"Автономный рейд" - читать интересную книгу автора (Таманцев Андрей)

Глава двенадцатая. ПТС окончательный и обжалованию не подлежит

Генерал-майор Голубков, узнав об исчезновении Олега Мухина, устроил весьма обстоятельный разбор всех сопутствующих обстоятельств. И друзья-однополчане Мухи в нем охотно и заинтересованно соучаствовали.

Теперь им самим отсутствие друга уже не казалось просто загулом имевшего денежки холостяка. Когда Голубков сообщил, приехав к Пастухову в Затопино, что вокруг УПСМ началась подковерная возня и что она непонятным пока образом связана с Грузией, многое предстало в ином свете. Ведь Муха пропал после того, как в аэропорту Шереметьево — по дороге не куда-нибудь, а именно в Тбилиси! — на руках Олега неожиданно для него самого обнаружились следы взрывчатки. Теперь и то, что Муха не счел нужным созвониться с друзьями, а лишь отделывался маловразумительными сообщениями на пейджер, настораживало. Уточнив все детали и подробности, генерал попросил незамедлительно сообщать ему о любых новостях и отбыл.

Когда его служебное авто отъехало от дома Пастуха, Артист проводил взглядом особенно противный на фоне белейшего снега сизый выхлоп и спросил:

— Кто-нибудь верит, что Муха так влип, что не мог дать сигнал тревоги?

Я не верю. Боцман, а ты не замечал, что Муха в последнее время какой-то странный?

— Ну замечал. А кто сейчас не странный? — Боцман спросил об этом у Дока, но ответил себе сам:

— Я и на вас смотрю, удивляясь: под пулями вы вроде бы нормальнее были.

— А что именно у Мухи? — спросил Пастух, привычно пропустив реплику Боцмана мимо ушей. — Что с Олегом странного?

У повоевавшего человека многое смещается в восприятии жизни. Строго говоря, чтобы выжить на войне, надо быть очень ненормальным с точки зрения обычного штатского, никогда не нюхавшего пороха. А уж тот, кто умудрился выжить в войне без линии фронта, когда и бандит, и идейный террорист, и партизан, ставший таковым от безденежья или скуки, и мирный обыватель, лезущий в карман за документами, вместо того чтобы задрать руки вверх, выглядят одинаково, — так вот, тот, кто выжил в таких условиях, просто неописуемо странен. Мягко говоря. Ибо не шарахнуться в укрытие, на лету выхватывая пистолет, когда неподалеку хрястнула упавшая с крыши сосулька, — это убийственный стресс. Такой, весь в поту, дрожащий от невыплеснутого напряжения, человек боится самого себя. Пастух прекрасно знал это и считал, что проще об этом не говорить. Пережили, мол, и забудем. Другое дело — Артист, не чуждый самокопания, как и всякий, профессионально изучающий порывы души.

— Интересно, — удивился Артист реплике Боцмана, жестом попросив Пастуха дать ему разобраться. — Ну командир понятно: надо с глузду съехать, чтобы на свои деньги сначала закодировать от пьянства полдеревни, а потом еще и содержать вылеченных за свой счет. Ну а я-то чем тебя удивляю?

— А тем, — пожал плечами Боцман и, подумав, объяснил:

— А всем. Вот.

— Ребя-ата, — урезонивающе вмешался Док. — Старайтесь избегать негативных оценок. Полезная обратная связь не должна выражаться прямой критикой и выставлением оценок поведению товарища. Иначе ничего, кроме обид, не получится. К тому же обратная связь более репрезентативна и полезна, если исходит от большинства участников обсуждения.

Артист не меньше минуты, шевеля губами, переваривал услышанное. Потом вздохнул, сел на широкую желто-белую лавку рядом с Перегудовым и попросил, искательно заглянув в ему глаза:

— Повтори еще раз. Только помедленнее и по-русски. Что там насчет репрезентативности?

Боцман с Пастухом переглянулись, но промолчали. Боцман — потому что переживал стыд за то, что сам не сообразил поднять тревогу из-за пропажи Мухи. Пастух — потому что хотел еще разок мысленно пройтись по новой для него фактуре.

— Понимаешь, — сказал Док, — многие, когда хотят изменить чужое поведение, делают это, осуждая или выставляя оценки. Например: «Только круглый болван. Артист, будет, как ты, тратить все свои силы и деньги на погоню за театральными химерами и эффектами вроде спонсирования постановки „Гамлета“ или покупки дорогущего „мазератти“. Лучше бы ты семью завел...»

Понимаешь? Такая постановка вопроса обижает и вызывает желание спорить. Да и не правда это наверняка. Любая оценка грешит категоричностью. А вот если я скажу о своих чувствах, то это и не обидит, и будет бесспорно. Свои-то чувства я уж как-нибудь получше других знаю, так? Например:

«Знаешь, Артист, меня беспокоит, что у тебя до сих пор ни дома своего, ни семьи, ни детей. Я боюсь, что у тебя обострился ПТС. Многие в твоем положении стремятся поскорее спустить деньги, подсознательно боясь думать о завтрашнем дне. Им и спустя годы после войны кажется, что их вот-вот убьют»...

— Инте-ересно, — протянул Артист. — Значит, ты думаешь, что если я не хочу складывать деньги в чулок, то это во мне говорит посттравматический синдром?

— Нет, я не так думаю, — поправил его Док, — я думаю, что так может быть. Точно так же, как для меня самого, это проявляется в бегстве в чужие проблемы. У меня ведь тоже вместо дома и семьи — реабилитационный центр.

Получается, что мне легче думать о чужих болячках, чем разбираться в собственных. Но это только предположение. Причем только мое. И если ты один это подтвердишь, я могу отмахнуться. А вот если вы все или почти все мне об этом скажете, это вызовет у меня больше желания как-то изменить ситуацию.

— Ну и как, мужики? Вы тоже думаете, что я хочу сыграть Гамлета, потому что боюсь смерти? — стараясь выглядеть веселым, спросил Злотников у Пастуха и у Боцмана.

— Я не знаю, — признался Пастух. — В том, что человек хочет что-то оставить после себя, я ничего болезненного не вижу. А Гамлет это или непьющая деревня — какая разница? Но то, что у моего друга, Семена Злотникова, в тридцать лет нет детей, меня тоже беспокоит.

— Почему? — спросил Артист.

— Потому что ты хороший мужик, и жалко, если не дождешься внуков.

— Ясно, — кивнул Артист. — А ты, Боцман?

— А что я? Я скажу, что на детей работать лучше, чем на «мазератти». А ты отмахнешься. Скажешь, что детей тебе мешает завести предчувствие опасности из-за врожденного опыта вечно гонимого еврейского народа...

— Спасибо, я понял, — покивал Семен, прищуриваясь. — Умеешь ты, Боцман, быть доходчивым.

— Ребята, ладно, а? Давайте про Муху, — тут же предложил хитрый Боцман, но номер не прошел.

— А ты сам-то, Митя, — ласково сказал ему мстительный Артист. — Ты сам-то? Меня просто изумляет и беспокоит, как можно быть таким безнадежно нормальным. Одна семья, один дом, одна жена. Тебе не скучно? Все до копеечки в семью, жене в передник... Тоска-а-а!

— Нет, не скучно, — пожал плечами Хохлов. — Я вот читал, что когда генерал де Голль дал независимость Алжиру, его пол-Франции ненавидело. Тоже о целостности страны говорили. Зато сейчас рады до смерти, что от этой обузы избавились. Не говоря уж о том, сколько жизней сберегли.

— Сравнил! Где Франция и Алжир, а где твоя семья... — возмутился Артист.

— А я про другое: где Москва и где — Чечня? Хорошенькая аллегория!

— Сегодня мы Чечню отпустим, а завтра другие захотят!

— И пусть идут, — глядя в пол, буркнул Хохлов. — Из хорошего дома люди не бегут. И никакой Гамлет за тебя этого не решит.

— Так ты стараешься, чтобы от тебя дети не убежали? — догадался Артист. — Да ведь они все равно вырастут и захотят жить отдельно.

— Отдельно — это другое. Ну воевали мы там. Было. Что ж мы, теперь навечно кровью повязаны и думать иначе не можем? Лучше бы на зарплату учителям деньги потратили, чем на гробы.

— Так вы вот это с Мухой обсуждаете, пока клиентов ждете? — спросил Сергей Пастухов, озабоченно глядя в окно. Там по глянцево блестевшему снегу его одноклассник Мишка Чванов трудолюбиво погонял лошадь, волокущую в сторону его двора здоровенную лесину. Эту лесину Пастух припас, чтобы заменить стропилину в столярке.

— А что? И это тоже. — Боцман тоже обернулся к окну, заметил Чванова, но говорить ничего не стал. Он знал, что у недавних алкашей ПТС еще посильнее, чем у солдат. Чванов, беспробудно пивший большую часть жизни, теперь, оказавшись принудительно зашитым, помешался на обустройстве семейного гнезда, — А вообще-то, по-моему, все эти ПТСы выдумали, чтобы распущенность оправдать. Просто есть такие... очень нежные, кто себя слишком жалеет. Больше, чем других. А вот Муха, уверен, ничего нам не сообщает, потому что не хочет под огонь нас загнать.

— А сам он как, ты подумал? — спокойно спросил Пастухов. — Как он сам, один, будет выкручиваться?

— Знаешь, он уже почти год что-то такое... предчувствовал... — объяснил Боцман. — Квартиры себе запасные снимал, тайники мастерил. Костюмы особые шил, обувь специальную заказывал. Гранаты газовые и светошумовые запасал. Точно к осаде готовился.

— Не понял: он готовился, что его будут осаждать, или сам хотел кого-то? — спросил Док.

— По-моему, этого он и сам не знал.

— Так ты думаешь, что это у него ПТС так выражался? — уточнил Артист.

— В виде паранойи?

— Не-а, — покачал головой Боцман. — Это не он, не ПТС ваш сраный. Это — нормальное предчувствие. Он будто чуял, что ему это потребуется... Но ведь мы, ребята, знаем, кто здесь главная сволота. Артемов из «Изумруда»!

Он ведь, паскуда, меня заверил, что Муха привез его цацку в Тбилиси. Он, гад, клялся, что у Олега там все нормально.

— Это — кое-что, это — уже след, — согласился Пастух. — И отличный след.

Но предчувствия бывают не только у наших. У «ихних» тоже. Когда встревоженные друзья, отбросив все прочие дела, начали искать Муху, обнаружилось, что Артемов, замдиректора «Изумруда», бесследно исчез. А кроме него, в «Изумруде» никто ничего о доставке драгоценностей в Тбилиси не знал.

Тем временем Голубков по своим каналам выяснил, что все сообщения на пейджер, якобы пришедшие от Олега из Тбилиси, липовые.