Стилл ДаниэлаВсе только хорошее (Том 1)

Даниэла СТИЛ

ВСЕ ТОЛЬКО ХОРОШЕЕ

ТОМ 1

Анонс

Все складывается удачно в жизни преуспевающего бизнесмена Берни Фаина: стремительная карьера, счастливый брак, очаровательные дети. Но один поворот неумолимого колеса судьбы - и все бесповоротно меняется. Берни не сразу находит в себе силы вернуться в привычный жизненный круг, но все-таки он начинает новый раунд борьбы за счастье. Всего себя он отдает работе и воспитанию детей и оказывается вознагражденным: любовь возвращает Берни радость и полноту жизни.

Глава 1

Добраться до перекрестка Лексингтон-авеню и Шестьдесят третьей улицы было непросто. Ветер выл, заметая снегом машины, стоявшие у обочин. Сдавшиеся автобусы, сошедшиеся замерзшими динозаврами в районе Двадцать третьей, время от времени отваживались покинуть стадо, неуклюже двигаясь по дорожкам, оставленным снегоочистителями, подбирая редких путников, что, размахивая руками, вырывались из теплых парадных, скользили по тротуарам, пробираясь через сугробы, и наконец забирались в автобус - глаза влажные, лица красные, а у Берни так и вовсе - вся борода в льдинках.

О такси и речи быть не могло. Простояв на Семьдесят девятой улице минут пятнадцать, Берни направился в южном направлении. Он частенько ходил на работу пешком. Идти всего ничего - восемнадцать кварталов: Мэдисон-авеню, Парк-авеню, а потом по Лексингтон-авеню направо. Он прошел четыре квартала и решил, что на таком ветру гулять все-таки не стоит, тем более что какой-то сердобольный швейцар позволил ему дожидаться автобуса в вестибюле, что Берни и сделал. Таких смельчаков, как он, было немного, здравомыслящая публика почла за лучшее остаться дома, решив, что в такую погоду ни о какой работе речь идти не может. Берни нисколько не сомневался, что пусто будет и в магазине. Однако он был не из тех, кто любит сидеть дома, предаваясь безделью или тупо глядя в телевизор.

Никто не заставлял его целыми днями пропадать на работе. Он проводил на ней шесть дней в неделю, появляясь там и тогда, когда от него этого не требовалось, как было, скажем, сегодня. Просто Берни любил магазин. Восемь этажей "Вольфа" делали его жизнь осмысленной. Этот год был очень важным. Они представляли семь новых серий, четыре из которых велись лучшими европейскими модельерами, - американские магазины готовой одежды ожидало очередное изменение моды. Именно об этом он думал, глядя из окна автобуса на занесенные снегом улицы. Он не видел ни сугробов, ни людей, бегущих к автобусу, ни того, во что они одеты. Его внутреннему взору представлялись весенние коллекции, виденные им в ноябре в Париже, Риме и Милане, ему вспоминались блистательные манекенщицы, выплывавшие на подиум дорогими куклами. Он лишний раз порадовался тому, что решил пойти на работу. Ему хотелось взглянуть на манекенщиц, подготовленных к большому показу, который должен был состояться на следующей неделе. Он принимал участие в обсуждении моделей, теперь же хотел увериться в том, что и манекенщицы подобраны правильно. Бернарду Фаину нравилась любая работа - от проведения калькуляций и покупки тканей до подбора моделей и утверждения формы пригласительных билетов, рассылавшихся почетным клиентам. Это были части единого целого. Здесь все имело значение. В каком-то смысле работа у "Вольфа" мало чем отличалась от работы в таких компаниях, как "Юнайтед Стейтс стил" или, скажем, "Кодак". Они торговали неким продуктом, точнее, неким набором продуктов, специфика которого определяла специфику работы.

Скажи ему кто-нибудь пятнадцать лет назад, в ту пору, когда он играл в футбол за команду Мичиганского университета, что его будут волновать такие вещи, как нижнее белье манекенщиц и проблемы показа ночных рубашек, он бы долго смеялся или, скорее, дал бы обидчику по зубам. Теперь это казалось ему смешным; сидя на восьмом этаже в своем огромном офисе, Берни порой вспоминал о прошлом, и оно неизменно вызывало в нем улыбку. В течение первых двух лет, проведенных им в Мичигане, его интересовало буквально все, затем он избрал себе нишей русскую литературу. Достоевский был героем первого семестра его юниората, соперничать с ним мог только Толстой, которому, в свою очередь, почти не уступала Шила Борден. Шилу он встретил в первом русском классе, куда его привело стремление научиться читать русских классиков в подлиннике, ибо читать их в переводе означало не знать их. Он прошел интенсивный курс языка по Берлицу и теперь мог спросить по-русски где находится почта или, скажем, уборная, как ему найти свой поезд и так далее, при этом акцент Берни крайне изумлял его учителя. И все же первый класс русского согрел ему душу. То же произошло и с Шилой Борден. Она сидела в первом ряду, прямые черные волосы романтично (так казалось Берни) ниспадали до пояса, тело ее было упруго и гибко. В русский класс ее привела любовь к балету. Она танцует с пяти лет, сказала она Берни во время первого их разговора, понять же балет, не поняв русских, - невозможно. Она была слабонервной, впечатлительной и наивной, но тело ее, эта поэма соразмерности и грации, очаровало Берни, когда на следующий день он увидел Шилу танцующей.

Она родилась в Хартфорде, штат Коннектикут; отец ее работал на банк, что, по мнению Шилы, было уделом плебеев. Она мечтала о жизни, исполненной терзаний: мать в инвалидной коляске.., больной туберкулезом отец, умерший вскоре после ее рождения... Познакомься они годом раньше, Берни смеялся бы над ней. Теперь, когда ему было двадцать, он относился к ней крайне серьезно, ведь она, помимо прочего, была потрясающей танцовщицей. Стоило ему приехать домой на каникулы, он тут же заявил об этом матери.

- Она еврейка? - спросила мать, как только услышала имя Шилы. Это имя казалось ей скорее ирландским, фамилия же и вовсе звучала устрашающе Борден. Конечно, Борден могло быть производным от Бордмане или Берковича, что было хоть и низко, но все же приемлемо. С подобными вопросами мать приставала к Берни едва ли не с детства и уж, во всяком случае, еще до того, как его стали интересовать девушки. Она интересовалась всеми его знакомыми. "Он еврей?.. А она? Ты не знаешь девичьей фамилии его матери? Бармицва он отмечал?.. Так чем, говоришь, занимается его отец? Но разве она не еврейка?" Казалось, евреями были все. По крайней мере, все знакомые Файнов. Родители хотели отправить его в Колумбийский или даже в Нью-йоркский университет. Нужно как-то переключиться, говорили они. Мать пыталась настоять на этом, но он сумел-таки отбить все ее атаки и поехал не куда-нибудь, а в Мичиганский университет. Он был спасен! Он оказался в Царстве Свободы, населенном сотнями голубоглазых блондинок, никогда не слышавших ни о фаршированной рыбе, ни о кнышах и понятия не имевших о том, когда именно бывает еврейская Пасха. Скарсдейлские девицы, по которым сходила с ума его мамаша, к тому времени успели изрядно поднадоесть ему, и поэтому переезду он был рад вдвойне. Он хотел чего-то нового, неизведанного, может быть, даже запретного. Олицетворением всего этого была Шила, поражавшая его своими черными как смоль косами и огромными черными глазами. Она приносила книги неведомых ему русских писателей, и они читали их вместе - в переводе, разумеется. Во время каникул Берни пытался обсуждать эти книги с родителями, но тема эта их ничуть не интересовала.

- Твоя бабушка была русской. Если уж ты так хотел изучать русский, тебе нужно было учиться у нее.

- Это разные вещи. К тому же она говорила только на идиш...

Здесь Берни обычно замолкал. Что он ненавидел, так это спорить с ними. Мать могла спорить о чем угодно. Спор был основой ее жизни, ее величайшей радостью, ее любимым развлечением.

- Нельзя говорить о покойных неуважительно!

- Разве я говорю неуважительно? Просто я сказал, что она постоянно говорила на идиш...

- Она умела говорить и на прекрасном русском! И вообще - зачем тебе это? Надо посещать научные классы... Сегодня в этой стране нужно изучать.., экономику.

Она хотела, чтобы Берни стал доктором, как отец, или, на худой конец, адвокатом. Его отец был хирургом-отоларингологом, одним из известнейших специалистов в своей области. Никогда, даже в детстве, Берни не хотелось последовать примеру отца, хотя он очень любил его.

Врачом он становиться не хотел, что бы там ни говорила ему мать.

- Русский? Кто, кроме коммунистов, говорит на русском? Разве что твоя Шила Борден...

Берни в отчаянии посмотрел на мать. Она все еще выглядела интересной. Ему никогда не приходилось краснеть из-за того, что с ней или с отцом что-то было не так. Его отец, высокий, сухощавый седовласый человек, обычно казался рассеянным, взгляд его темных глаз был устремлен в никуда. Он любил свою работу и постоянно думал о своих пациентах. И все же Берни знал: отец готов помочь ему в любую минуту. От матери Берни унаследовал зеленые глаза. Мать вот уже много лет красила волосы в белый цвет, носивший название "осеннее солнце", который очень шел ей. Она следила за своей фигурой и носила внешне неприметные, но дорогие наряды. Синие костюмы и черные платья, которые она покупала в "Лорде", "Тейлоре" и "Саксе", влетали ей в копеечку.

- А для чего русский этой девчушке? Где живут ее родители?

- В Коннектикуте.

- Коннектикут большой.

Берни так и подмывало спросить мать о том, не собирается ли она к ним в гости. Однако он сдержался.

- Хартфорд. Разве это имеет значение?

- Не груби, Бернард.

Мать держала себя подчеркнуто официально. Он сложил салфетку и отодвинулся вместе со стулом. Обед с матерью всегда оборачивался коликами в желудке.

- Куда это ты? Тебя никто не отпускал.

Словно ему пять лет. Порой он ненавидел свой дом и одновременно стыдился этого чувства и тогда ненавидел мать, повинную и в том, и в другом.

- Мне нужно позаниматься.

- Слава богу, ты больше не играешь в футбол. Так было всегда. Сказать напоследок что-нибудь эдакое, против чего нельзя протестовать. Тут же хочется повернуться к ней и сказать, что он, мол, вернулся в команду или.., что он изучает балетные па вместе с Шилой... Так, чтобы позлить ее...

- Решение еще не окончательное, мама.

Руфь Фаин пронзила его взглядом.

- Поговори об этом с отцом.

Отец всегда знал, что ему следует делать. Мать наконец смогла поговорить с ним. "Если Берни снова захочет играть в футбол, ты предложишь ему новую машину..." Знай об этом Берни, он поднял бы дикий скандал и действительно тут же вернулся бы в команду. Противно, когда тебя пытаются подкупить. Противно смотреть на то, как она пытается помыкать тобой, считая тебя своей собственностью, пусть отец с ней и не согласен... Быть единственным ребенком очень непросто. Когда он вернулся в Энн-Арбор и увиделся с Шилой, она не стала спорить с ним. Каникулы оказались непростым временем и для нее. Встретиться им так и не удалось, хотя Хартфорд находился отнюдь не на краю света. Шила была поздним ребенком, и родители лелеяли ее как могли. Каждый раз, когда она покидала дом, они страшно волновались, боясь, что их дочь могут обидеть, ограбить или, того хуже, изнасиловать. Она могла оступиться, встретить не того человека, выбрать не тот факультет и так далее. Перспектива ее учебы в Мичиганском университете ужасала их, однако Шила смогла-таки настоять на своем. С родителями разговаривать она умела. Что ее донимало, так это их постоянное присутствие. Берни она понимала, как никто. После того как пасхальные каникулы закончились, Берни и Шила разработали хитроумный план. Они должны были встретиться в Европе и провести там по меньшей мере месяц. О том, что они путешествуют вдвоем, родители не должны были знать. Так оно у вышло.

Они дарили друг другу Венецию, Париж и Рим, и это было прекрасно. Когда, нагие, лежали они на пустынном пляже Искьи, Берни, любуясь черными как смоль локонами Шилы, думал о том, что никогда не встречал девушки красивее ее. Он уже подумывал и о том, чтобы предложить ей руку и сердце, хотя считал, что с предложением спешить не стоит. Он мечтал обручиться с ней на Рождество, а жениться где-нибудь в июне... Тем временем они побывали в Англии и Ирландии и вернулись домой - теперь уже вместе - на самолете, летевшем из Лондона.

Отец, как обычно, был на операции. Мать же встречала его, хотя он и просил ее не делать этого. В новом бежевом костюме от Бена Цукермана, с прической, которая, по ее мнению, приличествовала обстоятельствам, мать выглядела куда моложе своих лет. В душе Берни родилось нечто вроде сыновьей благодарности, но тут мать заметила его спутницу.

- Это еще кто?!

- Это Шила Борден, мама.

Госпожа Фаин тут же впала в полуобморочное состояние.

- Так вы, выходит, путешествовали вместе? - Денег они ему давали столько, чтобы он мог провести в Европе месяц-другой. Ему исполнился двадцать один. И деньги, и поездка были подарком ко дню рождения. - Вы.., вы так бесстыдно путешествовали вместе?

Берни был готов сгореть от стыда. Шила же вела себя так, словно ничего особенного не произошло - она все так же мило улыбалась.

- Все в порядке, Берни... Не волнуйся... Мне ведь нужно на пригородный - до Хартфорда...

Она улыбнулась еще раз, взяла в руки дорожную сумку и тут же исчезла, даже не успев попрощаться. Мать уже вытирала платочком глаза.

- Мама, пожалуйста...

- Как ты мог нас обмануть?!

- Я вас не обманывал. Я тебе говорил по телефону - я встретил там друзей.

Лицо его стало красным, он был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть своей матери.

- Это ты называешь друзьями?

Ему вдруг вспомнились пляжи, парки, берега рек, комнаты крошечных отелей - все те места, где они были вместе... С этим мать уже ничего не могла сделать, что бы она ни говорила. Он сердито посмотрел на нее:

- Она мой ближайший друг!

Он схватил свою сумку и быстрым шагом вышел из здания аэропорта. Ему не нужно было оборачиваться, но он обернулся. Мать стояла на том же месте, теперь она плакала открыто. Берни вернулся и извинился перед ней, за что впоследствии не раз корил себя.

Осенью, когда вновь начались занятия, их роман продолжился. В праздник Благодарения он отправился в Хартфорд, чтобы познакомиться с родителями Шилы. Последние были сдержанны, но вежливы. Очевидно, их поразило что-то такое, о чем Шила предпочитала не говорить. Когда они летели назад, Берни спросил:

- Их смутило, что я еврей?

Он был заинтригован. Неужели ее родители могут быть такими же сумасшедшими, как и его мать? Нет, это было невозможно. С Руфью Фаин сравниться не мог никто.

- Нет.

Шила рассеянно улыбнулась и, достав из сумочки сигарету с марихуаной, закурила. Они сидели в последнем ряду самолета, летевшего в Мичиган.

- Они просто ничего такого не ждали. Мне никогда не приходило в голову говорить с ними о тебе.

Ему нравилось это ее свойство. Для нее не существовало никаких проблем. Он покурил травку вместе с ней, после чего Шила тщательно затушила сигарету и положила окурок в конверт, лежавший в ее сумочке.

- Они нашли тебя очень милым.

- Я тоже нашел их очень милыми.

Он солгал. На самом деле он нашел их чрезвычайно занудными и поразился тому, что мать Шилы напрочь лишена вкуса. Все это время они говорили о погоде, мировых новостях и более ни о чем. Жить так - значит жить в вакууме, комментируя то, что происходит с другими... Шила совершенно не походила на своих родителей. То же самое она сказала о Берни, попутно назвав его мать истеричкой, против чего он возражать не стал.

- Они на вручение дипломов не приедут?

- Ты что - издеваешься? - засмеялась Шила. - Мать как об этом подумает, так сразу в слезы.

Он все еще думал жениться на ней, хотя по-прежнему не говорил об этом вслух. В День святого Валентина он сразил ее своим подарком - маленьким колечком с алмазом, купленным им на деньги, доставшиеся ему от покойных бабушки с дедушкой. В крохотном, идеальной огранки солитере было всего два карата, но он был безупречен. В день покупки кольца у Берни от возбуждения даже защемило в груди. Он привлек Шилу к себе, поцеловал ее в губы и небрежно бросил красную шкатулку ей на колени.

- Посмотри - подходит оно тебе или нет. Шила решила, что это какая-то шутка, и смеялась до тех пор, пока не открыла шкатулку. Разинув от изумления рот, она вдруг разрыдалась, после чего молча швырнула шкатулку назад и так же молча вышла из комнаты. Он продолжал изумляться странности такого поведения до самого ее возвращения. Своя комната была и у Шилы, но обычно она жила у Берни - здесь было два стола, да и вообще как-то попросторней. Вернувшись в комнату, Шила уселась на стол Берни и, открыв шкатулку, пробормотала:

- Как ты мог это сделать?

Он так и не мог понять ее. Может быть, она считает, что кольцо ей велико?

- О чем ты? Я хочу жениться на тебе. Он приблизился к Шиле, нежно глядя ей в глаза, но она тут же отскочила в сторону.

- Я думала, ты все понимаешь... Все это время так думала...

- Объясни, что ты хочешь этим сказать!

- Я думала, что мы общаемся, как равный с равным.

- Так оно и есть. Но как это связано с тем, что происходит?

- Нам не нужен брак... Все это ненужная рухлядь, дань традиции... Она посмотрела на него с таким отвращением, что ему стало как-то не по себе. - Все, что нам нужно, это то, чем мы обладаем ныне. Когда это есть это есть. Когда этого нет - этого нет. Понимаешь?

Подобное Берни слышал от нее впервые. Он никак не мог понять, что же могло произойти.

- И сколько же это может длиться?

- День... Неделю... - Она пожала плечами. - Какая разница? Какое это может иметь значение? Кольцо с алмазом здесь не поможет.

- Ну что ж, тогда прошу прощения. - Внезапно озлившись, он захлопнул шкатулку и швырнул ее в один из ящиков стола. - Прошу прощения за то, что поступил как истый буржуа. Все Скарсдейл, понимаешь...

Она взглянула на него так, будто видела впервые.

- Я и понятия не имела, что ты придаешь этому такое значение. - Шила озадаченно смотрела на него, словно пытаясь припомнить его имя. - Я думала, ты все понимаешь как надо... - Она уселась на диван. Берни подошел к окну и, вздохнув, повернулся к ней.

- Нет. Сказать честно? Я вообще ничего не понимаю. Мы спим друг с другом вот уже год. По сути, мы живем вместе, и в Европе в прошлом году мы тоже были вместе. Как по-твоему - что это? Случайная связь?

Сам он относился к этому иначе, пусть ему и" был всего двадцать один год.

- Ой, давай только не будем оперировать устаревшими категориями.

Она встала с дивана и потянулась, всем своим видом показывая, что изнывает от скуки. Берни заметил, что на ней нет бюстгальтера, и понял, что может простить ей все.

- Может быть, я поспешил? - Он с надеждой смотрел на Шилу, чувствуя непреодолимое влечение к ней и одновременно презирая себя за это. - Может, должно пройти какое-то время?

Она отрицательно покачала головой и без обычного поцелуя направилась к двери.

- Чего я никогда не хотела, так это выходить замуж, Берни. Это не для меня. После того, как мы получим дипломы, я отправлюсь в Калифорнию... Хочу немного развеяться.

Он вдруг представил Шилу.., в коммуне хиппи.

- Что значит "развеяться"? Вечно же так жить не будешь.

Улыбнувшись, она пожала плечами.

- И тем не менее сейчас я хочу именно этого. - Взгляды их встретились. - В любом случае, за колечко спасибо.

Она еле слышно прикрыла за собой дверь, оставив его в темной комнате наедине с самим собой. А ведь он так любил ее... По крайней мере, сам он в этом ни минуты не сомневался. На что он никогда не обращал внимания, так это на ее манеру выказывать полнейшее равнодушие к чувствам других. Он вспомнил, как она разговаривала со своими родителями. Ей было глубоко безразлично, что они думают или чувствуют, поэтому она искренне удивлялась тому, что он, Берни, звонит старикам или перед поездкой домой покупает подарок матери. В день рождения Шилы он послал ей цветы, и она подняла его на смех - он вспомнил об этом только сейчас. Может быть, ей плевать на всех, в том числе и на него? Она просто развлекается, делает то, что ей нравится. До этой самой минуты все в их отношениях устраивало ее, когда же он подарил ей обручальное кольцо, она вдруг испугалась. Он лежал в темноте, думая о ней... Сердце его обратилось в камень.

С той поры все пошло как-то наперекосяк. Она стала заниматься в группе расширения сознания, где то и дело проходили коллективные обсуждения ее отношений с Берни. Возвращаясь домой, она едва ли не ежеминутно корила Берни за его ценности и его цели. Теперь ей не нравилось и то, как он говорит с нею.

- Не надо говорить со мной как с ребенком! Черт возьми, я ведь женщина! Вся эта твоя бравада гроша ломаного не стоит! Сплошная показуха! Я такая же сообразительная, как ты, и оценки у меня не хуже твоих - понял? Одного-единственного органа не хватает, чтобы стать такой же, как ты, - ну и что из того?

Он ужаснулся еще больше, когда Шила оставила балет. Она продолжала заниматься русским, но теперь больше всего на свете ее занимала личность Че Гевары. Она ходила в огромных походных ботинках и покупала тряпки в армейской лавке. Больше всего ей нравилось щеголять в надетой на голое тело мужской нижней рубахе, через которую просвечивали ее темные соски. Берни поймал себя на том, что ему стало неудобно ходить по улицам рядом с нею.

- Ты это серьезно? - спросила она изумленно, когда он сообщил ей о своем желании пойти на выпускной вечер, пусть тот и был старомодным дурацким действом. Память о нем следовало сберечь для других времен - этот его аргумент подействовал, и Шила решила пойти вместе с ним. В канун вечера она появилась в его комнате одетой в солдатскую робу, из-под которой виднелась драная красная майка. Ее грубые, под стать армейским, ботинки были выкрашены золотой краской. Шила, смеясь, называла их "своими новыми бальными туфельками". Сам Берни был одет в белый смокинг, купленный отцом в "Брукс бразерс", который как нельзя лучше шел к его рыжеватым волосам, зеленым глазам и смугловатому от легкого загара лицу. Шила же выглядела достаточно нелепо.

- Тем ребятам, которые относятся к этому делу серьезно, твой вид покажется оскорбительным. Если уж туда идти, то надо и одеваться соответственно.

- Бога ради, оставь ты эти свои разговоры. - Она плюхнулась на диван, всем своим видом выражая презрение. - Ты стал похожим на лорда Фаунтлероя. Надо бы рассказать об этом нашей группе. Интересно, что они об этом скажут.

- Плевать я хотел на твою группу!

Впервые за все время общения с Шилой он потерял контроль над собой. Она лежала на диване, покачивая своими золотыми ботинками и изумленно взирая на него.

- Оторви свой зад от дивана и пойди переоденься!

- Да пошел ты...

- Я серьезно, Шила. В этой одежде ты туда не пойдешь.

- А вот возьму и пойду.

- Нет, не пойдешь.

- Тогда и ты не пойдешь.

Он на мгновение застыл, но тут же решительно направился к двери.

- Нет. Я все же пойду. Но пойду один.

- Счастливо.

Она сделала ему ручкой, и он вне себя от ярости вышел из комнаты. Танцевать ему на вечере было не с кем, он торчал в зале разве что из принципа. Вечер был окончательно испорчен. Нечто подобное случилось и на церемонии вручения дипломов, в довершение всего свидетельницей происходившего там стала мать Берни. После того как Шила поднялась на сцену и ей вручили диплом, она повернулась к залу и обратилась к собравшимся с краткой речью о том, как бессмысленны символические установления истэблишмента в мире, где права женщин попираются. Посему она не может не протестовать против шовинизма, царящего в Мичиганском университете. После этого на глазах пораженной публики она разорвала свой диплом, отчего Берни едва не заплакал. Что он мог сказать матери теперь? С Шилой говорить тоже было не о чем, это он понял тем же вечером, когда они стали собирать вещи. О чувствах, испытанных им в зале, лучше было молчать, он мог наговорить лишнего. Она молча доставала из ящиков свои вещи. Этим вечером его родители ужинали с друзьями в отеле, он собирался присоединиться к ним утром, чтобы отметить факт окончания университета, после чего все они должны были вернуться в Нью-Йорк. Он печально посмотрел на Шилу. Последние полтора года казались прожитыми зря. Вот уже несколько недель они с Шилой не могли найти общего языка. Но он никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что у них все кончено, хотя одновременно с этим собирался прокатиться по Европе совсем не с ней, а с родителями. Берни никак не мог понять - как она, такая страстная в постели, умудряется быть такой бесчувственной во всем остальном. Эта странность поражала его с первого дня их знакомства. Впрочем, он слишком любил ее для того, чтобы обращать внимание на подобные вещи... Первой молчание нарушила Шила:

- Завтра вечером я улетаю в Калифорнию. Берни поражение замер.

- Разве твои родители.., не хотят увидеть тебя? Она улыбнулась и бросила в дорожную сумку связку носков.

- Ясное дело, хотят. Она пожала плечиками, и ему вдруг захотелось влепить ей пощечину. Он ведь действительно любил ее.., хотел жениться на ней.., она же все это время думала только о себе. Большего эгоцентрика, чем она, встречать ему еще не доводилось.

- Я куплю билет без места до Лос-Анджелеса, а оттуда автостопом доберусь до Сан-Франциско.

- А что потом?

- Откуда я знаю!

Шила посмотрела на него так, будто они только что познакомились и не были ни друзьями, ни любовниками. Вот уже два года она была чем-то главным в его жизни, и по этой причине Берни чувствовал себя полнейшим идиотом. Он потратил на нее два года своей жизни!

- Почему бы тебе не приехать в Сан-Франциско после того, как ты вернешься из Европы? Было бы неплохо встретиться с тобою там...

Неплохо... И это после двух лет!

- Не знаю. - Впервые за все это время он улыбнулся, хотя его глаза оставались такими же грустными. - Я буду искать работу.

Он знал, что для Шилы подобных проблем не существует. Родители поздравили ее с окончанием университета, подарив ей кругленькую сумму в двадцать тысяч долларов наличными, которые она почему-то рвать не стала. Этих денег хватило бы на то, чтобы прожить в Калифорнии несколько лет. Он же так затянул вопрос со своим трудоустройством опять-таки из-за нее - он не знал ее планов. Теперь он чувствовал себя дураком вдвойне. Ему хотелось одного: найти работу преподавателя русской литературы в одной из школ Новой Англии. Он выслал ряд предложений и теперь ждал ответов.

- Берни, разве не глупо отдаваться в лапы истэблишмента? Исполнять ненавистную работу ради денег, которые тебе особенно не нужны?

- Это тебе не нужны. Родители не собираются содержать меня до скончания века.

- Мои тоже! - хмыкнула Шила в ответ.

- Хочешь подыскать себе работу на Западном побережье?

- Со временем.

- И что же ты собираешься делать? Демонстрировать вот это?

Кивком головы Берни указал на подрезанные, с бахромой, джинсы и огромные ботинки. Шиле это явно не понравилось.

- Когда-нибудь ты станешь таким же, как твои родители. - Хуже этого она не знала ничего. Застегнув сумку, Шила протянула ему руку:

- Ну что, Берни... Пока?

"Как странно..." - подумалось ему.

- Что? После двух этих лет?! - На глаза навернулись слезы, но ему было уже все равно. - Я до сих пор не могу в это поверить. Мы могли пожениться... У нас могли быть дети...

Шила покачала головой:

- В наши планы это не входило.

- Скажи мне, что в них входило, Шила? Позаниматься парочку лет любовью - так? Я любил тебя, пусть сейчас в это и трудно поверить!

Теперь он искренне не понимал, что же могло привлечь его в ней тогда. На сей раз его мать не ошиблась.

- Наверное... Наверное, я тебя тоже любила... Ее губы внезапно задрожали. Она подбежала к Берни, и он обнял ее. Так, обнявшись, они и стояли посреди пустой комнаты, что некогда была их домом. И он, и она плакали.

- Ты прости меня, Берни... Просто все стало другим... Он согласно закивал:

- Я знаю. Ты здесь ни при чем... Это не твоя вина... Голос его стал хриплым. Если во всем повинна не она, то кто же? Он поцеловал ее, и она подняла на него глаза.

- Если сможешь, приезжай в Сан-Франциско.

- Я постараюсь.

Этого, естественно, не произошло. Следующие три года Шила провела в коммуне, расположившейся близ Стинсон-Бич, о чем Берни узнал лишь из присланной ею рождественской открытки, к которой была приложена ее фотография. Они жили возле самого моря в старом школьном автобусе девятеро взрослых и шестеро детей. Двое детей было и у нее самой. К тому времени, когда Берни получил эту весточку. Шила и все с нею связанное его уже нисколько не интересовали. Он был весьма благодарен матери за то, что та никогда не вспоминала о Шиле, мать же, в свою очередь, была крайне рада тому, что эта наглая девица наконец-таки отстала от ее сына.

Она была первой любовью Берни, мечты же умирают не вдруг... Европа помогла ему развеяться. Он встречался с великим множеством девушек и в Париже, и в Лондоне, и на юге Франции. Его чрезвычайно изумляло то, что путешествие с родителями выходило таким веселым.

В Берлине он встретил троих ребят из университета - они развлекались как могли, зная о том, что в скором времени им предстоит вернуться в реальный мир. Двое из них изучали юриспруденцию, третий готовился к свадьбе, которая должна была состояться осенью, - этот гулял, что называется, в последний раз. Впрочем, такая спешка со свадьбой была продиктована желанием избежать призыва в армию. Последнего Берни мог не опасаться, хотя это обстоятельство несколько смущало его. В детстве он перенес астму, и отец документально засвидетельствовал сей факт. На призывном пункте Берни была присвоена классификация "4-Ф", которая могла показаться его сверстникам едва ли не чем-то постыдным. Но, как говорится, нет худа без добра. Берни мог забыть о службе в армии. К несчастью, все школы, в которые он обращался с предложением, отказали ему, мотивируя отказ тем, что Берни не имеет магистерской степени. Он решил пройти ряд курсов в Колумбийском университете, ибо наличие степени означало бы автоматическое трудоустройство. Но до этого он должен был как-то существовать в течение целого года.

Он жил дома, и мать издевалась над ним, как могла. Знакомые же его и товарищи все, как один, разъехались. Кто-то попал в армию, кто-то уехал учиться, кто-то получил работу в другом городе. Поддавшись минутному отчаянию, он вдруг решил поработать в дни предрождественской суматохи в магазине "Вольф" и не стал возражать, когда его направили в мужской отдел, где он должен был торговать обувью. Все лучше, чем сидеть дома, - так считал Берни. К тому же ему всегда нравился этот магазин. Большое красивое здание, приятные запахи, хорошо одетые люди, стильные продавцы, замечательные своей обходительностью. В дни рождественской давки здесь было поспокойнее, чем в других местах. Некогда "Вольф" был одним из главных законодателей моды, до какой-то степени он сохранял свои позиции и тогда, когда в нем появился Берни, пусть "Вольфу" и недоставало шика "Блумингдейла", находившегося на расстоянии трех кварталов.

Берни совершенно искренне пытался убедить клиентов в том, что магазин способен создать серьезную конкуренцию "Блумингдейлу", на что клиенты обычно отвечали улыбками. "Вольфу" это было не по силам. Так считал клиент. Но Пол Берман, владелец магазина, считал иначе. Докладная Бернарда крайне заинтересовала его. Покупателю, который пришел с жалобой на продавца из мужского отдела, он пообещал выгнать Берни в два счета, хотя подлинные намерения Пола Бермана были совершенно иными. Он давно искал молодого человека с интересными идеями. Пол Берман не единожды приглашал Берни на обед, каждый раз поражаясь в нем забавной смеси дерзкой напористости и какой-то изысканной утонченности. Узнав, что Берни собирается преподавать русскую литературу и по этой причине посещает по вечерам Колумбийский университет, Берман долго смеялся.

- Да на это же надо потратить чертову уйму времени! Последнее замечание несколько шокировало Берни, хотя Берман в общем-то нравился ему. Внешне спокойный и элегантный, он был хватким бизнесменом, внимательно прислушивающимся ко всем возможным мнениям. Бергман приходился легендарному Вольфу родным внуком.

- Русская литература - это моя специализация, сэр, - почтительно произнес Берни.

- Надо было идти в школу бизнеса. Берни улыбнулся:

- Вы считаете так же, как моя мама.

- А кем работает твой отец?

- Он - врач. Хирург-отоларинголог. Лично я всегда ненавидел медицину. Мне от одной мысли обо всех этих делах становится дурно.

Берман согласно закивал. Он прекрасно понимал Берни.

- У меня шурин доктор. Меня тоже от этого мутит. - Он нахмурился и посмотрел в глаза Бернарду Фаину. - Ну, а ты сам? Чем ты собираешься заниматься в этой жизни?

Берни говорил все как есть. Он чувствовал, что иначе нельзя. Дела магазина были небезразличны ему, иначе бы он не написал докладную, приведшую его сюда. Он любил "Вольф". Это было совершенно замечательное место. Он мог проработать здесь какое-то время, но настоящее его призвание заключалось в ином...

- В будущем году я уже буду иметь степень. Это позволит мне получить работу в каком-нибудь закрытом учебном заведении.

Он заулыбался и от этого стал выглядеть еще моложе. Его наивность трогала, по крайней мере, Полу Берману она пришлась по душе.

- А ты не боишься, что прежде тебя в армию заграбастают?

Берни назвал свой квалификационный разряд.

- Ну, парень! Даты прямо счастливчик! Все эти вьетнамские дела, того и гляди, вот-вот обернутся большими неприятностями. Вспомни, что там с французами произошло. Все потеряли! Нам то же самое грозить будет, если вовремя не остановимся.

Берни согласился.

- Слушай, почему бы тебе не оставить свои вечерние занятия?

- И что тогда?

- Я хочу кое-что предложить. Весь следующий год ты проведешь в магазине. Мы попробуем поднатаскать тебя в самых разных сферах, чтобы ты почувствовал вкус к этой работе, и тогда, если, конечно, ты будешь достоин этого и будешь иметь на то желание, отправим тебя в школу бизнеса. Одновременно ты будешь иметь возможность практиковаться на работе. Как тебе это нравится?

Никогда и никому они не предлагали ничего подобного, но уж очень ему понравился этот парень с широко раскрытыми честными зелеными глазами и интеллигентным лицом. Не какой-нибудь там смазливый мальчик, но привлекательный молодой человек с открытым добрым лицом. Берни было предложено подумать над этим день-другой, да только чересчур не обольщаться и излишне не пугаться. Решение ему предстояло принять по-настоящему серьезное. Ему не очень-то хотелось учиться в школе бизнеса, трудно было расставаться и с мечтой о тихой школе в каком-нибудь сонном городишке, где не слышали ни о Толстом, ни о Достоевском... Впрочем, это была только мечта, не более... Сейчас она не казалась ему такой уж сладостной.

В ту же ночь Берни переговорил с родителями. Поражен был даже его отец. Перед Берни открывались замечательные перспективы. Год стажировки в магазине мог позволить ему определиться в своем отношении к "Вольфу". При этом решение считалось чем-то само собой разумеющимся - отец поздравлял сына с успехом, мать интересовалась тем, сколько детей у Бермана.., есть ли у него дочери.., и так далее. Она уже представляла себе своего сына женатым на одной из них!

- Оставь его, Руфь!

Отец увел ее, и она в конце концов успокоилась. Уже на следующий день Берни дал ответ мистеру Берману. Тот был чрезвычайно рад его решению и тут же посоветовал Берни подать заявления сразу в несколько школ бизнеса. Он назвал Колумбийский и Нью-Йоркский университеты, поскольку те находились в городе, а также Уортон и Гарвард, поскольку те были именно тем, чем они были. Результаты должны были стать известны еще не скоро, пока же ему нужно было поднапрячься.

Год стажировки пролетел незаметно. Он был принят в три школы бизнеса. Отказ пришел только из Уортона, при этом говорилось, что он может быть принят туда через год, что его, конечно же, не устраивало. Он остановил выбор на Колумбийском университете и приступил к занятиям, работая в магазине по несколько часов в неделю. Он стремился познакомиться с деятельностью самого разного рода, но вскоре понял, что больше всего его интересуют вопросы, связанные с моделированием мужской одежды. Первая его работа, посвященная этой теме, не только получила высокие оценки, но и имела некое практическое воплощение: Берман позволил ему немного поэкспериментировать. Успешно закончив школу бизнеса, Берни с полгода работал в магазине, затем вновь занялся мужской, а впоследствии и женской одеждой. С его подачи в магазине появилась масса нововведений. Со времени поступления в "Вольф" прошло пять лет. Все шло как нельзя лучше, но тут... В один прекрасный весенний денек Пол Берман вызвал Берни к себе и объявил ему, что его на два года переводят в Чикаго. Это прозвучало для Берни как гром среди ясного неба.

- Но почему?

Чикаго для него ничем не отличался от Сибири. Он совершенно не хотел куда-то ехать. Он любил Нью-Йорк и прекрасно справлялся со своей работой.

- Во-первых, ты знаком со Средним Западом. - Берман вздохнул и закурил сигару. - Во-вторых, ты нужен нам там. Дела у нашей фирмы идут не так хорошо, как бы нам того хотелось. Нашим чикагским коллегам нужно придать некий импульс, и этим импульсом станешь ты!

Он, улыбаясь, посмотрел на своего юного друга. Берман относился к нему с уважением, и Берни надеялся сыграть на этом, но у него так ничего и не вышло. Берман настоял на своем, и через два месяца Берни улетел в Чикаго, а еще через год стал управляющим, что задержало его еще на два года, хотя самому Берни этого, естественно, не хотелось. Город вгонял его в тоску, а уж погода - и подавно.

Родители часто навещали его, явно считая, что их сыну есть чем гордиться. Быть в тридцать лет управляющим чикагского "Вольфа" - достижение немалое, им мог тяготиться только такой чудак, как Берни. Домой он вернулся в тридцать один год. По этому случаю мать закатила настоящий пир, а Берман позволил ему обзавестись собственной визиткой. Тем не менее с предложением Берни поднять уровень женской моды Берман соглашаться не спешил. Берни хотел представить разом дюжину направлений высокой моды, вернув "Вольфу" славу всеамериканского законодателя.

- Ты знаешь, во что нам обойдутся эти твои платьица? Берман казался расстроенным, Берни же продолжал улыбаться.

- Да. Но для нас могут сделать небольшую скидку. На деле-то одежда будет классом пониже.

- В любом случае стоить она будет практически столько же! Кто придет к нам за такими платьями?

С одной стороны, Берман был поражен безрассудностью Берни, с другой он был явно заинтригован.

- Я думаю, у нас от посетителей отбоя не будет. Пол. Особенно в таких городах, как Чикаго, Бостон, Вашингтон и даже Лос-Анджелес, где нет всех этих нью-йоркских магазинов. Мы - а не кто-то другой - будем для них Парижем и Миланом!

- Ох, не оказаться бы нам в богадельне... Берман был уже не столь категоричным - Берни почувствовал это мгновенно. Идея казалась заманчивой. Перейти к продаже по-настоящему дорогих товаров, продавать платья за пять, шесть, семь тысяч долларов, продолжая торговать готовой одеждой, модели которой, однако, должны разрабатываться лучшими модельерами, - вот в чем она состояла.

- Нам не нужно покупать все! Зачем брать лишнее? Мы устроим показ работ каждого модельера, и женщины сами выберут, что им больше нравится. Это оправдано и экономически!

Берман боялся пошелохнуться. Идея действительно была замечательной.

- Возможно, Бернард, ты и прав...

- Тем не менее начать надо с перестройки здания. Надо, чтобы демонстрационный зал выглядел по-европейски.

На обсуждение идеи у них ушел не один час. Когда же круг стоявших перед ними задач был очерчен и разговор подошел к концу, Берман удивленно покачал головой. За последние годы Бернард серьезно вырос. Он превратился в зрелого, уверенного в себе человека, отличающегося здравостью суждений в сферах, имеющих отношение к бизнесу. Он и выглядел теперь как взрослый Берман поспешил сказать ему об этом, указывая на бородку, которую Берни отпустил еще в Чикаго. Ему был тридцать один год. Всего лишь тридцать один.

- И как это ты все смог продумать! - Мужчины обменялись улыбками. Оба были в прекрасном настроении. "Вольф" должен стать иным. - И с чего же ты хочешь начать?

- На этой неделе я переговорю с архитекторами - пусть они представят вам свои предложения. После этого я хочу слетать в Париж. Надо понять, как к этой идее отнесутся модельеры.

- Думаешь, откажутся? Берни нахмурился, но решительно замотал головой:

- Не должны. Они могут на этом хорошо подзаработать.

Берни не ошибся. Модельеры отказываться не стали. Они тут же уловили суть идеи и без лишних слов заключили с Берни контракты. Всего их было двадцать. Берни ехал в Париж, не слишком-то надеясь на успех своего предприятия, когда же через три недели он вернулся в Нью-Йорк, он чувствовал себя победителем. На подготовку новой программы должно было уйти девять месяцев, фантастическая же серия показов, на которых дамы могли заказать себе осенние гардеробы, начиналась в июне. Для дам все это мало чем отличалось от поездки в Париж к тамошним знаменитостям. Все должно было начаться с приема, во время которого Берни планировал провести головокружительный показ, где были бы представлены все модельеры. Этот непродажный показ должен был стать своеобразной затравкой, предваряющей серию рабочих показов. Все манекенщицы и все модельеры, кроме троих, выписывались из Парижа. Берни с головой ушел в работу. Теперь он был первым вице-президентом фирмы. Ему было всего тридцать два.

Никому из присутствовавших на первом торжественном показе еще никогда не доводилось видеть ничего столь прекрасного. Наряды были просто потрясающими - аудитория непрестанно ахала, охала и разражалась аплодисментами. Все чувствовали, что здесь, в этом зале, творится история моды. Берни чудесным образом удалось увязать четкие законы торговли и прихотливость изменчивой моды в единое целое. Он чувствовал моду нутром. "Вольф" разом оставил позади все магазины Нью-Йорка и Америки. Берни сидел на самом последнем ряду, вполглаза наблюдая за происходящим на сцене и в зале и чувствуя себя едва ли не властелином мира. Мимо проплыл счастливый Пол Берман. В те дни счастливы были все. Берни успокоился и, расслабившись, стал следить за манекенщицами, демонстрировавшими вечерние платья. Его вниманием завладела хрупкая блондинка - прекрасное, похожее на кошечку создание с точеными чертами лица и огромными голубыми глазами. Казалось, она не идет, а парит... Берни ожил и с появлением каждой новой коллекции начинал искать глазами блондинку, зная, что показ рано или поздно закончится и она исчезнет навеки.

Когда действо закончилось, он, однако, не отправился в свой кабинет, а, с минуту помедлив, скользнул за кулисы, с тем чтобы поздравить заведующую отделом, француженку, которая прежде работала у Диора.

- Прекрасная работа, Марианна.

Он улыбнулся ей, она же ответила ему голодным призывным взглядом. Ей было далеко за сорок, одета она была безупречно - вкус никогда не подводил ее. Стоило Марианне появиться в "Вольфе", как она тут же положила глаз на Берни.

- Показ прошел неплохо... Ты согласен с этим, Бернард?

Она произнесла его имя на французский манер. Она влекла к себе и в то же время казалась совершенно холодной. Пламя и лед... Впрочем, Берни смотрел совсем не на нее. Мимо пробегали девушки в синих джинсах и простеньких повседневных нарядах, меж ними метались продавщицы, собиравшие драгоценные платья, чтобы посетители могли заказать желаемое, - словом, все шло своим чередом. И тут Бернард увидел блондинку - та держала в руках свадебное платье, в котором выходила в конце показа.

- Марианна, что это за девушка? Она из наших или мы нанимали ее на стороне?

Марианна проследила за его взглядом, сразу почувствовав, что вопрос задан неспроста. Девушке было не больше двадцати одного, и она была прехорошенькая.

- Время от времени она с нами сотрудничает. Она француженка.

Больше можно было ничего не говорить. Девушка посмотрела на Бернарда, затем перевела взгляд на Марианну и направилась прямо к ним. Она спросила по-французски, что ей делать с платьем, и Марианна стала объяснять ей, кому его надо отдать. Все это время Берни смотрел на блондинку едва ли не разинув рот. Заведующая отделом тут же сообразила, что от нее требуется.

Она представила Берни девушке, сказав не только о его должности, но и о том, что новая концепция изобретена им. Ей страшно не хотелось делать этого, но у нее не было выбора. Обычно равнодушные глаза Берни внезапно ожили. Она знала, что ему нравятся девушки, но серьезных увлечений у него нет и не было, по крайней мере так говорили в магазине. Если в товаре он ценил качество, то в женщинах скорее количество, или, как говорят в торговле, "объем". Теперь, кажется, этому пришел конец...

Ее звали Изабель Мартен, и ей было двадцать четыре года. Она выросла на юге Франции и в восемнадцать лет приехала в Париж. Сначала Изабель работала у Сен-Лорана, затем перешла к Живанши. Она идеально подходила для своей роли и пользовалась в Париже грандиозным успехом. Поэтому она нисколько не удивилась, когда ей предложили поехать в Штаты. Здесь, в Нью-Йорке, она прожила уже четыре года. Единственное, чего Берни не мог понять, так это того, почему он не встречался с Изабель раньше.

- Обычно я работаю с фотографами, мсье Фаин. - Ее акцент совершенно очаровал его. - Когда же я услышала о вашем шоу...

Она улыбнулась так, что теперь ради нее он был готов на все. И тут он вспомнил, где видел это лицо. Это были обложки журналов - "Вог", "Базар" и прочие - просто в жизни она была куда красивее. Манекенщицы редко работают как в зале, так и с фотографами, Изабель же это удавалось - и удавалось с блеском. Берни стал рассыпаться в похвалах:

- Это было удивительно! Совершенно замечательно, мисс.., ммм.., мисс...

Он совершенно не помнил ее имени.

- Изабель, - напомнила блондинка, улыбнувшись.

Он тут же предложил ей провести вечер в "Каравелле". Все посетители смотрели только на нее. После этого они пошли танцевать в "Рафлз". Он боялся потерять, боялся отпустить ее. Наверное, впервые в жизни он по-настоящему потерял голову. Броня, в которую Берни одел себя после ухода Шилы, растаяла в руках Изабель как воск. Ее волосы были почти белыми, и, что поразительно, это был естественный их цвет. Она казалась Берни самым красивым существом на всем белом свете, и с этим трудно было не согласиться.

Лето этого года они провели в Истгемптоне. Он снял небольшой домик, и каждый уик-энд Изабель приезжала к нему. Оказавшись в Штатах, она тут же увлеклась известным фотографом, работавшим в журналах мод, через пару лет место фотографа занял земельный магнат. Однако с появлением Берни обо всех остальных мужчинах Изабель словно забыла. Это было волшебное время: он брал ее с собой повсюду, она участвовала в показах и позировала для фотографа, он танцевал с ней до утра...

Однажды Берни пригласил на обед мать. Тогда же, за обедом, та спросила его:

- Ты не думаешь, что для тебя она.., дороговата? ;

- Что ты хочешь этим сказать?

- Да она же из этих новоявленных штучек! Как ты будешь выходить из положения?

- Ты герой где угодно, но только не в своем родном городе - так, кажется, говорят? Должен признаться, не очень-то это вдохновляет.

Его восхищал синий костюм от Диора, в который была одета мать. Он купил его во время своей последней поездки за границу. На матери костюм сидел великолепно. Говорить же с ней об Изабель ему не хотелось. Он не знакомил и не собирался знакомить с Изабель своих родителей. Встреча двух этих миров не привела бы ни к чему хорошему, хотя отцу - Берни в этом не сомневался - Изабель должна была понравиться. Она понравилась бы любому мужчине.

- Скажи хотя бы, какая она?

Мать, как это бывало и всегда, не сдавалась.

- Она очень приятная девушка, мама.

Мать усмехнулась:

- Надо выражаться точнее. Она, вне всяких сомнений, красавица.

Фотографии Изабель она видела буквально всюду, она любила говорить о ней со своими подругами. Например, у парикмахера - "вы видите эту девушку?., нет, нет - на обложке.., ее постоянно видят с моим сыном..."

- Ты что - любишь ее?

Мать спросила об этом без тени смущения, Берни же вдруг замялся. Он не был готов к такому вопросу, хотя безумно любил Изабель. Уж слишком памятным оказался для него Мичиган... Ему вспомнилось обручальное кольцо, подаренное им Шиле в День святого Валентина, которое она швырнула ему в лицо... Его планы, его мечты... То, как она ушла из его жизни, унося в своей дорожной сумке его сердце... Оказаться в таком же положении еще раз ему ох как не хотелось, и потому он всеми силами пытался защитить себя. Впрочем, Изабель Мартен была исключением...

- Мы очень дружны.

Ничего другого в голову Берни не пришло. Мать изумленно уставилась на него.

- Надеюсь, вас связывают не только дружеские отношения?

Глядя на мать, можно было подумать, что она подозревает сына в гомосексуальных наклонностях. Берни рассмеялся:

- Ну хорошо... Не только дружеские... Но это не означает, что мы собираемся пожениться. Все понятно? Теперь довольна? Тогда скажи - что мы будем заказывать?

Он заказал бифштекс для себя и рыбное филе для матери. Все остальное время они говорили исключительно о его работе. Они стали почти друзьями, хотя он виделся с родителями куда реже, чем после своего возвращения в Нью-Йорк. Свободного времени у него практически не было, с появлением же в его жизни Изабель времени этого не стало вообще.

Осенью Берни отправился в деловую поездку по Европе в сопровождении Изабель - куда бы они ни приезжали, их появление тут же становилось сенсацией. Они были неразлучны. Перед Рождеством Изабель переехала к Берни, и тому не оставалось ничего иного, как познакомить ее со своими родителями, хотя этого визита в Скарсдейл он по понятным причинам опасался. С его родителями Изабель вела себя крайне любезно, но откровенничать с ними явно не хотела. И вообще, ей вряд ли хотелось встречаться с ними вновь - она не скрывала этого от Берни.

- Мы так редко бываем одни...

Она мило надула губки. Более изысканной женщины Берни видеть не доводилось - порой он просто застывал, глядя, как она красит свое лицо, сушит волосы или идет со своей папкой под мышкой. Она словно гипнотизировала - хотелось смотреть на нее до бесконечности.

После той памятной встречи мать чувствовала себя подавленной. Изабель обладала странным качеством: люди, хоть как-то соприкасавшиеся с ней, казались себе до смешного жалкими. Единственным исключением был сам Берни, чувствовавший себя с ней настоящим мужчиной. Их отношения строились скорее на страсти, чем на любви. Они могли заниматься любовью всюду - в ванне, под душем, на полу, на заднем сиденье его автомобиля. Однажды они было занялись тем же в кабине лифта, но вовремя опомнились, сообразив, что двери вот-вот должны открыться. Весной он вновь взял ее во Францию, затем они снова поехали в Истгемптон, но на сей раз круг их знакомых был куда шире. Во время одной из вечеринок, проходивших на пляже в Коге, вниманием Изабель завладел некий кинорежиссер. На следующий же день Берни потерял Изабель. После непродолжительных поисков он, однако, обнаружил ее: Изабель занималась любовью с режиссером из Голливуда, и происходило это на палубе стоявшей неподалеку от берега яхты. Берни прослезился и поспешил прочь, испытывая невероятное смятение. Изабель была для него не просто любовницей, он действительно любил ее...

- Понимаешь, Бернар, мне как-то не хочется провести остаток жизни в клетке... Я должна иметь возможность.., летать...

Все это он уже слышал в другой жизни. Там были походные ботинки и дорожная сумка, здесь - платье от Пуччи, туфельки от Шанель и чемодан от Луи Вюиттона.

- Под клеткой ты имеешь в виду меня?

Он смотрел на нее холодно. Он не собирался прощать ей все на свете. Его угнетала та легкость, с которой Изабель отдалась другому мужчине; скорее всего нечто подобное происходило и прежде, просто он ни о чем не догадывался.

- Мой хороший, какая ж ты клетка? Ты просто замечательный человек... Но понимаешь, когда люди живут вдвоем.., и живут долго...

С тех пор как она переехала к нему, прошло едва ли восемь месяцев.

- Боюсь, что наши отношения я оценивал не правильно, - пробормотал Берни.

Она кивнула и улыбнулась своей обворожительной улыбкой.

- Совершенно верно, Бернар. - И тут же ножом в сердце:

- Я хочу поехать в Калифорнию. - Она ничего не скрывала. - Дик хочет сделать на студии пару проб. Если бы мне удалось сняться у него, я была бы очень рада.

Она говорила с тем же акцентом, который некогда растопил его сердце.

- Все с тобой понятно. - Берни закурил, что бывало крайне редко. - Ты никогда об этом со мной не говорила.

Сказанное имело смысл. Такое личико грех не показывать в кино. Обложек журналов для нее мало.

- Зачем бы я говорила об этом с тобой?

- Ну да! Ты ведь что-то могла поиметь и от "Вольфа". Эти слова звучали подло, и он тут же пожалел о том, что произнес их вслух. Сильнее всего его задевало, что она больше не нуждается в нем.

- Прости, Изабель... - Он стоял посреди комнаты, глядя на нее сквозь дымную завесу. - И все же я бы на твоем месте не спешил.

Просить ее о чем-то было бессмысленно. Для себя она уже все решила.

- На той неделе я еду в Лос-Анджелес.

Он кивнул и направился к окну, за которым виднелось море. С минуту помолчав, он вновь повернулся к Изабель и, горько усмехнувшись, сказал:

- Прямо какое-то заколдованное место. Рано или поздно все они отправляются на Запад.

Он вновь вспомнил Шилу. Когда-то, давным-давно, он рассказывал о ней Изабель.

- Может, в конце концов и меня туда занесет? Изабель улыбнулась:

- Ты принадлежишь Нью-Йорку, Бернар. Ты живешь тем, чем живет этот город.

Берни грустно покачал головой:

- А вот тебе этого мало... Их взгляды встретились.

- Понимаешь... Это не ты... Дело вовсе не в тебе... Если бы я искала что-то.., серьезное, если бы я хотела выйти замуж... Ты бы очень меня устроил. Правда.

- Я никогда не предлагал тебе ничего подобного. И все же рано или поздно так должно было случиться - это понимали оба. Просто он не мог иначе, таким уж он был человеком, пусть порой о том и жалел. Был бы он посвободней.., поразвязней.., умел бы он снимать фильмы...

- Я себя в этой роли не представляю, Бернар. Понимаешь?

Еще бы! Она представляла себя только в роли кинозвезды. Через три дня после того, как они вернулись в Нью-Йорк из Истгемптона, Изабель уехала со своим режиссером. Она уложила свои вещи куда аккуратней, чем это сделала Шила, не забыв прихватить при этом и те замечательные платья, что подарил ей Берни. Она доверху набила свои чемоданы от Луи Вюиттона и напоследок оставила ему записку. Четыре тысячи долларов наличными, которые Берни прятал в ящике стола, она тоже взяла с собой, написав, что "занимает их и надеется, что он поймет все как надо". Съемки прошли успешно, и уже через год Изабель появилась на экранах. К этому времени Берни было уже наплевать на нее. И не только на нее. Женщин у него хватало. Манекенщицы, секретарши, администраторы, миланская стюардесса, актриса, политик... Но все это было так - как бы между прочим. Сердце его вновь обратилось в камень.

Когда кто-то заводил речь об Изабель, Берни чувствовал себя круглым идиотом. Та, конечно же, не вернула ему ни денег, ни часов "Пиаже", пропажи которых он сразу не заметил. Она не прислала ему и рождественской открытки. Изабель использовала Берни и сменила его на другого мужчину, то же самое наверняка произошло и с его предшественниками. В Голливуде она тоже не теряла времени зря: снявшись в первом фильме, тут же нашла себе режиссера поименитей. Изабель Мартен могла пойти далеко, в этом Берни не сомневался. Родители вскоре поняли, что говорить с ним о ней не стоит: после какой-то неосторожно произнесенной ими фразы он покинул Скарсдейл вне себя от ярости и вернулся туда только через два месяца. Тема эта с той поры была запретной.

Он пришел в себя только через полтора года после исчезновения Изабель. В женщинах недостатка не было, дела шли прекрасно, магазин процветал. Проснувшись и увидев бушующий за окном буран, Берни все-таки решил отправиться на работу. Он хотел поговорить с Полом Берманом о летних планах магазина и разобраться с текущими делами. Ему в голову пришло несколько замечательных идей. Берни, одетый в тяжелое английское пальто и русскую меховую шапку, сошел на углу Шестьдесят третьей улицы и поспешил нырнуть в здание магазина. Оказавшись в торговом зале, он гордо огляделся. Он был женат на "Вольфе", иных привязанностей у него не было. Берни вошел в лифт и, нажав кнопку восьмого этажа, принялся отряхивать пальто от снега.

- Доброе утро, господин Фаин, - сказал чей-то голос за мгновение до того, как двери закрылись. Берни улыбнулся и прикрыл глаза, обдумывая свой разговор с Полом. Если бы он знал, какой сюрприз тот готовит ему!

Глава 2

Пол Берман стоял у окна, задумчиво глядя на снежные вихри и думая о том, что эту ночь ему тоже придется провести в городе. В любом случае вернуться в Коннектикут теперь было невозможно. Прошлую ночь он провел в "Пьере", жене же пообещал ни в коем случае не завалиться в снег.

- Ну и денек. В магазине кто-нибудь есть? Пола больше всего на свете поражали объемы выручки в ненастные дни. Для него оставалось загадкой, как люди могут тратить такие деньги.

Берни утвердительно кивнул:

- Посетителей, на удивление, много. Мы открыли два киоска, где продают чай, кофе и какао. Надо же хоть как-то вознаградить этих людей.

- Они пришли не случайно. Как приятно совершать покупки, когда в магазине практически нет людей. Лично мне это нравится.

Мужчины обменялись улыбками. Они были дружны вот уже двенадцать лет, и Бернард никогда не забывал, что всей своей карьерой он обязан Полу. Именно Пол направил его в школу бизнеса и открыл перед ним все двери "Вольфа". Более того, он доверял Берни и относился к нему как к сыну, тем более что своих детей у Бермана не было. Пол предложил Берни сигару.

- Что ты думаешь о делах нашего магазина? В такие дни только и делать, что разговаривать. Берни улыбнулся. Время от времени они с Полом устраивали такие неформальные обсуждения, в ходе которых родилось немало здравых идей, нашедших воплощение в нынешнем "Вольфе". Скажем, решение нанять нового руководителя в отдел моды возникло в ходе такого же разговора. Эта женщина, которую они сманили из "Сакса", уже успела принести магазину немалую прибыль.

- Я думаю, мы полностью контролируем ситуацию. А ты как считаешь, Пол?

Тот рассеянно кивнул, не зная, как лучше начать этот разговор. В любом случае от него было не уйти...

- Согласен. Именно по этой причине и у правления, и у меня возникла мысль о том, что мы должны совершить какой-то нестандартный ход.

- Да?

Берни занервничал. Пол Берман поминал правление лишь тогда, когда речь шла о чем-то действительно серьезном.

- Ты ведь знаешь, что в июне в Сан-Франциско должен открыться наш магазин, верно?

До июня оставалось еще добрых пять месяцев, и строительство шло полным ходом. Пол и Берни бывали на стройке уже несколько раз - пока все шло по плану.

- Возникает вопрос - кто же его может возглавить? Берни с облегчением вздохнул. Еще минуту назад он полагал, что Пол собирается говорить о нем. Он знал, что Пол очень рассчитывает на Сан-Франциско. Денег у тамошней публики хоть пруд пруди. Женщины покупают дорогущие образчики высокой моды так, словно это какие-нибудь крендели. Вне всяких сомнений, "Вольфу" следовало появиться и там. К тому времени они успели неплохо окопаться в Лос-Анджелесе, теперь можно было двинуть и на север.

- Думаю, Джейн Уилсон была бы там на месте, да только боюсь, она не захочет уезжать из Нью-Йорка.

Пол Берман нахмурился. Задача была куда более сложной, чем он полагал вначале.

- Не думаю, что она справится с такой задачей. Ей недостанет сил. Новому магазину нужен энергичный, хваткий хозяин, способный принимать самостоятельные решения и вырабатывать нестандартные идеи. Уилсон больше подходит для своей нынешней работы.

- Ну что ж, тогда придется начать все сначала. Что, если мы найдем кого-то на стороне? Скажем, в другом магазине?

Пришло время нанести решающий удар. Тянуть было нельзя. Пол посмотрел Берни в глаза.

- Мы хотим, чтобы это был ты, Бернард. Берни побледнел. Этого не может быть, наверное, Пол шутит... Боже... Он ведь свое уже отработал. Разве мало было тех трех лет в Чикаго?

- Пол, я не могу... Я не стану!.. Сан-Франциско! - Берни был в полуобморочном состоянии. - Но почему именно я?

- Потому, что ты обладаешь всеми названными качествами. Ты нужен нам там! Сколько бы мы ни искали, мы не найдем специалиста, равного тебе. Место же это для нас крайне важно. Ты понимаешь это и сам. Грандиозный рынок очень чуткий, элитарный, модный... Малейшего просчета вначале достаточно для того, чтобы проиграть всю эту партию. Берни, - Пол посмотрел на него едва ли не заискивающе, - Берни, ты должен нас выручить.

- Но, Пол... Сан-Франциско-то вон он где! А как быть с моей нынешней работой?

Он совершенно не хотел уезжать из Нью-Йорка, ему здесь нравилось все, и прежде всего работа. Конечно, подводить Пола он был не вправе, но ведь всему же есть предел!

- Будешь летать туда-сюда. А твои обязанности я возьму на себя можешь не беспокоиться. Ты нужнее там.

- И на какой же срок вы меня туда посылаете?

- На год. Может, на два.

А может, и на двадцать два. Берни боялся именно этого.

- То же самое я слышал перед тем, как поехать в Чикаго. Но тогда я был помоложе... Я свое отработал и больше не желаю жить в захолустье... Там мне нечего делать. Сам город, конечно же, красив, но это такая ужасная провинция!

- Можешь развлекать себя в Лос-Анджелесе. Делай все, что угодно, главное - привыкни к тамошней жизни... И послушай... Будь у нас другой кандидат, я бы не заводил этого разговора, но у нас действительно никого нет. И еще - у нас уже не осталось времени на поиски. Нужно присутствовать при окончании строительства, подготовиться к открытию, разобраться с рекламой... - Он нетерпеливо взмахнул рукой. - Я могу не продолжать, ты и сам прекрасно понимаешь. Это огромная ответственность, Бернард. Совершенно новый магазин, уступающий разве что этому.

Предмет его гордости. Но при чем здесь он, Берни? Берни тяжело вздохнул. Увы, утро оказалось не таким уж и добрым, он уже начинал жалеть, что пришел на службу. Впрочем, это ничего не меняло. Пол своих решений не отменял никогда.

- Мне нужно немного подумать.

- Пожалуйста.

Их глаза вновь встретились. На сей раз выражение глаз Берни насторожило Пола.

- Если я буду знать, что проведу там не больше года, все будет выглядеть не так драматично.

Он печально улыбнулся. Естественно, Пол не мог обещать ему этого. Сначала магазин нужно было подготовить к передаче в чьи-то руки, затем передать - все это требовало немалого времени. Для того чтобы открыть новый магазин и поднять его на ноги, нужно два-три года нежно лелеять его. Такая перспектива Берни не устраивала. Как не устраивала его и жизнь в Сан-Франциско.

Пол Берман поднялся из-за стола.

- Ты, конечно, подумай. Я же хочу, чтобы ты знал мою позицию. Рисковать Берни, что бы там ни говорил совет директоров, он был не вправе. - Я очень дорожу тобой.

Было понятно, что Пол говорит совершенно искренне. Берни доверчиво улыбнулся:

- Моя же позиция состоит в следующем - никогда и ни за что не подводить тебя.

- Значит, решение в любом случае будет верным. -Пол Берман протянул Бернарду руку, и они обменялись рукопожатиями. - Подумай об этом хорошенько.

- Я иначе не могу, ты же знаешь.

Вернувшись в свой кабинет, он запер дверь и уставился в окно. Чувство было такое, словно по нему проехались трактором. Представить, что он живет в Сан-Франциско, было решительно невозможно. Он слишком любил Нью-Йорк. Открывать новый магазин, каким бы элитарным и совершенным он ни был, дело крайне неблагодарное. Тем более что это будет происходить не в Нью-Йорке. Несмотря на бураны, и грязь, и нестерпимую июльскую жару, он очень любил этот город. Картинные уютные городки на берегу моря никогда не влекли его. Берни усмехнулся, вспомнив вдруг о Шиле. Это скорее в ее вкусе. Теперь ему остается одно - купить походные ботинки... Берни погрузился в мрачные думы. Зазвонил телефон. Это была мать.

- Что с тобой, Бернард?

- Ничего, мам. День был тяжелый.

- Ты не заболел?

Он прикрыл глаза и попытался придать голосу большую живость.

- Нет. Все в порядке. Как у вас с папой?

- Скверно. Умерла госпожа Гудман. Ты ее помнишь? Когда ты был малышкой, она для тебя булочки пекла.

Миссис Гудман уже и тогда была старой, прошло же с той поры тридцать лет. Стало быть, смерть ее не была такой уж неожиданностью. Мать вновь вернулась к прежней теме:

- Так что же с тобой стряслось?

- Все в полном порядке, мама. Я же сказал.

- Мне не нравится твой голос. Ты кажешься подавленным и усталым.

- День выдался трудный. - Он сказал это сквозь зубы, терзаясь мыслью о том, что его вновь ссылаю? - в Сибирь. - Не обращай внимания. Лучше скажи мы будем устраивать обед по случаю вашего юбилея? Куда бы ты хотела пойти?

- Даже не знаю. Папа хотел бы, чтобы ты приехал к нам. Берни знал, что это не правда. Отец предпочитал бывать на людях, ему хотелось как-то развеяться после напряженной работы. Кто любил сидеть дома, так это мать.

- Как тебе "21"? Или ты предпочитаешь что-нибудь французское? "Берег басков"? Может, "Лягушка"?

- Ладно, - сказала мать с облегчением. - "21".

- Отлично. Для начала часиков в семь вы заедете ко мне - мы немного выпьем. А в "21" отправимся к восьми.

- Ты будешь с девушкой?

В голосе матери звучала обида. Можно было подумать, что его повсюду сопровождают девушки.

- С чего это вдруг?

- Как это с чего? Ты никогда не знакомишь нас со своими подружками. Может быть, ты нас стыдишься?

- Конечно же, нет, мама. Слушай, мне пора идти. Увидимся на той неделе. В семь у меня.

Берни знал, что мать перезвонит еще раза четыре с тем, чтобы узнать, не изменились ли у него планы, заказан ли столик, будет ли с ним девушка или нет и так далее.

- Да, папе привет передай.

- Ты бы ему хоть иногда позванивал...

Он повесил трубку и улыбнулся. Интересно, был бы он похож на нее, имей он детей? Впрочем, это ему пока не грозило. С год назад одна из его пассий было решила, что у нее будет ребенок, но вскоре стало понятно, что она ошиблась. На этом все и кончилось. Берни никогда не задумывался о подобных вещах: во-первых, ему было некогда, во-вторых, он считал, что ребенок должен быть плодом любви, а не чего-то иного. В этом смысле он оставался идеалистом, кандидаток же на роль матери рядом не было... Он сидел, глядя на кружение снежинок и с грустью думая о том, что скоро ему придется оставить привычную жизнь. Покидая магазин, Берни едва не расплакался. Ночь была морозной и ясной, ветер стих. Он решил не дожидаться автобуса и направился прямиком на Мэдисон-авеню, поглядывая время от времени на залитые светом витрины магазинов. Город казался сказочным - кто-то катался на лыжах, кто-то играл в снежки, беззвучно проплывали мимо редкие машины... К тому времени, когда он добрался до своего дома и вошел в кабину лифта, настроение у него уже было совсем другим. Да, уезжать из Нью-Йорка было безумием, но что он мог сделать? Увольняться с работы Берни не собирался, и это означало, что у него попросту нет иного выхода.

Глава 3

Мать изумленно уставилась на него, тут же забыв о супе. Можно было подумать, что он собирался сделать что-то экстравагантное - присоединиться к колонии нудистов или сменить пол.

- Куда ты едешь? Они тебя уволили или только понизили в должности?

- Ни то и ни другое, мама. Они хотят, чтобы я стал управляющим в нашем новом магазине в Сан-Франциско. Для нас это второе по важности место после Нью-Йорка.

Он говорил ей все это лишь для того, чтобы убедить в чем-то самого себя. Через два дня после разговора с Полом Берни дал ему ответ, и с этих пор он был мрачным как туча. Они сделали феноменальную прибавку к его жалованью, а Берман лишний раз напомнил ему, что в один прекрасный день он, Берни, станет управлять всем "Вольфом" и произойти это может уже по возвращении его из Сан-Франциско или несколько позже. Берни был очень благодарен ему, но свыкнуться с мыслью о том, что скоро ему придется уехать, было крайне сложно. Он решил сохранить квартиру, сдав ее на год-другой, - в Сан-Франциско он застревать не собирался. Берни уже сказал Полу, что постарается уладить все дела за год. В ответ он не услышал ничего конкретного, но Берни и так знал, что его возвращения здесь будут ждать с нетерпением. Он мог продержаться и все восемнадцать месяцев, если того будут требовать интересы дела. Срок мог оказаться и большим, но матери Берни об этом решил не говорить.

- Но почему именно в Сан-Франциско? Там же кругом хиппи. Они разве носят одежду? Он улыбнулся:

- Представь себе. И даже очень дорогую. Можешь приехать и посмотреть. - Он вновь улыбнулся, глядя на родителей. - Хотите приехать на открытие?

У матери был такой вид, будто ее пригласили на похороны.

- Возможно. Когда оно состоится?

- В июне.

Он знал, что в это время они свободны. В июле родители собирались отправиться в Европу, июнь же у них не был занят ничем.

- Не знаю... Посмотрим. Все будет зависеть от папиной работы...

Отец всегда был козлом отпущения, но его это особенно не расстраивало. Они сидели в ресторане, и это был один из тех редких моментов, когда он мог не думать о работе.

- Скажи, сынок, это действительно повышение?

- Да, папа. Это очень ответственная и престижная работа. Пол Берман и совет директоров могут поручить ее только мне. Но, должен признаться, я бы с большим удовольствием остался в Нью-Йорке.

- Это с кем-то связано?

Мать задала этот вопрос шепотом, низко склонившись над столом. Берни рассмеялся.

- Нет, мама. Ни с кем это не связано. Просто я очень люблю Нью-Йорк. Надеюсь, что там я пробуду недолго, пусть Сан-Франциско и не самое скверное место на свете.., это могли быть и Кливленд, и Майами, и Детройт... Может быть, по-своему они и неплохи, но они - не Нью-Йорк. В этом-то все и Дело.

Берни печально улыбнулся.

- Говорят, в Сан-Франциско полным-полно гомосексуалистов.

Мать с тревогой посмотрела на своего единственного сына.

- Мама, я смогу о себе позаботиться. - Он посмотрел на родителей. Мне будет очень не хватать вас.

- Ты что - и приезжать совсем не будешь? В глазах у матери появились слезы. Берни почувствовал что-то вроде жалости и погладил ее руку.

- Я буду мотаться туда-сюда. Но жить я буду все-таки там. Хорошо, если вы меня будете навещать. Хотелось бы, чтобы вы присутствовали и на открытии. Это такой магазин!

Он говорил это себе и в начале февраля, пакуя вещи, прощаясь с друзьями, последний раз обедая с Полом в Нью-Йорке. В День святого Валентина, всего через три недели после того, как ему предложили сменить работу, он уже летел в Сан-Франциско, не уставая поражаться этому обстоятельству и коря себя за то, что не нашел в себе сил уволиться. Как только они покинули Нью-Йорк, вновь поднялся буран. В Сан-Франциско прилетели в два часа дня. Было тепло и солнечно, дул легкий ветерок. Повсюду цвели цветы. Нью-Йорк становился таким лишь в мае или июне. Впервые за все последнее время Берни мог вздохнуть с облегчением. На что, на что, а уж на погоду жаловаться не приходилось. Номер в "Хантингтоне" тоже был на удивление приятным.

Магазин был еще не достроен, но он потряс Берни. На следующий же день он позвонил Полу, чему тот был крайне рад. Все шло по плану. Строительство подходило к завершению, с отделочными материалами проблем не предвиделось, так что отделку можно было начать в любой момент. Берни встретился с агентами по рекламе и дал интервью "Кроникл". Все шло как нельзя лучше, и руководил всем он, Берни.

Оставалось открыть магазин и подыскать себе квартиру. Первое заботило Берни куда больше. С квартирой же он разобрался в два счета - снял меблированные комнаты в новой многоэтажке на Ноб-Хилл. Отсюда до его работы было два шага, пусть квартира его при этом и оставляла желать лучшего.

Открытие прошло великолепно. Оно стало именно тем, чем и должно было стать. Пресса заранее была настроена благожелательно. Здесь же, в магазине, они устроили замечательную вечеринку с безукоризненно одетыми официантами, разносившими гостям икру, закуски и шампанское, и манекенщицами, поражавшими публику не только своими одеяниями. Гости могли беспрепятственно бродить по всему магазину, танцевать и участвовать во всевозможных увеселениях. Берни мог гордиться своим магазином. Удивительная легкость сочеталась здесь с изысканным стилем - непринужденность Запада с шиком Нью-Йорка. Немало изумлен был даже и сам Пол Берман.

На открытие явилось столько людей, что пришлось выставлять полицейские кордоны. Впоследствии оказалось, что все затраты окупились сторицей - сумма продаж за неделю была фантастически высокой. Больше всех радовалась мать Берни. Она тут же решила, что ей еще никогда не доводилось бывать в таких прекрасных магазинах. Каждой продавщице она сообщала о том, что управляет этим магазином не кто-нибудь, но именно ее сын, который рано или поздно станет руководителем всей сети магазинов "Вольф". Сама она в этом ни минуты не сомневалась.

Через пять дней родители отправились в Лос-Анджелес, и Берни почувствовал себя страшно одиноким. Все члены правления вернулись в Нью-Йорк на следующий день после церемонии открытия, Пол в ту же ночь улетел в Детройт. Берни остался в этом городе один-одинешенек, здесь у него не было ни единого знакомого. Стерильные уродливые его апартаменты, где властвовали бежевый и коричневый цвета, действовали на Берни угнетающе. Теперь он жалел, что не снял какую-нибудь милую квартирку в викторианском стиле. Впрочем, особого значения это не имело. В магазине он проводил все семь дней недели, поскольку выходных решили не делать - магазин был открыт каждый день. Разумеется, Берни мог и не бывать здесь по уик-эндам, но ему попросту больше нечем было заняться. Все сотрудники магазина знали, что Берни работает как бешеный, и все соглашались с тем, что он человек порядочный и добрый. Он многого требовал от них, но еще строже относился к самому себе. Соответственно, какие-либо претензии к нему были невозможны. Он всегда знал, что хорошо и что плохо для магазина, чем следует и чем не следует торговать - на эти темы спорить с ним было бессмысленно. Берни всегда выражался определенно и всегда оказывался прав. Каким-то невероятным образом он угадывал все мыслимые и немыслимые колебания спроса и моды, хотя практически не знал этого города. Все находилось в движении: какие-то товары пересылались в другие города, какие-то, напротив, ввозились. Система работала как часы, и потому все в магазине привыкли относиться к нему с уважением. Никого не смущала даже его привычка часами бродить по залам. Ему хотелось знать, что носят люди, как они совершают покупки, чему они отдают предпочтение. Он беседовал с домохозяйками, юными девицами и пожилыми холостяками, его интересовали даже дети. Он хотел знать о них все и потому, как говорил он сам, должен был постоянно находиться на переднем крае.

Порой посетители просили проверить чек или обменять товар, и он никогда не отказывал им, тут же отыскивал нужного продавца и решал все проблемы. Персонал быстро привык и к этому. Его видели всюду - рыжеватые волосы, аккуратно подрезанная бородка, добрые зеленые глаза и добротно сшитые английские костюмы. Никто и никогда не слышал от него ни единого бранного слова. Если он и хотел, чтобы нечто происходило иным образом, он говорил об этом спокойно, пытаясь убедить подчиненного в своей правоте. Тем самым он снискал еще большее уважение сотрудников. Пол Берман, регулярно просматривавший сводки, поступавшие из Сан-Франциско, мог быть доволен. Новый магазин стал ведущим магазином фирмы. Не за горами тот день, когда Берни займет место управляющего всей торговой системой "Вольфа". Пол Берман в этом не сомневался.

Глава 4

Первый месяц был суматошным для всех, но к июлю дела в целом устоялись, и они приступили к осенним продажам. На следующий месяц Берни запланировал несколько показов моды. В июле же их ожидало грандиозное событие - начинался оперный сезон. Открытие оперного сезона было едва ли не главным событием в жизни Сан-Франциско. За платье, которое надевалось один-единственный раз, женщины были готовы заплатить пять, семь и даже десять тысяч долларов.

Оперные платья были развешаны внизу - в запертой комнате, которую охранял агент службы безопасности. Берни опасался пиратов, фотографов неособенно воров, ибо каждое такое платье стоило пусть и маленькое, но состояние. С мыслями об оперной коллекции он и поднимался в этот июльский день на один из верхних этажей. Он сошел с эскалатора и направился в отдел, торговавший детской одеждой. С неделю назад там возникли какие-то проблемы, связанные с предстоящим началом учебного года. Берни хотел убедиться в том, что проблем больше не существует и интересующий их товар получен.

Он поговорил с покупателем, стоявшим у кассы, дал указания работавшим в отделе продавцам и принялся осматривать витрины с товаром. Возле стойки, на которой были развешаны яркие купальные костюмы, продажу которых намечалось начать со следующей недели, он увидел маленькую девочку с большими голубыми глазами. Она смотрела на него испытующе, словно пыталась понять, чего от него можно ожидать. Берни улыбнулся.

- Привет. Как делишки?

Задавать такой вопрос пятилетнему ребенку было по меньшей мере странно, но ничего иного в голову Берни не приходило. Его коронный вопрос "любишь ли ты свою школу?" - звучал бы сейчас совсем некстати.

- Тебе в магазине нравится?

- Нормально. - Девочка пожала плечиками. Берни явно интересовал ее больше, чем магазин. - Ненавижу бороды.

- Мне больно это слышать.

Более красивого ребенка Берни еще не видел. Девочка была одета в розовое платьице, в ее светлые косы были вплетены розовые же ленточки. За собой она волокла дорогую куклу.

- Борода колючая.

Она сказала это так, словно хотела научить Берни уму-разуму. Ему не оставалось ничего иного, как только кивнуть в знак согласия. До этих самых пор он считал свою бородку шелковистой и мягкой, правда, он никогда не щекотал ею маленьких детишек... Девочка действительно была на удивление милой. Женщины Сан-Франциско Берни не импонировали - ему не нравился их стиль: длинные распущенные волосы, голые ноги в уродливых сандалиях, бесконечные майки и джинсы. Берни предпочитал здешней свободе подтянутость жительниц Нью-Йорка: высокие каблуки, шляпки, немыслимые аксессуары, идеально ухоженные волосы, серьги, меха... Казалось бы, эти детали были несущественными, но для Берни они имели огромное значение.

- Кстати, меня зовут Берни.

Он протянул девочке руку, и она, нисколько не смущаясь, пожала ее.

- А меня зовут Джейн. Ты здесь работаешь?

- Да.

- Они хорошие?

- Очень хорошие.

Видимо, под словом "они" Берни следовало разуметь самого себя.

- Тебе везет. Там, где моя мама работает, они плохие. Иногда ее даже обижают.

Девочка говорила с ним очень серьезно. С трудом удерживаясь от улыбки, Берни искал глазами ее мать. У него возникло такое чувство, что ребенок потерялся, но сказать об этом девочке он не мог - не хотел лишний раз пугать ее.

- Бывает так, что я болею, а они все равно заставляют маму ходить на работу. - Ребенок был потрясен жестокосердием маминых работодателей. И тут же глаза девочки расширились - она вспомнила о матери. - А где моя мама?!

- Я не знаю, Джейн.

Он нежно улыбнулся ей и посмотрел по сторонам. Кроме нескольких продавщиц, стоявших возле кассы, в зале никого не было - в том числе и матери Джейн.

- Где ты видела маму в последний раз? Девочка косо посмотрела на Берни и задумалась.

- Она покупала внизу розовые колготки... Я хотела посмотреть купальные костюмы. - Можно было не сомневаться в том, что она пришла сюда сама. - На той неделе мы поедем на море... А у меня таких хороших купальников нет...

Она стояла возле стойки, на которой были развешаны крохотные бикини. Берни заметил, что у девочки задрожала нижняя губа, и протянул ей руку.

- Пойдем поищем твою маму.

Девочка замотала головой и сделала шаг назад.

- Мне с чужими ходить нельзя.

Берни жестом руки подозвал к себе одну из женщин. Девочка вот-вот могла расплакаться, пока же она держалась молодцом.

- Давай так. Эта леди отправится на поиски твоей мамы, мы же тем временем пойдем в ресторан и закажем мороженое. Как тебе такое?

Джейн с опаской посмотрела сначала на Берни, затем на улыбающуюся продавщицу. Берни рассказал последней о том, что стряслось с девочкой и где она видела свою маму в последний раз, а напоследок, уже шепотом, добавил:

- Думаю, можно воспользоваться системой оповещения. Свяжитесь с моим офисом, пусть они об этом позаботятся.

Система оповещения была создана в магазине на случай пожаров, угрозы взрыва и прочих непредвиденных обстоятельств. С ее помощью мать Джейн можно было найти элементарно. Берни перевел взгляд на девочку - та вытирала слезы платьицем своей куклы.

- Скажи, как зовут твою маму? Какая у нее фамилия? Берни вновь улыбнулся, чувствуя, что девочка доверяет ему, пусть он и не мог стронуть ее с этого места. Мать вышколила ее основательно.

- Такая же, как у меня...

- А у тебя какая?

- О'Райли. - Девочка неожиданно заулыбалась. - Это ирландская фамилия. Я - католичка. А ты?

Он явно понравился ей. Берни усмехнулся - может быть, это и есть та самая женщина, которую он ждал все эти тридцать четыре года... В любом случае ничего подобного ему еще не доводилось видеть.

- Я - еврей, - ответил Берни, стоило уйти продавщице.

- Как это?

Джейн была явно заинтригована.

- У нас вместо Рождества - Ханука.

- А Санта-Клаус к вам приходит?

- Мы восемь дней обмениваемся подарками. Вместо ответа на вопрос Джейн Берни сказал то, что не могло не впечатлить девочку. Иного выхода не было.

- Восемь дней?! Как здорово! - Тут она вновь стала очень серьезной. Ты веришь в бога?

Он утвердительно кивнул, поразившись тому, что девочка думает об этом. Для него идея бога стала обретать реальность куда позже. Нет, эту девочку он встретил не случайно...

- Верю.

- И я верю. - Джейн с интересом посмотрела на него. - Как ты думаешь мама скоро придет?

- Я в этом не сомневаюсь. Может, ты все же согласишься отведать мороженого? Ресторан здесь совсем рядом.

Он указал в нужную сторону, и она с интересом туда посмотрела. Не говоря ни слова, она вложила свою крохотную ладошку в его руку, и они отправились есть мороженое.

В баре он помог ей взобраться на стул и заказал банановый сплит, которого не было в меню. Через минуту заказ был уже выполнен, и Джейн с блаженной улыбкой принялась уплетать мороженое. О матери она, конечно же, не забывала ни на минуту, но это не мешало ей трещать без умолку, рассказывая Берни об их квартире, о пляже и о школе. Ей всегда хотелось иметь собаку, но хозяин квартиры был против этого.

- Он - жадина, - сказала Джейн, набив рот смесью бананов, орехов и мороженого. - И жена у него жадина. Она такая толстая-претолстая.

Берни серьезно кивал ей, поражаясь тому, как он мог жить без нее все эти годы.

- У вас очень красивые купальники.

- Какой же тебе понравился больше всего?

- Те маленькие, у которых есть и верх и низ. Мама говорит, что мне верх не нужен, но мне все равно так больше нравится. - Джейн умудрилась перепачкать шоколадом не только щеки, но и нос. - Мне нравится синий, розовый.., красный и оранжевый...

Едва Джейн проглотила последний кусочек банана, за которым последовали вишенка и взбитые сливки, как в баре появилась молодая женщина с длинными золотистыми волосами.

- Джейн!

Она не уступала дочери красотой. Мать, на лице которой были видны следы слез, прижимала к себе дамскую сумочку, три свертка, курточку Джейн и еще одну куклу.

- Куда ты пропала?

Джейн потупилась.

- Я хотела посмотреть...

- Чтобы этого больше не было!

Мать схватила Джейн за руку и, притянув к себе, прижала дочку к груди. Видно было, что она испугалась не на шутку. Бернарда она заметила далеко не сразу.

- Ой, простите...

На ней были сандалии, майка и джинсы, но она была куда изящнее и интереснее большинства женщин - удивительно хрупкая, с такими же, как у Джейн, огромными голубыми глазами.

- Вы уж извините нас за беспокойство.

Всего минуту назад весь первый этаж был занят исключительно поисками матери и ребенка. Мать Джейн решила, что ее ребенка похитили, и тут же сообщила об этом продавцу и помощнику управляющего. Вскоре об этом знал уже весь магазин, но тут по системе оповещения прозвучало сообщение о том, что девочка находится в ресторане.

- Все нормально. Нам к таким вещам не привыкать. К тому же мы прекрасно провели время.

Он и Джейн обменялись многозначительными взглядами, и тут Джейн неожиданно оживилась:

- Представляю, на что бы ты был похож, если бы съел банановый сплит! Поэтому я бород и не люблю!

Оба засмеялись, мать же изумленно уставилась на своего ребенка.

- Джейн!

- Думаешь, не так?

- Она права, - рассмеялся Берни. Ему так понравилась эта девочка, что он не хотел с ней расставаться. Молодая женщина покраснела.

- В самом деле, простите нас. - Только теперь она вспомнила о том, что забыла представиться. - Меня зовут Элизабет О'Райли.

- И вы - католичка. - Берни вспомнилось вдруг замечание Джейн. Увидев, что слова его ошеломили мать девочки, он поспешил объясниться:

- Простите... У нас с Джейн вышел очень серьезный разговор на эту тему.

Джейн утвердительно кивнула и опустила в рот еще одну засахаренную вишню.

- А он не католик... Он... Как это называется?

- Еврей, - подсказал Берни. Элизабет О'Райли заулыбалась. Конечно, она привыкла к Джейн, но порой та ее поражала...

- Они отмечают Рождество восемь раз! - Теперь засмеялись и Элизабет, и Берни. - Честное слово! Он сам мне это сказал. Правда?

Она вопросительно посмотрела на Берни, и он согласно кивнул.

- Ханука. Это она о Хануке говорит.

Его семья относилась к реформатской ветви иудаизма, он же вообще никак не ассоциировал себя с ним и уже много лет не посещал синагоги. Ему хотелось понять, насколько верующей была миссис О'Райли и существовал ли рядом с нею мистер О'Райли. Он не успел поговорить на эту тему с Джейн, сама же она не обмолвилась об этом ни словом.

- Не знаю, как вас и благодарить. Элизабет старалась не смотреть на него, казалось, все ее внимание сосредоточено на Джейн.

- У них такие хорошие купальники. Элизабет кивнула в знак согласия и протянула Берни руку.

- Еще раз спасибо. Идем, старушка, нам домой пора. У нас еще много дел.

- Может, сначала пойдем посмотрим купальники?

- Нет, - уверенно отрезала мать. Джейн церемонно пожала Берни руку и, просияв улыбкой, сказала:

- Ты хороший, и мороженое у тебя вкусное. Спасибо большое.

Берни почувствовал, что ему действительно не хочется расставаться с девочкой. Он стоял наверху эскалатора, печально глядя на трогательные косички Джейн. Ему казалось, что он прощается со своим единственным другом в этой богом забытой Калифорнии.

Он подошел к кассе и поблагодарил продавщицу за помощь. В тот же миг вниманием его завладела стойка с бикини. Берни подошел к ней и снял три пары купальников шестого размера - оранжевый, розовый и голубой. Красных купальников ее размера здесь не было. Он подобрал к купальникам пару шапочек и маленький махровый халатик. После этого он вновь подошел к кассе.

- Запросите компьютер - есть ли среди наших клиентов Элизабет О'Райли? Имени ее супруга я не знаю.

Он очень надеялся на то, что такового не существует в природе. Через две минуты его известили о том, что на Элизабет О'Райли открыт отдельный счет, живет же она на Вальехо-стрит, находящейся на Пасифик-Хайтс.

- Прекрасно.

Берни записал в блокнот адрес и телефон О'Райли, сделав вид, что они нужны ему для какого-то там учета. Он попросил упаковать пляжную одежду и адресовать ее мисс Джейн О'Райли, сняв необходимые для этого средства с его счета. К одежде он приложил карточку, на которой было написано следующее; "Благодарю за прекрасную беседу. Надеюсь на скорую встречу. Твой друг Берни Фаин". После этого Берни легкой походкой направился к своему кабинету, чувствуя, что мир, в конце концов, не такое уж и скверное место.

Глава 5

Купальные костюмы попали к адресату в среду, и уже в четверг Лиз позвонила ему с тем, чтобы выразить свою благодарность.

- Вам не следовало этого делать. Она и так только и говорит, что о банановом сплите и ваших разговорах.

Молодой голос Элизабет О'Райли вызвал в памяти ее отсвечивающие золотом волосы.

- По-моему, она вела себя героически. Джейн поняла, что вас нет рядом, но сохраняла спокойствие. В пятилетнем возрасте это совсем непросто.

Элизабет улыбнулась.

- Она очень милый ребенок.

"Так же, как и ее мама", - едва не вырвалось у Берни.

- Как ей купальники? Подошли?

- Лучше не бывает. Вчера она устроила целое представление. У нее и сейчас под платьем купальник... Она в парке - с друзьями. А у меня сегодня масса дел. Нам сдали дом на Стинсон-Бич, так что скоро нам этот пляжный гардероб пригодится. - Лиз засмеялась. - Спасибо вам огромное...

Она не знала, что сказать ему еще, и мучительно подыскивала слова. То же самое происходило и с Берни. Ощущение было такое, что он должен с ней разговаривать на каком-то другом языке. Все началось сызнова...

- А.., мог бы я увидеться с вами?

С трудом выговорив эти слова, Берни почувствовал себя последним идиотом. Каково же было его удивление, когда он услышал в ответ:

- Я была бы только рада.

- Правда?

Изумление было настолько неподдельным, что она рассмеялась:

- Конечно. Может быть, вы приедете к нам на Стинсон-Бич?

Все это прозвучало легко и естественно. А ведь она могла обставить все так, словно он едва ли не силой вырвал у нее это приглашение. В голосе ее не чувствовалось ни малейшего удивления - только радушие.

- С превеликим удовольствием. Сколько времени вы там пробудете?

- Две недели.

Он стал прикидывать, какой день недели был бы для него самым удобным. Он вполне мог отлучиться из магазина в субботу, особых дел в этот день у него не было.

- Что, если это будет суббота?

До субботы оставалось всего два дня. От волнения у Берни вспотели ладони.

Она на минуту замолкла, припоминая, кто и в какой день должен был прийти к ним в гости. Суббота была свободной.

- Кажется, это... Да, да - отлично! Так и договоримся. Она улыбнулась, вспомнив Берни. Очень приятный мужчина, неженатый, но и не похож на гея. Не случайно же он и Джейн так понравился.

- Кстати, вы женаты?

- Господи, конечно же, нет! Как вы могли подумать! Ага. Вон оно как. Один из этих.

- У вас на женщин аллергия, да?

- Нет. Просто у меня очень много работы. Лиз была открытым человеком и не скрывала своего интереса к нему. Сама она вторично в брак вступать не собиралась - на то у нее были причины. Раз обжегшись, она не хотела рисковать вторично. Впрочем, может быть, этот человек тоже испытал нечто подобное.

- Вы разведены?

Берни улыбнулся, поразившись этому вопросу.

- Нет, не разведен. К женщинам я отношусь нормально. В моей жизни их было две, но это уже в прошлом... Я не мог уделять кому-то слишком много времени, понимаете. Последние десять лет я был занят исключительно собственной карьерой.

- У вас никогда не возникало ощущения пустоты? - Она словно видела его насквозь. - Мне хорошо - у меня есть Джейн.

- Да, все верно. - Он замолчал, вспомнив вдруг о девочке, и решил оставить вопросы на потом. Глупо разговаривать с человеком, если ты не видишь его лица, глаз, рук... - Значит, увидимся в субботу. Что я должен взять с собой? Какие-то продукты? Вино? Еще что-то?

- Да. Норковую шубу.

Он засмеялся и повесил трубку. Настроение у него было прекрасное. Голос Лиз дышал непосредственностью и теплом, чувствовалось, что она лишена всяческой корысти. Она не принадлежала и к породе мужененавистниц, по крайней мере впечатление производила именно такое.

В пятницу вечером, прежде чем отправиться домой, Берни зашел в гастроном, работавший при их магазине, и купил два пакета продуктов: шоколадного медведя для Джейн, коробку шоколадных трюфелей для Лиз, бри двух сортов, батон, доставлявшийся на самолете из Франции, маленькую баночку с икрой, банку с паштетом, две бутылки вина, красного и белого, и коробку с глазированными орехами.

Поставив пакеты в багажник машины, Берни поехал домой. В десять утра следующего дня он принял душ, побрился, надел джинсы, старую синюю рубаху и видавшие виды теннисные туфли. Затем он направился в прихожую и достал из шкафа теплую куртку. Всю эту старую, но удобную одежду он привез с собой из Нью-Йорка - в ней он ходил на стройку. Стоило ему одеться и взять в руки пакеты со снедью, как зазвонил телефон. Он хотел было проигнорировать звонки, но тут подумал о том, что позвонить могла и Элизабет: а вдруг у нее поменялись планы или она захотела попросить его купить что-то. Берни снял трубку, не выпуская из рук пакеты и куртку.

- Да?

- Так на звонки не отвечают, Бернард.

- Привет, мам. Понимаешь, я спешу.

- В магазин? Начинался допрос.

- М-м-м... Нет, на море. Я еду к друзьям.

- Я их знаю?

Вопрос этот следовало понимать так: "Они понравились бы мне?"

- Нет, мам. Вряд ли. У тебя все в порядке?

- Все прекрасно.

- Вот и хорошо. Я перезвоню тебе вечером или завтра утром - из магазина. Мне надо убегать.

- Должно быть, это что-то очень важное, если ты не можешь уделить родной матери пяти минут. Это какая-то девушка?

Нет. Это женщина. Женщина с ребенком. И зовут ребенка Джейн.

- Нет, нет, мам. Я же сказал - я встречаюсь с друзьями.

- Смотри, Бернард, поосторожнее с друзьями. Люди, сам понимаешь, разные бывают.

Берни устало вздохнул. Ох, как он устал от этих разговоров!

- Все в порядке, мама. Я тебе скоро перезвоню.

- Ладно. Главное, не забудь надеть шляпу, а то заработаешь солнечный удар.

- Привет папе.

Берни повесил трубку и поспешил покинуть свои апартаменты. Мать забыла сказать ему о том, что в море водятся акулы. Мать любила предупреждать его о грозящих ему опасностях, о которых она узнавала из "Дейли ньюс". Испорченные продукты, от которых скончались два жителя Де-Мойна.., ботулизм.., болезнь легионеров.., сердечный приступ.., геморрой.., интоксикация... Мир был полон угроз. Конечно, приятно, когда о твоем здоровье кто-то заботится, но только не с такой страстностью, как это делала его мать.

Он поставил пакеты на заднее сиденье машины и через десять минут уже ехал на север по мосту Золотые Ворота. На Стинсон-Бич бывать ему еще не доводилось. Берни нравилось ехать по петляющей, извилистой дороге, шедшей по хребту, откуда открывался вид на море, из которого поднимались могучие скалы. Все это походило на Биг-Сюр в миниатюре. Он въехал в маленький городок и стал искать нужную улицу. Дом, снятый Лиз, находился на территории общинного землевладения. Берни пришлось назвать охраннику, стоявшему у шлагбаума, свое имя, прежде чем тот пропустил его. Милое это местечко очень походило на Лонг-Айленд или Кэйп-Код. Нужный дом Берни разыскал в два счета. У крыльца стояли трехколесный велосипед и облезлая деревянная лошадка, каких Берни не видел с детства. Он позвонил в старый школьный колокольчик, висевший возле калитки, и вошел во двор. Тут же его взору предстала Джейн, одетая в один из подаренных им бикини и махровый халат.

- Привет, Берни, - сказала она, сияя, вспомнив разом и о банановом сплите, и об их разговорах. - Мне так нравится мой купальник.

- Он тебе очень идет. - Берни подошел к Джейн. - Тебя надо взять к нам манекенщицей. Где твоя мама? Только не говори, что она снова потерялась. Берни шутливо нахмурился, на что Джейн тут же ответила звонким смехом. Она часто это делает?

Джейн замотала головой.

- Нет. Только иногда.., в магазинах.

- Что в магазинах? - Из-за двери показалась Элизабет. - Привет. Как дорога?

- Прекрасно.

Они обменялись улыбками.

- Далеко не всем она нравится - уж слишком петляет.

- Меня на ней укачивает, - вставила Джейн с улыбкой. - Зато здесь мне нравится.

- Ты, наверное, сидела на переднем сиденье, а окно было открыто, так? - спросил Берни с участием.

- Угу.

- А перед этим ты ела соленые орешки или., или банановый сплит, верно?

Тут он вспомнил о шоколадном медведе и, достав его из пакета, передал пакет Лиз.

- Это вам маленькие гостинцы...

Элизабет казалась удивленной и тронутой, Джейн же радостно завопила, стоило ей понять, что она держит в руках. Медведь был больше ее куклы.

- Мамочка, можно я его съем прямо сейчас?.. Ну, пожалуйста! - Она посмотрела на Лиз с такой мольбой, что та застонала. - Пожалуйста, мамуля! Я только ушко съем, и все - можно?

- Я сдаюсь. Только не ешь слишком много. Скоро обед.

- Хорошо.

Джейн тут же куда-то скрылась. Больше всего она была похожа на щенка, которому вдруг подарили огромную кость. Бернард посмотрел на Лиз и улыбнулся.

- Просто замечательный ребенок.

Глядя на Джейн, Берни вспоминал, что не все в его жизни идет так уж гладко. Ведь у него не было ни семьи, ни детей...

- Она от вас без ума, - улыбнулась Лиз.

- - Кто же устоит против бананового сплита и шоколадного медведя? Для нее я эдакий бостонский Душитель с мешком, битком набитым шоколадными медведями.

Они тем временем вошли в кухню, и Лиз принялась вытаскивать из пакетов продукты. Вид икры и паштета поверг ее в изумление.

- Берни, зачем все это? Боже.., а это, значит... - Она раскрыла коробку с конфетами и в тот же миг стала удивительно похожа на ребенка. Соблазн был слишком велик - предложив конфеты Берни, она сунула один из трюфелей в рот и зажмурилась от удовольствия. - М-м-м... Как вкусно!

Берни невольно залюбовался ею. Хрупкая и стройная, она казалась ему воплощением строгого американского идеала красоты. Сегодня ее длинные светлые волосы были собраны в косу. Глаза Лиз были такими же синими, как ее рубаха; белые шорты подчеркивали стройность длинных ног. Неожиданно для самого себя Берни заметил, что Лиз красит ногти. Других следов косметики туши или губной помады - он не заметил, да и ногти были пострижены коротко. Она была не просто хорошенькой, но по-настоящему красивой, и при этом в ней не чувствовалось ни грамма фривольности, что особенно нравилось Берни. От ее вида не захватывало дух, нет, но на душе становилось удивительно тепло и покойно. Убрав бутылки с вином, Лиз повернулась к нему с улыбкой.

- Бернард, вы нас так избалуете... Даже не знаю, что вам и сказать...

- Понимаете, друзья на дороге не валяются... К тому же здесь их у меня особенно нет.

- Вы здесь давно?

- Пять месяцев.

- Вы из Нью-Йорка?

"Он утвердительно кивнул.

- Я жил в Нью-Йорке всю жизнь.., кроме трех лет, проведенных в Чикаго.

Она достала из холодильника две банки с пивом и одну предложила ему. Чувствовалось, что она заинтригована.

- Я родом именно оттуда. Как это вас туда занесло?

- Испытание огнем. Меня послали в Чикаго для того, чтобы я возглавил тамошний наш филиал... - Он вздохнул и покачал головой. - Теперь, как видите, я здесь.

Он все еще относился к нынешнему своему назначению как к своеобразному наказанию. Впрочем, глядя на Лиз, он забывал об этом. Они были теперь в комнате. Полы этого небольшого домика устилали соломенные маты, стены и полки были украшены бесконечными раковинами и плавниковым деревом. Дом этот мог находиться и в Истгемптоне, и на Огненном острове, и в Малибу... Однако вид из окна был особенным - вдали, на прибрежных холмах, поблескивали на солнце кварталы Сан-Франциско. Лиз жестом Предложила ему сесть в кресло, сама же устроилась на диване, подобрав под себя ноги.

- Вам здесь нравится? Я имею в виду Сан-Франциско.

- Иногда. - С ней он не мог кривить душой. - Надо сказать, я город практически не знаю. Все, знаете ли, дела. А вот климат здешний мне нравится. Когда я улетал из Нью-Йорка, шел снег. Прошло всего пять часов, и я попал в весенний город. В этом действительно что-то есть...

- А что же здесь не так? - спросила Лиз, мило улыбнувшись. С ней было очень приятно беседовать, хотелось тут же открыть свою душу... Наверняка она была хорошим другом, но Берни испытывал и чувства иного рода: глядя на то, как она держит голову, как мягко вьются ее золотистые волосы, он чувствовал что-то сродни головокружению; хотелось коснуться ее, взять за руку, поцеловать... Он уже почти не слышал ее. - Да, представляю, как вам сейчас одиноко. Первый год со мною было то же самое.

- И вы все же решили остаться? - Он действительно был заинтригован. Он хотел знать о ней все.

- Да. В то время у меня иного выбора не было, как не было и родственников, к которым бы я могла поехать. Когда я перешла на второй курс Северо-Западного университета, мои родители погибли в дорожной катастрофе. - Глаза Лиз затуманились. - После этой истории я стала куда ранимее... Тогда же я и влюбилась... Он был исполнителем главной роли в одной пьесе. Я играла вместе с ним.

Взгляд ее при воспоминании об этом наполнился грустью. Смешно. Она никогда и никому не рассказывала об этом, но почему-то решила поведать свою историю Берни. Они смотрели в окно. Джейн, посадив куклу рядом с собой, играла в песке. Время от времени она махала им ручкой. Лиз с самого начала почему-то решила не лгать Берни - терять ей в любом случае было нечего. Если ему что-то не понравится, он больше не позвонит ей, только и всего. Лучше, если между ними не будет недоговоренностей. Она устала от обычных в таких случаях игр и претензий. Они были не в ее стиле. Она посмотрела в глаза Берни и улыбнулась.

- Я занималась в актерском классе. После того как я похоронила родителей, мы отправились на летние гастроли. Кроме него, у меня никого не было... Я совершенно потеряла голову. Он был красивым и, как мне казалось, благородным парнем... У нас должен был родиться ребенок, и я сказала ему об этом. Он ответил, что жениться на мне может и позже - как раз в это время ему предложили в Голливуде какую-то там роль. Сначала туда приехал он, а потом, вслед за ним, и я... Ехать мне было совершенно некуда, избавляться же от ребенка я категорически отказалась. Вот и поехала вслед за Чендлером, хотя относилась к нему уже иначе. И все же я любила его, мне казалось, что со временем все встанет на место... - Лиз посмотрела в окно - на Джейн. - Я автостопом добралась до Лос-Анджелеса и разыскала Чендлера. Чендлер Скотт... Потом он стал называть себя Чарли Скьяво. Но это ему уже не помогло. Роль он провалил и занимался в основном тем, что искал работу и ухаживал за актрисами. Я устроилась официанткой и, пока могла, работала. За три дня до рождения Джейн мы поженились. И тут - тут Чендлер вдруг исчез. Малышке было уже пять месяцев, когда я увидела его вновь. Он говорил что-то о театре в Орегоне, но я вскоре узнала, что все это время он находился в тюрьме. Я узнала массу интересных вещей... Сначала его арестовали за продажу краденого, потом - за кражу со взломом. Джейн исполнилось девять месяцев, когда он в очередной раз вышел из тюрьмы. Прожил он с нами всего месяц или два. Узнав, что он вновь попал в полицию, я подала на развод и переехала в Сан-Франциско. С тех пор я о нем даже и не слышала. Он был самым настоящим мошенником и одновременно - гениальным актером. Он мог убедить окружающих в чем угодно. Сегодня я бы на эту удочку уже не попалась, но тогда... Как все это тяжело... Когда нас развели, я восстановила свою девичью фамилию... Так мы теперь и живем. - Берни поразился, как спокойно Лиз говорит об этом. Будь на ее месте другая, та бы уже выплакала себе глаза. Лиз эта история явно не сломила. Она прекрасно выглядела, и у нее была замечательная дочка. - Я и Джейн - вот и вся наша семья. И у нас с ней все хорошо.

- А как относится к этому сама Джейн? Берни хотел понять, что Лиз сказала девочке об отце.

- А никак. Она думает, что ее папа умер. Я сказала ей, что он был замечательным актером, что мы поженились после школы и переехали сюда... А когда ей исполнился год, он вдруг умер. Она не знает всего остального, поэтому это не имеет значения, к тому же мы с ним никогда не встретимся. Бог его знает, где он теперь находится. Думаю, скорее всего в тюрьме. В любом случае, мы его не волнуем - мы его и раньше не волновали. Пусть уж у девочки будут какие-то иллюзии, ничего страшного в этом нет...

- Пожалуй, вы правы.

Она нравилась ему все больше. Он поражался ее отваге и силе. Кто бы мог подумать, глядя на ее хрупкую фигурку и золотистые волосы, что она может быть таксу сильной... Она заставила себя начать жизнь сначала, а это совсем непросто, даже если ты живешь в Калифорнии...

- Я работаю учителем. Страховку, полученную за родителей, истратила на то, чтобы приобрести специальность. Училась я по вечерам - на это ушел год. У меня второй класс - дети совершенно замечательные. - Лиз заулыбалась. Джейн ходит в эту же школу, мне почти ничего не приходится за нее платить. Отчасти поэтому я и стала учителем. Мне хочется дать ей приличное образование;

История была действительно замечательной. Лиз не только не проиграла она выиграла. Ей было чем гордиться. Что до Чендлера Скотта, то Берни он удивительно напоминал Изабель, с той лишь разницей, что последняя была женщиной и не сидела в тюрьме.

- Несколько лет тому назад нечто подобное произошло и со мной. - Берни тоже решил быть откровенным. - Прекрасная французская манекенщица, я встретил ее в магазине... Она играла со мной целый год, да вот только детей у нас не было... - Он с улыбкой посмотрел на Джейн, бегающую за окном. Она получила от меня все, что ей тогда было нужно, и, прихватив заодно несколько тысяч долларов и подаренные мне родителями часы, уехала... Ей предложили играть в кино, только и всего... Когда вспоминаешь об этом, становится как-то не по себе, правда? С той поры прошло уже три года. - Он сделал паузу. - И как можно было всего этого не видеть? Как можно быть таким идиотом?

Лиз рассмеялась.

- Хватит об этом! Сказать честно, все это время я жила единственно работой. Я люблю работу, друзей... Но при этом у меня никого нет. - Она пожала плечами. - Мне это не нужно.

Он улыбнулся, глядя на нее. Последние слова Лиз его огорчили.

- Может, мне стоит уйти?

Они засмеялись, и Лиз поспешила на кухню - посмотреть на пирог с заварным кремом, стоявший в духовке.

- У, как пахнет! - восхитился Берни.

- Спасибо. Я люблю готовить.

Она приготовила капустный салат и подала к нему соус так же изящно, как это делал его любимый официант из "21". После этого Лиз приготовила для него "Кровавую Мэри" и, постучав в окно, позвала в комнату Джейн. Та тут же явилась с шоколадным медведем без уха под мышкой. Ее ждал бутерброд с арахисовым маслом и беконом.

- Он тебя все еще слышит, Джейн? - полюбопытствовал Берни.

- Что? - озадаченно переспросила Джейн.

- Уха-то теперь у него нет... Верно?

- А! - Она заулыбалась. - Да. Теперь я съем нос.

- Ну и бедняга. К вечеру он будет выглядеть совсем скверно. Придется привезти тебе другого.

- Правда?!

Лиз продолжала накрывать на стол. Посередине стола стояла ваза с оранжевыми цветами, салфетки тоже были оранжевыми. Серебро и фарфор отличались изысканностью.

- Нам здесь очень нравится, - стала объяснять Лиз. - Прекрасное место для отдыха. Дом принадлежит одной нашей учительнице. Ее муж - архитектор. Он построил дом давным-давно. Каждый год они уезжают на Восток, на Мартас-Вайнъярд, чтобы погостить у ее родителей. Так и получилось, что в это время - а это лучшее время в году - мы стали жить здесь. Правда, Джейн?

Девочка согласно кивнула и улыбнулась Берни.

- А тебе здесь нравится? - спросила она.

- Очень нравится.

- А тебя по дороге не тошнило?

Столь неожиданный оборот застольной беседы рассмешил Берни. Он лишний раз поразился непосредственности и открытости ребенка. Девочка походила на Лиз не только внешне - она была миниатюрной копией своей матери во всем.

- Нет, не тошнило. Когда сидишь за рулем, таких вещей не чувствуешь.

- Мама мне то же самое сказала. Ее никогда не тошнит.

- Джейн...

Лиз строго посмотрела на дочку. Берни наблюдал за ними с удовольствием. Покончив с ленчем, они отправились гулять по берегу - Лиз и Берни шли рядом, Джейн бежала впереди, она искала ракушки. Воспитывать ребенка всегда непросто, подумалось Берни, делать это в одиночку - тяжело вдвойне. И все же Лиз не жаловалась - ее, похоже, устраивала такая жизнь.

Берни стал рассказывать ей о своей работе, о том, как он любит "Вольф", как он учился в университете. Рассказал он и о Шиле, и о том, как та разбила ему сердце... Лишь на обратном пути, когда они уже возвращались к дому, Берни заметил, что Лиз куда ниже его. Ему это тоже понравилось.

- Знаете, у меня такое чувство, будто мы знакомы уже много лет. Смешно, не правда ли?

Она улыбнулась в ответ:

- Вы хороший человек. Я это поняла еще там, в магазине.

- Мне приятно это слышать.

Ее мнение было ему, мягко говоря, небезразлично.

- По тому, как вы разговаривали с Джейн, можно было понять все. Не зря ведь она потом только о вас и говорила. Словно вы - один из ближайших ее друзей.

- Мне бы хотелось таким быть.

Он посмотрел в глаза Лиз, и та улыбнулась в ответ.

- Смотрите, что я нашла! - Меж ними неведомо откуда возникла Джейн. Ракушка - настоящий "серебряный доллар"! Она совершенно целая!

- Дай посмотрю. - Он протянул руку, и Джейн положила ему в ладонь круглую белую раковину. - Ей-богу, так оно и есть!

- Как это "ей-богу"? Берни рассмеялся:

- Это дурацкое выражение, которым иногда пользуются взрослые.

- Вон оно что...

Ответ вполне удовлетворил Джейн.

- Ты нашла отличный "серебряный доллар", - сказал Берни, возвращая девочке раковину. Он вновь встретился глазами с Лиз. - Ну а мне, наверное, пора. Чего он сейчас не хотел, так это уезжать. - А вы не хотите остаться на обед? У нас будут гамбургеры.

Ей приходилось считать каждый цент, благодаря этому им удавалось как-то сводить концы с концами. Вначале ей было трудно, но она быстро привыкла к такой жизни. Она сама шила платья для Джейн, сама готовила, сама пекла хлеб. Конечно, ей помогали и друзья - разве иначе она оказалась бы на Стинсон-Бич? Берни подарил Джейн купальники... Она и сама собиралась купить дочери купальные костюмы, но не такие и не столько...

- У меня есть другая идея. - По дороге Берни заприметил ресторанчик. Что, если мы сходим в ресторан? - Тут Берни вспомнил о том, что его одежда оставляет желать лучшего. Он сокрушенно развел руками и добавил:

- Как вы считаете, меня пустят в таком виде в "Морской еж"?

Лиз засмеялась:

- Мне ваш вид нравится.

- Ну так что же?

- Мамочка, поехали, пожалуйста! Мамочка! Лиз не оставалось ничего другого, как только с благодарностью принять приглашение. Она отправила Джейн переодеваться и предложила Берни выпить тем временем пива, на что тот ответил отказом.

- Я не большой любитель выпить, - покачал он головой.

Элизабет его ответ понравился. Кого она терпеть не могла, так это пьяниц, заставляющих тебя пить вместе с ними. Именно таким и был Чендлер.

- Есть такие люди - если с ними не выпьешь, так они сразу обижаются.

- Им стыдно пить в одиночку, только и всего. С ним ей было удивительно легко. Вечер прошел великолепно. "Морской еж" чем-то походил на старинный салун. Створки дверей ни на минуту не останавливались, принимая все новых и новых посетителей - кто-то спешил в бар, кто-то приходил для того, чтобы полакомиться омарами или превосходным жарким. Других ресторанов, как сказала Лиз, в городке не было. Здешнюю кухню оценила и Джейн - она буквально не отрывала глаз от своей тарелки. Впрочем, в столь экстравагантных условиях им доводилось есть нечасто...

По дороге назад Джейн заснула. Берни осторожно перенес ее из машины на кроватку, стоявшую в маленькой комнатке для гостей, находившейся рядом со спальней Лиз. Так же осторожно - на цыпочках - он и Лиз перешли в гостиную.

- Я в нее прямо влюбился.

Лиз улыбнулась.

- Она наверняка чувствует то же самое. Мы прекрасно провели время.

- Я тоже.

Он медленно направился к двери, хотя в эту минуту больше всего на свете хотел поцеловать Лиз... Берни не стал делать этого, боясь, что она может испугаться - Лиз слишком нравилась ему. Потерять ее значило бы потерять все. Ему казалось, что он снова учится в университете.

- Когда вы вернетесь в город?

- Через две недели. Но почему бы вам не приехать сюда и на той неделе? Добираться несложно, если вы не боитесь дороги, то у вас уйдет на нее минут сорок, не больше. Мы пообедаем пораньше, и вы поедете домой. При желании вы сможете остаться и здесь - вы будете спать в комнате Джейн, а она со мной.

Берни предпочел бы поменяться местами с Джейн, но вслух говорить об этом не стал - эта шутка могла бы стоить ему слишком многого. Джейн была неотъемлемой частью Лиз, и к этому ему предстояло как-то привыкнуть.

- Я бы с удовольствием. Вот только пока не знаю, во сколько я смогу уйти из магазина.

- Когда обычно вы уходите с работы? Они разговаривали шепотом, чтобы не разбудить Джейн. Берни рассмеялся.

- Между девятью и десятью вечера, но в этом, кроме меня самого, никто не повинен. И еще - я работаю все семь дней в неделю.

Лиз изумленно уставилась на него.

- Разве так можно жить?!

- У меня нет ничего другого. - Признание это было ужасным. Даже ему самому стало как-то не по себе... Оставалось надеяться, что теперь в его жизни что-то может измениться... - Начиная с той недели я попробую.., как-то исправиться. Я позвоню вам.

Она кивнула, очень надеясь на то, что так оно и будет. Заводить новые знакомства всегда трудно - появляются какие-то иллюзии, мечты... И все же с ним ей было легко.

Она давно не встречала таких хороших людей. Лиз проводила его до машины.

Кажется, никогда она не видела столько звезд, сколько их было на небе этой ночью. Она перевела взгляд на Берни.

- Все было замечательно, Лиз.

Она оказалась такой откровенной и такой доверчивой... Кто б мог подумать, что она так, запросто расскажет ему и о рождении Джейн, и об этом своем Чендлере Скотте. Какие-то вещи лучше знать с самого начала.

- Надеюсь, мы скоро увидимся.

Он нежно, взял ее за руку, и она ответила ему легким пожатием.

- Я тоже на это надеюсь. Будьте осторожны на дороге. Он сел за руль, выглянул в открытое окно и с улыбкой заметил:

- Надеюсь, тошнить меня по пути не будет. Они засмеялись. Берни вырулил на дорогу и, помахав на прощание рукой, поспешил домой. Все это время он думал только о Лиз и Джейн.

Глава 6

На следующей неделе Берни дважды обедал на Стинсон-Бич: в первый раз у Лиз, во второй - в "Морском еже". Он приехал к Лиз и в субботу. На сей раз он привез надувной мяч, формочки и совочки для Джейн, а также несколько игр, в одну из которых - серсо - они и играли на берегу. Привез он и купальник для Лиз - он был таким же голубым, как ее глаза. Выглядела она в нем потрясающе.

- Господи, Берни, разве так можно? , - В чем дело? Манекен, на который он был надет, так походил на тебя, что я не удержался.

Он был в прекрасном настроении. Ему хотелось баловать Лиз еще и потому, что в ее жизни никогда не было ничего подобного.

- Разве можно нас так баловать?

- Почему же и нет?

Смутившаяся было Лиз тут же нашлась и ответила с улыбкой:

- Мы можем к этому привыкнуть, вот почему. Будем стоять около магазина и требовать у тебя всякую всячину. Нам понадобятся и новые купальники, и шоколадные мишки, и икра, и паштеты...

Представив эту сцену, Берни улыбнулся:

- А если я сумею организовать бесперебойное снабжение?

Берни прекрасно понял, что имела в виду Лиз. Она боялась, что в любой момент все может закончиться. Сам он боялся даже думать об этом.

Во время второго его визита Лиз попросила соседскую девочку посидеть с Джейн, и они снова пошли в "Морской еж", но на сей раз уже вдвоем. Им нравились тамошняя кухня и непринужденная атмосфера.

- Надо отдать тебе должное, ты смог понравиться нам обеим, улыбнулась Лиз, глядя на него через стол.

- Дело в том, что я до сих пор не могу понять, кто из вас мне больше нравится. Вот и приходится ухаживать сразу за обеими.

Лиз засмеялась. Ей было так хорошо с ним! Он был таким добродушным и удачливым, что она не могла не сказать ему об этом. Он был очень легким в общении.

- Удивительно. - Берни улыбнулся. - У меня такая мама, что мне скорее следовало бы подергиваться. Какое уж там благополучие или легкость...

- Такой, как ты говоришь, твоя мать быть не может, - сказала Лиз с улыбкой.

- Ты ее себе не представляешь. Вот подожди.., когда-нибудь она сюда все-таки приедет. Жару она ненавидит, но попозже обязательно сюда явится... Ты таких, как она, еще не видела.

Вот уже две недели он не отвечал на телефонные звонки. Уж очень ему не хотелось объяснять матери, где и с кем он проводит свободное время. Скажи он ей, что это женщина с фамилией О'Райли, и мать хватил бы удар. Лиз он об этом предпочитал не говорить. Всему свое время.

- И как давно женаты твои родители?

- Тридцать восемь лет. Папе, по-хорошему, следовало бы вручить какую-нибудь награду. Например, "Пурпурное Сердце".

Лиз рассмеялась.

- Я ведь говорю серьезно. Ты наверняка не встречала таких, как она.

- Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.

- Тс-с-с! Разве так можно говорить! - Легко было поверить, что за спиной Берни с топором в руках стоит его мать. - Лиз, смотри, это действительно опасно!

Оба рассмеялись. Говорили они до полуночи. Во время второго своего приезда на Стинсон-Бич Берни поцеловал Лиз. Пару раз их застала с поличным Джейн, но дальше поцелуев дело не шло. Присутствие Джейн смущало Берни ему не оставалось ничего иного, как ухаживать за Лиз так же, как это делалось в старину. Времени впереди у них было предостаточно, здесь же комнату Джейн отделяла от них лишь тонюсенькая стенка.

В воскресенье Берни вернулся с тем, чтобы помочь Лиз собрать вещи. Подруга уже предупредила ее о том, что пора выезжать, и это значило, что отпуск их окончен. По дороге домой Лиз и Джейн были настроены так мрачно, что Берни не выдержал:

- Послушайте меня - я обращаюсь к вам обеим... Почему бы нам куда-нибудь не прокатиться? Кармел или озеро Тахо, а? Как вам такое предложение? Я ведь нигде не был, вы бы мне все это и показали. Можно поехать и не в одно место.

Лиз и Джейн ответили на это радостными воплями. Уже на следующий день секретарша Берни бронировала три спальни в кондоминиуме на берегу озера Тахо. Они могли провести там уик-энд, прихватив заодно и День труда. Когда вечером он сообщил им об этом, радости их не было предела. Джейн чмокнула его в щеку и отправилась спать. Лиз быстро уложила ее и уже через минуту вновь появилась в своей крохотной гостиной. В квартире была всего одна спальня, там стояла кровать Джейн; Лиз же довольствовалась диваном, стоявшим в гостиной. Берни быстро понял, что ситуация в этом смысле ничуть не изменилась: как и прежде, от девочки их отделяла лишь тонкая стенка.

Лиз смотрела на него как-то странно.

- Послушай, Берни... Я хочу, чтобы ты меня понял правильно... Наверное, нам не следует ехать на озеро Тахо. Берни изумленно уставился на Лиз:

- Но почему?

- Это слишком хорошо.., я знаю, что это звучит странно, но мне кажется, что с Джейн так поступать нельзя... Представь, что будет с нею потом?

- Потом? - В тот же миг Берни понял, что она имеет в виду.

- Потом, когда ты вернешься в Нью-Йорк. - Они сидели на диване друг возле друга, Лиз держала его за руку. - Или когда я надоем тебе. Мы с тобой взрослые люди и понимаем, что так обычно и бывает... Это может случиться через месяц, через неделю или через год...

- Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Он сказал это еле слышно и тут же поразился собственным словам, прозвучавшим, казалось, помимо его воли. Однако, заглянув в глаза Лиз, он понял, что слова эти сорвались с его языка совсем не случайно.

- Что? Не надо так шутить. - Она поднялась с дивана и стала нервно расхаживать по комнате. - Ты ведь меня совсем не знаешь.

- Нет. Я тебя знаю. Одного взгляда на женщину достаточно для того, чтобы понять - хочешь ты видеть ее или нет... Я же всю жизнь обманывал себя - мол, время покажет, так это или не так... Проходило два месяца, или три, или даже шесть, и всегда оказывалось, что первое впечатление было истинным... Тебя же я полюбил с первого взгляда. Когда я увидел тебя во второй раз, я понял, что лучше тебя нет никого на свете... Для меня было бы счастьем всю жизнь завязывать тебе шнурки или что-то вроде того, не требуя ничего взамен. Так что же ты прикажешь мне делать? Полгода ходить вокруг да около, делая вид, что я хочу получше познакомиться с тобой? Мне это совершенно ни к чему. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. - Он смотрел на нее во все глаза и вдруг понял, что ничего прекраснее этого мгновения в его жизни еще не было. - Ты согласна выйти за меня, Лиз?

Она смотрела на него с улыбкой и казалась сейчас куда моложе своих двадцати семи лет.

- Ты все-таки сумасшедший. Ты это знаешь? Самый настоящий псих. - Лиз чувствовала примерно то же, что и он. Она была от него без ума. - Я не могу выходить за кого-то замуж всего через три недели со времени знакомства... Что подумают люди? Что скажет твоя мама?

Она могла говорить все, что угодно, - Берни чувствовал себя на седьмом небе.

- Слушай. Коль скоро ты не Рахиль Нусбаум и девичья фамилия твоей матери не Шварц и не Гринберг, то все это особого значения уже не имеет.

- Ну да. Попробуй скажи ей, что ты знаком со мной всего три недели.

Лиз подошла к дивану, и Берни вновь посадил ее рядом с собой.

- Я люблю тебя, Элизабет О'Райли, будь ты родственницей самого папы римского или познакомься мы с тобой только вчера. Жизнь и так слишком коротка. Я не хочу тратить время понапрасну. Мы не вправе так поступать. Ему в голову пришла замечательная идея. - Мы сделаем все, как надо. Сначала обручимся. Сегодня первое августа... А поженимся мы месяцев через пять - на Рождество. Если к этому времени ты раздумаешь, тогда, естественно, ничего не произойдет. Как тебе такая идея?

Он уже думал об обручальном кольце, которое он ей купит: в нем будет камешек в пять каратов.., или в шесть.., или даже в десять... Берни нежно обнял Лиз и заглянул ей в глаза. Она плакала.

- Но ведь мы с тобой еще ни разу.., не были вместе...

- С моей стороны это серьезный просчет... Именно на эту тему я и хотел поговорить с тобой. Ты не могла бы подыскать ребенку сиделку? Не подумай, что я плохо отношусь к нашей девочке, дело в другом... Я хочу пригласить тебя к себе...

- Я подумаю на эту тему, - со смехом ответила Лиз. Ничего более невероятного с ней еще не происходило.

Он был таким хорошим, он бы всю жизнь заботился о ней и о Джейн, и это было самое главное - она действительно любила его, пусть они и были знакомы всего три недели... Лиз не терпелось рассказать обо всем своей ближайшей подруге Трейси, работавшей в той же школе, та вот-вот должна была вернуться из отпуска. Когда она уезжала, Лиз была одинокой женщиной, теперь же она была обручена с генеральным управляющим "Вольфа". С ума сойти, да и только. - С девочкой будет кому посидеть.

- Стало быть, мы обручены? - спросил Берни, сияя.

- Выходит, что так.

Сама она в это не могла поверить.

- Что, если свадьба состоится двадцать девятого декабря? Это будет суббота. - Берни работал над составлением планов для магазина и подобные вещи держал в голове. - Мы отпразднуем вместе с Джейн Рождество и проведем наш медовый месяц где-нибудь на Гавайях.

Лиз уже не понимала, на каком свете она находится, хотя знала, что все это - правда... Берни поцеловал Лиз, и она почувствовала, как колотится его сердце... Они были созданы друг для друга...

Глава 7

На поиски сиделки у Лиз ушло два дня. Говоря об этом с Берни, Лиз покраснела, хотя прекрасно понимала, что иного выхода у них попросту не было: что поделаешь, если в ее квартире всего одна спальня? Женщина должна была прийти в семь и согласилась сидеть до часа.

- Я прямо как Золушка, - сказала Лиз с улыбкой.

- Все нормально. Главное - ни о чем не беспокойся. Берни дал женщине пятидесятидолларовую купюру, Лиз же тем временем пошла пожелать Джейн спокойной ночи.

- Ты уж сегодня как-нибудь приоденься.

- Пояс с резинками?

Она нервничала так, словно была невестой. Берни рассмеялся.

- Не только. Не забудь надеть сверху и платье. Мы зайдем в какой-нибудь ресторан. Ты не против?

Лиз изумленно покачала головой. Ей почему-то казалось, что они поедут прямо к нему. Она страшилась этого и поэтому предложение пойти в ресторан приняла с радостью.

Они поехали в "Звезду", где их ждал столик на двоих. Разговор подействовал на Лиз успокаивающе. Берни рассказывал ей о том, что происходит в магазине, о планах на осень, рекламе и показах мод. "Оперный" показ прошел с огромным успехом, на очереди были другие. Лиз не уставала поражаться тому, что Берни может быть таким серьезным бизнесменом. Он применял принципы здоровой экономики ко всем аспектам работы магазина, что вкупе с его сверхъестественным чутьем позволяло ему делать деньги из ничего - как любил говорить о нем Пол Берман. Теперь Берни нисколько не жалел о том, что согласился поехать в Сан-Франциско. Он планировал пробыть в Калифорнии еще год, что позволило бы им пожить какое-то время вдали от родственников. Потом он и Лиз должны были переехать в Нью-Йорк, к тому времени у них мог бы родиться ребенок... Следовало уже сейчас подумать о школе для Джейн... Впрочем, всего этого он пока не говорил вслух. Берни ограничился тем, что сообщил Лиз о своем намерении рано или поздно переехать в Нью-Йорк. В детали он вдаваться не стал, в любом случае сейчас думать об этом было несколько преждевременно.

- Ты наденешь настоящее свадебное платье? Ему очень хотелось, чтобы так оно и было. Более того, во время одного из показов Берни уже присмотрев платье, которое должно было понравиться и Лиз.

- Ты действительно этого хочешь? - спросила Лиз, покраснев.

Он кивнул. Они сидели на банкетке друг возле Друга, держась за руки. Берни было приятно касаться ее ноги. Лиз была одета в белое шелковое платье, подчеркивавшее ее загар. Обычно распущенные волосы были собраны в узел, ногти накрашены... Берни нежно поцеловал ее в шею.

- Да. Я действительно этого хочу. Просто.., так будет правильно, я в этом уверен. В таких случаях себе следует доверять.

Она понимала, что он имеет в виду, однако мысль о столь скором замужестве несколько смущала ее, пусть она и не сомневалась в том, что они поступают правильно.

- Когда-нибудь ты со мной согласишься, - добавил Верни, нежно глядя ей в глаза.

- Знаешь, самое странное то, что и я в этом не сомневаюсь. Я думаю о другом - как это объяснить людям?

- В жизни именно так все и происходит, Лиз. Люди могут прожить вместе десять лет, но потом один из них встречает кого-то и уже через пару дней женится... Настоящее чувство угадывается сразу.

- Я знаю. Я думала о таких вещах... Но никогда не предполагала, что подобное может произойти со мной.

Они улыбнулись друг другу. На обед были поданы утка, салат и суфле. Отобедав, они отправились в бар и заказали шампанское. Им нечего было скрывать друг от друга - они делились мнениями, надеждами, мечтами... У Лиз еще никогда не было такого замечательного вечера. Когда она была с Берни, она забывала и о смерти родителей, и о кошмарных днях, проведенных ею с Чендлером Скоттом, и о бесконечных одиноких месяцах, последовавших за рождением Джейн, когда рядом с нею не было ни одного близкого ей человека. Все это в один миг потеряло значение. Вся ее прошлая жизнь теперь представлялась ей долгим приготовлением к встрече с этим замечательным человеком.

Берни заплатил за шампанское, и они, взяв друг друга под руку, стали подниматься наверх. Она уже хотела было направиться к выходу из отеля, но тут Берни повлек ее к лифту.

- Давай поднимемся наверх, - прошептал он ей на ухо, - только, чур, маме об этом ни слова.

Было уже десять, у них оставалось три часа. Лифт поднялся на последний этаж. Лиз молча последовала за Берни. Он открыл ключом одну из дверей и пропустил ее в номер. Таких номеров она не видела ни в кино, ни в жизни. Здесь царили два цвета - белый и золотой; стены были обшиты изысканнейшими шелками, старинные вещи поражали красотой и тонкостью работы. На столе, освещенном несколькими свечами, стояли блюда с сыром и фруктами, в серебряном ведерке охлаждалась бутылка шампанского.

Лиз, лишившись дара речи, могла только улыбаться. Берни и на сей раз продумал все до мельчайших деталей.

- Н-да, господин Фаин... Вы просто чудо...

- Можешь считать, что это - наш медовый месяц. Все должно быть на месте.

Так оно и было. В соседней комнате тоже горели свечи. Берни снял этот номер днем, но прежде, чем привести Лиз, наведался сюда еще раз. Горничная сняла с постели покрывало и оставила на кровати прекрасный розовый пеньюар, отделанный перьями марабу, розовые атласные туфельки и розовую ночную рубашку. Лиз заметила их, стоило ей войти во вторую комнату. От неожиданности она вздрогнула. Эти вещи предназначались не для голливудской кинозвезды, но для нее - для Лиз О'Райли из Чикаго.

Она не удержалась и сказала об этом Берни. Он обнял ее и, улыбнувшись, сказал:

- Говоришь, маленькая Лиз О'Райли из Чикаго? Теперь ты будешь называться иначе - маленькая Лиз Фаин из Сан-Франциско...

Он жадно поцеловал ее и, сбросив пеньюар на пол, нежно опустил на кровать. За пеньюаром, отделанным перьями марабу, последовали одежды наконец-то они могли отдаться страсти, снедавшей их все эти три недели. Ни у нее, ни у него в жизни еще не было ничего подобного...

- Ты самая красивая женщина на свете, - прошептал Берни, играя ее золотистыми локонами.

- А ты, Берни Фаин, - мужчина, каких свет еще не видел...

Да, такой ночи еще не было ни у него, ни у нее. Когда наконец они отправились в ванную, было уже куда больше часа.

- Так мы никогда до дома не доберемся, - сонно улыбнулась Лиз. Она хотела было позвонить сиделке и предупредить ее о том, что они задержатся, но Берни остановил Лиз, сказав, что он уже побеспокоился об этом.

- Ты что - заплатил ей? - спросила, покраснев, Лиз.

- Совершенно верно, - довольно ответил Берни. Лиз поцеловала его.

- Берни Фаин, ты бы знал, как я тебя люблю... Он улыбнулся и с тоской подумал о том, что поженятся они только через пять месяцев. Эта мысль ввергла его в грусть, но она же напомнила ему о делах насущных.

- Куда это ты? - удивленно спросила Лиз, глядя на то, как покрытый мыльной пеной Берни направляется к двери.

- Я сейчас вернусь.

Лиз проводила его взглядом. У Берни были широкие плечи и длинные красивые ноги. На ее взгляд, он был сложен идеально. Лиз почувствовала, что ее вновь охватывает желание... Она легла в ванну и, закрыв глаза, стала дожидаться его возвращения. Он вернулся в ту же минуту и, не успев отдать ей того, что принес из комнаты, был уже рядом с нею, чувствуя, что не может противиться зову страсти... Шум, поднятый ими, казалось, вот-вот разбудит весь отель.

- Тише ты, - смеясь прошептала она ему через несколько минут. - Сейчас нас отсюда погонят.

- Ну уж и погонят...

Так хорошо Берни не чувствовал себя давно. Ему не хотелось, чтобы это когда-нибудь кончалось. Никогда у него не было такой женщины, как Лиз, никого он еще не любил так страстно.

- Кстати, я хотел кое-что подарить тебе, но тут ты на меня набросилась...

- Я на тебя набросилась?! Ха!

Она проследила за его взглядом и посмотрела в ту же сторону, ожидая увидеть там еще один пеньюар, или пояс, или... Возле ванны стояла коробка из-под обуви. Когда Лиз открыла ее, она увидела внутри сверкающие золотом туфли, усыпанные кристаллами горного хрусталя. Она засмеялась, не понимая, что все это значит.

- Это что - туфельки Золушки?

Туфли были достаточно аляповатыми и безвкусными.

Берни, посмеиваясь, следил за реакцией Лиз. И тут Лиз заметила, что один из кристаллов лежит немного в сторонке...

- Боже! - воскликнула она, внезапно поняв, что сделал Берни. - Берни, ты сумасшедший! Этого не может быть!

Берни повесил обручальное кольцо с огромным изумрудом на одну из золотистых пряжек. Он молча снял кольцо с булавки и подал его Лиз. У нее затряслись руки, когда она надевала его на палец. В камне было больше восьми карат, его красоте Берни поразился еще в магазине, когда покупал это кольцо.

- О, Берни...

Она прижалась к нему, и он вновь целовал ее и гладил по золотистым волосам. Смыв пену с нее и с себя, он бережно поднял Лиз и отнес ее на кровать... Они вновь занялись любовью, но теперь уже иначе - без прежних нетерпения и пыла, упиваясь друг другом, - казалось, они сошлись в неспешном танце...

Лиз вернулась домой в пять утра. Она выглядела такой бодрой и подтянутой, что можно было подумать, будто она пришла со школьного собрания. Она стала извиняться перед сиделкой за столь позднее возвращение, но та лишь махнула рукой - в любом случае она осталась бы ночевать здесь. Вскоре сиделка ушла, и Лиз осталась одна. Глядя на утреннюю дымку, она предалась сладостным размышлениям о человеке, за которого собиралась выйти замуж. Кто мог ожидать, что ей может так повезти? У нее на руке поблескивал огромный изумруд, в глазах же стояли слезы. Лиз легла в кровать с мыслью о Берни... Она не хотела расставаться с ним ни на минуту.

Глава 8

После того как они вместе с Джейн съездили на Тахо, где каждый спал в своей особой спальне, что вызывало у Лиз горестные чувства, Берни настоял на том, что ей следует выбрать платье, которое она наденет на открытие оперного сезона. Открытие сезона было центральным событием в жизни Сан-Франциско, у них же, помимо прочего, билеты были куплены в ложу. Берни знал, что у Лиз нет платьев, приличествующих такому случаю, он хотел, чтобы она выбрала для себя что-то достойное.

- Все-таки магазин - штука хорошая. Не зря же я там вкалываю по семь дней в неделю.

Естественно, Берни ничего не мог взять бесплатно, но для него и таких, как он, существовала система скидок. Впервые за все время работы в магазине его порадовало это обстоятельство.

Она пошла в магазин и, примерив с дюжину платьев, остановила свой выбор на платье одного итальянского модельера, который чрезвычайно нравился Берни, - оно ниспадало роскошными складками вельвета цвета коньяка, украшенного золотыми бусинками и полудрагоценными камнями. Вначале оно показалось Лиз слишком вычурным - вроде тех заморских туфель, к которым Берни прикрепил ее обручальное кольцо, но стоило ей надеть его, как она тут же оценила его поразительную красоту. Чувствовалось, что модельер увлечен Ренессансом, об этом говорили и глубокое декольте, и свободные рукава, и длинная широкая юбка с небольшим шлейфом, который она могла легко подобрать. Она прошлась по примерочной модного салона, чувствуя себя едва ли не королевой; захихикала и гордо выпрямила спину. В тот же миг скрипнула дверь, и знакомый голос спросил:

- Нашла что-нибудь?

Берни пригляделся получше и остолбенел. Он уже видел это платье, когда оно прибыло из Италии, тогда его появление в салоне произвело настоящий фурор. Конечно, оно было очень дорогим, но с учетом скидок стоимость его становилась вполне приемлемой. Берни поразило другое - то, как оно шло Лиз.

- Вот это да! Надо бы тебя показать в этом платье модельеру!

Продавщица, работавшая в зале, улыбнулась. Нечасто увидишь такую красавицу, как Лиз, да еще и в таком платье... Берни чмокнул продавщицу в щечку, и та тут же удалилась, порекомендовав Лиз подобрать к платью туфли.

Она прекрасно знала свое дело и была очень тактичным человеком.

- Тебе действительно нравится?

Лиз прошлась перед Берни. Глаза ее поблескивали подобно самоцветам, украшавшим платье, смех звенел серебряным колокольчиком. Сердце Берни едва не разрывалось от восторга, ему хотелось поскорее оказаться в опере...

- Не то слово. Оно сшито для тебя, Лиз. Может быть, тебе понравилось что-то еще?

Она засмеялась и тут же, мило покраснев, потупила глаза. Она боялась быть ему в тягость.

- Пожалуй, нет. Я до сих пор не знаю, сколько стоит это... Его я тоже не буду брать.

Она прекрасно понимала, что платье стоит немыслимых денег - скидка здесь уже не играла особого значения. Ей нравилось примерять платья - и только. В этом смысле Лиз ничем не отличалась от Джейн. Конечно, платье понравилось ей, но...

Берни смотрел на Лиз с улыбкой. Неожиданно ему вспомнилась Изабель Мартен. Как все-таки они были непохожи. Лиз не требовала ничего, той же всегда чего-то хотелось. Берни по-настоящему повезло.

- Миссис О'Райли, в данном случае вы покупателем не являетесь. Платье и, возможно, что-то еще - это подарки от вашего будущего супруга.

- Берни...Я...

Он не дал ей договорить, запечатлев на ее устах поцелуй, и, направившись к двери, добавил:

- Ты бы действительно подобрала себе туфли... Когда выберешь, поднимись ко мне в офис. Сходим пообедаем.

Берни улыбнулся и исчез за дверью. В тот же миг в зале появилась продавщица. Она принесла с, собой целый ворох платьев, которые она хотела предложить вниманию Лиз, однако та отказалась даже смотреть их. Она быстро нашла нужные туфли - у них был примерно такой же цвет, как у платья, и украшены они были похожими камешками - с платьем туфли сочетались прекрасно. Крайне довольная собой, Лиз поднялась к Берни. Они вышли из магазина и направились в "Трейдер Вике". Всю дорогу Лиз болтала без умолку - о том, как она выбирала себе туфли, о том, как ей понравилось платье, о том, как Берни ее избаловал. Они обедали не спеша, то и дело смеясь и подшучивая друг над другом. Часа в три Берни пришлось ее отпустить. Лиз должна была забрать Джейн у своей подруги. До начала учебного года оставалось всего несколько дней, пора было подумать и о работе. Но Лиз теперь могла думать только об опере. В пятницу она сделала себе прическу и маникюр и ближе к шести надела на себя волшебное платье, подаренное ей Берни. Осторожно застегнув все застежки, она посмотрела на свое отражение в зеркале. Аккуратно уложенные волосы были схвачены тончайшей золотистой сеточкой, купленной Лиз во время ее второго набега на "Вольф", из-под тяжелых складок вельветового платья выглядывали носы туфелек. Раздался звонок в дверь, и едва ли не тут же на пороге ее спальни появился разодетый в пух и прах Берни - белый галстук, фрак, накрахмаленная грудь идеально сидевшей на нем английской рубашки, алмазные запонки, доставшиеся ему в наследство от деда, - все это удивительно шло ему.

- Господи, Лиз... - пробормотал Берни и аккуратно поцеловал ее в щеку. - Ты выглядишь бесподобно.

Забытая всеми Джейн так и осталась стоять в дверях, она исподлобья смотрела на взрослых.

- Ты, надеюсь, готова?

Лиз утвердительно кивнула и в тот же миг заметила дочь. Особой радости в ее лице не чувствовалось. Конечно, девочке было приятно, что ее мама стала такой красивой, но то, что Берни стоит так близко к ней, Джейн явно не понравилось. Проблемы такого рода стали занимать Джейн со времени их поездки на озеро Тахо. Лиз понимала, что рано или поздно ей придется поведать дочери о своих планах, но она страшно боялась этого. Вдруг Джейн будет против их женитьбы? Лиз не сомневалась в том, что Берни нравится девочке, но этого было недостаточно. Более того, Джейн считала Берни своим другом, а не другом своей мамы.

- Спокойной ночи, моя хорошая. Лиз наклонилась, чтобы поцеловать Джейн, но та, зло сверкнув глазами, отвернулась к стенке. Берни на сей раз она не сказала ни слова. Лиз было разволновалась, однако тут же решила взять себя в руки, чтобы не портить этот чудесный вечер.

Вначале они отправились обедать в Музей современного искусства - по этому поводу Берни нанял "Роллс-Ройс". Они тут же оказались в толпе женщин, блиставших нарядами и украшениями, по которой шныряли фоторепортеры. Лиз чувствовала себя здесь в своей тарелке, она гордо шествовала, опираясь на руку Берни, стараясь не обращать внимания на блеск вспышек... Она знала, что фотографировать могут и их - Берни был хорошо известен в Сан-Франциско как управляющий самого роскошного магазина в городе, его знали и многие дамы в дорогих нарядах. Музей украшался на средства местных авторитетов. Повсюду виднелись серебристые и золотистые воздушные шары и выкрашенные золотой краской деревца. Каждого посетителя ждали изящно упакованные подарки - одеколон для мужчин и флакончик изысканнейших духов для женщин. Глядя на упаковку, можно было смело сказать, что подарки были сделаны магазином "Вольф".

Пробравшись через толпу, они вошли в огромный зал, в котором стояли столики. Лиз с улыбкой посмотрела на Берни, и он взял ее под руку. В тот же момент их вновь сфотографировали.

- Тебе нравится?

Она кивнула. Никогда в жизни она не видела ни таких дорогих платьев, ни такого количества украшений - ими можно было загрузить не одну тачку. Чувствовалось, что все необычайно возбуждены. Все знали, что они являются участниками чего-то важного.

Берни и Лиз сели за один столик с парой из Техаса, с хранителем музея и его супругой, с постоянной посетительницей "Вольфа", пришедшей сюда в сопровождении своего пятого мужа, а также с мэром и его супругой. Публика собралась интересная, разговоры велись легко и непринужденно - говорили о лете, о детях, о путешествиях и о Пласидо Доминго. В этот вечер Доминго прилетел в Сан-Франциско специально для того, чтобы вместе с Ренатой Скотто участвовать в премьере новой постановки "Травиаты". Любители оперы были на седьмом небе от счастья, правда, таковых здесь было совсем немного. Опера в Сан-Франциско - явление скорее не музыкальное, но социальное великосветская прихоть, не более. Берни слышал об этом с первого дня своего пребывания здесь, но подобные вещи его мало трогали. Достаточно было того, что ему здесь нравилось. К Доминго же и Скотто он относился лишь как к достаточно условной затравке. Опера его никогда не интересовала.

Однако стоило ему оказаться перед зданием Мемориального оперного центра, он понял всю торжественность момента. Фотографов здесь было еще больше - они снимали всех входящих в здание оперы. Собравшуюся на площади толпу сдерживали кордоны полиции. Люди пришли сюда для того, чтобы поглазеть на разодетую театральную публику. Можно было подумать, что ты присутствуешь на церемонии вручения призов Академии, с той лишь разницей, что все смотрят на тебя, а не на Керка Дугласа или Грегори Пека. С этим чувством Берни вошел в двери, пропустив перед собой Лиз, и направился к той лестнице, которая вела к нужной, ложе. Свой места они нашли неожиданно легко. Повсюду Берни видел знакомые женские лица - все эти дамы были клиентками "Вольфа". Можно было только радоваться тому, что его платья имели такой успех. И все же платье Лиз и сама Лиз выделялись и здесь. Берни едва сдержался, чтобы не поцеловать ее в щеку, и нежно взял ее за руку. Свет в зале погас. Весь первый акт они так и сидели, держа друг друга за руку. Доминго и Скотто превзошли все его ожидания, Берни даже не заметил, когда закончился первый акт. Они отправились в бар, где шампанское текло рекой и неустанно щелкали затворами своих аппаратов фотографы. С начала вечера Лиз сняли раз пятнадцать, но она, казалось, даже не замечала этого. Она держала себя скромно и сдержанно, чувствуя себя рядом с Берни в полной безопасности. Он же был полон решимости защищать ее от чего и от кого угодно.

Берни подал ей бокал с шампанским, и они, неспешно попивая его, стали разглядывать присутствующих. Лиз захихикала.

- Забавно, правда?

Он заулыбался. Действительно, ситуация была крайне забавной. Все присутствующие вели себя так серьезно, что можно было подумать, будто именно здесь и именно сейчас решается их судьба.

- Приятно, когда вдруг можешь оказаться совсем в другой реальности, не так ли, Лиз?

Она улыбнулась и согласно кивнула головой. Завтра утром она отправится на Сэйф-Вэй закупить на неделю продукты для себя и Джейн. А в понедельник она будет стоять возле доски и учить детей правилам сложения.

- Все кажется таким нереальным...

- Чудо оперы, должно быть, состоит и в этом. Ему нравилось, что в Сан-Франциско относятся к этому событию с таким вниманием, еще больше ему нравилось быть участником этого замечательного действа, тем более что рядом с ним была Лиз. Свет мигнул, и откуда-то издали послышался звонок.

- Нам пора возвращаться.

Они поставили свои бокалы на столик и направились к выходу из бара. Примеру их, однако, не последовал ни один из присутствующих - все как ни в чем не бывало продолжали пить шампанское, болтать и смеяться. Такова уж была здешняя традиция. Бар и всевозможные интриги значили куда больше музыки.

Во время второго акта ложи были наполовину пусты. Начался второй антракт. Берни и Лиз вернулись в переполненный бар. Лиз, подавив зевок, смущенно взглянула на Берни.

- Устала, милая?

- Немножко... Такой длинный вечер.

Оба знали, что это еще не все. После окончания спектакля они должны были отправиться в "Трейдер Вике", в зал, называвшийся "Капитанской каютой". После этого их ждал бал в Сити-Холле. Берни предполагал, что они не смогут вернуться домой раньше трех или четырех часов утра, но понимал, что события, подобные этому, случаются в Сан-Франциско только раз в году.

Спектакль окончился, и они отправились вниз, к ожидавшей их все это время машине. Они устроились на сиденье поуютнее, и автомобиль повез их в "Трейдер Вике". В этот вечер необычная атмосфера Царила и там. Они пили шампанское и ели икру, суп бонго-бонго и блинчики с грибами. Лиз долго смеялась, когда обнаружила в своем печеньице записку с такими словами: "Он будет любить тебя так же, как ты любишь его".

- Мне это нравится, - сказала Лиз, просияв. Вечер действительно был необычным. Вскоре в ресторан приехали Доминго, Скотто и их свита. Они сидели за длинным столом, стоявшим в углу, и вели себя крайне шумно. То и дело у знаменитостей просили автографы, и тем это явно нравилось.

- Спасибо тебе за этот прекрасный вечер, любимый, - прошептала Лиз.

- Это еще не все.

Он погладил ее по руке и налил в ее бокал шампанского, хотя она и пыталась робко протестовать.

- Смотри, как бы тебе не пришлось выносить меня отсюда.

- На что, на что, а на это у меня сил хватит, - сказал Берни, глядя ей в глаза.

"Трейдер Вике" они покинули около часа и тут же поспешили на бал. Здесь все было совсем иначе. Публика, которую они видели в музее, театре, баре, ресторане, пришла сюда для того, чтобы снять напряжение вечера и откровенно расслабиться. Здесь себя вели иначе даже журналисты, к этому времени они успели отснять все, что их интересовало. Тем не менее, когда Берни и Лиз закружились в вальсе, вновь защелкали фотоаппараты.

Именно эта фотография и появилась на следующее утро в городских газетах: огромная фотография Лиз и Берни, танцующих вальс в Сити-Холле. Можно было рассмотреть не только платье - видно было и то, как Лиз смотрит на Берни.

- Он тебе действительно так нравится - да, мам? - спросила Джейн во время завтрака, когда Лиз, превозмогая дикую головную боль, пыталась читать свежую газету. Домой она вернулась в половине пятого, однако уснуть так и не смогла. За этот вечер они с Берни выпили четыре или пять бутылок шампанского - от одной мысли о нем Лиз начинало подташнивать. И все же это была самая замечательная ночь в ее жизни.

- Он очень хороший человек. Помимо прочего, он и к тебе очень хорошо относится. - Ничего более умного в голову ей сейчас прийти не могло.

- Я тоже к нему хорошо отношусь.

Джейн сказала это без прежнего энтузиазма. За лето в ее отношении к Берни многое изменилось. Она чувствовала, что происходит что-то по-настоящему серьезное.

- Почему ты так часто с ним видишься? Лиз оторвала глаза от чашки с кофе и в упор посмотрела на дочь.

- Он мне нравится. - И тут же она решила сказать Джейн все:

- Если сказать честно, то я люблю его.

Джейн замерла. Она не до конца понимала значение этих слов, однако что-то в них ей явно не нравилось.

- Я его.., люблю, - повторила Лиз упавшим голосом.

- Ну и что? Что из этого?

Джейн хотела было выйти из-за стола, но Лиз остановила ее взглядом.

- Скажи, что тебе не нравится?

- Разве я так сказала?

- Это понятно и без слов. А ты знаешь, что он тебя любит?

- Да? Откуда ты это знаешь? - В глазах Джейн заблестели слезы.

- Он мне сам об этом сказал.

Лиз подошла к дочке. Как много ей нужно было рассказать Джейн... И чем раньше она это сделает, тем будет лучше. Лиз села на диван и посадила Джейн себе на колени.

- Он хочет на нас жениться.

Джейн прижалась к ней и горько зарыдала. Лиз почувствовала, что еще немного - и она тоже заплачет.

- Хорошая моя, я ведь тоже его люблю...

- Но зачем? Зачем нам выходить за него замуж? Разве нам плохо было вдвоем?

- Нет, конечно... Но разве тебе никогда не хотелось, чтобы у нас был папа?

Джейн на миг замолкла, но тут же вновь зашлась слезами.

- Иногда хотелось. Но нам и так хорошо. Джейн все еще не могла забыть о "своем папе", который был актером, но умер еще до того, как она родилась.

- А мне кажется, что с папой будет лучше. Джейн презрительно фыркнула:

- Ты будешь спать с ним в одной кровати, и я не смогу приходить к тебе ни в субботу, ни в воскресенье утром.

- Почему это? - Лиз прекрасно понимала, что многое в их жизни изменится и Джейн придется изменить многие свои привычки. - Ты лучше подумай, сколько появится хорошего... Мы будем ходить на море, кататься на машине, плавать на яхте... Подумай, какой хороший он человек!

Джейн кивнула. С этим она не спорила.

- Сказать честно, он мне тоже нравится... Даже с бородой... - Джейн улыбнулась матери сквозь слезы и наконец решилась спросить ее о том, что волновало ее больше всего:

- А если ты будешь с ним, ты меня станешь любить?

- Я буду любить тебя всегда. - По щекам Лиз побежали слезы. - Всегда, всегда, всегда.

Глава 9

Джейн и Лиз стали покупать все подряд журналы для новобрачных. К тому времени, когда они отправились в "Вольф" за свадебными нарядами, Джейн уже нисколько не расстраивалась. В детском отделе они провели не меньше часа. Джейн остановила свой выбор на платье из белого вельвета, отороченном розовым атласом, с крошечной розочкой на воротнике. Лиз тоже смогла подобрать себе платье. Когда с покупками было покончено, Берни повез их обедать в "Святой Франциск".

Берман, все это время находившийся в Нью-Йорке, узнал о готовящейся свадьбе уже через неделю. В торговых кругах новости распространяются быстро, тем более что Берни был здесь не последним человеком. Берман, позвонив в Сан-Франциско, даже не пытался скрыть своего изумления.

- Я и не знал, что ты от меня можешь что-то утаивать... Это правда?

Берман говорил шутливым тоном. Берни не оставалось ничего иного, как ответить ему смущенным:

- Не совсем.

- А я вот слышал, что Купидон совершил налет на Западное побережье. Это слухи или это правда?

Берман был рад тому, что у его старинного знакомого все складывается так удачно. Он не знал, кем была его избранница, но ни минуты не сомневался в том, что Берни и здесь сделал правильный выбор.

- Это правда. Я собирался и сам рассказать тебе об этом, Пол.

- Ну что ж, тогда валяй. Кто она? Я знаю только то, что свадебное платье она покупала на четвертом этаже.

Он захохотал. Они жили в крохотном мире, исполненном слухов и сплетен.

- Ее зовут Лиз. Она - учитель второго класса. Родилась в Чикаго и на Северо-Запад отправилась уже в зрелом возрасте. Ей двадцать семь, и у нее есть чудесная пятилетняя дочка по имени Джейн. Мы собираемся пожениться сразу после Рождества.

- Вот и хорошо. А какая у нее фамилия?

- О'Райли.

Пол вновь зашелся смехом. Он был достаточно хорошо знаком с госпожой Фаин.

- А как к этому отнеслась твоя мать? Берни улыбнулся:

- Я еще не говорил ей об этом.

- Ты уж нас извести о том, когда ты это сделаешь. Иначе мы погибнем от звукового удара. Впрочем, может быть, твоя мать стала теперь помягче?

- Я бы этого не сказал. Берман вновь улыбнулся.

- В любом случае желаю тебе всего самого лучшего. Надеюсь, в следующем месяце ты заедешь сюда вместе с Лиз?

Берни действительно собирался лететь в Нью-Йорк, а оттуда - в Европу. Лиз должна была остаться дома - у нее работа, ей нужно ухаживать за Джейн и, помимо прочего, подыскивать новую квартиру. Они собирались в скором времени переехать в Нью-Йорк, и поэтому покупать жилье не имело смысла.

- У нее слишком много дел. Вы увидитесь только на нашей свадьбе.

Приглашения уже были заказаны. Берни и Лиз решили, что их свадьба должна быть скромной: пятьдесят-шестьдесят человек гостей, не больше. Устроят обычный обед в каком-нибудь ресторане, а потом они с Лиз отправятся на Гавайи. Трейси, подруга Лиз по школе, уже пообещала остаться на это время с Джейн.

- Когда, говоришь, у вас свадьба?.. Я постараюсь быть. Да, я полагаю, теперь ты не так рвешься в Нью-Йорк? Внутри у Берни все похолодело.

- Это еще как сказать... Когда я попаду в Нью-Йорк, я попытаюсь подыскать школу для Джейн. Лиз собиралась заняться тем же весной. - На том конце линии стояло гробовое молчание. Берни нахмурился. - Мы хотим оказаться там не позже сентября.

- Все понятно... Увидимся в Нью-Йорке через несколько недель. Мои поздравления.

Берни какое-то время сидел, уставившись в потолок. Вечером он поведал об этом разговоре Лиз. Он был крайне взволнован.

- Я не я буду, если они заставят меня торчать здесь три года, как это было в Чикаго!

- Попробуй поговорить с ним в Нью-Йорке.

- Конечно же, поговорю.

Разговор этот действительно состоялся, но Пол Берман так и не стал называть конкретных сроков.

- Ты провел там всего несколько месяцев, Берни. Ты должен поднять этот филиал на ноги. Именно из этого мы и должны исходить.

- Магазин работает как часы. А провел я там уже восемь месяцев.

- Магазин работает только пять месяцев. Должен пройти хотя бы еще один год. Неужели ты не понимаешь, как ты нам на этом месте нужен! Тон, который ты сможешь задать, определит работу магазина на многие годы. С работой такого рода можешь справиться только ты.

- Год - это слишком много.

Для Берни так оно и было. Теперь он не мог позволить себе такую роскошь - разбрасываться годами своей жизни.

- Вернемся к этой теме через шесть месяцев.

На этом разговор с Полом и закончился. В этот вечер Берни покинул магазин далеко не в лучшем, настроении. Его ждала встреча с родителями. Встретиться они должны были в "Береге басков" - Берни объяснил матери, что в Скарсдейл заехать он просто не успеет. Мать очень хотела увидеть его. Памятуя об этом, Берни купил для нее весьма изящную сумочку от Гуччи - кожа ящерицы цвета беж и замечательная застежка с тигровым глазом. Сумочка была настоящим произведением искусства, и Берни очень надеялся на то, что она понравится его матери. И все же он шел в ресторан с тяжелым сердцем. Стоял один из тех прекрасных октябрьских вечеров, которые случаются в Нью-Йорке пару раз в году. В Сан-Франциско такая погода стоит постоянно и поэтому не кажется такой уж замечательной. Здесь же, в Нью-Йорке, все обстоит иначе.

Город жил своей обычной жизнью - мимо проносились такси, элегантно одетые дамы спешили в рестораны, солидные лимузины везли не менее солидных седоков в театры и на концерты... Берни с тоской подумал о том, что лишен всего этого в течение вот уже восьми месяцев, и лишний раз пожалел о том, что рядом с ним нет Лиз. Он решил, что теперь будет приезжать сюда только вместе с ней. Весеннюю поездку в Нью-Йорк можно будет совершить во время пасхальных каникул.

Он решительно вошел в двери "Берега басков" и только тогда перевел дух - это был особый ресторан, он любил его больше всех прочих. Удивительная роспись на стенах, мягкий приглушенный свет, женщины в черных платьях, украшенных бриллиантами и жемчугами, мужчины в подчеркнуто строгих серых костюмах, от которых так и веет богатством и властью...

Берни перебросился парой фраз с метрдотелем. Его родители были уже здесь - они сидели за столиком на четыре персоны, стоявшим в заднем ряду. Когда Берни подошел к столику, мать простерла к нему руки с таким видом, будто она тонет - лицо ее при этом мгновенно приняло трагическое выражение.

К такого рода приветствиям Берни уже успел привыкнуть, хотя они, как и прежде, чрезвычайно раздражали его.

- Привет, мамуля.

- Это все, что ты можешь сказать своей матери после восьмимесячного отсутствия?

Она согнала супруга с банкетки и села на его место сама - чтобы быть поближе к сыну. Берни казалось, что весь ресторан смотрит только на них.

- Мы находимся в ресторане, мама. Здесь не место устраивать сцены.

- Это ты называешь "устраивать сцены"?! Ты не видел мать целых восемь месяцев, однако счел возможным толком не здороваться с ней, а потом еще и сказал, что она, мол, устраивает тебе сцены?!

Берни хотелось спрятаться под стол. Мать говорила так громко, что ее слышал весь ресторан.

- Мы виделись в июне, - сказал Берни подчеркнуто тихим голосом. Он понимал, что с мамой лучше не спорить.

- Это было в Сан-Франциско.

- Какая разница?

- Ты постоянно был занят, мы практически не виделись.

Родители приезжали в Сан-Франциско на открытие магазина, и Берни, при всей своей занятости, смог уделить им немало времени - мать это прекрасно помнила.

- Ты выглядишь потрясающе, - сказал Берни, чувствуя, что настало время сменить тему разговора. Отец заказал "Роб-Роя" для матери и виски со льдом для себя. Берни остановил выбор на кире.

- Это еще что такое? - тут же насторожилась мать.

- Я дам тебе попробовать. Это очень легкий напиток. Ты действительно замечательно выглядишь, мама.

Почему-то всегда выходило так, что Берни приходилось разговаривать исключительно с матерью и никогда с отцом, и это его немало огорчало. Можно было подумать, что папашу вообще ничего не интересует, странно было только то, что он не прихватил с собой в "Берег басков" толстых медицинских журналов.

Официант принес напитки. Берни сделал небольшой глоток кира и предложил попробовать его своей матери. Он никак не мог решить, когда лучше завести речь о Лиз - до обеда или после. Если он отложит разговор, мать станет обвинять его в том, что он целый вечер лицемерил. Если же он заговорит об этом сейчас, мать поднимет скандал и испортит вечер и себе, и всем остальным. Первое было безопаснее, второе - честнее. Берни сделал большой глоток кира и решил быть честным.

- У меня есть для тебя хорошая новость, мама. Голос его предательски задрожал, и мать тут же вперилась в него орлиным взором, почувствовав, что речь действительно идет о чем-то серьезном.

- Ты возвращаешься в Нью-Йорк? Слова эти больно ранили его.

- Пока нет. Когда-нибудь - да. Я говорю о вещах более серьезных.

- Тебя повысили в должности?

Он устало вздохнул. С загадками пора было кончать.

- Я женюсь.

Все разом замерло. Мать, не мигая, смотрела на него. Дар речи вернулся к ней минут через пять. Отец же вообще никак не отреагировал на его слова.

- Может, объяснишь поподробнее?

Берни чувствовал себя так, словно только что признался в совершении немыслимых злодеяний. Странное это чувство разозлило его.

- Она замечательная женщина, мама! Ты ее сразу полюбишь. Ей двадцать семь, и она потрясающе красива. Она - учитель второго класса. - Последней фразой Берни отмел возможные вопросы матери о том, кем работает его избранница - танцовщицей в дискотеке, официанткой или исполнительницей стриптиза. - Да, кстати. У нее есть маленькая дочка по имени Джейн.

- Она разведенная...

- Да. Джейн уже пять лет.

Мать смотрела на него во все глаза, пытаясь понять, что же могло произойти с ее сыном.

- И как давно ты ее знаешь?

- С тех самых пор, как я приехал в Сан-Франциско, - солгал Берни и положил на стол фотографии Лиз и Джейн, сделанные на Стинсон-Бич. Мать тут же передала снимки отцу, который стал восхищаться красотой матери и дочки. Руфь Фаин, однако, чувствовала, что здесь что-то не так.

- Почему же ты не познакомил ее с нами в июне? Мать мастерски владела интонациями: можно было подумать, что у Лиз волчья пасть, или она хромоножка, или она все еще живет с мужем.

- Тогда я ее еще не знал.

- Выходит, вы знакомы всего несколько недель, а ты уже собираешься на ней жениться? - Мать выдержала эффектную паузу и тут же спросила о том, что волновало ее больше всего:

- Скажи, она еврейка?

- Нет, не еврейка... - Берни показалось, что еще немного, и его мать упадет в обморок; он едва заметно улыбнулся. - Мама, только не делай такое лицо. Ты ведь знаешь, на белом свете живут не одни только евреи.

- И все же их достаточно, чтобы подыскать себе среди них пару. Скажи, кто она?

Мать это не интересовало, просто она хотела сполна отдаться своему горю... Берни решил сказать ей обо всем до конца.

- Она - католичка. Ее фамилия О'Райли.

- Бог ты мой...

Она прикрыла глаза и разом как-то обмякла. Берни решил, что она таки упала в обморок. Он испуганно повернулся к отцу, но тот еле уловимым жестом руки дал ему понять, что ничего страшного не происходит. Мать тут же открыла глаза и, обращаясь уже к супругу, сказала:

- Ты слышал, что он говорит? Ты понимаешь, что он делает? Он же меня в гроб вогнать хочет! Ему совершенно наплевать на меня!

Она картинно зарыдала и, достав из сумочки платок, принялась вытирать слезы. В тот же миг к их столику подскочил официант, вежливо осведомившийся, будут они обедать или нет.

- Думаю, будем, - подчеркнуто спокойным голосом ответил Берни, чувствуя на себе испепеляющий взгляд матери.

- Как ты можешь сейчас.., есть... У матери вот-вот случится сердечный припадок...

- Может быть, все-таки поешь немного супа? - поинтересовался отец.

- Он мне в горло не полезет. Берни готов был придушить мать.

- Мама, она замечательная женщина. Ты ее полюбишь.

- Ты решил это твердо? - Берни кивнул. - И когда же у вас свадьба?

- Двадцать девятого декабря.

Он сознательно не стал говорить ни слова о Рождестве, но мать, несмотря на это, вновь заплакала.

- Все уже решено, все устроено... Даже дата известна, а я об этом ничего не знаю. И когда только вы все успели? Наверное, ты и в Калифорнию из-за нее поехал...

Мать могла продолжать до бесконечности.

- Я встретил ее уже там.

- Но как? Кто вас мог познакомить? Кто меня так обидел?

К этому времени на столе уже появился суп.

- Я встретился с ней в магазине.

- Да? Может быть, на эскалаторе?

- Ради бога, мама, перестань! - Он ударил кулаком по столу, отчего мать даже подскочила. - Я женюсь. Точка. Мне тридцать пять. Я женюсь на прекрасной женщине. Честно говоря, меня нисколько не интересует, кто она, пусть даже она будет буддисткой. Она прекрасная женщина, хороший человек и любящая мать - мне кажется, этого вполне достаточно!

Он жадно набросился на суп, стараясь не обращать внимания на мать.

- Она в положении?

- Нет.

- Тогда почему вы так спешите со свадьбой? Лучше в таких делах не торопиться.

- Я ждал целых тридцать пять лет. Этого более чем достаточно.

Она вздохнула и мрачно посмотрела на него.

- Ты встречался с ее родителями?

- Нет. Они погибли.

Руфь на мгновение растерялась, но тут же снова взяла себя в руки. Установилось долгое тягостное молчание. Подали кофе. Берни внезапно вспомнил о приготовленном для матери подарке. Он протянул ей коробку, но она отрицательно замотала головой:

- Это не тот вечер, который мне хотелось бы запомнить.

- В любом случае не отказывайся. То, что там лежит, тебе понравится.

Берни почувствовал, что еще немного, и он швырнет коробку матери в лицо. Мать, заметив смену его настроения, едва ли не брезгливо приняла коробку и поставила ее рядом с собой.

- Не понимаю, как ты мог такое сделать...

- Ничего лучше этого я уже не придумаю, мама. Он вздохнул и покачал головой. Будь его мать другим человеком, она бы сейчас радовалась. Он вновь сел на банкетку и сделал глоток кофе.

- Насколько я понимаю, на свадьбе вас не будет. Мать снова заплакала, пользуясь салфеткой как носовым платком, и, посмотрев на своего супруга, простонала:

- Он не хочет, чтобы мы присутствовали на его свадьбе! Она зарыдала так, что Берни от стыда готов был провалиться на месте.

- Мама, я этого не говорил. Просто я решил...

- Не надо решать за других! - Мать мгновенно очнулась, но уже в следующую минуту вновь запричитала, обращаясь к мужу:

- Как все это могло произойти? Даже в голове не укладывается...

Лу погладил ее по руке и выразительно посмотрел на сына.

- Ей сейчас тяжело, но со временем она к этой мысли привыкнет.

- Ну, а ты как относишься к этому, папа? - Берни посмотрел в глаза отцу. Ему хотелось получить благословение хотя бы от него. - Она замечательная женщина.

- Надеюсь, ты будешь с ней счастлив. - Отец улыбнулся и вновь погладил Руфь по руке. - А маму нашу я сейчас отвезу домой. У нее сегодня был непростой вечер.

Мать, взглянув на супруга и сына, стала раскрывать коробку с подарком.

- Очень мило, - сказала она, вытащив из коробки сумочку, но тут же, решив, что своим подарком сын пытается компенсировать нанесенный ей моральный ущерб, добавила сухо:

- Одно жаль. Бежевый цвет я не люблю.

Берни вздохнул, но решил ничего не говорить в ответ на это заявление матери. Он прекрасно понимал, что в следующий раз увидит ее именно с этой сумочкой.

- Мне очень жаль. А я-то думал, она тебе понравится. Мать презрительно фыркнула. Берни расплатился, и они поспешили выйти из ресторана.

Мать взяла его под руку.

- Когда ты вернешься в Нью-Йорк?

- Не раньше весны. Завтра я улетаю в Европу, а из Парижа полечу сразу в Сан-Франциско.

Он говорил с ней холодно, памятуя о том, как она отреагировала на его признание.

- И ты нисколечко не задержишься в Нью-Йорке? - спросила мать еле слышно.

- У меня нет времени. Я должен вернуться в магазин - там должно состояться важное собрание. Увидимся на свадьбе, если, конечно, вы на нее приедете.

Мать приостановилась в дверях.

- Хорошо будет, если ты приедешь на День Благодарения. Такой возможности у нас больше не будет.

Она прошла через вращающиеся двери и приостановилась, дожидаясь Берни.

- Я ведь не в тюрьму собираюсь, мама. Я собираюсь жениться, и только. Надеюсь, в будущем году мы переедем в Нью-Йорк, и тогда все праздники мы будем встречать вместе.

- Ты и эта девица? Как, говоришь, ее зовут? Мать вопросительно посмотрела на него, сделав вид, что от горя забыла все на свете. Берни, однако, нисколько не сомневался в том, что мать помнит все до малейших деталей - даже то, как "эта девица" выглядит.

- Ее зовут Лиз.

Он поцеловал мать и остановил такси, явно не желая затягивать прощание. Родители должны были ехать за своей машиной, которую они оставили возле отцовского офиса.

- Так ты не приедешь на Благодарение? Мать стала открывать дверцу с явным намерением выйти из машины, но Берни едва ли не силой вернул ее обратно.

- Я не смогу. Когда вернусь из Парижа - позвоню.

- Я хочу поговорить с тобой о свадьбе. Мать высунулась в окошко. Водитель, которому все это начинало надоедать, сердито заворчал.

- О чем тут говорить? Свадьба состоится двадцать девятого декабря в синагоге Эмануил. После этого все поедут в небольшой отель в Саусалито. Ей там очень нравится.

Мать хотела было сказать что-то особенно неприятное, но отец, мгновенно отреагировав на это, громко назвал водителю адрес своего офиса.

- Мне нечего надеть, - пискнула мать.

- Приходи в наш магазин, мы что-нибудь для тебя подберем.

И тут вдруг до матери дошел смысл услышанного. Они собирались жениться в синагоге.

- Она согласна пойти в синагогу?

Мать была страшно удивлена. По ее мнению, католики должны были вести себя совершенно иначе. Впрочем, эта девица была разведена, возможно, одновременно с этим ее отлучили и от церкви... Кто их, католиков, знает...

- Да. Она хочет, чтобы все происходило в синагоге. Ты полюбишь ее, мам, вот увидишь.

Он коснулся ее руки, и она улыбнулась ему сквозь слезы.

- Мазел тов!

- "Удачи!"

С этими словами мать закрыла окошко, и машина, загрохотав по рытвинам, стала быстро набирать скорость. Берни вздохнул с облегчением. Он таки сделал это.

Глава 10

День Благодарения они отмечали в квартире Лиз вместе с Джейн и ближайшей подругой Лиз Трейси. Последней было немного за сорок, она была на удивление приятной женщиной. Дети ее выросли и уехали кто куда. Сын учился в Йельском университете, дочь вышла замуж и теперь жила в Филадельфии. Муж Трейси давно умер - со времени его смерти прошло уже четырнадцать лет. Сама она принадлежала к тем сильным, энергичным натурам, которые умудряются сохранять живость и оптимизм несмотря на то, что жизнь часто и больно бьет их. Она выращивала цветы, любила готовить, держала в доме кошек и огромного Лабрадора. Жила она в крошечной квартирке в Саусалито. Она подружилась с Лиз, как только та появилась в школе, и не единожды помогала ей и Джейн в те тяжелые первые годы, когда Джейн была совсем малышкой, а у ее матери не было ни гроша. Иногда она даже отпускала Лиз в кино. Никто не был так рад за Лиз, как Трейси. Она согласилась стать ее подругой на свадьбе, что вполне устраивало и Берни, которому Трейси чрезвычайно нравилась. Высокая и сухощавая, она была родом из штата Вашингтон и никогда не бывала в Нью-Йорке. Трейси носила туфли фирмы "Биркенсток". Приземленная, но добрая, она с трудом понимала Берни, который казался ей слишком сложной натурой, однако считала при этом, что он идеально подходит для Лиз. Берни представлялся ей едва ли не идеальным супругом, примерно таким же, каким в свое время был ее покойный муж. Идеальные пары - вещь редкая. Трейси никогда не встречала людей, похожих на ее мужа, и достаточно быстро поняла, что искать их бессмысленно. Она свыклась со своей нехитрой жизнью в Саусалито - ей хватало учеников и друзей, ничего иного она и не требовала. Трейси потихоньку копила деньги, мечтая как-нибудь съездить к внучке в Филадельфию.

- Может быть, мы поможем ей, Лиз? - спросил однажды Берни. Ему было очень неудобно видеть, как Трейси собирает буквально по грошу, чтобы поехать в Филадельфию, в то время как он разъезжает в дорогущем автомобиле, покупает дорогую одежду, дарит Лиз кольцо с камнем в восемь карат, а Джейн - куклу стоимостью четыреста долларов. - А то это как-то несправедливо.

- Вряд ли она согласится...

Ей самой теперь ни о чем не приходилось тревожиться, хотя она и дала себе обещание - не обращаться к Берни ни с какими просьбами, пока они не поженятся. Берни буквально завалил ее самыми фантастическими подарками.

- Давай дадим ей деньги в долг. С этим-то она должна согласиться, верно?

В конце концов он решил покончить с этой проблемой и заговорил на эту тему с самой Трейси. Произошло это в День Благодарения - после того, как стол уже был убран, а Лиз отправилась укладывать Джейн. Он и Трейси сидели у камина.

- Не знаю даже, как спросить тебя об этом, Трейси... Берни знал, что Трейси чрезвычайно горда, и поэтому несколько побаивался этого разговора. Но не поговорить с ней он был просто не вправе.

- Если ты хочешь переспать со мной, то я согласна. Трейси обладала бесподобным чувством юмора. Выглядела она, несмотря на свой возраст, очень молодо. Чистая свежая кожа, яркие голубые глаза, полные жизни, делали ее похожей на англичанку. Вот только под ногтями у нее постоянно была грязь Берни заметил это еще при первой их встрече, - поскольку Трейси постоянно копалась в огороде. Она часто приносила им розы, капусту, морковь и помидоры.

- Честно говоря, я хотел поговорить на другую тему... Он набрал в легкие побольше воздуха и разом объяснил ей все. Когда он закончил говорить, Трейси стояла возле него, обливаясь слезами и сжимая в похолодевших руках его руку.

- Знаешь, если бы речь шла о чем-то другом.., платье, машине или доме, я бы тебя прибила на месте... Но мне так хочется увидеть малышку... Я приму твое предложение и займу у тебя эти деньги.

Трейси соглашалась взять деньги только на билет без места. В конце концов Берни это надоело, и он купил ей билет бизнес-класса до Филадельфии и обратно. Она должна была полететь туда за неделю до Рождества и обещала вернуться к двадцать седьмому числу.

Рождество вышло шумным и суматошным. Он привел Джейн в магазин, чтобы она посмотрела на Санта-Клауса. Потом они отпраздновали и Хануку. Но главные их заботы были связаны с переездом в новый дом. Берни переехал туда двадцать третьего, Лиз - двадцать седьмого. В тот же вечер они отправились в аэропорт встречать Трейси. По очереди обняв всех троих, Трейси прослезилась.

- Вы даже себе не представляете, какое это чудо! У нее уже два зуба, и это в пять-то месяцев!

Всю дорогу к их новому дому они подшучивали над Трейси, но та и не думала обижаться, ей не терпелось увидеть их викторианский особнячок, стоявший на Бьюкенене прямо напротив парка, в котором Лиз и Джейн могли гулять после уроков. Это было именно то, что им нужно. Особняк они сняли на год, хотя Берни и надеялся на то, что им удастся уехать из Сан-Франциско значительно раньше.

- Берни, когда прилетят твои родители?

- Завтра вечером. - Он вздохнул. - Все равно что ждать в гости Аттилу.

Трейси рассмеялась. Она была по гроб жизни благодарна ему за эту поездку. Брать же деньги назад Берни наотрез отказался.

- Можно, я буду называть эту тетю бабушкой? - зевнув, поинтересовалась Джейн, когда они расположились в гостиной. Жить всем под одной крышей оказалось не так-то и плохо - по крайней мере, не приходилось разрываться между тремя местами разом.

- Конечно, конечно. Смело зови ее бабушкой, - улыбнувшись, ответил Берни, прекрасно понимавший, что его матери подобное обращение вряд ли понравится. Через какое-то время Трейси выгнала из их гаража свою машину и отправилась домой в Саусалито. Лиз уложила Джейн и поспешила в спальню, где ее уже ждал Берни. Не успела она юркнуть под одеяло и обнять Берни, как рядом с кроватью раздался детский голосок. Это была Джейн. Похлопав Берни по плечу, она сказала:

- Я боюсь.

- Чего?

- У меня под кроватью прячется какое-то чудище!

- Ну что ты. Этого не может быть. Я весь дом осмотрел, прежде чем мы сюда переехали. Честное слово.

Он попытался придать голосу веселость и живость, хотя чувствовал себя крайне смущенным.

- Значит, оно пришло туда потом! Его грузчики притащили - вот!

Лиз, только теперь появившаяся из-под одеяла, сказала строгим голосом:

- Джейн О'Райли, сию же минуту отправляйтесь в свою кровать!

Девочка вдруг зарыдала и прижалась к Берни:

- Мне страшно!

- Давай я поднимусь наверх с тобой, и мы вместе поищем это твое чудище.

Берни было откровенно жаль девочку.

- Только ты иди первым. - Девочка перевела взгляд на мать, но тут же вновь посмотрела на Берни. - Почему ты спишь в маминой кровати до свадьбы? Разве так бывает?

- Понимаешь... Конечно же, обычно так не бывает. Но.., иногда... Понимаешь...

Лиз расхохоталась, Джейн же, не обращая на нее никакого внимания, продолжала рассматривать Берни.

- Так мы идем пугать чудище или нет?

Берни вздохнул и встал с кровати. Хорошо еще, что на сей раз он лег спать в своей старой пижаме. В тот же миг Джейн перевела взгляд на мать и спросила:

- Можно поспать у тебя?

Лиз застонала. Откажи она сейчас дочери, и та будет дуться на нее добрых три недели.

- Я отведу ее наверх, - сказала Лиз, собираясь подняться, но Берни остановил ее взглядом.

- Только один разик, - стала канючить Джейн. - Дом ведь новый...

Она посмотрела в глаза Берни и вложила свою крохотную ладошку ему в руку. Кровать, на которой они спали, была огромной, места на ней хватило бы всем.

- Я сдаюсь, - со вздохом сказала Лиз. В тот же миг Джейн, словно обезьянка, взобралась на кровать и легла между Лиз и Берни.

- Как здорово... - пробормотала она, с улыбкой глядя на своего защитника. Берни не оставалось ничего другого, как рассказывать ей до бесконечности смешные истории о собственном детстве. Лиз давно заснула, а они все говорили и говорили...

Глава 11

Из-за плохой погоды в Нью-Йорке самолет опоздал на двадцать минут. Берни приехал в аэропорт один - Лиз должна была встретиться с его родителями уже в "Хантингтоне". Они собирались отправиться в "Звезду", где прошла их первая ночь и где Берни подарил Лиз обручальное кольцо. Обед Берни заказал заблаговременно. Из Сан-Франциско его родители собирались отправиться в Мексику, его же и Лиз ждала поездка на Гавайи. Провести вечер в узком кругу они могли только сегодня. Мать хотела было прилететь на неделю раньше, но Берни, поглощенный проблемами рождественской торговли и переезда в новую квартиру, уговорил ее не делать этого.

Он смотрел на идущих по трапу пассажиров и вскоре увидел знакомую фигуру. На матери была меховая шапка и новая норковая шуба, она несла дорожную сумку от Луи Вюиттона, которую Берни подарил ей год назад. Отец был одет в отороченное мехом пальто. Увидев сына, мать заулыбалась и поспешила ему навстречу.

- Привет, милый.

Они обнялись, после чего Берни пожал руку отцу.

- Здравствуй, папа.

Он вновь повернулся к матери.

- Ты прекрасно выглядишь, мама.

- Ты тоже. - Она немного поморщилась. - Вид, правда, несколько усталый, но это ничего, на Гавайях ты быстро придешь в норму.

- Поскорей бы.

Они планировали провести там три недели - на это время Лиз должна была взять отпуск. Тут Берни заметил, что мать недоуменно озирается по сторонам.

- Лиз не приехала. Я решил сначала поселить вас в отеле и уже потом пригласить туда ее.

Было уже четыре. В отеле они должны были оказаться примерно в пять, Лиз же собиралась появиться в баре около шести. Обед был заказан на семь или, по нью-йоркскому времени, - на десять. Разница в три часа в скором времени должна была сказаться на родителях, а ведь впереди их ждал тяжелый день: церемония в синагоге Эмануил, обед в отеле "Альта Мира", а затем еще и перелет... Берни и Лиз летели на Гавайи, родители - в Акапулько.

- Почему же она не приехала?

Мать всем своим видом давала понять, что она смертельно обижена. Что бы там ни думал Берни, она оставалась верной самой себе. Было бы странно, если бы с трапа самолета с отцом сошла не она, а другая женщина. Берни улыбнулся.

- Ты не представляешь, сколько у нас дел, мама. Новый дом, все эти...

- Неужели ей трудно было приехать сюда? Она что - не хочет встречаться со свекровью?

- Она встретит нас в отеле.

Мать победно улыбнулась и, подхватив Берни под руку, направилась к багажному отделению. Настроение у нее было на редкость хорошее. Она не говорила ни об умерших соседях, ни о разводах родственников, ни об испорченных продуктах, лишивших жизни десятки ни в чем не повинных людей. Она не пожаловалась даже на то, что один из ее чемоданов едва не потерялся - его сняли с самолета в последнюю минуту. Берни с облегчением подхватил этот чемодан и вместе с родителями направился к автостоянке. Пока они ехали в город, Берни без умолку болтал о своих планах, о том, что они собираются делать после женитьбы и так далее. Мать же рассказала ему о прекрасном платье, купленном ею в "Вольфе" за пару недель до этого; оно было светло-зеленым и удивительно шло ей. Берни решил немного поговорить с отцом, но тут они уже подъехали к отелю. Он оставил родителей, пообещав вернуться через час.

- Я вернусь очень быстро, - сказал он таким тоном, каким обычно увещевают маленьких детей, после чего сел в свою машину и поспешил домой принять душ, переодеться и захватить с собой Лиз.

Когда он приехал домой, та все еще была в ванной. Джейн играла в своей комнате с новой куклой. Все последнее время она ходила какая-то грустная, Берни думал, что это может быть как-то связано с их переездом в новый дом. Прошлой ночью она вновь спала вместе с ними, при этом Берни пообещал Лиз, что такого больше не повторится.

- Приветик... Как подружка?

Он смотрел на Джейн, стоя в дверях ее комнаты. Немного помедлив, он вошел в комнату и сел рядом с девочкой. Та холодно улыбнулась ему и вдруг ни с того ни с сего рассмеялась:

- Ты прямо как Златовласка. Берни заулыбался:

- Это с бородой-то? Странные ты, однако, книги читаешь.

- Просто для этого стульчика ты слишком большой. Он действительно сидел на одном из детских стульчиков.

- Ну и ладно. - Берни обнял Джейн. - У тебя все в порядке?

- Да. - Девочка пожала плечиками. - Очень даже хорошо. Даже слишком...

- Что-то я тебя не понимаю. Тебя снова беспокоит то чудище, которое живет у тебя под кроватью? Если хочешь, мы его прогоним совсем... Хотя ты, наверное, знаешь, что там никого нет...

- Еще бы я не знала! - Джейн смерила его взглядом так, словно не она, а он придумал это самое чудище. На такое способны только малые дети, которые хотят одного - спать с мамой в одной кроватке. Берни покачал головой.

- Тогда в чем же дело? Джейн заглянула ему в глаза.

- Ты увозишь мою маму. И очень надолго... В глазах ее заблестели слезы. Берни вдруг стало по-настоящему стыдно.

- Понимаешь... У нас ведь медовый месяц... Все это время о тебе будет заботиться тетя Трейси.

Сказанное, надо признать, звучало не слишком-то весело. Во всяком случае, Джейн его слова нисколько не успокоили.

- Я не хочу с ней оставаться.

- Это еще почему?

- Она заставляет меня есть овощи.

- А если я попрошу ее не делать этого?

- Она тебя все равно не послушает. Она, кроме них, ничего не ест. Говорит, что мертвыми животными питаться нельзя.

Он понимающе закивал, вспомнив вдруг о тех мертвых животных, которые ждали их на обеденном столе в "Звезде".

- Я с этим не вполне согласен.

- Она не дает мне ни сосисок, ни гамбургеров, ничего из того, что я люблю...

Голос Джейн жалобно дрогнул.

- А если я попрошу ее давать тебе то, что ты любишь?

- Что это у вас за проблемы?

В дверях, завернувшись в полотенце, стояла Лиз. Светлые ее волосы ниспадали на влажные плечи... Берни вздохнул и сказал:

- Так, ничего серьезного.

- Джейн, может быть, ты не наелась? На кухне есть бананы и яблоки.

Лиз уже накормила девочку обедом, за которым последовал грандиозный десерт.

- Нет, я ничего не хочу.

Лицо Джейн вновь приняло грустное выражение.

- Если мы не поспешим, мы точно опоздаем. С ней все в порядке. - Как только дверь в ванную закрылась, он добавил шепотом:

- Расстраивается из-за того, что мы уезжаем на целых три недели.

- Джейн сама тебе это сказала? - изумилась Лиз и тут же заулыбалась. Мне она ничего не говорила. Наверное, решила, что тебя легче разжалобить. И, надо признать, она права.

Лиз обхватила руками его шею, отчего полотенце упало.

- Так я никогда не соберусь, - пробурчал Берни и, заперев дверь, включил воду. Ванная быстро наполнилась паром. Он стал медленно раздеваться, по-прежнему не отрывая глаз от Лиз. Они вновь занимались любовью в ванной, но уже не так, как той ночью в отеле. Когда все было позади, и она, и он выглядели донельзя довольными. Берни встал под душ и по-мальчишески улыбнулся.

- Как хорошо... Это первое или только закуска? Она ответила ему озорным взглядом:

- Ты даже не представляешь, что ждет тебя на десерт...

Берни принялся намыливать свое тело, и Лиз тут же последовала его примеру. Он было хотел повторить все еще раз, но тут вспомнил, что они уже и так опаздывают. Чего Берни никак не хотел в этой ситуации - так это раздражать маму.

Они пожелали Джейн спокойной ночи, объяснили сиделке, где что лежит, и поспешили в гараж. Лиз была одета в платье, которое купил для нее Берни приятная серая фланель с белым атласным воротником. К платью этому хорошо подходили жемчужное ожерелье и серые фланелевые туфли с черными носами все от фирмы "Шанель". Золотистые волосы Лиз были красиво уложены, в ушах поблескивали серьги с жемчугом и бриллиантами, на руке сверкало огромным камнем обручальное кольцо. Она казалась одновременно обольстительной и скромной. Она была прекрасна - Берни видел, какое впечатление Лиз произвела на мать, когда та увидела ее в холле отеля. Она испытующе смотрела на Лиз, пытаясь отыскать в ней хоть какой-то дефект. Когда Лиз взяла под локоть его отца и повела его вниз, в бар, мать прошептала:

- Выглядит она, конечно, недурно.

В ее устах эти слова звучали величайшей похвалой.

- Чушь, - отозвался Берни. - Она просто прекрасна.

- Такие красивые волосы... Это естественный цвет?

- Конечно.

Они догнали отца и Лиз, сели за один из столиков и заказали напитки. Родители пожелали того же, чего и обычно, Берни же и Лиз взяли по бокалу белого вина. Уже пора было идти в другой зал, где их ждал обед.

- Итак... - Руфь Фаин посмотрела на Лиз так, словно собиралась зачитать ей смертный приговор. - Как же вы все-таки нашли друг друга?

- Я ведь уже говорил тебе, мама! - вмешался Берни.

- Ты говорил, что вы встретились в магазине. - Мать никогда ничего не забывала. - Это все, что мне известно. Лиз нервно рассмеялась:

- На самом деле первой с ним познакомилась моя дочь. Она потерялась, и он подошел к ней. Пока они дожидались меня, он угощал ее банановым сплитом.

- Что значит - дожидались? Вы что - не разыскивали свою дочку?

Лиз с трудом сдерживала смех. Она была готова к вопросам такого рода. Берни очень точно описал свою мать, он назвал ее испанским инквизитором в шапке из норки. Лучше сказать было невозможно.

- Конечно, разыскивала... Мы встретились наверху. Вот, собственно, и все. Потом он послал Джейн несколько купальников, а я в ответ пригласила его на пляж... Потом были шоколадные мишки... - Лиз и Берни заулыбались. Это, наверное, все. Можно сказать, у нас любовь с первого взгляда.

Она нежно посмотрела на Берни. Госпожа Фаин, глядя на нее, заулыбалась. Возможно, так оно и есть. Возможно. Делать выводы время еще не пришло. Больше всего ее смущало, что Лиз не еврейка.

- Думаете, так будет всегда?

Мать вновь уставилась на Лиз, Берни же едва не застонал, поразившись бестактности ее вопроса.

- Думаю, да, госпожа Фаин.

И тут Лиз заметила, что мать Берни изумленно смотрит на ее замечательное обручальное кольцо. На ее собственном кольце камень был раза в три меньше.

- Скажите, его купил вам мой сын?

- Да, - тихо ответила Лиз, несколько смущенная этим обстоятельством.

- Вам крупно повезло.

- Я знаю, - ответила Лиз, взглянув украдкой на покрасневшего от смущения Берни.

- Это мне крупно повезло, - прохрипел Берни, ответив Лиз нежным взглядом.

- Надеюсь, так оно и есть. - Мать испытующе посмотрела на сына и вновь перевела взгляд на Лиз. Пытка продолжалась. - Берни сказал, что вы работаете школьным учителем, это верно?

Лиз согласно кивнула:

- Все правильно. Я преподаю во втором классе.

- Вы собираетесь заниматься этим и впредь? Берни хотел было попросить мать не лезть не в свое дело, но здравомыслие в нем взяло верх над чувствами, в такой ситуации мамашу лучше было не трогать. Еще бы! Ведь сейчас та говорила с будущей супругой ее единственного сына! Он посмотрел на Лиз, такую молодую и такую красивую, и внезапно почувствовал что-то вроде жалости;

Берни незаметно сжал ее руку и нежно улыбнулся, глядя прямо в глаза, давая тем понять, как он ее любит. Отец так и вовсе не отрывал от Лиз взгляда - она ему явно нравилась. Руфь, похоже, относилась к ней иначе.

- Вы собираетесь работать? - никак не унималась она.

- Да. Работа заканчивается в два. Днем я буду с Джейн, а вечером дома.

Сказать на это было нечего. Подошедший метрдотель повел их к приготовленному столику. Едва они сели, мать завела разговор о том, что до свадьбы обычно принято жить порознь. Особенно негативно подобное легкомыслие может сказаться на Джейн. При этих словах Лиз густо покраснела. Берни пришлось вмешаться и объяснить, что речь идет о каких-то нескольких днях, которые в любом случае не имеют значения. Мать поспешила согласиться, но лишь для того, чтобы сделать им новые внушения. Руфь Фаин и в этот вечер оставалась верной себе.

- Господи, и она еще удивляется, что я не желаю видеться с ней часто, - заметил Берни, когда они уже попрощались с родителями. Даже попытки отца как-то скрасить вечер не могли улучшить ему настроения.

- Она ведь иначе не может, любимый. Ты - ее единственный сын.

- Если это действительно так, значит, у меня будет не меньше дюжины детей! Иногда она меня дико раздражает. Вернее, не иногда, а всегда.

Лиз усмехнулась и покачала головой:

- Она успокоится. Я, по крайней мере, на это очень надеюсь. Ты лучше скажи - я прошла испытание или нет?

- С блеском. - Он подошел к Лиз и погладил ее по плечу. - Мой отец весь вечер только и делал, что смотрел на твои ноги. Я за ним следил.

- Он у тебя очень милый. И очень интересный человек. Он успел описать мне несколько хирургических приемов, и я, как мне кажется, все поняла. Пока ты говорил со своей матушкой, мы очень мило беседовали...

- Он любит говорить о своей работе.

Берни нежно посмотрел на Лиз. Раздражение потихоньку угасало. Мать все-таки добилась своего, впрочем, к этому ему было не привыкать. Она любила мучить его. Теперь она будет мучить и Лиз, и, может быть, Джейн... Эта мысль вновь испортила ему настроение.

Прежде чем отправиться ко сну, он решил немного выпить. Они сидели перед камином и говорили о планах на ближайшее будущее. Берни должен был отправиться к приятелю и оттуда поехать в синагогу. Лиз и Джейн должны были дождаться Трейси и приехать туда же уже втроем. Родителям Берни заказал отдельный лимузин. Лиз выдавал замуж архитектор Билл Роббинс, хозяин дома на Стинсон-Бич. Они были знакомы уже не один год, хотя виделись не так уж и часто. Билл был крайне серьезным человеком и очень нравился Лиз. На роль посаженого отца он подходил как нельзя лучше.

Только теперь жених и невеста позволили себе расслабиться - сидя у огня и мирно беседуя.

- Мне как-то стыдно оставлять Джейн на целых три недели, - признался Берни.

- Это ты зря, - ответила Лиз, положив головку ему на плечо. - Мы имеем на это право. Мы ведь практически никогда не были одни...

Конечно же, Лиз была права, но Берни помнил, с какой тоской Джейн говорила ему о том, как плохо ей будет с Трейси.

- Она ведь такая маленькая... Всего пять годиков. Что ей наш медовый месяц?

Лиз ответила ему улыбкой. Ей тоже было жаль расставаться с дочкой. Прежде перед ней подобных проблем просто не стояло - они всегда и всюду были вместе. Сейчас все было иначе - у них нет иного выбора, и поэтому даже говорить об этом не имело смысла. Лиз ничуть не беспокоил этот момент, хотя забота Берни о Джейн ее несказанно трогала. Отец из Берни мог выйти замечательный.

- Ты такой добрый, скажу я тебе... Зефир, да и только. Он нравился Лиз и этой своей добротой. Добрее и заботливее его, кажется, не было никого на свете. Когда ночью Джейн вновь пришла к ним в кровать, Берни осторожно чтобы не разбудить Лиз - положил ее поближе к себе. Она уже начинала казаться ему его собственным ребенком, чем Берни и сам был немало поражен. Утром он и Джейн на цыпочках вышли из спальни и, почистив зубы, стали готовить завтрак для Лиз. Когда все было готово, они составили тарелки на поднос, посередине которого стояла ваза с розой, и торжественно внесли его в спальню.

- С днем свадьбы! - сказали они одновременно, на что Лиз ответила недоуменной сонной улыбкой.

- И вас также... Интересно, во сколько же вы встали? Она взглянула на Берни, потом на Джейн, явно подозревая их в каком-то заговоре. Впрочем, Лиз тут же поняла, что правды от них ей все равно не добиться, и почла за лучшее молча позавтракать.

После этого Берни исчез - он отправился к знакомому, чтобы приготовить себя к свадьбе. Бракосочетание должно было состояться днем, и времени у них было еще предостаточно. Лиз стала заплетать волосы Джейн белыми ленточками, напоследок украсив ее головку белым венком из живых цветов. На Джейн было белое платье, купленное ими в "Вельфе", маленькие белые носочки, новые черные "мэри-джейн" из лакированной кожи и синий шерстяной жакетик, купленный Берни в Париже. Лиз невольно залюбовалась своей дочерью - та походила на маленького ангела. Она взяла Джейн за руку и вывела на улицу, где их ждал заказанный Берни лимузин. Сама Лиз была одета в атласное платье от Диора со свободными широкими рукавами. Оно доходило ей до щиколоток, так, что были видны не менее изысканные туфельки - также от Диора. Все ее одеяния имели цвет слоновой кости, таким же был и свадебный головной убор. Зачесанные назад золотистые волосы свободно ниспадали на спину, отчего Лиз становилась похожей на совсем юную девушку. Она выглядела так замечательно, что Трейси не смогла сдержать слез.

- Лиз, как я хочу, чтобы ты всегда была такой же счастливой, как сейчас... - Трейси смахнула слезы и с улыбкой посмотрела на Джейн. - Мама сейчас очень красивая, правда?

- Да.

Джейн с восхищением посмотрела на мать. Таких красивых женщин, как мама, она не видела нигде и никогда.

- Ты тоже у нас красавица...

Трейси нежно погладила Джейн по косичкам, вспомнив собственную дочку. Они сели в машину и поехали на бульвар Аргуэло, где находилась синагога Эмануил. Здание показалось им красивым, внутри же всем стало немного не по себе. Лиз затаила дыхание и сжала ручку Джейн покрепче. Девочка робко улыбнулась. Это был особый день для них обеих.

Билл Роббинс был одет в темно-синий костюм. Строгая седая бородка и добрый взгляд делали его похожим на церковного старосту. Когда заиграла музыка, гости уже сидели на скамьях. Только теперь Лиз поняла, что же с ней происходит. До этих самых пор происходящее больше походило на сон, теперь в один миг оно вдруг обрело реальность. Все это было правдой и происходило не с кем-нибудь, но с ней самой... Она увидела в некотором отдалении Берни, рядом с которым стоял Пол Берман. Возле них, на передней скамье, сидели супруги Фаин. Впрочем, Лиз видела только его, Берни, - изысканного, прекрасного, ожидающего одну ее, и больше никого на свете... Она медленно направилась навстречу ему, навстречу новой жизни.

Глава 12

Прием в "Альта Мире" прошел великолепно, с этим не стал бы спорить ни один из приглашенных. Отсутствие изыска, свойственного большим отелям, сполна окупалось особым шармом этого места - его своеобразие очень ценила Лиз, и Берни с ней не спорил. Довольна была даже мать. Первый танец Берни танцевал с нею, а его отец - с Лиз, потом они поменялись партнершами, но буквально в ту же минуту Пол Берман разбил пару, и Берни не оставалось ничего другого, как только пригласить на танец Трейси. Следующей партнершей Берни стала Джейн. Участие в этом странном ритуале ошеломило девочку.

- Как ты, старушка? Все нормально?

- Угу. - ..

Джейн снова повеселела, но Берни прекрасно понимал, что это будет продолжаться совсем недолго. Грядущее расставание немало тревожило и его самого, над чем беспрестанно посмеивалась Лиз. Конечно, волновалась и она за все эти пять лет Лиз ни разу не разлучалась со своей девочкой, - но сейчас она отдавала Джейн в руки Трейси, у них же с Берни было полное право провести этот месяц вдвоем.

- Что ты хочешь, я ведь еврей, - сказал в конце концов Берни. - Для меня грех - не пустое понятие.

- В данном случае тебе бояться нечего, - отвечала ему Лиз. - С девочкой все будет нормально.

Немного потанцевав с Джейн, Берни подвел ее к буфету и помог выбрать самые вкусные вещи. После этого он поставил девочку возле ее новоиспеченной бабушки и вновь пригласил на танец Лиз.

- Привет, - задрав голову, Джейн посмотрела на Руфь. - Мне очень нравится твоя шапка. Что это за мех?

- Это - норка.

Вопрос застал Руфь врасплох, но девочка ей тут же понравилась.

- Она очень подходит к твоему платью... А платье - к цвету глаз... Ты это знаешь?

Руфь не смогла сдержать улыбки:

- У тебя очень красивые синие глазки.

- Спасибо. Они такие же, как у мамы. А папа мой умер. Вот.

Девочка говорила, набив рот, и понять ее было весьма непросто. Руфь горестно покачала головой - легко было представить, как жилось Джейн и ее матери, пока в их жизни не появился Берни. Берни неожиданно представился Руфи эдаким благородным спасителем, примерно так же к нему должна была относиться и Лиз. Единственным человеком, который стал бы возражать против отведенной ему роли, был бы сам Берни.

- Мне очень жаль, - пробормотала Руфь, подумав о том, что она совершенно разучилась разговаривать с детьми.

- Мне тоже. Но зато теперь у меня есть новый папочка. Джейн гордо посмотрела на Бернарда, и в глазах Руфи появились слезы. Девочка перевела взгляд на нее.

- А ты теперь моя единственная бабушка.

Руфь охнула, немало смущенная тем, что девочка видит ее слезы, и легонько коснулась рукой плеча Джейн.

- Это очень даже хорошо. А ты - моя единственная внучка.

В ответ Джейн восторженно улыбнулась и схватила Руфь за руку.

- Я рада, что ты такая хорошая. А то раньше я тебя даже боялась. Берни познакомил ее и Руфь только этим утром - в синагоге. - Я думала, что ты или старая, или злая, или еще какая-нибудь такая.

Руфь нахмурилась:

- Тебе чего-то наговорил Берни?

- Нет. - Девочка отрицательно замотала головой. - Он сказал, что ты удивительная.

Руфь тут же просияла. Ребенок был просто замечательным. Она потрепала девочку по головке и, взяв с подноса проходившего мимо официанта пирожное, подала его девочке. Джейн разделила пирожное на две части и одной из них угостила Руфь, которая с благодарностью приняла предложенное. Они так и держали друг друга за руку. К тому времени, когда Лиз отправилась переодеваться, они уже были друзьями. Увидев, что мать вышла из зала, и поняв, что это может означать, девочка безмолвно заплакала. Берни, заметив это, тут же поспешил к ней.

- Что с тобой, хорошая моя?

Его мать отправилась танцевать с посаженым" отцом. Берни склонился над девочкой и легонько обнял ее.

- Я не хочу, чтобы вы с мамой уезжали. Голосок ее звучал так жалобно, что сердце Берни готово было разорваться.

- Мы ненадолго...

Берни прекрасно понимал, что для такого ребенка, как Джейн, три недели - это целая вечность, но, увы, с этим он ничего не мог поделать. Заметив приближающуюся Трейси, Джейн заплакала еще горше. К ней подошла Руфь, и девочка прильнула к ней, как к своей давней знакомой.

- Господи! Что тут происходит?

Берни объяснил матери причину слез Джейн, и Руфь спросила у него уже шепотом:

- Почему бы вам не взять ее с собой?

- Я не знаю, как к этому отнесется Лиз... Все-таки это наш медовый месяц.

Мать взглянула на плачущего ребенка и снова посмотрела в глаза сыну:

- Неужели ты можешь себе такое позволить? Ты не считаешь, что все это время вы будете думать только о ней?

Берни улыбнулся.

- Мама, я тебя люблю.

Грех - вещь серьезная. Уже через мгновение он отправился на поиски Лиз, чтобы сказать ей, что он обо всем об этом думает.

- Но как мы ее возьмем? И вещи ее не собраны, и комната для нее не заказана!

- Все, что нужно, мы найдем... Если не будет комнаты, остановимся в каком-то другом месте...

- А если ее и там не будет?

- Тогда девочка будет спать вместе с нами. - Он заулыбался. - Медовый месяц у нас все равно будет - не сейчас, так когда-нибудь.

- Бернард Фаин... Что это с вами стряслось? - Лиз посмотрела на него с улыбкой, поражаясь тому, что ей посчастливилось найти такого замечательного человека. Сомнения, можно ли поступать так с девочкой, постоянно мучили и ее, теперь же, кажется, все встало на свои места. - Прекрасно. Но что же мы должны в таком случае делать? Бежать домой и собирать ее вещи?

- Чем быстрее, тем лучше.

Он посмотрел на часы и поспешил вернуться в зал. Там он первым делом поцеловал мать в щечку, затем попрощался с отцом и Полом Берманом, после чего взял на руки Джейн. В зал вернулась и Лиз. В новобрачных полетели рисовые зернышки. Джейн страшно перепугалась, решив, что Берни прощается и с нею, он же сжал ее покрепче и прошептал на ушко:

- Ты поедешь с нами. Только закрой глазки, чтобы в них рисинки не попали.

Джейн зажмурилась, блаженно заулыбавшись. Держа в одной руке ребенка и придерживая под руку Лиз, Берни направился к выходу. Их осыпали рисом и розовыми лепестками, это было удивительно...

Через минуту лимузин уже вез их в сторону Сан-Франциско. На то, чтобы собрать вещи Джейн - в том числе и все подаренные ей Берни купальники, - у них ушло не больше десяти минут. К самолету они поспели вовремя. В салоне первого класса оказалось одно свободное местечко, Берни поспешил взять на него билет, надеясь, что так же им повезет и в отеле. Джейн не уставала улыбаться. Победа! Она едет с ними! Сначала она устроилась на коленях у Берни, но уже через несколько минут перешла к матери и заснула у нее на руках. Берни склонился к Лиз и поцеловал ее в губы, стоило погаснуть лампам и начаться фильму.

- Госпожа Фаин, я люблю вас.

- Я люблю тебя, - ответила Лиз еле слышно, боясь разбудить ребенка. Она положила голову ему на плечо и задремала. Спала Лиз до самых Гавайев. Они провели ночь в Вайкики и на следующий день полетели в Кону. У них были забронированы два места в отеле "Мауна Кеа", но боги смилостивились над ними, и им удалось получить еще одну, смежную с их номером комнату. Впрочем, радость их была непродолжительной. Чудище поселилось Под кроватью Джейн и в "Мауна Кеа", поэтому девочка, как и прежде, спала вместе с ними на их широкой кровати. Весь медовый месяц они провели втроем, и это обстоятельство почему-то казалось им крайне забавным.

- Весной мы полетим в Париж, даю слово! Берни подкрепил сказанное, отсалютовав рукой, словно примерный скаут. Лиз расхохоталась.

- А если она снова начнет хныкать?

- Нет, нет... На сей раз этот номер у нее не пройдет.

- Поживем - увидим...

Стараясь не разбудить Джейн, Лиз потянулась к Берни и поцеловала его в губы. В конце концов, Джейн была неотъемлемой частью их жизни, и с этим нельзя было не , считаться. Они провели на Гавайях три замечательные недели и вернулись оттуда загорелыми, радостными и отдохнувшими. Всем своим знакомым Джейн говорила, что у них с мамой был медовый месяц. Поездка вышла действительно замечательной - забыть такое было просто невозможно.

Глава 13

После возвращения с Гавайев время понеслось стремительно, при этом ни у Берни, ни у Лиз не было ни единой свободной минуты. Все лето и всю осень Берни занимался показами мод, заказывал новые товары, встречался с людьми из Нью-Йорка. Лиз была всецело занята домом - она то готовила, то что-то пекла, то шила. Эта женщина умела делать абсолютно все, при этом она умудрялась справляться со всеми делами в одиночку. Она даже выращивала розы в их маленьком садике на Бьюкенен-стрит и возделывала крошечный огородик, в чем ей, естественно, помогала Трейси. Все это время жизнь была настолько наполненной, что наступление апреля стало для них буквально неожиданностью. Берни пришло время отправляться в Нью-Йорк по делам, связанным с магазином, откуда он должен был полететь в Европу. Лиз никогда не доводилось бывать ни в Нью-Йорке, ни в Европе, и Берни с нетерпением ждал того момента, когда он сможет показать их ей. Ему хотелось бы взять с собой и Джейн, но он твердо пообещал Лиз, что это будет их настоящий медовый месяц. Все проблемы разрешались сами собой. Он спланировал поездку так, что она приходилась на двухнедельные каникулы Лиз и Джейн. Девочке они предложили погостить у бабушки и дедушки Файнов, чему та обрадовалась настолько, что даже забыла о Европе.

- Мы, - заявила Джейн уже в самолете, - мы первым делом пойдем в мюзик-холл Радио-сити!

Путешествие обещало ей массу интересного. Музей естественной истории, в котором можно было посмотреть на динозавров, о которых ей рассказывали в школе, Эмпайр-Стейт-Билдинг, статуя Свободы. Она с нетерпением ожидала того момента, когда наконец они смогут увидеться с бабушкой. Руфь, насколько мог понять Берни, регулярно разговаривавший с ней по телефону, испытывала примерно те же чувства - она ждала внучку в гости. Говорить с ней теперь стало куда проще. Лиз то и дело звонила в Нью-Йорк и знакомила Руфь с их новостями, сняв тем самым тяжкое бремя с Берни. Руфь всегда хотела одного поговорить с Джейн. Можно было только поражаться тому, как ребенок понравился его матери. Впрочем, Джейн тоже была без ума от бабушки. Ей нравилось уже то, что у нее вообще была бабушка. Однажды она очень церемонно спросила Берни о том, может ли она назваться в школе его фамилией.

- Разумеется, - недоуменно пожал плечами Берни, больше всего поразившись тому, что девочка говорила об этом совершенно серьезно. Со следующего дня девочку знали в школе уже как Джейн Фаин.

- Как будто я тоже вышла замуж, - заметила однажды Джейн. Всему этому Лиз была только рада. Она понимала, что Джейн остается в надежных руках. В любом другом случае ей бы пришлось просить Трейси пожить это время с девочкой, но к этому времени обе уже не очень-то ладили; Джейн категорически отказывалась оставаться с Трейси. Впрочем, та ничуть не обижалась - она была только рада счастью семейства Фаин.

В Нью-Йорке, в аэропорту Кеннеди их встречала сама бабушка Руфь.

- Как поживает моя маленькая крошка?

Впервые за всю жизнь Берни эти слова матери были обращены не к нему. Берни едва не заплакал, увидев, как Джейн бросилась в объятия бабушки. Лиз расцеловала его родителей, он же пожал отцу руку и обнял мать, после чего все пятеро отправились в Скарсдейл, говоря без умолку. Из прежних врагов они вдруг превратились в друзей, став в одночасье единой семьей, и благодарить за это они должны были Лиз. Она обладала замечательным талантом общения с самыми разными людьми. Вот и здесь, в машине, Берни заметил, как она и мать обменялись многозначительными взглядами по поводу очередного замечания Джейн. Он был очень рад тому, что его родители приняли Лиз. До этих самых пор он был уверен, что ничего подобного никогда не будет, но то обстоятельство, что его родители неожиданно для самих себя стали дедушкой и бабушкой, придало делу столь немыслимый оборот, что оставалось только поражаться.

- А у меня теперь такая же фамилия, как у вас! - гордо заявила девочка и, неожиданно посерьезнев, добавила:

- Ее говорить куда легче. Та, другая, у меня все никак не выходила.

Джейн широко улыбнулась, и бабушка тут же заметила, что у нее не хватает зуба. Зуб этот выпал всего неделю назад. Джейн тут же сообщила, что зубная фея дала ей взамен целых пятьдесят центов.

- Пятьдесят центов? - поразилась Руфь. - Но ведь всегда было десять!

- Это раньше так было, - снисходительно заметила Джейн и, чмокнув бабушку в щеку, прошептала ей на ушко:

- Бабуля, я куплю тебе на них стаканчик мороженого.

Бабушкино сердце вмиг растаяло.

- Пока папа и мама будут кататься по Европам, мы скучать не будем.

Берни не мог не заметить того, что мать назвала его папой. Он вспомнил свой разговор с Лиз, в котором шла речь о его желании удочерить Джейн.

- Как хочешь, - ответила тогда Лиз. - Официально ее отец бросил нас, поэтому мы вправе поступать как угодно. Но я не совсем понимаю, зачем тебе нужны все эти хлопоты, дорогой. Если уж она будет называться твоим именем, оно станет и ее официальным именем - не так ли? Папой же она называет тебя едва ли не с самого начала.

Берни согласился с Лиз. Таскать Джейн по судам ему нисколько не хотелось.

Впервые за многие годы он остановился в родительском доме и был несказанно удивлен тем, что вместе с Лиз и Джейн он чувствовал себя превосходно и здесь. Лиз помогла матери приготовить обед и убрать со стола. Их служанка заболела, и это, пожалуй, было единственным печальным обстоятельством за все время пребывания в родительском доме. Впрочем, речь шла всего-навсего о косметической операции на большом пальце ноги, и поэтому печалиться было особенно не о чем. Все были в прекрасном настроении. И все же, когда этой ночью Лиз предложила Берни заняться любовью, он почувствовал себя не в своей тарелке.

- А если в комнату войдет моя мама? Лиз прыснула со смеху:

- Я выскочу за окно и буду, лежа на лужайке, ждать, пока горизонт не очистится.

- Ну что ж, тогда попробуем.

Он запустил руку под ночную рубашку Лиз, та же в ответ на его происки стала, смеясь, бороться с ним. В эту ночь они вели себя в постели, словно дети, - то и дело боролись друг с другом, шептались и заходились смехом. Потом, когда они тихо разговаривали в темноте, Берни сказал Лиз, что она чудесным образом повлияла на его родителей.

- Ты себе не представляешь, какой была мать прежде! Клянусь, порой я просто ненавидел ее!

Говорить так под крышей материнского дома вряд ли стоило, но что можно было поделать, если это было правдой.

- Думаю, причина не во мне. Кудесницей, о которой ты говоришь, была Джейн.

- Тогда уж лучше сказать так - вы обе приложили к этому руку. - Он смотрел на освещенное светом луны лицо Лиз. - Ты самая замечательная женщина на свете.

- А как же Изабель? - спросила Лиз, явно желавшая лишний раз подразнить его.

- Часов ты не крала - верно? Если что и прихватила, то только сердце...

- Да? Значит, вы серьезно ошибаетесь, мсье... Этого мне мало.

Она сказала это так, что Берни мигом понял ее и тут же вновь заключил Лиз в объятия. У обоих было такое чувство, будто их медовый месяц уже начался. К счастью, Джейн в эту ночь к ним не пришла - в противном случае им было бы несдобровать. Рубашка Лиз исчезла где-то под кроватью, а Берни так и вовсе забыл захватить пижаму.

На следующее утро Берни и Лиз появились за столом в роскошных халатах. Руфь и Джейн были заняты производством апельсинового сока.

- Мы не сможем проводить вас в аэропорт, - сказала вдруг мать Берни, обменявшись с Джейн многозначительными взглядами. - Мы идем в мюзик-холл Радио-сити. У нас уже есть билеты.

- Сегодня самый первый день пасхального шоу! - радостно поддержала бабушку Джейн. Берни понимающе кивнул и, улыбнувшись, взглянул на Лиз. Мать знала, что делает. Она устроила все это только для того, чтобы Джейн не видела, как они улетают в Европу, и не проливала бы напрасных слез. Лучшего нельзя было и желать. Они посадили Джейн и бабушку на поезд, что само по себе было значительным событием. С дедушкой они должны были встретиться возле отеля "Плаза".

- Вы только представьте! - щебетала Джейн. - Мы поедем на такой коляске, которую везет лошадка! И прямо в Центральный парк...

Когда Лиз и Берни стали прощаться с девочкой, Джейн было на мгновение растерялась, но тут Руфь сказала ей что-то такое, от чего девочка забыла и думать о родителях. В то же мгновение поезд тронулся. Берни и Лиз вернулись домой, взяли вещи и, тщательно заперев все замки, отправились ловить такси, которое довезло бы их до аэропорта. Их медовый месяц начался.

- Готовы ко встрече с Парижем, госпожа Фаин?

- Да, мсье, - счастливо захихикала Лиз, не успевшая толком увидеть и Нью-Йорка. Впрочем, они решили вернуться в Нью-Йорк на обратном пути, дня на два-три. Так было лучше и для Джейн.

Они летели в Париж на самолете компании "Эйр Франс" и ранним утром следующего дня приземлились в аэропорту Орли. Было только восемь утра по местному времени. Взяв свой багаж и пройдя таможенный контроль, они поехали в город. В отель "Ритц" они прибыли через два часа. Их вез лимузин, заблаговременно заказанный фирмой "Вольф". Отель буквально потряс Лиз. Она не видела ничего прекраснее холла "Ритца", по которому прохаживались элегантные женщины и одетые с иголочки мужчины. Носильщики чинно вели за собой пуделей и пекинесов. Магазины Фобур-Сен-Оноре тоже не обманули ее ожиданий. Лиз казалось, что она спит, Берни же вез ее все дальше и дальше: "Фуке", "Максим", "Турд'Аржан", верхушка Эйфелевой башни и Триумфальная арка, Бато-Муш, Галери-Лафайетт, Лувр, Же-де-Пом и даже Музей Родена. Неделя, проведенная ими в Париже, была самой счастливой неделей ее жизни. После Парижа они отправились в Рим и Милан, где Берни, помимо прочего, должен был посетить показы мод. Все основные импортные поступления фирмы определялись именно им. Работа эта была чрезвычайно ответственной и серьезной. Лиз не уставала поражаться его работоспособности. Она всюду следовала за Берни, помогая ему вести записи и даже пару раз надевая по его просьбе немыслимые наряды, которые ему важно было увидеть на "простых смертных", а не на профессиональных манекенщицах, умеющих подать едва ли не любую вещь. Она говорила Берни о том, удобно платье или неудобно, и даже пыталась давать ему какие-то советы, как можно улучшить ту или иную вещь. Берни не мог не заметить, что показы разительно повлияли на Лиз. Она стала уделять моде большое внимание, что придало ей подлинный шик. Особенно взыскательной она стала в выборе аксессуаров. У нее был безошибочный вкус, и если раньше Лиз не могла реализовать свои желания в силу более чем скромного достатка, то теперь ей было доступно буквально все. Она стала выглядеть просто потрясающе. Лиз чувствовала себя по-настоящему счастливой - она постоянно была рядом с Берни. Любовь и работа - все смешалось. Они могли бродить всю ночь напропалую по Виа-Венето или швырять монетки в фонтан Треви...

- Чего бы ты хотела, любовь моя? Берни казалось, что с каждым днем он любит ее все сильнее и сильнее.

- Скоро увидишь, - ответила Лиз с улыбкой.

- Да ну? - Ему казалось, что он понимает ее, что они хотят одного и того же. - Может быть, ты хочешь стать большой и толстой?

Берни действительно хотел видеть ее именно такой - носящей в утробе его ребенка.

- Если я скажу тебе, чего мне хочется, то это не сбудется - понял?

Она погрозила Берни пальцем. Какое-то время Лиз действительно казалось, что она ждет ребенка, но, когда они приехали в Лондон, стало понятно, что это не так. Когда Лиз сказала об этом Берни, она не могла удержаться от слез.

- Ничего. - Он обнял Лиз и прижал ее к себе. - Значит, пока не время.

И все же на всем белом свете не было людей счастливее их. Впрочем, Джейн тоже провела эти две недели со всем неплохо. На то, чтобы рассказать о том, что она делала, пока их не было в Нью-Йорке, у Джейн ушло целых два часа. Бабушка Руфь тоже не теряла времени даром - она скупила едва ли не весь магазин "Шварц".

- Для того чтобы отвезти все это домой, придется заказывать грузовик...

Берни рассматривал бесчисленных кукол, игрушки, плюшевую собаку в натуральную величину, маленькую лошадку, кукольный домик, миниатюрную кухонную плиту. Руфь было смутилась, но тут же гордо выставила подбородок вперед:

- Девочке было нечем играть. Кроме твоих старых машинок и тракторов, у меня ничего не было, - сказала мать едва ли не с вызовом. Ей было очень приятно покупать эти игрушки.

Берни улыбнулся и подал матери маленькую шкатулку, купленную им у Булгари. Там лежала пара прекрасных серег, сделанных из старинных золотых монеток, инкрустированных крошечными камешками. Такие же серьги Берни купил и Лиз - та была от них без ума. Руфь даже охнула от изумления и, немедленно надев новые серьги, обняла Берни и Лиз и понеслась показывать подарок Лу.

В Нью-Йорке им было ничуть не хуже, чем в Европе. Они обедали в его любимых ресторанах: "Береге басков", "21" и в "Лягушке", пили коктейли в Дубовой гостиной отеля "Плаза" и в "Недерленд шерри", слушали бесподобного Бобби Шорта в "Карлайле". Она делала покупки в "Бергдорфе", "Саксе", "Бенделе" и в легендарном "Блумингдейле", оставаясь тем не менее патриоткой "Вольфа". Берни не разлучался с ней ни на минуту. Посетили они и бар "П.Дж.Кларк". Лиз стояла возле Берни и, время от времени хихикая, наблюдала за посетителями.

- Как все-таки хорошо с тобой... Ты это знаешь? Ты сделал мою жизнь по-настоящему счастливой, Берни. Я даже и не подозревала, что можно жить и так. Прежде я думала только об одном - как бы выжить. Все было таким маленьким и неказистым. Теперь же - все иначе... Это похоже на огромные полотна.., на фрески Шагала в Линкольн-центре... - Берни успел сводить ее и туда. - Красное, зеленое, желтое, небесно-голубое... А ведь прежде все было только серым. Серым и белым.

Она посмотрела на него влюбленным взглядом, и он поцеловал ее в губы.

- Я люблю тебя, Лиз.

- Я тоже люблю тебя... - прошептала она и тут же икнула так громко, что человек, стоявший возле них, обернулся. Лиз снова взглянула в глаза Берни.

- Как, говоришь, тебя зовут?

- Джорж. Джорж Мерфи. Я женат, и у меня семеро детей. Живем мы в Бронксе. Может, пойдем со мной в номер?

Мужчина, стоявший у стойки бара, замер. Здесь хватало публики самого разного рода, но никогда и никому не приходило в голову говорить со шлюхами о женах и детях.

- Лучше ко мне. Хорошо?

- Даже отлично.

На Третьей авеню Берни поймал такси, и оно отвезло их прямо в Скарсдейл. Бабушки и Джейн еще не было, отец тоже отсутствовал - он всегда сутками пропадал в госпитале. Берни, как никогда, не хотелось уезжать из Нью-Йорка, о Калифорнии ему тяжко было даже думать. Однако разговор с Полом так ни к чему и не привел.

- Давай, Пол. Я провел там уже год. Или - если быть точным четырнадцать месяцев.

- Магазин работает всего десять месяцев, Берни. Скажи, куда теперь тебе спешить? У тебя прекрасная жена, хороший дом... В Сан-Франциско хорошо и для Джейн.

- Мы хотим перевести ее в здешнюю школу. - Перевод этот был возможен при условии однозначности их переезда. - Не можем же мы зависать так годами.

- Ну уж годами... Пусть это будет еще один годик. Нам просто некем будет тебя заменить.

- Понятно. - Он вздохнул. - Я запомнил. Ты точно не передумаешь?

- Тебя послушать, так можно подумать, что мы заслали тебя в какой-нибудь Армпит, Западная Виргиния. В Сан-Франциско жить можно поэтому давай не будем...

- Все правильно. Но я-то должен жить именно здесь - верно? Кому, как не тебе, знать это?

- Я не спорю с тобой, Бернард. Но ты нужен нам там и теперь. Мы сделаем все, от нас зависящее, для того, чтобы через год ты смог вернуться домой.

- Я очень на это рассчитываю.

Он уезжал из Нью-Йорка очень неохотно, хотя возвращение в Сан-Франциско оказалось не столь уж и страшным. Домик их был лучше, чем ему казалось, а магазин так и вовсе казался ему вторым домом. Конечно, он уступал своему нью-йоркскому собрату, но это, в конце концов, было не так уж и важно. Единственное, что расстраивало Берни, - то, что он уже не мог проводить с Лиз все свое время. Во время ленча он отправлялся не куда-нибудь, но в кафетерий школы, в которой работала Лиз. В темно-сером английском костюме он выглядел очень солидным. Лиз же была одета в клетчатую юбку, красный свитер, купленный ими в "Труа Картье", и в туфли из Италии. В этой одежде она казалась очень молодой, что делало ее еще привлекательнее. Джейн была крайне горда тем, что Берни пожаловал в ее школу.

- Тот дядя, который стоит рядом с моей мамой, - это мой папа, - гордо заявила она своим подружкам и тут же направилась к Берни, чтобы убедить их в этом.

- Привет, крошка, - сказал Берни, подбросив Джейн. То же самое он проделал и с тремя ее подружками, повизгивавшими от удовольствия. В кафетерий пожаловала и Трейси. Она крепко обняла Берни и тут же объявила во всеуслышание, что ее дочь вновь ждет ребенка. Заметив, что Лиз при этих словах погрустнела, Берни сжал ее руку. Она уже начинала считать, что с ней что-то не так, он же пытался переубедить Лиз, говоря, что истинная причина должна быть связана именно с ним, ибо у нее уже был ребенок. Все эти разговоры ни к чему не вели, и поэтому они условились до времени не заводить их, хотя это и не всегда получалось. И Лиз, и Берни хотели иметь ребенка.

В июне он приготовил сюрприз, сняв на два месяца дом на Стинсон-Бич. Лиз была вне себя от радости. Место идеально подходило им. Спальня для них и спальня для Джейн, комната для гостей, большая гостиная, являвшаяся одновременно и столовой, солнечная кухня, отгороженный от посторонних глаз участок крыши, где можно было хоть нагишом принимать солнечные ванны. Они решили переехать сюда на все два месяца с условием, что Берни каждый день будет приезжать из города. Однако не прошло и двух недель, как Лиз схватила грипп, от которого она не могла оправиться несколько недель. Берни посоветовался по телефону с отцом, и тот, решив, что речь скорее всего идет о синусите, посоветовал Берни найти приличного врача и приступить к курсу лечения антибиотиками. Лиз постоянно мучили головные боли, а в конце дня ее, как правило, начинало мутить. Еще никогда она не чувствовала себя так скверно - она была подавлена и совершенно лишена сил. Через месяц ей стало несколько лучше, но не настолько, чтобы она могла гулять или ходить на пляж вместе с Джейн и Берни. На сей раз ей не очень-то хотелось идти и на открытие оперного сезона. И все-таки она отправилась в магазин и выбрала черное атласное платье от Галаноса, оставлявшее одно плечо открытым, и кружевную пелерину. Когда после Дня труда Лиз стала примерять его, ее постигло жестокое разочарование.

- Какой это размер? - ужаснулась она. Она носила шестой номер, это же платье было ей явно мало. Продавщица посмотрела на ярлык и спокойно ответила:

- Восьмой номер, госпожа Фаин.

- Ну и как?

В дверях стоял Берни.

- Ужасно. - Она не могла набрать веса, поскольку болела с июля... Делать было нечего, Лиз решила на следующий же день пойти к врачу, тем более что через неделю она должна была выйти на работу. Теперь она была готова на все - даже на курс антибиотиков. - Наверняка они прислали не тот размер. Это ведь четвертый номер - не больше! Даже не укладывается в голове - как такое могло произойти?!

Когда Лиз примеряла платье раньше, оно было даже великовато ей, хотя тогда это был шестой номер.

- Может быть, ты располнела?

Берни вошел в примерочную. Он не ошибся: при всем желании "молнию" застегнуть было невозможно, не хватало трех или четырех дюймов.

- А отпустить где-нибудь нельзя? - спросил он у портнихи.

Он понимал, что платье слишком дорого и портить его было бы настоящим святотатством. Лучшим выходом из создавшегося положения было бы обменять его на платье другого размера, но на это у них уже не оставалось времени. Соответственно, оставалось либо перешивать, либо надевать что-то другое. Портниха внимательно посмотрела на Лиз и, пощупав ее талию, спросила:

- Мадам этим летом немного располнела? Она была француженкой. Берни привез ее сюда из Нью-Йорка. В "Вольфе" она служила уже несколько лет, до этого же сотрудничала с Пату. Эта же портниха работала и над другими нарядами Лиз, включая ее свадебное платье и прошлогодний "оперный" ансамбль.

- Не знаю, Маргарет... Мне кажется, это невозможно. Лиз вдруг подумала, что все это время она носила только свои старые свободные вещи спортивные костюмы, широкие рубашки, свитера... Она охнула и с улыбкой посмотрела на Берни:

- Бог ты мой!

- С тобой все в порядке? - забеспокоился было Берни, но, увидев ее улыбку, тут же успокоился. Лиз вдруг засмеялась и бросилась ему на шею, осыпая его поцелуями. Продавщица и портниха поспешили удалиться из примерочной. Лиз нравилась им, она всегда была такой любезной... Приятно было видеть и то, как она и Берни любят друг друга, - рядом с такими людьми становится как-то легче жить...

- Что с тобой, Лиз?

Берни с изумлением взирал на улыбающуюся неведомо чему Лиз, которую история с платьем не только не расстроила, но даже развеселила.

- Я не стану принимать все эти антибиотики!

- Это еще почему?

- Я думаю, он ошибся.

- Много ты знаешь, - хмыкнул Берни, улыбнувшись.

- Можешь говорить что угодно... - Она покачала головой, поражаясь собственной недогадливости. - Я повторяю - это совсем не синусит!

Лиз села на кресло и широко улыбнулась. Берни посмотрел на нее, на платье - и неожиданно все понял.

- Ты... Ты уверена?

- Нет. Честно говоря, эта мысль пришла ко мне только сейчас... Но я почти уверена в том, что это так. Пока мы жили на море, на меня словно какое-то помрачение нашло...

Во всем была повинна болезнь - Лиз забыла обо всем на свете. Когда на следующий день она пошла к врачу, тот сказал, что Лиз находится на шестой неделе беременности. Она тут же понеслась в магазин - сообщить Берни эту новость. Тот сидел в своем кабинете и просматривал корреспонденцию, пришедшую из Нью-Йорка.

- И что же ты мне скажешь? - с напускной игривостью осведомился он.

Лиз заулыбалась и поставила на стол бутылку с шампанским, которую она прятала за спиной.

- Примите поздравления, папаша. Берни буквально выпрыгнул из-за стола и, заключив ее в объятия, воскликнул:

- Так, значит, так оно и есть! Вот так дела!!! Лиз счастливо засмеялась, Берни же подхватил ее на руки и закружил с ней по кабинету. Секретарша, поражаясь странным звукам, доносящимся из-за двери, удивленно подняла брови. Через какое-то время супруги Фаин вышли в приемную. Бернард Фаин производил впечатление человека, крайне довольного собой, что в данном случае полностью соответствовало действительности.

Глава 14

Осенью он отправился в свою обычную деловую поездку в Нью-Йорк, но на сей раз поехал один. Оттуда он должен был слетать в Париж, для Лиз же подобный вояж был бы чересчур утомительным. Берни хотел, чтобы она побездельничала, отдохнула, посмотрела телевизор и вообще - пришла в себя. Перед отъездом он попросил Джейн хорошенько заботиться о матери. Известие о том, что у них в скором будущем будет ребенок, вначале повергло Джейн в тоску, но со временем она привыкла к этой мысли и даже радовалась скорому его появлению.

- Это все равно что большая кукла, - объяснял ей Берни. Она так же, как и он, хотела, чтобы это был мальчик. Братика Джейн предпочитала сестренке. Она пообещала заботиться о Лиз, и Берни улетел со спокойным сердцем, однако, едва прилетев в Нью-Йорк, он тут же позвонил домой. Берни решил остановиться в "Редженси" - ближайшем к магазину отеле. В тот же вечер он встретился со своими родителями. Когда Берни вошел в "Цирк", они уже сидели за столиком.

Он поцеловал мать, сел и заказал кир. Мать смотрела на него подозрительно.

- У тебя что-то стряслось...

- Ничего подобного.

- Тебя выгнали с работы?

Берни рассмеялся в голос и заказал бутылку "Дом Периньон", изумив мать еще больше.

- Что произошло?

- Нечто в высшей степени замечательное. Мать посмотрела на него с сомнением, явно не поверив его словам.

- Ты что - возвращаешься в Нью-Йорк?

- Пока нет. - Конечно, он хотел бы этого, но в данный момент эта проблема его не интересовала. - Все куда как лучше.

- Ты переезжаешь в какое-то другое место? Не успела мать произнести эти слова, как отец довольно усмехнулся. Он понял, какую новость мог иметь в виду его сын, и понимающе кивнул головой. Официант разлил шампанское, и Берни, подняв свой бокал, возгласил:

- За бабушку и дедушку... Мазел тов!

- Что? - Руфь мгновенно напряглась, словно пронзенная молнией, слегка привстала и тут же вновь рухнула в кресло, глядя на Берни расширившимися от ужаса глазами. - Не может быть... Неужели.., у Лиз...

Она вдруг запнулась - чего с ней не было никогда в жизни - и тихо заплакала. Берни с улыбкой кивнул ей и коснулся ее руки.

- У нас будет ребенок, мама.

Отец поспешил поздравить Берни, мать же принялась полувнятно бормотать:

- Просто в голове не укладывается... А как она себя чувствует? Она питается нормально? Как она, Берни? Как только мы вернемся домой, я первым делом позвоню ей. - Тут мать вспомнила о Джейн и вновь посмотрела на Берни с тревогой. - А как к этому отнеслась Джейн?

- Вначале она была несколько шокирована этим известием. Пришлось потратить немало времени на то, чтобы объяснить ей, что все это значит. Придумала, что мы ее разлюбили, и так далее. Лиз хотела достать книги, в которых рассматриваются подобные проблемы. Можешь особенно не дергаться.

Мать бросила на него сердитый взгляд.

- Ты стал говорить прямо как они... Калифорнийцы говорят уже не по-английски... Смотри, не стань таким же, как они, а то еще вздумаешь там остаться. - Эта проблема волновала ее давно, но сейчас она могла думать только о внуке. - Лиз принимает витамины? - Не дожидаясь ответа, она повернулась к супругу. - Поговори с ней, когда я буду звонить сегодня вечером. Объясни, что ей следует есть и какие витамины она должна принимать.

- Руфь, она наверняка побывала у акушера. Он должен был ей все рассказать.

- Что он может знать? Наверняка это какой-нибудь хиппи в драных мокасинах, который посоветовал ей пить травки и побольше времени проводить на солнце - желательно нагишом. - Она сердито посмотрела на сына. - К тому времени, когда должен будет родиться ребенок, вам нужно будет приехать сюда. Он должен родиться здесь, в нью-йоркском госпитале. Твой папа обо всем позаботится.

- Там масса прекрасных больниц, Руфь. - Мужчины с улыбкой переглянулись. - Я нисколько не сомневаюсь в том, что Берни запросто обойдется и без нас.

Разумеется, отец был прав. Берни уже успел побывать у доктора, которого Лиз нашла через подругу, и тот ей понравился. Лиз была полна решимости родить ребенка, следуя рекомендациям Лемажа, причем помогать ей должен был сам Берни, которого подобная перспектива чрезвычайно страшила. Лиз уже приступила к занятиям по методикам Лемажа.

- Мам, все в порядке. Прежде чем уехать, я сходил с ней к доктору. Он не только компетентен, он родом отсюда - из Нью-Йорка.

Он надеялся как-то успокоить мать, но добился прямо противоположного эффекта.

- Что значит - "сходил с ней к доктору"? Надеюсь, ты ждал ее в приемной?

Берни налил себе еще один бокал шампанского и, улыбнувшись, ответил:

- Нет. Теперь все происходит иначе. Отец должен принимать участие во всем.

- Может быть, ты и на родах собираешься присутствовать?

Мать смотрела на Берни с ужасом. Этот новомодный обычай казался ей омерзительным. Подобная практика уже дошла и до Нью-Йорка - отцу настойчиво рекомендовалось присутствовать при рождении ребенка. Для чего все это было нужно, мать отказывалась понимать.

- Да. Именно так я и собираюсь поступить. Мать сморщилась:

- Ничего более отвратительного я никогда не слышала. - Она вдруг заговорила шепотом:

- Ты понимаешь, после этого ты не сможешь относиться к ней так же, как прежде. Я тебе даю слово. Я столько об этом слышала... Просто говорить не хочу. И еще: ни одна порядочная женщина так не поступит. Мужчинам там делать нечего.

- Мама, это ведь чудо! Ничего ужасного или непорядочного здесь нет!

Он очень гордился Лиз и, помимо прочего, действительно желал быть свидетелем появления своего ребенка на свет. Они с Лиз посмотрели целый фильм, где показывалось рождение ребенка, и примерно понимали, чего им следует ждать. Ничего сколь-нибудь неприятного в этом не было, разве что немного страшновато. Конечно, Лиз однажды уже рожала, но с той поры прошло целых шесть лет. До рождения ребенка должно было пройти еще шесть месяцев, и обоим хотелось, чтобы эти месяцы прошли как можно быстрее...

К концу обеда Руфь определилась не только с приданым для новорожденного и детскими садами Вестчестера, но и с будущей специальностью малыша, которого, по ее мнению, следовало определить на юридический факультет. Они выпили много шампанского, отчего походка матери утратила всегдашнюю твердость. Тем не менее это был лучший из всех проведенных ими вместе вечеров. Они уже вышли на улицу, когда Берни вспомнил, что Лиз приглашала родителей в гости. Он был настолько пьян, что тут же сказал об этом матери, совершенно не думая о последствиях столь опрометчивого поступка.

- Лиз хочет, чтобы вы приехали к нам.

- А ты?

- Разумеется, я хочу того же самого, мама. Она хочет, чтобы вы остановились прямо у нас.

- Интересно, где?

- Джейн может спать в детской.

- Этого делать не стоит. Мы остановимся в "Хантингтоне", как было и в прошлый раз. Зачем лишний раз вас беспокоить?.. И когда же она нас ждет?

- Рождественские каникулы начнутся у нее, если не ошибаюсь, двадцать первого декабря. Почему бы вам не приехать к нам именно в это время?

- Она что - будет работать до этих пор? В ответ Берни улыбнулся:

- Меня всю жизнь окружали недалекие женщины... Она собирается работать до самых пасхальных каникул и только после этого выйти в отпуск. Ее будет замещать Трейси - ее лучшая подруга. Они уже обо всем договорились.

- Мешуггенех! Сумасшедшая! Ей в это время уже нужно будет лежать!

Он пожал плечами:

- Вряд ли. По крайней мере, доктор говорил, что она может работать до самого-самого... Лучше скажи - вы приедете или нет?

В глазах у матери засверкали озорные искорки.

- А как ты думал? Неужели я могу бросить сына в этом богом забытом месте? Берни рассмеялся:

- Я так его никогда не называл.

- Но это, согласись, все же не Нью-Йорк. Берни печально вздохнул и стал смотреть на стремительные потоки машин, несущихся мимо магазинчиков Мэдисон-авеню... Он по-прежнему был верен Нью-Йорку, считая Сан-Франциско местом вынужденной ссылки.

- Сан-Франциско - не самый плохой город, мама. Он до сих пор пытался убедить в этом самого себя. Да, он был счастлив с Лиз, но насколько им было бы лучше, живи они в Нью-Йорке!

Мать пожала плечами и грустно посмотрела на Берни.

- Скорей бы ты возвращался домой... Давно пора это сделать. Особенно сейчас. - Все думали о Лиз и ее будущем ребенке. Мать вела себя так, словно это был подарок, предназначенный именно ей и никому больше. - Береги себя, Берни.

Она крепко обняла его и со слезами на глазах направилась к подъехавшему такси.

- Мазел тов, и ей, и тебе.

- Спасибо, мама.

Он пожал матери руку, кивнул отцу и медленно побрел к своему отелю, думая о родителях, Лиз, Джейн... Нет, пусть он и жил в Сан-Франциско, он был редким счастливчиком. Проблема переезда заботила его сейчас не так сильно. В любом случае Лиз в этом году больше подходил климат Сан-Франциско. Непогода, гололед и снегопады еще успеют ей опостылеть. Берни вдруг подумал, что вновь пытается успокоить себя, убедить себя в том, что так лучше и для него, и для всех... На следующий день, когда он улетал из Нью-Йорка, шел проливной дождь. И все-таки он любил город и таким. Едва самолет взмыл над затянутым серой дымкой Нью-Йорком, Берни вновь вспомнил о родителях. Они наверняка тоже страдают из-за того, что он живет так далеко от них. Теперь, когда у него должен был родиться собственный ребенок, он относился к этому совсем иначе. Разве он позволил бы своему ребенку жить так далеко? Он откинулся на спинку кресла и заулыбался, вспомнив вдруг о Лиз и об их ребенке... Он не возражал бы и против того, чтобы это была девочка. Маленькая девочка, похожая на Лиз. Он заснул и спал до тех пор, пока самолет не начал снижаться.

Неделя в Париже прошла стремительно, оттуда он, как всегда, отправился в Рим и Милан. Затем последовали Дания, Берлин и наконец Лондон. Поездка оказалась на редкость удачной, когда же он вернулся домой и увидел Лиз, то не мог удержаться от смеха. Живот ее стал таким большим, что она уже не могла надевать свою обычную одежду.

- Что бы это значило? - спросил Берни с усмешкой.

- О чем это ты? - пожала плечиками Лиз, но тут же смущенно добавила:

- Не смотри на меня! Я сама себе кажусь противной!

- Что? Ты, наверное, сошла с ума! Ты никогда не выглядела лучше!

Берни нежно обнял ее и спросил как бы невзначай:

- Как тебе кажется, кто это?

Лиз улыбнулась и пожала плечами:

- Когда я ходила с Джейн, на этом сроке живот у меня был поменьше... Впрочем, это ничего не значит. - Она задумалась. - Может быть, это мальчик... Ты ведь хочешь мальчика?

Он посмотрел на нее, склонив голову набок.

- На самом деле мне совершенно все равно. Как будет, так и будет. Когда мы должны идти к доктору?

- Ты уверен, что хочешь этого? Она посмотрела на Берни так, что он моментально встревожился.

- Что это с тобой? - Но тут его осенило:

- Наверное, с тобой успела поговорить моя мамочка, так?

Лиз густо покраснела и растерянно пожала плечами.

- Пойми, для меня нет никого красивее тебя! Я хочу делить с тобою все - и хорошее, и плохое - понимаешь? Это наш с тобой ребенок, поэтому и там мы должны быть вместе. Разве не так?

Лиз облегченно вздохнула.

- А ты меня после этого не разлюбишь?

- Разве я могу тебя разлюбить?

- Прости... Прости меня... Это я так.

Раздался звонок в дверь. Это были Трейси и Джейн. Берни подбросил визжащую от счастья Джейн над головой и стал показывать ей подарки, привезенные из Франции. Прошел не один час, прежде чем Берни и Лиз вновь остались одни.

Они легли в кровать поздно за полночь, но и здесь продолжали говорить - о его работе, о магазине, о Европе, об их ребенке... Лиз теперь волновал только он, и Берни нисколько не обижался на это - ведь это был их общий ребенок. Берни обнял Лиз и забылся мирным, покойным сном.

Глава 15

Родители Берни приехали во второй день рождественских каникул. Лиз и Джейн встречали их в аэропорту. К этому времени Лиз была уже на шестом месяце. Руфь привезла с собой не только массу детских вещей от Бергдорфа, но и целую кипу буклетов, посвященных проблемам здоровья матери и ребенка, которые Лу принес из больницы. Руфь тут же принялась одаривать Лиз советами, восходящими едва ли не к ее бабке, и, едва взглянув на живот невестки, пришла к заключению, что родиться должен мальчик, и это не могло не вызвать общей радости. Прожив неделю в городе, родители вместе с Джейн отправились в Диснейленд, предоставив Берни и Лиз возможность отпраздновать свой юбилей наедине. Праздновали они его целых три дня. В первый вечер пошли в "Звезду", во второй - участвовали в грандиозном благотворительном вечере, устроенном магазином, в третий - а это уже был канун Нового года вместе с друзьями направились в бар все той же "Звезды". Это время они провели прекрасно, однако, когда Руфь и Лу вернулись, Руфь тут же заметила, что Лиз выглядит ужасно: она была бледной, усталой и изможденной. Вдобавок ко всему Лиз уже месяц мучили боли в бедрах и пояснице.

- Почему бы тебе не свозить ее куда-нибудь?

- Пожалуй, я это действительно сделаю... Работа отнимала у Берни столько сил, что он просто не вспоминал о подобных вещах. Кроме того, год этот был на редкость напряженным, а время его обычной поездки в Нью-Йорк и Европу в точности совпадало со временем рождения ребенка. Берни предполагал отложить поездку на более, поздний срок, хотя подобная отсрочка могла привести к проблемам со снабжением магазина товарами.

- По крайней мере, постараюсь сделать. Мать погрозила ему пальцем:

- Бернард! Не пренебрегай своими обязанностями! Он рассмеялся:

- Слушай, чья ты, в конце концов, мать? Ее или моя? Он часто вспоминал о том, что у Лиз нет никого, кроме него, Джейн и его родителей. Какой бы ужасной ни была порой его мать, Лиз все-таки была ей небезразлична.

- Ладно. Не горячись. Я сделаю это сейчас - пока она еще в состоянии путешествовать.

И действительно, уже через пару дней он и Лиз полетели на Гавайи, но на сей раз без Джейн, из-за чего та дулась на них не одну неделю. Берни пришел из магазина с массой летних вещей для Лиз и с заказанными билетами. Когда они вернулись, Лиз вновь выглядела здоровой и хорошо отдохнувшей, это была все та же, прежняя Лиз... Впрочем, у нее то и дело ныло сердце, кололо в боку и ломило в спине, отекали ноги и, в довершение всего, мучила бессонница. Больше всего она страдала от болей в спине и бедрах. Врач, однако, считал, что все идет совершенно нормально.

- Господи... Берни, я боюсь, что мне никогда уже не стать такой, как прежде...

И хотя Лиз была уже на восьмом месяце и прибавила в весе тридцать фунтов, Берни по-прежнему считал ее чрезвычайно привлекательной. Лицо у нее несколько располнело, но от этого Лиз стала выглядеть только моложе. Как и прежде, она была чрезвычайно опрятна. В конце марта Лиз стала чувствовать себя так скверно, что с трудом передвигалась. К счастью, теперь ей уже можно было не ходить на работу. Каждый день занятий оборачивался для Лиз сущей мукой: стоять у доски, объясняя детям правила сложения и вычитания, было выше ее сил.

В школе се просто завалили подарками. Здесь были и ботиночки, и кофточки, и шапочки, а также, помимо прочего, три картинки, пепельница, колыбелька и пара крошечных сабо. Что ни день, Берни приносил из магазина все новые и новые вещички для ребенка. Вместе с теми вещами, которые прислала из Нью-Йорка бабушка, их хватило бы по меньшей мере на пятерых. В любом случае, рассматривать это приданое Лиз очень нравилось. Она теперь стала заметно нервничать, отчего сон ее стал хуже, по ночам она или бесцельно бродила по комнатам, или вязала, сидя у телевизора, или сидела в кресле, думая о том недалеком времени, когда у нее появится еще один ребенок.

Однажды днем, когда она сидела в кресле-качалке и ожидала возвращения Джейн из школы, зазвонил телефон. Лиз хотела было не отвечать на звонок, но потом, вспомнив, что Джейн еще не вернулась и этот звонок может быть как-то связан с нею, она все-таки подняла трубку, для чего ей пришлось перейти из детской в гостиную.

- Алло?

- День добрый. - Голос этот показался ей удивительно знакомым. - Как поживаешь?

Лиз почувствовала, как по спине побежали мурашки.

- Кто это?

Она попыталась внушить себе, что ничего особенного не происходит, но это ей удалось плохо: в голосе звонившего ей почудилось нечто зловещее.

- Не помнишь меня?

- Нет.

Она уже хотела повесить трубку, решив, что кто-то разыгрывает ее, но тут в трубке раздалось:

- Лиз, постой!

Теперь голос звучал жестко и властно. Лиз слышала его и прежде теперь она в этом не сомневалась. Она замерла.

- Я хочу поговорить с тобой.

- Я не знаю вас.

- Так уж и не знаешь?

Странный ее собеседник засмеялся. Смех его был недобрым и неприятным. Вот теперь Лиз точно знала, с кем она говорит. Единственное, чего она не понимала, - как он смог разыскать ее. Впрочем, это ее не очень интересовало.

- Где мой ребенок?

- Какая разница?

Это был не кто иной, как сам Чендлер Скотт, отец Джейн, не имевший к собственной дочери никакого отношения. Конечно, в жизни Лиз он сыграл определенную роль - и немалую, но этим все и ограничилось. Настоящим отцом Джейн был Берни Фаин. С этим же человеком Лиз не хотела иметь ничего общего.

- Что-то я тебя не пойму...

- Ты не видел ее все эти шесть лет, Чен. Она и понятия не имеет, кто ты такой. - О том, что Джейн считает своего папу умершим, Лиз говорить не стала. - Мы не хотим тебя видеть.

- Я слышал, ты снова вышла замуж, это верно? - Лиз посмотрела на свой живот и улыбнулась. - Наверняка у твоего нынешнего муженька деньжата водятся...

Последнее замечание разозлило Лиз.

- Тебе-то какое дело?

- Просто хочу узнать - все ли в порядке с моим ребенком, только и всего. Вернее, так: я хочу ее увидеть. В конце концов, должна же она знать о том, что у нее есть настоящий отец, который любит ее.

- Да что ты говоришь?! Если бы это было так, ты бы давным-давно объявился.

- Откуда я мог знать, куда вы подевались? Вы же исчезли, не подумав меня предупредить;

От гнева Лиз какое-то время была не в силах сказать ни слова. Сердце ее бешено колотилось. Встреться она с Че-ном пораньше, сказала бы ему многое, но теперь, когда Джейн исполнилось уже семь, в этом не было никакой необходимости.

- Как же тебе удалось разыскать меня?

- Это было несложно. Нашел тебя в старом телефонном справочнике. Твоя прежняя хозяйка тут же сообщила мне фамилию твоего супруга... Как поживает Джейн?

Лиз непроизвольно стиснула зубы и еле слышно процедила:

- Хорошо.

- Думаю, на днях я заеду к вам поздороваться с дочерью.

- Не теряй время понапрасну. Я не позволю тебе видеться с нею.

Девочка считала, что ее отец мертв, и Лиз совершенно не хотелось разубеждать ее в этом.

- Ты не вправе прятать ее от меня, Лиз.

В его голосе вновь зазвучали мерзкие нотки.

- Не вправе? Что ты хочешь этим сказать?

- Тебе придется объяснить судье, почему ты прячешь девочку от ее родного отца.

- Сначала ты расскажешь судье о том, как мы расстались шесть лет тому назад. После этого он вряд ли станет разговаривать с тобой. - Раздался звонок в дверь. Это была Джейн. - Исчезни, Чен. Исчезни, чтобы тебя здесь никто и близко не видел!

- Охо-хо... Должен заметить, сегодня днем я уже беседовал с юристом.

- Ну и что?

- Я хочу повидаться со своей дочерью. В дверь снова позвонили. Лиз крикнула, прося минуту подождать.

- Зачем?

- Затем, что я имею на это полное право.

- И что потом? Исчезнешь еще на шесть лет? Почему бы тебе не оставить девочку в покое?

- Если ты этого действительно хочешь, тебе придется поговорить со мной.

"Вот оно что!" - подумала Лиз. Опять мошенничество. Он хочет на этом подзаработать, и как же она не поняла сразу.

- Где ты находишься? Я позвоню тебе попозже. Он дал ей номер, сказав, что находится по другую сторону Золотых Ворот, на полуострове Марин.

- Надеюсь услышать тебя сегодня вечером.

- Договорились.

Она повесила трубку и, стиснув зубы, поспешила в прихожую, чтобы открыть Джейн. Все это время та стучала по двери своей коробкой для завтраков. Черная блестящая краска местами облупилась. Заметив это, Лиз ужаснулась и накричала на дочку, отчего та в слезах умчалась к себе в комнату. Лиз пришла туда же и тяжело опустилась на кровать, чувствуя, что еще немного, и она тоже заплачет.

- Прости меня, моя хорошая. У меня был тяжелый день.

- У меня тоже! Я свой поясок потеряла.

Розовое платье она носила с белым поясом, который ей очень нравился. Этот поясок, так же как и многое другое, ей подарил Берни, и поэтому он был особенно дорог Джейн.

- Папочка принесет тебе другой. Джейн тут же успокоилась, хотя все еще продолжала шмыгать носом, и поспешила в объятия матери. Всем им сейчас приходилось непросто. Лиз устала. Берни совершенно издергался в ожидании, ведь ребенок мог родиться со дня на день. Джейн тоже не понимала, радоваться ей или огорчаться, рождение малыша теперь не казалось ей таким уж замечательным событием. Внезапное появление Чендлера Скотта вряд ли могло улучшить кому-либо настроение. Лиз поставила перед Джейн тарелку с горячими булочками и стакан молока. Дождавшись, когда та сядет делать уроки, Лиз тихонько вышла из комнаты и направилась в гостиную. Немного помедлив, она набрала номер Берни. Тот поднял трубку сам; судя по тону, он был чем-то занят.

- Здравствуй, милый. Можешь говорить? Она чувствовала себя совершенно разбитой.

- Нет, нет, все нормально. - Внезапно Берни всполошился:

- Что - началось?!

- Нет.

Она рассмеялась. До срока оставалось еще две недели, к тому же доктор предупредил ее, что скорее всего она будет ходить дольше срока.

- С тобой все в порядке?

- Да... Более или менее. - Она хотела поговорить с Берни прежде, чем он вернется домой. Рассказывать о Чендлере Скотте при Джейн она бы не рискнула. - Сегодня произошла одна очень неприятная вещь.

- Ты что - ушиблась?

Можно было подумать, что это говорит не Берни, а бабушка Руфь. Лиз усмехнулась.

- Нет. Мне позвонил один мой старинный приятель. Вернее, мой давний враг.

Берни недоуменно нахмурился. Разве у нее были враги? Ему, во всяком случае, она о них ничего не говорила. Он не знал об этом ровным счетом ничего.

- И кто же это такой?

- Чендлер Скотт.

Надолго установилось молчание.

- Если не ошибаюсь, это твой бывший супруг, верно?

- Если так можно выразиться. Мы прожили с ним в общей сложности месяца четыре - не больше. А официально - и того меньше.

- Откуда он взялся?

- Наверное, вышел из тюрьмы.

- Но каким образом он сумел разыскать тебя?

- Он общался с моей прежней хозяйкой. Она назвала ему мою новую фамилию и сказала, где мы живем. Только и всего.

- Прежде чем говорить это незнакомому человеку, ей бы следовало посоветоваться с тобой.

- Я думаю, она ни о чем таком даже не подозревала. Лиз попыталась сесть поудобнее. Что бы она ни делала, она постоянно испытывала крайнюю неловкость. Она не могла ни сидеть, ни стоять, ни лежать. Даже дышать ей стало труднее - дитя теперь постоянно двигалось.

- Что ему надо?

- Он заявляет, что ему хочется увидеть Джейн.

- Но зачем? - ужаснулся Берни.

- Я думаю, на самом деле ему нужна совсем не дочь. Он сказал, что собирается "обсудить" с нами эту проблему. Если мы откажемся от встречи с ним, он обратится к адвокату, и тот просто обяжет нас отпускать девочку на встречи с отцом.

- Очень уж это похоже на вымогательство.

- Так оно и есть. И все же я думаю, нам следует переговорить с ним. Я обещала позвонить ему сегодня вечером. Он остановился где-то на Марине.

- Я с ним поговорю. Ты в эти дела не вмешивайся. - Берни забеспокоился. Лиз в ее нынешнем положении только этого еще и не хватало...

- Я думаю, нам тоже стоит поговорить с адвокатом. Возможно, у него уже нет никаких прав.

- Это неплохая идея, Лиз. Я займусь этим прямо сейчас.

- У тебя есть с кем связаться?

- У нас есть свои юрисконсульты. Кого-то они мне обязательно порекомендуют.

Берни повесил трубку, и Лиз снова пошла в детскую - посмотреть, сделала ли Джейн работу по математике. Та уже начала собирать учебники. Заметив Лиз, девочка вопросительно посмотрела на нее и спросила:

- Папа привезет мне новый поясок?

Лиз тяжело вздохнула и опустилась на кровать.

- Ой, миленькая... Я совсем забыла... Мы попросим его об этом сегодня вечером.

- Мамочка...

Джейн зарыдала. Лиз готова была расплакаться сама. Ей и без того было тяжело; видеть же, как страдает Джейн, было выше ее сил. Бедняжка Джейн понимала, что с появлением ребенка ее жизнь станет совсем иной. Она хотела быть этим ребенком сама. Продолжая всхлипывать, Джейн забралась на колени к матери. Они сидели так довольно-таки долго. После того как Джейн успокоилась, Лиз взяла ее с собой на прогулку. По дороге домой Джейн вдруг захотела купить для папы букет цветов, и Лиз позволила ей выбрать несколько ирисов и нарциссов.

- Ты думаешь, ребенок родится уже скоро? Джейн посмотрела на мать не то с опаской, не то с надеждой. Педиатр сказал Лиз, что девочка уже выросла и поэтому особых проблем не предвидится - она, мол, быстро привыкнет к тому, что у нее появился братик или сестренка. Однако Лиз уже начинала в этом сомневаться.

- Не знаю, моя хорошая. Надеюсь, что скоро. Мне уже надоело быть такой толстой. Они обменялись улыбками.

- Ты выглядишь совсем неплохо. Не то что мама Кэти. У нее лицо стало как у хрюшки. - Джейн смешно раздула щеки. - А на ногах появились такие синие штуки.

- Это варикозные вены...

К счастью, у Лиз ничего подобного не было.

- Как это ужасно - иметь ребенка... Правда?

- Ну что ты! Конечно же, нет! Это прекрасно, пусть у некоторых и случаются подобные вещи. Все это не так страшно, как кажется, и потом совершенно забывается... Если у тебя и у человека, которого ты любишь, есть ребенок, лучше этого нет ничего.

- А ты любила моего настоящего папу? - внезапно посерьезнев, спросила Джейн.

Лиз на мгновение растерялась, пораженная тем, что девочка решила спросить об этом именно в тот день, когда ей позвонил Чендлер Скотт, человек, которого она ненавидела больше всего на свете. Сказать об этом Джейн она не могла - ни сейчас, ни потом, ведь она так любила ее.

- Да. Любила. И даже очень сильно.

- А как он умер?

Джейн никогда не спрашивала ее об этом. Оставалось надеяться, что девочка все-таки не слышала сегодняшнего телефонного разговора...

- Он погиб в катастрофе.

- В автокатастрофе?

Этот вариант был не хуже и не лучше любого другого.

- Да. Он сразу умер - мгновенная смерть. Даже не успел ничего понять.

Лиз казалось, что для Джейн этот момент должен иметь значение. Так оно и оказалось.

- Это хорошо... Представляю, как ты тогда расстроилась...

- Конечно... - не сморгнув, солгала Лиз.

- А сколько мне тогда было?

Они уже подошли к дому. Лиз запыхалась так, что едва могла говорить.

- Всего несколько месяцев, милая.

Они поднялись на крыльцо. Лиз открыла ключом дверь дома и, войдя внутрь, поспешила сесть. Джейн тем временем нашла вазу и поставила в нее цветы, предназначавшиеся для Берни. Она посмотрела на мать с улыбкой.

- Я так рада, что ты вышла замуж за папу. А то бы у меня никого, кроме тебя, не было.

- Я тоже очень рада.

Знала бы девочка, как отличается один ее папа от другого.

Джейн отнесла цветы в другую комнату, а Лиз занялась ужином. Она настояла на том, что будет, как и прежде, готовить все сама, и старалась кормить Джейн и Берни их любимыми блюдами. Она не знала ни того, как будет чувствовать себя после рождения ребенка, ни того, будет ли у нее время на готовку, и поэтому спешила побаловать их сейчас, пока у нее есть такая возможность. За последний месяц благодаря ее стараниям Берни прибавил в весе десять фунтов, что чрезвычайно его забавляло.

В этот вечер он вернулся домой необычно рано, был очень веселым и общительным, благодарил Джейн за цветы и вообще всячески пытался угодить ей. Посерьезнел же он только тогда, когда Джейн отправилась спать и они с Лиз остались вдвоем. Говорить о столь серьезных вещах при ребенке Берни в любом случае не стал бы. Он прикрыл двери комнаты Джейн и спальни и включил телевизор. И лишь после этого обратился к Лиз:

- Пибоди, наш юрисконсульт, посоветовал мне переговорить с неким Гроссманом, что я тут же и сделал... - Берни не мог не доверять Гроссману, ибо тот не только был родом из Нью-Йорка, но и учился в Колумбийском университете. - Он сказал, что эта ситуация не столь проста, как может показаться. У этого типа действительно ; есть определенные права.

- Неужели?! - Лиз неловко уселась на кровать. Она вновь стала задыхаться. - После стольких лет? Как это вообще возможно?

- Просто наш штат отличается особым либерализмом - только и всего. Берни с грустью подумал о том, что в этой ситуации во многом повинен Берман, так и не позволивший ему вернуться в Нью-Йорк. - Конечно, если бы я удочерил Джейн, все выглядело бы совершенно иначе. Но, увы, я этого не сделал. Это была ошибка. Казалось, что нам вовсе ни к чему связываться с властями, коль скоро ребенок и так носит мое имя...

Как Берни корил себя теперь за свое легкомыслие!

- Но разве тот факт, что он оставил.., что он бросил нас - меня и ее, не имеет никакого значения?

- Возможно, это обстоятельство и может решить исход дела в нашу пользу, но это, к сожалению, не очевидно. Все будет решать судья. Он и даст заключение - покидали вас или нет... Если мы выиграем, прекрасно. Если же проиграем, придется подавать дело на апелляцию. При этом суд, вне всяких сомнений, примет решение, позволяющее Чендлеру Скотту встречаться с дочерью по крайней мере до момента принятия окончательного решения. Это будет продиктовано так называемыми "соображениями гуманности".

- Но ведь он уголовник, мошенник, подлец! Еще никогда Берни не видел Лиз такой разъяренной. Она действительно люто ненавидела своего бывшего мужа, и ее можно было понять. Подобные же чувства по отношению к нему начал испытывать уже и сам Берни.

- Они заставят меня показать ему ребенка?

- Скорее всего да. Понимаешь, отец девочки априори будет считаться нормальным хорошим человеком до тех пор, пока не будет доказано обратное. Сначала они позволят ему встречаться с Джейн, потом дело будет рассмотрено в суде, и только после этого мы узнаем - выиграли мы или проиграли. При этом нам придется объяснить девочке, что это за человек, зачем он хочет встретиться с ней и что мы обо всем этом думаем. - Берни видел, что Лиз встревожилась уже не на шутку, но все же решил продолжить свой рассказ. Гроссман считает, что с большой вероятностью мы можем проиграть дело. В последнее время о правах отцов стали много говорить. Вполне возможно, судья примет сторону Чендлера Скотта, каким бы мерзавцем тот ни был. В соответствии с теорией, согласно которой отцы - если, конечно, они не колотят своих детей - имеют такие же права, как и матери. Даже в тех случаях, когда отец ведет себя по отношению к детям жестоко, ему все-таки позволяется видеться с ними. Понимаешь, в чем дело?

Только теперь Берни заметил, что Лиз плачет. Конечно, говорить ей подобные вещи сейчас было по меньшей мере глупо.

- Деточка, ты уж прости меня... Мне не следовало рассказывать тебе всего этого...

- Я должна знать всю правду, какой бы горькой она ни была, всхлипывая, ответила Лиз. - Скажи, а можем ли мы каким-то образом избавиться от него?

- И да, и нет... Гроссман был со мной откровенен. Конечно, откупаться от этого типа - значит, поступать не вполне законно, но в подобных случаях именно так и делается. Вряд ли по прошествии шести лет он вдруг начнет учить девочку кататься на велосипеде, верно? Просто парень решил немножко подзаработать... Главная проблема состоит в том, что он будет делать это снова и снова. Это как бездонная бочка.

На самом деле для себя Берни уже все решил: он даст этому типу десять тысяч долларов и потребует, чтобы тот убрался с его глаз раз и навсегда. Давать больше было бы неразумно - у Скотта мог разгореться аппетит, и это ни к чему хорошему уже не привело бы. Берни поделился этими мыслями с Лиз, и она тут же согласилась с ним.

- Может быть, позвоним ему?

Ей хотелось побыстрее покончить с этим делом. Когда она подала Берни листок, на котором был записан телефон Скотта, у нее заныло сердце.

- Я поговорю с ним сам. Я хочу, чтобы ты в этом не участвовала. Так будет лучше и для тебя, и для дела.

Спорить с этим было невозможно. Бернард набрал нужный номер и попросил позвать к телефону Чендлера Скотта. Они ждали ответа целую вечность. Берни передал трубку Лиз, чтобы исключить ошибку. Услышав голос, Лиз молча кивнула и вернула трубку Берни.

- Господин Скотт? Моя фамилия Фаин.

- Что? Ах, ну да... Вы женаты на Лиз, верно?

- Все правильно. Насколько я понимаю, сегодня днем вы звонили по важному делу. - Гроссман строго-настрого запретил Берни говорить по телефону о девочке и о деньгах. Чендлер Скотт мог записывать разговор. - У меня есть что сообщить вам по этому поводу.

Скотт тут же все понял. Ему понравилось, что звонивший не пытается тянуть время или водить его за нос. Впрочем, он предпочел бы говорить не с ним, а с Лиз...

- Вы полагаете.., для обсуждения наших проблем нам лучше встретиться?

Он говорил столь же туманно, как и Бернард, очевидно, боясь какого-то подвоха. Было понятно, что он побаивается полиции. Судя по всему. Скотт продолжал заниматься какими-то темными делишками.

- Не думаю, что в этом есть необходимость. Мой клиент назначил свою цену. За все про все - десять тысяч. Один раз - и сразу за все. Насколько я понимаю, он хочет откупить вашу долю.

Смысл этих слов был понятен всем троим. На том конце линии установилось долгое молчание.

- Мне нужно что-нибудь подписывать? Скотт вел себя крайне осторожно.

- В этом нет нужды.

Совсем недавно Берни думал иначе, но Гроссман сумел переубедить его, однозначно заявив, что в данном случае подпись не будет стоить ровным счетом ничего.

В голосе Чендлера зазвучали алчные нотки.

- А как я их получу?

В другой ситуации Берни бы рассмеялся, услышав такое, но сейчас ему было совсем не смешно. Он хотел как можно быстрее отделаться от этого подонка, прекрасно понимая, что Лиз нельзя нервничать.

- Я буду рад лично встретиться с вами.

- Речь идет, надеюсь, о наличных?

- Разумеется.

Сукин сын. Единственное, что ему нужно, это деньги. На Джейн ему наплевать. В этом Лиз не ошиблась.

- Позвольте мне вручить их завтра.

- Где вы живете?

В телефонном справочнике не был указан их адрес, и это обстоятельство не могло не радовать Берни. Встречаться со Скоттом в своем офисе он тоже не хотел. Местом встречи, по его мнению, должен был стать ресторан, бар или нечто подобное. Вся история начинала смахивать на дешевый фильм. Впрочем, ответ он должен дать в любом случае.

- "Гарри", Онион-стрит, обед. Оттуда до его банка было пять минут ходу. Он отдаст этому типу деньги и тут же пойдет домой, к Лиз.

- Отлично. - Голос Чендлера Скотта теперь звучал так, будто он был самым счастливым человеком на свете. - Тогда до завтра.

Он тут же повесил трубку. Берни посмотрел на Лиз.

- Он клюнул на это.

- Думаешь, ему больше ничего не нужно?

- Пока нет. Ему эта сумма представляется огромной - о чем-то большем он и не мечтал. Как говорит Гроссман, основная проблема состоит в том, что рано или поздно он снова вернется, поэтому мы должны подготовиться к этой встрече. - Выплачивать этому прохвосту ежемесячное жалованье Берни не собирался. - Если нам повезет, то к тому моменту, когда он вновь проголодается, мы уже будем в Нью-Йорке. Найти нас там будет невозможно. В любом случае мы предупредим хозяйку о том, что говорить о нас с посторонними людьми ей не следует. Верно?

Лиз согласно кивнула. Берни был прав. Окажись они в Нью-Йорке, Чендлеру Скотту уже никогда не найти их.

- Чего я не хочу, так это встречаться с ним в магазине. Где-где, а уж там-то он всегда может с легкостью разыскать меня.

- Мне так жаль, что я втянула тебя в историю, милый... Как только я начну зарабатывать, я верну тебе эти деньги.

- Не говори глупости. - Он обнял Лиз. - Завтра с этим делом будет уже покончено.

Она серьезно посмотрела на Берни, вспоминая о той боли, которую причинил ей Чендлер Скотт.

- Ты можешь обещать мне одну вещь?

- Все, что ты хочешь.

Кажется, еще никогда он не любил ее так сильно, как сейчас, когда она сидела рядом с ним, такая беззащитная и такая доверчивая.

- Если со мной что-то произойдет, ты защитишь от него Джейн, хорошо?

Она посмотрела на него своими огромными глазами. Берни нахмурился.

- Не говори таких вещей. - Он чувствовал себя в достаточной степени евреем для того, чтобы быть пусть самую малость, но все-таки суеверным, хотя в этом смысле до матери ему было очень далеко. - Ничего с тобой не случится.

Врач предупредил Берни о том, что женщины перед родами бывают очень мнительны, это порой доходит у них до патологии. Обычно подобные состояния свидетельствуют о близости родов.

- Но ты можешь мне это пообещать? Я не хочу, чтобы он появлялся где-то рядом с нею, понимаешь? Дай слово...

Она возбудилась настолько, что Берни пришлось успокаивать ее и обещать сделать все, от него зависящее, чтобы этого никогда не произошло.

- Я люблю ее как родную, ты ведь знаешь. Можешь на этот счет не беспокоиться.

В эту ночь Лиз мучили кошмары. Нервничал и Берни, когда он шел к "Гарри" на встречу со Скоттом. В кармане его лежал конверт с сотней стодолларовых билетов. Лиз объяснила ему, что он должен найти высокого худощавого человека с золотистыми волосами, и предупредила, что Скотт совершенно не похож ни на жулика, ни на вымогателя.

- С такими людьми плавают на яхтах или знакомят с ними своих сестренок...

- Это ужасно. А что, если я передам конверт не тому человеку? Меня или побьют или - того хуже - лишат конверта с его содержимым...

Берни стоял за стойкой бара "Гарри", изучая взглядом всех входящих и выходящих из него и чувствуя себя чем-то вроде русского шпиона. Чендлера Скотта он узнал мгновенно. Как Лиз и говорила, он был хорош собой и со вкусом одет. На нем был блейзер и серые слаксы. Однако при ближайшем рассмотрении блейзер оказался дешевым и обтрепанным, а туфли так и вовсе изношенными вконец. Его униформа требовала серьезного ремонта. Больше всего Чендлер Скотт походил на старшеклассника-переростка, слоняющегося по злачным местам. Стоило ему войти в бар, как он тут же заказал виски и, взяв стакан дрожащей рукой, принялся настороженно озираться. Берни не сказал ему, как он выглядит, и поэтому имел определенное преимущество. Сам он практически не сомневался в том, что видит перед собой именно Чендлера Скотта. Тот от нечего делать стал болтать с барменом. Рассказал ему, что только-только приехал из Аризоны, а еще через полминуты добавил, что сидел там в тюрьме.

- Что поделаешь, если эти ребята не понимают шуток... Парочка каких-то там чеков, а вон оно чем обернулось... Охо-хо... Как здорово опять оказаться в Калифорнии...

Последняя фраза вновь напомнила Берни о том, что им как можно скорее нужно уезжать в Нью-Йорк. Он решил не тянуть больше время и направился к Чендлеру.

- Господин Скотт?

Он сказал это еле слышно, встав у стойки рядом с ним. Заметно было, что Чендлер очень нервничает. Теперь Берни видел, что у него такие же, как у Джейн, голубые глаза, впрочем, голубоглазой была и Лиз... Лицо у Чендлера было достаточно приятным, но выглядел он куда старше своих двадцати девяти лет. Густые светлые волосы лезли ему в глаза, придавая облику что-то мальчишеское, пусть на вид ему и было далеко за тридцать. Эта бесшабашность и непосредственность располагали к нему людей. Ему доверяли, и он этим пользовался... Эдакий наивный паренек из глубинки. В последнее время, судя по виду Скотта, дела у него шли далеко не блестяще. Настороженный взгляд его голодных глаз говорил об этом яснее ясного.

- Да?

Скотт еле заметно улыбнулся, глаза его оставались при этом такими же холодными, как и прежде.

- Моя фамилия Фаин.

Берни знал, что ничего иного ему говорить не следует.

- Отлично. - Чендлер просиял. - Вы что-нибудь принесли?

- Принес, - кивнул Берни, но отдавать конверт не торопился.

Чендлер Скотт скользнул взглядом по его одежде и перевел взгляд на его часы. Берни предусмотрительно не стал надевать ни "Патек Филипп", ни даже "Ролекс". Это были часы, подаренные ему отцом еще в ту далекую пору, когда он учился в школе бизнеса. Но даже и они не были слишком уж дешевыми, и Скотт это прекрасно понимал. Он тут же сообразил, что в его сети попала настоящая добыча.

- Да, я смотрю, Лиз нашла себе неплохого муженька...

Берни молча достал из внутреннего кармана пиджака конверт с деньгами.

- Если не ошибаюсь, вы хотели именно этого. Можете пересчитать. Здесь все.

Чендлер скользнул по Берни взглядом.

- А если они фальшивые?

- Вы что - серьезно? - Берни искренне удивился. - Неужели вы думаете, что я стал бы подделывать деньги?

- Такое бывает...

- Сходите с ними в банк - пусть на них посмотрят... Я подожду вас здесь.

Берни старался говорить совершенно невозмутимо. Скотт принялся пересчитывать купюры, не вынимая их из конверта. Было очевидно, что он никуда не пойдет. Все было в порядке. В конверте лежало ровно десять тысяч долларов.

- Прежде чем вы уйдете, я хочу сказать вам одну важную вещь. Не появляйтесь больше. В следующий раз вы не получите ни гроша. Понятно?

Он посмотрел в глаза Чендлеру. Тот криво улыбнулся.

- Принято. - Он опорожнил стакан, сунул конверт в карман блейзера и вновь посмотрел в лицо Берни. - Передавайте привет Лиз. Жаль, что мы с ней не свиделись.

Берни так и подмывало пару раз наподдать этому мерзавцу, который только что, не моргнув, продал родную дочь за десять тысяч долларов. Чендлер же, помахав бармену, вышел из бара и тут же свернул за угол. Берни так и не дотронулся до своего бокала. Он хотел только одного - поскорее вернуться домой, к Лиз, и немного побаивался, как бы Чендлер в его отсутствие не заявился к ним. Впрочем, он понимал, что вероятность этого очень мала - Чендлера, похоже, не интересовало ничего, кроме денег.

Он поспешил на улицу, сел в свой автомобиль и поехал в направлении Бьюкенена и Вальехо. Оставив машину перед гаражом, побежал вверх по крутым ступеням. Берни очень спешил; он влетел в дом, и ему показалось, что там никого нет. Лишь через некоторое время, выйдя зачем-то на кухню, он обнаружил здесь Лиз. Она пекла булочки для него и Джейн.

- Привет.

Он заставил себя улыбнуться. Лиз улыбнулась ему в ответ, и от этого у него на душе стало неожиданно легко. Как он был рад тому, что она дома, что с ней все в порядке... Лиз казалась ему сказочной принцессой, вот только живот для принцессы был несколько великоват...

- Здравствуй, моя хорошая.

Он нежно погладил Лиз, и она положила головку ему на плечо. Она беспокоилась о Берни все это утро, чувствуя себя повинной во всем - и в треволнениях, и в расходах.

- Все в порядке?

- Нормально. Он выглядел именно так, как ты его описала. Насколько я могу судить, ему очень нужны были деньги.

- Ну, значит, в скором времени он снова окажется за решеткой. Он куда больший мошенник, чем это может показаться на первый взгляд.

- Для чего ему могли понадобиться эти деньги?

- Для того, чтобы как-то выжить. Иначе зарабатывать он просто не умеет. Занимайся он с той же энергией честным трудом, он был бы уже главой "Дженерал моторе". - Она улыбнулась. - Он говорил с тобой о Джейн?

- Ни слова. Деньги в зубы - и бежать.

- Отлично. Надеюсь, он больше никогда не вернется. Лиз с облегчением вздохнула и вновь улыбнулась Берни. Как она была ему благодарна, сколько он уже для нее сделал...

- Я тоже на это надеюсь, Лиз.

В глубине души он считал, что от Чендлера Скотта избавиться будет непросто. Слишком скользким и изворотливым человеком, судя по всему, он оказался. Впрочем, вслух Берни этого не произнес. Лиз и так досталось. Он хотел было поговорить с ней об удочерении Джейн, но потом подумал, что лучше перенести этот разговор на то время, когда у нее уже кто-то родится.

- В любом случае тебе следует выбросить все это из головы. Все осталось позади, все в прошлом - понимаешь?.. Лучше скажи, как там поживает наш дружок?

Он погладил Лиз по животу, отчего та засмеялась.

- Он так брыкается! Такое ощущение, что вот-вот родится.

Ребенок был уже таким крупным и тяжелым, что ей было трудно ходить. Ночью Лиз стали мучить острые боли, и Берни заставил ее позвонить доктору. Однако того ее рассказ нисколько не впечатлял, он сказал, что все идет нормально, и посоветовал Лиз поспать.

Дни тянулись бесконечно долго. Прошло еще три недели. Лиз переходила уже десять дней, и это чрезвычайно угнетало ее. Однажды, вернувшись с работы, Берни застал ее плачущей. Лиз была расстроена тем, что Джейн ничего не ест. Он предложил им немного прогуляться, но оказалось, что Джейн простужена, а Лиз - чрезвычайно утомлена. Помимо прочего, ее постоянно мучили боли в бедрах. Берни уложил Джейн, немного почитав ей перед сном, и на следующее утро сам отвел ее в школу, решив не ждать школьного автобуса. Едва он вошел в свой кабинет и занялся просмотром данных за март, пришедших из Нью-Йорка, как тут же с ним связалась секретарша.

- Да?

- На четверке госпожа Фаин.

- Спасибо, Айрин. - Он переключил коммутатор, так и не отрывая глаз от отчета. - Что там у тебя, милая?

Вряд ли он что-то оставил дома, скорее всего Джейн стало хуже, и Лиз хочет, чтобы он забрал ее из школы.

- С тобою все в порядке?

В ответ Лиз захихикала, и это означало, что настроение ее успело кардинально измениться. Когда он уезжал на работу, Лиз была раздраженной настолько, что на его предложение пообедать вместе в каком-нибудь ресторане ответила криком, чего не было еще никогда. Впрочем, Берни прекрасно понимал теперешнее ее состояние и поэтому нисколько не обижался.

- Все прекрасно.

В голосе ее звучали торжествующие, радостные нотки.

- Что-то ты сегодня веселая. Что-нибудь случилось?

- Может быть.

- Что ты хочешь этим сказать?

- У меня отошли воды.

- Вот так раз! Я срочно выезжаю домой!

- Можешь не спешить. Ничего серьезного пока не происходит.

Она сказала это едва ли не победно. Еще бы - они ждали этого момента девять с половиной месяцев.

- Ты, надеюсь, позвонила доктору?

- Конечно. Он сказал, что, пока не начнутся серьезные схватки, звонить ему не надо.

- И сколько же до этого может пройти времени?

- Нам же говорили об этом в классе - вспомни! Все может начаться уже через полчаса, а может - и завтра утром. В любом случае ждать уже недолго.

- Я выезжаю. Тебе что-нибудь нужно?

- Кроме тебя - ничего! Ты уж прости меня за то, что все это время я была такой злющей... Я сама себе казалась такой отвратительной... Ты не представляешь...

О том, что все это время ее мучили боли в бедрах и спине, она не сказала ни слова.

- Я все понимаю. Об этом можешь не думать. Все уже почти позади...

- Как мне хочется увидеть нашего ребенка... И тут Лиз впервые за все время испугалась. Когда Берни вернулся домой, она решила принять душ, и с этого-то все действительно и началось. Когда она оделась и села в кресло, у нее начались такие схватки, что она застонала. Берни посоветовал ей дышать так, как их учили на курсах, а сам, достав свои любимые часы, принялся заводить их.

- Ты что - хочешь их носить? - Она вновь стала раздражительной. О том, как и почему возникают подобные состояния, им тоже говорили на курсах. Как тебе могут нравиться такие часы? Они же совершенно безвкусные.

Он улыбнулся, понимая, что роды вот-вот начнутся. Ее раздражительность была верным признаком этого.

Он позвонил Трейси и попросил ее забрать из школы Джейн. Услышав о том, что у Лиз начались схватки, та безумно разволновалась. К часу схватки следовали одна за одной так часто, что Лиз даже не успевала перевести дух. Было понятно, что им нужно срочно выезжать в больницу. Доктор их уже поджидал. Берни сам катил кресло, в котором сидела Лиз, медсестра шла немного сзади. Когда у Лиз начиналась очередная схватка, она делала знак Берни остановиться. Едва они подошли к двери родильной палаты, Лиз вдруг неистово замахала рукой. Одна схватка тут же сменилась второй, вторая третьей, третья - четвертой... Лиз стала кричать. Они помогли ей встать с каталки и перейти на койку, где с Лиз сняли одежду.

- Миленькая, все хорошо... Все в порядке... Недавние страхи совершенно оставили Берни. Теперь ему даже казалось странным, что в момент рождения ребенка отец обычно отсутствует. Он мог быть только здесь, и нигде больше. Вновь начались схватки. Лиз завизжала. Еще более страшный крик она издала, когда ее начал осматривать доктор. Берни держал ее за руки, пытаясь при этом говорить с ней, но все было напрасно, она его не слышала... Доктор, закончив осмотр, удовлетворенно кивнул головой.

- Дела идут хорошо, Лиз.

Это был добродушный голубоглазый человек с совершенно седой головой. И Берни, и Лиз он понравился с первого взгляда. От него исходили тепло и уверенность, правда, Лиз сейчас было совершенно не до него. Вцепившись в руку Берни, она самозабвенно кричала при каждой новой схватке.

- Восемь сантиметров... Еще два - и начнете тужиться...

- Я не хочу тужиться! Я хочу домой!

Берни улыбнулся доктору. Следующие два сантиметра прошли быстрее, чем предполагал доктор. С начала родов минуло уже восемь часов, которые летели для Берни совершенно незаметно, для Лиз же они показались вечностью: боль буквально раздирала ее на части.

- Я больше не могу! - вдруг выкрикнула Лиз.

Они закрепили ремнями ее ноги, и доктор сказал ей, что ему придется сделать эпизиотомию.

- Делайте, что хотите! Только избавьте меня от ребенка! Слышите? Я больше не могу!

Теперь она уже плакала навзрыд. Берни заволновался. Смотреть на то, как она корчится от боли, было выше его сил. Доктор же вел себя как ни в чем не бывало.

- Может, ей дать что-нибудь? - шепотом спросил Берни. Доктор отрицательно помотал головой. Две женщины в зеленых хирургических халатах подкатили к нему детскую кроватку с рефлектором. Значит, все шло действительно нормально. Берни наклонился к Лиз и сказал ей об этом на ухо.

- Я... Я не могу... Мне больно...

Она выглядела смертельно усталой. Берни посмотрел на часы и остолбенел. Было шесть - значит, Лиз тужилась уже два часа.

- Давай! - Голос доктора вдруг стал властным. - Давай же, Лиз, ну! Поднатужься посильнее... Еще раз! Еще! Еще! Давай, вон уже и головка его показалась!

Лиз взвыла, и тут вдруг раздался совсем другой голосок - куда более тонкий и тихий. Берни приподнял Лиз за плечи, чтобы ребеночка увидела и она. Лиз поднатужилась, и в следующее мгновение они увидели в руках доктора их сына. Лиз плакала - теперь уже от счастья, слезы навернулись и на глаза Берни. Это был праздник жизни; как им и говорили, о боли они мгновенно забыли. Доктор дождался выхода плаценты и перерезал пуповину. Он обработал ее и после этого передал младенца Берни. Лиз била крупная дрожь, но это тоже было нормально. Берни поднес младенца к ее лицу, и она поцеловала малыша в атласную щечку.

- И как же его зовут?

Доктор, улыбаясь, смотрел на счастливых родителей. Берни и Лиз переглянулись, и Лиз уверенно ответила:

- Александр Артур Фаин.

- Моего дедушку звали Артуром, - пояснил Берни. Дать ребенку это имя просила и его мать. Он вновь повторил:

- Александр Артур Фаин.

После чего, так и не выпуская из рук младенца, он поцеловал Лиз. Ребенок уже спал блаженным сном.

Глава 16

Прибытие Александра Артура Фаина произвело такой переполох, какого в истории семьи еще не было. Родители Берни привезли с собой огромные сумки, доверху набитые подарками и игрушками, предназначавшимися Джейн, Лиз и малышу. Бабушка Руфь особенно заботилась о том, чтобы Джейн не чувствовала себя обделенной. Она придавала этому моменту чрезвычайно важное значение, за что Берни и Лиз были ей крайне благодарны.

- Порой моя мама проделывает такие удивительные вещи, что я потом только диву даюсь - как это я мог ее ненавидеть?

Лиз заулыбалась. Теперь, когда у них родился Александр, они стали еще ближе друг другу. Они до сих пор не могли по-настоящему прийти в себя.

- Боюсь, когда-нибудь Джейн скажет то же самое и обо мне.

- Вряд ли.

- А я вот в этом, увы, не уверена, - усмехнулась Лиз. - Вряд ли я свободна от тех же недостатков. Мать - это всегда мать, и это значит...

- Не бойся. Я тебе этого не позволю. - Он потрепал по головке Александра, спавшего после кормления на материнской груди. - Не волнуйся, сынок. Если что-то будет не так, я ее тут же уму-разуму научу.

С этими словами он поцеловал Лиз в щеку. Та, удобно устроившись, сидела на их кровати в своей новой голубой пижаме, подаренной ей матерью Берни.

- Скоро меня твоя мама вконец избалует.

- Так и должно быть. Ты - ее единственная дочь. Помимо прочего Руфь вручила Лиз кольцо, подаренное ей Лу тридцать шесть лет назад, в день рождения Берни. Центральный изумруд был окружен крохотными алмазами. Символическое значение этого жеста не могло не трогать.

Родители вновь остановились в "Хантингтоне". В Сан-Франциско они провели три недели. Пока Джейн была в школе, Руфь помогала Лиз управляться с ребенком. После обеда она и Джейн отправлялись на прогулку. Для Лиз эта помощь значила очень много, тем более что она запретила Берни нанимать прислугу. Она поддерживала порядок в доме и готовила еду, она же занималась и ребенком.

- Я не могу доверить это кому-нибудь другому, - неизменно говорила Лиз.

Она была столь непреклонной в этом отношении, что Берни не оставалось ничего иного, как согласиться с нею. И все же он заметил, что к Лиз так и не вернулись прежние ее силы. Мать перед отъездом в Нью-Йорк сказала ему то же самое;

- Я полагаю, кормить ребенка грудью ей не следует. Слишком уж многого это ей стоит. Она совершенно измождена.

Доктор предупреждал Лиз о том, что подобные вещи случаются достаточно часто, и поэтому она не обратила особого внимания на слова Берни.

- Ты говоришь прямо как твоя мама. - Прошло уже четыре недели, но Лиз, как и прежде, большую часть дня проводила в постели. - Очень важно, чтобы ребенок получал естественное кормление. Иначе ни о каком иммунитете не может быть и речи.

Это была основная идея сторонников естественного вскармливания, но для Берни она звучала малоубедительно. Замечание матери по-настоящему встревожило его - усталость Лиз стала казаться ему ненормальной.

- Не будь такой занудой.

- А ты занимайся своим делом.

Лиз засмеялась. Она и слышать не хотела об искусственном кормлении. Что ее действительно огорчало - постоянные боли в бедрах, которые так и не проходили.

В мае, после того как родители уехали, Берни отправился в свою обычную поездку в Нью-Йорк и Европу. Лиз чувствовала себя слишком усталой, чтобы ехать вместе с ним, и, кроме того, категорически отказывалась расставаться с ребенком даже на пару недель. Когда он вернулся, она чувствовала себя точно так же; состояние ее не улучшилось и на Стинсон-Бич. Он понимал, что с Лиз что-то не так, однако она отказывалась говорить на эту тему и с ним, и с доктором.

- Сходила бы ты к доктору, Лиз.

Он уже настаивал на этом. Александру было четыре месяца - он рос сильным, здоровым мальчиком. Зеленые глаза достались ему от отца, золотистые кудри - от матери. Лиз же даже после двух месяцев, проведенных на море, оставалась такой же бледной и вялой. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Берни, был ее отказ пойти вместе с ним на открытие оперного сезона. Она сказала, что заниматься подобной чепухой ей теперь некогда. Она готовилась к началу учебного года, предварительно договорившись с Трейси, что та на какое-то время возьмет часть ее часов.

- Что все это значит? Ты не хочешь выбирать платье, не желаешь в будущем месяце поехать со мной в Европу. - Лиз не раздумывая отклонила это его предложение, хотя Берни знал, как ей нравится Париж. - Ты не можешь даже работать в полную силу! Скажи - что с тобой происходит?

Он разволновался настолько, что этой же ночью позвонил отцу.

- Как ты думаешь, папа, что с ней такое?

- Я не знаю... Она обращалась к своему доктору?

- Она не хочет к нему идти. Говорит, что кормящая мать должна чувствовать себя именно так. Но ведь ему уже пять месяцев, а она все никак не желает отнимать его от груди.

- Возможно, она права. Это может быть и обычная анемия.

Столь простое решение проблемы мгновенно успокоило Берни, однако он по-прежнему настаивал на том, чтобы Лиз посетила врача. Не мог он исключить и того, что Лиз вновь беременна.

Гинеколог, к которому Лиз сходила на следующей неделе, нашел ее совершенно здоровой. Он послал ее к терапевту, чтобы она прошла простейшее медицинское обследование: ЭКГ, рентген, анализ крови и тому подобное. Лиз записалась на прием к терапевту, и Берни, узнав об этом, обрадовался. Через несколько недель он должен был лететь в Европу и хотел узнать о результатах обследования еще здесь, в Сан-Франциско, чтобы при необходимости переправить Лиз в Нью-Йорк и перепоручить ее отцу, который быстро бы разыскал нужных специалистов.

Терапевт, осматривавший Лиз, не нашел у нее ничего сколь-нибудь серьезного. Он сделал несколько простейших тестов. Давление было нормальным, кардиограмма хорошей, а кровь - вполне отвечающей норме. Однако, когда он стал прослушивать Лиз, ему показалось, что у нее может быть слабо выраженная форма плеврита.

- Если это так, то ваша усталость становится вполне объяснимой.

Доктор заулыбался. Это был высокий человек нордического типа с огромными руками и зычным голосом. С ним Лиз чувствовала себя спокойно. Он послал ее на рентген, и в пять тридцать она уже была дома. Войдя в детскую, она поцеловала Берни, читавшего Джейн книгу. Сегодня она оставила детей с сиделкой, что было ей несвойственно.

- Итак... Со мной все в порядке. Как я и говорила.

- Тогда почему ты так устаешь?

- Плеврит. Он послал меня на рентген, чтобы убедиться, что не ошибся. Во всем остальном я в полном порядке.

- А еще не хочешь ехать со мной в Европу... - Ее слова , не показались Берни сколь-нибудь убедительными. - Кстати, как зовут доктора?

- Зачем тебе это?

Она удивленно посмотрела на Берни. Что ему от нее еще нужно?

- Я хочу, чтобы с ним переговорил мой отец.

- Господи...

Из соседней комнаты послышался плач ребенка, требовавшего поесть. Лиз поспешила к Александру, Берни же тем временем стал выписывать чек сиделке.

Светловолосый, зеленоглазый малыш стал радостно попискивать, завидев мать. Насытившись, он вновь заснул. Лиз на цыпочках вышла из комнаты и увидела у двери ожидавшего ее Берни. Она улыбнулась и потрепала его по щеке.

- Не надо так волноваться, милый, - еле слышно прошептала она. - Все хорошо.

Он привлек ее к себе и крепко обнял.

- Мне очень хочется, чтоб так оно и было. Он посмотрел в лицо Лиз. У нее под глазами появились круги, которых никогда не было прежде, сама она стала куда тоньше. Он был бы только рад поверить, что с ней все нормально, но где-то в глубине души отчетливо понимал, что это не так, что она больна неведомой страшной болезнью. Когда Берни выпустил Лиз из объятий, она отправилась готовить ужин; он же решил немного поиграть с Джейн. Ночью он долго смотрел на спящую Лиз, пытаясь понять, в чем все-таки дело... Когда в четыре утра проснулся Александр, Берни не стал будить ее, подогрел заранее приготовленную им бутылочку с молочной смесью и покормил младенца сам.

Александра вполне удовлетворило содержимое бутылочки. Берни поменял ему пеленки и вновь уложил в кроватку. В пеленании младенцев Берни уже не было равных. Утром, когда зазвонил телефон, Лиз еще спала.

- Алло?

- Попросите, пожалуйста, госпожу Фаин. Голос звучал отрывисто и сухо. Берни пошел будить Лиз.

- Это тебя.

- Кто это?

Она смотрела на него ничего не понимающим взглядом. Была суббота, и часы показывали всего девять.

- Не знаю. Он не представился. Берни понимал, что скорее всего это звонит доктор, но боялся признаться в этом самому себе.

- Мужчина? Меня?

Звонивший тут же представился и попросил ее прийти в его кабинет к десяти утра. Это был доктор Йохансен.

- Что-нибудь не так? - удивленно спросила Лиз, глядя на своего мужа.

Доктор долго не отвечал. Конечно, она чувствовала себя усталой, но ведь не настолько. Она нахмурилась и вновь посмотрела на Берни.

- А как-нибудь в другой раз нельзя? Берни отрицательно покачал головой.

- Думаю, лучше с этим не тянуть, госпожа Фаин. Приезжайте ко мне вместе со своим супругом. - Он говорил таким спокойным голосом, что это не могло не испугать Лиз. Она повесила трубку и сокрушенно покачала головой.

- Можно подумать, у меня сифилис.

- Что он тебе сказал? Чем ты больна?

- Он не сказал. Велел через час приехать к нему.

- Так мы и поступим. - Берни пытался держать себя в руках, однако было видно, что он напуган. Он позвонил Трейси, и та пообещала через полчаса быть у них. Она занималась своим садом, но была рада возможности провести с детишками часок-другой. Она взволновалась не меньше самого Берни, однако не подавала и виду, вела себя так, словно ничего особенного не происходило.

По дороге в больницу они молчали. Доктор, сидевший возле стенда, к Которому были прикреплены два рентгеновских снимка, приветственно улыбнулся, но было в его улыбке что-то такое, отчего Лиз захотелось сбежать из этого места, чтобы не слышать всего того, что он им сейчас скажет...

Берни представился, после чего доктор Йохансен попросил их присесть. Он немного помедлил и заговорил подчеркнуто спокойным и безразличным тоном. Речь шла о чем-то действительно серьезном. Лиз замерла.

- Госпожа Фаин, во время вчерашнего осмотра я предположил, что вы больны плевритом. Плеврит в смазанной форме. Сегодня я хочу сделать ряд серьезных уточнений.

Он повернулся вместе с вращающимся креслом и указал рукой на два темных пятнышка в ее легких.

- Мне не нравится, как они выглядят. Он решил ничего не скрывать.

- И что это может значить? - с трудом выдавила из себя Лиз.

- Пока не знаю. Меня в данном случае интересует один из названных вами вчера симптомов. Боль в бедрах.

- Но при чем здесь легкие?

- Мы сделаем авторадиограмму, и она нам все покажет... - Он объяснил им смысл процедуры и сообщил, что необходимые приготовления уже сделаны. С помощью инъекции раствора, содержащего радиоактивные изотопы, они могли составить заключение о состоянии ее костных тканей.

- И что же это может быть?

Лиз было страшно задавать этот вопрос, но не задать его она не могла.

- Трудно сказать. Эти пятна могут свидетельствовать о том, что с вашим организмом что-то не так.

Они шли по больничным коридорам, держась за руки. Берни не терпелось позвонить отцу и посоветоваться с ним, но теперь он не мог оставить Лиз ни на минуту. Процедура была практически безболезненной и недолгой. Самое страшное ждало их впереди. Результаты обследования оказались, мягко говоря, обескураживающими. Доктор пришел к заключению, что Лиз больна остеосаркомой, раком кости, метастазы которой проникли уже и в легкие. Этим объяснялись боли в пояснице и бедрах и частая одышка, прежде объяснявшиеся ее беременностью. Она была больна раком. Биопсия должна была подтвердить этот диагноз, в котором доктор практически не сомневался. Лиз и Берни сидели, держа друг друга за руки, по их щекам катились слезы. Лиз все еще была в зеленом больничном халате.

Глава 17

Он пытался успокоиться.., прийти в себя... Нужно вести себя здраво... Рак - это не всегда смерть, далеко не всегда... И потом - что может знать этот доктор? Не случайно же он порекомендовал им обратиться к четырем специалистам. Остеопату, пульманологу, хирургу и онкологу. Он рекомендовал сделать биопсию, возможно, попытаться сделать операцию и, наконец, прибегнуть к помощи химиотерапии, если, конечно, с этим согласятся специалисты. По признанию самого доктора, в этой области он был не силен.

- Мне все равно! Я не стану этого делать! Она была близка к истерике.

- Послушай же меня! - Он схватил ее за плечи. - Я хочу, чтобы мы поехали в Нью-Йорк вместе!

- Я не стану делать химиотерапию! Это ужасно. Все волосы выпадают... Я лучше умру, чем соглашусь на такое! Ведь я все равно теперь умру!

Они стояли обнявшись. Лиз рыдала, уткнувшись лицом ему в плечо. Он чувствовал, что еще немного, и у него разорвется сердце. Им надо было как-то успокоиться...

- Это не так. Мы будем бороться до последнего... Черт возьми, успокойся же ты наконец! Слушай, что я тебе скажу! Мы поедем в Нью-Йорк все вместе - и ты, и дети. Там тебя посмотрят лучшие специалисты.

- Чем они могут мне помочь? Я не хочу никакой химиотерапии!

- Сначала мы послушаем, что они скажут. Еще никто не сказал, что нужно делать именно это. Ведь доктор Йохансен тоже в этом не был уверен, правда? Может быть, это всего-навсего артрит, который он ошибочно принял за рак.

Он все еще надеялся на это.

Впрочем, в данном вопросе ничего не значили мнения пульманологов, остеопатов и хирургов - ответ могла дать только биопсия. Именно это сказал отец во время их телефонного разговора. Нью-йоркским докторам в первую очередь потребовалась бы эта информация - без нее разговор становился беспредметным. Биопсия подтвердила правильность диагноза, поставленного Йохансеном. Это была остеосаркома. Мало того, исследование показало, что оперативное вмешательство уже ничего не даст. Врачи предложили срочно прибегнуть к интенсивной радио-" терапии, за которой тут же должна была последовать химиотерапия. Лиз казалось, что она видит страшный сон, от которого никак не может пробудиться. Они решили ничего не говорить Джейн мол, мама плохо чувствует себя после рождения ребенка, и только. Да и как они могли открыть девочке правду?

Верни сидел возле больничной койки Лиз. Было уже очень поздно. Лиз полулежала. Над каждой ее грудью, в тех местах, где производилась биопсия, было наклеено по кусочку пластыря. Теперь ей в любом случае пришлось бы отказаться от кормления ребенка грудью. Он плакал где-то дома, она же рыдала в объятиях Берни здесь, в больнице, пытаясь выразить весь ужас своего положения.

- У меня такое чувство, что я отравлю его, если буду продолжать кормить грудью... Какой ужас! Ты только подумай, что все это может значить!

Он сказал ей то, что было прекрасно известно им обоим:

- Рак не заразен.

- Откуда ты это знаешь? Может быть, я подхватила его где-то на улице! Какой-то микроб вошел в меня - и все. Это могло произойти где угодно, даже в той больнице, где я рожала...

Она шмыгнула носом и вопросительно посмотрела на Берни. Они так до конца и не могли понять всей серьезности ситуации. Казалось, это происходит не с ними, а с кем-то другим...

В эти дни он звонил своему отцу раз по пять в сутки. В Нью-Йорке их уже ждали - к приезду Лиз все было готово. Перед тем как забрать Лиз из больницы, Берни вновь позвонил в Нью-Йорк.

- Как только вы приедете, они ею займутся, - мрачно ответил ему отец. Руфь, сидевшая возле него, рыдала в голос.

- Отлично. - Можно было подумать, что Берни получил радостное известие. - Это действительно лучшие специалисты?

- Да, несомненно. - Отец говорил очень тихо - сердце его было переполнено жалостью к своему единственному сыну и к женщине, которую тот любил. - Берни, об этом трудно говорить... Вчера я переговорил с Йохансеном... Метастазы чрезвычайно разрослись... - Как он ненавидел это слово. - Ее не мучают боли?

- Нет. Но она все время чувствует, себя крайне усталой.

- Передавай ей привет от нас с мамой.

Лиз в этом нуждалась так же, как нуждалась и в их молитвах. Когда Берни повесил трубку, он увидел стоявшую в дверях спальни Джейн.

- Что случилось с мамой?

- Она.., она просто очень устала, моя хорошая. Мы ведь тебе уже говорили об этом - помнишь? Рождение ребенка стоило ей дорого. - Он заставил себя улыбнуться, чувствуя, как к горлу подступил комок, и нежно взял девочку за плечи.

- Людей не берут в больницу, если они просто устали.

- Ну почему же, иногда как раз берут. - Берни поцеловал Джейн в носик. - Сегодня мама приедет домой. - Он вздохнул, понимая, что девочку надо будет как-то подготовить. - На той неделе мы все отправимся в Нью-Йорк - к бабушке и дедушке. Представляешь, как будет здорово?

- Маму опять положат в больницу? Джейн знала слишком много. Наверняка она подслушала какой-то из его разговоров.

- Может быть. На пару деньков.

- Но зачем?! - Нижняя губа затряслась, а на глаза навернулись слезы. Что с ней?

Отчаяние, с которым были произнесены последние слова, ясно говорило о состоянии души девочки: она прекрасно понимала, что с мамой ее что-то не так.

- Мы должны обходиться с ней очень-очень бережно, - сказал Берни сквозь слезы. - Ты понимаешь меня? Очень-очень бережно.

- Я знаю.

- Я понимаю... И я тоже это знаю... Увидев, что он плачет, Джейн своей маленькой ручкой вытерла ему слезы.

- Ты очень хороший, папа.

На глаза Берни вновь навернулись слезы. Они с Джейн стояли так целую вечность. Это было хорошо для них обоих - общая тайна только сблизила их. Тайна общей любви и заботы.

Джейн ждала Лиз в машине, сжимая в руках букет нежных розовато-белых роз. Едва оказавшись в машине, Лиз посадила девочку себе на колени, и Джейн с Берни стали наперебой рассказывать ей о том, что делал Александр этим утром. Казалось, они оба понимали, что спасти Лиз может теперь только их любовь и забота, и поэтому то и дело пытались рассмешить ее или сказать что-нибудь особенно приятное. Эта общая забота легла на их плечи тяжелой ношей.

Едва оказавшись дома, Лиз тут же поспешила к Александру, который, завидев ее, радостно заверещал и замахал ручками. Лиз подхватила ребенка и, расстегнув платье, стала кормить грудью, время от времени слегка морщась от боли в ранках, оставшихся после недавней биопсии.

- Ты долго собираешься кормить его грудью, мам? Джейн стояла в дверях, глядя на мать широко открытыми голубыми глазами, в которых читалась тревога.

- Нет. - Лиз грустно покачала головой. Молоко у нее все еще было, но она решила прекратить кормить им своего ребенка, что бы ей там ни говорили. - Он уже большой мальчик. Правда, Алекс?

Она боялась расплакаться и поэтому поспешила уйти в соседнюю комнату, где ее никто не видел. Джейн вернулась в детскую и, взяв в руки любимую куклу, уставилась в окно.

Берни и Трейси готовили на кухне обед. Дверь была закрыта, а кран включен на полную мощность. Берни плакал, вытирая глаза кухонным полотенцем. Трейси время от времени, пытаясь приободрить Берни, похлопывала его по плечу. Когда Лиз рассказала ей о том, что с ней, Трейси долго плакала, но теперь она уже была исполнена решимости помогать им всем: Лиз, Берни и детям, и поэтому была не вправе тратить силы понапрасну.

- Может, выпьешь что-нибудь? Он покачал головой и, вздохнув, посмотрел в лицо Трейси:

- Что мы можем для нее сделать? Он выглядел совершенно беспомощным. По щекам его катились слезы.

- Все, что в наших силах, - ответила Трейси. - Только в этом случае может произойти чудо. Так оно в жизни и бывает.

Онколог был так искренен с ними еще и потому, что он уже ничем не мог помочь Лиз. От химиотерапии же она, как и прежде, отказывалась наотрез. Оставалось уповать на бога или на чудо.

- Она не хочет делать химиотерапию.

Берни понимал: ему нужно как-то взять себя в руки. В таком состоянии, как сейчас, он был ни на что не способен. Ничего более страшного, ничего более ужасного с ними произойти не могло, и он никак не мог поверить, что все это правда, что Лиз действительно больна раком.

- Ты ее за это осуждаешь? - спросила Трейси, продолжая готовить салат.

- Нет... Но говорят.., иногда это дает какой-то эффект...

Как сказал Йохансен, речь могла идти только о ремиссии, длительной ремиссии... Пятьдесят лет, или десять, или пять, или.., год...

- Когда же вы отправляетесь в Нью-Йорк?

- На этой неделе. Отец уже обо всем побеспокоился. Я известил Пола Бермана, своего босса, что поехать в Европу я не смогу. Он воспринял это как должное. Все сочувствуют нашему горю.

В магазине он не был уже два дня и не знал, когда же он сможет туда вернуться. Управляющие пообещали на время его отсутствия взять все в свои руки, заверив Берни, что ему не о чем волноваться. В магазине его действительно любили.

- Может быть, в Нью-Йорке они посоветуют что-то иное...

Но этого не произошло. Доктора в один голос сказали то же самое: химиотерапия. Молитвы. Чудеса. И ни слова больше. Берни вновь сидел у ее больничной койки. Ему стало казаться, что Лиз начинает таять на глазах. Лиз теряла вес, круги под ее глазами стали глубже. Казалось, она стала жертвой каких-то зловещих страшных чар. Берни взял жену за руку. Губы ее дрожали, им обоим было страшно. На сей раз он ничего не скрывал. Они держались за руки и плакали... Они все еще были вместе.

- Как дурной сон, правда?

Она пригладила волосы и вдруг с ужасом подумала о том, что их скоро не будет. Когда они вернулись в Сан-Франциско, Лиз согласилась на химиотерапию. Берни хотел уже было уволиться из "Вольфа" и вернуться в Нью-Йорк, но тут в дело вмешался его отец. Он сказал, что врачи в Сан-Франциско ничем не хуже нью-йоркских, зато атмосфера для Лиз там куда привычней. Помимо прочего, им не нужно было думать ни о новой квартире, ни о доме, ни о школе, в которую бы могла пойти Джейн. Сейчас же все это было нужно им как никогда: привычная обстановка, друзья.., и даже ее работа. Об этом с Берни говорила и Лиз. Она хотела вновь выйти на работу. Доктор против этого не возражал. Сеансы химиотерапии вначале должны были проводиться раз в неделю, через месяц - раз в две недели, а затем - раз в три недели. Самым страшным обещал быть первый месяц: после каждого сеанса Лиз нужно было день-другой приходить в себя, но Трейси выразила готовность замещать ее в эти дни на работе. Школьная администрация тоже нисколько не возражала против этого. И Берни, и Лиз понимали, что так будет лучше для всех.

- Может быть, когда тебе станет получше, ты все-таки согласишься поехать со мной в Европу?

В ответ Лиз только улыбнулась. Он такой добрый... Самым странным было то, что ей уже не было страшно. Она чувствовала себя страшно усталой и знала, что умирает, - вот и все.

- Ты уж прости меня за все это... Знала бы я, что со мной такое приключится... Он улыбнулся сквозь слезы.

- Теперь я могу не сомневаться в том, что ты - моя настоящая жена. Он усмехнулся. - Такое могла сказать только еврейка.

Глава 18

Руфь держала Джейн за руку, сидя возле детской кроватки в темной комнате. Они только что помолились за ее маму. Берни этой ночью остался в больнице, и ребенком занималась Хэтти, старая экономка Руфи.

- Бабушка Руфь? - еле слышно пискнула Джейн. - Ты думаешь, с мамой будет все в порядке? - На глаза ее вновь навернулись слезы, она сжала руку Руфи. - Бог ведь не заберет ее к себе? Правда?

Девочка залилась слезами, и Руфь, заплакав, склонилась над нею, пытаясь хоть как-то успокоить малышку. Это было так чудовищно, так несправедливо... Ей самой уже шестьдесят четыре, и она отдала бы все на свете, даже собственную жизнь, лишь бы Лиз снова была здорова... Такая молодая, такая красивая... Как ее любит Берни, как она нужна своим детям...

- Мы попросим Его оставить ее здесь, с нами, верно? Джейн согласно кивнула и серьезно посмотрела на бабушку Руфь.

- Можно, завтра я пойду вместе с тобой в синагогу?

Она знала и то, что в синагогу ходят по субботам, и то, что бабушка бывает там всего раз в году - в Йом Кипур. На , сей раз бабушка решила в порядке исключения отступить от обычного своего правила.

- Хорошо. Мы пойдем туда вместе с нашим дедушкой.

На следующий день все трое отправились в Вестчестерскую реформатскую синагогу, находившуюся здесь же, в Скарсдейле. Ребенка они оставили дома, с Хэтти. Когда Берни вечером вернулся домой, Джейн торжественно объявила ему, что этот день она провела вместе с дедушкой и бабушкой в синагоге. От умиления Берни прослезился - теперь его умиляло едва ли не все, связанное с Лиз. Он взял на руки Александра и лишний раз поразился тому, как его сын похож на мать.

Однако, когда Лиз вновь вернулась к ним, от былой подавленности и безнадежности не осталось и следа. Она выписалась из больницы уже через два дня, и вместе с ней в дом вернулись шутки, смех и веселье. Лиз терпеть не могла чужих слез, особенно ей не нравилось, когда плачут мужчины. Она с ужасом думала о химиотерапии, но старалась до времени не вспоминать о ней, благо забот у нее хватало и без этого.

Однажды они отправились в Нью-Йорк пообедать в каком-нибудь ресторане. Выбор пал на "Лягушку". Туда их отвез нанятый Берни для этой цели лимузин. Посреди обеда Берни заметил, что Лиз стало заметно хуже - ее буквально покачивало от слабости. Мать посоветовала ему бросить все и поскорее отвезти Лиз домой, что Берни и сделал. Всю обратную дорогу они молчали. Ночью, когда они уже лежали в постели, Лиз вдруг стала извиняться. Потом она ласкала его робко и нежно, Берни же не отвечал на ее ласки, боясь, что ей может стать хуже.

- Все в порядке.., врач сказал, что можно... - прошептала Лиз.

Он уже не мог совладать со своей страстью и, к собственному ужасу, овладел ею. Ему все время казалось, что с каждой минутой она все дальше и дальше от него... В каком-то смысле Берни мало чем отличался от Джейн. Вместо того чтобы являть собой пример мужества, смелости и силы, он походил на маленького мальчика, который не мог сделать без Лиз и шага... Он хотел любыми средствами удержать ее, он готов был молить Бога о чуде... Основные его надежды теперь были связаны с химиотерапией.

Перед их отъездом из Нью-Йорка бабушка вместе с Джейн отправились в "Шварц", откуда они пришли с куклой и огромным медведем. Бабушка попросила Джейн выбрать подарок и для братика - та остановила свой выбор на большом клоуне на колесиках, который, помимо прочего, еще и звонко тренькал. Александру эта игрушка действительно очень понравилась.

Последний вечер, проведенный ими вместе, был трогательным и теплым. Лиз сумела настоять на том, что поможет Руфи готовить обед. В этот день она была в куда лучшей форме, чем обычно, - сильная, спокойна, уверенная в себе. Перед прощанием она коснулась руки Руфи и, заглянув ей в глаза, сказала:

- Спасибо вам за все...

Руфь покачала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться. Она привыкла плакать по любому поводу, теперь же, когда у нее действительно была причина для слез, она не имела на них права. Стиснув зубы, Руфь ответила:

- Не надо благодарить меня, Лиз. Ты, главное, сделай все, что нужно.

- Обязательно. - Лиз казалось, что за последние несколько недель она сделалась вдвое старше и зрелей. - Я стала относиться к этому.., иначе. Берни, по-моему, тоже. Пусть это непросто, но мы постараемся как-то справиться...

Руфь, которая была уже не в силах говорить, молча кивнула головой. На следующий день она и Лу проводили семью сына в аэропорт. Берни держал на руках младенца, а Лиз вела за руку Джейн. Когда они поднимались по трапу, престарелая чета Фаин едва не всплакнула, и стоило самолету взлететь, как Руфь, которой недавнее спокойствие далось дорогой ценой, горько зарыдала. Почему судьба была так зла по отношению к столь горячо любимым ею людям? Теперь речь шла уже не о внуке Розенгардена или отце Фишбайна... Это была ее невестка. Это были Алекс, Джейн и Берни... Все это так чудовищно, нелепо и несправедливо, что Руфи совершенно расхотелось жить. Все окончательно потеряло смысл.

- Пойдем, Руфь. Пора домой, - сказал Лу. Он нежно взял ее под руку и повел к их машине. И тут вдруг Руфь подумала о том, что рано или поздно что-то подобное произойдет и с ними. Она остановилась как вкопанная.

- Лу, я люблю тебя. Я так тебя люблю...

Он открыл перед ней дверцу машины и легонько поцеловал в щеку. Ничего более страшного в их жизни еще не было, сердце его переполняла жалость.

В Сан-Франциско Берни и Лиз встречала Трейси. Она приехала в аэропорт на их машине и назад поехала вместе с ними. Трейси взяла Александра на руки и всю дорогу трещала без умолку.

- Ребята, как здорово, что вы вернулись! Она постоянно улыбалась, пусть ей и хотелось плакать. Перемены в Лиз были столь разительными, что лучше было лишний раз на нее не смотреть. Сеансы химиотерапии должны были начаться уже на следующий день.

Этим же вечером, после отъезда Трейси, когда они уже лежали в кровати, Лиз прошептала, глядя на Берни:

- Как бы я хотела стать такой же, как и прежде. Она сказала это так, словно речь шла о каких-нибудь угрях.

- Мне хотелось бы того же самого. Рано или поздно это произойдет. Оба они верили в действенность химиотерапии. - Если и это не поможет, мы всегда сможем прибегнуть к "христианской науке".

- Не надо так шутить, - внезапно посерьезнев, сказала Лиз. - У нас один из учителей туда ходит. И знаешь.., это помогает... Да, да - это иногда помогает.

- И все же сначала мы прибегнем к химиотерапии. Берни, в конце концов, был евреем и в придачу - сыном врача"

- Думаешь, это будет действительно ужасно? Берни вдруг вспомнился ее испуг перед родами, ее страдания, ее муки... Впрочем, тогда все было иначе. Теперь речь шла не о чем-нибудь, но о вечности.

- Хорошего, конечно, здесь мало. - Он не хотел лгать ей. - Но сначала тебе дадут такую штуку, которая буквально валит с ног. Валиум или что-то вроде того. Ты, главное, ничего не бойся - я все время буду рядом.

Лиз благодарно поцеловала его в щеку.

- Знаешь, ты один из последних великих супругов... Чего бы я действительно хотела, так это родить еще одного ребенка...

- Как знать, может, так оно и будет...

Берни прекрасно понимал, что об этом не приходится и мечтать. Нужно было благодарить Бога уже и за то, что у них был Александр... На следующее утро Лиз долго держала малыша на руках, когда же тот заснул, она отправилась на кухню и приготовила завтрак и ленч для Джейн. По отношению к домашним это было жестоко - ведь случись с ней что-нибудь, ее утрата будет для них тем более заметной. Чем меньше на тебя обращают внимания, тем легче перенести потерю.

Берни отвез Лиз в больницу, где ее тут же пересадили в инвалидное кресло. Каталку везла молоденькая медсестра, Берни же шел рядом, держа Лиз за руку. Доктор Йохансен уже ждал их. Лиз переодели в больничный халат. Она с тоской смотрела на поблескивавшее за окном солнце. Стояло погожее ноябрьское утро. Лиз повернулась к Берни.

- Как мне этого не хочется.

- Мне тоже.

Ему казалось, что он помогает Лиз сесть на электрический стул. Лиз легла на кушетку. Появилась сестра в страшных асбестовых перчатках. Препарат, которым они собирались лечить Лиз, был таким едким, что мог сжечь кожу. Лиз сделали внутривенный укол валиума, от которого она тут же забылась сном. Начался сеанс химиотерапии, за которым наблюдал сам доктор Йохансен. После сеанса она мирно спала до самой полуночи, после чего ее вдруг стало выворачивать наизнанку. Эти муки продолжались дней пять. Жизнь ее превратилась в сплошной кошмар.

Примерно то же самое продолжалось целый месяц, в этом смысле не был исключением и День Благодарения. Только к Рождеству Лиз хоть как-то стала приходить в себя. К этому времени она уже была совершенно лысой и худой как щепка. С другой стороны, теперь она уже была дома, и давешний кошмар повторялся реже - раз в три недели. Онколог, который вел Лиз, пообещал ей, что она будет приходить в себя за день-два. После рождественских каникул Лиз могла возобновить преподавание в школе. Джейн к этому времени сильно выросла, а Александр уже начал ползать.

Эти два месяца наложили отпечаток на всех. Учительница Джейн сказала, что девочка часто плачет в школе;

Берни стал очень рассеянным, у него появилась отвратительная привычка кричать на подчиненных. Сиделки, которых Берни нанимал во время отсутствия Лиз, справлялись со своими обязанностями из рук вон плохо. Они то куда-то исчезали вместе с ребенком, то опаздывали, то не приходили вовсе, и тогда Берни приходилось брать младенца на деловые встречи. Они не умели делать ничего - даже готовить. Более или менее нормально питался в эти дни один только Александр, ибо давать ему нужно было лишь готовую смесь, и ничего более. К Рождеству Лиз стало получше, и постепенно все вернулось в норму.

- К нам собираются приехать мои родители, - сказал Берни однажды ночью. Лиз, сидевшая возле него в привычном уже платочке, прикрывавшем ее голову, грустно улыбнулась. - Ты как, не возражаешь?

Она не только не возражала, но даже хотела этого сама. Лиз понимала, что означает их приезд для Джейн и для Берни - пусть последний и стал бы спорить с этим. Год назад его родители увезли девочку в Диснейленд, дав им возможность немножко побыть одним... Она была в положении, и вся их тогдашняя жизнь была обращена к жизни, не к смерти...

Она сказала это вслух. Берни сердито посмотрел на нее.

- В этом смысле ничего не изменилось.

- Как сказать...

- Чушь! - Он вдруг неожиданно для самого себя взорвался. - Зачем тогда нужна вся эта химиотерапия?! Ты что - уже сдалась? Чего я никогда не ожидал, так это того, что ты окажешься таким малодушным человеком!

В глазах Берни заблестели слезы. Хлопнув дверью, он вышел из спальни и отправился в ванную. Когда через двадцать минут Берни вернулся в комнату, он нашел ее лежащей в том же положении. Она покорно ждала его. Берни сел возле Лиз и, взяв ее за руку, сказал:

- Ты уж меня прости. Я идиот, каких поискать.

- Нет, это не так. Я люблю тебя. Я представляю, как тебе сейчас трудно...

Она машинально провела рукой по голове. Та была круглой и бугристой. Можно было подумать, что Лиз снимается в фантастическом фильме...

- Это ужасно для всех. Лучше бы я утонула в ванной или попала под машину. - Она попыталась улыбнуться, но вместо этого вдруг заплакала. - Как противно быть лысой... Как страшно...

Страшно ей было совсем не от этого - просто она наперед знала о своей близкой кончине...

Он хотел коснуться ее головы, но Лиз выскользнула из-под его руки.

- Мне все равно - с волосами ты или нет. Оба плакали.

- Так не бывает.

- Я люблю в тебе все, понимаешь?

Он понял это во время родов. Его мать ошиблась - он не испытал тогда ни отвращения, ни ужаса. Скорее он был тронут - тронут до глубины души. Примерно то же самое Берни испытывал и сейчас.

- Все это не имеет никакого значения. Ты у нас теперь лысая. Когда-нибудь полысею и я - верно? - Он подергал , себя за бородку. - Это всего-навсего своеобразная компенсация.

Лиз заулыбалась:

- Как я тебя люблю...

- Я тебя тоже. Но ведь это жизнь - жизнь, а не смерть - верно? - Они обменялись улыбками. У обоих на душе стало как-то полегче. Пока у них хватало сил держаться на плаву. - Так что же мне сказать родителям?

- Скажи, пусть приезжают. Они могут остановиться в "Хантингтоне".

- Мама считает, что Джейн захочет побыть с ними. Куда-нибудь съездить, и все такое прочее. Как ты к этому относишься?

- Вряд ли она захочет этого сейчас. Ты уж предупреди их об этом, чтобы они потом не обижались.

Джейн теперь боялась оставить Лиз даже на минуту: стоило Лиз выйти из ее комнаты, как девочка тут же разражалась слезами.

- Она поймет все как надо.

Мать, в которой Берни привык видеть средоточие всего самого худшего, вдруг обрела совершенно иной ореол. Он звонил ей через день, каждый раз поражаясь ее отзывчивости и мудрости. Она не только не мучила его, но, напротив, была для него источником утешения.

Родители приехали перед самым Рождеством. Они привезли с собой горы игрушек для обоих детей. Руфь припасла замечательный подарок и для Лиз именно то, что ей нужно. Лиз была тронута до слез. Руфь внесла в комнату две огромные шляпные коробки и прикрыла за собой дверь. Лиз по своему обыкновению отдыхала, лежа на кровати.

- Что это? - изумилась она и поспешила сесть.

- Я привезла тебе подарок.

- Шляпку?

Руфь отрицательно покачала головой.

- Нет. Кое-что иное. Надеюсь, ты на меня не обидишься. Руфь потратила немало времени на то, чтобы подобрать нужный цвет: такие волосы, как у Лиз, были большой редкостью. Несколько смущенно Руфь сняла крышки с коробок, и Лиз вдруг увидела перед собой полдюжины париков знакомого золотистого цвета. Она разом засмеялась и расплакалась. Руфь посмотрела на нее с тревогой.

- Милочка, с тобой все в порядке?

- Конечно.

Лиз принялась вынимать парики из коробок - все они были разных фасонов. Здесь была и короткая мальчишеская стрижка, и длинное каре. От изумления и восторга Лиз надолго потеряла дар речи. Когда он вернулся к ней, она пробормотала:

- Конечно, я подумывала о парике, но, признаюсь, идти в магазин мне было как-то неудобно.

- Я думаю!.. А так оно выходит даже веселее - правда? Веселее... Ничего особенно веселого в том, что ты осталась без волос, нет... И все же спасибо, Руфь...

Лиз подошла к зеркалу и стянула платок с головы. Руфь отвернулась. Такая красивая женщина и такая молодая... Как это несправедливо... Когда Руфь вновь посмотрела на Лиз, та была уже в парике. Длинное каре удивительно шло ей.

- Бесподобно! - Руфь захлопала в ладоши и довольно засмеялась. - Как тебе?

Лиз молча кивнула. Она снова выглядела вполне сносно... Более того она снова стала красивой. Да, да - именно красивой, красивой привлекательной женщиной. Она громко рассмеялась, вновь почувствовав себя молодой и полной сил. Руфь подала ей другой парик.

- Ты знаешь, моя бабушка была совершенно лысой. Как и положено ортодоксальной еврейке. Они выбривают себе голову. Настоящая еврейка, выйдя замуж, обязана остричь себя наголо. - Она коснулась плеча Лиз. - Я хочу, чтобы ты знала, как мы все тебя любим...

Если бы любовь могла исцелить Лиз, она, наверное, уже была бы здоровой... Руфь с потаенным ужасом смотрела на свою невестку, поражаясь тому, как та похудела, как заострилось ее лицо, как глубоко запали глаза... И тем не менее после каникул Лиз собиралась выйти на работу.

Лиз примерила все парики один за другим. Они решили, что на первый раз ей лучше надеть каре. Заодно она решила сменить и блузку - то, во что она была одета сейчас, выглядело слишком уж просто. Принарядившись, Лиз как ни в чем не бывало вошла в гостиную. Берни раскрыл рот от изумления.

- Откуда у тебя это?

Он улыбался. Ее вид ему явно нравился.

- Бабушка Руфь. Как тебе, а? - спросила Лиз.

- Просто блеск.

Берни говорил совершенно искренне.

- Погоди, ты еще остальных не видел.

Подарок Руфи поднял Лиз настроение, Берни был бесконечно благодарен матери уже за одно это. Вбежавшая в комнату Джейн застыла.

- У тебя опять выросли волосы! - радостно воскликнула девочка, захлопав ручками. Лиз с улыбкой посмотрела на свою свекровь.

- Не совсем так, моя хорошая. Просто бабушка привезла мне их из Нью-Йорка.

Она рассмеялась, и, видя это, Джейн смущенно захихикала.

- Правда? А можно мне посмотреть?

Лиз кивнула и отвела ее в комнату, где стояли коробки. Джейн, разумеется, тут же стала примерять парики, чем несказанно насмешила Лиз.

В этот вечер они отправились обедать в ресторан. В течение всех рождественских каникул Лиз чувствовала себя заметно лучше, чем обычно. Сама она относилась к этому как к божьему дару. Они сумели выехать еще дважды и даже смогли побывать вместе с Берни и Джейн на рождественской елке в "Вольфе". Они отметили и Хануку. В пятницу вечером перед ужином они зажгли свечи. Свекор Лиз торжественным голосом начал читать молитвы. Лиз прикрыла глаза и про себя стала молиться своему Богу - она молила Его о чуде, она хотела быть здоровой.

Глава 19

Вторая годовщина их свадьбы прошла совсем не так, как первая. Джейн и Александр отправились ночевать к Трейси, а родители Берни решили пообедать в ресторане. Лиз и Берни остались совсем одни, и вечер этот провели тихо. Берни хотел было повести Лиз в ресторан, но она наотрез отказалась, сославшись на усталость. Тогда Берни откупорил бутылку шампанского и предложил ей просто посидеть у камина.

Разговоры шли о чем угодно, но только не о ее болезни. В этот вечер Лиз совсем не хотелось вспоминать о ней, тем более что через неделю ее ждал очередной сеанс химиотерапии. Не говорить об этом было почти невозможно, но они усердно пытались занять себя другими темами. Лиз толковала о работе, о детях, об обеде, на который она собиралась пригласить своих подруг, о "молнии", которую нужно было выпороть из куртки, прежде чем сдать последнюю в химчистку... Она соскучилась по простым проблемам. Взявшись за руки, они сидели у камина и вели свою неспешную беседу, пытаясь направлять ее в нужное русло, страшась невзначай задеть запретную тему... Берни вдруг вспомнил о том, какой хорошенькой была Джейн в ту пору, когда у них был медовый месяц. Тогда ей было всего пять, теперь же - почти восемь. Лиз тут же оживилась и неожиданно заговорила о Чендлере Скотте.

- Помнишь, что ты мне обещал?

- Я тебя не совсем понимаю... Берни подлил Лиз шампанского, хотя прекрасно знал, что она не станет его пить.

- Я не хочу, чтобы этот мерзавец встречался с Джейн. Ты пообещал, что этого никогда не произойдет.

- Я тебе это обещал?

- Зря ты думаешь, что я шучу.

Она не на шутку встревожилась, и Берни поспешил успокоить ее, поцеловав в щеку.

- Раз обещал, значит, так оно и будет.

В последнее время он часто думал о том, что ему нужно как можно быстрее удочерить Джейн, но он побаивался начинать судебный процесс сейчас - Лиз, по его мнению, была еще слишком слаба для этого. Нужно было немного подождать.

Лиз так и уснула, сидя у камина. Он осторожно перенес ее в спальню и, положив на кровать, сел рядом. Он думал о том, что может произойти с ними в ближайшем будущем. Они все еще надеялись, что со дня на день ей станет лучше.

Пятого января родители Берни вернулись в Нью-Йорк. Руфь было предложила Лиз свою помощь, сказав, что может задержаться в Сан-Франциско на неопределенное время, пока в ней будет нужда, но Лиз, поблагодарив свекровь, отклонила ее предложение, отговорившись тем, что выходит на работу. Речь шла всего о трех днях в неделю, но это было уже не принципиально. Последний сеанс химиотерапии Лиз перенесла очень легко, и это не могло не радовать ее и всех близких. Она с нетерпением ждала того момента, когда снова окажется в школе - ей хотелось работать.

- Ты уверена, что это следует делать? - спросила Руфь у сына за день до отъезда в Нью-Йорк.

- Что поделаешь, если она этого хочет... - развел руками Берни. Ему самому эта идея не очень-то нравилась, но Трейси убеждала его, что Лиз так будет легче, и, вполне возможно, она была права. В любом случае, ничего дурного в этой идее не было, тем более что Лиз могла в любую минуту уволиться из школы.

- А что об этом думает доктор?

- Что хуже ей от этого не станет.

- Ей бы следовало побольше отдыхать...

Берни согласно кивнул - он говорил Лиз то же самое.

Она же, понимая, что жить ей осталось совсем немного, даже обижалась на него. Так можно было проспать остаток жизни.

- Она вправе делать то, что хочет, мама. Я обещал ей, что так оно и будет.

За несколько последних дней Лиз умудрилась вытянуть из Берни ряд обещаний.

Он помог матери спуститься вниз. Говорить было особенно не о чем, все было понятно и без слов. Происходило что-то чудовищное...

- Не знаю, что и сказать тебе, моя радость. Они стояли возле входа в "Вольф". Мать со слезами на глазах смотрела на своего единственного сына. Кругом сновали люди.

- Понимаю, мама... Понимаю...

На его глаза тоже навернулись слезы. Изумленно взиравшие на них люди понимали, что стали невольными свидетелями неведомой им трагедии, и тут же, вспоминая о собственных заботах, устремлялись прочь.

- Мне так жаль, Берни...

Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, легонько коснулся ее плеча и, по-прежнему не поднимая головы, отправился наверх. Его жизнь обратилась в кошмар, он не волен был изменить ее, и ему оставалось одно - относиться к происходящему как к должному.

В канун отъезда родителей Лиз вновь настояла на том, что всю еду будет готовить сама. Как и обычно, все вышло у нее замечательно вкусным, но смотреть, как она мучается, занимаясь привычными делами, не стоившими ей прежде никакого труда, было почти невозможно. Все ей теперь давалось с трудом.

Он проводил родителей до отеля. Поцеловав мать, пожелал ей спокойной ночи. В аэропорт родители должны были поехать сами - их никто не провожал. Берни повернулся к отцу, чтобы на прощание пожать ему руку, и встретился с ним взглядом. Он вдруг вспомнил то время, когда был совсем еще ребенком... Как он любил своего папу... Однажды летом они поехали ловить рыбу в Новую Англию... Ему было тогда лет пять, не больше... Отец, мгновенно понявший его настроение, нежно обнял Берни, и тот уже не смог сдержать слез. Мать отвернулась.

Отец вывел его на улицу. Они стояли под ночными небесами бесконечно долго.

- Ты зря стесняешься своих слез, сынок... - сказал отец, сам вытирая глаза.

Да, сейчас ему не мог помочь никто. Берни прекрасно понимал это... В конце концов он попрощался с родителями, поблагодарив их за все, что они сделали для него и для Лиз, и вернулся домой. Лиз уже лежала в кровати. На ней был один из париков, подаренных матерью. Теперь она носила их уже постоянно, над чем он порой подтрунивал, хотя в глубине души корил себя за то, что не догадался купить парики сам. Лиз очень любила их и постоянно говорила о них с Джейн.

- Нет, мамочка, мне больше нравится тот, длинный... - , говорила Джейн, улыбаясь. - С вьющимися волосами ты такая смешная!

В любом случае, Лиз перестала стесняться самой себя, и это было главное.

- Как твои мама и папа? - Она вопросительно посмотрела на Берни. Долго ты их провожал.

- Мы немного выпили. - Он виновато потупился, пытаясь скрыть свою печаль. - Ты ведь знаешь мою маму - разве она может так просто отпустить своего ребенка?

Он погладил Лиз по руке и пошел переодеваться. Когда он лег в кровать, Лиз уже спала. Берни долго сидел, прислушиваясь к ее затрудненному дыханию. С тех пор как Лиз был поставлен диагноз, прошло уже три месяца. Она продолжала мужественно бороться с недугом, хотя, по мнению доктора, это было не столько ее заслугой, сколько следствием химиотерапии. Впрочем, это уже не имело значения. Берни видел, что Лиз становится хуже. Ее делавшиеся огромными глаза западали все глубже, лицо все больше заострялось, ей стало трудно дышать, она потеряла в весе... И все же, несмотря ни на что, они обязаны были бороться до последнего - Берни повторял это Лиз снова и снова.

Этой ночью ему привиделось, будто она отправляется в путешествие, он же пытается остановить, помешать ей.

Работа на какое-то время вернула Лиз к жизни. Она любила своих учеников или, как она их называла, "своих детей". В этом году Лиз учила их только чтению. Математикой и прочими предметами с ними занималась Трейси. Школьная администрация во всем шла навстречу Лиз - известие, которое она сообщила им, ошеломило всех. Об этом не принято было говорить вслух, Лиз не хотела, чтобы о ее болезни узнала Джейн. Об этом должны были знать только учителя, но никак не ученики. Лиз прекрасно понимала, что на следующий год работать она уже не сможет, но была полна решимости довести класс до конца учебного года. Об этом она сказала и директору. Однако в марте слухи о ее болезни дошли и до учеников. Однажды Лиз заметила, что одна из ее учениц смотрит на нее со слезами на глазах.

У Нэнси было четыре брата, она была известной всей школе драчуньей. Лиз одернула ей блузку и улыбнулась. Нэнси была на год младше Джейн, которая училась уже в третьем классе.

- Ты что - опять с кем-то подралась? Девочка согласно кивнула и, подняв глаза на Лиз, сказала;

- Я дала Билли Хитчкоку в нос. Лиз рассмеялась. Где-где, а уж в школе соскучиться было невозможно.

- И зачем же ты это сделала?

Девочка, немного помешкав и испуганно глянув на Лиз, ответила:

- Он сказал, что вы скоро умрете... А я ему на это ответила, что он противный жирный врун!

Нэнси заплакала, вытирая слезы грязными кулачками, и, снова взглянув на Лиз, тихонько спросила:

- Ведь это не правда, госпожа Фаин, да?

- Давай немножко поговорим... Она придвинула девочке стул. Было время ленча, и в классе, кроме них двоих, никого не оставалось. Лиз взяла Нэнси за руку. Произошло именно то, чего она больше всего боялась.

- Ты ведь знаешь, что всем нам суждено умереть, верно? Она почувствовала, как напряглась рука девочки. Первый подарок, сделанный ей перед рождением Александра, Лиз получила именно от маленькой Нэнси. Это был маленький шерстяной шарфик со спущенными то тут, то там петлями. Лиз очень дорожила этим подарком. Нэнси вновь залилась слезами.

- В прошлом году умерла наша собака, но она была старенькая... Папа говорит, если бы она была человеком, ей бы было лет сто девяносто. Но вы же ведь молодая!

Лиз рассмеялась:

- Как тебе сказать. Мне уже тридцать. Конечно, я еще не старая, но, понимаешь.., в жизни случается разное... Бог может забрать человека в любом возрасте... Бывает так, что люди умирают, едва родившись... И еще... Когда ты умрешь - а это произойдет через много-много лет, - мы встретимся с тобой на том свете, слышишь? Я буду ждать тебя там...

Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Ждать кого-то там она совершенно не хотела. Она хотела жить здесь, жить вместе с Берни, Джейн и Александром.

Нэнси прекрасно это понимала. Заплакав еще горше, она обхватила шею Лиз своими ручками.

- Я не хочу, чтобы ты от нас уходила... Не хочу, чтобы тебя не было...

Ее мать пила, а отец находился в постоянных разъездах. Еще с детского сада Нэнси привязалась к Лиз, теперь же она могла ее потерять. Это было несправедливо. Лиз угостила Нэнси домашним печеньем и стала рассказывать ей о химиотерапии, которая могла помочь ей.

- Понимаешь, Нэнси, этого никто не знает... Я могу жить очень долго. Некоторые люди живут с этим годами... - Сама она на это не очень-то надеялась, каждый день видя в зеркале свое отражение. Зеркала с недавних пор стали ей ненавистны. - В любом случае, до конца учебного года я буду работать. Времени, как видишь, еще предостаточно. Можешь пока не беспокоиться. Договорились?

Крошка Нэнси Фаррелл послушно закивала головой и молча вышла из класса, держа в руках целую горсть шоколадного печенья.

В этот же день, когда они уже ехали домой, Лиз заметила, что Джейн ведет себя как-то необычно, у нее возникло ощущение, что дочь чем-то обижена. Всю дорогу Джейн смотрела в окно, когда же они подъехали к дому, пристально посмотрела на Лиз и спросила так, словно обвиняла ее в чем-то недостойном или неприличном:

- Ты скоро умрешь, да?

Лиз остолбенела, поразившись вопросу. Она тут же поняла, кто в этом повинен. Это была все та же Нэнси Фаррелл.

- Все мы умрем, моя хорошая.

Лиз прекрасно понимала, что говорить с Джейн и говорить с Нэнси совсем не одно и то же. Она не была готова к этому разговору.

- Ты понимаешь, о чем я говорю... Эта.., твоя химия.., она не действует - так?

При слове "химия" девочка даже сморщилась.

- Ну почему же? Как-то действует.

В чем это проявлялось, Лиз и сама не знала. Это было очевидно не только для нее, но и для всех остальных. Иногда она даже думала, что сеансы химиотерапии лишь вредят ей, ускоряя и без того скорую кончину...

- А вот и нет.

Девочка сказала это без тени сомнения.

Лиз оставила машину возле дома. Она так и продолжала ездить на своем стареньком "Форде", который купила еще до того, как познакомилась с Берни. Она всегда оставляла свою машину возле дома, а в гараже у них стояла новенькая "БМВ".

- Детка, поверь, сейчас тяжело не только тебе одной... Я изо всех сил стараюсь держать себя в форме.

- Но тогда почему ты так плохо выглядишь? - Огромные синие глаза девочки внезапно наполнились слезами. - Почему тебе не становится лучше? Почему?.. Нэнси Фаррелл сказала, что ты скоро умрешь...

- Можешь больше ничего не говорить, моя родная. - Она, обливаясь слезами, обняла Джейн, и та вдруг услышала, как хрипит у мамы в легких... Не знаю, что тебе и сказать. Когда-нибудь все мы умрем... Возможно, отпущенный мне срок уже подходит к концу... Кто знает... В том, что рано или поздно это должно было произойти, сомнений нет... С каждым из нас это может случиться в любую минуту. На нас, к примеру, может упасть бомба, понимаешь?

Шмыгнув носом, девочка посмотрела в лицо матери.

- Лучше бы так и было... Я хочу умереть вместе с тобой.

Лиз сжала ее руку так, что Джейн стало больно.

- Замолчи! Никогда не говори таких вещей! Тебе еще жить да жить...

Но ведь и ей самой было всего тридцать...

- Почему это произошло именно с нами? Джейн задала ей тот же вопрос, которым они задавались все это время. Но никто, никто не мог дать на него ответа.

- Чего не знаю, того не знаю... - еле слышно прошептала Лиз.

Глава 20

В апреле Берни должен был принять окончательное решение - ехать ему в Европу или нет. В глубине души он надеялся на то, что Лиз согласится поехать вместе с ним, но особенно на это рассчитывать не приходилось. На путешествия у нее уже не хватало сил. Самое большее, на что она могла отважиться, так это на поездку к Трейси в Саусалито. Она, как и прежде, ходила на работу, но теперь лишь два раза в неделю.

Берни пришлось звонить Полу Берману.

- Мне очень неловко подводить тебя. Пол. Но ты понимаешь, сейчас я просто не могу куда-то ехать...

- Я все прекрасно понимаю. - Говорить с Берни ему было необыкновенно трудно. Пол был очень ранимым и чувствительным человеком. - На сей раз вместо тебя мы пошлем кого-то другого.

От поездки в Европу Берни отказывался уже второй раз, но никому и в голову не приходило ставить ему это на вид, тем более что дела в магазине по-прежнему шли как нельзя лучше.

- Даже не знаю, как тебе удается работать в таких условиях, - поспешил добавить Пол. - Если тебе вдруг понадобится уйти в отпуск, ты мне сразу об этом сообщи...

- Спасибо. Пока вроде бы такой необходимости нет... Может быть, через несколько месяцев...

В последние недели жизни Лиз он хотел быть рядом с нею, хотя понимал, что предсказать сколько-нибудь точно время ее кончины было практически невозможно. Ей могло на несколько дней стать получше, и тогда она оживала, но за улучшением неизменно следовал новый кризис, повергавший Лиз в панику. Ситуация усугублялась еще и тем, что понять, как она чувствует себя на самом деле, было сложно: Лиз могла скрывать от него правду. Он так и не знал - подействовала ли на нее химиотерапия, и если да, то на какой срок они могли рассчитывать: на годы, на месяцы или на недели. Доктор тоже не мог дать вразумительного ответа.

- А как ты насчет того, чтобы вернуться назад? В таких обстоятельствах я не хочу удерживать тебя там силой, Бернард.

Поступить иначе Пол действительно не мог - вот уже много лет он относился к Берни как к сыну. Теперь, когда речь шла о жизни его жены, говорить о том, что он должен оставаться в Калифорнии, было бы, мягко говоря, непорядочно. Но Берни повел себя странно, хотя в правдивости его слов Пол не сомневался. Он всегда говорил с ним искренне. Пол одним из первых узнал о том, что Лиз больна раком. Известие это потрясло и его, было невозможно поверить в то, что прекрасная хрупкая блондинка, с которой он танцевал всего два года тому назад, умирает.

- Пол, если уж говорить начистоту, сейчас я не хочу ехать никуда. Если у тебя есть человек, который может взять на себя импортные поставки и готов два раза в год выезжать за границу, я буду только рад этому. Нам сейчас не до поездок. В Сан-Франциско Лиз дома, понимаешь? Срывать ее с места сейчас было бы не правильно.

Они с Лиз долго думали, прежде чем принять такое решение. Впрочем, Лиз с самого начала говорила о том, что она предпочла бы остаться в Сан-Франциско. Она никому не хотела быть в тягость - ни самому Берни, ни его родителям, она не хотела срывать Джейн из школы, и, наконец, она ни в какую не хотела расставаться сейчас со своими друзьями, в особенности с Трейси. Даже такие люди, как Билл и Марджори Роббинс, казались ей сейчас особенно близкими - они были дороги ей по-своему...

- Я прекрасно тебя понимаю.

- Да, Пол, но имей в виду, речь идет только о настоящем моменте.

- Хорошо. Если у тебя что-то изменится, дай мне знать - я тут же начну подыскивать на твое место человека. Нам не хватает тебя здесь, в Нью-Йорке. Кстати... - Он взглянул на календарь. - Ты не смог бы на будущей неделе поприсутствовать на совете правления?

Берни нахмурился:

- Мне надо сначала поговорить с Лиз. - На этой неделе сеансов у нее не было, но оставлять ее одну Берни все равно не хотелось. - Тогда я смогу ответить определенно. Когда он должен состояться?

Пол назвал ему число, и Берни записал его в блокнот.

- Все это займет не больше трех дней. Ты сможешь вылететь к нам в понедельник и вернуться домой в среду вечером или в четверг утром. Что бы ты ни решил, я пойму тебя, можешь на этот счет не беспокоиться.

- Спасибо, Пол.

Как всегда, Пол был великодушен. Этим же вечером Берни спросил у Лиз, как она посмотрит на то, что он на несколько дней отлучится в Нью-Йорк. Более того, он даже предложил ей поехать туда вместе с ним. Грустно улыбнувшись, Лиз отрицательно покачала головой.

- Я не смогу, милый. У меня слишком много дел в школе.

Причина была совершенно в ином, и они оба прекрасно понимали это. Через две недели они должны были отметить день рождения Александра, на котором собиралась присутствовать и мать Берни. Отец на сей раз приехать не мог - у него было слишком много работы. Руфь ехала к ним не только для того, чтобы отметить это знаменательное событие, но и для того, чтобы повидаться с Лиз.

Берни, прилетев из Нью-Йорка, отметил то же самое, что вскоре отметила и его мать. Лиз менялась прямо на глазах. Нескольких дней отсутствия было вполне достаточно, чтобы понять это. Вернувшись домой, он полночи провел, зацершись в ванной и проплакав. Берни боялся, что его может услышать Лиз, но сдержать себя был уже не в состоянии. Она была бледной и слабой, и сильнее всего его поразило, как она истаяла буквально на глазах. Он стал покупать ей в гастрономе, работавшем при "Вольфе", все мыслимые и немыслимые деликатесы - от земляничного торта до копченой лососины, но это, увы, не шло ей впрок. Она совершенно потеряла аппетит и ко дню рождения Александра похудела на девятнадцать фунтов. Приехавшая на день рождения внука Руфь была убита тем, как стала выглядеть Лиз, хотя не подала и виду. За то время, что они не виделись, плечики Лиз стали еще более хрупкими Руфь не могла не заметить этого, когда обнимала свою невестку, встречавшую ее в аэропорту. Лиз наотрез отказалась ехать к багажному отделению в инвалидной коляске, и Берни пришлось нанимать для нее, специальную тележку. О том, чтобы идти туда пешком, не могло быть и речи.

По дороге домой они говорили только о пустяках. Руфь везла детям два замечательных подарка, купленных ею в "Шварце": коня-качалку для Александра и куклу для Джейн; ей не терпелось встретиться с малышами. Обед, которым ее встретила Лиз, потряс Руфь еще больше - ведь невестка так и продолжала работать в школе, вести дом и готовить замечательно вкусные обеды, хотя легко можно было представить, чего это ей стоило. Более замечательных женщин Руфь еще никогда не встречала. При ней состоялся и один из сеансов химиотерапии. Берни отправился в госпиталь вместе с Лиз, оставив детей на Руфь. Кроватку Александра он перекатил в ее комнату.

Александр живо напоминал ей Берни в младенчестве - он был таким же крепеньким и резвым малышом. Укладывая его этим вечером спать, Руфь не смогла удержаться от слез, подумав о том, что он даже не будет помнить своей матери...

- Когда же вы приедете к нам в гости? - спросила Руфь у Джейн, когда они сели играть в игру под названием "пачиси".

Джейн рассеянно улыбнулась. Она очень любила бабушку Руфь, но понимала, что сейчас им придется забыть о поездках. "Когда маме станет лучше" - вот что она должна была ответить, но сказать такое у нее не повернулся бы язык.

- Не знаю, бабуля. Как только закончатся занятия, мы поедем на Стинсон-Бич. Мама хочет немножко отдохнуть - она так устает на работе...

Обе они знали, что усталость ее вызвана совершенно иными причинами, но говорить об этом вслух боялись.

Берни снял тот же дом, в котором они провели и прошлое лето. Они планировали провести на море все три месяца, чтобы Лиз хоть как-то могла восстановить свои силы. Доктор посоветовал ей оставить работу, и Лиз на сей раз уже не стала с ним спорить. Берни она сказала, что такое положение вещей ее очень устраивает. Она могла больше времени проводить с ним, с Джейн и с малышом. Возражать против этого Берни, естественно, не стал. Теперь все их думы были связаны с летним отдыхом на море. Переезжая на Стинсон-Бич, они словно переводили стрелки часов назад. Берни взял за руку спящую на больничной койке Лиз. Она легонько шевельнулась, и тут он заметил на ее губах блаженную улыбку. Сердце его екнуло - ему вдруг показалось, что Лиз умирает.

- Что случилось?

Она смотрела на него ничего не понимающим взглядом. Берни тут же изобразил на лице что-то вроде улыбки.

- Как ты себя чувствуешь, дорогая?

- Хорошо.

Она вновь опустила голову на подушку. И Лиз, и Берни знали, что препараты, которыми ее лечили, были настолько сильнодействующими, что в любой момент могли вызвать у нее сердечный припадок. Их предупредили об этом еще до начала лечения. Но иного выбора не было. Отказ от химиотерапии означал бы неминуемую смерть.

Лиз вновь уснула. Берни вышел в холл и позвонил домой. Звонить из палаты он не стал, боясь, что его голос может разбудить ее. Вместе с Лиз в палате осталась сиделка. Берни за это время успел привыкнуть к больнице. Теперь здешняя обстановка казалась ему совершенно нормальной, она уже не шокировала его, как это было вначале. Конечно, он предпочел бы оказаться на парочку этажей пониже, там, где всего год назад Лиз родила Александра, где люди рождались, а не умирали, но, увы, это было не в его власти...

- Привет, мама. Как у вас дела?

- Все в порядке, мой хороший. - Она глянула на Джейн. - Твоя дочь в два счета обставила меня в пачиси. Александр уже спит. Он такой хорошенький. Выпил целую бутылочку, улыбнулся мне и тут же - прямо у меня на руках - заснул. Мне оставалось только положить его на кроватку.

Берни усмехнулся. Если бы то же самое ему рассказала Лиз, а не его мать... Вместо этого она лежала здесь, в больнице, отравленная патентованными препаратами.,.

- Как она себя чувствует?

Мать задала этот вопрос очень тихо, так, чтобы Джейн не знала, о чем идет речь. Девочка, однако, слушала ее так внимательно, что даже машинально двинула по полю чужую фишку, в чем Руфь не замедлила ее уличить. Джейн и так понимала, что происходит с ее мамой. Но ей было всего восемь лет, а для детей в таком возрасте подобная ноша непосильна, они привыкли жить в мире, в котором действуют совсем иные законы.

- С ней все в порядке. Она спит. Завтра к ленчу мы уже вернемся.

- Мы будем вас ждать. Берни, может быть, тебе что-то нужно? Может, ты голоден?

Подобная заботливость матери была для Берни полной неожиданностью. В Скарсдейле все было иначе - там за все отвечала служанка Хэтти.

- Спасибо, мне ничего не нужно. Передавай привет Джейн. До завтра.

- Спокойной ночи, милый. Когда Лиз проснется, передай ей от нас привет.

Джейн смотрела на Руфь расширившимися от ужаса глазами.

- С мамой все хорошо?

- Все в порядке, моя золотая... Мама просила передать тебе привет.

Руфь решила, что привет, переданный не Берни, а Лиз, будет обладать для девочки большей значимостью.

Утром Лиз проснулась от боли. Появилось такое чувство, будто у нее разом сломались все ребра. Прежде подобных болей она не испытывала, и поэтому поспешила известить о них доктора Йохансена; тот, в свою очередь, вызвал к ней онколога и ортопеда. Они послали Лиз наверх - делать рентген и авторадиографию. После этого она могла пойти домой.

Полученные несколько часов спустя результаты не принесли утешения. Химиотерапия не помогла. Метастазы продолжают распространяться. Лиз разрешили вернуться домой. Но Йохансен предупредил Берни, что конец близок. С этого момента боль начнет усиливаться, и, хотя врачи всеми силами постараются облегчить ее, наступит время, когда они уже практически ничем не сумеют помочь его жене. Разговор между Йохансеном и Берни происходил в маленьком кабинете неподалеку от палаты Лиз. Выслушав врача, Берни стукнул кулаком по столу, за которым они сидели.

- То есть вы практически ничем не сумеете ей помочь? Что это значит, черт побери! - Йохансен прекрасно понимал, что негодование Берни более чем оправданно: судьба нанесла Лиз чудовищный удар, а врачи оказались бессильны. - Чем вы тут занимаетесь целыми днями, разрази вас нелегкая? Вытаскиваете занозы и вскрываете чирьи на задницах? Человек умирает от рака, а вы говорите, что не можете даже снять боль? - Сидевший за столом Берни начал всхлипывать, не сводя глаз с Йохансена. - Что же нам теперь делать... Господи.., помогите ей кто-нибудь... - Он сознавал, что беда непоправима. А они еще говорят, что почти ничем не сумеют помочь. Лиз умрет, мучаясь от невыносимой боли. Это несправедливо. Это кошмарная насмешка над всем, во что он верил в этой жизни. Ему хотелось схватить кого-нибудь и трясти его до тех пор, пока ему не скажут, что Лиз можно спасти, что она будет жить, что все это просто дикая ошибка и у нее нет рака.

Уронив голову на стол, он заплакал от чувства глубокой жалости к себе, от сознания полнейшей беспомощности.

Доктор Йохансен помедлил, а затем пошел и принес стакан воды. Он покачал головой, грустно глядя на Берни светлыми скандинавскими глазами.

- Я понимаю, как это ужасно, мистер Фаин, и мне очень жаль. Мы сделаем все, что в наших силах. Мне просто хотелось, чтобы вы знали: наши возможности не беспредельны.

- Что вы имеете в виду? - Берни смотрел на врача с тоской умирающего. Ему казалось, что сердце вот-вот разорвется у него в груди.

- Для начала мы пропишем ей демерол в таблетках или перкодан, как она захочет. Со временем переведем ее на уколы. Дилаудид, демерол или морфин, посмотрим, что будет лучше действовать. Мы будем постепенно увеличивать дозу, чтобы ей как можно меньше пришлось страдать от боли.

- Можно, я сам буду делать ей уколы? - Он был готов на все, лишь бы облегчить ей боль.

- Да, если хотите, или наймите ей потом медсестру. Я знаю, что у вас двое маленьких детей. И тут Берни вспомнил о планах на лето.

- Как вы думаете, нам можно будет выехать в Стинсон-Бич или стоит поселиться где-нибудь поближе к городу?

- Я не вижу греха в том, чтобы отправиться на море. Пожалуй, смена обстановки будет полезна всем вам, и особенно Лиз, а езды до города всего полчаса. Я и сам порой туда езжу. От этого поднимается настроение.

Берни мрачно кивнул и поставил принесенный доктором стакан с водой на стол.

- Она так любит это место.

- Значит, непременно поезжайте туда.

- А как быть с ее работой? - Внезапно вся их жизнь перевернулась, и стало необходимо обдумать все заново. А на дворе еще только весна. И до конца занятий осталась не одна неделя. - Ей придется уволиться прямо сейчас?

- Это зависит только от ее желания. Не бойтесь, работа не причинит ей вреда. Впрочем, если боли значительно усилятся, она может оказаться ей просто не по силам. Попробуйте предоставить решение ей самой. - Врач поднялся из-за стола, и у Берни вырвался вздох.

- Что вы намерены ей сказать? Вы хотите сообщить ей, что метастазы распространились по всему организму?

- Я не вижу в этом необходимости. Она ощущает боль и наверняка понимает, что болезнь продолжает развиваться. По-моему, не стоит говорить ей о результатах обследования, чтобы не подрывать ее душевные силы. - Он бросил на Берни вопросительный взгляд. - Или вы полагаете, что лучше сказать? - Берни тут же замотал головой, думая о том времени, когда поток дурных известий окончательно сломит их всех. А может, они выбрали не правильный путь? Возможно, ему следует отвезти ее в Мексику, к индейским колдунам, или посадите на макробиотическую диету, или же надо обратиться к последователям учения "христианская наука"? Он не раз слышал поразительные истории о людях, излечившихся от рака с помощью какой-нибудь экзотической диеты, гипноза или веры, а ведь средства, которыми они пользовались до того момента, никак не помогали. Но он понимал и то, что Лиз не пойдет на это. Она не станет метаться из стороны в сторону и колесить по всему свету, гоняясь за химерами. Ей хочется быть дома с мужем и детьми, преподавать в школе, где она проработала много лет. Есть вещи, которые она ни за что не станет делать, и для нее важно, чтобы их жизнь как можно меньше отличалась от прежней, когда все шло нормально.

- Привет, милый. Ну как, уже все? - Дожидаясь Берни в своей палате, Лиз успела одеться и натянуть на голову новый парик, привезенный его матерью. Он оказался таким удачным, как будто у нее отросли свои волосы, и, если не обращать внимания на худобу и темные круги под глазами, Лиз выглядела просто замечательно. Она надела голубое отрезное платье спортивного покроя и сандалии такого же цвета. Светлые пряди волос парика рассыпались по плечам, почти как прежде, когда у нее еще не выпали свои собственные.

- Что они тебе сказали? - спросила она, встревоженно глядя на Берни. Лиз догадывалась, что дела идут неважно. Она стала ощущать боль в ребрах, сильную и резкую, чего прежде никогда не бывало.

- Ничего особенного. Никаких новостей. Похоже, химиотерапия оказывает какое-то действие.

Приподняв голову, Лиз посмотрела на врача.

- Тогда почему же у меня так болят ребра?

- Вам часто приходится брать малыша на руки? - спросил врач с улыбкой. Лиз призадумалась и кивнула. Ей приходилось чуть ли не все время носить его на руках. Ходить он еще не начал и то и дело просился на руки.

- Да.

- А сколько он весит? Вопрос вызвал у нее улыбку.

- Доктор собирается посадить его на диету. Он весит двадцать шесть фунтов.

- Разве это не убедительный ответ на ваш вопрос? Нет, не убедительный, но врач поступил благородно, и Берни почувствовал признательность к нему.

Медсестра довезла Лиз до вестибюля на кресле, и они с Берни вышли за дверь рука об руку. Но ходить она стала гораздо медленней, и он заметил, как она поморщилась, садясь в машину.

- Родная, тебе очень больно? - Она замялась, потом кивнула. Ей было трудно говорить. - Попробуй поделать дыхательные упражнения для беременных, вдруг поможет.

Идея оказалась гениальной. На обратном пути Лиз занялась дыхательной гимнастикой и сказала Берни, что ей полегчало. А в кармане у нее лежали прописанные врачом таблетки.

- Я не хочу принимать их без крайней необходимости. Подожду до вечера.

- К чему такое геройство?

- Геройство проявляете вы, мистер Фаин. - Лиз потянулась к Берни и нежно поцеловала его.

- Я люблю тебя, Лиз.

- Лучше тебя нет никого на свете... Мне очень жаль, что из-за меня тебе приходится так трудно. - Каждому из них приходилось нелегко, и она это понимала. Ей самой было тяжко, и она злилась из-за этого, злилась, потому что они тоже мучаются, а изредка на нее накатывала ненависть к ним, потому что она умирает, а они нет.

Берни отвез ее домой, помог подняться по ступенькам. Джейн и Руфь сидели, поджидая их. Джейн волновалась, потому что они долго не возвращались - на сканирование костных тканей и на рентген потребовалось немало времени. И пока не наступило четыре часа дня и они не приехали домой, она все приставала к матери Берни:

- Бабушка, она всегда возвращалась утром. Что-то случилось, я уверена. - Она упросила Руфь позвонить в больницу, но оказалось, что Лиз уже на пути домой, и, когда хлопнула входная дверь, Руфь многозначительно посмотрела на Джейн.

- Вот видишь! - Но при этом она заметила то, что ускользнуло от взгляда Джейн: судя по виду, Лиз сильно ослабла и измучилась от боли, хотя сама ни словом не обмолвилась об этом.

И все же Лиз наотрез отказалась уйти с работы. Она твердо решила довести свой класс до конца учебного года, чего бы это ни стоило, и Берни не стал с ней спорить, хотя Руфь зашла к нему в магазин перед отъездом из Сан-Франциско и попыталась втолковать, что это безумие.

- Неужели ты не видишь, что ей не по силам такая нагрузка?

Берни закрыл дверь кабинета и заорал:

- Черт возьми, мама, врач сказал, что работа никак ей не повредит!

- Она ее просто доконает!

И тут он вылил на мать всю злобу, клокотавшую в его душе.

- Да нет же! Ее доконает рак! Ее убьет не что-нибудь, а эта проклятая зараза, которая уже успела распространиться повсюду и потихоньку пожирает ее! И теперь уже совершенно все равно, будет ли она сидеть дома, ожидая, когда ей придет конец, или будет по-прежнему учить детей в школе, согласится ли она продолжать курс химиотерапии или нет, или даже если она отправится в Лурд, ничего не изменится, и она умрет. - К глазам его подступили слезы, словно где-то внутри его прорвалась плотина, и он принялся мерить шагами комнату, не глядя матери в лицо. В конце концов он повернулся к ней спиной и уставился в окно, хотя ничего уже не мог видеть. - Прости меня. - По его голосу Руфь поняла, что он совершенно пал духом, и от боли за сына у нее сжалось сердце. Она тихо подошла к нему и обняла за плечи.

- Мне очень жаль, родной.., очень.., несправедливо, когда с людьми случается такая беда, особенно с теми, кого ты любишь...

- Такого не заслужил ни один человек, даже если он тебе ненавистен. Он никому не смог бы пожелать такого. Никогда. Медленно повернувшись, он поглядел матери в лицо. - Меня не оставляет мысль о том, что же будет с Джейн и с малышом... Как нам жить без Лиз? - На глазах у него снова выступили слезы. Ему показалось, будто он, не переставая, плачет уже несколько месяцев, и это была правда. Они узнали о болезни Лиз полгода назад и на протяжении последних шести месяцев неотвратимо катились в бездну, моля бога, чтобы это падение каким-нибудь чудом прекратилось.

- Хочешь, я побуду с вами еще какое-то время? Я вполне могла бы. Твой папа прекрасно все поймет. Собственно говоря, он сам предложил мне задержаться здесь, я звонила ему вчера вечером. Еще я могла бы забрать детей к нам домой, но, по-моему, это было бы нечестно по отношению к Лиз и к ним самим. - Мать привела Берни в изумление - она оказалась таким славным, способным на тонкое понимание человеком. Куда подевалась женщина, которая донимала его рассказами о том, как миссис Финкелыптейн страдает от мочекаменной болезни, и грозилась, что умрет от сердечного приступа всякий раз, как Берни отправлялся на свидание с девушкой, которая не была еврейкой. Он улыбнулся, вспомнив о Вечере, который они провели в "Береге басков", когда он заявил ей, что женится на католичке по имени Элизабет О'Райли.

- Ты помнишь, мама? - Они оба заулыбались. С тех пор прошло два с половиной года, а кажется, что целая вечность.

- Да. И все надеюсь, что ты когда-нибудь об этом забудешь. - Но теперь воспоминания о том вечере вызывали у него лишь улыбку. - Ну так как, ребятки, хотите, я останусь и помогу вам? - Ему пошел тридцать восьмой год, и он чувствовал себя не ребенком, а столетним стариком.

- Мама, я благодарен тебе за предложение, но мне кажется, для Лиз важно, чтобы наша жизнь как можно меньше отклонялась от привычного русла. Как только в школе кончатся занятия, мы переберемся на взморье, а я стану ездить оттуда на работу и обратно. Собственно говоря, я даже возьму отпуск на шесть недель до середины июля, а если понадобится, смогу его продлить. Пол Берман вошел в мое положение.

- Хорошо. - Она спокойно кивнула головой. - Но если что, я могу вылететь к вам первым же самолетом. Ясно?

- Да, мадам. - Он отдал ей честь, а потом обнял. - А теперь иди, поброди по магазину. И, если у тебя останется время, постарайся подобрать что-нибудь симпатичное для Лиз. Размер у нее стал как у двенадцатилетней девочки. - От Лиз почти ничего не осталось. Раньше она весила сто двадцать фунтов, а теперь всего восемьдесят пять. - И все же новые одежки доставили бы ей радость. У нее не хватает сил, чтобы пойти и что-нибудь купить для себя.

Или для Джейн, хотя он и так очень часто приносил домой коробки с детскими вещами. Джейн покорила сердце заведующего отделом детской одежды, и тот начал передавать подарки для Александра, когда мальчишки еще не было на свете, и продолжал делать это до сих пор. Сейчас внимание, которое к ним проявляли, вызывало у Берни чувство глубокой признательности. Сам он пребывал в невероятной растерянности, и ему казалось, что он не слишком справедливо обходится с детьми. Такое впечатление, будто он ни разу не взглянул на Алекса с тех пор, как ему исполнилось шесть месяцев, и он все время ворчит на Джейн лишь потому, что она всякий раз подворачивается под руку, а ведь он любит ее, и оба они чувствуют себя такими беспомощными. Всем приходится крайне трудно, и Берни пожалел, что они не послушали совета Трейси и не обратились к психоаналитику. В свое время Лиз восприняла эту идею в штыки, а теперь он стал думать, что зря с ней согласился.

На следующий день, когда Руфи пришло время отправляться в аэропорт, настал один из тяжелейших моментов. С утра она заехала к ним домой, чтобы застать Лиз до ухода в школу. Трейси давно уже взяла за правило забирать Джейн с собой, а Берни еще раньше успел уйти на работу. Александр заснул, и Лиз ждала прихода няни. Она открыла дверь и тут же поняла, что привело сюда Руфь. На мгновение обе застыли у порога, глядя в глаза друг другу и не пытаясь притворяться. Потом Лиз подалась вперед и обняла свекровь.

- Спасибо тебе, что пришла...

- Мне захотелось попрощаться, Лиз(. Я буду молиться за тебя.

- Спасибо. - У нее перехватило горло, и она постояла, молча глядя на Руфь полными слез глазами. - Бабушка, присматривайте за ними, когда меня не станет... - проговорила она шепотом. - И за Берни тоже.

- Обязательно, обещаю тебе. А ты береги себя. И делай все, что тебе велят. - Она прижала к себе эти хрупкие плечи и вдруг заметила, что Лиз надела платье, которое она купила ей накануне. - Лиз, мы очень, очень тебя любим...

- Я тоже вас люблю.

Руфь постояла еще чуть-чуть, обнимая невестку, а затем повернулась и пошла прочь. Лиз осталась стоять в дверях, и Руфь подняла руку в знак прощания. Такси тронулось, а Руфь все махала и махала ей рукой, пока Лиз окончательно не скрылась из виду.