"Космические тайны курганов" - читать интересную книгу автора (Шилов Юрий Алексеевич)

ИНДОЕВРОПЕЙСКИЕ БОГИ

Анализируя "Ригведу", исследователи относят к ним Парджаныо, Ушас и Ашвинов, Агни, Триту Аптью и других.

Дьяус ("небо", "день", "свет"), чей образ, помимо Индии, в той или иной мере сохранился в Диве славян, Дисе галлов, Зевсе греков, Ю(питере) римлян, — пред­ставлялся в виде жеребца или чаще быка, оплодотворя­ющего "землю" — Притхиви.

Рис.12. Кромлехи Велико-Александровского кургана.

Соответствия этим божествам — "сотворившим все живое", "осыпающим дарами почитателей" просматри­ваются в ряде археологических памятников Северного Причерноморья: в каменномогильском "Гроте быка",в сложенном из бычьих черепов и костей ног кромлехе у Новоалекссевки, в очертаниях каменных кромлехов и в стелах возле Усатово и др.

Однако сочетания их в виде женских фигурок и ро­гатых креслиц или очажных подставок известны лишь в трипольской и куро-араксской культурах, тесно свя­занных с раннеземледельческими цивилизациями Ближ­него Востока. Показательно, что в курганах подобные сочетания появились вместе с захоронениями двух вы­шеназванных культур, а затем передались контактиро­вавшим с ними культурам.

Такая ситуация отчетливо представлена в I—III слоях Велико-Александровского кургана. В нижнем слое, на одной из плит кромлеха вырезано изображение быка; кости быка находились у "сердца" второго кром­леха, которому была придана форма беременной жен­щины, а перекрывший его слой III имел очертания бычьей головы. Слияние в одном образе женщины и бы­ка представлены в изображениях и подкурганных кон­струкциях последующих культур III—II тысячелетий до нашей эры: в усатовской, ямной, срубной (рис.13, 16, 20). Такие памятники соответствуют известному "Риг­веде" двуполому божеству Дьявапритхиви или просто Дьяве.

Рис.13. Образ Дьявы в курганах Одессщины.

Помимо общих представлений о мироздании, об­разы Матери-Земли и Неба-Отца присутствуют также в тех гимнах "Ригведы", где речь идет о жертвоприно­шениях и погребениях:

Тот смертный, кто ради праведного (жизненного) пути

Почтит вас, о два мира — источники подкрепления, он достигает цели,

Он, как должно, возрождается в потомках.

В подкурганных захоронениях идея сочетания земли и неба прослеживается в устройстве могил, окрашен­ности покойников и в некотором инвентаре.

В могилах символом Земли могла служить травя­нистая подстилка на дне, а символом Неба — плита перекрытия, поскольку арийское слово "асман" означа­ло и "камень" и "небо". Представлениям о "каменном небе", на котором царит Телец, как нельзя лучше со­ответствуют изображения на своде "Грота быка" (рис.24).

Охра, непременно сопутствовавшая погребениям IV — начала II тысячелетия до нашей эры, чаще всего покрывала голову и ступни погребенного: верх и низ человека. Этому есть соответствие в "Гимне Пуруше" — космическому человеку, из головы которого развилось небо, а из стоп — земля. Те же части тела выделялись и в человекоподобных стелах (рис.17).

Парджанья — сын Притхиви и Дьяуса. Подобно по­следнему, он тоже представлялся красным быком. Именно такого быка и изобразили на первом кромлехе Велико-Александровского кургана. Следы красной охры сохранились и на изображениях животных в "Гроте быка" Каменной Могилы.

Мы уже знаем, что Парджанья, быкообразное бо­жество грозы, — родня Перунов многих индоевропейских народов. Широко были распространены и варианты этого имени: Пирва малоазийских хеттов, Пайон (древ­нейший из эпитетов Аполлона) греков, Фиоргин скан­динавских германцев... Изначально это божество, по-ви­димому, воплощалось в Тельце, который порождался Дьяусом — "Небом" и господствовал затем на его фоне. Ясно, что главным назначением обоих божеств было оплодотворение "Земли" — Притхиви теплом и влагой, однако Дьяус больше был связан с солнцем, а Пард­жанья с дождем.

Так и сосуществовали эти божества, как Зевс — Дзе­ус с Аполлоном — Пайоном, как Див с Перуном. Сосу­ществовали они и в курганном обряде.

Особенно показательна каменная конструкция кургана № 1—12 у села Усатово под Одессой (рис.9). Выкладка в центре и кромлех вокруг нее имеют вид двух разных рогатых голов, символизировавших, оче­видно, корову и быка. В пасти "быка" из камней выло­жена полная фигура "теленка", местоположение и ори­ентация которого связаны с периодом зимнего солнце­стояния. Во времена, когда создавался курган, Телец (Парджанья?) исчезал в тот период с ночного небосво­да, но возникал на дневном, на рассвете. Дневное небо (Дьяус) как бы забирало его из потустороннего мира и дарило новогодней земле (Притхиви)...

Эти представления получили дальнейшее развитие в обрядах близлежащих курганов № 1—9 и № 1—3 (рис.9, 13). В первом случае изваяли из камня две головы животных, аналогичные по форме конструкциям кургана № 1-12. Голова "коровы" была уложена на восточном, а "быка" на западном склоне кургана, фик­сируя тем самым ось восхода и заката Солнца в перио­ды весеннего и осеннего равноденствий, высшей и низ­шей кульминаций Тельца. В кургане № 1—3 обнаруже­на стела с изображениями. Центральное женское божество с головой быка сопоставимо с индоевропей­ским образом Дьявапритхиви, или Дьявы, воплощающе­го в одном облике Небо — Землю. Изображение лабриса, или "громового топора" над рогами этого божества отвечает местонахождению и значению "теленка" (Парджаньи) в конструкции кургана № 1—12.

Образ Парджаньи прослеживается в причерномор­ских курганах бронзового века на всем протяжении их существования. В Высокой Могиле он представлен в VII слое символом Тельца — рогатым кругом. Но в сравнении с древнейшими он уже не столь специфичен и сливается с образами позднейших божеств. Подобное слияние отмечают и знатоки "Ригведы".

Ушас, дочь Дьяуса, — соответствует дохурритской Ужхаре, русскому "утро", греческой Эос и латинской Авроре. Исследователи полагают, что она символизиро­вала, прежде всего, утреннюю зарю нового года. Нача­ло же года приурочилось ариями к зимнему солнцестоя­нию или весеннему равноденствию.

Ушас характеризуется в "Ригведе" как "открываю­щая двери крепкого утеса", то есть первозданного хол­ма Валы; ее лучи уподобляются жертвенным столбам. Это находит аналоги в строении и юго-восточной ори­ентации двух первых слоев Высокой Могилы, особенно в каменном закладе, столбе и вратах второго ее по­гребения (рис.6). Сопоставимы, кроме того, цвета зари и охры, которой посыпали умерших. Поэтому, очевид­но, один из мифических персонажен, в которых вопло­щались покойники, именовался Вивасватом ("сияю­щим").

И древнейшие, и последующие за ними подкургап­пые захоронения чаще всего направлены головой на северо-восток, к восходу солнца в дни летнего солнце­стояния. Вероятно, однако, что важнее было направле­ние не темени, а лица погребаемого — и тогда, при преобладающем положении скорченно на левом боку, покойники были обращены все-таки на юго-восток, то есть к рассвету зимнего солнцестояния, к Ушас.

В соответствии с основной идеей курганного об­ряда — воскрешением погребаемых, одним из назначе­ний ведийской Ушас было пробуждение мертвых:

Ушас, обращенная ко всем существам,

Ты стоишь прямо, как знамя бессмертия.

В другом посвященном Ушас гимне риша-сказитель, уподобив себя покойнику, обращается к мертвым:

Вставайте, пришел к нам дух жизни!

Тьма удалилась, приближается свет.

Свободен путь для движения солнца,

Мы пришли туда, где продолжается жизнь.

Ушас содействовала не только пробуждению, но и возрождению покойников. "Заставь нас родиться среди людей, о Всежеланная!" — сказано в том же гимне. Такая роль богини рассвета согласуется с характерным для подкурганных захоронений скорченным, "внутри­утробным" положением мертвых.

Ашвины, сыновья-близнецы Дьяуса, несколько пред­шествуют появлению на небе Ушас, то есть они боже­ства не зари, а рассвета. Мифологически они близки греческим Диоскурам. Значение их имени охватывает широкий круг представлений, связанных с "конями" и "орлами", "небом" и "водами", "камнем" и "древом жизни" или "жертвенным столбом". Это уже не столь­ко вселенский образ, сколько модель мироздания, очер­чивающая структуру Вселенной.

Ашвины исцеляют и воскрешают. То есть, подобно их родной сестре Ушас, также имеют отношение к по­гребальному обряду. Однако они не пробуждают и невозрождают, а как бы выхватывают обреченных — из воды, из земли, из огня. Поэтому они связаны не толь­ко с природными стихиями, но и с. кораблями, коле­сницами, птицами.

Да привезут вас, Ашвины, орлы,

Запряженные в колесницу, быстрые птицы,

Которые, пересекая воды, словно небесные коршуны,

Привозят (вас), а Насатья, к жертвенной пище!

Таким образом, их можно связывать с лодками и по­возками при погребенных, а также с птицеобразными конструкциями курганов у Цнори и Большой Белозер­ки. Эти соответствия охватывают курганный обряд бронзового века на всем его протяжении. На плитах Каменной Могилы есть изображения коней в сочета­нии с непохожими на колеса кругами: не только с че­тырьмя, по и с тремя "спицами" (рис.28). Последние, будучи, очевидно, символами принятого у индоевропей­цев трехчастного года, перекликаются и с "трехместной, трехчастной колесницей" Ашвинов.

Агни ("огонь"), обязательный участник жертвопри­ношений, не связан определенными родственными от­ношениями с другими богами Он родился от небесно­го солнца, от трения деревянных палочек (то есть "от (растений) земли"), от молнии в грозовой туче ("в во­дах") и, соответственно трем уровням мироздания, своим "светом протянулся через землю и через это не­бо — через два мира и через воздушное пространство". Горящий во многих местах, он един. Как ветви дерева объединяет Агни в себе всех богов, ибо всем им до­ставляет он жертвы.

Следы Агни — "Огня" оставлены едва ли не в каж­дом из подкурганных захоронений. Сооружение Высо­кой Могилы началось с возведения насыпи над горя­щим шалашом с погребенным, а закончилось сожже­нием покойника на вершине последней, солнце-подобной досыпки (рис.6, 11). Вообще роль огня в курганном обряде с середины IV до середины II тыся­челетия до нашей эры все возрастала и закончилась распространением обряда сожжения трупов. Интересно, что ближе к лесостепи, где топлива было побольше, этот обряд проявился раньше и шире практиковался. Но и в степях он достигал порой выразительности не­обычайной. Таково, например, трупосожжение на вер­шине кургана № 2 у Большой Белозерки, последняя досыпка которого была оформлена в виде птицы. В Ин­дии такую форму алтарям придают и доныне.

Агни редко выступает героем мифологических сю­жетов. Из них наиболее развит миф об "индийском Прометее", Матаришване. Одно из объяснений его имени — "кусок дерева для добывания огня" древней­шим способом, трением. На этом мифе мы остановимся ниже.

Трита Аптья — "трех (главый) водяной" — древней­ший из распространенных среди индоевропейских на­родов образ громовержца, борющегося со змиевиднымн демонами. Наиболее известны среди них в античное время Зевс или Аполлон, побеждающие Тифона, а в средневековье — поражающий змия Георгий Победо­носец. Считается, что этот сюжет возник при наблюде­нии молний в грозовых тучах. В этом смысле Трита Аптья связан с одним из способов рождения Агни.

Но в отличие от Агни, он устремлен не в небеса, а под землю. Трита защищает от вторжения сил поту­стороннего мира: принимает грехи богов и людей на себя. Главный его подвиг — убийство трехголового дра­кона и освобождение коров — гавас, под которыми в индоиранской мифологии подразумеваются обычно лу­чи солнца или Ушас, новогодней зари. В другом мифе он поразил страшного вепря. Образ Триты во многом близок Парджанье.

В кургановом обряде соответствия Трите проступа­ют прежде всего в кромлехах. Не олицетворен ли он быком-Тельцом и двумя собаками-Псами, преследую­щими Вепря па плитах Велико-Александровского кур­гана? Не исключено, что связанные с Тритой Аптьей сюжеты изображены и на двух плитах Каменной Мо­гилы. В обоих случаях композиции сходны. Сначала представлены треугольник и парящий над ним дракон, составленный из ромбов и треугольников; затем дра­кон изображен расчлененным. Впоследствии подобные композиции встречаются на посуде и в особенности на каменных "громовых" топорах.

В заключение необходимо отметить, что древнейшие, индоевропейские образы "Ригведы" находят близкие соответствия лишь в более ранних курганах Северного Причерноморья. Эти курганы носят следы первых вы­ходцев с Балкан и Кавказа. По мере их слияния воз­никали новые, местные образы, хотя пережитки старых продолжали встречаться.