"Непорочность" - читать интересную книгу автора (Форстер Сюзанна)

Глава 23

Церковь сияла неземной красотой. Потрескавшаяся, с облупившейся краской, она принарядилась, как Золушка, собравшаяся на бал. Казалось, небеса послали множество радуг, чтобы украсить ее. Разноцветные оконные витражи сверкали на солнце подобно драгоценным камням.

Верилось, что Господь услышит проповедь отца Рика Карузо, в которой тот говорил об испытаниях, ниспосланных на нас свыше.

– «…но когда я надеялся на добро, – повторял он, цитируя Библию, – появилось зло. Я искал свет, а наступила тьма…»

Он говорил о необходимости верить, даже если вера подвергается самым жестоким испытаниям. С того места, где сидела Блю, было хорошо видно отца Карузо. Она удивилась, как это ей могло показаться, что служение Богу – не его призвание. Облаченный в черную сутану, он буквально излучал силу и обаяние. А простота манер только подчеркивала это впечатление и придавала его словам удивительную искренность и убедительность..

Фрагменты Священного Писания для католической мессы выбираются не случайно. Их последовательность расписана на целый год вперед. Сегодня у Рика не было времени подготовиться к службе, но то, что он говорил, напрямую относилось к судьбе Мэри Фрэнсис.

– Когда в последний раз вы видели, чтобы вера двигала горы? – спросил он собравшихся. – Я не собираюсь лгать вам. Я сам никогда такого не видел и не думаю, что увижу. Но без веры нельзя прожить ни мгновения. Все, что мы делаем, есть акт веры. Даже дыхание. Но вера – это еще и выбор. Когда становится трудно, вера позволяет нам свернуться клубочком на ладони Господа. Мы находим отдохновение, вверяя себя ему. Исцеляемся…

Кого он пытался убедить, что вера может все, – себя или свою паству? Но слова Рика доходили до сердец прихожан, и на Блю они произвели впечатление Если она и сомневалась до этого мгновения, что он создан быть священником, после этой проповеди сомнения рассеялись. Он вкладывал в свое дело душу. Все, что он говорил, звучало весомо и искренне. Прихожане обожали его. Это было ясно по тому, как они слушали по приглушенным репликам во время чтения псалмов.

Блю крепко сжимала в руках молитвенник и тяжело вздыхала. Брайана мертва, ее сестру похитили, а теперь оказывается, что человек, в которого она почти влюбилась, тоже замешан в эту историю, только не признаётся, каким образом.

Она подняла глаза, поймала обезоруживающую улыбку Рика и пожалела, что эта улыбка предназначена не ей. Блю присмотрелась к головам сидящих на передней скамье и поняла, что он улыбнулся своему служке – Джессу. Блю очень хотела посмотреть, как Джесс зажигает свечи. Воспользовавшись моментом, она незаметно выскользнула из кухни, пока Марианна помогала Рику переодеваться. И порадовалась, что поступила именно так.

Мальчик выполнял свои обязанности так серьезно и торжественно, что Блю пришлось прикусить губу, чтобы не улыбнуться. Он казался очень медлительным, и Блю вспомнила слова Марианны о том, что Джесс будет тянуть время, пока Рик не переоденется.

Но глядя на мальчика, Блю засомневалась, что Джесс специально тянет время. Нога в металлических скобах не давала ему двигаться быстрее. Зажигая свечи, он с трудом сохранял равновесие, но старался изо всех сил, гордясь, что ему доверили такое важное дело. Никогда еще Блю нe видела подобной силы духа. Если ей требовалось доказательство, что в мире еще сохраняется добро, – вот оно, перед ней: это Джесс. Живое подтверждение.

– Помолимся все вместе за близкого друга, – призвал Рик тихим, проникновенным голосом.

Прихожане склонили головы и стали молиться вместе с Риком за молодую девушку, имени которой он так и не назвал. К тому времени, когда Рик закончил, голос его был полон печали и, казалось, вот-вот перестанет подчиняться ему.

– Сохрани и защити ее в этом испытании, – молил он Господа. – Если понадобится послать ангелов, чтобы спасти ее и вернуть нам, пошли их, Отец Небесный! Она такая хорошая!..

Блю сжимала молитвенник с такой силой, что побелели ногти. А когда прихожане забормотали «аминь», Блю вдруг вспомнила молитву из школьных дней, ту, за которую им с Брайной не раз доставалось, и в которой они «путали» слова.

«Господи, пошли юношу зажечь мой огонь и осветить тело мое…»

Она укоризненно улыбнулась. Они озорничали и заменяли слова «осветить тело мое» на слова, «зажечь лампаду любви» или другое, еще более точные, определения. Блю помнила все очень отчетливо, но слова молитвы с годами выветрились, из памяти. А сейчас вдруг вспыхнули в голове. «Господи, пусть моя жизнь станет маленьким огоньком в этом мире. Маленьким огоньком который озарит мой путь, куда бы я ни пошла».

В детстве эти слова казались ей ужасно неприличными, она стыдилась произносить их. А вот Мэри Фрэнсис – нет. Глаза ее сияли, когда она повторял эту молитву с пылом истинно верующего. Ей и в голов не могло прийти поменять слова.

Рик прав, она очень хорошая. «На ее месте должна была быть я, – подумала Блю. – Если кто-нибудь и заслуживает этого кошмара, так это я, а не Мэри Фрэнсис».

Наверное, Блю грустно улыбнулась, когда поднял, глаза и увидела, что Рик смотрит на нее. Вероятно, там оно и было, чем иначе объяснить, что Рик улыбнулся ей. Он кивнул, словно понимая, что происходит с ней, и уверяя, что все будет хорошо. По крайней мере с ней.

На Блю снизошло спокойствие. Она поверила Рику. Разрешила себе поверить, потому чтоб всем сердцем чувствовала, что он видит не ее физическую оболочку, а смотрит прямо в сердце. И то, что он видит там, причиняет ему сладчайшую мучительную боль. Более того, она почувствовала, что эта боль лишь укрепляет его решимость продолжить свой путь и совершить великие деяния, на которые он способен. Он от многого отказался ради своего призвания. И теперь его выбор обретает смысл.

А еще она почувствовала, что он – может быть, сам того еще не понимая, – прощается с ней. И единственное, что пока удерживает их вместе, это тревога за Мэри Фрэнсис. А дальше – у каждого своя жизнь, своя дорога. Рик продолжит борьбу за то, чтобы хоть немного изменить жизнь обездоленных судьбой ребятишек, хотя ему почти нечего противопоставить деньгам, которые они зарабатывают на наркотиках, или жажде острых ощущений, когда банда идет на банду. Но это не остановит его. Он – решительный человек, и Блю всем сердцем желала ему удачи.

«Храни тебя Господь, Рик Карузо, – подумала она, улыбаясь ему в ответ. – Ты добьешься своего». Слезы, хлынувшие у нее из глаз, подсказали ей что она еще не, готова сказать, ему «прощай». Когда Рик продолжил службу, она подхватила красный рюкзачок, лежавший рядом с ней на скамье, и тихонько вышла из церкви.

От стоявших в глазах слез все расплывалось. Задержавшись на миг перед статуей Святой Екатерины, Блю пожалела, что не взяла цветов, чтобы положить к ее ногам, – по одному цветку за каждого, кому сегодня необходимо благословение, включая и саму Блю. Но в жизнь Блюза последнее время вошло столько людей, что ей понадобился бы целый букет. Надо быть благодарной за это. Новые друзья. И хотя ее сердце разрывалось, она заставила себя сосредоточиться на одном из них – на приблудном рыжем коте, которого не кормили со вчерашнего дня.

Вдали появился большой городской автобус. Блю почему-то загадала: если он остановится на углу, она сядет. Куда бы он ни шел, он привезет ее домой, а там уж Блю отыщет того, кого ей так хотелось найти. Маленькую девочку по имени Аманда.

Это, наверное, больничная палата. Все вокруг белое, как снег.

Мэри Фрэнсис открыла глаза и увидела море тончайшей материи. Полог из газа спускался с потолка, словно облако, и окутывал кровать, на которой она лежала. Тончайшая шелковистая ткань трепетала от малейшего дуновения воздуха. «Крылья ангелов, – промелькнуло в голове девушки. – Полог похож на крылья ангелов».

Она огляделась, но не сделала попытки сесть. Полог мешал разглядеть что-либо снаружи. Она видела только расплывчатые фигуры. Это люди движутся вокруг кровати? Или всего лишь тени?

Мэри Фрэнсис не представляла, где находится, не помнила, как и откуда попала сюда. Разум ее был бел и прозрачен, подобно пологу. На одной руке синяки и ссадины, другая перевязана. Других повреждений она не заметила, но когда с трудом села, поняла, что, очень слаба. Она получила травму, но какую? И совсем не понятно, почему на ней мужская рубашка с широкими длинными рукавами. Она заметила это, когда подняла руку, чтобы приоткрыть полог. Рубашка была из тех, что любят носить художники. У Мэри Фрэнсис возникло чувство, что она уже видела подобную рубашку раньше, но вспомнить, где и когда, ей не удавалось. Что она делает в чужой постели, едва одетая? Как бы ни озадачил ее вопрос, задернув полог, она тотчас забыла о нем.

Мэри Фрэнсис откинулась на подушку. Все стены были стеклянными, и на ослепительно голубой пейзаж за пределами комнаты невозможно было смотреть без защитных очков. Мэри Фрэнсис никогда не видела такой яркой голубизны. Что это? Небо или море? У нее захватило дух.

Пейзаж за стеклом тоже был удивительно красив.

Она была здесь раньше. В дверной проем было видно террасу. Там по периметру огромного, бассейна располагались алебастровые скульптуры, символизирующие части света, а в лазурно-голубую воду уходили белые мраморные ступени. Изломанный силуэт первозданных черных утесов, поднимавшихся из моря, рассекал горизонт.

Да, она не, сомневалась, что была здесь раньше. Стояла у самых утесов, чувствуя их мощь и величие. Ее слепило солнце, и ветерок ласкал обнаженную кожу, шелковое кимоно лежало у ног. Но отчетливее всего вспомнилось потрясение… и страх… оттого, что ее рассматривает фантом…

Где сейчас этот фантом? Мэри Фрэнсис медленно сползла с высокой кровати и вышла из-за полога. Она так и не вспомнила, как попала сюда, но зато вспомнила, где, видела рубашку, в которую была одета. Уэбб Кальдерон был в ней в тот день, когда состоялась их брачная церемония, когда он бросил ее на постель и остановился лишь потому, что она никогда не была с мужчиной раньше.

Закружилась голова. Девушка попыталась было ухватиться за спинку кровати, но нащупала только полог. Казалось, воздушной ткани нет конца. Черный мраморный пол блестел бесконечно повторяя ее отражение. Но не только это мешало ясности мысли. Было еще ощущение, что чего-то не хватает, будто распалась связь времен. Казалось, что память подшучивает над ней, по кусочкам возвращая то, что уже было. Мэри Фрэнсис ясно вспомнила все, что здесь произошло, и все же никогда раньше она в этом месте не бывала, разве что мысленно…

Тогда на ней было кимоно. Сейчас она уже не помнила, какого цвета, но он приказал снять его. Это она помнила точно. Она как могла мысленно сопротивлялась, но женщина на экране действовала самостоятельно, с застенчивой грацией. Она стянула кимоно с плеч, и оно повисло у нее на локтях. Она обнажила себя так, будто ее единственным желанием в этот миг было отдаться этому яркому дню, этому темному человеку. Она хотела, чтобы он смотрел на нее, хотела понравиться ему, хотела, чтобы он возжелал ее с такой же сокрушительной страстью, с какой она хотела его.

Мэри Фрэнсис пришла тогда в ужас, ей хотелось закричать, чтобы женщина прикрылась, повернулась спиной к мужчине. Она сгорала от стыда и смущения. Но в какой-то миг все преобразилось. Быть может, Мэри Фрэнсис так измучилась душевно, что позволила той, другой женщине овладеть своим сознанием. Как бы то ни было, Мэри Фрэнсис поняла, какие чувства испытывает женщина на экране, и это преобразило ее.

Что за женщина была на экране?

Мысли Мэри Фрэнсис смешались, когда она поняла, что это могла быть только она сама. Не тогда, но сейчас. В этот самый миг, на этом месте. Она почти ничего не знала о виртуальной реальности, но, похоже, тогда, на интервью, она заглянула в будущее. Увидела то, что происходит с ней сейчас.

Она поняла, что, если бы ей пришлось пройти интервью снова, она хотела бы быть той женщиной на экране. Тогда она не знала силы неизведанной страсти, теперь познала ее.

А где же он?

Взгляд ее опустился, а рука тут же взметнулась к шее. Медальона там не было. Он оставил его себе. Но Мэри Фрэнсис так привыкла к талисману, он давал ей такое чувство защищенности, что она, наверное, до конца своих дней будет искать его на груди, даже зная, что его там нет.

– Зачем ты встала с кровати?

– О! – Его силуэт на фоне белой ткани испугал ее. На этот раз не фантом. Человек из плоти и крови, но ореол таинственности остался. А может, это просто из-за его наряда? Шелковые штаны цвета черной смородины напоминали пижамные и держались на шнурке.

Расстегнутая рубашка, обнажала покрытую золотым пушком грудь.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

В его голосе звучало беспокойство. Он спрашивал не из вежливости. У Мэри Фрэнсис было чувство, что, если ее ноги сейчас подогнутся и она грохнется на пол, он, вполне вероятно, в секунду окажется рядом и подхватит ее на руки. Но пока этого не произойдет, он будет держаться на расстоянии.

«Ну и хорошо, – подумала Мэри Фрэнсис, чувствуя на себе пристальный взгляд Уэбба. Сокол, наверное, и то не так пристально следит с вышины за мечущейся мышкой-полевкой».

Презрение, которое он не скрывал во время их первой встречи, исчезло. Исчезло даже любопытство. Тогда, на экране, он посмотрел на нее так, словно не мог решить, ангел она или дьявол.

Теперь он понял.

– Да… Все в порядке. – Она покачнулась, попытавшись сделать шаг вперед. – Только голова кружится.

– Ты потеряла немного крови.

Она коснулась перевязанной руки и все вспомнила. Она сбежала от Алехандро Кордеса! Теперь она смутно припомнила, как проткнула иголкой артерию, и свою последнюю четкую мысль о том, что умрет от потери крови раньше, чем попадет в клинику.

– Куда меня отвезли? – спросила она. – Как ты нашел меня?

– Я был там. Вынес тебя.

– Ты был в клинике?

– Нет, на вилле.

– Ты вынес меня с виллы Кордеса? – До нее не сразу дошел смысл сказанного, но когда она вгляделась в его лицо, то поняла, что именно он был тем охранником, который перетянул ей руку ремнем и поднял с пола, прежде чем она потеряла сознание. – Как ты попал туда? Там же везде охрана?

– Именно так и попал – с охраной. Это длинная история, и даже если тебе хочется услышать подробности, мне совсем не хочется рассказывать о них сейчас.

– Но я имею право знать…

Мраморно-серые глаза Уэбба сверкнули сталью.

– Я сталкивался по делам с человеком, который ведает охраной Кордеса. Скажем так, я когда-то оказал ему услугу, он был моим должником. Тебе надо… отдохнуть.

Отдохнуть? О чем это он? Просто не хочет рассказывать, как вытащил ее из логова Кордеса. Поэтому и держится на расстоянии. Не хочет, чтобы она узнала подробности, а ей необходимо знать все. Он сознательно подверг ее опасности, уже тогда продумав план спасения, но это нисколько не смягчило гнев Мэри Фрэнсис, когда она вспомнила, что Кордес едва не убил ее.

– Он хотел убить меня, – прошептала она. – Ты знал об этом? И только потому, что я одурачила его.

У него заходили желваки.

– Если б я знал, что ты унизила его, что он будет мстить, я бы… – он замолчал и тяжело вздохнул. Я думал, он займется тобой после встречи, что у меня будет достаточно времени, чтобы вытащить тебя оттуда.

Мэри Фрэнсис почувствовала, что ему больно говорить об этом, и не стала больше расспрашивать. Но она так и не поняла, кого же он защищал – ее или себя – Это твоя рубашка, дa – спросила она, посмотрев на свои обнаженные ноги. – Почему она на мне?

Он проследил за ее взглядом, потом посмотрел на рубашку, на завязки, и Мэри Фрэнсис поймала себя на противоречивом желании; ей одновременно захотелось поджать ноги и прикрыться, И снять рубашку перед ним. Женщина на экране наверняка освободилась бы от нее. Может, так и поступить? Может, он ждет именно этого? Она потянула за тесемку у ворота, но он остановил ее. Тихий голос Уэбба звучал взволнованно.

– Сказать правду? – спросил он. – Я хотел, чтобы на тебе было что-то мое, чтобы твоего тела касалась рубашка, которую я носил, чтобы она ласкала тебя…

У нее перехватило дыхание, она задрожала всем телом, почувствовав прикосновение невесомой ткани, ее ласку. Ткань нежно скользила по груди, легкая, как газовый шарфик, целовала соски и гладила бедра.

«Он уже сделал это», – поняла Мэри Фрэнсис. Раздел ее и одел в эту рубашку, а теперь дает знать, что выбор за ней. И он готов сделать это сейчас снова. Взгляд Уэбба врывался в самые глубины души, сметая все внутренние преграды, взламывая все запоры. Этот взгляд, его голос, энергия – все разом ворвалось в ее душу. Она мечтала об этом раньше, но теперь, когда ей негде было укрыться, когда исчезла обезболивающая сила его ярости, от которой Мэри Фрэнсис теряла способность чувствовать, она напугалась.

– Что произошло, пока я была без сознания? – спросила она.

Его глаза блеснули.

– Не то, о чем ты подумала, уверяю…

Мэри Фрэнсис не знала, что делать, куда скрыться, Уэбб двинулся к ней с такой решительностью, что она поняла: или она найдет в себе силы остановить его, или он довершит то, что уже начали делать его глаза.

– Я верю тебе! – поспешно проговорила она. Нет, ты не понимаешь, – сказал он, приближаясь к ней.

Отступать было некуда. И вот уже пальцы его гладят ей щеку, ласкают темные пряди волос. Она затаила дыхание. Рука Уэбба была горячей и настойчивой. Он притянул Мэри Фрэнсис к себе, коснулся губами ее виска. Дыхание его отдавало мятой. Он действовал со спокойной уверенностью и удивительной нежностью, и Мэри Фрэнсис на мгновение ощутила себя совершенно беспомощной.

– Ты странное создание, Ирландка, – усмехнулся он. – Я не раз задумывался, действительно ли ты сделана из плоти и крови, как все простые смертные.. Иногда мне казалось, что моя рука пройдет сквозь тебя, что ты соткана из света. Слава Богу, это не так. Слава Богу, ты сделана из того же, что и все… – Большим пальцем он ласкал ей мочку уха. – …Такая нежная…

Она просияла, словно и впрямь была соткана из света. Избегая смотреть Уэббу в глаза, она старалась унять бешеные удары сердца. Мэри Фрэнсис чувствовала: что-то изменилось в них обоих, она ощущала это в его прикосновениях, в неожиданной настойчивости его горячей ладони. Да, она сделана из того же, что и он: из безумной надежды и голода, боли и ярости.

Неужели ты серьезно думаешь, что я мог овладеть тобой, когда ты была без сознания? – спросил он. – Я не только хочу, чтобы в этот миг ты была в сознании, все мое внимание целиком будет сосредоточено на тебе, на твоих чувствах. Я бы вслушивался в твои вздохи, в слова; которые ты не осмеливалась произнести вслух. Мне бы хотелось услышать, как ты повторяешь мое имя, когда я буду в тебе, чтобы ты содрогалась, оставаясь моей пленницей, пока я вхожу в твой таинственный благоуханный сад как вор…

– Оставалась пленницей?

– Тише, Ирландка, тише, успокойся! Только чтобы ты не убежала…

– Но зачем тебе это? – дрожа всем телом спросила она. Да, она права, что-то в корне изменилось в их отношениях. Она почувствовала это сразу, но чего он добивается? Похоже, он хочет овладеть ею, но ее неопытность уже один раз остановила его. С тех пор в ней ничего не изменилось.

– Ты получил нужную информацию от Кордеса? Да? Твой план сработал? Ты победил, а я для тебя просто сопутствующий товар?

– Нет, мой план провалился. Я ничего не получил кроме тебя.

Смешавшись, она посмотрела на него. Казалось, он не намерен вдаваться в подробности, но ей было необходимо знать. Он действительно отказался свести счеты с Кордесом? Ей с трудом верилось в это. Она помнила, как он жаждет мести… Если Уэбб говорит искренне, тогда он пожертвовал единственным, что имело для него значение в жизни.

Он опустил руку на мгновение – ровно на столько, чтобы она свободно вздохнула и яснее поняла, какое воздействие оказывает на нее Кальдерон. Запахло потом. Мэри Фрэнсис уловила этот запах и принялась, словно зверь, вынюхивать, откуда он доносится.

Потела она. Кожа ее горела от возбуждения. Она отвечала на близость мужчины, на мощь, исходящую от него, на его обнаженную грудь, покрытую золотистым пушком, В котором играли искорки, грозящие зажечь большой пожар.

– Я слышал все, – заговорил Уэбб, – каждое слово, произнесенное на деловой встрече у Кордеса. Помнишь, я рассказывал о передатчике: вживленном тебе в ногу? Когда я снял браслет, этот передатчик опять заработал.

«Так вот что он задумал! – поняла наконец Мэри Фрэнсис. – Внедрить меня туда и использовать в качестве живого передатчика». Всякий бы пришел в ярость, оттого что его подвергли такому риску. Однако гнев ее поубавился, когда она вспомнила, ради чего Уэбб решился на это. Это больше чем месть. Она хорошо понимала, чего стоит пожертвовать человеком, которого любишь. Знала, что в этом случае пойдешь на все, чтобы оправдать свои действия. Подобно, ему, она лишила жизни того, кого любила. Самого Уэбба. Только она тогда едва сознавала, что любит.

– Больные ублюдки, – прошептал он. – Я слышал, что они хотели сделать с тобой. Чувствовал все.

Его глаза опять загорелись холодным стальным блеском; от ненависти расширились зрачки. Мэри Фрэнсис не могла отвести от него взгляд. – Если бы кто-нибудь из них дотронулся до тебя, я бы ему глотку выдрал, как только попал туда. – голос его звучал ровно и безжизненно, и это заставило Мэри Фрэнсис поверить в его слова.

Она права. Он отказался от своей цели ради нее. То, что случилось с ней на вилле у Кордеса, поставило его перед выбором, и он выбрал ее. У Мэри Фрэнсис защемило сердце.

– У тебя была возможность отомстить Кордесу. А если другой уже не будет?

Его точеное лицо все пришло в движение. Казалось, оно вот-вот рассыплется. Руки Уэбба погрузились ей в волосы. Он притянул ее к себе так близко, будто не хотел, чтобы она видела его лицо, когда он утратил власть над собой. Мэри Фрэнсис со стоном прижалась к его плечу.

– Боже мой, Ирландка, – он горько вздохнул. – Неужели ты думаешь, у меня был выбор? Что я мог думать о чем-то другом, кроме как вытащить тебя оттуда?

– Но твоя семья? Ты же хотел…

– Чш-ш-ш, не надо…

Он крепко прижал ее к своей груди, и на мгновение она забыла обо всем, слушая удары его сердца. Она чувствовала происходящую в нем борьбу, мучилась его болью, но не знала, как помочь. Он сам должен с этим справиться. Он выбрал ее. После всего, что он пережил, после всех пыток и ужасов, он все-таки выбрал ее, женщину, которую почти не знал, которую называл Ирландкой. Уэбб уткнулся лицом в ее волосы, словно надеялся обрести там утешение. Мэри Фрэнсис задумалась: узнает ли она когда-нибудь ответ на свой вопрос, сможет ли Уэбб ответить на этот вопрос?

– Мою семью уже не вернуть, – наконец сказал он. – Никто не причинит им больше вреда. Но Кордес мог уничтожить тебя, или это сделали бы его приятели.

Мэри Фрэнсис позволила Уэббу еще некоторое время обнимать себя, потом не выдержала. Она должна видеть, что с ним происходит. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, почему ее влекло к нему с самого начала. В глазах У эбба царило смятение. Лед начал таять, появилась боль, он погладил ее по щеке и сказал:

– Мне надо еще кое с чем разобраться.

– Я знаю, с Кордесами.

– Нет, теперь уже нет. На этом острове с нами обоими что-то произошло. По-моему, это началось со мной с тех пор, как я тебя встретил. У меня за спиной мое прошлое, и я никогда не смогу до конца освободиться от его пут… Но я хочу измениться. – Голос его стал другим, зазвучал резче. Казалось, еще чуть-чуть, и Уэбб не справится со своими чувствами. – Я хочу стать тем, кого ты любишь…

Мэри Фрэнсис молчала, не сводя с него глаз и не веря, что правильно расслышала, а если и расслышала, то правильно ли поняла. Но время разговоров кончилось. Он наклонился к ней, и Мэри Фрэнсис, повинуясь древнему инстинкту, отозвалась всем своим существом, с наслаждением подчиняясь его власти. Внутри у нее все затрепетало, когда он коснулся губами ее губ.

Он прав, что-то изменилось. В ней тоже. Прошло то время, когда она испугалась бы этого поцелуя, считая, что он превратит ее в ледышку. Ведь Уэбб Кальдерон был ледяным божеством, его самоконтроль просто поражал, он мог пронзить собственную плоть и при этом ничего не почувствовать. Теперь она знала, как все обстоит в действительности. Его страсть – будь то лед или пламя, – живительна. Его губы едва касаются ее губ, а она чувствует их жар, чувствует, как тает лед.

Первозданный лед. Первозданный огонь.

Он наклонился, чтобы взять ее на руки и положить на постель, но Мэри Фрэнсис нашла в себе силы остановить его.

– Подожди! – попросила она. – Сначала ты должен объяснить мне почему.

– Почему?

– Почему я?

Мэри Фрэнсис была убеждена, что из всех женщин мира она менее всех способна внушить мужчине такую страсть, заставить произнести такие слова.

– Я не могу ничего объяснить. Причин слишком много, как звезд на небе. – Он вздохнул и опять коснулся ее губ. – Но если тебе так необходимо знать то вот причина.

– Мои губы?

– Да, твои удивительные губы. Больше мне ничего не надо.

Она не поняла. Никогда не поймет. Эротические видения нахлынули на нее.

– Мои губы… где?

Уэбб рассмеялся и укоризненно покачал головой.

– Какие грязные мысли, детка. Я не имею в виду религиозные испытания.

Мэри Фрэнсис была явно озадачена. Если бы его нежные пальцы не продолжали ласкать ее, она бы добилась от него объяснения. Но сейчас боялась даже вздохнуть, только бы он ласкал ее вот так бесконечно.

Легкие прикосновения его губ отзывались во всем теле.

– Помнишь медальон, который ты оставила мне? – спросил он.

– Конечно, – ответила она. – «Неужели он думает, что я могу забыть про талисман, в котором, кажется, скрыта моя судьба?»

– Однажды ты припала к нему губами, когда тебе было плохо. Я в жизни не видел ничего прекраснее этого движения. Как ты его держала, вся дрожа. Твои ресницы трепетали. Клянусь, я чувствовал, что происходит с тобой. Видел страсть и желание, услышал тихий, беззащитный вскрик.

Он знает. Знает, что значит для нее этот талисман.

Привычное движение выражало всю ее незащищенность, а с годами в нем появилась еще и чувственность.

Он понял это.

– Я хочу узнать это желание на твоих губах. Хочу, чтобы они так же дрожали, прикасаясь к моим губам.

– Если бы я мог вызвать хоть частицу той страсти, это было бы… – Он умолк, не находя подходящих слов.

Мэри Фрэнсис удивилась: это было так не похоже на Уэбба! Но наконец он договорил: —.. это было бы все равно что прикоснуться к Богу, Ирландка. Увидеть совершенство. Не знаю, как еще описать свои чувства.

Паузы между словами становились все длиннее… Неожиданно она почувствовала на своих губах тепло его пальцев. Странный звук вырвался из ее груди, возможно, именно тот, о котором он только что говорил. Она страстно хотела верить, что ей не приснилось, что он и вправду сказал все это, что она для него – воплощение непорочности.

Ей показалось, что Уэбб собирается отстраниться. Мэри Фрэнсис не знала, что делать. У нее защемило сердце, когда она поняла, что он ожидает ответа, видела, что он явно смущен собственными словами. Ей и в голову не приходило, что Уэбб может быть настолько неуверен в себе.

– Подожди. – Она ухватила его за рукав рубашки Я должна кое-что сделать. – Их глаза встретились, и Мэри Фрэнсис почувствовала, как ее охватывает страх. Мраморный взгляд удерживал ее на расстоянии, ей потребовалось собрать все мужество, чтобы продолжить. Она прошептала: – Я должна сделать вот что. Она не стала дожидаться, пока Уэбб наклонит голову и коснется ее лица, или подаст какой-то знак, что ей нечего опасаться. То, что она собирается сделать, так же естественно, как поднести медальон к губам. «Если верить в розы, они расцветут». Это не из Библии, это старая ирландская пословица. Ее любила тетя. Но до сих пор Мэри Фрэнсис редко вспоминала эти слова.

Мэри Фрэнсис поднялась на цыпочки и коснулась губами его глаз, щек, подбородка. Она осыпала его лицо нежными, дрожащими поцелуями, и, когда, наконец, прильнула к его губам, у нее вырвался звук, в котором перемешивались и смех, и боль, и удивление. Страсть проснулась в ней. Чтобы не упасть Мэри Фрэнсис уперлась кончиками пальцев в грудь Уэбба.

Он взял ее лицо в ладони, и она услышала в его дыхании все, что испытывала сама. Все, что он мечтал найти в ее поцелуе, он отдавал теперь ей. Она узнала вкус желания на его губах и почувствовала, как ответное желание сжимает ей горло. Она затрепетала от нахлынувшей страсти, ища в нем ответ, и вместе с ней задрожал он.

Поддавшись порыву, Мэри Фрэнсис открыла глаза и отодвинулась немного назад. И едва не пожалела об этом. Словно нежный свет небес окутал ее и заполнил тьму. Она увидела отражение своей страсти в его глазах.

Лед растаял и исчез. В глазах Уэбба горел вечный свет непорочности. Не отражение Мэри Фрэнсис. Его собственной непорочности. Те, кто расправился с его семьей, мучил его, так и не смогли убить в нем человека.

Неподвластный ничему, нежный росток каким-то чудом сохранился под вечной мерзлотой, и ее поцелуй пробудил его к жизни. «Вот что сильнее всего на свете, поняла она, уверенная, что на сей раз правильно разгадала загадку. – Непорочность».