Сухинов СергейДворник

Сергей Сухинов

ДВОРНИК

Резкий звон будильника вызвал его из небытия, темного, болезненного, насыщенного призрачными, набегающими друг на друга, словно волны, кошмарами. Он захлопал, не открывая, глаз ладонью по столу, стоящему рядом с диваном, но будильник был далеко, на серванте, и чтобы его придушить, нужно было подняться и пройти несколько шагов по холодному полу. Одна мысль об этом привела его в ужас, и он с головой накрылся толстым ватным одеялом, свернувшись в клубок - так в детстве он спасался от многих неприятностей. Еще минутку - сказал он сам себе, пряча голову под подушку, еще хотя бы минутку...

Но будильник продолжал надсадно звонить, противно дребезжа разболтанным молоточком - словно в закрытой банке жужжали сотни мух. Он попытался плотно закрыть глаза и ровно дышать, словно этот звон не имел к нему никакого отношения, но он уже не спал. И тогда он понял, что надо вставать, хотя еще никак не мог вспомнить - зачем.

Яркий сноп света настольной лампы вырезал в темноте узкий кусок комнаты стол, заваленный окурками, недопитую бутылку "Жигулей", желтую полосу паласа, еще дальше - секретер, на котором лежала какая-то толстая книга, и чуть правее - часть стены, с матовым четырехугольником фотографии. Но сейчас его интересовала только бутылка пива - откашлявшись, он приложился к скользкому горлышку и одним глотком допил горьковатую, выдохшуюся за ночь жидкость. "Надо было закрыть вечером пробкой, - озабоченно подумал он, натягивая носки, - где вчера была моя голова?"

Все еще сокрушаясь, он пошатываясь побрел в сторону ванной, натыкаясь на острые углы стульев и тихонько чертыхаясь про себя. Открывая дверь, он невольно обернулся и скользнул безразличным взглядом по смутно различимому секретеру и толстенному тому, но ничто внутри его не дрогнуло, только на лице промелькнула идиотская ухмылка: "Это надо же!"

Больше о книге он не вспоминал.

За завтраком, проглатывая небрежно сделанный бутерброд с колбасой, он вдруг вспомнил, зачем встал - нужно было идти подметать улицу рядом с домом. За неплотно сдвинутыми занавесками синела чернильная темнота, чуть позванивали по стеклу редкие капли осеннего дождя, а на соседней улице мерно шаркала чья-то метла. "Тетя Настя уже встала, - озабоченно подумал он, обжигаясь горячим чаем. - И почему я всегда просыпаю?" Промозглое октябрьское утро не пугало его, он наконец проснулся и все вспомнил - и то, что в последние дни дождавшись холодных дождей, начался проклятый листопад, и то, что его фотография висит вторую неделю на доске почета ЖКО. Не тети Насти, а его, Андрея Чернова, который в дворниках ходит всего второй год, а уже у начальства на хорошем счету.

"Опять проспал, - горестно подумал он, натягивая влажную телогрейку, теперь попробуй нагони! Э-эх, дела..."

Через несколько минут он уже стоял, поеживаясь, на невысоком крыльце дома и мрачно осматривал поле битвы, окутанное туманом. В его участок входили пять асфальтовых отрезков дороги между серыми пятиэтажками, большой газон со скамейками, детской площадкой и жалкой клумбой, и, конечно, подъезды - с каменными лестницами, насчитывающими от четырех до двенадцати ступенек. Каждую из этих ступенек Андрей знал наизусть со всеми особенностями ее норова - одни, с острыми отколотыми краями, любили собирать тяжелые ошметки грязи, другие, с широкими выбоинами, были обычно набиты сплюснутыми окурками и фантиками от конфет, которые выгрести было совсем нелегко, особенно после дождя. Но сейчас, поздней осенью, ступеньки были для него лишь легкой разминкой, настоящие хлопоты ему приносила мостовая.

Куда ни глянь, вся она забрызгана пестрыми лоскутами кленовых листьев видимо, ночью был сильный ветер. Прибитые к асфальту дождем, они представляли серьезную угрозу, но худшее было под ними - вдоль бетонного парапета, в выбоинах старого асфальта, гнездились узкие мелкие листья придорожных кустарников, которые Андрей ненавидел, но никак не мог собраться вывести. Эти листочки держались за асфальт намертво, и взять их можно было самой жесткой, старой метлой с короткими, истертыми до белизны березовыми прутьями. Андрей добирался до асфальтовых выбоин обычно к тому времени, когда по улицам потоком начинали двигаться на работу жители поселка. Ему казалось, каждый из них с насмешкой наблюдал за его мучениями, удивляясь, как это еще довольно молодой, здоровый на вид мужчина может заниматься такой чепуховой, непрестижной работой вместо того, чтобы пойти, например, работать на завод токарем. И самое мучительное было то, что он и сам по утрам плохо помнил, что же его удерживает от такого шага.

От всех этих невеселых мыслей было одно верное лекарство - натянуть поглубже холщовые рукавицы, жесткие и пересохшие за ночь от тепла батареи, взять в руки любимую пышную метлу с серым, отполированным руками - его руками! - древком, и пройтись в хорошем темпе по подъездам, сгоняя в широкое русло улицы всю осевшую за вчерашний день мусорную муть. Это не занимало много времени, зато создавало приятное ощущение, что дело движется и до конца остается не так много. Дальше уже себя не приходилось подгонять - он без колебаний брался за вторую, средней жесткости метлу, и вгрызался, как ледокол, в серое месиво листьев, расшвыривая их по сторонам и с радостью чувствуя, как все быстрее начинает струиться кровь в его мускулистых руках. Раз, еще раз, поцалу-у-й, раскраса-а-вица...

Через какой-то час все было кончено - листья покорными кусками сиротливо жались к бетонному парапету, черный асфальт маслянисто блестел под первыми лучами чуть поднявшегося над горизонтом солнца, и Андрей, раскрасневшийся, довольный собой, весело поглядывал на торопливо шагающих мимо прохожих, не скрывая своей гордости. Как он ее сделал, а? А говорила - не дам, ломалась... Накось, выкуси - час - и в дамках! Я тебе не какой-нибудь божий одуванчик вроде тети Насти, а здоровый мужик, понимать надо...

Оставалось немногое - собрать мусор в ведра и отнести на соседний участок, где между двух могучих тополей (ох, и достанется от тети Насти на орехи!) громоздилась могучая куча листьев. А потом можно будет всласть покемарить... Конечно, днем еще дернут, и не раз, из кровати - то приедет машина и надо будет грузить вилами рассыпающееся месиво в кузов, то назойливый начальник ЖКО погонит на какие-нибудь общественные работы, скажем, приводить в порядок территорию возле бани или агитплощадку... Но до этого еще далеко. И потом, сегодня вполне можно сказаться больным - ничего, обойдутся и без него, он во дворничьем бабьем взводе один мужик - ефрейтор, его беречь надо...

Но тут где-то рядом, в серых лоскутках нехотя расползающегося тумана, раздался знакомый мелкий кашель и скрежет совка. Андрей невольно поежился. Своего бригадира тетю Настю он немного побаивался, а порой и терпеть не мог за ее удивительную способность выискивать работу на ровном месте. Конечно, если ты сорок лет машешь метлой, да мучает тебя старческая бессонница, да тридцать три болезни, а дома, в полуподвальной служебной квартирке тебя никто не ждет, кроме толстого дымчатого кота Васьки...

Неожиданно его обожгла острая мысль - чего это он, ведь его, Андрея, не ждет дома вообще никто! Он постоял несколько секунд, глотая воздух пересохшими губами и пытаясь изо всех сил ухватиться за краешек только что показавшейся мысли, но тут рядом кто-то сказал:

- Здравствуй, Андрюша... Как дела-то? Ого, сколько у тебя листьев-то слетело! Считай, повезло, завтра, бают, настоящие дожди начнутся...

Андрей буркнул что-то неприветливое в ответ и с ожесточением стал вытряхивать из ведра остатки мусора. Сбила, старая! О чем это он только что подумал? Попробуй теперь вспомни, а ведь о чем-то очень важном подумал. И ведь про дожди не зря говорит, ох, не зря...

Тетя Настя постояла рядом, ласково поглядывая на громадного Андрея снизу вверх, и, перевязывая свой шерстяной платок, мигом вывалила на него все вчерашние поселковые новости: у Ширяевых померла бабка, хорошая, веселая, в церковь очень любила ходить, а все равно померла без отпущения грехов, а у Плешаковых из восьмого дома двойня родилась, а у Маховых, что над магазином живут, девка загуляла, напилась допьяну вместе с парнями и ругалась нецензурно, так что пришлось отцу тащить ее домой за косы, а Галя Степашкина заболела, температурит, и придется кому-то сегодня ее участок убирать.

Андрей, слушая бригадиршу вполслуха и думая только о теплой постели, встрепенулся.

- Это как? - сказал он, недобро блестя глазами и меряя взглядом маленькую старушку. - Это что, я опять ее участок грести должен? Вчера греб, позавчера греб, и сегодня греби? Что я, один у тебя в бригаде, тетя Настя? Ты вот что, ты лучше Соловьиху сегодня позови, у нее участок самый маленький, а баба она здоровая, таких, как я, двоих за пояс заткнет!

Но скоро он сдался и покорно пошел за бригадиршей, бурча под нос неотразимые доводы, по которым сегодня не он, а кто-нибудь другой должен подменять заболевшую дворничиху.

Освободился он только к девяти, когда зябкое красное солнце поднялось над далеким лесом. Спать уже не очень хотелось, и можно было, скажем, сходить за опятами. Нынче опята пошли поздно, и почему-то особенно много их было в орешниках, где они росли прямо в жухлой траве. А что, почему бы не пойти? Грибы он любит, а не собирал почему-то давно. "Странно, почему же я не ходил этой осенью за грибами? - подумал Андрей, тяжело подымаясь по лестнице. Может, болел? Нет, вроде не болел... Значит, чем-то был занят. Интересно, чем это я могу быть днем занят?"

Теперь ему никто не помешал, и он крепко ухватился за краешек мысли и не без труда вытащил ее на свет божий, морщась от глухой головной боли.

Он вспомнил, что ему предстоит сделать сегодня днем. Во-первых, надо внести квартплату - ему уже делала на днях замечание Валентина из сберкассы, и он обещал заплатить, но как всегда забыл, надо будет не забыть сегодня. Во-вторых, неплохо бы к обеду сходить в дачный поселок и как обычно постучать с мужиками в домино - его приглашали. И еще что-то надо было сделать, но голова уже раскалывалась от напряжения, и он решил дать ей отдохнуть. Ничего, успеется, день длинный, дай бог, и за опятами выберемся...

Полчаса он провел на кухне, наслаждаясь горячим грузинским чаем, который ценил больше всего потому, что тот всегда бывает в продаже. Постепенно головная боль улеглась, и он понемногу стал загружать ее кое-какими мыслишками - надо было починить стулья, совсем расшатались, сидеть стало невозможно, а еще надо сходить к бывшей графской конюшие, где начались реставрационные работы, и посмотреть что к чему, а может и зашибить трояк дел там невпроворот, а мужиков - раз, два и обчелся. И еще нужно сходить на кладбище - поправить покосившуюся калитку у могил жены и сына, и вообще посидеть...

Было около половины десятого, когда он, зевая, собрался было улечься в смятую постель, но тут его внимание вновь привлекла книга, лежавшая на откидном столе секретера. Она была настолько толстой, что вызвала у него раздражение - читать он не любил, от чтения у него голова болела, и зачем он держит в доме такую толстую книгу, наверняка скучную и заумную.

Над книгой он вдруг увидел табличку, на которой красными крупными буквами было написано: "Андрей! Открой книгу!!

От этого зависит твоя судьба!!!"

"Ну как же, бегу и падаю", - усмехнулся он, смерив книгу недобрым взглядом и прикидывая, куда ее лучше сбагрить, но тут у двери раздался протяжный звонок.

- Привет, Андрюха! - прямо с порога заорал Вася Никитин, затянутый в синий спортивный костюм, раскрасневшийся и как всегда самодовольно улыбающийся. - Никак днем спать собрался, старик?

Андрей посмотрел на себя - босого, со свисающим животом, и грустно пошевелил волосатыми пальцами ног.

- Да уж, - сказал он неопределенно, - работа у меня такая.

Никитин захохотал и втолкнул его в комнату, пряча левую руку за спиной.

- Ох, и бедлам же у тебя, - покачал он головой, разглядывая диван, кресло, стулья - все заваленное беспорядочно разбросанной одеждой. - Везет тебе! Мне моя Татьяна последние волосы за такое бы повыдергивала... Почувствовав, что сказал глупость, Никитин тут же перешел на другую тему и эффектным жестом поставил на стол две бутылки портвейна.

- Вот, получай.

- Это за что же? - спросил Андрей неровным голосом, жадно разглядывая этикетки. - Ого, кавказский!

- Я не мелочусь, - гордо сказал Никитин, располагаясь бесцеремонно на кресле, скинув с него предварительно на пол мятые брюки. - Пить так пить, чего травить себя бормотухой... Ну что, договорились?

- О чем? - спросил Андрей, срезая дрожащими руками пластмассовую пробку. - О чем, благодетель?

- Как о чем? - удивился Никитин. - Ты что, забыл, что вчера утром раскололся и согласился отдать мне за два червонца собрание Майн Рида?

Андрей поморщился. Что-то такое действительно было...

- Почему же за два? - глухо спросил он, разливая портвейн по стаканам. Ты только посмотри, какие тома толстые! Может, если их в город свезти, за них в магазине всю тридцатку дадут. Это дело обдумать надо.

- Ты уже две недели думаешь, - обиженно сказал Никитин, брезгливо отхлебывая терпкую красную жидкость. - Лучше посмотри, сколько эти книги на старые деньги стоили. Гроши! А я тебе даю живые два червонца. Что тебе, два червонца не нужны?

- Почему не нужны - Нужны, - вздохнул Андрей, снимая с подвесной полки увесистые тома. - Я к тому, что, может, в городе за них больше дадут...

- Э-эх!.. - застонал Никитин, закатывая глаза к потолку. - Мучитель ты мой! Да как ты до города-то доедешь - вот что мне скажи. Либо в вытрезвитель попадешь, либо все перезабудешь, заплутаешься в метро, так что придется тебя из милиции либо еще откуда выручать. Помнишь, как в том году я тебя еле из психбольницы вытащил? Этого ты хочешь?

Андрей загрустил. Что верно, то верно, с его головой до города добраться нелегко, а если и доберешься, то будет одно мучение, - народу тыща, все куда-то бегут, толкаются, на него скалятся, а он, потный, раскрасневшийся, стоит в телогрейке посреди улицы Горького и жалко улыбается, все со страху перезабыв. Нет уж... Пропади он пропадом, лишний червонец, чтобы за него такое терпеть. А книг ему не жалко, толстые они, ему все равно такие теперь не осилить, а Никитину хоть бы что, он человек ученый, кандидат наук, даже с формулами книжки читает, а у него, Андрея, от одного вида этих формул голова сразу же начинает раскалываться...

Поколебавшись немного и безуспешно попытавшись выжать из Никитина хотя бы еще пятерик, Андрей сдался и сам сложил книги в нейлоновую сумку.

- Ну, мне пора, - сразу же заторопился гость, бросая жадный взгляд на полку, где осталось еще несколько стоящих книг. - Надо статью написать сегодня в один реферативный журнал, в гараж наведаться - так что дел невпроворот. Как-нибудь забегу на следующей неделе. Пока!

Андрей, возбужденный спором и вином, вновь остался один. Спать ему совсем расхотелось, он достал с полки наугад том Конан Дойля и завалился на диван, пытаясь прочитать хоть один рассказ до конца. Но это ему, как всегда, не удавалось, в конце первой же странницы буквы начинали расплываться у него перед глазами, и он забывал прочитанное. После нескольких безуспешных попыток уловить смысл рассказа Андрей отбросил книгу в сторону.

"Ерунда, - подумал он равнодушно, - и как я раньше мог такое читать? Все одни выдумки, ничего реального... Надо будет в следующий раз предложить этому жмоту всю подписку, но цену назначить свою - рублей тридцать или тридцать пять. Выпивка на неделю будет обеспечена! Интересно, на сколько бутылок там еще осталось?"

Он вскочил с дивана и внимательно изучил полку. Книг стояло совсем немного, штук десять, а ведь когда-то у него их было много, солидных, в красивых переплетах, за них можно было бы взять сейчас хорошую цену...

И тут он вспомнил про книгу, лежащую на секретере.

Она была какая-то странная, непохожая на маленькие тома подписок неимоверно толстая, с тяжелым кожаным переплетом и завлекательной полуобнаженной девушкой на обложке. Она ловко скидывала с себя белье, стоило только повернуть голову чуть в сторону, но так же быстро и одевалась, дразня бесстыжими глазами.

Андрей глухо заворчал и подвинул к себе стул.

Когда он открыл книгу, за спиной гулко стали бить часы, так что Андрей невольно обернулся. Было ровно десять часов утра.

Первые страницы книги были продолжением темы, красовавшейся на обложке, и по-настоящему увлекли его. Он уже не вспоминал про постель и назойливую головную боль, а, устроившись поудобнее, стал не спеша просматривать глянцевые красочные фотографии. Потом к ним присоединился текст - отрывки из "Анжелики" и "Убийственного лета", обширные вырезки из "Иностранной литературы", смакующие одно и то же. Картинок, правда, становилось все меньше, а текста все больше, но он не заметил этого и не без удовольствия проглатывал страницу за страницей, жуя ириски, разбросанные на столе. Постепенно у него разыгралось воображение, и сочные описания быта американских солдат или французских буржуа обрели в его сознании вполне красочные формы. Страница, еще одна...

"Стой! - прочитал он с удивлением, перелистнув довольно вялое описание любовной сцены из какого-то романа Жорж Санд. - Хватит заниматься этой чушью! Я хочу предложить тебе нечто значительно более интересное, прелесть чего ты поймешь через каких-то полчаса. Но сначала посмотри на часы".

Андрей невольно обернулся и увидел, что часы показывают десять часов двадцать одну минуту. Все еще плохо понимая, что происходит, он перечитал фразу с самого начала. "Но сначала посмотри на часы. Сколько сейчас времени - можешь вспомнить?"

"А как же, - усмехнулся Андрей, - десять часов двадцать одна минута, в чем вопрос..."

Он хотел было продолжать чтение дальше, как вдруг его поразила мысль: "Я помню время! Я почти минуту назад смотрел на часы, и ничего не забыл. Не забыл!.."

Эта мысль ошеломила его, он отодвинулся от секретера и растерянно огляделся вокруг. За окном трепетали под порывами ветра багровые клены, редкие прохожие сновали по дороге, торопясь в магазин с бидонами, а на кухне тихо позванивала о немытую посуду струйка воды из крана. "Я помню!" повторил он про себя и с силой провел ладонями по небритому лицу.

Что-то переменилось вокруг, и что-то изменилось в нем самом. Он прислушался к своим ощущениям и почувствовал, как отяжелела его голова и на место бесконечной тупой головной боли пришло пульсирующее тепло. Раздумья больше не приносили ему мучений, и он без труда до мельчайших деталей вспомнил все события сегодняшнего утра, но это еще больше запутало его. И тогда он снова обратился к книге, но уже не стал перечитывать страницу сначала, потому что знал ее почти наизусть.

"Если сейчас больше одиннадцати, перелистай несколько десятков страниц и обратись к странице сто пятьдесят три. Там ты найдешь ускоренный курс восстановления твоего интеллекта, который поможет тебе быстро войти в форму. В противном случае - читай не спеша все подряд и пройди весь курс полностью.

А теперь начнем. Прежде всего достань из ящика секретера магнитофон. Конечно, ты забыл, как им пользоваться, - посмотри на схему, помещенную на следующей странице".

Открыв ящик, Андрей с удивлением обнаружил небольшой изящный магнитофон с какими-то иностранными буквами на передней панели. Ему стало любопытно, как же включать эту штуку, и он, внутренне съежившись, рискнул попытаться разобраться в схеме. Она казалась довольно простой, на ней не было непонятных символов и формул, которых он боялся пуще огня, но и она требовала некоторого напряжения мысли. "Способен ли я на это? - трусливо подумал он, косясь на смятую постель. - Может, бросить это дело, пока не поздно?.."

Но в нем уже начал просыпаться неутолимый демон любопытства, и он потратил десять минут, водя пальцем по жирным стрелкам схемы и щелкая клавишами. Оказалось, что управлять магнитофоном было ненамного сложнее, чем привычным телевизором, и это подбодрило Андрея. Затем он включил магнитофон и был разочарован - вместо объяснений из него полилась мелодичная музыка.

Обиженный, он снова обратился к книге, а та, не давая ему передышки, заставила его извлечь из другого ящика какие-то баночки с мазью и натереть тыльную сторону шеи, виски, позвоночник и часть поясницы. Мазь пахла резко и неприятно, но он уже попал под неотразимую власть книги и не мог освободиться. Книга и мягкий женский голос в магнитофоне дружно заставили его провести двадцать минут в физических упражнениях, принимать на паласе странные и забавные позы, но все ему давалось, к его изумлению, весьма легко. Сделав напоследок несколько энергичных вздохов и стерев с лица испарину, Андрей вновь уселся за стол, с удовольствием перелистнув очередную страницу, прислушался к себе и неожиданно замер. Что-то произошло в нем кровь, движение которой он ранее не ощущал, горячими потоками заструилась по его телу, поясницу стало приятно покалывать, и скоро он с волнением почувствовал, как по позвоночнику пошел какой-то внутренний ток, подымаясь все выше и выше к голове. Еще через несколько минут стало покалывать в затылке, и тогда он сделал несколько энергичных нажатий пальцами на биологически активные точки около шеи, которые ему порекомендовала книга, и по ее же совету некоторое время посидел, расслабившись и закрыв глаза.

И тогда он стал ощущать свой мозг. Андрей задышал глубже, насыщая кровь кислородом. Вечно заложенный от хронического насморка нос превратился в мощный насос, засасывающий потоки воздуха.

Ему хотелось немедленно опробовать свой "новый" мозг, но Книга (теперь он не мог называть ее иначе как с большой буквы) заставила его еще некоторое время вживаться в это новое состояние. Теперь он воспринимал мозг как тягучую мышцу, способную по его команде совершать колоссальные усилия и разгрызать самые сложные интеллектуальные задачи, а не безвольно пасовать перед ними, как это было ранее.

Но до начала Работы было еще далеко.

"Я знаю, что ты не ощущаешь себя больше несчастным слабоумным, лишенным памяти и воли, как это бывает с тобой по утрам, - продолжала беседовать с ним Книга. - Однако прежде чем перейти к реконструкции себя как личности, ты должен как следует потренировать свой мозг и свою память. Лучше всего для твоего склада ума годятся философские произведения. Переверни страницу и внимательно прочитай отрывки из философских трактатов - от Платона и Гельвеция до Гегеля и Канта. Старайся понять каждую фразу и не переходи к следующей, пока не исчерпаешь предыдущую.

Не без опасения он перевернул страницу и пробежал глазами первую строчку (страх еще гнездился где-то в глубине его сознания), но тут произошло чудо он воспринял фразу не как набор слов с ускользающим смыслом, а как глубокую мысль. В течение нескольких минут с огромным напряжением он обдумывал ее, добавляя, развивая и уточняя, и вскоре он почувствовал нечто вроде интеллектуального наслаждения от работы своего мозга - он и не знал, что такое возможно! Вчитываясь в страницы философских трактатов, Андрей при каждой особенно удачной своей мысли ощущал мягкое покалывание где-то в глубине мозга. Все остальное перестало существовать для него, и когда тексты неожиданно кончились, он ощутил глубокое огорчение. Между тем Книга немедленно поставила перед ним новую задачу.

"Уверена, что прочитанные страницы доставили тебе огромное удовольствие. Но попробуй теперь вспомнить все то, о чем ты прочитал, и записать свою интерпретацию мыслей знаменитых философов. Положи перед собой наручные часы. Даю тебе три минуты".

Андрей, усмехнувшись, полузакрыл глаза и напряг свой мозг, уверенный в успехе. Увы! Мысли, только что занимавшие его, немедленно стали расплываться перед его внутренним экраном, сбиваясь в хаотичный клубок. Он попытался распутать его и поставить прочитанные фразы в строгой последовательности, но это только ухудшило положение - под нажимом фразы тотчас же порвались и превратились в бессвязные отрывки, в которых уже невозможно было найти и тени смысла. Андрей почувствовал ужас, его спина покрылась испариной.

Не может быть, этого просто не может быть!

"Не пугайся, - тотчас же успокоила его Книга. - Твой "новый" мозг не виноват, просто твоя память сейчас находится на крайне низком уровне. Без ее тренировки невозможно дальнейшее движение вперед. На следующих страницах ты найдешь краткий курс тренировки памяти, разработанный с учетом твоих индивидуальных возможностей. Пройдя его, ты наконец станешь хозяином самого себя и вновь обретешь себя как личность. Но прежде всего посмотри на часы. Сейчас должно быть около одиннадцати, не так ли?"

Было без пяти одиннадцать, но Андрей уже ничему не удивлялся. Он перевернул страницу и погрузился в методы тренировки памяти, в приемы, запоминания цифр, текста, деталей рисунков. Все давалось ему удивительно легко, как будто он вспоминал забытое!

К двенадцати часам он чувствовал себя уже почти сверхчеловеком казалось, его мозг разрастается с каждой минутой, занимает почти все его тело. Возможности его выросли настолько, что он уже мог прочитать за минуту несколько страниц текста и запомнить их. Книга научила пользоваться и зрительной памятью - перед его "внутренним экраном" возникал любой виденный когда-либо образ, словно включался кинопроектор. Потренировавшись немного еще и почувствовав, что все прочитанное глубоко усваивается, он с нетерпением стал читать дальше.

"А теперь пора немного рассказать о тебе самом, - доверительно сказала ему Книга. - Ты уже, наверное, догадался, что отнюдь не являешься слабоумным - твои способности намного превышают возможности большинства людей. Вряд ли кто-нибудь еще способен в течение нескольких десятков минут так круто развить свою память практически от нуля... В этом нет никакого чуда, более того - для тебя это обыденное явление, ты только приходишь в свою обычную форму. Но так же ежедневно ты и теряешь все - у тебя есть враг, страшный и беспощадный: сон. Сон!!!

Когда-то, лет пять назад, ты считался одним из самых многообещающих молодых ученых-математиков. Блестяще защитив в тридцать лет докторскую диссертацию, ты стал начальником лаборатории, уверенно шел дальше к профессорскому званию, но вдруг попал в автомобильную катастрофу. И твой мозг, получив серьезную травму, не выдержав нервных перегрузок из-за гибели жены и сына, отказал... Каждую ночь, погружаясь в небытие сна, он теряет почти всю "интеллектуальную надстройку", спускаясь на крайне низкий уровень функционирования.

В течение долгого времени ты находился на излечении, врачи надеялись найти пути борьбы с твоим необычным недугом, но все оказалось бесполезно. В процессе сна в нейронах твоего мозга, перегруженных сложной информацией, которая не является жизненно важной для организма, происходят необратимые биохимические реакции... И каждое утро ты начинаешь как будто с нуля.

Ты очень просил, и со временем тебя оставили в покое. Друзья устроили тебя на сравнительно легкую работу рядом с домом, требующую только физических усилий, и ты стал дворником. Врачи считали, что это - лучший выход из положения, что твоя память никогда не придет в норму. И они оказались правы.

Ты мог бы успокоиться и жить нормальной жизнью, тем более что самостоятельно давно уже не в состоянии вспомнить, кого потерял и чего лишился. Друзья постепенно оставили тебя, для них ты уже не тот Андрей Чернов, которого они знали и любили, а всего лишь больной человек, которому внимание и назойливое сочувствие доставляют лишь новые мучения.

Тех, кто не хотел примириться с этим, ты сумел оттолкнуть.

И тогда ты остался одинок.

И ты начал все снова.

Три года ты писал эту книгу, подымаясь самостоятельно шаг за шагом по лестнице своего интеллекта, и когда ночью ты неизбежно скатывался с нее, у тебя оставался верный помощник и советчик, предлагающий тебе проверенный путь - как вновь подняться до вчерашнего уровня. И главное, благодаря книге и своим недюжинным способностям, в течение дня ты, как правило, успевал немного продвинуться дальше в развитии своего интеллекта и занести все новое на очередные страницы. И так, постепенно, ты овладел методом, который тебе не смогли предложить лучшие врачи, - ты САМ научился безошибочно проходить свой эволюционный путь - от дворника до талантливого ученого - в течение одного дня. Каждого дня.

Пока хватит о прошлом. Теперь я открою тебе одну тайну, которая во многом объясняет твои выдающиеся достижения в той, прошлой жизни. Ты никому не рассказывал об этом, боялся насмешек и непонимания... а два года назад, блуждая в дебрях своего больного разума, вновь наткнулся на это. Я говорю о твоей способности растягивать внутреннее биологическое время. Ты можешь за час прожить "внутри себя" целые месяцы, убыстрив в сотни раз скорость своего мышления. Именно поэтому ты в состоянии за три-четыре "внешних" часа с помощью меня, книги, восстанавливать ежедневно свой интеллектуальный потенциал.

А сейчас отодвинь занавеску в углу комнаты за платяным шкафом".

Заинтригованный, Андрей подошел к шкафу и отодвинул занавеску. Он почти не удивился, обнаружив за ней еще одну дверь. "Ну конечно, там же вторая комната, - догадался он, - ведь не зря я плачу пятнадцать рублей в месяц. И как я утром мог забыть о такой простой вещи!.."

Он открыл дверь и замер, потрясенный.

* * *

В начале первого он вышел на улицу, давая немного передохнуть уставшему мозгу (так научила его Книга).

День был солнечный, золотистые клены плавно раскачивались под порывами холодного ветра, изредка роняя на землю листья, но это совсем не раздражало его. Он не спеша прошелся по своему участку, разбрасывая ногами сухую листву и улыбаясь своим затаенным мыслям. Как много произошло за эти несколько часов! И что его ждет впереди?

У магазина он встретил соседок, живо обсуждающих последние новости, и вежливо раскланялся с ними, внутренне волнуясь: как они его примут такого подтянутого, чисто выбритого, в новом джинсовом костюме? Но они, казалось, совсем не удивились, а только, проводив его сочувственными взглядами, зашептались еще горячее, поглядывая ему вслед.

Впрочем, они, наверное, и не знали его другим, утренним, размышлял Андрей, сворачивая на узкую асфальтовую дорожку лесопарка, ведущую в соседний дачный поселок. Судя по тому, что ему рассказала Книга, каждый день он проходит мучительную операцию реконструкции самого себя, подымаясь от тупого, полуживотного уровня до нормального человеческого состояния, овладевая снова и снова своим мозгом. Быть может, об этом его каждодневном перерождении никто и не знает? Быть может, тетя Настя всегда его воспринимает только как небритого, косноязычного человека с метлой в руках? Интересно, как она отнеслась бы к вот такому, заново рожденному Андрею?..

Проходя мимо двухэтажного коттеджа, утопленного в желто-буром мареве сада, он остановился, смущенный какой-то неясной мыслью, и тут же услышал приветственный крик:

- Пришел! Андрей Сергеевич, что же ты, мужики заждались!

Он увидел в глубине двора под густой липой группу мужчин, уютно расположившихся вокруг большого стола. Они радостно замахали ему руками, и тогда он вспомнил - да это же его приятели, с которыми он днем часто проводит время обеденного перерыва. Он открыл калитку и несмело вошел во двор, не зная, как себя вести.

Лица сидящих на столом показались ему очень знакомыми, но он с большим трудом вспомнил лишь имя хозяина, расположившегося на солнышке в теплом мохеровом свитере, время от времени гостеприимно разливавшего по стаканам пиво из глиняного кувшина.

- Припоздал ты сегодня что-то, Андрей, - укоризненно сказал Петр Михайлович, перемешивая черные костяшки на отполированной до блеска крышке стола. - "Спартак" нас сегодня задавил, мы с Леней едва-едва пару "рыб" сделали...

- Ничего, сейчас дело пойдет, - сказал Леня, высокий худой парень в спецовке, энергично выуживая костяшки из кучи и пряча их в раскрытую ладонь. - Мы еще покажем, на что годится ЦСКА! Давай, Федорович, заходи!

Сидящий напротив Андрея старик в промасленном комбинезоне крякнул и, почесав затылок, аккуратно положил на стол "наполеона". Хозяин тут же щелкнул костяшкой, выпустив на конец "двойку", которых у Андрея было навалом. Тот блаженно улыбнулся и подмигнул партнерам. Игра началась...

Постепенно, минут через десять, Андрей стал ориентироваться в происходящем. Оказывается, на даче Петра Михайловича, бывшего директора овощной базы, а ныне пенсионера, вот уже второй год собирается один и тот же состав любителей "забить козла" - сам хозяин, четверо рабочих со стройки жилого многоэтажного дома, который за это время вырос едва до половины, и он, Андрей. Играли только в обеденный перерыв строителей - с двенадцати до часа, как раз в то время, когда Андрей по совету Книги выходил прогуляться. Эти игры в домино стали ежедневным ритуалом для всех шестерых. Здесь же, за столом, наскоро обедали и обсуждали последние новости. Андрея все знали хорошо и, судя по всему, уважали - за рассудительность, живое остроумие и редкостное умение играть в домино.

- А куда же это вчера ты ездил, Андрюха? - неожиданно спросил Леонид, прокатывая Федоровича под одобрительный смех его партнеров - двух молодых рабочих лет двадцати.

Андрей едва не выронил из рук костяшки домино.

- Путаешь ты что-то, Леня, - ответил он укоризненно.

- Ты что на меня уставился? Ты лучше за Федоровичем смотри, что-то он нам готовит, какую-то ловушку, чует мое сердце...

- Верно, ездил, - подтвердил Федорович. - Меня вчера старуха послала вечером в Никишкино, в прачечную. Влезаю, значит, в автобус с полной сумкой барахла - вижу: Андрюха наш при полном параде сидит у окна, портфель, значит, на коленках держит и какие-то листки с формулами перелистывает. На меня, значит, старика, ноль внимания. Народу - таща! Ногу поставить некуда, сумку хоть на голову соседу ставь - а он листки читает. Я уж тебе, Андрюха, кричал, кричал - пока до Никишкина не доехал...

- Да вы что, мужики, - хладнокровно делая "рыбу", сказал Андрей. - Я уж года два как в городе не был, да и костюма у меня никакого нет. На мои семьдесят рубликов в месяц такого не купишь!

"А впрочем... - тут же угомонился он, вспомнив свою вторую комнату, заполненную стеллажами с научными книгами.

- Был там, кажется, и гардероб... Жаль, я испугался и сразу же захлопнул дверь! Ничего, через полчаса вернусь и с этим делом разберусь окончательно".

- Не-е-ет, ты не темни! - сказал хозяин, сверля Андрея жестким взглядом. - Я давно к тебе приглядываюсь... да как-то случая не было заговорить об этом. На той неделе, скажем, я дважды ходил поутру в ваш поселок - просто так, прогуляться. И каждый раз встречал тебя с метлой: морда тупая, небритая, только на мостовую и смотришь. Я специально у тебя прикурить просил (в его голосе зазвучало торжество), а ты меня не узнал даже. Меня - и не узнал! Это как понимать?

- Очень просто это понимать, - неожиданно поддержал растерявшегося Андрея один из молодых строителей. - Я раньше тоже зашибал - поверите, иногда по утрам жену признать не мог!

- Положим, так, - недовольно прервал его Петр Михайлович. - Хотя у меня имеются сведения, что наш дорогой Андрей Сергеевич ничего крепче лимонада и в рот не берет. За редким исключением, естественно...

- Это еще откуда известно? - прервал хозяина Леонид. - Михалыч, ты что, ему в окна заглядываешь, что ли?

Мужики зашумели, угрожающе поглядывая на хозяина. Тот понял, что несколько перегнул палку, и вынужден был защищаться.

- Ну почему же в окно - Да и как к нему в окно заглянешь, ежели он на третьем этаже живет, а окна день и ночь зашторены? А узнал я про пивные бутылки у Олега Захарьина - ну, того шофера, который к нам по воскресеньям приезжает на халтурку под видом сборщика стеклотары. Этот Олег третий год ездит, всех в поселке в лицо знает. Говорит - ты подыми меня ночью и спроси - что пьет, скажем, Дмитрий Сергеевич из тринадцатого дома? А пьет он боржоми да грузинские сухие вина по большим праздникам. И так далее - полное досье на всех наших окрестных мужиков. Так что сведения, Леня, насчет лимонада самые верные, можешь не сомневаться.

Мужики зашумели.

- Считай, Андрюша, доказано, что ты не пьешь, - мягко продолжил Петр Михайлович. - Ну и хорошо, и правильно. Только тогда как объяснить то, что по утрам ты машешь метлой и своих друзей не узнаешь, а по вечерам в город ездишь, носа в автобусе из всяких научных формул не вытаскиваешь и опять же своих не узнаешь? (Голос хозяина дачи восторженно зазвенел). Как все это объяснить, а? Кому ты голову морочишь - ЖКО, нам или кому-то там, в городе?

"Вот, значит, как, - растерянно подумал Андрей, перебирая дрожащими пальцами костяшки домино. - А я-то думал, что после того, как Вася Никитин меня, можно сказать, из смирительной рубашки в психбольнице вынул, я в городе и не бывал. Оказывается - бывал, и не раз - И эти листки с формулами... Неужели я езжу туда... как ученый?.."

Эта странная мысль оглушающе подействовала на него. Впервые за этот день Книга не успела подготовить его к очередному повороту - и он почувствовал страх.

Он машинально посмотрел на часы - было без пятнадцати час. А он должен был уйти не позже чем в час - так его наставляла Книга.

Андрей встал, пошатываясь от невесть откуда взявшейся головной боли, приволакивая ноги, пошел к калитке. Его никто не остановил.

Вернувшись домой, он не смог сразу сесть за Книгу - странная апатия овладела им. Андрей лежал на диване и смотрел, как утекают минуты на настенных часах: тик-так, тик-так... Делать не хотелось ничего и думать не хотелось ни о чем. Еще многое было неясно в его судьбе. Книга лежала раскрытой меньше чем на треть - но стоило ли идти дальше? Похоже, чего бы он ни достиг сегодня к вечеру после невероятных усилий, ночью неумолимый враг сон вновь сотрет все мокрой тряпкой с доски его памяти, и он все забудет - и завтра утром опять будет бездумно махать метлой под дождем, мечтая о походе в лес за опятами. А потом? Наверное, перед тем, как улечься в постель, он захочет взглянуть на красивую девицу на обложке Книги... и все завертится снова. Только разве что к Петру Михайловичу завтра идти уже не придется. Как бы не забыть об этом... Ах да, Книга ему напомнит. Ведь перед сном он должен занести на очередные страницы все накопленное за день...

Часы пробили половину второго, но Андрей никак не мог заснуть - его неотрывно тянула к себе Книга, лежащая на столе. "Пойду закрою ее да и уберу куда подальше, - вяло подумал он, сев на диван и в поисках тапочек елозя ступнями по полу. - Ну ради чего я потратил полдня на эту дурацкую Книгу? Что, она сделала меня счастливей оттого, что моя голова стала лучше соображать? Да, читать я теперь могу, и не без удовольствия - это хорошо. В домино могу прилично сыграть, с мужиками побалакать "за жизнь", не чувствуя на себе снисходительных взглядов, - и это неплохо. На что мне еще свой поумневший мозг использовать? Куда себя деть? Сходить в лес за грибами, а вечер провести у телевизора - это я мог сделать и раньше. Нет, не нужен для моего заурядного образа жизни "новый мозг", способный за минуту запомнить страницу самого сложного текста, решить быстро и безошибочно любую задачу в пределах школьной программы, вести непринужденную беседу на английском языке о погоде и моей квартире... Не нужен. Зачем же тогда вновь засовывать бедную голову в ярмо? Чтобы через час-другой могучих усилий уметь сделать то же самое, но уже в пределах университетского курса? Ну и что?.."

И тут ему вспомнилась обнаженная девица на обложке, и неожиданная мысль мягко толкнула его в мозг. Стой, да как же он мог забыть! Ведь два часа назад он не просто проглатывал со скоростью экспресса программу средней школы, нет, он еще и получал НАСЛАЖДЕНИЕ!!! Наслаждение от интеллектуальной работы! И куда большее, чем от скабрезных описаний в начале Книги. Тоща нужно ли продолжать лежать в постели, не испытывая и тени удовольствия одну только тупую тяжесть в искусственно заторможенном мозгу и отказывать себе в наслаждении мыслью?

Через минуту он уже сидел за секретером и с жадностью переворачивал очередную страницу. Что ждет его впереди?

Книга предложила ему небольшую интеллектуальную разминку - с десяток разнообразных тестов, которые он решил, не без труда преодолевая ленивую инерцию мозга. Но вскоре он опять почувствовал теплые потоки, подымающиеся вверх по позвоночнику, приятные уколы в затылке, и мозг вновь приобрел власть над ним.

Приведя Андрея в форму, Книга неожиданно отослала его к небольшой книжечке, лежащей на полке секретера. Андрей с недоумением перелистал плотные страницы еженедельника, испещренного чьим-то бисерным почерком (похоже, то был его "новый" почерк), нашел последнюю заполненную страницу и озадаченно прочел:

"15 октября: вторник. В 18.00 выступление на семинаре по прикладным вопросам диф. игр. В 20.00 приглашен на банкет, будут Родичев, Минелли и м.б. Алла. Выех. дом. не позднее 22.00!"

Последняя фраза была жирно подчеркнута красным карандашом, но не она поначалу привлекла внимание Андрея. Он был ошеломлен и несколько раз перечитал короткие отрывистые записи. Неужто через какие-то четыре часа он должен выступать на научном семинаре по диф. игр. (кстати, что это такое?!). И кто они, эти Родичев, Минелли и Алла?

Книга тут же прояснила ситуацию, отослав его к солидному блокноту лежавшему в секретере рядом с еженедельником. Это оказался некий "Индекс имен", составленный его собственной рукой.

Родичеву было отведено в "Индексе" две с половиной страницы, написанных, очевидно, в разное время - даже чернила встречались неодинакового цвета. Андрей узнал, что Родичев - это начальник лаборатории специальных проблем прикладной математики одного из крупнейших академических институтов, доктор физико-математических наук, лауреат и прочее, и прочее... Некогда они учились вместе с университете, вместе начинали работать, негласно соревнуясь друг с другом, но Андрей всегда опережал товарища на полшага - и по защитам, и по премиям, и даже по любовным успехам. После того как Андрей заболел и ушел из НИИ, лаборатория осталась Родичеву, и тот уже без препятствий пошел к следующему званию... Ладно, ладно...

Минелли. Гениальный математик из Генуэзского университета. Приехал в Москву на международный симпозиум. Намеревается встретится с ним, Андреем, "чьи ранние работы приводят меня в восторг" (цитата из газеты). На институтский семинар заманен Родичевым только при клятвенном обещании, что там будет выступать и "отошедший от науки по причине болезни Андрей Чернов".

Алла. Его первая и единственная любовь. Училась в университете на курс младше, влюбилась в него на третьем курсе, когда Андрей прослыл "новым Лобачевским". После того как Андрей женился на Надежде, дочери их декана, два года изводила его ревностью, а затем неожиданно вышла замуж за Родичева. Позднее они вновь стали встречаться (смотри тетрадь в синем переплете)...

Заинтригованный, Андрей было протянул руку к толстой синей тетради, но тут же вздрогнул от перезвона часов. Батюшки, уже два! Так, считаем - до города ехать тридцать минут на автобусе, потом еще десять минут (он взглянул в Книгу), нет, двенадцать минут на метро. А он еще совсем ничего не знает о себе как УЧЕНОМ. Что же будет, как он успеет за оставшееся время взобраться на Монблан своей научной специальности?

И тут он, уже без помощи Книги, вспомнил о своей удивительной способности растягивать время.

* * *

Андрей первым вошел в банкетный зал, нахально опередив сияющего Родичева, который вместе с заместителем директора института, седым одутловатым профессором Мухиным, нежно вел под руки слегка упиравшегося Минелли. Остальные гости - участники только что закончившегося семинара - шумной толпой, соблюдая определенную дистанцию, шли позади.

Пока распорядитель вместе с Родичевым приглашал всех за стол (на каждом стуле предусмотрительно было разложены картонные карточки с именами, написанными от руки изящным старинным почерком с завитушками), Андрей уже усаживался на приглянувшемся ему месте - на самом конце стола-отростка, уходящего от основного стола в уютную полутемь. Место было как по заказу для настроения Андрея - даже не "балкон пятого яруса", а просто "не удобное", за колонной. Такие места на банкетах обычно предназначаются для дальних родственников из числа наезжающих в Москву (чтобы больше не наезжали), или для горемык-аспирантов, сделавших большую часть работы за диссертанта, чтобы знали свое место и помалкивали.

Усевшись на мягком, чуть скрипучем стуле, он ради любопытства пробежал глазами по белому плотному квадрату и не удивился, увидев на нем свою фамилию. Что ж, усмехнулся он, по Сеньке и шапка. Могли и вообще не пригласить...

Воспользовавшись несколькими минутами замешательства в зале (каждый, как обычно, посчитал, что его посадили не там и не с тем), Андрей закрыл глаза и мысленно попытался восстановить весь ход дискуссии, возникшей на семинаре после его доклада. Вот он, раскрасневшийся от духоты, подчеркивает на доске огрызком мела последнюю формулу гамильтониана, вытирает чуть дрожащие руки носовым платком и, стараясь не смотреть в зал, подходит к кафедре. На ней заманчиво блестит стакан с водой, но он сдерживается, хотя во рту пересохло, и вопросительно смотрит направо, на председателя. Профессор Мухин вместе с секретарем семинара еще разглядывают его последние выкладки, на их лицах написано некоторое недоумение. Что ж, Андрей сам виноват - на семинарах такого уровня (да еще в присутствии таких корифеев, как Минелли) не принято лезть в густые математические дебри, а требуется по возможности просто и доступно изложить основные результаты работы, нажимая на их несомненную ценность для практики. А его почему-то повело...

Наконец морщины на лбу Мухина разглаживаются, он что-то со смешком бросает секретарю, а сам обращается в зал, невольно смотря на Минелли, севшего по собственной инициативе чуть ли не в последний ряд.

- Ну что ж, любопытно, любопытно... Я полагаю, можно приступить к обсуждению. Кто из уважаемых участников семинара (он снова смотрит на Минелли) желает высказаться?

Андрей берет себя наконец в руки и всматривается в лица присутствующих. Со многими сидящими в зале он работал долгие годы, но Книга познакомила его только с теми, с кем он был сейчас непосредственно связан по своему "самодеятельному творчеству". Родичев, сложив руки на полноватом животике, смотрит на него явно осуждающе и наверняка раскаивается в том, что взял риск на себя и выпустил Андрея после многолетнего перерыва на всеобщее обозрение. На его лице легко было прочесть нечто вроде: "Э-эх, промашка вышла... Все-таки человек немного не в себе после болезни, вот и сорвался. Надо было выпустить какого-нибудь молодого кандидата, тот бы отбарабанил результаты как "отче наш" и ушел целым и невредимым..." А что думают остальные? В зале наберется пять-шесть головастых мужиков, читающих любой математический экспромт с листа, и в зале есть Минелли. Сейчас начнут спрашивать, сейчас..."

- Андрей! - мягко произнес рядом чей-то женский голос.

- Ты что, заснул?

Ему очень не хотелось открывать глаза, но Алла уже вернула его к действительности. Она сидели рядом, эффектно развернувшись к нему так, что он сразу же был "сражен" - и водопадом ее темно-медных волос, и очаровательным овалом лица...

- Сдаюсь, - рассмеялся Андрей после минутного замешательства (улыбка Аллы сразу же стала значительно теплее). - Выпускаю белый флаг и встаю на якорь, полагаясь на милость флибустьеров.

- Напрасно полагаешься, - рассмеялась Алла, вручая ему бокал и демонстративно не замечая томительной паузы, возникшей в зале перед первым официальным тостом. - Корабль будет разграблен до основания, все посторонние женщины выброшены за борт на радость акулам, а мужчины уведены в рабство! Хотя бы на сегодняшний вечер...

На них зашикали - там, в другом конце зала, уже поднимался Родичев с фужером в руке и почему-то смотрел в их сторону. "Ну да, Алла же его бывшая жена, - вспомнил Андрей скупые данные "Индекса имен". - И расстались они сразу же после того, как он, Андрей, попал в автокатастрофу... Жаль, он не успел, готовясь к докладу, пролистать толстую синюю тетрадь, посвященную их сложным взаимоотношениям. Столько и так пришлось изучить - вновь изучить! за какие-то два с лишним часа. Сначала - сокращенный университетский курс матанализа, потом ряд специальных курсов: теорию чисел, функциональный анализ, численные методы оптимизации и многое, многое другое... Хорошо, что ему сразу же удалось войти в "медленное время" - на все эти десятки толстых томов он потратил менее часа "обычного" времени... Ну, а потом его собственная область - теория дифференциальных игр - оказалась почти необъятной, словно материк: со своими горными хребтами, ущельями, дремучими лесами и непроходимыми болотами. И лишь в двадцать минут пятого он добрался до своего небольшого огорода - оптимизации смешанных стратегий в дифференциальных играх с неполной информацией. Доклад пришлось дочитывать уже в автобусе...

Родичев между тем, непривычно запинаясь, произнес стандартный тост: мол, семинар удался на славу, много интересных идей... налицо достижения института за последний год... корифеи, как всегда, на высоте, молодежь так же, как обычно, подает надежды, и так далее. Все это время Алла, не снижая голоса, подтрунивала над Андреем, вызвав некоторое замешательство в чинном зале - впрочем, Мухин с Минелли с другого конца стола смотрели на нее с явным одобрением. Андрей почувствовал угрызение совести, заметив, что слева от Минелли стул пустовал, и нетрудно было догадаться, кому этот стул предназначался...

- Эх ты, флибустьерка, - вздохнул он, жадно вглядываясь в сияющее лицо Аллы и с нежностью отмечая незаметные на первый взгляд отклонения от отпугивающей каждого мужчину идеальной красоты - и редкие веснушки, не скрытые тонким слоем пудры с блестками, и легкую горбинку на изящном носу, и чуть полноватые, неправильной формы губы - Милая, милая...

- Никуда ты не денешься от королевских фрегатов! Подвесит тебя завтра Родичев на рее в нашей лаборатории за явное пренебрежение к высоким особам, особенно иностранного происхождения. Думаешь, тебя там держат как талантливого кандидата наук? Ошибаешься, тебя используют только в качестве букета, который можно поставить при случае рядом с самыми почетными гостями!

Алла рассмеялась:

- Я и так сижу с самым почетным гостем. Кто сегодня нарушил чинное течение семинара? Я сидела рядом с Минелли и боялась, что старик вот-вот заснет, тем более, что по-русски он понимает не очень здорово. Но ты своим выступлением его прямо-таки зажег!

- Да... зажег... Хорош был костер - весь доклад сгорел дотла! Мне с завтрашнего дня ничего и не остается, как посыпать голову пеплом. Надолго его хватит!..

Они помолчали, пристально вглядываясь, уже без улыбки, в глаза друг другу. Андрею показалось, что они с Аллой отгородились от всех какой-то невидимой стеной.

- Ну, как живешь, Андрюша? - наконец тихо спросила Алла, бесцельно вертя в руках пустой бокал. - Я не видела тебя почти две недели...

- Все хорошо, - поспешно прервал ее Андрей. - Работал над докладом, как проклятый... Времени у меня в обрез - ты же знаешь...

Да, Алла все знала. Все.

- Знаешь, ты похудел... По-прежнему питаешься бог знает чем? Ну конечно, когда тебе готовить, если и позвонить мне пяти минут не находишь. А уж что у тебя дома творится...

- Не надо об этом, - резко сказал Андрей. - Мы же договорились с тобой однажды - не надо об этом говорить никогда.

Алла, возбужденная, уже не пыталась одерживать себя.

- О чем же мы будем еще разговаривать - может, о твоей теории? Нет, о ней ты со мной говорить не станешь - если уж сам Минелли запутался в твоих выкладках, то чего же ждать от рядового кандидата наук, да еще бабы. Да, бабы! И мысли у меня обычные, бабьи, и жгут они меня с утра до вечера, а уж ночью... И думаю я вовсе не о том, как продвигается твоя замечательная теория, которой наша лаборатория последние два года прикрывается как железным щитом. Плевать я хочу на твою теорию! Мне важно другое - как ты живешь, о чем ты думаешь, вспоминаешь ли обо мне хоть иногда - сам, а не под диктовку Книги? Что ты ешь за завтраком, не простужаешься ли на работе, что ты чувствуешь, когда на тебя надвигается черная волна твоего дьявольского сна... Вот о чем я хочу с тобой говорить!

Андрей с жалостью смотрел на ее искаженное болью лицо, ставшее вдруг совсем некрасивым, с черными капельками слез, стекающими по щекам, смывая блестки. Так хотелось сжать это лицо руками и целовать, целовать у всех на глазах... Но это безнадежно. Безнадежно!

С трудом он взял себя в руки и украдкой посмотрел на часы. Оставалось совсем немного времени...

- Ну что ты смотришь на часы, как Золушка! - вновь взорвалась Алла, придвигаясь к нему так, что их плечи соприкоснулись - Андрея словно молнией пронзило. - Я помню, что тебе пора, не беспокойся, - я отвезу тебя на машине. Ты даже и не заметил, что вместо шампанского я пила лимонад - Знай сегодня я еду с тобой!

- На нас смотрят, Алла! - напряженным голосом сказал Андрей.

- Плевать, пусть смотрят. И муженек мой бывший пусть смотрит, как я перед тобой стелюсь. И Минелли твой замечательный тоже пусть смотрит. Я на все пойду теперь, на любое унижение, только бы не оставить тебя одного.

- Нет, человек должен иметь право на одиночество. А вы все тогда, когда началась моя болезнь, хотели это право у меня отнять. И кому от этого стало лучше? Моим друзьям? Да по утрам мне с ними о поговорить не о чем было, у меня в это время от умных разговоров только голова болит. А вечером мне разговаривать с ними тоже несподручно - сама знаешь, на какую гору каждый день приходится карабкаться. Каждый день снова и снова. И все равно часам к пяти-шести вечера я успеваю восстановить лишь часть своей личности. Только часть! Сегодня, например, я почти ничего не знаю про наши с тобой отношения - некогда было читать записи, не относящиеся прямо к работе. Некогда! Знаю, что ты стала моей любовницей давно, еще в институтские годы, потом я женился на Наде, а ты от обиды стала женой моего друга-соратника Родичева. И то, что мы позднее вновь стали встречаться, тоже знаю. Но это знание вычитано из Книги. Сердцем я ничего не помню - ни одной нашей встречи, ни одной ночи...

- Замолчи... - умоляюще прошептала Алла, закрыв лицо ладонями.

Андрей опомнился. Его била нервная дрожь, но он решил довести дело до конца. Так ему рекомендовала Книга. Сегодня - и до конца. Хватит мучить беспочвенными надеждами единственную женщину, которая еще любит его.

За столом было почти пусто - народ подался в общий зал, где разухабисто гремела музыка. Только за крайним столом одиноко сидел Родичев и вяло ковырял ложкой кусок торта. На них он уже не смотрел.

- Мне надо идти, - как можно мягче сказал Андрей, гладя Аллу по плечу и чувствуя, как в нем все дрожит от жалости к ним обоим. - И мой тебе совет возвращайся к Родичеву, ведь он любит тебя... А со мной - поверь, это безнадежно. Сям я, конечно, этого не помню, но Книга рассказала, как ты однажды утром приехала ко мне домой и попыталась обосноваться, пока я... Ну, сама понимаешь. Сколько ты тогда выдержала - неделю?

- Почти две, - тихо сказала Алла.

- И как сбежала от меня, тоже помнишь?.. Нет, в чем-то все же счастливей вас всех - я помню каждый день только то, что решил помнить накануне. Иначе, наверное, я не смог бы так хладнокровно сегодня всадить в тебя нож, как хирург, удаляющий лишний нарост... И вот еще что - не надо меня жалеть! Я живу полнокровной жизнью, я не калека и не инвалид - я просто другой. Как, скажем, буддийский монах, проживший всю жизнь в горах Тибета. Я - другой, чем вы. Другой!..

Алла все еще не отнимала рук от лица, но уже не плакала - просто сидела, одинокая и заледеневшая. Сердце Андрея разрывалось от боли, но он ничего не позволил себе, только чуть прикоснулся к ее волосам сухими губами. Когда он проходил мимо Родичева, тот даже не повернул головы.

* * *

В автобусе Андрей впервые почувствовал признаки приближающегося сна. Он сидел на переднем сиденье в полупустом салоне, поглаживая "дипломат", чтобы хоть как-то занять дрожащие руки, и смотрел в окно. Ранняя октябрьская ночь уже опускалась на мелькающие мимо колхозные поля. Где-то далеко, над неровной полосой леса, в туманной дымке золотился узкий серп луны. Да, день подходил к концу. Еще один день.

Он невольно зевнул и вдруг ощутил страх. Его коварный недруг - сон оказывается, уже на пороге. Но как же так, ведь еще только половина одиннадцатого, детское время! Надо еще многое обдумать и занести в Книгу все новое, что он сегодня узнал!

Глаза его слипались под уютное, убаюкивающее покачивание машины. Пришлось достать из "дипломата" текст доклада и пробежаться по нему глазами, вспоминая остроумные замечания Минелли. Где же нашел ошибку знаменитый математик? Ага, вот здесь, после этого функционала...

Андрей увлекся и попробовал на обороте страниц развить идею Минелли. Черт побери, любопытно получается...

Очнулся он только тогда, когда автобус, взвизгнув тормозами, остановился. Конечная остановка, приехали. Э-эх, не успел, надо было "растянуть время", можно было довести выкладки до конца... Впрочем, можно ли "растягивать время" на людях? Нет, вроде бы Книга этого не рекомендует...

Шагая по темным, плохо освещенным улицам поселка, Андрей думал об Алле. Кажется, сегодня ему удалось наконец все разорвать. Так резко отхлестал ее словами... нет, этого ни одна женщина не выдержит. Их разговор еще долго будут обсуждать у нее за спиной - это ведь только казалось, что их никто не слушал. Слушали! А завтра постановят и осудят в узком рабочем кругу Бедная, бедная Алла... Если бы она только знала, что он ей солгал. Ведь многое из их встреч он помнил и без Книги - и их безумные ночи, и ее глаза, полные счастья... Помнил - и проклинал эти воспоминания! Как бы они ни были ему приятны, они не заменят ему те, другие, начисто выпавшие из его памяти. Жена, сын... Надя, Олежка...

Он долго стоял, привалившись к косяку входной двери и задыхаясь от невесть откуда хлынувших слез. Затем он быстро вошел в подъезд и долго поднимался по лестнице, останавливаясь на каждом пролете. Силы, казалось, совсем оставили его, голова кружилась, тошнило...

Дома, выпив несколько чашек крепкого кофе, он немного успокоился и заставил себя, несмотря на легкое головокружение, сесть за стол. Нужно было на двух-трех листах изложить все накопленное за прошедший день - и обсуждение доклада, и новости, услышанные в кулуарах, и разговор с Аллой... Только бы успеть...

Он успел - даже не пришлось в очередной раз "растягивать время". Да и неизвестно, смог бы он это сделать сейчас, в половине двенадцатого, - голова с каждой минутой становилась все тяжелее и непослушнее, мысли начинали путаться. Последние фразы получились у него корявыми, безграмотными, но он успел. Успел!

Вклеив три плотно исписанные страницы в Книгу, Андрей оставил ее на столе секретера закрытой - с полуобнаженной женщиной-приманкой на обложке. Сейчас начнется, сейчас...

Но сон неожиданно отступил, и голова на минуту вновь стала легкой и ясной. Андрей увидел себя - полураздетого, стоящего у распахнутого дивана с несвежим бельем. Что-то он еще должен сделать, что-то очень важное...

Должен?..

Медленно ступая босыми ногами по холодному линолеуму, Андрей подошел к темному участку стены, туда, чуть правее секретера, и наощупь нашел на ней тонкий провод с выключателем. Вспыхнул неяркий свет.

На большой черно-белой фотографии были все трое - Надя, счастливая, хохочущая, с Олежкой на руках, и он, Андрей, обнимавший сзади их обоих. Такая радостная семейная куча мала - Надя, Олежка... Надя. Олежка... Надя, Олеж... Машина? Зачем на фотографии машина?!

Он закрыл глаза и тут же явственно услышал визг тормозов.

Из-за поворота вынырнул грузовик, слепя его фарами.

Куда ты прешь, дурак! Руль - вправо! Быстрее! Нет, не успеть!

Не успеть!

Резкий звон будильника вырвал его из небытия, темного, болезненного, насыщенного призрачными, набегающими друг на друга, словно волны, кошмарами. Он захлопал, не открывая глаз, ладонью по столу, стоящему/рядом с диваном, но будильник был далеко, на серванте, и, чтобы придушить его, нужно было подняться и пройти несколько шагов по холодному полу. Одна эта мысль привела его в ужас, и он с головой накрылся толстым ватным одеялом, свернувшись в клубок, - так в детстве он спасался от многих неприятностей. Еще минутку, сказал он себе, пряча голову под подушку, еще хотя бы минутку...

Через двадцать минут он уже стоял, поеживаясь, на невысоком каменном крыльце и мрачно осматривал свой участок. За ночь почти все клены сбросили свою листву, и теперь толстым слоем, чуть посеребренным первым инеем, она застилала все улицы. К буро-желтому месиву кое-где примешивались и какие-то зеленые кучки - батюшки мои, да это старик - тополь почти на треть опал! Ты что, родимый: очумел - всегда же до холодов терпел! И кусты придорожные дождь все оголил - Да что ж теперь-то переживать! Э-эх, раззудись, плечо, размахнись рука!.. И поспешать надо, а то тетка Настя еще какую работу ему найдет. До чего же вредная тетка, если подумать!

Андрей покрепче взял метлу в руки и спустился с крыльца, утонув сразу же в кленовых листьях по щиколотку.

День обещал быть трудным.