заповедь при завершении их операций: «Мавр кончил дело? Кончай и его самого».

Кстати о корнях традиции. «Нет человека — нет забот» — сформулировано сравнительно недавно и в США. Но это, в сущности, плагиат, это от товарища Сталина и Берии. А вообще-то в русском языке уже больше века назад убить человека называлось «порешить». Вроде и страна огромная — один человек на десяток квадратных километров в среднем, а все нам тесно. Все друг другу на ноги наступаем. Все надеемся: вот еще и этого, и к ногтю этих, и тогда — рай. Короче, очень мне в этих конторах не нравится их фирменный стиль — «Люди — дешевы, бабы еще нарожают!». Поэтому, едва пахнет чем-нибудь таким, у меня первое и самое горячее желание — оказаться подальше. Когда подобная Контора хочет тебя использовать — это уже приговор.

А меня еще и угораздило ихние секреты уволочь!

Нет, уж если суждено тебе влипать, то как ни берегись, а все равно влипнешь.

Я пригорюнился мысленно, стараясь хранить на физиономии спокойствие.

— Ты чего хмуришься? — тем не менее заметила моя лживая радость. — Выкрутимся!

Она расчет свой строила на том, что к ней генерал относится хорошо. Не «по-кобелиному», а почти что по-отцовски. То есть он считал нормальным, что ей приходится спать с объектами разработки, и в отличие от других коллег не думал, что это делает ее общедоступной, грязной и нуждающейся в жалости.

Короче, не проявлял той снисходительности, которая доводит профессионалок подобного рода до бешенства.

«Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, — делился генерал Ноплейко своими размышлениями с Принцессой, — то нас тоже считали дураками и самоубийцами. Но мы их не слушали. Мы же патриоты! Так и ты. Ведь если тот же Джеймс Бонд спит с кем ни попадя, его не жалеют — ему завидуют. А если баба трахает любого, кого захочет? Если она вьет из мужиков веревки и тем самым служит Родине? Обыватели ее либо презирают, либо жалеют. Разве это справедливо? Нет, это — глупо и смешно. Поэтому, дочка, ты наплюй. Твоя служба — почти как у нас, чернобыльцев!»

— Ты согласен? — перебивая свой рассказ, потребовала моего мнения При.

Поскольку очевидно было, что ей хочется услышать, я не стал разочаровывать:

— Разумеется. Служба есть служба.

Но, конечно, меня не радовали ее рассуждения. Вообще, излишняя откровенность любимых — даже хуже их вранья. Намного хуже. Слишком явственно рисует перед воображением череду рук и прочих органов, которыми ею пользовались до меня. И слишком мало шансов, что это прекратится после.

Вот, блин, не повезло мне с призванием любимой! Да что ж теперь поделаешь.

Забыть хотя бы — так она ж и не дает: развезло вот ее на исповедь, и все тут. Намолчалась, а поделиться наболевшим каждому хочется. И каждой.

— Хотя, конечно, он дурак, — простодушно говорила Ирина. — Гнать солдатиков на радиоактивную крышу было все равно что затыкать ими амбразуры. Мне такого самоубийственного патриотизма не понять. Пусть я блядь, но уж лучше хорошо научиться гранаты бросать, да? Чем собой доты закрывать. Ты как думаешь?

— Ты не отвлекайся, не отвлекайся...

Вот так она и вызывает свои объекты на откровенность: «Сука наш шеф, правда?» «Есть немного». И конец карьере.

Поскольку При формально значилась в этой операции рядовой, то о присвоении ей майорского звания Ноплейко велел никого не извещать. Он не хотел лишать Лапикова иллюзии лидерства и наводить его на мысль, что При за ним присматривает. До меня как-то не дошел смысл этой путаницы, но, видимо, для Конторы она была в порядке вещей. Потихоньку я начинал подозревать, что интриги у них там самоценны.

Инструктируя При, Ноплейко предупредил:

— Лапиков не потому дурак, что разболтал тебе о желании погреть руки на ожерелье. А потому что не понял: эти семьсот или сколько там тысяч долларов — тьфу в сравнении с целой страной, которую можно за это ожерелье получить. Улавливаешь?

— Не очень, товарищ генерал, — призналась Принцесса.

— Да? Ну ничего. Какие твои годы. Еще станешь генеральшей, тогда и начнешь все понимать.

Когда она мне это рассказала, я хмыкнул. Узнаю наш народ. Он свято верит, что мозги прилагаются к должности.

Ноплейко после дозы, полученной в Чернобыле, отличался хилой комплекцией, засунутой в богатырский мундир. Он далеко высовывал лысую голову на морщинистой шее и, как упорная черепаха, водил перед собой руками в старческих пигментных пятнах. Разгребал аргументы и факты.

— Следи, — говорил он Принцессе, — за Лапиковым и за самим Катковым.

Тут начинаются типичные «Двенадцать стульев»... Смотрела кино такое?

— Конечно.

— Молодец, работаешь над собой, повышаешь культурный уровень — пригодится. Не вечно же тебе одним передком звездочки зарабатывать. Головой учись, головой работать.

— Но как мы теперь докажем, что это Викланидзе начинил ожерелье взрывчаткой, а не, допустим, мы сами? — как послушная ученица спрашивала При. — Даже если он и согласится выкупить его у Мухина, он всегда скажет, что ни о какой взрывчатке и не слыхал, а просто хотел вернуть ценную вещь, чтобы сэкономить на страховой выплате.

— Так в том-то и беда! — Дряблый генеральский кулачок с досады хряпал по столу. Когда-то, будучи в силе, он хряпал как надо, призывая к подвигам.

— Вот ты мне эти доказательства и раздобудь.

— Как?

— Вот и думай — как?! Для чего тебя учили? Ты же теперь майор! Поставь цель, разбей на задачи. И отрабатывай по ступенечкам. Первая задача — универсальная, основная для любой операции: прикрой свою задницу. Надо избавиться от горячей картофелины, подсунув ее другим, но из поля зрения не выпускать. Раз! Второе: добиться, чтобы те, у кого теперь картошка, ее не профукали. «Те» — это хлопцы того ренегата, Пастуха. Вот и внедряйся к ним, тут тебя учить не надо. Справишься?

— Не знаю.

— Да чего там знать? Все под носом! Ты согласна, что в этом ожерелье — ба-альшие возможности?

— Ну-у...

— Не стесняйся, говори. Намекал Катков, что и я захочу от него что-то пригреть себе?

— Не похоже на вас вообще-то.

— Молодец! От человека идешь, хорошим оперативником можешь стать. Ты, дочка, меня, старика, послушай: одной давалкой своей ты хорошей карьеры не сделаешь. Износишься, засветишься. Неравный обмен: ты им и тело свое, и удовольствие, а они тебе — только информацию. Да и то для других. Головой старайся работать. Тогда ты им — ничего, но они тебе — все, что тебе нужно... Во-первых, что бы ни случилось, мы ни при чем, а все огрехи на этом «MX плюс» и Пастухове. Во-вторых, не зря Викланидзе именно на них вышел. Не зря. Значит, надо его планы в отношении их высветить. Вот твоя главная задача. И третье: найди мне того, кто способен вытащить на свет божий Мухина, в какую бы щель он ни забился.

— Так это ж Пастух, наверное?

— Не получается у Пастуха, да и у прочих бывших сослуживцев Мухина.

Они ему уже весь пейджер призывами забили, а он и ухом не ведет. Но должен, должен быть у этой Мухи человек, к которому он помчится по первому зову. У всех такие есть. Вот и найди мне его.

— Наверное, мама?

— Не понимаешь. Если мы его мамашу зажмем, он же не дурак, сразу поймет, чья работа. А при его изворотливости это черт-те чем чревато. Нет, мне нужен такой человек, в зове которого Муха никак связи с нами не заподозрит. Никак. Ясно? Есть еще вопросы?

— Так точно, есть... Жаден Лапиков. Не захочет информацией делиться.

Все под себя загрести пытается.

— Знамо дело, жадный. Поэтому его кое-кто и выбрал. Думай. Такое твое домашнее задание: сделай так, чтобы желающие держать майора под колпаком засуетились. Все? Свободна!

Очень При повторы генерала про то, что она не головой, а «давалкой» работает, обидели. Только у нее хватило ума понять: ранит лишь правда. Боль от слов пропорциональна их точности. Поэтому она из принципа решила майора Лапикова от койки отлучить и вертеть им исключительно с помощью интеллекта.

— ...Знаешь, сейчас, когда у меня появился ты, дорогой, мне этого особенно хочется!

Я следил за ней краешком глаза и поражался тому, что она сама, наверное, сейчас верила в прочность своей ко мне привязанности. Она даже не понимала, как меня теперь корежит от ее «дорогого». Беда таких, по-мужски относящихся к сексу, баб в том, что они жаждут постоянства, не понимая: поезд ушел. Постоянство — удел и счастье неопытных. Гурман не в состоянии долго сидеть на сухарях. Как бы ни было это полезно.

Но сработал закон генерирования идей: если ты кому-нибудь говоришь о том, что тебя действительно волнует, то даже если твой собеседник ни ухом ни рылом не понимает в твоей проблеме, ты все равно невольно изрекаешь новые для себя самого идеи. Вот почему так туго и так некачественно думается в одиночку. Вот почему так легко раскалывают мужиков умелые бабы.

Человек и в мышлении, и в чувствованиях — животное общественное. При сама увлеклась собственным рассказом, стараясь в общении со мной заметить и понять то, что могло от нее ускользнуть раньше. И ведь что-то нащупывалось.

Но я уже чувствовал некоторый перебор по части информации. Поцеловал ее в щеку и попросил:

— Милая, у меня от подробностей уже голова пухнет.

— Устал, бедненький? Закругляюсь. Когда ты убег от Девки, она по злобе объявила на всю Москву, что ты уволок у нее кучу бабок и драгоценностей. Ну а теперь, когда ты и сам скрылся невесть куда, и меня неизвестно куда дел, Катков, чтобы отмазаться перед другом Ваней, наверняка объявил тебя в розыск. У меня все. Чего делать будем? Дай я тебя потискаю, мой до-о-орогой!

Я лежал, как пристукнутый.

Оказывается, пока я тут валяюсь, по моим следам и милиция, и бандюки рыщут! По мою душу охотится, почитай, треть Москвы, не считая окрестностей.

В Москве, наверное, уже просто нет стукача, милиционера, фээсбэшника или блатняка, который бы не знал примет Мухи, ухаря с полными карманами бриллиантов, точной описи которых у начальства нет...

Иными словами, тот, кто первый его пришьет, тот первый и урвет горсточку-другую себе на старость. А если и не пришьет, но узнает про него что-то — получит солидную награду от любой из заинтересованных сторон, а то и от нескольких. Сказать, что меня все это обрадовало, значило выразиться очень неточно. Нет, и до расклада, открытого мне При, я знал, что пахнет жареным, но что это жарят меня и настолько азартно и всесторонне — даже и не подозревал.

— Ну и чего ж ты все это время тянула-молчала?! — Я почти с ужасом посмотрел на женщину, которая своими ласками лишила меня целых суток.

Последнего, возможно, моего шанса на спасение.

Хотя... Если припомнить, что я с ней выделывал тогда в камере, то ее месть пропорциональна сотворенному мною...

Получалось, что мне лучше было остаться у Девки. Ее-то, возможно, удалось бы убедить в том, что Муха может ей пригодиться. А вот всем, кто сейчас меня ищет, я, разумеется, не нужен. Им нужно то, что я хапнул у Девки. А это большая разница. Для меня, во всяком случае. Но чего теперь об этом думать. Думать надо о том, в какую щель забиться. При правильно поняла мой взгляд, однако слез раскаяния лить не собиралась:

— Прости, милый. Но я ведь еще не знала, что влюблюсь в тебя! Думала: попользуюсь, сколько смогу, выясню, что сумею, а потом сдам тебя Конторе или кому-то еще.

— А что ты думаешь сейчас?

— Что ты мне и самой пригодишься... Давай поедим чего-нибудь.

— Поедим?!. Извини, но мне жрать некогда.

Да и Мария Павловна совсем не проста. И кто ее подруги, сестры, дочки, где и кем работают-подрабатывают мужья, братья и дети оных, я не знаю. А то, чего не знаешь, невольно пугает. Да и должно пугать.

Думая обо всем этом, я ускоренным образом одевался, заправляя куда следовало свой инструмент, предельно обостривший для меня эту ситуевину, но явно не желавший на этом успокаиваться. Боже, дожить бы до возраста, когда я превращусь в импотента и все женские прелести абсолютно перестанут меня волновать! Может, мне еще повезет, и шальная пуля произведет быструю кастрацию, позволяя хоть кусочек жизни прожить безмятежно? Займусь тогда шахматами, вышиванием, садово-огородными делами...

При тоже споро собиралась, с явным сожалением восприняв ту решимость, с которой я застегнул брюки. Стоя с голым бюстом, одной ногой в колготках, она вдруг продекламировала, патетически подняв гладкую полную руку:

Узнав, что муж собрался в бой

Идти с незащищенною мотнею,

Жена сказала: "Друг,

Прикрой бронею

Свой гульфик,

Столь любимый мною!..

Как эти существа чуют то, про что мы, мужланы, и подумать-то толком не умеем! Меня пугало, что Принцесса даже не думала о том, что, если ее накроют вместе со мной, от нее могут избавиться просто как от ненужного свидетеля. Еще до того, как я успею вставить словечко...

— Рабле, со школы запомнилось, — сообщила она, натягивая колготки на объемистые бедра. — Актуально. Ну и куда мы сейчас?

— В разные стороны! Мне нужно отлежаться. Дай свои координаты, сам выйду на тебя, когда смогу.

— Дорогой, я люблю тебя! И на всякий случай учти: коль не прогнал меня сразу — ты мой. А что мое, то — мое. Я не шучу.

«Так, подумал я, теперь есть и третья сторона, жаждущая меня найти и употребить, — Принцесса. Формально — одна, но уж она-то сумеет заставить поработать на себя всех остальных». Чемоданчик с электроникой, лежавший обычно под тахтой, любезно предоставленной нам мамашей бесславно почившего Василия, я засунул в пластиковый баул той расцветки, которая отчего-то полюбилась челнокам-торговцам. Все свое я решил пока забрать отсюда.

Нескоро я теперь посещу этот дом.

Благодаря При количество имевшихся в моем распоряжении укромных мест стремительно сокращалось.

...Все-таки Он ко мне очень снисходителен порой. Когда мы спускались, мимо нас проехал вверх лифт, как вскоре стало ясно, с Марией Павловной и сопровождающими ее лицами. С двумя физиономиями, подстраховывающими тех лиц на лестнице, мы столкнулись между четвертым и третьим этажами. Нелогично, но так повелось, что на подстраховку обычно посылают самых неопытных. На свое несчастье, они пыхтели, топая через три ступеньки и глядя себе под ноги. А мы — на свое счастье — шли, как нас учили: на цыпочках, бесшумно и глядя, куда идем.

Поймав взгляд При, я показал ей пальцем на парней, затем ткнул им в ее упоительную грудь, а потом показал на себя и за спину парням. Она понимающе кивнула и мгновенно бесшумно перемахнула через перила. Если с милиционерами она резвилась играючи, то тут, на беду здоровяков, — ах как любят авторитеты выбирать себе подручных помассивнее! — у нее на игры не хватало времени.

Она с маху приземлилась задницей на спину первого и тут же врезала обоими каблуками в морду второму. Это было столь четко исполнено, что, будь у меня хоть пара минут, я бы полюбовался на дальнейшее. Но приходилось спешить. Что-то все опаснее и опаснее становилось мне рядом с любимой.

Поэтому я дал деру.