"Вампирский Узел" - читать интересную книгу автора (Сомтоу С. П.)

6

Притормози, Руди.

Да, мастер Тимоти. Но вам действительно надо пить прямо сейчас? Мы уже через пару минут будем дома. Мисс Рубенс уже поехала вперед.

Ты разве не видишь? Вон там, на обочине. В тени под мостом на развязке у съезда на Северный Голливуд. Девочка. Плачет. В руках чемодан.

Нет.

Руди, притормози! Твои глаза затуманены старостью, но мои глаза чистые, как сама вечность. Вон она, там. Ты не видишь ее, потому что пролеты моста перекрещиваются вверху и получается тень. Как глубокий разрез в теле света. Ты что, правда ее не видишь? Лицо в грязи. Дорожки от слез на щеках. Волосы спутаны, на зубах пластинка. Сейчас от нее отразился свет, и она вспыхнула как звезда…

Но вы же не пьете средь бела дня, мастер Тимоти. Это противоестественно. Да и вообще неудобно. А вдруг кто-то увидит, как Мария носится со старыми тряпками и промокает кровь?! Мы будем дома уже через десять минут. Эта дама, которая психиатр, наверное, уже на месте. И там будут люди. Чтобы перетащить Киттин гроб.

Гроб?

Она сказала, что не поедет без гроба… и еще у нее с собой горсть английской земли.

Полный бред. Ей еще предстоит многому разучиться.

Как так? Разве солнечный свет вас не ранит, мастер Тимоти? Неужели вам даже не больно?

Нет, мне не больно. Не зарывайся, Руди. Останови машину.

Конечно.

Смотри, она голосует. Посади ее к нам. Тебе куда ехать? И почему ты плачешь?

Я потерялась я потерялась я потерялась…

Успокойся. Не плачь. Мы можем тебя провезти еще миль на десять вперед по автостраде. Вот, возьми меня за руку.

Кто ты? У тебя такие холодные руки… Я потерялась. Уже две недели езжу автостопом. От самого… Феникса. Я потерялась. Я убежала из дома. Кто ты? Кто ты? Я потерялась. Помоги мне. Не надо, чтобы он меня нашел.

Кто?

Дядя Брайен. Он отправит меня домой. А я не хочу домой. Я хочу потеряться. Потеряться. Сбежать. В Голливуд. Он идет за мной, как… акула! В холодной воде… Кстати, меня зовут Лайза. Я потерялась. Лайза Дзоттоли.

Почему ты убежала из дома?

Я не знаю. Я видела фильм. Там девушка убежала из дома. В Голливуд. Но… акула! Машина убийства. В холодной… Кстати, меня зовут Лайза. Я потерялась.

Ты что, полоумная? Ты повторяешься. Как будто ходишь по кругу. Можешь ты успокоиться, Лайза? Посмотри на меня.

Позвонила домой… а потом… акула! В холодной… Я потерялась. Меня зовут Лайза.

Бедная девочка. Я тоже давно потерялся. Ты понимаешь? Тебе нужно как-то прорвать этот Круг. Ты это можешь. А я не могу. Потому что я потерялся уже давно. Так давно… Ты можешь сказать что-нибудь не из фильмов, Лайза? Все нормально. Можешь сжимать мою руку сильнее. Мне больно не будет, правда. Посмотри на меня.

Ты… ты…

Посмотри на меня.

Ты… машина убийства позвонить домой в холодной воде потерялась, я потерялась… Лайза… ты… ой, ты же Тимми. Тимми Валентайн, ты звезда видела фильм девушка убежала из дома в Голливуд в холодной воде позвонить домой…

Да. Я Тимми. И я настоящий. Почему ты сбежала из дома? Как позвонить твоему дяде? Ты знаешь номер? Мы разыщем его…

Нет! Нет! Видела фильм девушка убежала…

Успокойся. Ты что, наглоталась каких-то таблеток? Похоже на то. Подожди, давай разберемся. Почему ты сбежала из дома? Почему? Здесь не кино. Лайза. Здесь настоящая жизнь.

Если не хочешь, не говори.

Ты Тимми Валентайн! Девочка убежала из дома и встретила рок-звезду, богатого и знаменитого…

Нет, все не так. Я не возьму тебя с собой. Я не сделаю тебя богатой и знаменитой. Тебе надо позвонить дяде и вернуться домой.

Я хочу остаться с тобой, пожалуйста, разреши мне остаться, я потерялась, потерялась…

Нет! Ты с ума сошла?! Ты хочешь умереть? Тебе не понять этот свирепый город… что-то я разговорился. Руди, вон видишь съезд? Высади ее там. И постарайся, чтобы она не увидала поворот к моему дому… поздно… вот ведь вцепилась, не отдерешь. Девочка, отпусти мою руку. Неужели ты не понимаешь, что ты со мной делаешь?! Неужели ты не понимаешь?! Не смотри на меня, отвернись.

Ну вот, мы тебя высадим здесь. Я рад, что сумел помочь.

Ты Тимми Валентайн…

Напиши мне письмо. Я пошлю тебе фотку с автографом.

Нет погоди, ты разве не понимаешь я потерялась, в холодной воде мне страшно мне страшно… акула… машина убийства… позвонить домой…

Ну вроде бы все, отвязались. Дома на склоне холма, как грибы. Ты был прав, Руди. Не стоило мне подбирать эту девочку. Но в одном ты ошибаешься. Ты думаешь, я просто играю с этими смертными, но это не так. Я с ними связан. Потому что они меня создали — их всеобщая тень. Коллективное бессознательное, как это теперь называется. Надеюсь, мы с ней больше не встретимся. У нее, наверное, плохая кровь. Испорченная наркотическими химикатами. Невкусная, порождающая кошмары. Я бы не стал ее трогать, Руди. Я просто хотел проявить… сочувствие.

Но зачем?

Зачем? Ты никогда раньше не спрашивал у меня зачем. Что на тебя нашло, Руди?

Не знаю, мастер Тимоти.

Надеюсь, мы с ней больше не встретимся, с этой девочкой.

Я тоже очень надеюсь.

Она верит в меня лишь потому, что она меня видела по телевизору. Она боится акул, потому что смотрела «Челюсти». Она окружает себе иллюзиями, чтобы бежать… от чего? Но я тоже иллюзия. Иллюзия, которая обрела реальность из-за таких вот девчонок…

Не надо, мастер Тимоти. Не надо об этом думать.

Сколько еще до заката?

Где-то час.

А еще так светло. Когда стемнеет, Китти захочет пойти погулять. Поохотиться. Я не знаю, как с ней бороться, Руди. Может быть, надо было оставить ее в Нью-Йорке. Пусть бы и дальше себе расставляла ноги перед мужиками, которые даже не знают, что они занимаются некрофилией.

Вы тоже такой же, мастер Тимоти. Дело только в подходе.

Я ее боюсь.

Да полно вам, мастер! Вы не знаете страха. И не понимаете страха. Вы только питаетесь страхами смертных. Да, мастер Тимоти, вы тоже мертвый.

По настоянию агента Тимми она летела в Лос-Анджелес в салоне первого класса: широкое мягкое кресло, полное роскошество… казалось бы — расслабься и наслаждайся жизнью. Но ей было страшно. И еще она себя чувствовала виноватой. Когда ей предложили взять наушники, чтобы посмотреть кино со звуком, она по привычке отказалась, хотя знала, что это бесплатно и входит в сервис. Показывали «Дракулу» с Лангеллой, и беззвучные кадры с барочными особняками, густо затянутыми паутиной, летучими мышами и волками, разумеется, не способствовали поднятию настроения. В общем, на место она прилетела в полном замешательстве и в расстроенных чувствах.

В аэропорту ее встретила угрюмая, строгая и чопорная женщина во всем черном. Говорила она мало, а когда говорила, то с совершенно неопределимым европейским акцентом — таким стилизованно-обобщенным, как будто его состряпали в Голливуде. На вид ей было лет сто, не меньше. Карла не смогла удержаться от смеха. Они вышли из здания аэропорта под ясное синее небо, и Мария, женщина в черном, пошла за машиной. Она подогнала к подъезду «кадиллак»-кабриолет ядовито-зеленого цвета. Карла опять рассмеялась над таким вопиющим несоответствием.

Она хотела сесть впереди, но Мария величественно указала назад.

— Гостям хозяина Тимоти не подобает сидеть рядом с домашней прислугой, — объявила она.

— Ага. — Карла уселась на заднем сиденье и расслабилась. Мария выехала на дорогу и поехала на удивление быстро. — Куда мы едем?

— В особняк Валентайна, мадам. Там вам уже приготовлены комнаты.

— А Тимми?

— Он будет позже. Прилетит другим рейсом. Он предпочитает летать в одиночестве и снимает на рейс весь салон. Вы с ним встретитесь уже в доме. — Мария лихо заложила вираж в крутом повороте. Шины скрипнули по асфальту. Старая женщина оставалась совершенно невозмутимой. — Вы к нам надолго?

— Пока я буду ему нужна и пока он согласен платить за свои дурачества. Я психиатр, психоаналитик.

— Ба! Ему никакой аналитик не нужен.

Интересно, подумала Карла.

— А что ему нужно? — спросила она. — Вы, наверное, хорошо его знаете. Лучше, чем большинство. — Она сделала паузу, когда Мария выруливала на шоссе. Теплый ветерок шумел в ушах. Мария молчала и отвечать явно не собиралась. Карла решила попробовать обходную тактику. — А какой у него особняк?

— А вы чего ожидаете? Средневековый баварский замок (Мария сказала не «замок»" а «schloss», по-немецки) на неприступной скале в окружении громов и молний? Повсюду гробы, паутина и пыль, и по связанной голой девственнице в каждой комнате? Я бы не допустила ни пыли, ни паутины. Я хорошая домоправительница, мадам.

— Да. — Карла невольно задержала дыхание, когда Мария выехала на крайнюю скоростную полосу чуть ли не поперек движения. — А шофер вы хороший?

— Вы мертвая?

— Нет.

— А мастер Тимоти мертвый. Так что мне незачем хорошо водить.

Минут через двадцать Мария круто взяла вправо и, снова проехав чуть ли не поперек движения через все четыре полосы, вы— рулила на съезд с шоссе. Дальше дорога пошла в гору. А вскоре они уже были на месте. Мария затормозила так резко, что Карла едва не свалилась с сиденья. За ее багажом подошел какой-то мужчина. Она вышла из машины и пару секунд постояла, теребя пальцами лацканы пиджака своего строгого делового костюма. Теперь она уже пожалела, что не надела чего-нибудь поскромнее.

Потом она обернулась.

У нее за спиной — кованые железные ворота и невысокая кирпичная стена. Впереди — совершенно невообразимый дом, который так будто сливался се склоном холма. Сюрреалистическая мешанина архитектурных стилей. Оранжево-розовая испанская галерея, стилизованное крыло в стиле эпохи Тюдоров, увитое плющом и диким виноградом, прозрачный пластмассовый купол над огромным бассейном. И что самое странное: в нишах крытой испанской галереи и на лужайке перед домом стояли статуи. Одну-две Карла даже узнала — например Венеру Милосскую — и поэтому поняла, что это были копии.

Она не сразу пошла к дому. Она была ошарашена этой монументальней эклектикой. Меньше всего это было похоже на особняк вампира.

Карла решила немного пройтись по лужайке. Там была гравиевая дорожка в обрамлении цветочных клумб. По этой дорожке она и пошла. Она вдруг поняла, что на улице стало прохладнее. Из-за всех этих дорожных волнений она только теперь заметила, что солнце уже садилось. Тропинка привела ее в рощицу. Истинная горожанка, Карла не знала, что это за деревья. Заходящее солнце светило прямо сквозь пышные кроны, и рваные тени от листьев — как бы очерченные по контуру алым свечением — рассыпались по гравию. В роще был небольшой фонтан, а за ним — каменное надгробие.

Мраморный мальчик-хорист в сутане и саккосе держит в руках нотный лист. Его губы слегка приоткрыты в песне. На камне надпись: «Конрад Штольц, 1935-1947». Сначала Карла подумала, что это надгробие тоже входит в коллекцию копий-скульптур, разбросанных по лужайке. Но имя, высеченное на плите, показалось ей смутно знакомым… кажется, именно это имя — среди многих других имен — Стивен шептал в бреду. Еще тогда, в санатории. Да, похоже на то. Совпадение, разумеется. Но лицо мраморного хориста… Сумерки уже сгущались. Карла протянула руку и прикоснулась к статуе. И в этот миг луч заходящего солнца упал на каменное лицо, на долю секунды окрасив его закатным румянцем. Карла отдернула руку. На мгновение статуя как будто ожила. И она сразу узнала этого мальчика.

Тимми.

— Карла?

Она испуганно вздрогнула. Спокойно, сказала она себе, не паникуй. И медленно обернулась.

— Ой, Тимми. Ты меня напугал. А я тут хожу — смотрю.

— Ну конечно. — Мальчик стоял на гравиевой дорожке, и мягкий свет заходящего солнца придавал живой цвет его мертвенно-бледной коже. — Смотри все что хочешь. Я уже говори:. от тебя я не буду скрывать ничего, раз ты мне помогаешь вспомнить о прошлом, которое от меня прячется.

— На миг мне действительно стало страшно

— Тебе я не сделаю ничего плохого, — сказал он, и Карла подумала, странно, что маленький мальчик говорит мне такие слова. — Тебе понравился дом?

— Он — странный.

— Забавный, правда? Я купил его у одного араба, которому надо было вернуться к себе в страну, чтобы взойти там на трон или что-то такое. А внутри он еще страньше.

Она пошла следом за ним по направлению к дому. Рядом с кабриолетом на площадке перед крыльцом теперь стоял еще и черный лимузин. Рядом дежурил высокий мужнина в черной одежде, похожей на форму, и кепке.

— Спасибо, Руди, — сказал ему Тимми.

Они вошли в галерею, а оттуда уже — непосредственно в дом. В просторной передней не было почти никакой мебели, кроме огромной софы, обтянутой бархатом. На софе, в уголке, сидела

Мария. Когда Тимми с Карлой вошли, она разразилась хриплым надтреснутым смехом, как злая мультяшная ведьма.

И что самое удивительное: Тимми тоже рассмеялся. Это было уже слишком. Карла даже разозлилась. Сначала долгий перелет, потом незабываемые впечатления от поездки по шоссе, потом этот нелепый дом, а теперь еще эти безумные люди… совершенно безумные, просто психи…

— Я иду домой!

И неожиданно все прекратилось. Они разом перестали смеяться, и Тимми очень серьезно сказал Марии:

— Ну как ты, справилась?

— И очень даже неплохо справилась, — отозвалась она без всякого акцента.

— Что происходит? — нахмурилась Карла.

— Небольшая домашняя шутка, — сказал Тимми. — Карла, это Мария… на самом деле Мэри Керни, моя домоправительница, мой менеджер, так сказать, по связям с общественностью, отвечает на письма фанатов и вообще всячески мне помогает.

— Мы говорили по телефону, — сказала Мария.

— Правда?

— Да. Я у него еще и секретарь.

— Но зачем тогда… этот спектакль, акцент, мрачное черное платье?!

— Ха. Мистер Тимоти хотел, чтобы все было обставлено подобающе… архетипично.

— Она вообще любит играть, — сказал Тимми. — Она раньше была актрисой. Немого кино. Потом, когда появился звук, ей пришлось уйти. Потому что ее стоны и визги были недостаточно сексуальны.

— Уже можно ужинать, — объявила Мария, опять со своим непонятным акцентом. Только теперь Карла явственно уловила в нем характерные интонации Лугоши. — Пойдемте.

— Ты будешь есть? — спросила Карла у Тимми. Может быть, если она увидит, как он ест, она сумеет убедить себя в том, что все остальное было игрой не в меру разыгравшегося воображения.

Он улыбнулся:

— Я ем только людей, да и то избирательно. Но я не пойду с вами на ужин. Я пойду распаковывать коробки.

— Коробки?

— Мои новые поезда. И замок. Мне уже скорей хочется все расставить. — Глаза у Тимми блестели совсем по-детски.

— Мой славный Тимми. — Мария ласково погладила его по голове. Он нетерпеливо дернулся и убежал в другую комнату. Карла слышала его шаги вверх по лестнице, укрытой толстым и мягким ковром. — Пойдемте, мисс Рубенс. Мы будем ужинать с вами вдвоем. Вы, наверное, проголодались после долгой дороги. А потом я вам покажу вашу комнату.

— Да, конечно. — Карле опять стало не по себе.

— Только знаете что, мисс Рубенс. Вы, конечно же, модный психоаналитик из Нью-Йорка, и Тимми верит, что вы сможете что-нибудь для него сделать. Но я сомневаюсь, что что-то получится. Мы с Руди прекрасно о нем заботимся. Пусть даже он пьет…

Карла внимательно изучала лицо собеседницы. Похоже, Мария была готова расплакаться.

— Вы его любите, — тихо проговорила она, вдруг осознав эту простую правду.

— Если бы я его не любила, — яростно прошептала Мария, — я бы, наверное, не вытирала кровь с заднего сиденья его лимузина. И я бы, наверное, не помогала ему избавляться от тел.

— То есть вы знаете, что он такое. — Или это был очередной спектакль? — Но ведь он убивает людей!

— Нет, если без этого можно обойтись, — сказала старая женщина. — Но когда его одолевает голод, он не может противиться.

— Имя Конрад Штольц вам что-нибудь говорит?

— Это одно из его прошлых имен.

— То есть?

— А как вы думаете, мисс Рубенс, легко оставаться двенадцатилетним мальчиком на протяжении двух тысяч лет?

— Зовите меня Карла.

— Лучше не надо.

— За что вы меня ненавидите?

— Вовсе нет. Мне просто не нравится эта новая мания Тимми. Я все делала так, как надо. Ни разу не было так, чтобы кто-то хоть что-нибудь заподозрил, вы понимаете?! А теперь вы приехали, чтобы копаться в его прошлом. А кто будет следующим? Какие-нибудь колдуны-шаманы? Или крестьяне с факелами? Или, может, ван хельсинги с распятиями и колами?

— Он мне говорил, что на него это уже не действует.

— Может быть. Но даже он не свободен от всех суеверий, мисс Рубенс.

Карла невольно поежилась. Ей опять захотелось уехать отсюда немедленно. Бежать. В Нью-Йорке ей будет спокойно и безопасно, среди шумных толп и. высоких зданий. В Лэрчмаунте ей будет спокойно и безопасно… вот только у нее в доме убит человек. И труп обескровлен. Воспоминания вернулись…

— Теперь, я вам тоже скажу, Мария. Мне бы тоже хотелось вернуться домой. Пожалуйста, попытайтесь меня понять. Когда-то я себя чувствовала в безопасности. Но теперь я уже никогда не смогу сказать: да, мне ничто не грозит.

— Здесь вам ничто не грозит, — угрюмо проговорила Мария. — От него не грозит. А вот от вас самой…

Карлу это совсем не утешило.

Мария тихонечко постучала в дверь — но панели из тяжелой тиковой древесины, отделанной резным восточным узором. Стемнело уже давно. Он слишком долго сидит там один. Я нужна ему. Надо пойти к нему. Она провела рукой по лицу, покрытому толстым слоем белой пудры, чтобы скрыть морщины. Рассеянно потеребила блестки на черном платье. Аккуратно, кончиком длинного ногтя, подправила помаду на контурах губ. Потом постучала еще раз — по расправленному крылу резного феникса. Ответа не было. Она легонько толкнула дверь, и дверь поддалась. Она вошла в комнату Тимми.

Огромная кровать с балдахином на четырех стойках. Большое окно во всю стену открывается на балкон. На полу — куча журналов «Модели железных дорог».

— Тимми? Тимми, хороший мой?

Он не ответил. Он только поднял глаза и молча взглянул на неe. Он сидел на полу и распаковывал свои последние приобретения. Гора коробок у стены была выше его. Сейчас он как раз открывал коробку с локомотивом, сидя в круге из собранных наспех игрушечных рельсов. Она легко переступила через пути, рощицу из миниатюрных деревьев и разводной мост и подошла к нему.

— Мама, — произнес он почти неслышно и тем исполнил ее маленькую мечту. Она знала, что именно так и будет.

— Какой у тебя беспорядок! — Она притворилась рассерженной. — Мне придется теперь целый день убираться.

— Извини, я не нарочно.

Ах дети, дети! — думает женщина, которая никогда не рожала детей. Но теперь у нее есть ребенок, который появился без боли и родовых мук. И еще — он бессмертный. И она тоже когда-нибудь станет бессмертной.

— Смотри, что у меня есть! — Тимми достает из коробки игрушечный замок, который в точности как настоящий. — Тут шпили, и башенки, и… знаешь, что это за замок?

— Нет, Тимми. — Детишки любят похвастаться, сколько они всего знают.

— Это точная копия замка Людвига Безумного, в Баварии.

— Эта бедняжка, которая психиатр, — она все-таки не смогла удержаться от маленькой шпильки, — она ведь и вправду считала, что ты должен жить вот в таком вот замке.

Тимми поставил замок на пол рядом с рощицей и разводным мостом.

— Когда-нибудь я соберу все вместе. Все, что есть у меня в запасе. И все, что есть в этом доме и во всех других домах. Я сделаю целую магистраль, на всю комнату. — Он напевает себе под нос какую-то старую песенку своим нечеловечески прекрасным голосом.

Она подходит к окну. Она думает: сегодня великая ночь. Сегодня я ему скажу… сегодня исполнится его мечта.

— Иди посмотри. — Из окна комнаты Тимми видны кованые железные ворота на подъезде к особняку. И там кто-то стоит. С той стороны. — Видишь? Какая-то девочка.

Тимми уже стоит рядом с ней. Он прикасается к ее руке. Холодно. Так восхитительно холодно.

Молоденькая девчонка в футболке и джинсах, омытая лунным светом, пристально вглядывается сквозь прутья железной решетки. Даже на таком расстоянии Мария видит, что на зубах у нее пластинка; она сверкает при свете луны, как вампирские клыки. Девочка отбрасывает назад свои длинные пепельно-серые волосы и обнимает прутья решетки.

— О нет, — говорит Тимми. — Это та самая девочка, которую мы подсадили в машину. С чего бы она вдруг решила осадить мой особняк?

— Очередная поклонница? Я скажу Руди, пусть гонит ее в три шеи. — Мария настроена очень решительно. Ничто не должно помешать ее откровению. — Хотя… может, оно и без надобности.

Потому что по краю поляны крадется большой хищный зверь — быть может, волчица. Его шерсть серебрится при свете луны, в размытых пятнах теней от листьев. В тишину ночи вгрызается вой, сотканный из красоты и боли.

— Нет! — говорит Тимми. — Надо с ней что-то делать. Я пригласил Китти сюда вовсе не для того, чтобы она охотилась прямо у меня под дверью…

— Как ей противиться своей природе? Тимми, мой маленький, не обращай на нее внимания. Если вдруг что, мы с Руди уберем все следы.

— Я мог бы найти ей кого-то, кому она была бы нужна… кого-то, кто, может быть, полюбил бы ее…

— Не забивай себе голову. Давай лучше посмотрим на твои новые игрушки.

— Надо ее предупредить. — Он закрывает глаза. И вот его уже нет. Она ждет. Через пару секунд он вновь обретает зримую форму на пересечении теней от кровати и туалетного столика.

— Будешь драться с себе подобным? А стоит ли? — спрашивает Мария.

— Я знаю ту девочку… потерялась в фантазиях… убежала из дома… и меня она приняла за настоящего лишь потому, что она меня видела по телевизору.

— Если она так и будет ходить вокруг дома, Китти ее найдет. Мне очень не нравится эта Китти. То, что она вампир, еще не дает ей права распоряжаться здесь в доме. Здесь я устанавливаю порядки. Я живу для тебя, мой хороший. Только для тебя, — Она играет с его волосами. Такие холодные… ее скрюченные артритом пальцы буквально ломит от холода.

— Делай, что тебе говорят. — Он резко ломает игру.

— Да, Тимми, да. Прости меня, мой хороший, мой мальчик…

— Ты слишком ревнивая. — Но теперь он говорит уже мягче. — Но ты хорошо обо мне заботишься, лучше всех.

— Да. И вот поэтому нам сейчас нужно поиграть в игру с картой. На то есть причина, и очень серьезная.

— В игру с картой? — Он достает из-под кровати громадный атлас в кожаном переплете и открывает его на полу, предварительно отодвинув в сторону игрушечные поезда.

Она садится на корточки рядом с ним и открывает алфавитный указатель.

— Узел, — говорит он отрешенно. — Узел.

Она перелистывает страницы, находит нужную букву и читает названия.

— Узел, штат Канзас. — Они находят страницу в атласе. — В17. Вот, я его нашла.

— Нет, слишком плоская местность. Моим поездам не понравится.

— Узел, штат Массачусетс.

— Слишком манерно.

— Есть целых два Узла в…

— Ага. И один из них расположен у моря. Это где точно?

— В Айдахо.

— Да, именно то, что нужно. В Айдахо. — Неожиданно он улыбается.

— Пока ты был в Нью-Йорке, Тимми, я купила его тебе.

— Ты ведь не шутишь, правда?

Они сидят слишком близко друг к другу. Мучительно близко… У меня мог быть ребенок, еще тогда, вдруг подумалось ей.

Но я делала карьеру. У меня был контракт на пять лет. Пятьдесят долларов в неделю. Потом аборт. В 1925-м. Грязный аборт. И теперь я бесплодна. Вычищена и пуста. Из меня выдрали женское естество. Мой ребенок — мертвый. Вот мой мертвый ребенок… Тимми… Тимми, мертвый и не мертвый, мой мертвый ребенок…

— Я не шучу, — отвечает она. — Пока тебя не было, твой агент все разузнал. Это сонный маленький городок, стоит на отшибе. Там есть железнодорожная станция и разъезд, которыми давно никто не пользуется. И еще там есть дом, большой и заброшенный. Я не стала тебя дожидаться и купила дом. На свой страх и риск.

— Ой, Мария, ты самая-самая лучшая! — Он целует ее в щеку. Обжигающий холод жалит. Но это было так чувственно, так сладострастно. А как еще целует тебя мертвый ребенок, как не замерзшими насмерть губами? — Я очень долго мечтал вот о таком тихом месте. Никаких шумных толп, никаких восторженных поклонниц. Я буду петь и играть со своими поездами, а Карла вытащит из меня правду и я опять стану целым.

— Тебе не нужен никакой психиатр. Ты сверхъестественное существо, Тимми! — Мария была раздосадована и обижена. Как он может вспоминать о Карле в такой момент?!

— Да, я существую. — Он отвел взгляд и принялся водить пальцем вокруг Айдахо на карте, постепенно сужая круги, пока палец не остановился на маленьком городке с забавным названием Узел. — Ой, у меня же еще коробка осталась нераспакованная… то, что мне Фил подарил.

Он открыл коробку.

— О Фил… если бы я мог плакать. — Это была модель квартала старых особняков. На углу, слева, был магазинчик моделей железных дорог. Магазинчик Фила Прейса. Вывеска в крошечной витрине была аккуратно прописана тоненькой кистью. — Посмотри, что он сделал! Он хочет быть у меня в пейзаже, в моей самой любимей фантазии. — Он вертел модельку в руках. Марии это было совершенно неинтересно. Но она испуганно вздрогнула, когда Тимми нажал на дверь одного из особняков и заиграла музыка. «Вампирский Узел». У Тимми загорелись глаза. Ах дети, дети! — подумала Мария. Мое разоренное гнездо. Но мой ребенок умер. Он мертвый. А этот мертвый ребенок нашел меня буквально в канаве… шестидесятилетнюю старуху и пьяную вдребадан… и сказал, что он помнит меня в «Горниле страсти», 1926 года, а я смеялась над ним, но потом я узнала, что он мертвый, и что он ребенок, и что мне теперь есть о ком заботиться, и за пятнадцать лет он не стал старше…

— Ты не голоден? Ты же сегодня еще не пил? — говорит она. — Наверняка тебе нужно, мой сладкий.

— Да, мама, — говорит он, питая ее фантазии, как она сейчас напитает его жизненной силой.

Он проводит рукой ей по горлу, задерживаясь на каждой морщинке. Она расстегивает ворот платья и приспускает платье с плеч. Сдвигает бюстгальтер, обнажая морщинистую грудь.

— Пей меня, — хрипло шепчет она.

Она чувствует прикосновение ледяных губ. Стальной укол звериных клыков. Она чувствует, как течет теплая кровь, мягко покалывает кожу. Она чувствует дрожь их извращенной близости. Она пьянеет от этого ощущения. Она думает: я кормлю моего ребенка, моего дорогого ребенка. Она закрывает глаза и упивается тем единственным экстазом, который еще может чувствовать ее постаревшее тело.

Что это было? Такой жуткий вой…

Карла села на постели. Пальмы раскачивались на ветру за окном. Полная луна светила сквозь ветви. Рваные тени от листьев ложились на красное шелковое покрывало, как острые черные зубы. Снова раздался вой — страшный, зловещий. Дети ночи.

Идиотское совершенно клише из вампирских фильмов, но Карле действительно было не по себе. Она встала с постели и потянулась за своим синим халатом, который висел на спинке плетеного кресла.

Она подошла к окну.

Кто там бежит по лужайке? Волк? Или молоденькая девчонка, в зыбком свете луны, в тени от кирпичной стены, что окружает владения Тимми?

Карла быстро отвернулась. От Тимми мне ничего не грозит, подумала она, вспомнив слова Марии. Мария! Вот женщина, которая воспринимает реальность явно неадекватно. Живет в призрачном мире грез. Они здесь все сумасшедшие, все как один. Официанты за ужином кружили над столом, как грифы-стервятники.

Она задернула шторы.

Теперь тени-челюсти пальм зарябились на шелковых шторах.

Как в детстве, когда по ночам в каждой тени ты видишь чудовищ… зажмурив глаза, не решаясь смотреть…

Мне уже хорошо за сорок, сказала она себе. Я работала с шизофрениками и психопатами. Я профессиональный психиатр. Я могу справиться со своим страхом. Тень — очень сильный архетип. Но я помогла многим людям взглянуть в лицо их теням и успешно их преодолеть. Почему же я так боюсь своей собственной тени?

Она легла и попыталась заснуть, но сон упорно не шел, хотя вой за окном прекратился. Промучившись целый час, Карла решила выйти на улицу.

— Он же сам говорил, что у него от меня нет секретов, правильно? — сказала она вслух, чтобы ободрить себя звуком хотя бы какого-то голоса. Она открыла дверь и вышла на огороженную перилами площадку, покрытую толстым ковром. Пошарила рукой по стене, но выключателя не нашла. Снизу сюда доходил бледный размытый свет — скорее всего свет луны, который сочился в высокие окна или сквозь этот пластмассовый купол.

Она осторожно пошла вперед, ведя рукой по стене. Здесь были еще какие-то двери. Откуда-то издалека доносилась музыка. И детский голос. Тимми? Может быть, это была его запись.

Осмелев, она попробовала подергать первую дверь. Дверь была заперта. Вторая тоже, и третья. Похоже, пение доносилось откуда-то сверху. Тут есть еще один этаж? Да. В конце площадки, за приоткрытой дверью, виднелась лестница. Карла пошла туда. Толстый мягкий ковер поглощал все звуки, как будто впитывая их в себя. Впечатление было такое, как будто ты не идешь, а паришь в нескольких сантиметрах от пола.

Может быть, мне это снится.

Снова послышалось пение; а откуда-то издалека — опять вой. Карла поставила ногу на первую ступеньку и испуганно вздрогнула, когда ступенька скрипнула под ногой. Но она все же пошла вперед, морщась от пронзительного скрипа старой рассохшейся древесины. Здесь было еще темнее. Наверное, эта лестница, ведет на чердак, решила Карла.

Теперь — запах сырости. Промозглый холод в затхлом заплесневелом воздухе. Когда глаза Карлы привыкли к темноте, она разглядела, что вышла к пересечению нескольких коридоров. Странно. Даже в таком большом доме не могло поместиться столько проходов и коридоров. Это просто нереально. Она споткнулась обо что-то…

Сломанная кукла с лицом цвета слоновой кости. Один глаз, наверное, закрыт. Карла подняла куклу с пола и едва ли не с почтительным благоговением усадила ее у стены с растрескавшейся штукатуркой.

Теперь громче — музыка… один коридор был заметно светлее, чем все остальные. На стенах горели электрические светильники в виде старинных канделябров. Грязные, как будто закопченные обои: желтые цветы, грубо прорисованные колибри. Музыка: фортепьяно, то умолкает, то вступает по новой, звонкие переливчатые арпеджио; и божественный голос Тимми парит над мелодией. Карла дошла до конца коридора, где был широкий дверной проем, занавешенный тяжелой портьерой, отвернула плотную ткань и заглянула туда.

Просторная комната, вся уставленная электронной аппаратурой. На стене — огромный плакат. Тимми в вампирском плаще а lа Дракула. Снимок с обложки альбома. Деревянный пол, покрытый темным лаком. Белый концертный рояль возвышается над электронными синтезаторами и колонками. Яркий свет от флуоресцентных ламп под потолком…

Тимми сидит за роялем. Карлу он не видит. Его глаза налиты кровью, с уголка губ стекает тонкая, алая струйка. Кровь капает на отвороты куртки его голубой пижамы. Он музицирует и время от времени напевает. Левой рукой он выстраивает достаточно простенький ритм, правой выводит приторно-сладкие гармонии. Его песня — как греза, сонная, отрешенная. Но что он поет? Карла уловила лишь несколько слов, но совершенно бессмысленных.

А потом — почти незаметно — он начал менять гармонии, смешивая арпеджио, пока они не превратились в серию мощных пульсирующих аккордов. Ритм рок-музыки под его левой рукой резко сбился и перешел в отчетливый мелодический ряд, и Тимми запел песню, которую Карла знала, которую часто слышала, когда была замужем за Стивеном… Шуберт. An die Musik.

— Du holde Kunst, — пел Тимми. — О прекрасное искусство…

У нее перехватило дыхание. Он это услышал наверняка, но продолжал петь. Насколько Карла могла судить, его немецкий был безупречен. И сверхъестественная — неестественная — чистота его голоса, который не просто звучит, а; как будто сияет неземным светом…

Что происходит? Она, Карла Рубенс, плачет?! Наверное, потому что ей вспомнился Стивен: как он приходил домой с репетиций, весь — огонь и порыв, весь охваченный вихрем своей музыки, завороженный ее пламенем, так что Карле казалось, что он видит ее насквозь… видит сквозь нее что-то такое, чего не видит она…

Песня кончилась, и Тимми поднял глаза. Наверняка он заметил Карлу. Но сейчас она не могла с ним разговаривать. Она развернулась и побежала обратно по коридору. Свет электрических свечей странно подрагивал и расплывался перед глазами, затуманенными слезами. Она почти ничего не видела. Где она? Похоже, она потерялась. Пересечение семи коридоров… оно должно быть где-то здесь. Налево. Нет, направо. Куда-то туда… она ворвалась в почти непроглядную тьму. И сами коридоры… они сдвигались, меняли форму… они были не наяву, а внутри сознания… у Тимми в голове…

Еще одна лестница. Крутая спиральная лестница, уводящая вверх, вверх… но здесь же нет башни. Это же не какой-нибудь средневековый замок… думает Карла на бегу. Грубые доски пола царапают босые ноги…

Еще одна комната. Каменные стены. Комната в башне. Как у Златовласки или кто там был в сказке. Окно нараспашку. Обжигающий холод. Ветер. Снаружи: угрюмые горы, и зазубренные крепостные стены, и дыхание дракона в небе, и…

Летучая мышь. Кружит во тьме. Хищная птица… или все-таки летучая мышь? Пятно черноты на фоне яркой и полной луны — то птица, то мышь. Постоянно меняется, не поймешь. Карла отворачивается от окна и задевает рукой деревянную стенку открытого гроба…

Стоп. Подожди, говорит она себе. Дыши глубже. Это все не настоящее. Это лишь воссоздание архетипической ситуации. Индивидуализация. Преодоление тени, противостояние со своим истинным "я"… термины из работ Юнга кружились в сознании, кружились… стоп. Подожди. Дыши глубже.

Она наклоняется над гробом.

Он пустой. На дно кто-то насыпал немного земли. Крышка снята и стоит у стены. Полированный дуб. Карла проводит рукой по стенке гроба: такая гладкая и такая холодная. Снаружи надрывается ветер.

Потом пронзительный крик, и существо — то ли летучая мышь, то ли хищная птица — падает камнем с черного неба и…

У окна. Девочка-подросток. На лице — явный избыток косметики. Белая пудра. Глаза горят. Пухлые губы под толстым слоем помады приоткрыты в зловещей улыбке. Клыки сверкают. Карла не может пошевелиться. Она стоит, пригвожденная к месту, и судорожно скрипит пальцами по гладкой, как шелк, полировке гроба, а девочка-вампирка подходит все ближе и ближе, и это не

Тимми, она не знает, кто это, может быть, это сон, может быть, это она сама, какой-то аспект ее личности, вывернутый наружу, и она не может закрыть глаза и прогнать этот образ, все ближе и ближе, и теперь с губ видения срывается хриплый надтреснутый смех, и свежая кровь блестит у нее на зубах, и тогда Карла кричит диким криком, до боли в горле, и…

— Как ты смеешь?! — Разъяренный женский голос, скрипучий, старый. На миг девочка-вампирка замирает в нерешительности. С окровавленных губ срывается недовольный всхрип.

— А-а-а-а-ай-й-йа-а-а-а… — Крик боли, невыносимой и вечной боли… чары рассеялись. Карла резко оборачивается и видит старую женщину во всем черном, которая решительным шагом идет на вампирку, выставив перед собой серебряное распятие.

— Это же гостья мастера Тимоти! — кричит старуха. — Как ты смеешь злоупотреблять его гостеприимством?! Как ты смеешь идти на того, кто находится под его защитой?! А ну ложись в гроб, ты, шлюха, пока я тебе не прожгла лоб крестом!

Вампирка хнычет и пытается жалобно протестовать:

— Всего лишь пища… низшие существа… как может Тимми… относиться к ним, будто… они что-то значат… они просто животные… пища… так хочется пить, так хочется… он не дал мне выпить девчонку… которая там у ворот ошивалась, она хотела умереть, хотела… я это чуяла, запах желания смерти… нет, не делай мне больно, Мария, не делай мне больно, нет…

— Мария! — кричит Карла. — Слава Богу, слава Богу…

— Пока еще рано, мисс Рубенс. Ты, Китти, быстро обратно в гроб. Рассвет уже близко! Если я не успею тебя накрыть, ты ссохнешься и сгоришь, понимаешь?

Девушка стонет и забирается в гроб.

— Мне нужна ваша помощь, — обращается Мария к Карле. — Я уже старая женщина и не подниму эту крышку одна.

Совершенно ошеломленная, Карла не сразу соображает, что от нее требуется. Потом они с Марией приподнимают тяжелую крышку и накрывают гроб с Китти. Карла рыдает в голос.

— Что это за башня? Почему ее не видно снаружи?

— Так и должно быть. Наше сознание создает миллионы пространств и пейзажей. Вы же психолог, вы должны это знать. В какой-то момент в бронированной стене между сознательным и бессознательным появляется трещинка… и разве не может часть личного ада прорваться наружу? В каждом из нас есть тьма. И самый страшный кошмар — это мы сами, мисс Рубенс. Мы сами. Прочувствуйте это, примите. И это вас освободит.

Карла долго смотрела на старую женщину. Потом истерически разрыдалась и бросилась ей на грудь. И провалилась в вязкую тьму.