"Валентайн" - читать интересную книгу автора (Сомтоу С. П.)

8 Еще впечатления

• мозаика •

Сисси Робинсон, 12 лет:

В следующий раз я его увидела по телевизору, и он был таким... ну, как будто он всю свою жизнь там снимался, на телевидении. Его нереальность, когда он вышел из лифта там, в «Шератоне», — ее больше нет. Теперь он совсем реальный.

Но я по-прежнему его люблю.

Джонатан Бэр, режиссер:

Я глубоко убежден, что метод Станиславского приложим не только к актерской игре, но и к режиссуре тоже. Актеры вживаются в роль, режиссеры — в фильм. Я считаю себя режиссером «по методу Станиславского». Вот почему я решил снимать фильм на месте реальных событий и скупил на корню все, что осталось от города Узел, штат Айдахо. Образно выражаясь, мне хотелось представить нового Тимми Валентайна на обломках старого. Размыть границы между реальностью и иллюзией. Во всяком случае, я так для себя понимаю задачу кино.

Мальчик, которого мы взяли на роль Тимми Валентайна, полностью соответствует моему видению как режиссера. Господи, иногда он такой реальный, что мне даже не по себе. На самом деле мне страшно становится иной раз. Но что остается делать? Надо, как говорится, держаться в струе. Если ты сам не готов к тому, чтобы тебе было страшно, то как можно требовать этого от своих зрителей?

Но не поймите меня неправильно. «Валентайн» задуман не как фильм ужасов. Но жизнь Тимми — страшная. И смерть тоже — страшная. То есть смерть — это уже наш домысел. Никто точно не знает, умер Тимми Валентайн или нет. Но в мире иллюзий, в тех двух часах хрупкой выдуманной реальности, которую нам предстоит воплотить на экране, у нас должна быть завязка, развитие действия, кульминация и развязка. То есть начало, середина и конец. Мне кажется, вам понравится, как мы его убьем. Такая вот горько-сладкая смерть. Очень по-современному. В духе девяностых. Да, в нашей реальности мы смешали все времена. Там будет тонкая восприимчивость шестидесятых, но и цинизм восьмидесятых тоже. Для меня это и значит «в духе девяностых». Да, вам понравится, как он умрет, и вам наверняка захочется, чтобы жизнь могла подражать искусству с безупречной такой точностью. Без сучка и задоринки.

Но, повторюсь, мы не знаем, как все обстоит на самом деле: умер он или нет. Он бесследно исчез после пожара в Узле, штат Айдахо, и больше о нем ничего не известно. Мы послали ему приглашение на премьеру на адрес его агента и на адрес поместья, которым сейчас управляет некто Руди Лидик, старик-поляк — бывший узник Освенцима. Тоже личность загадочная. Нам так и не удалось получить от него ответ, кем он приходится Тимми и почему управляет его поместьем.

Теперь про Эйнджела Тодда. Он как будто создан для этой роли, хотя нам пришлось перекрасить ему волосы и поработать над его простецким акцентом. Но зато теперь их даже родная мать не отличит.

Не то чтобы это о чем-нибудь говорит. Мать Эйнджела почти не выходит из своей валиумной прострации. На самом деле все очень печально. Для мальчика, я имею в виду. Она очень властная женщина. Я бы даже сказал, деспотичная. Этакая миссис Бейтс[61]. Ужасно. Они спят вместе, в одной постели. И это еще далеко не все, есть вещи и поинтереснее, но это не для печати. А то меня еще привлекут за вмешательство в личную жизнь.

Я и так слишком много сказал.

Пи-Джей Галлахер, художник; активист движения в поддержку коренного населения Америки:

Брайен и Петра видели его еще в Лос-Анджелесе, но я увидел его в первый раз уже в Узле. И когда я его увидел, все страхи из детства вернулись. Я сперва не поверил своим глазам. Такая в нем сила.

Я сразу понял, что Эйнджел Тодд — это не просто какой-то мальчик, который выиграл конкурс двойников и получил роль Тимми Валентайна. Я не знаю, как такое возможно, но Тимми как будто проник в него.

И Эйнджел превратился в Тимми Валентайна.

Я знал, что мне никто не поверит, но это — единственное объяснение всему, что случилось потом.

Как такое возможно, чтобы один человек превратился в другого? И даже больше того: как такое возможно, чтобы человек превратился в нечеловеческое существо, в существо из мифа? Казалось бы, кто-кто, а я должен был знать ответ. Я прошел через поиск видений и сам превратился в кого-то другого. И процесс превращения еще идет — постоянно. Пусть даже я этого не хочу. Личность — это иллюзия. Мы все — зыбкие тени, стремящиеся к воплощению в твердом и неизменном теле, но нам навсегда суждено оставаться тенями. Только в мире сновидений вещи могут быть названы истинными именами. Только в зеркале можно столкнуться лицом к лицу со своим истинным "я" — без иллюзий.

Вот что мне было открыто в моих видениях. Вот что подсказывает мне сердце.

Петра Шилох, журналист:

На студии к нам относились как к какому-то отребью, норовящему примазаться к воинскому обозу. Не отвечали на наши звонки. Поначалу вообще разговаривать не хотели. Мы им были не нужны. Но они сделали все, что просил Эйнджел Тодд. Он стал звездой.

И сильно переменился.

Габриэла Муньос, агент:

Только на следующий день после конкурса, я начала понимать, что мне подвернулось что-то действительно грандиозное. О чем я даже мечтать не могла. Сперва ко мне в офис явилась мамашка — вся в слезах. Несла какую-то чушь про сатанизм, колдовство и волшебные зеркала. А потом заявила, что ее сын заключил договор с дьявольским духом Тимми Валентайна.

Может, ей что-то такое приснилось. И неудивительно. После того представления Симоны Арлета, когда ее вроде как разорвало в клочки. Зрелище было действительно впечатляющее.

Она явно шизофреничка в пограничном состоянии. Я даже не сомневаюсь. Наверняка вы все слышали эти грязные слухи насчет Элвиса и его матери? В биографии Пресли, которую написал... этот... ну как его... в общем, не помню. Насчет Элвиса я не верю, а вот насчет миссис Тодд... запросто можно поверить. И дело не только в том, как она говорит... такая провинциалка, дорвавшаяся до Беверли-Хиллз... она вообще вся какая-то неприятная. И жрет слишком много таблеток. Розовенькие таблетки, синенькие таблетки, таблетки в полосочку и таблетки в крапинку. А теперь еще — этот параноидальный бред, что ее сын запродал душу дьяволу.

У меня большой опыт общения со звездными мальчиками и девочками, и я знаю, что это просто гормоны юношеские играют. Плюс к тому вполне понятное стремление вырваться из-под мамочкиной опеки. Но ей я этого не скажу. Никогда.

Питайте иллюзии.

Укрепляйте власть.

Джонатан Бэр:

Его мамаша — она сумасшедшая. Не будь она его назначенным опекуном, я бы и близко ее не подпустил к съемочной площадке.

Габриэла Муньос:

Первое, что мне надо сделать, — добиться, чтобы ему назначили другого опекуна на время съемок. Ему нужно больше свободы. Может быть, эта Шилох... он хорошо к ней относится — как к приемной матери.

Брайен Дзоттоли:

Пи-Джей говорит, что вампиров в Лос-Анджелесе больше нет. Он прошелся по городу в состоянии проекции астрального тела — или как оно там называется — и не уловил никаких вампирских вибраций.

Я даже не знаю, верить ему или нет, но похоже, что наша реальность теперь превратилась в «Алису в стране чудес», где нет ничего невозможного. Все вроде бы подчиняется логике, но это логика кошмарного сна. Поэтому я не стал с ним спорить и согласился, когда он предложил ехать в Узел.

Обратно к тому, на чем мы тогда остановились.

Обратно в прошлое.

Тимми Валентайн:

Стою у зеркала, на самом краю. Зеркало — это граница. Эйнджел с той стороны смотрит на меня. Он меня не боится. Он, единственный из всех, знает, что я — не его темная половина. По крайней мере пока еще нет. Может, когда-нибудь я превращусь в него, а он — в меня.

Он очень красивый. Когда-то я был таким же.

Он — Ангел Жизни.