"Обманный Дом" - читать интересную книгу автора (Стоддард Джеймс)

ГЛУБИННЫЙ ПЕРЕХОД

В душе мистера Хоупа проснулся опытный юрист-следователь. Он смотрел на стоявшего перед ним худощавого гонца так пристально, словно был способен взглядом очистить того слой за слоем, как луковицу, добраться до самой сердцевины, и тогда понять, не лживо ли послание, лежащее на дубовом столе рядом со смятым конвертом. Разговор происходил в кабинете Хоупа, в бильярдной. До полудня было еще далеко, но в бильярдной царил полумрак – небо затянули тяжелые тучи, а окна чуть не до середины завалило снегом. Как жарко ни пылали в камине дрова, снег падал непрерывно, и Хоупу все время было холодно, а сейчас его и вообще знобило, словно мороз пробирал до костей.

– Повторите, как к вам попало это письмо, – сказал он, стараясь придать голосу сдержанность и спокойствие.

– Его доставил в Верхний Гейбл курьер из Муммут Кетровиана. Больше мне ничего не известно.

– А вы из Верхнего Гейбла?

– Нет, сэр. Я третий из гонцов. Я получил письмо в Гаханджине. Велено было доставить как можно скорее.

Хоуп видел, что гонец очень устал. Пряди черных волос на лбу склеились от испарины, одежда намокла, пропитавшись потом. В бильярдную гонец вошел, тяжело дыша. Хоуп с пристрастием допрашивал его уже двадцать минут, но ничего подозрительного не обнаружил.

– Вы сослужили важную службу для Хозяина Эвенмера, – проговорил наконец дворецкий. – Ступайте на кухню, повар накормит вас. Вам придется задержаться во Внутренних Покоях до тех пор, пока я не позволю вам уйти, ради блага Дома. Надеюсь, это понятно?

– Да, сэр.

Когда гонец удалился, Хоуп самым внимательным образом несколько раз перечитал письмо и лишь потом поднялся и вышел из-за письменного стола. Сжав листок с посланием в руке, он прошел мимо выхода в сад, повернул налево, в боковой коридор, миновал главную лестницу, столовую и буфетную и подошел к двери, ведущей в гостиную. Дверь была открыта, и зрелище, представшее перед глазами Хоупа, заставило его забыть о важности того, зачем он сюда пришел. В гостиной находились Енох, Сара и Чант. Темно-синее поле ковра было уставлено мягкими креслами, кушетками, оттоманками и столиками. Старый иудей восседал на диванчике с цветастой обивкой, а Чант, стоя возле окна, занавешенного шторой из золотистого дамасского шелка, читал стихотворение Йитса. Не успел он прочесть и двух строф, как Сара резво вскочила с невысокой кушетки и, весело улыбаясь, принялась читать в унисон с Фонарщиком:

Она медленно пошла по кругу возле Чанта, тот поворачивался, не спуская с нее глаз, и они продолжали в унисон нараспев произносить строчки:

Их голоса слились воедино – тенор и сопрано, и мягким эхом зазвучали, оглашая гостиную:

Сара и Чант, не сбившись, в лад произнесли последнее слово. Сара захлопала в ладоши, Чант смущенно улыбнулся, а Енох от души зааплодировал.

– Восхитительно! – воскликнул Хоуп. – А я, к стыду своему, алфавит от начала до конца, не сбившись, произнести не могу.

– Но уж кодексы законов цитируете без запинки, – усмехнулась Сара. – Даже точек и заголовков не пропускаете. Идите к нам. Зима, похоже, затянулась, а поэзия позволяет мне хоть ненадолго забыть о тревогах.

– Боюсь, это письмо только прибавит тревог, – сказал Хоуп и помахал листком бумаги. – Подписано якобы Хозяином, но пожелания, которые здесь излагаются, меня смущают.

– От Картера! – воскликнула Сара, широко открыв глаза. – Читайте же скорее!

– Хорошо. Письмо адресовано мне, и написано в нем следующее:

– Далее подробно указано, как найти вышеупомянутый переход, – сказал Хоуп, – а в конце стоит вроде бы подлинная подпись Картера.

Он подал письмо Саре, та жадно пробежала его глазами и воскликнула:

– Это его подпись! У меня нет в этом никаких сомнений. Мы должны идти.

– Но погодите, миледи, – возразил Хоуп. – Подпись могла быть подделана. Анархисты это наверняка умеют.

– Но он пишет о нашем разговоре у камина. Это можно считать паролем. Кто еще мог об этом написать, как не Картер?

– Вот на этот вопрос мы и должны ответить, – сказал Хоуп. – Кто-нибудь еще мог знать об этом разговоре?

– Никто. Мы были одни.

– А он не мог кому-нибудь пересказать ваш разговор?

– Уж во всяком случае, постороннему человеку он бы ничего пересказывать не стал, – покачала головой Сара. – О таком не говорят походя. Может быть, он мог бы об этом рассказать Даскину, но больше никому. И даже если бы такое произошло, вряд ли рядом мог находиться кто-то из врагов, кто бы подслушал.

– А не могли анархисты прознать про это каким-то еще способом? – спросил Хоуп.

– Не стоит говорить обиняками, – отозвалась Сара. – Нет, Картер не признался бы в этом даже под пытками. Он бы скорее солгал.

Хоуп ненадолго задумался.

– Но если Картер знал об этом переходе, почему же он сам не воспользовался им на пути во Внешнюю Тьму?

– Но он не знал о нем, – объяснил Енох. – Карты Хозяина требуют внимательного изучения. Не мог же он просто сказать: «Я желаю пройти к Внешней Тьме кратчайшим путем», чтобы в результате перед его мысленным взором появился Глубинный Переход. Он бы ни за что не смог узнать о нем, разве что наткнулся на него во время раздумий над картами. Мне кажется, письмо можно считать подлинным.

– Вы так думаете? – недоверчиво переспросил Хоуп. – В то время как из него следует, что самые важные люди в Доме должны рискнуть своей жизнью?

– «Час испытаний пробил для меня, – задумчиво проговорил Чант. – Кто б ни был ты – созданье тьмы иль смертный, рука моя тебя сразит».

– Вот именно, – сказала Сара. – Енох и Чант действительно очень важны для Эвенмера, но никак не я.

– Вы недооцениваете свою роль, – возразил Чант.

– Быть может, вы понадобились как заложница? – предположил Хоуп.

– Если бы речь шла только обо мне одной – возможно, – согласилась Сара. – Но не все же трое.

– Но может быть, Чант и Енох упомянуты только для того, чтобы завуалировать истинную цель?

– В таком случае это жалкая уловка, – ответила Сара. – Если бы врагам понадобилась только я, было бы написано, что со мной следует отправить десяток воинов – во избежание подозрений.

Хоуп в сердцах негромко стукнул по столу.

– Вам бы следовало изучать законы, сударыня! Поверьте, мне все это не нравится!

– Законы Вселенной не меняются так же легко, как статьи кодексов, – возразила Сара. – Нравится нам это или нет, нельзя отворачиваться от очевидных фактов: Картер просит нас прийти к нему по выручку. И в это можно поверить. О, я понимаю, мною больше движет сердце, чем разум. Если он в беде, я готова опрометью броситься к нему на помощь, забыв о любых фактах! Но здесь присутствует и логика – перед нами его подпись, а также упоминание о разговоре, содержание которого известно только ему одному. Однако, отбросив в сторону чувства, зададим себе вопрос: зачем мы ему понадобились?

В комнате воцарилось молчание.

– Можем мы ответить на этот вопрос? – задумчиво проговорил Енох. – Нет. Кто знает, с какими злобными чарами столкнулся лорд Андерсон, если отвести их от него способны только мы.

В этот вечер Енох и Чант привели в кабинет Хоупа двоих мужчин. Хоуп испытующе посмотрел на них. Первый был высок, темноволос, с седой бородой и густыми черными бровями. Второй – невысокого роста, полноватый, лысый, в очках. Несмотря на почтенный возраст, оба производили впечатление людей крепких.

– Эбенезер Прим, – представился первый. – Ученик Еноха.

– Кларенс Шендон, – представился второй. – Ученик Чанта. Хоуп торжественно встал и поклонился новым знакомцам.

– Господа, – сказал он, – уже двести лет, как никто не просил учеников Фонарщика и Часовщика приступить к исполнению их обязанностей. И ни разу не было случая в истории Эвенмера, чтобы обоих просили о таком одновременно. Несколько поколений учеников жили и умерли, так и не будучи призванными для выполнения своего долга, ибо, хотя Высокий Дом по воле Божьей дарует Часовщикам и Фонарщикам долголетие, таковым долголетием не наделяются их ученики. Начиная с послезавтрашнего дня вы приступите к исполнению работы, которой вы обучены, и будете исполнять ее вплоть до возвращения ваших наставников либо до дня вашей кончины.

Хоуп вышел из-за стола и пожал руки обоим. Те вежливо улыбнулись, поклонились и вышли из бильярдной.

Юрист в изнеможении опустился на стул.

– Вы бледны, – отметил Енох. – Что вас так тревожит?

– Мы поручаем самую ответственную работу по Дому двоим восьмидесятилетним мужчинам, с которыми я до сих пор даже не был знаком.

Чант пожал плечами:

– Вы можете доверять им целиком и полностью. Мы обучали их с четырнадцатилетнего возраста. Они справятся.

– Справятся, – подтвердил Енох. – Правда, в последний раз я передоверял кому-либо свою работу, за исключением тех случаев, когда я ухожу заводить Столетние часы, семьсот лет назад – тогда упавший столб сломал мне ногу. Надо сказать, я тоже волнуюсь.

– А я остаюсь совсем один, – сказал Хоуп. – Не с кем будет посоветоваться.

– Бриттл управлял Домом, когда отец Картера отправлялся в странствия, – заметил Чант.

– С Бриттлом оставались вы оба, – в отчаянии проговорил Хоуп и подпер подбородок кулаками. – Надеюсь, мне не доведется стать последним дворецким Эвенмера.

– Если до этого дойдет, карьера ваша будет недолгой, – сказал Чант. – Это будет означать, что анархисты победили. Хоуп скривился:

– Благодарю, порадовали.

Мистер Сполдинг восседал в мягчайшем кресле, обитом крашеным мехом белого гнолинга, попивая утренний чай, согретый на очаге, встроенном в стену, возле которой стояло кресло. Он был невысок ростом, очень стар и немного глуховат. Мистер Сполдинг обожал читать и предаваться размышлениям и ненавидел разговоры и сборища. Шестьдесят лет назад он был назначен Стражем двери, ведущей к Башням, и с тех пор каждое утро, за исключением одного-единственного дня – дня похорон своей матери, – без опоздания являлся на свое рабочее место в десять минут шестого утра, надев на себя длиннополый сюртук с бархатными манжетами и аккуратно повязав широкий галстук. Рабочее место мистера Сполдинга находилось в конце довольно длинного коридора возле белой двери, створку которой обрамляла резьба в виде побегов падуба, а на притолоке красовался девиз: «Per ardua ad astra», что означало: «Через тернии к звездам». Дверь была закрыта на тяжелый железный засов, выкрашенный белой краской. Был у двери и замок, но его можно было отпереть только Ключом Хозяина, и потому он был не заперт, а запирали дверь на замок только в тревожные времена. Мистер Сполдинг же был хранителем ключа от засова. По обе стороны двери возвышались каменные скульптуры стоящих на задних лапах львов. Стены коридора украшали дубовые панели, на полу лежала ковровая дорожка с рисунком в виде орхидей и букетов. В том месте, куда Страж ставил ноги, сидя в кресле, в дорожке была протерта дырка. Дверью этой пользовался только Енох, и потому большую часть времени Страж проводил в полном одиночестве – дремал у огня, читал да наблюдал за тем, как по коридору, словно бумажные кораблики, снуют горничные в белых передниках. За несколько десятков лет мистер Сполдинг прочитал книг больше, чем многие библиотекари, и чем больше читал, тем толще становились стекла его очков, и в результате глаза его за толстыми стеклами стали похожи на коричневые яблоки.

По ночам место Сполдинга занимал его сменщик, предпочитавший второе кресло у камина, – такой же близорукий старичок, мистер Бредбери. В общем, мистер Сполдинг исполнял свои обязанности со всем тщанием и страшно этим гордился.

Мистер Сполдинг успел прочитать всего несколько страниц перевода многообещающей древней книженции под названием «Алая Книга Вестмарча», когда, подняв глаза, вдруг увидел четверых человек, быстро шагавших по коридору. Сначала мистер Сполдинг решил, что люди свернут в одну из комнат – именно так и поступали все, кто появлялся в этом коридоре прежде, а потому гадал о том, какое дело их привело сюда, со всем глубокомыслием коровы, созерцающей небосвод над пастбищем. Однако люди никуда не сворачивали, а шли прямо к нему, и мистер Сполдинг обеспокоился не на шутку. По мере того как люди миновали дверь за дверью, беспокойство мистера Сполдинга нарастало. Люди имели вид решительный и целеустремленный, и мистер Сполдинг, глядя на них, имел полное ощущение, что в голову ему целятся из пистолета. Дальше – больше. По мере приближения людей в единственной среди них женщине мистер Сполдинг признал госпожу Андерсон, супругу Хозяина Эвенмера, а в мужчинах – главного дворецкого, Часовщика и Фонарщика – то бишь самых высокопоставленных служащих Дома, если не считать Хозяина. Мистер Хоуп был одет как обычно, а остальные трое – в дорожное платье. На леди Андерсон была длинная, до пола, шуба, и вдобавок она несла винтовку.

Компания миновала последнюю дверь, в которую могла бы свернуть, и тут мистеру Сполдингу стало совсем худо. Он дрожащей рукой поставил чашку на столик, расплескав половину чая, поспешно встал, спрятал книгу под подушечку и отряхнул траченный молью сюртук.

– Доброе утро, дружище Дуглас, – приветствовал Стража Енох. – Как протекает дозор?

Сполдинг пару мгновений не мог ответить, поскольку лишился дара речи.

– Он… Он протекает… благополучно, господин Часовщик.

Он стоял, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Все слова вылетели у него из головы, но наконец до него дошло, что мистер Хоуп что-то говорит леди Андерсон.

– Сара, я все же очень тревожусь, но успел многое продумать. Этот Глубинный Переход, если он действительно приводит в лагерь врагов, мог бы стать той дорогой, по которой туда можно было бы перебросить наше войско. Я подожду десять дней, а потом распоряжусь, чтобы капитан Глис отправил по этому пути роту гвардейцев, а быть может, и более многочисленное войско. Сара задумалась.

– Хорошо, Уильям. На мой взгляд, это благоразумно. Однако Глису следует быть осторожным. Если это в самом деле план Картера, надо позаботиться о том, чтобы не произошло ничего такого, что могло бы нарушить этот план.

Хоуп печально кивнул, пожал руки Чанту и Еноху, сжал руку Сары двумя руками. На глаза его навернулись слезы.

– Друг мой, – сказала ему Сара, – не надо так переживать. Все будет хорошо.

Хоуп снова кивнул. Сейчас он напоминал круглолицего мальчишку, который всеми силами старается не расплакаться. Отпустив руку Сары, он повыше поднял воротник.

– Да, сударыня. Прощайте. Я позабочусь о Доме. Жаль, что вам нельзя пройти более коротким путем – через Зеленую Дверь, а не через Башни, но без Ключей Хозяина иного выхода нет. Как бы то ни было, странствие по Глубинному Переходу займет у вас всего один день. Счастливого пути. Да поможет вам Бог.

С этими словами он отвернулся и торопливо зашагал прочь, понурив голову.

Мистер Сполдинг, которому крайне редко случалось наблюдать столь драматические ситуации, стоял как зачарованный. Наконец леди Андерсон устремила на него испытующий взгляд. Мистер Сполдинг непонимающе таращился, глядя на нее.

– Ключ при вас, дружище? – в конце концов осведомился Чант.

Мистер Сполдинг перевел на него глаза, по-прежнему мало что понимая.

– Ключ… – Он обернулся, зачем-то посмотрел на кресло, вернулся взглядом к Саре. – Леди Андерсон, я не знал, что вы придете.

– Так и было задумано. И вы никому не должны говорить о том, что мы ушли.

– Я? Да кому же я могу… То есть, конечно, буду нем как рыба. Никому ни слова. Мой ключ…

Он снова посмотрел на кресло, наконец, спохватившись, сунул руку в карман и, вытащив ключ, поспешил к двери, по пути выронил ключ, подобрал, принялся отпирать запор на засове, снова обронил ключ, подобрал снова и в конце концов справился с запором. Отодвинув засов, Сполдинг отошел в сторону и застыл чуть не по стойке «смирно», но тут вспомнил, что дверь-то он не открыл. Бросившись к двери, он открыл ее нараспашку и при этом чуть не сбил с ног Еноха. От стыда мистер Сполдинг побагровел.

– Прошу сюда… мило… миледи…

– Благодарю вас, – отозвалась леди Андерсон.

Все трое переступили порог. Мистер Сполдинг затворил дверь и заглянул в глазок. Сaрa закрыла лицо руками и расхохоталась.

Мистер Сполдинг задвинул засов и повернул ключ. За шестьдесят лет в его жизни не бывало такого дня. На ватных ногах он пошел к своему креслу вне себя от волнения: сама леди Андерсон прошла через охраняемую им дверь! Воспоминаний о таком событии мистеру Сполдингу должно было хватить на несколько недель.

Увидев грандиозную лестницу, ведущую к Башням, Сара перестала смеяться. Они с Чантом и Енохом оказались в зале, в котором, помимо той двери, в которую они вошли, имелись еще одна дверь и эта высоченная лестница. Тени, плясавшие на высоком потолке, словно бы издавали стоны и вой зимней вьюги. Лестница шириной пятнадцать футов уводила в ночь. Расставленные на ней через равные промежутки фонари казались звездами на ночных небесах. За площадкой, которой заканчивался первый пролет, невозможно было разглядеть положительно ничего. Пол комнаты и беломраморные ступени лестницы были покрыты зеленым ковром. Столбики балюстрады представляли собой фигурки монахов, смотревших вверх, в направлении лестничной площадки. Рты их были открыты, и казалось, они поют григорианский канон.

Сара не отводила глаз от длинного лестничного пролета. Она видела эту лестницу не в первый раз, и всегда это зрелище вызывало у нее восторг.

– Енох, а у тебя ноги не болят, когда ты здесь поднимаешься? – спросила она.

Енох проследил ее взгляд и усмехнулся.

– А как же им не болеть? Но это не беда. Мальчишкой я любил забираться повыше. Но сегодня мы пойдем не здесь. – Он направился ко второй двери и снял с пояса железный ключ. Замок с щелчком открылся. – Я пойду первым, леди Андерсон.

За дверью лежал непроницаемый мрак. Чант опытной рукой зажег фонарь и передал его Еноху. Тот впустил за дверь Сару и Чанта и запер замок. Следуя инструкциям, изложенным в письме, они тронулись в направлении Длинного Коридора. Сначала проход резко пошел на спуск, затем повернул к югу, и Сара поняла, что они идут под комнатой, из которой только что вышли. Коридор был узким, на полу лежала тонкая ковровая дорожка шафранового цвета. Со стен, выкрашенных желтой краской, местами осыпалась штукатурка. Помимо всего прочего, здесь было очень холодно. Спутники молча шагали друг за другом. Чант замыкал строй. Пустота перехода и вой метели за стенами на всех действовали угнетающе. Шли быстро, но столкновения с анархистами не опасались – те редко отваживались подходить так близко к Внутренним Покоям. «Не подберутся, – думала Сара, – если и на самом деле нас не заманили в западню. Если это так, то врагам отлично известно, по какому пути мы движемся». Однако, зная по опыту, что гадать о будущем бесполезно, она вскоре позабыла о всяких страхах и обнаружила, что прогулка ей по душе. Чаще всего Картер отказывал ей и не брал с собой в странствия. Сара боялась за мужа, но ей ужасно хотелось хотя бы разок принять участие в таинственном путешествии. Мечта ее сбылась, и более того: перед ней стояла цель, она исполняла волю Картера, а это было куда лучше, чем тревожное ожидание.

Спутники преодолели Пустошь между Террасами Наллевуата и Серым Клином и должны были свернуть на восток, а потом попасть в крошечное государство Индрин.

Полдня шли без остановок. Желтый коридор вскоре остался позади, за ним последовали другие коридоры и лестницы, а вот комнат на пути почти не попадалось. Пустошь представляла собой проход и была необитаема. Ковры здесь большей частью истерлись, перила потускнели, обои отставали от стен. Сара гадала, ходил ли прежде хоть кто-нибудь этой дорогой – ведь на этот раз ей и ее спутникам не встретился никто. Сара решила, что преступно оставлять эти помещения безо всякого ухода. «Надо бы устроить здесь световые окна в потолке, посадить цветы, – думала она. – И еще – деревья, как в Наллевуате, чтобы их ветви тянулись к солнцу. Но без окон здесь ничего расти не сможет».

Через некоторое время странники остановились на привал и устроили второй завтрак, сев за низкий столик, стоявший в стенной нише, обклеенной полинялыми обоями с зелеными, золотистыми и оранжевыми цветочками. На полу лежал маленький коврик с рисунком в виде лилий. Он был весь в дырочках – это потрудились мыши. Сара захватила из дома столько еды, что ее хватило бы для банкета: нарезанную тонкими ломтями буженину, зелень, овощи и даже чай – правда, за время пути он остыл и теперь был холоден как лед.

– Это пикник? – шутливо поинтересовался Енох. – Вот бы мне так угощаться во время моих обходов!

– Прежде чем мы перейдем на вяленое мясо, у нас будет еще несколько трапез с деликатесами, – пообещала Сара. – Если бы не было так холодно, можно было бы полное удовольствие получить. Я бы и скатерть захватила, если бы точно знала, что вы не станете надо мной смеяться.

– «О женщина! Собранье совершенств! Предупредит, в беде утешит, даст совет, что сердцу будет мил, – процитировал Чант. – Но совершенства уподоблю редким яствам. Вкушай их день за днем – и вскоре вкуса след простыл».

– Тебе бы все мудреными стишками отговариваться, – притворно обиделась Сара. – А на самом деле мужчины слишком ленивы, примитивны и невнимательны к мелочам. Все вы неуклюжи, и интересует вас только все большое и грандиозное – великие битвы, грандиозные постройки, вам бы строить пирамиды, отряжать на их строительство тысячи рабочих! Но спросить вас, как одеть и накормить ваши войска, и окажется, что вы об этом даже не задумывались! Если бы не женщины, мужчины до сих пор жили бы в пещерах и размышляли о высоких материях, поедая полусырую добычу без ножа и вилки. Практичных мыслей в ваших головах не водится.

Чант и Енох обменялись обиженными взглядами.

– Права ли она? – сам себя спросил Енох. – Быть может, и права.

– Пожалуй, – не стал спорить Чант. – Но бывало, я отправлялся в обходы вместе с тобой, и мы никогда не голодали. Не обманывайтесь, леди Андерсон. Енох – заправский повар.

– Это потому, что он прожил так долго – хватило бы на несколько сотен человек, – отозвалась Сара. – Мало-помалу и мужчина способен чему-то научиться. Но скажи-ка, что на тебе надето под шубой, Енох?

Вместо ответа старый еврей встал и расстегнул шубу. Под ней оказалась блестящая кольчужная рубаха, подпоясанная ремнем, к которому был приторочен длинный кинжал в серебряных ножнах, испещренных рунами и украшенных топазами и ляпис-лазурью. Гарды под сверкающей рукояткой были инкрустированы слоновой костью и жемчугом.

– Этот клинок, называемый Арундайтом, я всегда беру с собой, когда покидаю Внутренние Покои. Кольчуга эта принадлежит мне издревле, она выкована из того же металла, из какого и доспехи воинов гвардии Белого Круга. Ее даже пуля не пробьет.

Енох сжал в пальцах рукоять кинжала, и его карие глаза дерзко сверкнули. Сейчас он был похож на великого воина.

– Я решила взять с собой винтовку, – сказала Сара. – Из нее лучше стрелять на большом расстоянии.

– Это верно, – согласился Енох. – Но хороша ли она на близком, вот вопрос? Опыт научил меня тому, что нож и меч, хотя они и давно вышли из употребления во внешнем мире, в Эвенмере хороши до сих пор, поскольку здесь всегда можно ожидать нападения из-за угла. Но и пистолет у меня при себе, – сказал он и похлопал по карману шубы.

– Стало быть, сжав кинжал в одной руке, а пистолет – в другой, ты становишься как бы четырехруким, то есть, иначе говоря, вдвое более защищенным, – заключила Сара.

– Предлагаю теперь, после того, как мы заслушали столь ценное замечание относительно личного вооружения, продолжить путь, – весело усмехнувшись, проговорил Чант. – «Не пора ли в путь-дорогу? Не страшась судьбы любой, испытаний многотрудных, не расстанемся с мечтой!»

Уложив в дорожные мешки посуду и остатки трапезы, все трое продолжили путь по коридорам и лестницам. От непрерывных подъемов и спусков у Сары разболелись лодыжки. Правда, через некоторое время боль прошла, Сара повеселела и принялась негромко насвистывать на ходу. Енох узнал мелодию и стал подпевать, и они бодро прошагали еще с полчаса. Затем старик принялся рассказывать истории, и рассказывал до самого вечера – о самых первых днях своей работы в Доме и о прежних временах, когда мир был еще молод.

– Но кто же был самым первым Хозяином Эвенмера? – спросила Сара.

– Самого первого я не знал, – покачал головой Енох. – Говорили, будто бы Эвенмер существовал всегда, с самого начала времен. Но того человека, который был Хозяином в ту пору, когда я впервые попал сюда, звали Мардос. Это был величавый мужчина, широкоплечий, крепкий, как лев, и ума недюжинного. Чтобы кто-то вот так, как он, с копьем управлялся, я ни до, ни после не видал. Сам Дом тогда был совсем другой, он с годами изменился. Я помню время, когда залы были отделаны бронзой, а сады, что росли там, где теперь у нас буфетная, красотой и пышностью спорили с садами Вавилона. Но во времена Мардоса весь Эвенмер был сложен из камня: стены были из доломита, оникса и хризолита. Вся посуда медная, ставни и двери – тоже медные, начищенные до блеска. Было ли тогда красивее, чем теперь? Кто я такой, чтобы судить? В те времена в Иствинге – восточном крыле – водились драконы, но не такие, как тот великан, что обитает по сей день на чердаке. Этот всегда был крупнее всех прочих, и тогда его именовали Бегемотом. Нет, те драконы были поменьше, но все же ростом втрое превосходили человека.

– И пламя изрыгали? – спросила Сара.

– Конечно, изрыгали! Вот только каким образом Дом был защищен от пожаров – не припомню. А летать те драконы не умели, а может, просто не хотели. В легендах писано, что они произошли от еще более древних змеев, таких огромных, что их крылья могли закрыть все небо. Мардос истребил их, но не потому, что сильно жаждал этого – ведь они были красивы, их чешуя отливала лиловым, зеленью и золотом при свете факелов, а головы у них были длинные и гладкие, бархатистые, как у лошадей – в тех местах, где не было чешуи, кожа у драконов была нежная и мягкая. Но, как ни были они красивы, они крали овец с Террас и людей из комнат, и в конце концов Мардос был вынужден начать их истребление. Три года он со своими людьми охотился на драконов по всему Эвенмеру, гонялся за ними со своими громадными гончими псами, здоровенными, словно волки. Наконец все драконы были убиты, и осталась только самая большая и самая злобная дракониха – Тиамат. Мардос гонялся за ней по всему Иствингу и наконец ему удалось загнать се в подземелья. Пустив вперед собак, Мардос, оставив своих подручных позади, вошел в логово драконихи без опаски, полагаясь на добрый меч и злобных псов. Но только он вошел, как дверь за ним захлопнулась, а Тиамат только этого и ждала – она нарочно все так подстроила и заманила Мардоса в ловушку. Тиамат была настолько сильна, что с собаками расправилась, как с малыми щенками. Мардос, обожавший своих псов, дико разгневался и обнажил меч – то был обычный меч, Меч-Молнию тогда еще не выковали – и вонзил его в дракониху, но удар получился недостаточно глубоким, и дракониха, взмахнув могучим хвостом, сломала меч и, изрыгнув пламя, опалила Мардоса. Половина его тела обуглилась, но он был еще жив. Из оружия у него оставалось только копье, но копьем, как я уже говорил, он владел мастерски. Он метнул копье, и оно полетело туда, куда надо: попало точнехонько в левый глаз, до самого мозга. Тиамат была сражена этим ударом. Никто не видел этого поединка. Хозяин был так тяжело ранен, что не успел сказать ни слова перед смертью, так что как все было в точности, никому не ведомо. Но когда подоспели подручные – а среди них был и я – и сломали дверь, мы нашли в темнице нашего Хозяина, увидели его сломанный меч и поверженную дракониху, в глазнице которой торчало копье. Он был отважным господином, и с тех пор драконов в Эвенмере больше не водилось. Эту историю рассказывают во многих странах, но я говорю все, как было.

К вечеру странники вышли в Длинный Коридор и с полчаса шагали по его плавному изгибу, а затем повернули вправо и спустились по короткой лестнице, которая привела их к коридорчику с низкими потолками и стенами, забранными деревянными панелями. Действуя в соответствии с планом, изложенным в письме Картера, они отсчитали шесть панелей от входа в коридор, нашли кружок, обрамленный резьбой, на седьмой панели, нажали на него, и панель со щелчком отъехала в сторону. Сара одарила своих спутников радостным, но немного взволнованным взглядом. За отверстием начинался туннель высотой не более четырех футов, оттуда пахло пылью и плесенью. Луч фонаря выхватывал из мрака полотнища паутины и разбегающихся мокриц.

Енох низко пригнулся и первым вошел в туннель, освещая себе путь фонарем. За ним последовал Чант, за Чантом – Сара. Пол в туннеле оказался дубовым. Даже пригнувшись, Сара задевала потолок макушкой. Чант вздрогнул и поежился: с начинавшейся неподалеку деревянной лестницы им навстречу скользнула ящерица.

– Не ошиблись ли мы? – спросил Енох и пожал плечами. Сара провела пальцами по стене и у самого пола нашла рычаг. Она нажала на него, и панель с глухим стуком встала на место.

– Наверняка не ошиблись, – сказала она. – Но похоже, ходить тут могут только гномы.

И над лестницей потолок остался таким же низким. Пришлось идти на согнутых ногах, отчего все трое стали похожи на неуклюжих уток. У Сары почти сразу разболелась спина. Над самой ее головой по потолку разбегались пауки и расползались слизни. Стены на ощупь были влажными и мягкими, словно губка. Саре начало казаться, что проход сужается, что он того и гляди раздавит ее. Туннель уводил все глубже и глубже под землю. Куда он ведет? К древним гробницам?

– С вами все хорошо, леди Андерсон? – еле слышно спросил Чант.

– О, все просто замечательно, сэр, – шутливо отозвалась Сара, стараясь не выдавать страха. – Знаете, я так благодарна отцу. Он никогда не запрещал мне играть в мальчишеские игры. Порой мне кажется, что я слышу его голос: «Сара, ты не должна зависеть от других, ты должна быть сильнее других». Девчонкой я боролась с двоюродными братьями и порой побеждала их, я охотилась, освежевывала кроликов, строила крепости, карабкалась по туннелям, да мало ли еще чем занималась. Вот только не помню, чтобы тогда было вот так трудно.

– Я тоже, – признался Чант.

– Вся проблема – в коленных суставах, – рассудительно проговорила Сара. – У детей коленные суставы так хорошо смазаны сливочным и подсолнечным маслом – ведь дети на девяносто процентов состоят из сливочного масла.

– Правда? А от меня утаили столь ценный научный факт в то время, как вручили диплом о присвоении степени доктора медицины.

– Вы учились в Лэнг-колледже, верно?

– Да, – не без гордости ответил Чант.

– Ну, тогда все понятно. Вот если бы вы обучались в Масляном колледже, то вы бы все-все знали о таких ценных фактах.

– Я предпочту стоять на своем.

– Вот стоять-то вам и не удастся, сэр. Все мы сейчас топаем на четвереньках.

Чант негромко простонал в ответ.

В полусогнутом состоянии они спускались по лестнице минут сорок иод аккомпанемент хрустящих суставов и пляску теней на отсыревших стенах. Приходилось часто останавливаться, чтобы дать отдых уставшим ногам. Сара изнемогла. Она мечтала о том, чтобы можно было убежать обратно, вверх по лестнице. Воздух был затхлым, ей казалось, что она тут задохнется. Но вот наконец измученные спутники добрались до площадки перед обитой железом дверью. Дверь была закрыта на тяжелый ржавый засов.

– Дверь хранит то, что прячется за ней, – изрек Енох и, кряхтя, выпрямился. – Дерзнем ли мы открыть ее?

– У нас нет иного выбора, – сказала Сара. – Скорее всего эта дверь была поставлена здесь для того, чтобы у стран, граничащих с Внешней Тьмой, не было непосредственного доступа во Внутренние Покои.

Чант вынул из кобуры револьвер.

– Как бы то ни было, предосторожность не помешает. Будь добр, отодвинь засов, Енох.

Сара тоже взяла винтовку на изготовку, думая о том, верное ли выбрала оружие. Проход был таким узким… Начни они с Чантом стрельбу, в Еноха могла угодить шальная или отрикошетившая пуля. Сара решила целиться как можно правее, чтобы не попасть в Еноха.

Енох ухватился за засов, но сам сдвинуть его с места не сумел. Пришлось Чанту поставить на пол фонарь и помочь старику. Дюйм за дюймом они одолевали неподатливый засов, он отодвигался со стоном, эхом отдававшимся в туннеле за дверью. Сара крепко сжимала винтовку. Кровь стучала у нее в висках. Чант и Енох продолжали сражаться с вековой ржавчиной. Наконец, издав громкий визг, дверь повернулась на петлях.

Из дверного проема с писком и шелестом стремительно вылетели черные тени. Сара почти непроизвольно взвела курок, но не выстрелила, так как Чант стоял слишком близко. В следующее мгновение она догадалась, что это всего-навсего летучие мыши. Сара упала на колени и закрыла лицо ладонями. Стая летучих мышей, испуганно пища, метнулась вверх вдоль лестницы.

– Но как же они могли жить в такой глубине? – изумленно проговорил Чант, после того как летучие мыши скрылись из виду. Сара встала и выпрямилась.

– Хорошо, что я вовремя поняла, что это мыши, и не успела выстрелить. Но я до сих пор вся дрожу.

– Нервы у вас железные, – похвалил ее Енох. – Я бы точно выстрелил. Видимо, в туннеле есть шахта, через которую они могут влетать туда.

Чант поднял фонарь повыше, и из-за двери вылетела еще пара летучих мышей, заставив людей снова пригнуться. Фонарщик, не выпрямляясь, толкнул дверь и открыл ее нараспашку. За ней обнаружился квадратный, восемь на восемь футов, проем, уводящий во тьму. На несколько футов от двери пол был покрыт толстым слоем помета летучих мышей, но дальше было чисто.

– Глубинный Переход, – сказал Чант. Он переступил порог, сжимая в руке револьвер, и негромко добавил: – «Теперь прощайте. Дальний путь мне предстоит. Но почему терзают душу смутные сомненья? Воистину ли вижу я дорогу пред собой, или она – всего лишь наважденье?»

Сара последовала за Чантом, Енох вошел последним. С обратной стороны дверь не запиралась, но Часовщик крепко-накрепко затворил ее. Дверь при этом издала чудовищно громкий лязг.

– Если тут кто-то обитает, неужто они не услышат такого шума?

– Надеюсь, тут никого нет, – негромко отозвалась Сара. – Но похоже, здесь немного теплее. И на том спасибо.

Они пошли вперед, не отставая друг от друга ни на шаг. В свете фонаря, которым Чант освещал дорогу, плясали по полу, стенам и потолку их тени, искажаемые потеками слизи на камнях. Пол в туннеле был неровным. Он то шел на подъем, то, наоборот, на спуск. Впечатление было такое, словно путники шагают по холмам. То и дело под ногами попадались растресканные камни, а то и вывалившиеся из стен или выдавленные из пола. Казалось, в этом туннеле порой происходят землетрясения. Стучали по камню подошвы, и их стук отдавался многоголосым эхом. Стоило кому-то из спутников произнести хоть слово – и оно разлеталось по туннелю сотнями шепотов. Сара вдруг резко остановилась, Чант и Енох тоже.

– Послушайте, – негромко проговорила она, и эхо зловеще зашептало: «Послушайте, послушайте, послушайте».

Когда эхо стихло, Сара наконец поняла, что ей показалось таким необычным. Всю жизнь ее окружали звуки Эвенмера – и в переулках Иннмэн-Пика, и в коридорах Внутренних Покоев. Ни один дом не бывает совсем беззвучен: шипят газовые рожки, поскрипывают лестничные ступени, хлопают двери, но в Глубинном Переходе царила абсолютная тишина. Даже завывание зимней вьюги не могло проникнуть так глубоко под землю, под тонны почвы и камня. Они были здесь совсем одни.

– «Ни зелени листвы, ни света дня, что радовал бы очи, – произнес Чант. – Лишь только вечный сон в объятьях вечной ночи».

Енох кивнул и погладил плечо Сары. Затем все трое продолжили путь. К тому времени, когда решили остановиться на ночлег, ноги у всех ныли от ходьбы по неровному полу. Сара стянула ботинки, растерла пальцы ног и вздохнула. Путники расстелили на камнях походные одеяла и перекусили хлебом, сыром и курагой, сев в кружок около горящего фонаря. Компанию им составляли только собственные тени да камни. И все же в крошечном язычке пламени фонаря и совместной трапезе было что-то уютное, и Сара хоть ненадолго отдохнула душой после немилосердно трудного дня.

– Когда я был молод, – негромко проговорил Чант, – вскоре после того, как я окончил Лэнг-колледж, вспыхнула война между Вествингом и Муммут Кетровианом – та самая, которая теперь зовется Трехлетней Войной. В то время я служил военным врачом в Вествинге. Большая часть сражений происходила на самых нижних этажах Муммута. Там подземелья под подземельями, запутаннейшие лабиринты и туннели вроде этого. «Взор устремив к небесам, как бы ни были ясны они иль туманны, помни о битвах, что в воздухе и под землею кипят непрестанно». Госпиталь должен был расположиться неподалеку от линии фронта, и по нескольку дней мы проводили в кромешной тьме. Как-то раз на нас наткнулись враги. Они и сами не поняли, что это госпиталь, но подвергли нас жестокому обстрелу. До сих пор помню, как кричали тогда раненые. Через некоторое время медикам все же удалось объясниться с муммутскими офицерами, но те не могли остановить кровопролития. Солдаты обезумели от темноты и запаха крови. «Слышу и ныне предсмертные стоны, мольбы о пощаде».

– Поэтому ты и оставил медицину? – спросила Сара.

– Отчасти. Но во время того обстрела в госпитале находился сам тогдашний Хозяин Эвенмера – он был ранен в предыдущем бою. Мне удалось спрятать его от муммутцев, а задача была не из легких. С тех пор мы подружились, и когда умер Фонарщик, он предложил мне эту должность.

– Ты долгожитель, это я знаю, – сказала Сара, – но все-таки ты не так стар, как Енох. Трехлетняя Война была сто лет назад. Чант кивнул.

– В марте мне исполнится сто шестьдесят лет. Из всех слуг в Эвенмере только Часовщику даровано бессмертие, но дворецкие и Фонарщики, как правило, живут по нескольку сотен лет.

– А ты никогда не был женат?

– Во времена моей молодости была одна дама из Гаханджина, которая была мне очень дорога, но ей запретили выйти за меня, поскольку ее отец полагал, что я недостоин его дочери. Я не сдавался. Я был студентом-медиком, я был дерзок, самовлюблен, я клялся ей, что она мне дороже жизни, мне хотелось ради любви оторвать ее от ее семейства. Но она не была сильной женщиной, да и отец ее ни на какие уговоры не поддавался, а я все стоял на своем. Он дал слово, что проклянет и не пустит ее на порог своего дома, если мы поженимся. А я клялся и божился, что умру без нее. Кончилось все тем, что она повесилась на стропилах храма в Тотмэнском аббатстве.

Чант понурил голову, на его лицо легли глубокие тени.

– Я окончил колледж и получил диплом. Во время войны я лучше понял, как драгоценна, как священна жизнь, как может она оборваться в любое мгновение. Я видел несчастья за несчастьями и часто думал о том, чтобы самому уйти из жизни.

– Но не сделал этого, – негромко произнесла Сара.

– Нет. Бывают, миледи, такие времена, когда нужно либо обрести прощение Господа, либо уйти, исчезнуть во плоти или в духе.

На время я покинул Эвенмер и не жил здесь до тех пор, пока Хозяин не призвал меня и не попросил служить ему. Думаю, он догадывался о том, что со мной произошло, а я никак не мог понять, почему столь недостойному человеку было позволено служить Фонарщиком в Эвенмере. Но вскоре я обрел благодать Господню. Я стоял, преклонив колени, и молился под тем самым злосчастным стропилом в Тотмэнском аббатстве. В ту ночь я дал обет служить Богу, Высокому Дому и ближним своим. С того дня я так и живу.

– И тебе не бывало одиноко? – спросила Сара.

– Мы все одиноки, леди Андерсон. Я холостяк, но у меня много друзей в Доме, многие из них гораздо более одиноки, чем я, и я навещаю их во время обходов. И милость Божья не оставляет меня. Большего я не вправе просить.

– У тебя очень важная работа, – кивнула Сара.

– Да, но я не считаю ее наказанием. «О, яркая звезда! Когда бы стал я так же верен, как и ты!» Я бы жил дальше, занимаясь чем угодно, ибо важно все на свете. Порой мне кажется, что любое мое деяние, великое или малое, ведет меня, образно говоря, в Тотмэнское аббатство. Скорее всего так оно и будет.

Они молча завершили трапезу. Сара предложила:

– Давайте дежурить по очереди. Я могу подежурить первой.

– Мы с Чантом постоим в дозоре, – возразил Енох.

– Нет. Нас только трое, и будет нечестно, если вы станете меня баловать. Не спорьте со мной.

– Хорошо, – кивнул Чант. – Когда у вас такой взгляд, сразу ясно, что спорить бесполезно. Но боюсь, придется погасить фонарь, а не то у нас масла не хватит на весь путь.

Сара обвела взглядом подземелье.

– Будет темно хоть глаз выколи, но нам не стоит бояться. Никто не нападет на нас в этом безлюдном туннеле. Сна у меня – ни в одном глазу, поэтому я подежурю первой.

Она вскинула винтовку на плечо и решительно выпятила подбородок.

– Вы нас разбудите, если вам что-нибудь послышится?

– Да вы сами проснетесь. Стоит мне услышать какой-то звук помимо вашего дыхания, и я пальну из винтовки, – сказала Сара и погладила приклад. – Будет погромче будильника.

Фонарь погас. Сгустился мрак, сжал путников, словно огромная рука в черной перчатке. Сара сидела и отчаянно вглядывалась в темноту, напоминая себе о том, что светлее не будет. Она поднесла к глазам руку, вспомнив, что так проверяют, привыкли ли глаза к темноте, и конечно же, руки не разглядела. Ей стало не по себе. «Я словно цепной пес ночью во дворе, – думала она, – у которого единственное оружие – нос и уши». Она с силой втянула воздух тонкими ноздрями. «Пахнет камнями. Придется обойтись ушами. Попробую-ка я их навострить…» В тишине дыхание спутников звучало, как шум завода с паровыми двигателями. Даже собственное дыхание стало казаться Саре оглушительно громким. Она принялась представлять себе, как наполняются воздухом ее легкие, как они затем выбрасывают отработанный воздух, и процесс этот показался ей странным и негармоничным. Вскоре на нее навалилась дремота: бодрствовать в темноте очень трудно. Все казалось таким нереальным… Сара расправила плечи и попробовала читать про себя стихи, но мысли ее разбегались, и она думала о Картере, о Внутренних Покоях, о Комнате с Азалиями, которую она мечтала обустроить по-новому, об отце и о Лизбет. Она вспомнила о том, как видела Лизбет в последний раз, вспомнила и тот день, когда Лизбет играла со щенком на веранде, а они с Картером беседовали. Сара думала о том, не мог ли Картер уже разыскать Лизбет… ведь если бы он разыскал ее, он бы написал об этом в своей записке… Словом, ею владели именно те страхи и те надежды, с которыми любящие думают о тех, кого любят, тогда, когда подспорьем для раздумий служит одно лишь воображение.

Мысли Сары словно уводили ее вдаль и вниз по глубокому туннелю, и вот вдруг она очнулась, рывком выпрямилась, ущипнула себя за лодыжку и снова погрузилась в раздумья. Она гадала, как же ей узнать время окончания ее дозора. Наверное, это должно произойти тогда, когда она поймет, что больше не спать не в силах. И снова она почувствовала, как слипаются веки.

Внезапно сон как рукой сняло, хотя Сара не поняла, что же прогнало дремоту. Сердце ее взволнованно билось, она напряженно прислушалась.

Из глубины туннеля доносился шорох. Он слышался все ближе и ближе. Сара выставила перед собой винтовку, крепко прижала приклад к груди. Да, она очень храбро заверила своих спутников в том, что выстрелит, не задумываясь, как только услышит какой-нибудь посторонний звук, но задача оказалась не столь простой. Прежде всего Сара никак не могла определить, с какого расстояния доносится шорох, поскольку он разносился по туннелю многократным эхом. Издававшее шорох существо – кто бы это ни был, человек или зверь – могло находиться как в пятидесяти футах от стоянки, так и в десяти. А если это существо видело в темноте, как, к примеру, летучая мышь, оно могло и напасть на Сару и ее товарищей, если бы Сара, выстрелив, промахнулась. Сара не решалась стрелять и даже шевелиться из опаски, что разбудит Чанта и Еноха.

Шорох слышался все ближе. Саре уже мерещился громадный медведь. Дальше раздумывать было нельзя. Она в последний раз прислушалась, стараясь определить, откуда доносится шорох, резко вскинула винтовку и выстрелила.

Вспышка при выстреле в такой кромешной темноте показалась ослепительной, однако была слишком краткой и не осветила того, по кому стреляла Сара. Отдачей ее отбросило назад, и, пытаясь выпрямиться, она услышала звериный вопль во мраке и удаляющийся топот. Чант и Енох мгновенно проснулись и вскочили.

Фонарщик быстро зажег фонарь. В круге света никого не было видно. Чант стоял на коленях, держа в одной руке фонарь, в другой – револьвер. Енох, вскочив, обнажил кинжал. Клинок яростно сверкал, смуглое лицо Еноха было подобно лику ассирийского божества. Сара дрожала с головы до ног.

– Вы ранены? – взволнованно спросил Чант.

– Нет, оно ко мне не прикоснулось, – судорожно покачала головой Сара.

Чант встал во весь рост, высоко поднял фонарь и, отойдя футов на шесть от стоянки, осветил пятно крови на камнях. Задумчиво подняв брови, Фонарщик проговорил:

– «Не ты ли чудище сразил могучею рукой? Приди в объятия мои, спаситель и герой!» – Он прошел еще несколько шагов по туннелю, вгляделся по тьму и вернулся. – Не мог ли это быть человек?

– Нет, – покачала головой Сара. – Убегая, эта тварь вопила, как зверь.

Чант кивнул:

– Будем надеяться, что она не вернется.

– Но нам имело бы смысл отойти назад, – сказал Енох, – а не то запах крови привлечет сюда еще кого-нибудь.

– Эта мысль просто-таки окрыляет, – мрачно пошутила Сара. Она встала и подняла с пола свое одеяло. – Не дай Бог, притащится зверюга побольше первого. Часы есть у кого-нибудь?

Енох вынул карманные часы.

– Прошло совсем немного после полуночи. Теперь моя очередь дежурить. Не лучше ли нам оставить фонарь зажженным?

Новую стоянку устроили в двухстах ярдах от прежней дальше по туннелю. Сара улеглась и завернулась в одеяло. Перед тем как закрыть глаза, она долго смотрела на крошечный язычок пламени фонаря. Спала она плохо, но старательно прогоняла от себя сны про страшного зверя, подкрадывающегося к ней в темноте.

Остаток ночи прошел спокойно. Перекусив, снова тронулись в путь. Сара проспала меньше пяти часов и потому чувствовала себя совершенно не отдохнувшей. Однако и оба ее спутника – опытные и закаленные в странствиях люди – вид имели не самый бодрый, из чего Сара заключила, что она не в самом худшем положении, и это ее немного утешило. Вот только она мечтала о чашке горячего чая.

Некоторое время путникам попадались на глаза пятна крови на камнях, но затем кровавый след исчез в сточной трубе поперечником в четыре фута. Таких отверстий потом они видели еще несколько. Путники миновали их в молчании, боясь, что потревожат целую стаю таких тварей, как та, что подкрадывалась к ним среди ночи. Сара размышляла о том, не бывает ли в этом туннеле наводнений.

День миновал без происшествий. На пути странникам попались три ответвления от основного туннеля, но они не стали обращать на них внимания. К вечеру Сара ужасно устала от бесконечного однообразия дороги. Ей приходилось то и дело одергивать себя, но она снова сбивалась и непроизвольно начинала считать камни под ногами. Чант тоже явно подустал, только Енох сохранял хорошее настроение и юмор и непрерывно рассказывал всякие истории, которых предостаточно наслушался за свою немыслимо долгую жизнь. Он говорил о красотах Каркассона, сверкающего под лучами утреннего солнца, о маленькой стране Доримар, где сочные луга питались водами двух рек, о лесах в долине Эрл, родине древних царей, об остроконечных крышах и зеленых домиках Ультара, где закон запрещал убивать кошек, об огромном городе Целефасе на равнине Ут-Наргай за Танарианскими холмами, где тротуары были вымощены ониксом и где шпили башен терялись в облаках. Он рассказывал о древнем Гиперборее, где упражнялись в своем мастерстве древние маги, о доисторическом Посейдонисе, который скрылся под волнами океана, о прекрасном Вандаре, городе, окруженном просторными полями, где племена кенторов пасли огромных коней. Лучшего спутника, чем Енох, трудно было себе представить. Свои истории он научился рассказывать под полной луной древней Арамеи, и когда он говорил, глаза его сверкали раскатистый голос звучал все громче, и в конце концов Чант попросил его говорить потише.

Затем последовали дни, которые не изобиловали приключениями. Туннель тянулся бесконечно, как страшный сон. Путникам не встретилось ни одного зверя. Все дни напролет они шли и шли по туннелю, выложенному красными камнями, а потом Саре всю ночь снилось, что она идет по этому же туннелю, и наконец день и ночь слились в одно непрерывное странствие. Настало четвертое утро пути. Енох уже устал рассказывать истории, а Чант – цитировать стихи. В безмолвии все трое шли вперед под звук собственных шагов. Изредка попадавшийся на глаза ползущий по стене жук стал чудом для глаз, жаждущих хоть какой-то смены изнурительному однообразию. Трещинки или выбоинки в камне хватало для того, чтобы потом еще целый час размышлять о них.

На шестой вечер, когда спутники разделили скудный ужин, Сара сказала:

– Когда мы дойдем до конца этого туннеля, мы все лишимся рассудка.

– В такое время задумаешься о смысле жизни, – вздохнул Енох. – Как часто мы в праздности проживаем день в ожидании дня грядущего? Но как знать? Боль завтрашнего дня может заставить нас горько пожалеть об этом безмолвном туннеле. Таковы уж приключения. Потом, когда их вспоминаешь, вспоминаешь именно тяготы пути.

Сара улыбнулась:

– Жить сегодняшним днем? Наверное, ты прав. Уж конечно, в этом у тебя больше опыта, чем у меня. Но я бы предпочла поскорее покончить с этим приключением и узнать, чем завершится история.

– Согласен, – кивнул Чант. – И мне хочется поскорее вернуться к привычному зажиганию фонарей и к таким путешествиям, в конце которых тебя ждет теплая постель. «Звуки волшебные ночь огласят, стихнут заботы дневные. В путь собираясь, коней снарядят, сложат шатры полевые». Горячая еда и чай – вот это было бы приключение…

– О таком приключении пока мы можем только мечтать, – вздохнула Сара. – Жаль, что камни нельзя жечь, как дрова.

К утру восьмого дня странники подошли к концу Глубинного Перехода – гранитной лестнице, высеченной в стене. Скользкие ступени, узкие, без перил, поднимались вверх и заканчивались неизвестно где. Путники начали подъем. Щеки их обвевали потоки воздуха. Время от времени они останавливались и, тяжело дыша, придерживались за стену. Енох держал наготове меч, Чант – револьвер. Впереди Сары шел Фонарщик, поэтому от ее винтовки сейчас не было никакого толку. Лестница вилась зигзагом от площадки к площадке. После головокружительного получасового восхождения путники подошли к обитой железом двери, точно такой же, как та, открыв которую они попали в туннель. К их величайшей радости, засов был отодвинут, но для того, чтобы открыть дверь, Чанту и Еноху пришлось долго дергать ее изо всех сил. Друг за другом все трое вошли в неосвещенную комнату, в которой не было ничего, кроме стоявшего в самом центре вырезанного из оникса стола. Луч фонаря выхватил из мрака лестницу, ведущую на галерею, и ряд странных приборов.

Как только Чант, Сара и Енох оказались в центре комнаты, дверь за ними с громким лязгом захлопнулась, и с галереи донесся холодный, жестокий голос:

– Бросьте оружие и сдавайтесь. Вы окружены. Бежать бесполезно. Дверь заперта, ее не взорвать и тонной динамита. Объявляю вас пленниками от имени Общества Анархистов.

Хоуп сидел в своем кабинете у камина, укутав шею красным шерстяным шарфом, и читал. Он нервничал и поймал себя на том, что уже несколько раз перечитывает один и тот же абзац. Сара, Енох и Чант ушли больше недели назад. Снегопад неожиданно прекратился, вид за окном уподобился изображенному на картине зимнему пейзажу. В Доме все шло относительно спокойно, хотя время от времени поступали сообщения о том, что некоторые коридоры подвергаются изменениям. Хоуп получил известие, что главный Коридор в Иствинге стал непроходим, и он отправил туда солдат, дабы те разобрались на месте, что там случилось. Но еще больше, чем волнения, Хоупа истерзало одиночество. Вечера он коротал в обществе ректора Уильямса и его супруги, с которыми не так давно свел знакомство.

В данный момент Хоуп изучал толстенный фолиант в красном кожаном переплете под названием «Полные Летописи Эвенмера». Эта книга служила дополнением к более тонкой «Истории Высокого Дома». Хоуп искал все упоминания об анархистах. Выяснилось, что в качестве организации Общество Анархистов существовало чуть меньше двухсот лет и в действительности произошло от Цайтгайстхаймской партии, которая имела значительный вес в течение более чем трех столетий. Хоуп, привыкший работать методично и скрупулезно, мало-помалу подбирался ко временам Войн за Желтую Комнату. Одолев общий очерк войн, он перевернул страницу и обнаружил между двумя следующими засохшего мертвого мотылька. На этих страницах излагался длинный список офицеров, воевавших на стороне анархистов. Хоуп стряхнул мотылька на пол и был уже готов продолжить чтение, когда в глаза ему бросилась фамилия, которую до этого мгновения закрывал злосчастный мотылек.

Сердце Хоупа часто забилось, щеки вспыхнули от волнения. Пару мгновений он даже дышать не мог. Затем, вне себя от ужаса, он захлопнул книгу, вскочил с кресла и поспешил в библиотеку. Он бежал так быстро, как только мог, хотя ноги у него от долгого сидения в кресле затекли.

На бегу распахнув настежь тяжелые двери, Хоуп промчался между доломитовыми колоннами и диванами и бросился к стеллажам. Через пять минут он обнаружил две ссылки, подтвердившие его худшие опасения.

К нему робко подошел мальчик-паж, заметивший, как дворецкий пробежал по прихожей.

– Могу ли я чем-то помочь вам, сэр?

– Помочь? – рассеянно отозвался Хоуп. – Не уверен, что теперь хоть кто-то может нам помочь! Мне нужно немедленно поговорить с капитаном Глисом. Позови самого быстроногого гонца. Дело чрезвычайной срочности! Нужно как можно скорее отправить войско по следам Чанта, Еноха и леди Андерсон. Нас предали.

Хоуп снова устремил взгляд на список офицеров-анархистов. На середине страницы, где перечислялся четвертый полк второй бригады, значился лейтенант Говард Макмертри.