"Космические тайны курганов" - читать интересную книгу автора (Шилов Юрий Алексеевич)

ПРЕДТЕЧИ ДАНКО

Нам понятно значение подвига Александра Матро­сова, который закрыл телом амбразуру, спасая своей жизнью десятки других и не дав захлебнуться атаке. Мы можем понять смысл легенды о политруке А. С. Овечко, который отверг фашистский приказ бро­сить звездочки в костер и вошел в него сам, став для жителей Каховки прообразом Вечного огня, что горит сейчас над Днепром...

Эти люди явили великие примеры борьбы и самоот­речения во благо народа, преданности великой идее. Суть их подвигов — в укреплении собственной жизнью и смертью того неуловимого, но бесценного духовного поля, что называется общественной связью.

Связь поколений, людей, человечества и мироздания!

Не это ли вехи дороги в бессмертие?

Герой, рискующий жизнью, а тем более отдающий ее за всеобщее дело, — олицетворение связей. Вот что необходимо понять! А чтобы глубже понять, надо про­следить истоки общественных представлений о геро­изме.

Такое исследование было проведено О. М. Фрейденберг, выдающимся советским историком культуры. Про­анализировав эпос, древнейшую литературу и большое количество фольклорных данных, исследовательница пришла к определенным выводам.

Местность, где обитали изначальные герои различ­ных народов, представлялась... кладбищем, могилой. Но в отличие от современных кладбищ древние не столько поглощали жизни, сколько их порождали, при­том в высшем, сверхъестественном качестве, являя ми­ру богатырей.

Преодоление смерти — характернейшая черта ге­роизма. Богатырь спускался в преисподнюю и возвра­щался на белый свет. Его деяния носили космический характер: он добывал для соплеменников весеннее солн­це и летний дождь, рог изобилия и волшебную мель­ницу; спасенные им красавицы означали воспроизвод­ство народа, его здоровье и молодость.

Первоначально героями были только мужчины. Причина тому не столько в утверждении патриархата, в период которого складывался так называемый герои­ческий эпос. Главная причина заключалась в том, что женщина — мать, и рожая, она вновь и вновь возрож­дается; преодоление смерти — в природе ее. А вот мужчине для обретения посмертного продолжения на­до было проявлять свою волю. Так был изобретен об­ряд инициации — посвящения (в основном мальчиков). Он имитировал деяния героев: отречение от земных радостей, путешествие в потустороннем мире (на клад­бищах, в пещерах, в лесах), сражение со злом и добы­чу блага (экзамен на профессионализм охотника и пр.), выход на белый свет в качестве носителя духа мифиче­ского предка народа.

Так снималось извечное и наиболее разительное из всех противоречий человеческой истории — противоре­чие между жизнью и смертью.

Каннибализм в его духовном аспекте, а не как про­явление голода, что случалось относительно редко, — древнейшая форма первобытного преодоления смерти. О. М. Фрейденберг отмечает: "Чем человек древнее, тем больше в обществе упорядоченности и связанности. Кровожадность, людоедство, убийства и насилия вызы­ваются не преступностью и "дикостью", а тотемистиче­ским осмыслением крови и смерти".

Тотем на языках американских индейцев означает животное или растение, от которого племя ведет свою родословную. Как правило, это то существо, которое издревле оказалось в сфере интересов данного коллек­тива, особо содействуя или же препятствуя его жизне­деятельности.

Предок-тотем охранялся. Его нельзя было не толь­ко убивать, но и причинять ему неприятности. Кроме определенных празднеств или ритуально обставленных промыслов, когда племя причащалось к тотему, стано­вясь ему "живой могилой" и обретая жизнестойкость. Происходил натуральный обмен, осуществлялся обряд вещественной связи между людьми и средой оби­тания.

Так было до тех пор, пока хозяйство оставалось при­сваивающим: охотничье-рыболовецким и собиратель­ским. В таких условиях люди оставались "детьми при­роды" и одухотворяли ее, считая своим полным подо­бием.

Но вот хозяйство стало производящим: скотоводче­ским и земледельческим. Люди превратились "во "вла­дык" матери-природы и стали наделять себя ее все­ленскими качествами. "Солнце — мой глаз, ветер — дыхание, воздух — душа, земля — мое тело", — ска­зано в одном из арийских заклятий. И уже не живот­ные и растения, а люди-герои стали считаться мифиче­скими предками — тотемами.

Уже не от быка или яблони, а от соплеменника сле­довало теперь причащаться... И так продолжалось до тех пор, пока развитие абстрактного мышления и ми­ровосприятия достигло такого уровня, когда Бхага ("часть", "наделитель") превратился в "бога" и стало возможным воображать еду и питье (хлеб и вино в христианстве) плотью и кровью жертвенного человека.

Такая подмена — несомненное свидетельство куль­турного прогресса. Но она же — показатель растущей пропасти между человеческим обществом и породив­шей его природой.

Преодолеть эту пропасть, прогрессируя дальше, мож­но, лишь открывая новые, все более гуманные способы преодоления ужаса небытия. И первобытные люди сде­лали в этом направлении несколько смелых шагов.

Ритуальное самоубийство — вот первый из них. Не сразу, не вдруг, но оно заменило каннибализм. Где-то в период его утверждения и распространились хо­рошо известные нам по своему выражению, по напрочь забытые по содержанию "принести себя в жертву" (то есть отдаться на съедение) и "на миру и смерть крас­на", героическая гибель на глазах соплеменников.

Обычай героических переходов в подземный или не­бесный миры утверждался тогда, когда общество за­мечало растущую трещину между собой и природой, бытием и небытием. Эта трещина — отрицательное следствие того преимущества, которое принес людям переход от присваивающего к производящему хозяйству. Она стала началом пропасти противоречий, которую расширяли затем классы, государства и войны и кото­рая разрослась в наш век до реальной угрозы истреб­ления не только всего человечества, но и планеты Земля. По мере взросления цивилизации росла и тень ее гибели. И герои доклассовых, первобытнообщинных времен стали первыми из плеяды борцов за вечность рода людского.

Неосознаваемый людьми того времени смысл само­пожертвования сводился к снятию возрастающих про­тиворечий. Осознанные же усилия первобытных героев были направлены на удержание исконного родства пле­мен и матери-природы, человека и народа, общества и Вселенной. Семейные связи знакомых нам уже Адити, сыновей ее Митры — Варуиы и внуков Мануса — Ямы стали одной из первых идеологий рождающейся циви­лизации, одной из первых попыток обоснования гармо­нии и неуничтожимости мироздания.

Роль героев — посредников между миром людей и вселенскими силами, ведающими благополучием родов и племен, — брали на себя наиболее уважаемые муж­чины. Обычно это были престарелые, но еще крепкие вожди — не только предводители, но и символы един­ства и жизнестойкости коллектива. Права ветшать и пожираться старостью такой человек не имел. Он обя­зан был принести себя в жертву, достойно "отойти в мир иной", явив напоследок соплеменникам пользу, а себе обретая бессмертие.

Способы отхода были различны. Иногда он осущест­влялся при помощи узаконенных обрядом убийц, как это довольно правдиво показано в историческом фильме "Даки": помощники жреца бросают добровольца на острые колья. Обычно же герой бросался вниз со ска­лы ("уходил в подземный мир") или ступал в священ­ный костер ("отлетал на небо").

Данко — освещающий народу путь пылающим сердцем — не литературный вымысел Горького. Леген­да такая, несомненно, была.

Имя молдавского Данко соответствует одному из значений имени арийского Дакши — "дающий". Другие его значения связаны с ритуалом "дикша" и священным костром "дакшином". Этот бог воплощал среди брать­ев Адитьев жизненную энергию и в одной из мифологи­ческих версий принес себя в жертву "на исходе Золо­того века, когда добродетель в мире заколебалась". Погибая — обновляясь, он становился залогом торже­ства бытия и благоденствия своего народа:

Кто в (своем) величии охватывает взором воды,

Зачинающие Дакшу, порождающие жертву...

О Праджапати! Никто, кроме тебя,

Не охватил все эти существа.

Да сбудется наше желание, с которым мы приносим жертву!

Одним из реальных прототипов "Дающего" можно считать останки человека в воронке IV слоя Высокой Могилы. Напомним, что это были обломки черепа, ле­жащие в залитом илом костре.

Другим предтечей Данко можно назвать древневос­точного Думузи (или позже Даоноса). Подобно Дакше, он тоже был связан со зноем и водами, но имя его пере­водится обычно как "Истинный сын". Думузи-Дао­нос — это обожествленный пастух, воплощение весенней степи, любви и плодородия, родня Венеры и Солн­ца. После гибели "Истинного сына" наступила страш­ная засуха — и тогда его сестра "Лоза небес" согла­силась проводить за брата полгода в потустороннем мире. Белый свет расцветает в те полгода, когда Думу­зи-Даонос вновь и вновь появляется из загробного царства.

Этот миф, как видим, соприкасается с образом Дан­ко созвучием имен и мотивов жертвенной гибели. Но ес­ли Человек-с-пылающим-сердцем жертвует собой доб­ровольно, так же как Дакша, то Думузи-Даоноса умерщвляют насильно. Такое отличие имеет историче­ское объяснение: последний принадлежит уже не пер­вобытнообщинному, а рабовладельческому строю.

Молдавский Данко стоит в одном ряду с арийскими Дакшей и Матаришваном, славянским Масленицей, греческим Прометеем. Всемирно распространившийся образ Христа продолжает их ряд, но уже на следую­щем историческом этапе.

Особенностью этого образа является его противоре­чивость. Он и земной человек, и воплощение небесного бога, и добровольная жертва, и насильно убитый... Ко­рень противоречий здесь в том, что образ Христа воз­ник в условиях раннеклассового, рабовладельческого общества, но в среде общин, которые все еще пытались блюсти "свободу, равенство и братство древних родов". Такая половинчатость — одна из причин распростра­ненности и долговечности христианства. Оно впитало в себя многие связи доклассовых и классовых обществ, а в силу диалектического сходства первых с бесклассо­выми обществами будущего христианство сохраняет свои позиции и в современных условиях.

Механизм первобытных взаимосвязей общества — героя — мироздания можно рассмотреть на примере древнерусского Масленицы, хорошо изученного Н. Н. Белецкой.

Масленица — одна из вершин воплощения перво­бытной идеи самопожертвования во имя всеобщего блага. Этот образ занимает промежуточное положение между Дакшей и Данко, с одной стороны, и Иисусом — с другой.

Христос в переводе с древнегреческого означает "помазанник" — то же, что и Масленица. Прямого род­ства между ними нет, но есть функциональнее сход­ство. Дело в том, что масло (жир, сало и т. п.) издрев­ле считалось наиболее питательной пищей и к тому же особо угодным огню, переносчику жертв. В арийской "Ригведе" об этом сказано так:

Кто был первым хотаром, угодным богам,

Кого они помазали жертвенным маслом, выбирая (его)?

Он сделал процветающим то, что летает (и) что ходит,

Что стоит (и) что движется — Агни, знаток всех существ.

Отсюда повсеместная распространенность масла в ка­честве жертвоприношения богам. Масло использовалось во всевозможных сожжениях и возлияниях, в виде по­мазания умирающих или омовения новорожденных. Во всех случаях оно символизировало жертвенность: вспомним Пурушу, его жертвенным маслом стала вес­на, он был расчленен, а затем сожжен на костре.

Масленица в современном ее пережитке представ­ляется веселым праздником с обязательными блинами и кострами, в которых сжигают человекоподобное чу­чело — символ уходящей зимы.

Древняя Масленица была преисполнена драматизма, что, впрочем, никак не исключало веселья. Коренным отличием была приуроченность ее (его!) к весеннему равноденствию и не столько к проводам зимы, сколько ко встрече весны.

Прошлогодние запасы к этому времени истощались, и с надеждой на первую зелень и выгон скота общин­ники в последний раз пировали. А заодно избавлялись от немощных едоков, примерно так же, как делали до недавнего времени народы Крайнего Севера или как это показано в японском фильме "Легенда о Нарая­ме": старики добровольно удалялись в мир предков...

Вождь или кто-нибудь из старейшин, достигший примерно 60-летнего возраста, подавал им пример, возлагая при этом на себя традиционную роль послан­ника к обожествленным предкам, причастным к плодо­родию земли и небесным светилам. На площади или в специальном святилище устанавливался столб с коле­сом на верхушке: символы оси мироздания и Солнца, владыки Вселенной. К столбу вставал старец — обычно с лысиной, как знаком небесного избранничества. Его окропляли маслом, засыпали соломой. Затем подносили священный огонь...

Такие "посланники на небо" или "космические странники" у славян и у галлов отправлялись не толь­ко на рубеже зимы и весны, но и в другие календар­ные даты. Даки же отправляли их раз в несколько лет.

В курганах нередко встречаются атрибуты, означен­ные в проводах Масленицы. Это столбы и колеса, че­ловекоподобные стелы (иногда с лысинами, вроде Кер­носовского идола), и, наконец, многочисленные трупо­сожжения, вроде обнаруженных на вершине Высокой Могилы или в Скворцовском кургане. С Масленицей сопоставимы ведийские Пуруша и Вишну. Последний, как мы уже знаем, в начале года закручивал дни, "как вертящееся колесо", и представал в облике Шипивиш­ты — лысого старца, а под конец года становился "Достигающим во все стороны" и шагал в пламени костра к Солнцу... Но известны и весьма близкие соот­ветствия Масленице. Они обнаружены в кучах золы между курганами недалеко от Полтавы.

Один из этих зольников тщательно исследован И. И. Ляпушкиным и объяснен впоследствии Б. А. Ры­баковым.

В южной части находилась знакомая уже нам по причерноморским курганам воронка, заполненная кос­тями жертвенных животных, битой посудой и другими остатками пира. Севернее располагалось около полуто­ра десятков вырытых в земле гигантских лебедей. Все это было перекрыто грандиозным, вероятно двухразо­вым, кострищем, в котором сожгли многие сотни снопов соломы. Среди золы найдены кости людей, в том числе совершенно целый скелет... К важному выводу приводит анализ найденных в кострище бытовых предметов: они указывают, что топливо сносилось с разных, очевидно со всех, дворов одного или нескольких поселений.

Завершая знакомство с древними формами героиз­ма, отметим их общие качества.

Герои обретали бессмертие. На примерах причерно­морских курганов и индоарийской "Ригведы" мы уже знакомы с двумя направлениями его обретения: "выйти за пределы года" и "стать на путь богов", приобщаясь к подземным водам или небесным светилам.

Герои обожествлялись. В зависимости от того, куда они направлялись обрядом: вниз или вверх, к зимнему или летнему солнцестоянию, под землю или на небо, они уподоблялись асурам или дэвам. Существенных про­тиворечий между этими полюсами тогда еще не было, признавалась необходимость того и другого. Да и сам человек считался ничуть не слабее сверхъестественных сил, каждая из которых была могущественна лишь в своем ведомстве, но мудрый смертный способен был связать или же развязать ее с другими, достигая тем самым желаемого. Верховное управление природными связями герой оставлял за собой и отнюдь не раболеп­ствовал перед ними — вот в чем коренное отличие "божественного человека" первобытной эпохи от "божь­их людей" последующих классовых обществ.

Герои самоотрекались. В первобытную эпоху чело­век был вообще растворен в коллективе, а если и за­нимал особое место, то только лишь потому, что это место необходимо было всему коллективу и кто-то дол­жен был его занимать. Выделение личности стало про­явлением растущих противоречий, одним из показате­лей распада первобытной гармонии и предвестником социального расслоения.

Первые индивидуальности имели два выхода для своей реализации: изгнание из общины и самоотвержен-ное служение ее интересам. И то и другое вело к гибе­ли: изгои не могли существовать в одиночку, самоотвер­женность же кончалась ритуальным самопожертво­ванием... Выходами из этих тупиков стало разви­тие, с одной стороны, рабства, а с другой — касто­вости.

И совершенно закономерно, что в современном дви­жении за социальное равенство, в преддверии новой гармонии общественного бытия личность вновь стре­мится служить обществу, но уже в деле отмены клас­сов, каст и других проявлений несвободы. В таком сход­стве-отличии первобытной и современной личности проявляется одна из закономерностей диалектической спи­рали истории, завершающей ныне свой виток от перво­бытного к грядущему коммунизму.

Особенно следует подчеркнуть, что высшим проявле­нием первобытного героизма считалось отправление на небо в ритуальных кострах с целью воздействия на све­тила, причастные к коловращению года. Эти герои ста­новились "космическими странниками" и сопричастны­ми к рите (арии), аше (иранцы), тео (греки)... словом, к основам вселенской энергии, движущей годовым и прочими циклами.

Так закладывались основы современного прорыва че­ловечества в Космос. Острие изначального героизма было направлено именно туда. Величайшие герои пер­вобытной эпохи были воистину пракосмонавтами. Но интересы их при этом оставались совершенно зем­ными, как и у нынешних космонавтов.