"Шевалье" - читать интересную книгу автора (Хэррод-Иглз Синтия)

Глава 4

Летом уроки в школе Святого Эдуарда оканчивались в шесть часов и Джеймс Матт одним из первых торопился на залитую солнцем грязную улицу. Сейчас он был один. Его товарищ Дейви, с которым он давно дружил, не пришел сегодня в школу. Он отсутствовал уже несколько дней. Артуру исполнилось пятнадцать лет, и его послали в колледж Церкви Христа в Оксфорде. Впрочем, до него он немного не дорос, поскольку ни учителя, ни отец не могли справиться с ним. Матт совершенно не жалел, что Артура удалили. Артур стал еще выше и сильнее с тех пор, как у него сломался голос, тогда как Матт в свои тринадцать по-прежнему был маленьким и хрупким, как и его отец. Ни одного дня не проходило, пока Артур не уехал, чтобы Матт не получил очередной синяк.

После отъезда Артура дом опустел, так как Джон и Кловер тоже находились далеко. Они заболели ветрянкой, чего Матт чудесным образом избежал, и Кловис отослал их к Сабине в Эмблхоуп, где самый воздух, как говорили, был целебен. Флора очень скучала по ним, часто вздыхала и признавалась Матту, что она ждет не дождется, когда же он женится и даст ей малышей для воспитания. Матт был рад, что нашлось с кем поговорить о таких вещах. Он поведал Флоре о Мавис Д'Атесон и своих мечтах жениться на ней как можно скорее, может быть годика через два.

Флора слушала с участием, а в конце сказала:

– Да, хозяин Матт, она производит вполне приятное впечатление как молодая леди.

– Ты на самом деле так думаешь? Ты считаешь ее подходящей партией? – спросил с волнением Матт. Он никогда не забывал слов Старого Конна, что человек всегда ошибается, когда выбирает жену сам. Флора признала, что Мавис, похоже, годится для Матта. Однако ответ его полностью не удовлетворил. Чуткое ухо мальчика уловило по тону какие-то недомолвки, словно она не принимала разговор всерьез.

В дни занятий Матт оставлял своего пони Гоулдфинче в конюшне при постоялом дворе «Заяц и вереск», что стояла как раз напротив школы через дорогу. Постоялый двор принадлежал Мэтью Морлэнду, известному Матту как кузен Мэтью, хотя их семейная связь уходила так далеко в прошлое, что было невозможно установить степень родства между ними. Мэтью женился на дочери владельца постоялого двора «Старр Инн», что в городе Стоунгейте. Его жена – Мэри Хэнди, пышная, с мягким характером молодая женщина, принесла ему двух детей: сына Амброза, которому было почти семь лет, и дочь Мэри или Полли годом старше. Амброз, уже умевший многое делать сам, полностью взнуздал и оседлал пони, когда Матт вышел во двор, и держал стремена как настоящий маленький конюх. Матт от души поблагодарил его и справился о родителях, но Амброз прикусил язык и, покраснев, просто молча отошел. Он был одет во все черное, так как брат его отца – Якоб – недавно умер, упав с лошади на скачках в Клифтон Ингс и повредив что-то внутри. Матт подумал, что странно видеть такого маленького ребенка как Амброз одетым в черное, и вспомнил ссору миссис Берч и Кловиса по поводу траурного платья для Кловер. Матт решил сейчас, что дядя Кловис был прав.

Матт ехал домой по дороге Майклгейт Стрей, через торфяник Хоб Мур, по проходу средь осоки, прозванному Хобгейт. Затем он пересек речку Акбёрн в пустынном месте, где росли три ивы и где Гоулдфинч всегда любил остановиться и утолить жажду. Матт лениво сидел, наблюдая, как чистая проточная вода зарябилась около копыт Гоулдфинча. Вдруг легкая перемена ветра донесла до его ноздрей ужасный запах. Даже Гоулдфинч поднял морду на какое-то мгновение и фыркнул, отчего с его длинных усов скатились серебряные капли. Мыловарня! Конечно, у него совсем выскочило из головы, что сегодня начало недели стирки.

Тетушка Каролина пребывала в сильном волнении в это утро, поскольку прачки закончили свое дело в Бенингборо Холле и явились прямо в Морлэнд узнать, не желает ли леди Каролина начать стирку несколькими днями раньше, пока стоит прекрасная погода. Иначе, предупредили прачки, они уйдут прямо в Лидс и вернутся не раньше, чем через месяц.

Матт помнил, что леди Каролина назвала это вымогательством. Летняя стирка была самой большой и требовала профессиональных прачек. Она производила настоящий переворот в доме и поэтому планировалась заранее. Нынешняя стирка предполагалась через неделю. Флора сообщила Матту, что леди Каролина чуть было не отослала женщин назад, говоря, что они справятся сами, когда подойдет срок. Но Берч переубедила ее, заметив, что поскольку погода стоит прекрасная, а хозяин Кловис в отъезде в Лондоне, было бы глупо отрезать нос назло лицу.

– Хотя после того, как все сказано и сделано, мы расплачиваемся нашими носами и лицами, – заметила Флора Матту.

А затем, когда решение было принято, леди Каролина осмотрела склады и обнаружила, что мыла почти не было, из-за чего случился громкий скандал с экономкой миссис Клу, допустившей перерасход. Миссис Колу возражала, объясняя, что намеревалась сварить мыло к намечавшемуся заранее дню стирки. Миссис Берч, недовольная в душе авторитетом Клу, заявила, что день стирки должен зависеть от погоды, и не было никакой надобности расходовать мыло незадолго до него. Миссис Клу едко ответила, что это не ее ума дело. В таком возбужденном состоянии оставался дом, когда Матт уехал в школу. Очевидно, решили варить мыло не откладывая. По опыту Матт знал, что из-за беспорядка, вызванного как стиркой, так и мыловарением, дом вовсе нельзя будет назвать спокойным местом.

Когда мальчик подъехал к дому, он увидел зеленые площадки около рва, похожие на натянутые на раму холсты, со свежевыстиранным льняным полотном, растянутым на шестах или лежащим и сохнущим. Колючие изгороди, что тянулись вдоль тропинки, белели, покрытые небольшими кусками полотна, как таинственным снегопадом. Он перешел ров и въехал во двор. Там два мальчика сновали туда и сюда, таская дрова, а две служанки подносили охапками грязную одежду. Ни кошек, ни собак, ни птицы нигде не было видно. Наверняка для них такая суета была не по нраву. Матт привязал Гоулдфинча к стене конюшни и вошел внутрь, поднявшись наверх в детскую к Флоре. Он застал ее, проверяющей, хорошо ли спят дети. Она повернулась к нему с теплой заботливой улыбкой.

– О, хозяин Матт, уже прибыли? Что за шум здесь стоит!

– Я вижу. Полагаю, ужина не будет.

– Обеда также не было, – сказала обиженно Флора. – Нам приходится работать на пустой желудок, чтобы все сделать быстрее, но ты можешь раздобыть немного хлеба и сыра на кухне, если голоден.

Матт проголодался, так как ничего не ел с обеда в школе в двенадцать часов.

– Как идут дела? – спросил он. Флора сверкнула глазами.

– Ее милость в страшном беспокойстве. Экономка в Бенингборо прислала сообщение миссис Клу о том, что у них пропало несколько наволочек и что она сомневается в честности прачек. Поэтому леди Каролина говорит, чтобы мы все приносили все грязное белье для пересчета, а после – все чистое, и это должно быть записано. Отец Сен-Мор заявил, что не будет записывать белье, что так не годится. Леди Каролина не умеет писать числа, только слова, а Берч сказала, что плохо видит. Тогда одна из прачек объявила, что она могла бы писать, а отец Сен-Мор сказал, что в том-то все и дело, что об их честности и идет речь, а прачка спросила, что случилось. И такая поднялась суматоха, что прачки едва не ушли. А отец Сен-Мор сказал, что он лучшие годы своей жизни провел, обучая девиц в этом доме читать и писать, а когда потребовалось, никого не смогли найти.

Флора перевела дух, и Матт спросил:

– Так чем все кончилось? Она скривила губы.

– В конце концов позвали Валентина, отчего он тоже пришел в дурное настроение, но ничего не поделаешь. Теперь вы дома, Я осмелюсь предположить, что вам поручат это дело, а Валентин сможет заняться своей работой.

– Кажется, мне лучше подальше держаться от дома, – усмехнувшись, заметил Матт.

Флора похлопала его по плечу.

– Можете удирать, хозяин Матт. Я умолчу, что видела вас, пока не спросят.

– Я навещу Дейви и выясню, почему он не был в школе. Надеюсь, он не заболел. Там я поужинаю чем-нибудь.

– Во всяком случае, это будет лучше, чем хлеб и сыр, – сказала Флора, – но если у него ветрянка, не входите внутрь. Сразу возвращайтесь и ни к кому не прикасайтесь. Недоставало еще вам заразиться.

Дом пастуха Конна стоял, укрывшись в рощице вязов. Прилетевшие грачи производили несмолкаемый шум высоко на деревьях, когда появился Матт. Дворовая собака, привязанная на цепь, тявкнула от скуки, и в тот же момент в открытых дверях с рассеянным взглядом появилась мачеха Дейви, с привязанным впереди запеленутым младенцем, старательно сосущим грудь, хотя ее движения выдергивали сосок изо рта. Так что руки ее были свободны для прядения. Как и большинство местных женщин, она предпочитала прясть вручную, а не с помощью самопрялки, потому что она не позволяла следить за ползающими детьми, отбившимися курами или кипящими горшками. Почти каждая хорошая жена пряла шерсть Морлэндов, ибо это приносило в дом дополнительный доход. Обычно агент приносил шерсть, жена пряла ее, и агент собирал пряжу через неделю, оплачивал работу звонкой монетой. Многих женщин брали в жены за то, что они хорошо умели прясть. Это было более важно, чем хорошо готовить или шить.

Урсуле минуло восемнадцать, когда отец Дейви женился на ней. Матт помнил, какой миловидной она была. «Ветреница» – назвал ее Старый Конн. «Она уже не так хороша», – подумал Матт с грустью. С тех пор у нее родилось четыре ребенка и она потеряла несколько зубов. Косматые волосы не причесаны, одежда поношенная и растрепанная. К тому же она растолстела, или же снова была беременна. Толстая веревка опоясывала ее, за пояс была заткнута прялка, и несмотря на то, что ее явно что-то волновало, руки продолжали отпускать и хватать веретено и вить нить в неизменном ритме, как будто они не имели к ней никакого отношения, как будто ее руки были самостоятельными живыми существами. Движением ее рук, когда она хватала веретено, выдергивало сосок изо рта ребенка каждый раз, но он, по-видимому, привык к этому и не хныкал в знак протеста, просто хватал его снова и продолжал сосать.

– О, это ты, молодой хозяин, – произнесла она совершенно доброжелательным тоном. – Я думала, что это мой хозяин возвращается, а ужин еще не готов.

Из дома доносился запах пищи, и у Матта потекли слюнки. Если бы он подумал, он бы понял, что ее муж, молодой Конн, еще не вернулся. Верх дома занимал ткацкий станок. Стук челнока и ритмичный глухой стук педалей можно было слышать задолго до подхода, когда на нем ткали.

– Он ушел помогать отцу. Что ты хотел?

Это прозвучало не гостеприимно. В дни, когда мать Дейви была жива, она обычно просила его войти и предлагала перекусить, прежде чем задавать подобные вопросы.

– Я пришел узнать, все ли в порядке с Дейви. Он пропускает школу, не заболел ли он.

– Нет, он не болеет. Но его брат Боб повредил ногу и не может ходить, а кому-то надо глядеть за скотиной. Я никак не могу. С четырьмя детьми мне надо и прясть, и готовить, и бобы пропалывать, и я не знаю, что еще. Одному Богу известно. Он дал мне только две руки, а работы хватит на все шесть.

Она сердито нахмурилась. Матт подумал, жалеет ли она, что вышла замуж за Конна. Когда-то она была самой миловидной девушкой в деревне и горничной у господина. Но ее рассчитали, когда господин женился, ибо новая жена не желала держать такую хорошенькую служанку в доме. Чем стать дояркой, она предпочла принять предложение только что овдовевшего крестьянского ткача. Конн хорошо с ней обращался, никогда не бил ее, даже когда у нее подгорал обед, у них родилось четыре малыша. Они жили все вместе и тесно. Ее падчерица Бетти и пасынок Боб были старше ее, и для Дейви нужна еда и одежда, да еще старик, худший, по ее мнению, из всех, корил ее открыто за промахи...

Она почувствовала запах подгоревшего мяса и кинулась в дом с нечленораздельным криком. Матт привязал Гоулдфинча и последовал осторожно за ней. Он помнил, как выглядел дом при жизни матери Дейви. Теперь он был неухоженный и заброшенный. В нем стоял спертый воздух. На большом столе грудились грязные тарелки и горшки. В углу стояла неприбранная кровать, покрытая кусками шерсти. На полке над камином дорогая оловянная посуда совсем потускнела. Урсуле не хватало времени на чистку оловянной посуды, как впрочем и на все остальное. Дом был небольшой и довольно пустой. Но Матту он всегда казался уютным, как его второй дом. В большой комнате Конн и Урсула жили и ели, отдыхали после работы. В углу стояла их кровать и люлька для малышей.

Через дверной проем на другой стороне находилась еще комната, где Боб и Дейви делили одну кровать, а Бетти и Старый Конн имели по койке. На пол на ночь клался тюфяк для двух старших малышей, а на день его сворачивали. Скрытая лестница в каменной стене вела наверх на чердак с ткацким станком. В главной комнате, напротив кровати, деревянная лестница без перил спускалась вниз в кладовую, где держали морковь, репу, картофель, лук и яблоки. Иногда туда клали мешок с овсом или бобами. Внутри большого дымохода всегда хранились окорока и бекон, иногда подвешивалась рыба для копчения. Над столом на гвоздях висели пучки трав и связки чеснока. Была еще одна маленькая холодная каменная комната в задней части дома. В ней держали молоко и сыр. В ней же взбивали масло. Там обычно стоял бочонок доброго октябрьского эля, и висели кролик или заяц, или фазан, а то и все вместе, в ожидании потрошения.

Дом, сам по себе, был не без удобств. Помимо оловянной посуды, красивый красный коврик заботливо положили на пол перед лучшим сиденьем – крепким дубовым стулом с резьбой. Говорили, что этот стул Старый Конн сам сколотил еще в юности. Стояли табуреты, так что дети могли не сидеть на полу, красивый дубовый шкаф для одежды, лоскутным покрывалом застилали на день кровать. В общем все вполне достойно и спальни госпожи.

Однако в доме теперь ощущалось затхлое негостеприимство, и Матт от всего сердца пожалел Урсулу. Она помешивала одной рукой мясо, держа другой веретено, чтобы не испачкать. Женщина согнулась под тяжестью уснувшего и обвисшего ребенка. Его склоненная головка едва не прижималась к краю горшка.

– Прошу прощения, что вторгся к тебе, хозяйка, – сказал Матт самым вежливым тоном, – но раз уж я здесь, позволь хотя бы помочь тебе. Ребенок спит. Разреши мне положить его в кровать.

Она посмотрела на него с недоверием.

– Нет, хозяин, это не подходящая работа для тебя.

Матт шагнул к ней, двигаясь медленно, будто она была диким животным и могла испугаться.

– Ты умеешь нянчить детей?

– Я очень хорошо могу их нянчить, моя няня Флора может это подтвердить.

Хотя Урсула глядела со страхом, она не шевельнулась, пока он развязывал концы пеленок и осторожно забирал ребенка на руки. Ее спина тотчас распрямилась, ощутив свободу, но она все еще наблюдала за ним, немного нервно, когда он баюкал малыша и смотрел в его запачканное личико.

– Это кто? – спросил он.

Черты лица ребенка были довольно милы, но запах от него шел не очень приятный.

– Конечно, Маригоулд. Питер спит в люльке, слава Богу. Двое других с Бобом – за домом. Что я буду делать, когда младшие начнут бегать вокруг, я не знаю.

Тон ее голоса опять становился обиженным, и Матт осторожно ушел и положил Маригоулд в кроватку в темном углу рядом с братом. Потом постоял немного, укачивая малышей, пока те не уснули. Когда он вернулся, Урсула уже успокоилась, отложила в сторону пряжу и пекла овсяные лепешки на противне. Она примирительно улыбнулась Матту, обнажив редкие зубы.

– Ну, молодой хозяин, это очень любезно с твоей стороны. Ты останешься на ужин? Дейви скоро придет. Он пасет коров и гусей на общинном выгоне весь день, но желудок приведет его домой. Пойди за дом и посиди пока с Бобом.

– Чем я могу помочь тебе? Я могу помешать мясо? – предложил Матт, но она снова приняла раздраженный вид.

– Нет, нет. Ты мне здесь мешаешь. Я сама управлюсь.

За домом, где воздух казался удивительно свежим после духоты комнат, вдоль побеленной стены избы стояла скамейка. На нее падали последние лучи заходящего солнца. Там Матт и нашел Боба. Он сидел, вытянув ноги. С другой стороны, где была холодная кладовая над стенами торчала крыша, служившая для сохранения в кладовой прохлады. Здесь под скатом крыши лежали сложенные блоки торфа и небольшие бревна для очага. Несколько ласточек гнездились над заготовками дров и дерна. Они метались туда-сюда, добывая пищу и вскармливая птенцов. Их призывное «сви-сви» дополняло хриплый крик грачей.

Нога Боба была перебинтовала почти по колено, и он с беспокойством поднимал глаза, когда кто-нибудь из детей приближался к ней. Руки его методично выстругивали дубовые гвозди. Хорошее занятие для мужчины с поврежденной ногой. Деревянные гвозди всегда требовались в хозяйстве и позволяли заработать несколько монет за дюжину. Тут же двухгодовалый малыш играл камешками в пыли, толкая их указательным пальцем и ползая за ними. Он был еще слишком мал, чтобы приносить пользу семье, но Люси, достигшая трех с половиной лет, уже помогала как могла – собирала яйца и лучины для растопки, охраняла горох от птиц. Сейчас она загоняла кур на ночь с помощью хромой собаки. Когда она заметила посетителя, то важно прошлась перед ним, полная чувства собственной значимости.

Боб поднял глаза на Матта и улыбнулся смущенно:

– Вот так, хозяин Матт. Видишь, как я накололся. Боюсь, от меня теперь мало пользы.

– Ну как ты, Боб? – спросил Матт.

– Ничего, хозяин, ничего, – ответил Боб, хотя на его лице зарделся румянец и отразилось беспокойство, а губы побелели от боли.

– Но я не могу ступить на нее, видишь. Это очень неудобно.

Вклад Боба в ведение домашнего хозяйства состоял в уходе за скотиной и живностью: свиньями, гусями и тремя телками, на них держалось благополучие семьи. Он также выполнял тяжелые работы на двух акрах земли – пахал и бороновал. Остальное оставалось за Урсулой. Когда не было для него работы, Боб нанимался поденщиком на близлежащих фермах. Он был краснощекий коренастый двадцатишестилетний мужчина с руками, как деревянные доски и с удивительно темными глазами – наследством «чужеземки», жены Старого Конна.

– Как это случилось? – поинтересовался Матт.

– Я косил траву недалеко от фермы Хай Мур, а резак соскочил. Рана не такая уж страшная, но она гниет, поэтому я не могу ходить.

– Тебе что-нибудь надо?

– Спасибо, хозяин Матт. Я как раз подумал, не пора ли зажечь трубку. Мошкара по вечерам надоедает.

Матт принес трубку и табак, отложил в сторону работу Боба и зажег огонек. Легкое умиротворение постепенно появилось на его озабоченном лице, когда он потягивал трубку.

– Хозяин, слышал новость о нашей Бетти? – Наконец спросил Боб.

Матт отрицательно покачал головой.

– Она должна обвенчаться ровно через две недели. Его зовут – Вил Тернер, хороший парень из окрестностей Экшем Богз. Он конюх и, говорят, хороший.

Матт поздравлял Боба, когда вернулся Дейви после того, как загнал скотину домой. Он выглядел усталым, весь в пыли, но без малейшего недовольства.

– Пойдем со мной, я умоюсь, – предложил Дейви. – Ужин скоро будет готов. Ты остаешься?

Дейви смывал грязь около прохода для скота, сильно плескаясь и брызгаясь, а Матт думал, какие у него сильные и загорелые руки и плечи по сравнению с его собственными. И шея, сильная, похожая на свод арки, уже не была шеей ребенка. Мальчик подумал, что Дейви рос быстрее и обогнал его, и это огорчило Матта.

Небрежно вытеревшись, Дейви рассказал о случае с Бобом.

– Дед не хотел отпускать его одного туда и говорит, что Боб сам во всем виноват, что он неуклюж, как угорь на замерзшем пруду. Еще он говорит, что в каждой работе есть своей порядок, а Боб бросается на нее, как бык. Бедный Боб просто споткнулся о камень, а дед не хочет слушать. У стариков свои понятия.

– Твоим дедом можно гордиться, – сказал Матт. – Он самый старый в этих краях. Ты единственный, кого я знаю, у кого есть дед.

– Если бы этим я не отличался от других, было бы лучше, – неожиданно усмехнулся Дейви. – В любом случае, нога у бедного Боба в самом деле плоха. Урсула не хочет перевязывать ее, говорит, что сама от этого болеет, так что дед этим занимается и постоянно ворчит на Боба. Поэтому я должен пасти скот. Здесь поблизости им нет корма. Я гоняю их по тропинкам целый день.

– Долго ты еще не будешь ходить в школу? Дейви раздраженно мотнул головой.

– Не знаю. Думаю, пока Бобу не станет лучше. Кто-то должен пасти скот. Если бы малыши были постарше, тогда другое дело. Но Люси не уследит сама за тремя коровами и десятком гусей. Я не люблю эту работу, ты знаешь.

– Я бы хотел тебе помочь, – виновато произнес Матт. – Как ты посмотришь, если я буду приходить после школы и объяснять, что мы прошли. Тогда ты не отстанешь.

Дейви смутился.

– Что, сюда? Я бы не смог, Матт, на глазах у семьи. Боб и Бетти вовсе не учились, а Урсула считает глупым посылать меня в школу, когда я мог бы зарабатывать. Было бы неудобно делать уроки у них на виду.

– Но тебе нужно учиться, если хочешь стать управляющим, – озабоченно проговорил Матт.

– Я это знаю, – ответил Дейви, – но Урсула... О, у нее четыре малыша, и пятый на подходе. Ее нельзя винить.

Матту не все было ясно, но он промолчал. Дейви добавил:

– Не бери в голову. Пойдем поужинаем. Там кроличье мясо. Ловил кроликов новым силком, который сам придумал. Я покажу тебе после. Он стал гораздо лучше.

Бетти вернулась домой последней, из-за длинного пути от фермы на краю Экшем Богз, где она работала дояркой. Матт догадался бы, что она доярка и без подсказки по ее распухшим красным руками с треснувшей кожей от доения коров на открытом воздухе в любую погоду круглый год. Ей исполнилось двадцать восемь и она была самой старшей в семье; с темными волосами и глазами своей матери, со строгим красным лицом, похожим на ягоду шиповника. Бетти по натуре была доброй, но она работала так много, что к вечеру у нее уже ни на что не оставалось сил, только поесть, посидеть с полчаса в тишине и свалиться в постель. Она редко говорила, а когда открывала рот, то ее голос звучал так тихо, что нужно было прислушиваться. Другие дети Старого Конна умерли в детстве, кроме сына, родившегося между Бетти и Бобом, который погиб с Мартином у Бойн.

Конн прочитал молитву и все сели за стол. Стояла тишина, пока каждый не утолил первые острые приступы голода. Потом они расслабились. Завязался разговор преимущественно о предстоящем венчании Бетти.

– Вил Тернер – хороший выбор, о котором можно только мечтать. Он твердо стоит на ногах, – начал рассказывать Матту Боб, – Бетти познакомилась с ним прошлым летом на ярмарке, не так ли, Бетт?

Его сестра кивнула, продолжая есть.

– С тех пор они и встречаются. Ему двадцать девять, и он скопил почти тридцать пять фунтов.

Боб взглянул на Матта, на лице которого отражались и удивление, и одобрение. Конн быстро ответил:

– Это хорошо. Наша Бетти скопила тридцать фунтов. Она хорошая партия для него. Она умеет обращаться со скотиной, может прясть, шить, печь, делать сыр и все, что требуется от жены, и она сильная, как бык.

Матт мысленно считал, пока говорил Конн, и вычислил, что Бетти должна откладывать две трети своего годового заработка доярки в течение последних двенадцати лет, чтобы скопить тридцать фунтов. Вил Тернер зарабатывал конюхом больше, но его сбережения тоже впечатляли. Он действительно должен быть стойкий мужчина, раз отказался от выпивки, табака или порока простолюдинов играть в карты.

Конн продолжал:

– Они подобрали избу в Дрингхаусе. Земли там только один акр, но все, что надо – есть. У них будет где пасти скот, а на лучших полях смогут собирать урожай. Они получили право вырезать торф, собирать дрок и хворост, а также лишайник и желуди в лесу. С шестьюдесятью фунтами они обставят избу, купят свиней, цыплят и стельную телку, а может быть еще пару овец. Бетти сможет заняться прядением, а Вил брать упряжь для ремонта. У него, подходящие руки для иглы и дратвы. Этим они смогут платить за аренду. О, у них все будет хорошо. Конн улыбнулся, весьма довольный перспективой. Он мог лишь надеяться, что его малыши, если выживут, добьются такого же благополучия, как старшая дочь.

– Их счастье, что они живут не на Юге, – заметил Старый Конн, отламывая хлеб своими цепкими пальцами. – На юге совсем мало домов. Большие господа снесли их, чтобы вся земля принадлежала им.

– Опять вы о вашем Юге, – вставила Урсула с раздражением, – по вашим рассказам можно подумать, что вы были в Китае. Мы уже наслышались о вашем Юге.

Она со злостью посмотрела на него. Он ответил пристальным взглядом своих маленьких ясных глаз, в которых также затаилась злоба.

– Попридержи язык, женщина. Я дожил до своих лет не для того, чтобы меня кусала гадюка в виде женщины, которой следует вначале понять, а затем уж открывать рот. Когда, я помню...

– О, хватит, отец! Хватит, Урси, – с беспокойством прервал Конн, ибо Старый Конн часто сравнивал Урсулу не в ее пользу с первой женой сына и это вело к разладу в доме, – вспомните, у нас гость.

– Да, и он станет однажды нашим хозяином, – согласился Старый Конн, – и хорошим хозяином к тому же, потому что он слушает слова простых людей более мудрых, чем он. А есть и такие, – ядовито добавил он, – которые, ни на кого не обращая внимания щелкают как ложки в пустых чашках, вместо того чтобы слушать добрый совет.

Урсула набрала воздуху для отпора, но Конн быстро вмешался, опередив ее.

– Я уверен, Бетти обрадуется, если ты придешь на свадьбу, хозяин Матт. Будет много еды и добрый эль и музыка.

– Что ж, спасибо, – ответил Матт с удовольствием в голосе, – я должен спросить дядю Кловиса, и, если он разрешит, я обязательно приду.

Кловис не возражал, чтобы Матт пошел на свадьбу Бетти, и Матт, вооружившись подходящим свадебным подарком, отправился на торжество. В этот день он получил так много радости и удовольствия, как никогда раньше. Бетти выглядела почти прекрасной в свадебном наряде. Она была тронута до слез подарком Матта и от этого стала еще более молчаливой. Вил Тернер был замечательный загорелый парень с веселыми, ясно-голубыми глазами, ниже Бетти ростом, с кривыми ногами от постоянной езды верхом. Он был неграмотным. Его жесткая рука так тепло пожала руку Матта, что тот сразу проникся к Вилу доверием.

Свадебное угощение было обильным. Каждый наелся до боли в животе, а пили так много, что если бы не танцы до изнеможения, все валялись бы мертвецки пьяными. Матт взял с собой фагот отца и завоевал всеобщее одобрение, играя разные веселые мелодии для танцев и все любимые песни, которые гости пели между танцами. Очень поздно его доставил домой немного разочарованный слуга. Матт так устал, что должен был сосредоточить все свои силы, чтобы не упасть с пони. Всю дорогу домой он думал о Бетти и Виле, их новом доме, загадывал, как у них сложится жизнь, надеясь, что они будут здоровы и счастливы и что их дети не умрут рано. Он снова мечтал о своей женитьбе и страстно желал привести домой Мавис Д'Атесон, как Вил привел свою Бетти, «Когда я буду жениться, – думал он, – моя свадьба будет такой же, как их».

Всего через несколько дней после свадьбы Матт узнал, что Боб умер. Он от души веселился на свадьбе, хотя был очень болен. Он не мог танцевать, поэтому сидел в углу, его нога покоилась на табурете, и ее прикрывала корзина, так как даже легкое прикосновение к ней причиняло боль почти до обморока. Матт думал, что его лицо пылало, а взгляд застыл от доброго эля, так как говорил Боб весело, когда Матт проходил мимо. Однако это, должно быть, уже началась лихорадка.

Матт очень горевал, ибо знал Боба с малых лет и любил его как старшего брата. Дейви все это время не ходил в школу, а когда Матт, наконец, смог навестить его, чтобы выразить свои соболезнования, Дейви сообщил, что он в школу не вернется.

– Но почему? – спросил ошеломленный Матт. Дейви многозначительно посмотрел на него и провел его наружу в уединенное место у прохода для скота.

– Все дело в мачехе, – бросил он резко. – Она говорит, что пускать меня в школу это чушь, что мы не можем себе этого позволить. Если мой отец возьмет на себя работу Боба по уходу за скотиной, у него будет меньше времени, чтобы ткать. В любом случае нужно кому-то делать работу Боба. Она по-другому смотрит на вещи. Кто знает, когда это прекратится. Она молода и, может быть, еще лет двадцать будет рожать.

– Но что ты будешь делать? – спросил Матт.

– Я останусь здесь и буду ухаживать за скотиной и выполнять всякую другую работу, пока Люси и Том не вырастут и не станут следить за коровами. Я думаю, это продлится года два. Потом я наймусь на какую-нибудь ферму слугой и буду высылать заработок семье.

Матт обескураженно уставился на него.

– Дейви, ты не можешь! – крикнул он.

Он знал, какого рода служба подразумевалась. Слуга, живущий на ферме у хозяина, который держит, возможно, только одного человека, доярку, да пару подростков, состарится задолго до двадцати пяти лет, так как долгие часы изнурительной работы без передышки и без малейшей возможности для отдыха и восстановления сил, убийственны. А если он еще будет посылать домой заработок, то не сможет что-нибудь накопить как Вил Тернер, для самого себя. Он будет прикован к своей службе на всю жизнь.

– Ты не можешь! – закричал он снова. Дейви посмотрел на него возмущенно.

– Тебе хорошо говорить «не можешь». Я не могу по-другому. У меня нет выбора. Я не благородный молодой хозяин, как ты – с состоянием, слугами и прекрасным домом.

– Но у тебя замечательный ум, – не унимался Матт, игнорируя враждебность в голосе Дейви. – Ты не должен тратить его зря.

– У меня нет никакого выбора. Кстати, какая мне польза от ума? Чтобы пасти коров и пахать, или выкапывать репу, или сгребать в стога сено совсем не нужно уметь читать и писать. Образование бесполезно для таких, как я.

– Но, Дейви...

Теперь его друг повернулся к нему в раздражении.

– О, перестань твердить «но, Дейви»! Тебе-то что в любом случае, хозяин? Почему тебя это заботит, потрачу ли я мозги зря или нет?

– Я твой друг, Дейви, – ответил Матт, больно задетый последними словами Дейви.

Дейви посмотрел на него холодным и изучающим взглядом.

– Не может быть дружбы между такими, как я и такими, как ты. Дружба для детей. Что ж, можешь оставаться ребенком, но я должен расти. Я тебе не друг. Я сын человека, арендующего твою землю. Я должен тебе кланяться и стучать головой об пол до тех пор, пока мы оба живы. А через пару лет ты прикажешь меня высечь за оскорбление, если я буду говорить с тобой таким образом. Придет время, ты вырастешь, хозяин Матт, и найдешь друзей из своего круга.

Матт уставился на него с непониманием и страданием. Впервые Дейви назвал его «хозяин». Они ходили вместе в школу, сидели за одной партой, делали одинаковые уроки, вместе играли, ловили силками кроликов, плавали, бегали, перевязывали друг другу разбитые коленки, делили обед с пятилетнего возраста. Никогда за все это время Дейви даже не намекнул, что между ними существует разница. Матт не знал, что ответить, и, помолчав, он повернулся и как слепой побрел домой. Мальчик постепенно ускорял шаг, а затем, часто спотыкаясь, побежал.

Дейви следил, как уходил Матт. Горький комок застрял у него в горле. Слезы выступили на глазах, как он ни сдерживался, и стали медленно сползать по щекам. Он вытер их сердито кулаком. Сейчас не было времени для нежностей. Но он все также смотрел на уходящую, едва заметную темноволосую фигуру своего друга, его настоящего друга, пока та не скрылась из виду за линией колючих кустарников. Затем Дейви вздохнул и пошел в дом.