"Привычка умирать" - читать интересную книгу автора (Симонова Мария, Кравцов Дмитрий)

Глава 4

— Сто чертей им в печенки! Каждому! Что будем делать, Миха? — Директор текстильного комбината Геннадий Иванович Языков грузно опустился в собственное кресло и мрачно уставился на своего консультанта по науке профессора Михаила Шербана, лихорадочно меряющего шагами его кабинет. А еще говорят, что профессора — народ меланхоличный, ничем их не проймешь. Вопрос был задан чисто риторически, директор и не ждал на него ответа, прекрасно понимая, что выход из сложившейся безнадежной ситуации предстоит искать только самому

— Это ужасно, Геннадий! Мы пропали! Они нас убьют!..

Шербан паниковал и метался, хватаясь за голову, и причины тому были достаточно веские: рабочие многоуровневого комбината, испокон века беспрекословно тянувшие свою лямку, внезапно сошли с ума, причем одновременно, всем своим многотысячным коллективом’. А чем же иначе объяснить тот факт, что сегодня они, вместо того, чтобы погрузиться в радостный повседневный труд, сбились в огромную агрессивную кучу, осадили административный корпус и, судя по доносящимся снизу безумным выкрикам, жаждут пробиться в святая святых — к личному порталу своего директора? Но это бы еще полбеды — да-да, представьте себе, только половина! Весь ужас ситуации состоял в том, что этот самый портал, находившийся здесь же, по правую руку от Геннадия Ивановича, был заблокирован! Ему просто-напросто перекрыли допуск! Это потрясающее открытие директор сделал в тот момент, когда попытался бежать отсюда вместе с профессором, не в добрый час явившимся сегодня на предприятие с какими-то новаторскими задумками по усовершенствованию какого-то фуфлона. Надо сказать, что поначалу желающих удрать этим путем было гораздо больше, но узнав, что эвакуация порталом невозможна, служащие моментально куда-то пропали, словно бы испарившись и решив таким образом для себя проблему бегства. В кабинете остались только директор с профессором, которым больше деваться было попросту некуда.

— Первый этаж захватили, — сообщил Языков, поглядев на свой распределительный пульт. Сами они сидели на третьем. Охрана в здании была только автоматической, не подкрепленной огневой мощью, о чем Геннадий Иванович сейчас горько сожалел. Но кто же мог предвидеть подобный взбрык со стороны всегда безропотной рабочей скотинки!

— С-скоты! — произнес со вкусом директор и, не глядя, протянул руку к бару. Рука сама легла на нужное горлышко и привычным движением выудила из бара бутылку коньяка.

— Здесь все сумасшедшие! — уставясь на него, с тихим ужасом произнес профессор. — Нам конец! — простонал он, чуть не плача.

— Не суетись!

В секундном сомнении поглядев на профессора (налить ему, что ли? Нет, пожалуй, не стоит), Геннадий Иванович спокойно налил и опрокинул в рот стопку, затем проронил:

— Так! — и поднялся из кресла.

Профессор замер, в его прозрачно-голубых глазах, обращенных на Языкова, блеснул безумный луч надежды.

— Где там у меня были образцы? — пробормотал директор, подходя к стенному шкафу.

Оттуда он вынул несколько сложенных отрезов материи, выбрал что-то синее в желтый цветочек и на глазах удивленного Шербана с треском рванул, отрывая кусок, затем второй.

— Держи, — сунув материю в дрожащие руки, директор накинул свой лоскут на голову и стал завязывать наподобие косынки. — Жить хочешь? — спросил он оторопевшего профессора. — Тогда делай, как я.

Жить Шербан хотел, поэтому немедленно, хоть и неумело повиновался. Следующие два отреза пошли на изготовление длинных, до пят юбок. Перевязав свою на поясе брючным ремнем, Николай Иванович помог в этом деле ученому мужу, чья “юбка” мешковато перекосилась на сторону — директор бесцеремонно подтянул ее и оправил. Дело осталось за драпировкой бюстов, что было более проблематичным, но в боковом шкафчике в приемной нашлись два коротких серых халата и к ним — швабра с ведром: этакие анахронизмы, необходимые в любом учреждении, даже при наличии чистящих систем.

Вручив научному работнику ведро, Языков поправил ему съехавшую набок косынку, отступил на шаг, придирчиво осмотрел испуганно таращащуюся на него худощавую барышню в летах, к счастью, чисто выбритую, и резюмировал:

— Годится. Молодец, что побрился, — взбодрил директор похвалой деморализованного партнера.

Сам он, словно копье, примерил в руке швабру. Потом приоткрыл дверь, осторожно высунув голову, оглядел пустой коридор и обернулся к профессору:

— Ну, пошли!..

Стандартное помещение, стандартная планировка. Стандартные, согласно боевому уставу, мероприятия. Да только с кем воевать-то? Кучка местных полицейских, возомнивших себя боевиками, да разный сброд — рабочие местного обогатительного комбината. Тьфу, вояки! И чего им не жилось в своем Куполе, теперь ведь помирать всерьез придется. Андрей сплюнул, опять глянул на криво висевшие там и сям плакаты: “Долой президента — Кощея!”, “Бессмертие — народу!”, “Даешь Орск — свободную экономическую зону!”

— Армен!

— Я, командир…

— Убери иллюминацию. Тошнит от этой дряни.

— Есть! — Сержант Мунтян, недолго думая, сдернул с плеча огнемет и длинной струей прошелся по стенам — треск лопающихся неоновых трубок, гудение пламени. Одобрительный ропот бойцов.

Один из бронефлаеров повел “Интенсом”, и разводы копоти перечеркнула филигранная роспись сержанта Крымова, выполненная из спаренного лучевика. Андрей покрутил головой — стандартная акция, ребятам скучно, каждый развлекается, как может.

— Алешин, — послышался недовольный голос капитана, — почему шум?

Андрей подхватил шлем, ловко нахлобучил, ответил:

— Иллюминацию убрали. Больно глаз режет.

На дисплее капитан Вихров, жилистый брюнет, склонился над схематичным Куполом, где красным и желтым пульсировали линии жизнеобеспечения. Там же, на КП, размещенном в кассовом зале портала, находились координаторы из Управления Внутреннего Контроля.

Сейчас капитан смотрел в глаза Андрею:

— Скучно, лейтенант?

— Есть немного. Как там у вас, портал еще не штурмуют?

— Кишка тонка, — скупо усмехнулся капитан. — У них здесь средневековье — сплошная огнестрельщина, гранатки эти дурацкие. Из второго взвода доложили, на них какой-то доисторический танк выкатили. Сожгли, конечно… Ладно, Алешин, не расслабляйся. Небось без шлемов рассекаете. Смотри, снайперу и мелкашки хватит, чтобы черепок прострелить. Ты подтяни ребят. Отбой.

Первая стычка была молниеносной и столь же успешной — обнаглевшие кашалоты из местной полиции не могли серьезно противостоять волкодавам Внутренних Войск и в беспорядке отступили, оставив в портальном зале пару десятков трупов. Рота ОМОНа под командованием капитана Вихрова выполнила первую часть боевой задачи — захватила портал и прилегающую территорию, обеспечив возможность переброски на Орск-П22 основных полицейских сил. Началась зачистка Купола.

Когда отделение Алешина ворвалось на этот уровень, бункер резервной силовой установки оказался покинутым — техники разбежались, а мятежники то ли не успели взорвать, то ли забыли о нём в суматохе. Омоновцы рассредоточились, отсекли лишние входы, заблокировали технические люки по всему залу. Бойцы и сами отлично знали, кому и что делать. Бронефлаера расположились по обеим сторонам входа в бункер, их спаренные лучевики “Интенс” с угрозой и немым предупреждением были направлены в разные стороны. Выставили охранение у главного входа, наблюдатель поднялся на решетчатую площадку под потолком среди ажурных ферм и переплетения трубопроводов. Все, больше делать было нечего. Старшина Мунтян, самый опытный в отделении — пятый контракт, — подзаряжал своего “Паука”, пополнял боезапас. Остальные рассредоточились, покуривали. Слышались смешки.

Капитан прав: ничто так не расхолаживает, как бездействие. И еще самонадеянность. Местные барачники, шантрапа, конечно, но их здесь тысяч тридцать будет. Не вырезать же всех под корень! Даже если просто выдавить мятежников из-под Купола, это конец — ядовитая атмосфера убьет их через два часа…

Андрей покинул пункт управления силовой установкой. Вышел в зал, задрал голову — потолок был высоко над головой, почти неразличимый в сплетении коммуникаций. Как там наблюдатель? Свесил ноги, покуривает, лучевик небрежно держит на коленях. Но сканер не снял, водит головой из стороны в сторону. Бдит. Это хорошо…

А вот остальных нужно занять.

— Всем, кроме дежурной смены, собраться у входа в энергоблок, — сказал Андрей в коммуникатор.

Бойцы неспешно подтягивались, последним вразвалочку подошел старшина. Андрей оглядел всех по очереди:

— Шлемы надеть, оружие привести в бэгэ. И бдительность… — Слова выходили казенно, но других все равно не было. На лицах бойцов явственно читалось презрение к местной гопоте. — …чтоб на уровне была. Тебя, Кирдяев, это особенно касается. Возможно наличие снайперов.

— А что сразу Кирдяев? — вскинул белобрысые брови крепыш ефрейтор. Остальные заухмы-лялись.

Ну как им скажешь, что на позиции второй роты мятежники выкатили танк, идиоты. Они бы еще на слонах приехали. Смех один!

Чтобы сменить тему, Андрей повернулся к приданному инженеру:

— Что установка?

— Готова на сто процентов, господин лейтенант, — бодро отрапортовал инженер. — Вот только…

Что — “только” — никто узнать не успел. Грянула автоматная очередь, и тишина рухнула, как распоротый мешок моркови: из-под потолка по крутой дуге вниз полетели дымовые шашки, зал стал заполняться дымом с удивительной быстротой.

Андрей вскинул голову и увидел, как с площадки летит вниз черная фигурка — наблюдатель. Почему не цепляется?! Ранен? Убит? Комбез должен сработать автоматически! Ага — тонкие тросики выстрелили в стороны, один обвился вокруг потолочной балки, другой прилип к стене энергоблока. Раз, и фигурка закачалась, аккуратно поползла вниз. Значит, ранен.

По шлему забарабанили пули — это еще откуда?! Андрей нырнул, перекатился за штабель пластиковых коробок. Тактический дисплей в шлеме красными силуэтами указывал цели. Одна, три, и еще… Мятежники атаковали отделение сверху, видимо, проникли в зал по коммуникациям. Прокол! Прошляпил, лейтенант!

Он открыл огонь на поражение. Двое упали, остальные скрылись среди потолочных ферм. С грохотом обрушился кусок перекрытия — бронефлаера гвоздили своими “Интенсами”. Если ребята не рассчитают мощность, может обвалиться потолок.

— Три—один, три—два, сбавьте мощность. И так справимся, на малой… — Андрей хотел было приказать вовсе прекратить огонь, но тактический дисплей замигал переливами серого, сигналя о входящем вызове.

Андрей недоуменно смотрел на него, когда жгуче-острая дрожь пронзила голову, и вместо схемы боя перед ним распахнулся черный коридор, в конце которого бился и пульсировал нестерпимый свет.

Миры Союза лихорадило уже по полной программе: искра, вспыхнувшая на Орске, переметнулась на другие бараки, полыхнувшие бунтом, подобно складу боеприпасов. Одну за другой приходилось выключать из портальной сети планеты, присоединившиеся к восстанию горняков; останавливались важнейшие отрасли промышленности и сельского хозяйства. К счастью, мятежники оказывались запертыми на своих планетах: с того первого их неожиданного прорыва власти стали по этой части бдительны. Поэтому никто на люксах не произносил слов “восстание” или тем паче “революция”; даже самые смелые журналисты ограничивались термином “народные волнения”, в крайнем случае — “бунт”.

“Но если такое положение затянется хотя бы на месяц, мирам класса “люкс” впервые грозит ощутить недостаток продовольствия. И это еще самое малое, что им грозит…” — устало думал Гор, лишь спустя двое суток нашедший наконец время для того, чтобы заняться систематизацией материалов по У68.

В информатории Управления данных оказалось до смешного мало. Эта странная база, как выяснилось из документов, — колоссальная лаборатория Комитета Охраны Здоровья, давно покинутая больными и совсем недавно — администрацией. Больничные корпуса и научный городок оказались пустыми; архивы, компьютеры и техника вывезены либо уничтожены. Местный узел портальной сети блокирован по всем правилам, оставлен аварийный охраняемый вход. Охрана при проникновении группы Каменского покончила самоубийством. В том самом секторе, где побывал Край, функционировала только сторожевая система.

Комитет Охраны Здоровья, или КОЗ, был второй научной организацией после ГЦПД, в последние времена сдавшей позиции и ушедшей в тень. Как ГЦПД жирел на бессмертии, так КОЗ сосал основную долю финансирования на мутагенных эпидемиях. Гор с удивлением узнал, что совсем недавно проблема аспида была не просто серьезной, а прямо-таки устрашающей: оказывается, весь Восточный Евросоюз находился под угрозой, а развитая портальная сеть способствовала распространению вируса. Эти данные держались в секрете, во избежание всеобщей паники. Сотни тысяч заболевших были изолированы на У68, потом волна стала спадать.

Было неясно — куда из санатория подевались больные? Вылечились? Но аспид, насколько известно, неизлечим. Перемерли? Но аспид, по имеющимся данным, протекает годами, за что и был прозван проказой тридцать первого века. Между тем ни в лечебных корпусах, ни в их окрестностях не было обнаружено ни одного больного, ни даже их останков. Каменский опросил местных парий, считавших санаторий чем-то вроде святилища, но немногого добился: “Сгинь, еретик! Прочь, бесовское отродье!” — и все.

Как аспид может быть связан с бессмертием?.. Пока видна одна очевидная параллель — там мутация и здесь тоже.

Вопросы, вопросы… Гор устало потянулся, потер лицо ладонями и отхлебнул остывший кофе, разглядывая свою схему. ГЦПД на ней уравновешивался теперь этим КОЗом, сошедшим со сцены. Вполне возможен отвлекающий или обезоруживающий маневр — подсунуть расформированную госструктуру.

“Попробуем кое-что прояснить”.

По внутренней сети он связался с Гельфером, который тем временем разбирался в материалах па мантре.

— Саша, ну как там у тебя?

— Сигнал чрезвычайной сложности, Александр Васильевич! Вернее — комбинация сигналов. И мы пока не в состоянии их воспроизвести — необходим специальный прибор. Механизм защиты, к сожалению, тоже абсолютно неясен.

— Ладно, оставь для отчета, — перебил Гор, уяснив главное — с мантрой намечаются проблемы. То есть и эта “подачка” на практике оказалась липовой, неспособной в ближайшее время помочь. — А пока отвлекись-ка на минуту: тебе ведь знакома аббревиатура КОЗ?

Гельфер наморщился:

— Что-то припоминаю… Пару лет назад… Могу поднять базу. А что, есть связь с мантрой?

— Возможно. В наших оперативных разработках этот КОЗ нигде не фигурирует. Копни-ка поглубже на предмет получения КОЗом инфинитайзеров, исследования по теме долгожительства. И раздобудь мне имена сотрудников, способных дать информацию. Желательно — высшего ранга и со всеми реквизитами.

Узнать многого он не рассчитывал, но чтобы столь крупная организация, действовавшая в государственном масштабе, не оставила абсолютно никаких следов? “Вот это было бы невероятным!” — думал Гор. И Гельфер вскоре подтвердил его уверенность.

— По бессмертию ничего, в поле нашего зрения не попадали. Они работали по мутагенным вирусам, по аспиду. Теперь по людям — есть точная информация по двоим, уволившимся в прошлом году из Комитета.

— Не слишком обнадеживающе, — проворчал Гор. Увольнявшимся из таких организаций, как правило, изрядно чистили память.

— Зато ранг подходящий: профессор Михаил Шербан и доцент Рейма Каук. Ну как, устроит?

— Кидай данные, — Гор поморщился при взгляде на свою теперешнюю наручную систему: часы и записная книжка, ничего более. Он ходатайствовал о снятии коминсов и с бойцов спецподразделений, к нему не прислушались, и в результате — гибель омоновцев на Орске.

— А что у тебя насчет Орска? — спросил он Гельфера. — Думаешь, там сработала мантра? — Гор выжидательно глядел на серое лицо явно невы-сыпающегося аналитика.

— Нет никаких сомнений, Александр Васильевич. Даже если аналитики Администрации не подтверждают — это она. Смотрите: на Орске минимум полиции и оружия, отсталый третьеразрядный барак, а мы теряем там целую роту. Никакого оружия массового поражения на Орске не было, рота Вихрова планомерно развертывала операцию, и вдруг обрывается всякая связь… Да так резко, что никто из омоновцев не успел доложить причины. Мгновенно! Чудес не бывает, Александр Васильевич, — это возможно только с применением мантры, массированным и отлично скоординированным по времени. Вывод…

— Можешь не продолжать. Вывод прост, как стреляная гильза, — кто-то знал план операции, коды внутренней связи бойцов роты Вихрова, имел доступ в их сеть. В любом случае это признак того, что осуществляется заговор. Против Президента, против Союза. В нашей системе наличие “крота” маловероятно — регулярные проверки… — Гор постарался вовремя остановить мысль, но Гельфер слишком опытный аналитик и наверняка уловил идею — свободна от контроля лояльности только их бригада! — Ладно, Саша, работай. А потом дай мне предположительный расклад, кто может быть засланцем. И будь предельно осторожен. Носителей основных секретов только четверо. И генерал. Если выбьют всех… Сам понимаешь.

— Слушаюсь, господин советник, — подчеркнуто официально произнес Гельфер и отключился, ничем не показав понимания хода мыслей начальника.

Гор проглядел данные: доцент оказалась довольно молодой — двадцати восьми лет, а, судя по фотографии — и симпатичной женщиной. Даже, пожалуй, красивой. Проживала она в Питере-В7, и имелась возможность взять ее без промедления. С профессором дело обстояло сложнее: он удалился на родину, в Иркутск-П11. Город на данный момент принадлежал к числу заблокированных, то есть находился в состоянии антиправительственного бунта. И хотя опера-то имели возможность туда попасть, Гор не спешил рисковать людьми и решил пока сделать ставку на доцента. Он вызвал к себе Крапиву и изложил ему задание.

— Ее надо взять срочно. Дело чрезвычайной важности. Доставишь сразу в подвал, будем раскручивать на детекторах. Понял задачу?

— Так точно!

Крапива удалился, полный решимости доказать, что такого рода операции не представляют для него проблем и что он способен на большее. А Гор стал думать, что из материала, почерпнутого на У68, следует открывать генералу Лосеву, а о чем лучше будет до времени умолчать. Доклад, в любом случае, предстоял не радужный.

Но оказалось, что генерал, как это ни странно, пребывает в хорошем расположении духа. “В конце концов, что я знаю о его личной жизни — может, у него сегодня день рождения?” — подумал Гор и не преминул воспользоваться случаем, чтобы сделать попытку подобраться к ГЦПД:

— Мне не хватает информации по делу об утечке. Ее практически нет, сплошные пробелы. Хотелось бы снять допрос с Семена, да и Зашитый наверняка уже восстановился. Дело не закрыто, и в нем появились дополнительные вопросы.

— Василич, забудь! Ты прекрасно справился, утечка предотвращена. Готовь дырочку для ордена. Дело можно закрыть, поверь мне — это сейчас уже неактуально.

Что-то тут было не так. Не мог Лосев спокойно отменять приказ Президента. То, что его пытались подставить, очернив самым наглым образом, говорило в пользу генерала, но…

— Господин Вечный Президент не отменял своего приказа, — напомнил Гор.

— Ну так отменит после отпуска.

“Какой, к черту, отпуск, когда в Союзе такая заваруха, что он вот-вот лопнет по всем швам, как гнилая рубаха!”

— Сейчас не до этой самой утечки.

— Но…

— Никаких “но”!!! Примите к сведению, советник. — Лосев пристально взглянул на Гора и вновь стал неофициален. — Ты смотрел последнюю сводку по люксам?

— Нет.

— Ну так посмотри. На многих планетах прошли бурные выступления против господина Вечного Президента.

Гор понял, что посеянное журналистами семя дает бурные всходы. Как будто мало было восстания бараков! И если мантра — часть плана по свержению Президента Белобородько, то ее обязательно применят еще не раз. Обязательно.

— Ты прочитал доклад по мантре? — в свою очередь, спросил Гор.

— Да, это занимательно. Хочешь честно, Василич?

— Ну давай.

— Я в нее не верю. КОЗ давно уже приказал долго жить, и твой рейд это лишний раз подтвердил. А эту ложную информацию нам просто подбросили, с какой целью — это уже твоя задача выяснить. Мои аналитики дали заключение — такой способ убийства в принципе нереализуем. Что там говорит твой Гельфер, требует серьезной проверки? Поэкспериментировать было бы, конечно, интересно, но сейчас нет времени заниматься всякой ерундой. Джинн вырвался из бутылки. Вместе с тоником… Шучу. Да, кстати, — я признаю эффективность твоей акции с журналюгами. Размах! И прикрытие красивое — новое оружие, виртуальная мантра. Но проведена-то акция поздновато. Поздно! Раньше надо было затыкать им рты. Союз трясет мятежами. Короче, я сам тебя вызову, когда Президент будет готов выслушать твой доклад.

Оставалось только неопределенно хмыкнуть — генерал считает, что это он сам перещелкал всех более-менее осведомленных журналистов? И не верит в мантру. Что ж, может быть, и искренне.

С Президентом вот ничего не ясно, кроме одного: достучаться до него больше не удастся.

— А ты не боишься, что в этот самый момент тебя жахнет мантрой, в которую ты не веришь? — спросил Гор.

— Нет, не боюсь. Ты же не боишься, Василич. Или ты забыл — кто мы?

Нет, Гор этого не забыл. Тем более ему хотелось прощупать Центр по Проблемам Долгожительства, тоже, кстати, опороченный КОЗом — уличенный им в преступных связях с пришельцами. Ничего, в принципе, удивительного — ГЦПД был конкурирующей организацией, выпершей КОЗ со сцены. Но тут они перегнули палку. Надо ж было додуматься — приплести к этому делу чуждо-злобную расу! Да, перестарались ребята, и все же Гора давно ела мысль, что с ГЦПД и впрямь далеко не все чисто. Он должен был найти способ подобраться туда и, пока не поздно, любыми путями выяснить истину.

Красота — редкий дар, вручаемый природой далеко не каждой женщине. Пытливый аналитический ум — дар не менее, а может быть, и более редкий. А уж их сочетание…..

Рейма Каук была не только красива.

Не застав ее по адресу, хотя время в Питере-В7 приближалось к девяти вечера, Крапива с сопровождающим обошли близлежащие кафе (по инициативе Крапивы) и рестораны (для полной уверенности). И удача — единственная переменная, способная возвести к совершенству жесткие формулы оперативной работы или обратить их в хлам, на сей раз им улыбнулась: в самом роскошном из этих заведений он еще из холла узнал по фотографии женщину, скучавшую в одиночестве за столиком. Окрыленный успехом, Крапива для начала все же не преминул отметить про себя ее красоту, лишь частично переданную снимком. Что и заставило опытного оперативника непростительно расслабиться: весь его не слишком богатый опыт общения с женщинами однозначно говорил о том, что красота не подразумевает наличие ума. Как-то незаметно из его сознания выпал тот факт, что, являясь в прошлом доцентом секретной научной организации, эта восхитительная стройная женщина в соблазнительном платье, струящемся с полуобнаженных плеч, с волной волос цвета меди должна быть еще и нестандартно умна.

Поняв, что ей решительно негде спрятать оружие, лежавшая на столе сумочка больше напоминала кошелек, Крапива открыто пошел к ее столику. Помощник следовал за ним шаг в шаг, держась чуть позади: оба они сейчас были в штатском, что вряд ли могло скрыть их принадлежность к спецслужбам (они же не были шпиками), однако на данный момент в намерения Крапивы и не входило это скрывать: остановившись перед женщиной, спокойно, с легким прищуром наблюдавшей за их приближением, он для проформы спросил:

— Рейма Каук?

Та с улыбкой покачала головой:

— Вы ошиблись.

Она обладала потрясающей выдержкой. Либо… Крапива даже на миг усомнился — в самом ли деле это та самая? А может быть, просто похожая?.. Он показал ей свое удостоверение. Потом достал кубик полевого анализатора и вежливо, но достаточно жестко сказал:

— Будьте добры пройти генотест.

Изгиб соболиных бровей (только сейчас Крапива понял, что это выражение — не поэтические бредни) продемонстрировал искреннее удивление.

— Позвольте-ка, — она чуть подалась вперед, как бы желая получше рассмотреть документ. При этом ее ридикюль, неловко сдвинутый локтем, упал на пол.

— Ну что ж, — сказала она, пожав плечами, — пожалуйста, — и наклонилась, чтобы его поднять.

В это самое мгновение в зале погас свет. И почти одновременно со стороны стойки бара сверкнул малиновый импульс, прожегший стул, на котором она только что сидела.

Не успев сообразить, что стреляли не по нему, Крапива уже находился в падении. Перекатившись и выхватив парализатор, он увидел еще одну вспышку — от столиков, расположенных дальше к выходу: это был ответный выстрел, повлекший за собой чье-то грузное падение, сопровождавшееся обвальным звоном разбитого стекла. Только теперь темноту прорезал истошный женский визг, и разом началась суматоха — прочие посетители, поначалу застывшие в недоумении, внезапно очнулись и предались панике: большинство устремилось к выходу, роняя во мраке мебель, натыкаясь на все подряд и в страхе — друг на друга. Нелегко было Крапиве с помощником в такой ситуации захватить нужную персону, наверняка не мечущуюся бестолково в общем безумии и, уж конечно, не являвшуюся теми, кто попадался им под руки и кидался под ноги, преграждая (скорее всего безо всякого злого умысла) путь к двери.

Проклиная, и отнюдь не про себя, этих оголтелых недотеп, Крапива прорывался на выход, еще не догадываясь, что ему следует благодарить судьбу за чье-то таинственное вмешательство, имевшее целью отправить госпожу Каук на тот свет.

Нагнувшись за сумочкой, Рейма другой рукой извлекла из-под чулка что-то вроде карандаша или ручки — будь здесь Ричард Край, он моментально определил бы назначение этого предмета, поскольку сам не расставался с таким же: лазерный карандаш, являвшийся очень удобной и компактной формой оружия, был изъят ею с теплого местечка отнюдь не для раздачи автографов, а чтобы, ни много ни мало, располовинить Крапиву с напарником. Но как раз в тот самый миг, когда она его достала, в зале погас свет. Нашаривая сумочку, Рейма покинула стул, в следующее же мгновение изуродованный выстрелом. Она устремилась вперед, слыша, как опера, обладавшие завидной реакцией, разом упали на пол. Тем временем она бесшумно скользила меж столиков, точно кошка, улавливая в темноте очертания предметов и людей. Смутная тень метнулась от стойки ей наперерез, Рейма вскинула руку с карандашом и выстрелила — небезуспешно: кто-то рухнул, затем в помещении поднялся неимоверный шум.

Но Рейма уже вырвалась на свободу и кинулась со всех ног вдоль по навесному тротуару, держась ближе к краю и размахивая рукой, в надежде поймать флаер. Машины пролетали и уносились вдаль неуловимым рыбьим косяком, пренебрегая ее отчаянной жестикуляцией. Зато к остановке впереди причалила гибкая мурена пассажирского экспресс-аэробуса. Рейма едва успела в него запрыгнуть — молодой мужчина, вошедший чуть раньше, галантно придержал для нее дверь.

Аэробус тронулся, Рейма упала в откидное кресло, тяжело дыша и словно бы не замечая, что ее невольный спаситель устроился рядом. Она оглянулась — стремительно уносящийся вдаль тротуар был пуст: погоня запуталась в тенетах гурманпита, и оставалось надеяться, что “охотничьи псы” не возьмут ее след.

Аэробус уносил ее не только от преследователей, но и от дома — роскошного пент-хауза под крышей одного из зеркальных небоскребов, преломляющих позади акварель неба. Все равно о том, чтобы туда возвращаться, не могло быть и речи: она понимала, что стала объектом охоты по крайней мере двух могущественных организаций, способных раскинуть сети на всех ее родственников и знакомых и усыпать капканами пути через порталы.

Что делать? Перебиваться по третьесортным гостиницам, где с сомнительных постояльцев, вечно пьяных или, пуще того, обколотых, не требуют документов? Ненадежно, опасно, а еще омерзительно и приемлемо только в самом крайнем случае. Она бы предпочла более щадящий вариант — “уйти в народ”: то есть, познакомившись “случайным образом” с небедным, желательно холостым мужчиной, устроиться с комфортом жить у него либо на квартире, снятой по его документам. Уж с чем-чем, а с доведением мужчин до состояния готовности сделать для нее, что угодно, у Реймы чаще всего не возникало проблем.

В некотором раздумье она покосилась на соседа — хорошо и со вкусом одетый, он не производил впечатления человека, чьим единственным транспортом был аэробус. Молод, недурен собой, явно романтичен и склонен к авантюрам: от нее не укрылось, что и он не перестает с неподдельным интересом на нее коситься. Впрочем, уж если она попадала в общественный транспорт, на нее, как правило, косились представители мужского пола всех возрастов.

Отвернувшись к окну, Рейма убрала в сумочку безобидный с виду карандаш. При этом она совершенно случайно задела молодого человека локтем.

— Ах, простите!

— Ничего-ничего, мне даже приятно, — с готовностью откликнулся он. — А вы, прошу прощения, далеко едете?

Она неопределенно пожала плечами. Жест получился грустным и немного растерянным, отчасти передающим ее теперешнее настроение, — впрочем, как и задумывалось.

— Вы от кого-то бежали?.. Извините, не хочу быть навязчивым, но мне показалось… Может быть, вам нужна помощь?..

Она словно бы в сомнении покусала губу, готовясь изобразить из себя жертву беспринципных подонков, попутно намекнув о высокопоставленных родственниках, когда он чуть приподнял руку — как будто намереваясь поправить свою прическу, и в тот же миг раскаленная игла вонзилась ей в мозг.

Молодой человек очень спокойно поправил волосы — но не себе, а ей, — затем поднялся и прошел на выход, оставив красивую соседку словно бы прикорнувшей у окна. Вряд ли кто-то из других пассажиров решился бы ее потревожить, тем более убрать непослушную каштановую прядь, загораживающую ее висок, украшенный обугленной дырочкой.

Провалив задание, названное советником чрезвычайно важным, Крапива не решился являться с, плохими новостями в кабинет к начальству, а сделал доклад по внутреннему визиофону. Самое неприятное, что раненому субъекту при общей сумятице тоже удалось уйти. Пока они с напарником-прорывались к выходу, а потом метались по тротуару в напрасных поисках свидетелей, видевших, куда подевалась женщина, тело злоумышленника бесследно исчезло. Допрос служащих ничего не дал, но на всякий случай Крапива отправил на сканирование бармена, двух официантов и охранника, отвечавшего в тот вечер за вход в служебные помещения. Дом Каук и адреса знакомых взяты под контроль, дано сообщение в портальную сеть — скорее всего, ей не удастся долго скрываться…

— Ваш помощник должен был не переться за вами в зал, а оставаться в дверях, — не удержавшись, с раздражением указал Гор на ошибку, простительную новичку, но не опытному оперативнику.

— Виноват, — глухим загробным голосом отозвался Крапива. — Женщина была одна, и я подумал…

— Меня не интересует, что вы думали. Подробности подошьете к отчету, — сухо перебил Гор и отключился, не склонный выслушивать дальнейшие оправдания.

Итак, Каук пытались убрать. Случившееся со всей очевидностью указывало на то, что противник получает информацию из горячих рук. То есть “крот” окопался где-то в непосредственной близости. Это было ясно и раньше, но теперь круг сужался. И, конечно, главными подозреваемыми становились лица, осведомленные о его намерении взять Рейму Каук. То есть служащие аналитического отдела и в первую очередь Гельфер. Снова все указывало на него, практически напрямую. Именно это и заставляло считать, что его усиленно подставляют, прикрывая таким образом истинного шпиона.

Предстояло без промедления действовать: оставался еще иркутский профессор, которого требовалось взять во что бы то ни стало.

Сразу выяснилось, что все иркутские порталы захвачены бунтовщиками. Но это как раз не слишком огорчило Гора: пусть его опергруппе туда не попасть, но и противнику до профессора пока не добраться. Зато там находятся бойцы спецназа, им-то и надо поручить взять профессора.

Гор незамедлительно так и поступил: с командиром тамошней группы сержантом Иваном Яншиным советник говорил лично, для чего пришлось воспользоваться коминсом.

— Прошу прощения, господин советник, но ваше задание на данный момент невыполнимо, — чуть виновато, однако твердо произнес Яншин. — Купол захвачен, нам пришлось отступать… В общем, мы сейчас находимся наверху.

— Где?.. — не понял Гор. — Объясните яснее!

— Прямо на нем, на его крыше. С нами здешний мэр и еще двое, помельче. Бойцов у меня осталось только трое, а повстанцев тысячи, все лазейки перекрыли и рвутся к нам наверх.

— А флаер поддержки?

— В него какая-то сволочь залепила полный заряд. Погодите-ка, вы сказали — профессор? У нас тут имеется какой-то профессор… — В коминсе на некоторое время воцарился шорох.

Памятуя о подлеце-засланце, Гор в любую секунду ожидал удара мантрой; хоть для него это было бы не фатально, но опасности подвергался Яншин. Под угрозой было получение ценного свидетеля. Да и умирать лишний раз — очень малоприятное занятие. Но вот наконец раздался голос Яншина:

— Профессор-биофизик Михаил Шербан. Это он вам нужен?

— Он.

Гора словно вознесло на бурлящей пенистой волне, сделавшей его как будто вдвое легче — ощущение, даруемое лишь лучшей и капризнейшей в мире из женщин — госпожой удачей, взглянувшей вдруг с улыбкой тебе в лицо. Впервые среди беспросветности последних недель она, кажется, по-настоящему ему улыбнулась!

— Значит, так, сержант: настройтесь на полицейскую волну. Если у полиции остались флаера, пусть высылают вам на подмогу. И вот еще что, сержант: потом до конца операции приказываю вам и всей вашей группе отключить коминсы. С профессора тоже снять немедленно.

— Но, господин советник…

— Никаких “но”. Приборы не включать ни при каких обстоятельствах.

— Мы же окончательно останемся без связи! — сержант на том конце был явно озадачен. Гор не имел права открывать ему секретную информацию, но вот намекнуть…

— На крайний случай выберите того, кого вам не жалко. Вы меня поняли? Все, отбой.

Гор и сам тотчас отключил коминс и шумно с облегчением вздохнул: удалось сделать важный звонок. И это теперь почитается за счастье. Черт его знает, что за времена наступают. Смутные, гибельные времена для державы, когда фурункул зреющей катастрофы готов прорваться и затопить дурным гноем тысячи обитаемых миров. И центр набухающей язвы находится где-то совсем рядом с Гором. Вопрос — удастся ли его прижечь?..

Если изменник — Лосев, то вряд ли. Или все-таки Гельфер?..

Гор хотел вызвать Гельфера к себе, но оказалось, что тот уехал час назад. По словам дежурного аналитика, шеф отдела отправился домой отсыпаться.

— Придется его разбудить.

Гор в глубине души сочувствовал вконец измотанному Гельферу, отягощенному еще и подозрением в измене. Но если он действительно шпион… Время догадок кончилось, Гор собирался объяснить это Гельферу и отправить его на сканирование. Хорошо было бы отсканировать заодно и Лосева, да жаль, полномочий не хватало копаться в голове у второго, почитай, лица в государстве. “К тому же обессмерченный мозг непрозрачен”, — напомнил себе Гор и заключил:

— Звоните ему немедленно и передайте срочный вызов.

Он с головой погрузился в подборку материалов для Края, но примерно через полчаса был отвлечен звонком:

— Разрешите доложить, Александр Васильевич… Гельфер убит!..

— Что-о?.. — Гор вскочил, хотя, если это не было какой-то чудовищной ошибкой, то бежать куда-либо было уже поздно. — Подробности, быстро!

Оказалось, Гельфера нашли в собственной машине на Ялте-А5, возле самого его дома: выстрел из лучевика вскипятил мозги, которые Гор собирался в ближайшие же часы подвергнуть сканированию. Теперь они не подлежали даже скренированию — то есть снятию информации с отмирающего мозга убитого.

— Личность установлена точно?

— Первоначальный анализ подтвердил с точностью до восьмидесяти процентов. Вы же знаете, эти полевые системы дают лишь приближенный результат…

— Проверить еще раз, самым тщательным образом!

Советник опустился в кресло, лихорадочно размышляя. Если Гельфер был шпионом, то его убийство оправдано: он подошел к самому краю, оказался на грани провала и стал не нужен хозяевам, даже опасен. С другой стороны, если Гельфера подставляли, тоже подходящее время его убрать: серьезная проверка выявила бы непричастность аналитика, внимание могло переключиться на истинного “крота”. Теперь предатель мертв, стало быть, все шито-крыто, искать больше некого.

Гор не забыл историю с первым инфинитайзером, когда Гельфер выдал его самого с потрохами Наследнику — конечно, он был тогда кодирован, кроме того, промывание мозгов должно было стереть этот эпизод из памяти аналитика. И все же советник помнил, кто заложил его тогда как бессмертного и как ронина, и всегда держал эту зарубочку в памяти.

Он вновь извлек листок с нарисованной схемой, повертел в руках. Все сводится к уравнению: структур две, подозреваемых четверо — живы. Лосев, Крапива, Каменский. Гельфер мертв.

— Спаси меня, родной, спаси! Озолочу! На золоте есть-пить будешь!

Главный опекаемый — профессор Шербан и его спутник смирно сидели в укрытии за надстройкой, а морда мэра Ознобышева маячила в считаных сантиметрах от лица сержанта, булькала, хрипела, исходила слюной. Смотреть на нее было уже невыносимо, и Иван старался глядеть мимо. Но там, за жиденькой оградкой, словно открывалась пропасть — летное поле междугородного аэропорта и примыкающие к нему корпуса гостиничного комплекса. Там бесновалась толпа, кипя кровавой пеной, захлебываясь воем. Эту картину можно было наблюдать повсеместно уже трое суток, но сейчас, под аккомпанемент “мэрского” воя…

— Спаси… Спаси, сволочь!!! — заголосил с новой силой Ознобыш.

И тут внутри Ивана сломался какой-то стопор: с некоторым даже облегчением он взял опекаемого ладонью за лицо, сжал, с отвращением чувствуя, как по горсти разливается что-то тепленькое. Отвел голову мэра подальше от себя:

— Слушай сюда, ты, мешок с дерьмом, — с расстановкой проговорил Иван. — Сейчас ты заткнешься, сядешь в сторонке и дашь мне спокойно подумать, как уберечь твою вонючую задницу. Понял? Если понял — хлюпни носиком.

Он разжал пальцы, не глядя, что там к ним прилипло, вытер руку о лацкан недавно еще роскошного пиджака мэра. Все у Ознобышева было “мэрским”, даже пиджачок из натурального шелка. Отвернулся. Трое бойцов глядели на него — не с удивлением, нет — безнадежно. Иван до сих пор держался перед подчиненными бодрым орлом, но, как ни прикидывал, шансов уцелеть не видел. А уж уберечь ценного профессора и этого проворовавшегося черта, Ознобыша, тем более. Без связи, без запасных батарей, без транспорта. И все же мозг продолжал перебирать и отвергать варианты в поисках путей к спасению.

С крыши купола деваться было некуда — портал прямо под ногами, ан не достанешь. Не крышу же ломать, она крепкая. Да и портал все равно блокирован. С полицией связаться не удалось: позолоченный “Репитир” секретаря до сих пор шуршал на “тревожной” волне. И тихо переговаривались Шербан с Языковым:

— Жаль, я коньяк не захватил, видно, перенервничал. Сейчас бы в самый раз.

— Это вы-то перенервничали?

— А что, скажешь, не из-за чего было?

— Да вашей выдержке только позавидовать! Как вы их распихивали своей шваброй! А тот тип, что меня ущипнул и наступил на юбку, до сих пор, наверное, заикается, как вы на него взвизгнули!

Этих двоих, бежавших к порталу, задрав юбки, — причем один на бегу панически размахивал шваброй, а другой надрывно гремел ведром — приняли поначалу за свихнувшихся уборщиц, пошедших на штурм своими силами и со своими привычными орудиями труда. Благо что ребята не стали палить — оторопели все как один.

— Ну, одергивать-то хамов я умею, — с достоинством согласился Языков, хотя в горле у него немного дребезжало. — Вот только голосочек… М-да… пришлось перестроить.

Иван обернулся на странный звук, что-то вроде икоты. В уголке двух вентиляционных труб всхлипывал Ознобыш. Должность мэра он принял по наследству — где уж тут ожидать железной воли и самообладания в пиковой ситуации. Сломался царек.

Иван сплюнул и перегнулся через перила — там проходил карниз; пройдя по нему несколько метров, можно было бы попробовать спрыгнуть на лесенку, которой пользовались мойщики крыш и иная обслуга. Там же огромными неоновыми буквами громоздилась надпись: “Долой Вечного Президента. Надоел!” Плакат предоставлял как бы дополнительную площадку. Лестница должна привести к люку, ведущему внутрь купола. Высоковато, но возможно… Только не с подопечными же, мать их в печенку!

Возглас бойца заставил обернуться. Из ворот Купола вылетел полицейский флаер и по замысловатой спирали поднимался вверх. Вой толпы взмыл следом до запредельно тонких обертонов и схлынул, не дотянув. Над людским столпотворением вспухли крошечные одуванчики порохового дыма — кто-то из фермеров пытался попасть в машину из охотничьих ружей. Хорошо, что немногие мятежники обладали оружием, способным завалить прочную машину.

Флаер поднялся высоко, солдаты и подопечные разом задрали головы, с надеждой наблюдая за его маневрами, махали руками. Ознобыш что-то самозабвенно орал и подпрыгивал. Наконец флаер завис над ними метрах в пятнадцати и, медленно покачивась, начал снижение.

— В сторону! — приказал Иван, отшвыривая мэра подальше от места приземления.

— На золоте!!! — заорал Ознобышев, и вдруг неожиданно запищал его коминс.

Мэр взвизгнул, дернул рукой, словно пытаясь стряхнуть насекомое. Опомнился — хлюпая кровавыми соплями, стал нажимать кнопки, но никак не мог набрать нужную комбинацию.

Иван машинально окинул крышу глазами: ближайшие пятьдесят метров вроде бы не таили угрозы. Бойцы не сводили глаз с машины — бдительность упала в предвкушении скорой эвакуации. Флаер дернулся как бы в конвульсии, рывком опустился еще ниже, теперь он висел на высоте около пяти метров. Четыре. Три…

В это время в куполе со скрежетом распахнулся потаенный люк, оттуда выбрались несколько повстанцев. Иван выхватил табельную “беретту”, прицелился.

— Внимание! — крикнул он. — К оружию!

Как только один из бунтовщиков скинул с плеча охотничий карабин, Иван твердо нажал на спуск. Зеленоватый разряд с шипением ушел к цели. Бах! Бах! Почти безрезультатно: повстанцы укрылись за надстройкой и открыли ответный огонь. Залп картечи с визгом отрекошетил от борта флаера, один из охранников вскрикнул, схватившись за голову. Другой сбил мэра с ног, навалился сверху, стараясь по инструкции закрыть его своим телом Иван срезал стрелявшего, высунувшегося из-за башенки с уродливыми наростами антенн.

Флаер больше не опускался — завис, словно в раздумье. Странно.

В любом случае эвакуироваться пока было нельзя; Иван выпустил несколько зарядов в сторону врага, не давая высовываться, и с криком: “Прикрой!” — бросился вперед, стараясь не перекрывать линию огня бойцам. Его порыв поддержали в два ствола. Иван мчатся от укрытия к укрытию, ругаясь сквозь зубы, но вот наконец башенка с антеннами показалась своим боком, и за ней бунтари как на ладони. Чистый тир!

Иван положил всех шестерых одной очередью, полностью разрядив батарею лучевика, и бросился к люку — запереть. Подбежал, заглянул в проем: там уже топотали десятки ног. Останься у него хоть парочка гранат… Он пошарил глазами, но ничего подходящего, чтобы заклинить люк, не нашлось. Вот разве что охотничий карабин… Хлипковат. Но времени не было — пришлось использовать карабин.

Успел.

В дверь с той стороны заколотили прикладами, а Иван побежал назад, гадая — почему же не опускается флаер? Двое подопечных были целы и осторожно, словно суслики, высовывали головы из-за укрытия. Бойцы выглядели сконфуженно, раненый уже перевязан.

— Сержант, тут это… — перевязанный, блестя здоровым глазом, кивнул на Ознобышева.

Мэр лежал, неловко подогнув под себя ноги, измазанное лицо было повернуто к безоблачному небу. На теле не видно никаких повреждений. Иван быстро нагнулся, приложил пальцы к шее — ничего. Готов. Здесь уже ничем не поможешь. Из-под манжета мэра посыпался бурый порошок — все, что осталось от коминса.

— Что флаер?

Все задрали головы. Машина висела так низко, что до нее можно было дотянуться рукой, но признаков жизни не подавала. Лишь тихо гудел компрессор.

— Подсадите-ка меня!

С трудом цепляясь за еле заметные неровности корпуса, сержант вскарабкался на крышу флаера, постучал рукоятью лучевика. Тишина. “Ну, что ж, не пускаете, тогда мы сами…” Он примерился и прострелил замок. Сработала пружина, дверь пошла вверх, открывая салон. Иван спрыгнул внутрь, огляделся быстро — тело человека, безжизненно съехавшее в кресле, больше никого.

Флаер был незнакомой модели, но аварийный трап оказался на месте, и вскоре двое подопечных уже были в салоне. Мертвого водителя Иван отодвинул в сторону.

— Давайте мэра!

Бойцы засуетились над тяжелой тушей.

Иван осваивался с управлением, поглядывая со все возрастающей тревогой на копошение повстанцев. Они выбили люк, как он и ожидал, и теперь прилаживали на треногу какую-то трубу, типа коммуникационного сектора, но скорее всего, конечно, — оружие. Отстреливаться было нечем, и, как только автопилот понятливо мигнул индикацией, Иван выжал стартер. Флаер рванул вперед и вверх, устремившаяся было за ним вдогон полоса багрового дыма беспомощно отстала, а потом и вовсе обессиленно ушла к земле. Прямо на кишащую толпой площадь.

Иван перевел дух и задал маршрут на Владивосток. Иркутск-П11 остался далеко позади.

— Что там с водителем? — спросил он.

— Не знаю, внешних повреждений нет, — отозвался один из бойцов.

— Как и на Ознобышеве, — пробормотал сквозь зубы Иван, вспоминая распоряжение советника Гора насчет коминсов.

“Кого не жалко, значит?.. Выходит, что остальные подразделения, не знающие о таких сюрпризах, как смерть от коминса, им не жалко?” Он понимал, что наверху ведется своя игра, о которой солдату неведомо: бойцу следует умирать, не задавая вопросов. Но одно дело — умереть в бою, а вот пасть жертвой собственного наручного браслета — это извини-подвинься! Здесь даже кодировки преданности и верности присяге дают сбой, потому что это уже попахивает низведением армии до статуса убойной скотины, умерщвляемой электротоком.

“Шалите, господа политики! Раньше сами сдохнете!” — подумал Иван, как гадюку, снимая с руки свой коминс. И покосился на Ознобышева, безмолвно подтвердившего всем своим окочурившимся видом его правоту.

Лицо Алекса, задержавшегося сегодня на десять минут против назначенного срока, было серым, точно его знаменитый железобетон стал наконец просвечивать сквозь кожу. Первым делом он шарахнул по мне известием об убийстве Гельфера.

— Знаешь, Алекс, — медленно сказал я. — А ведь по всему выходит, что этот твой Гельфер и был шпиком.

— Почему ты так считаешь?

Гор, словно на допросе, пригвоздил меня испытующим взглядом. Ей-богу, до мозгового ступора могут довести бывшего преступника эти его инспекторские штучки.

— А Крапива? — спросил он.

— Да, — сказал я, — Гельфер рекомендовал на эту роль Крапиву. Ясно, что при любой проверке подозрение падает на нового человека. Непрофессионально это. На него как раз легче стрелки перекинуть, отвлечь внимание, что Гельфер и пытался сделать.

— Но Саша сам доложил мне о вероятности внедрения агента.

— А то бы ты без него не допер. Он же прекрасный аналитик, плохого бы ты не стал держать при себе столько лет. Он тебя отлично изучил. Тут логика второго порядка — ты знаешь, что я знаю, и тогда я действую наоборот. Так он отводил от себя подозрения.

— Не учи дедушку кашлять, — сурово сказал Гор. — Гельфер знал, что я не верю никому, проверять стану всех. Он должен был учитывать логику третьего порядка: ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь…

— …что я знаю. И так далее. Все учесть невозможно. В такой сложной игре обязательно остаются несостыковочки. Вот и у Гельфера…

— Да?.. — советник даже чуть подался вперед — весь внимание.

— Он сказал, что мантра очень сложна для воспроизведения, и тут я с ним согласен. Но он ни словом не обмолвился о том, что от этого сигнала не так уж трудно поставить защиту. Я, как ты понимаешь, тоже внимательно изучил материалы и нашел решение: необходимо поставить прерыватель для определенных диапазонов; зная их параметры, это ничего не стоит сделать. Осталось немного поработать, и мы с тобой снова будем с коминсами.

Алекса явно порадовало мое сообщение, потом он задумчиво сдвинул брови:

— Гельфер только начал разбираться с “мантрой”. Слишком много всего навалилось — возможно, что он просто не успел…

— Ладно, я вижу, тебя не убедишь. А Крапиву ты на вшивость проверил? — поинтересовался я.

— Проверю, — кивнул Гор, — тем более что он упустил важную свидетельницу. Хотя Крапива не имел допуска к информации по КОЗу.

Я задрал брови — надеюсь, это вышло скорее вопросительно, чем насмешливо:

— КОЗ — это что — конечный результат мутации? Почему коз? Неужели нам грозит… — Я поднес руку к голове. Рога там, естественно, не росли. Пока. Я надеюсь.

Гор шевельнул углом рта, что походило на мрачную усмешку. Одновременно он достал из кармана маленький диск и вставил его в компьютер:

— Не обольщайся. Козы могут оказаться пределом мечтаний по сравнению с этим самым конечным результатом. Боюсь, что мы о нем достоверно узнаем, только когда мутанты появятся на улицах наших городов. КОЗ хозяйничал на той самой У68, теперь там все заброшено — тебя напоследок поморочили и окончательно смылись. Но я тут копнул этот КОЗ и кое-какие прогнозы дам уже сейчас, как только ты ознакомишься с новой информацией.

Мы вместе приступили к ее просмотру — Алекс неплохо поработал, он комментировал и коротко отвечал на возникающие у меня по ходу дела вопросы.

— Теперь внимание, — предупредил он после отчета по делу Реймы Каук. — Дальнейшее имеет непосредственное отношение к твоей задаче,

В левом углу экрана появилась фотография господина средних лет, седого, но выглядевшего молодцевато. Рядом возникли строчки информации. Алекс не стал ждать, пока я прочту:

— Это профессор Михаил Шербан, ушедший из КОЗа год назад, незадолго до Каук. Его вытащили из зоны мятежа просто чудом. Память ему, конечно, при увольнении почистили, но мозг ученого человека — штука сложная, его не обкарнаешь под нуль, как новобранца. Сам он говорит, что ничего не помнит, но сканирование дало некоторые результаты. К сожалению, ничего по руководству Комитета и о его деятельности, зато есть кое-что из той области, в которой работал Шербан.

Профессор Шербан искал способ излечения аспида, для чего забирался в самые что ни на есть глубокие дебри молекулярных структур. Сами структуры, извлеченные из закоулков профессорской памяти, не замедлили появиться на экране. Благодаря Жен я уже немного поднаторел в этой музыке и сразу заметил изменения, привнесенные в здоровый человеческий геном, тем паче что все добавки и замены были отмечены яркими цветами: для каждой новой функции — свой цвет.

То есть аспид — вовсе не болезнь. Он тоже является мутацией, причем, в отличие от бессмертия — заразной! И мутагенный вирус способен передаваться не только половым, но и воздушно-капельным путем. Существа, получавшиеся в результате — безобразные, с человеческой точки зрения, обладали, оказывается, удвоенной силой, повышенной реакцией, острым зрением и невосприимчивостью к радиации, они способны жить под водой, да что там — существовать какое-то время даже в безвоздушном пространстве! Мало того, мутация наделяла их замечательной памятью, логическим и абстрактным мышлением, способностью к решению сложнейших задач, а на закуску — хладнокровием и жестокостью, какие и не снились нормальным людям.

— Это к вопросу о том, что примерно угрожает и нам, — сказал Алекс. — Так вот, когда все это стало известно, У68 строжайше засекретили. Примерно тогда Шербан оттуда уволился. И знаешь почему? — Он указал глазами на экран.

Экран заполонили курганы искромсанных, изуродованных тел — к счастью, не человеческих, хотя многие из них еще напоминали людей.

— Они что, перебили всех аспидов? — полуутвердительно спросил я. Что ж, вполне закономерный итог — истребление конкурирующей расы, более одаренной и приспособленной, пусть производной от людей, но запросто способной их покорить. Вернее, не покорить и даже не завоевать — просто поглотить. Практически сожрать.

— Шербан был в этом уверен, — ответил Гор. — Тысячи аспидов, населявших санаторий, куда-то исчезали, им на смену привозились новые “заболевшие”. Потом сгинули и эти. Он пришел к выводу, что их уничтожают.

— Но он же видел это собственными глазами! Разве нет? — я кивнул на экран.

— Это только фантом — картина, рожденная его воображением.

— Почему ты так считаешь? — Я разглядывал “картинку” в деталях — детали были вполне реалистичны.

— Есть разница: именно конкретная детализация, как это ни странно, отличает воображаемые картины от реально виденных. К тому же на У68 не было обнаружено никаких останков.

— Планета большая, невозможно ее всю обыскать…

— Кто же станет отвозить куда-то партиями агрессивных мутантов, чтобы их прикончить, когда вокруг пустующая земля? Твое предположение имеет право на жизнь, но сейчас дело не в этом. Смотри сюда. — На экране появилась схема, составленная самим Гором. — Мы имеем две секретные научные организации и два вида мутации, причем оба вида созданы в лабораторных условиях. Никаких там чуждых рас. С какой, по-твоему, целью они были выпушены в мир?..

— Чтобы навести панику, — дал я первый же очевидный ответ.

— Правильно, — Алекс по-учительски кивнул, — панику, способную пошатнуть государственные основы. А может, и смести их. Ведь у них есть еще мантра, а это, будь уверен, бомба не меньшей силы. Знаешь, каков один их самых верных способов захватить власть? Найти способ ввергнуть государство в хаос. А когда мир будет раздавлен и низведен до грани отчаяния, дать вдруг решение основной проблемы. А потом принять жесткие меры к восстановлению порядка, установив диктат.

— Считаешь, — сказал я, — что роль такой проблемы должна сыграть мутация? А поскольку их два вида…

— Можно было бы предположить, что аспид — это первая неудавшаяся попытка. Но у нас налицо тайная многоходовая борьба, где даже нам с тобой отведена какая-то роль…

— Интересно бы знать, какая, — проворчал я, разглядывая схему. Малоприятно было ощутить себя чьей-то игральной картой, пусть даже и козырной.

Алекс вздохнул, признавая:

— Пока что мы барахтаемся, как мухи в паутине. Чтобы разобраться в ее хитросплетении, попросту не хватает данных. С этим, кстати, связано твое задание — если я прав, то оно должно будет многое прояснить.

— Так-так, выкладывай! — я устроился поудобнее и обратился в слух.

— В первую очередь нас интересует группа, запустившая мутаген “бессмертие”. Эти шельмы законспирированы очень тщательно: инфинитайзеры разбрасываются бессистемно, сведений об их источнике нет, и главное — этих людей вольно или невольно прикрывает ГЦПД. А вот с аспидом получается интересная картина. Я принес тебе область его распространения на пике — он был достаточно разветвлен, и все же… — Гор включил блок галлопроектора — я редко им пользовался, привыкнув к обычному монитору, зато он был просто незаменим для рассмотрения объемных схем.

Словно гроздь салюта, вспыхнула и застыла между нами рассыпающая искры огненная спираль — наша Галактика. У меня защемило в груди: помимо восторга и непреходящего удивления, ее объемный вид всегда пробуждал во мне ощущение тревоги, даже страха: средоточие миллиардов звезд, разделенных гигантскими расстояниями, представало драгоценным шедевром, хрупким, как одуванчик у кромки воды, и таким же беззащитным перед порывом ветра или ударом волны… Совсем иного, неведомого нам ветра и иной, непостижимой для смертных волны…

Я заметил, что и Гор молчит, как если бы мы с ним оказались на миг перед престолом в храме.

Один звездный рукав был захвачен прозрачной розовой медузой, раскинувшей во все стороны толстые отростки. Их обегал серебристый конус курсора, похожий на сверхскоростной космический кораблик.

— Зона эпидемии аспида, — пояснил Гор, — с прилагаемым перечнем планет и временем их заражения. Твоя задача — вычислить точку, откуда эта дрянь могла распространяться. Улавливаешь мысль?

— Полагаешь, — медленно произнес я, — там и должна быть настоящая база?..

Алекс сдержанно улыбнулся. Потрясающую все-таки голову я заполучил себе в напарники!

Разглядывая неравномерно раскорячившуюся “медузу”, мы сошлись на мысли, что задачка с поисками ее ядра предстоит непростая. Но перспектива определенно просматривалась.

В кабинет вошла Жен, неся на подносике кофе. Я бы сейчас не отказался от рюмочки коньяка, думаю, что и Алекс тоже, но все же словами не выразить, насколько приятны были такие вот редкие знаки внимания со стороны любимой женщины, вечно занятой проблемами, весьма далекими от домашнего хозяйства.

Подойдя к нам, она на некоторое время замерла, даже дышать перестала, глядя на парящее между нами лохматое звездное колесо.

— Есть потрясающие новости, Жен. А уж по твоей части такое, что тебе лучше бы сесть.

После краткого ознакомления с новым материалом она, вздохнув, достала из нагрудного кармашка домашний пульт:

— Ладно уж… — и набрала нехитрую комбинацию. Со стороны бара донеслось жужжание: оттуда медленно поднялся и полетел к нам еще один поднос, увенчанный небольшим графинчиком и тремя рюмками — словно летающее блюдце с пришельцами. Ну, с этими-то пришельцами мы быстро нашли пути к дружественному контакту.

— Госпожа Александер…

Я слушал и не переставал удивляться, как Гор деликатно обращается с Жен. Не иначе, у них в Академии был специальный курс придворного этикета.

— Нам необходим некий экспресс-метод, чтобы определять обессмерченных дистанционно. На худой конец, при минимальном контакте. Это возможно?

Жен отвечала со всей великосветской чопорностью; ей-богу, без смеха на них смотреть было трудно. Союзнички. Хотя я понимал, что этим они оба пытаются сгладить взаимную неловкость бывших врагов, которые вот-вот станут друзьями.

— Господин советник, мои модели наномутации еще очень несовершенны. Мне по-прежнему не хватает данных.

— Как и всем нам, — развел руками Гор. Тут я рискнул вклиниться в их светский диалог:

— Это просто, Алекс. Дистанционно, говоришь? — я выложил на стол лучевик. — Какая дистанция тебя интересует? Страйк, например, работает до километра.

— Гм-гм… В этом что-то есть, — сказал он, пряча усмешку. — Если не возражаешь, назовем это “методом Края”. С его помощью мы мигом выявим всех обессмерченных. С вероятностью сто процентов.

— Вот именно. Берешься пробить санкцию господина Президента?

— Постойте, постойте! — Жен вскочила, мигом позабыв о важности. — Вы что, серьезно?..

Гор устало вздохнул:

— Конечно, нет, госпожа Александер. Дик шутит, у всех нас нервы на пределе. Это способ разрядки.

— Да?..

Жен недоверчиво взглянула на меня: она не слишком обольщалась по поводу моей любви к людям.

— Да, Жен. Шутим мы, — я убрал лучевик, думая о том, что вообще-то мой метод имеет право на жизнь, если, допустим, повреждение, наносимое испытуемому, будет минимально.

— Ну а как ваши модели согласуются с новыми данными по аспиду? И со старыми сведениями о граллах?

Все-таки Алекс оставался хитрой полицейской лисой: он же сам назвал эту информацию дезой.

— Полностью согласуются, — к моему удивлению ответила Жен. — Аспид как мутагенное заболевание отлично вписывается в общую картину, похоже как раз на дополнительный кирпичик. В моей нынешней модели мутанты делятся на две группы. Я присвоила им индексы: мутанты X — это, условно говоря, будущие граллы, мутанты Y — их пища.

— А мы? — хором спросили оба ее слушателя. Меж лопаток пробежал холодок.

— Мы — Z, неизвестный либо пока не определившийся вид мутации. Прошедший только первый сеанс обессмерчивания.

Мы с Алексом шумно выдохнули.

— Так вот, — продолжала она, — выводы пока делать рано, но, судя по тому, что я сейчас увидела, аспид тоже вполне может быть продуктом инфинитайзера.

Гор чуть склонил голову, как бы соглашаясь.

— Но вернемся к граллам, — сказала Жен. — Наиболее вероятно, что каждый сеанс обессмерчивания вносит в клетки организма новую наномоле-кулу. И знаете, что выдает моя модель?

— Что? — опять напрягшись, в один голос спросили мы.

— Что рано или поздно они образуют сложную структуру, которая будет прообразом иной ДНК. При увеличении числа сеансов в клетках организма сформируется нечеловеческий геном. Или некий его аналог из этих самых молекул.

Мы с Алексом переглянулись.

— А все-таки, — сказал я, — как ты относишься к реальному существованию граллов? Если материал по мантре верен и насчет мутации все сходится…

Он скептически хмыкнул:

— Я, знаешь ли, реалист. В разные времена перевороты осуществлялись разными способами. Наше время породило новый вид преступников, рвущихся к власти: они делают ставку на науку и последовательны в этом. Все эти бредни об иной расе в качестве прикрытия могли возникнуть только в ученых мозгах. — Он обернулся к Жен: — Извините, но я не вижу, чем это может помочь нам в создании детектора.

— Если бы у нас был инфинитайзер… — мечтательно сказал я. Лезть в него я, естественно, больше не собирался. Но с его помощью и на основе его технологии мы во многом могли бы разобраться. — Может быть, ты в силах достать неучтенный аппарат? — спросил я Алекса.

Вновь я толкал советника на то, что он твердолобо считал госизменой. Раньше он только натянуто ухмылялся на мои подкаты, теперь же задумчиво нахмурился.

Интересно, это уже можно считать прогрессом?..

— Я думал об этом, — сказал он, искренне меня порадовав: созревает брат-ронин! Гор проницательно глянул на меня исподлобья: — Обещать ничего не буду. Но, может быть…

Крапива шел по левой стороне Старого проспекта, стараясь не привлекать к себе внимания. Он был в штатском, хотя один рукав куртки оттопыривался мощным лучевиком “Глэн-Эллен”, а другой — парализатором “Скат”. Под рубашку он поддел силовой жилет. Массивный перстень на безымянном пальце мог усилить удар килограммов на восемьдесят.

Слежки вроде бы не было.

Если бы его, воровато оглядывающегося, жмущегося к домам мятежного города, увидел советник Гор, наверняка у него возник бы ряд самых черных подозрений: никаких специальных заданий, связанных с Ростовом-И18, Крапиве не давалось, по идее, в данный момент он должен был разбираться с донесениями агентов, а не лезть собственной персоной в бунтующий лагерь. Но Гора, к счастью, поблизости не было.

Ростов погряз в хаосе и анархии: все витрины были выбиты, на тротуарах разбросаны обрывки упаковок — мародеры порезвились всласть; довольно часто попадались кучки возбужденных людей, продолжавших шнырять по разоренным магазинам. Их никто не останавливал: милиция и военный контингент держали порталы. На установление порядка и одновременное подавление мятежей просто не хватало сил.

Союз разваливался на глазах.

Опер дошел до нужного дома, еще раз проверился и открыл дверь.

Зал бильярдной напоминал центр урагана — тихо и уютно, когда на улице царствует хаос, сметая саму память о власти. Посетителей было совсем мало, они жиденько рассредоточились по бару. Вокруг зеленого стола неторопливо прохаживались два громилы, еще трое наблюдали за игрой. Легкое гудение электрокия, вкусные щелчки шаров, редкие возгласы при удачном ударе и чуть слышное шипение оседающей в кружках пены… Обычный звуковой фон.

Крапива пошарил глазами и почти сразу увидел двух человек, мирно беседующих за угловым столиком. Пройти туда можно было только между двух огромных бильярдных столов.

Улучив момент, когда проход стал свободен, он двинулся вперед, но опоздал: один из игроков склонился над зеленым сукном; за поясом у него торчала рукоять “беретты” с серебряными накладками. Оглянувшись назад, Крапива увидел его партнера, приближавшегося с заряженным кием, опасно выставив его острие.

— Эй, ты! Ты кто такой? Чего надо? Вали отсюда!

— Так свалить или все-таки сказать — кто я?

— Э, придурок, я сейчас жмакну кнопочку, и мало не покажется!

Похоже, что слово у захолустного бодибилдера изрядно опережало мысль, зато шло ноздря в ноздрю с делом: без долгих разговоров дебилдер нажал кнопку на кие.

Малиновый разряд ударил опера в плечо, но сработала обратная связь жилета — вскрик дебилдера, гримаса боли, оплавленный кий катится по затертому ковролину.

Бугай еще тряс обожженной рукой, когда Крапива с разворота удачным хуком свалил на пол его зазевавшегося партнера. Усиленный перстнем кулак сработал, как кувалда. На освободившееся в проходе место подоспел еще один гамадрил с кием наперевес. Уходя от рубящего удара, опер перекатом забросил свое тело на зеленое сукно. Кий только хряснул о край стола.

В руках оказались лучевик и “Скат”, крест-накрест нацеленные в зал:

— Стоять всем! Паралич влеплю!

Пользуясь тем, что они застыли, Крапива поступил по примеру дебилдера — то есть, не дожидаясь эксцессов, моментально выполнил угрозу: прокрутившись на столе, влепил всей компании по заряду. Пять парализованных туш огласили бильярдную грохотом своего почти одновременного падения.

Двое глядели на него из своего угла. Лысый, как коленка, усач в роскошном черном пиджаке неохотно дал знак Крапиве подойти. Другой — не с такими роскошными усами, но с курчавой шевелюрой в виде компенсации — в шоке пялился на происходящее.

Крапива спрыгнул с бильярда, взял стул и уселся к ним.

— Слушай, Холодец, если каждый раз я буду калечить твоих олухов, кому от этого станет лучше, как думаешь? И где ты только набираешь это отребье… Это кто? — Кивнул он на кудрявого. — Почему не знаю?

— Э, ты многого не знаешь, — поморщился усатый. — Зачем тебе все знать? Умным станешь — помрешь быстро.

— Авось не помру. Ты же не собираешься, вот и мне подбанчишь. Обессмертимся! — Крапива наблюдал за реакцией собеседника. Чтобы тот соображал быстрее, он достал парализатор и пальнул в его кучерявого соседа. Ничего, не смертельно, зато показательно. Кудрявчик застыл, раскрыв рот, словно бы услышал что-то сверхудивительное.

Крапива положил “Скат” на стол, вытряхнул сигарету из пачки прямо в рот и щелкнул по основанию перстня — оранжевый огонек возник из завитка узора. Опер выдохнул клуб дыма:

— Ну?

Холодец дернул себя за ус, воровато оглянулся:

— Э… Какое такое бессмертие? О чем ты? Нам работать надо — на всей линии Ростова, видишь, что творится. Самая работа сейчас…

— Ты мне не крути, храповик отшибу! Работа у него!

— Эта, в поте лица… на хлеб себе… — Холодец отер лицо широкой ладонью. Сверкнули перстни. — Начальник, ты бы полегче.

— Прикрой пасть! Ты себе уже на пожизненное наработал. Но можешь соскочить. Если сдашь мне продавца бессмертия. Ну! Есть ведь адресок. Считаю до двух…

— Ладно, ладно, начальник. Есть. Не успел цинкануть, здесь такая косьба пошла, только успевай отгребать. Сейчас все будет… — Холодец отвернул белоснежный манжет с волосатого запястья и принялся набирать команды на золотом коми нее. — Где же это у меня? Сейчас, э! Давай, тебе сброшу. Но это не адрес, только наводка. Ты уж дальше сам, давай… Соединяйся, давай.

— Нет. — Крапива полез в карман, достал блокнот и световое перо. — Вот. Пиши здесь.

Холодец взглянул на перо, как если бы Крапива вытащил из кармана ползучего гада.

— Писать?.. Ты что, начальник?..

— Ладно, диктуй, я сам запишу.

Великая вещь иметь свою, независимую агентуру!

Крапиве нужен был объект в зоне мятежа: там водичка мутная, там и рыбку поймать легче. Ну, соскочила у него девчонка, никто ж не застрахован от проколов. Но ведь с этим позорным пятном ему ни одного стоящего дела теперь не доверят! А вот когда он накроет владельца инфинитайзера, да хорошо бы с клиентом… А если бы еще самому узнать, откуда взялся прибор и где их штампуют… Это не только орден на грудь и уважение начальства. Там такие перспективы светят!.. Трудновато, конечно, без оперативной поддержки, без силового прикрытия. Ну да каждый опер Администрации — сам себе боевая единица, аналитический центр и эксперт-криминалист. Снаряжение позволяет.

Искомый объект находился на окраине Ростова-17К, столицы благополучного сельхозбарака. Раньше благополучного. Его тоже не обошла мятежная волна, но здесь внутренние войска кое-как контролировали ситуацию; хотя кругом можно было увидеть битые стекла, кучи мусора и поваленные столбы, но в городе пока держалось хрупкое равновесие.

Со всем соблюдением мер предосторожности опер занял позицию в развалинах развлекательного центра, откуда отлично просматривался единственный вход в двухэтажный особнячок, беспечно окруженный лишь ухоженным газоном. Возле дверей гаража чернела воронка и трава носила явные признаки огнеметного залпа, однако сам домишко почти не пострадал. И охраной он обделен не был: вокруг с грозным видом прохаживалась парочка наймитов с оружием, отбивавшие у мародеров охоту повторить штурм. Соседние особняки выглядели более побитыми, хотя некоторые тоже охранялись. Весь фешенебельный райончик замер и ощетинился.

В нос лез свежий запах гари, разбавленный чуть заметной мерзкой сладостью. Крапива старался этого не замечать, он запустил “глазки” — с таким расчетом, чтобы держать под наблюдением заднюю стену особнячка и соседние дома тоже. Всего миниатюрных камер с гравипоплавками у него было шесть, а ноутбук, пристроенный рядом, сводил и обрабатывал информацию.

Пакет с белковыми бургерами, маленький контейнер со встроенным охлаждением и пятилитровой емкостью питьевой воды, автономный санблок. Крапива был готов сидеть в засаде двое суток безвылазно, и его даже не смущал тот факт, что советник Гор не поставлен в известность о намеченной акции. Оправдаться отсутствием связи вполне реально.

Гор прекрасно понимал, чего от него хочет Край: всего-навсего полноценного сотрудничества. И ведь прав, бродяга-ронин: в нынешней ситуации, только сломав все старые установки и поменяв приоритеты, можно рассчитывать на удачу. А с другой стороны, сама государственная система дала трещину, надломилась, и что же тут поделаешь, если теперь именно ради ее блага требуется нарушить присягу?..

Словом, советник по делам Администрации Президента составил план и предложил его бывшему киллеру. После тщательного обсуждения закоренелый преступник Край сразу же принялся за дело, а новоявленный преступник Гор направился к себе в Управление.

Спустя двое суток пришел ответ на ходатайство о доступе в ГЦПД, запущенный официальным путем — через канцелярию Президента. Отказ. Мотивировка — недостаточный допуск Тупик.

— Та-ак. Уровня А1 им уже мало. Совсем одичали. Интересно, кто этот А0 вообще выдает — сходить бы да выбить… из него дурь. — Гор, ворча, нажал кнопку селектора. — Игорь, зайди.

Запрет на быструю и конфиденциальную связь через коминс, им же самим наложенный, доставлял массу проблем. Неудобно в использовании, легко прослушать. Неоперативно в конце концов. Но жизнь помощников дороже, особенно в условиях секретности. Их и так раз-два и обчелся.

Впрочем, советник уже начал сомневаться — правда ли он служит Союзу и господину Президенту. А кому же тогда?..

Оставим размышления до пенсии, решил Гор. То, что он собирался сделать, легко тянуло на статью “А”-ПРИМ, то есть на госизмену. Захватить инфинитайзер. И не для передачи в чертов ГЦПД, согласно инструкции, а для себя.

— Игорь, быстро, навскидку — есть ли у тебя в разработке подпольная лаборатория? Прямо сейчас?

— Есть, Александр Васильевич. Четыре объекта, вероятность примерно равна.

— Мне нужны данные на один объект, быстро и точно. На большее нам не хватит сил. Да, учти такой критерий — объект должен быть в зоне мятежа.

— Хорошо, Александр Васильевич. Учту.

— Где Крапива?

— Не знаю. Меня ждала записка, что он по агентуре…

Близится момент истины, пора бы уже вычислить предателя. Отсутствие Крапивы облегчало задачу проверить Каменского. Шпик не даст захватить прибор. Если на объекте будет засада — значит, он и есть “крот”, как ни горько будет это признать. По Гельферу уверенности нет, но он мертв, а это надолго.

— Ладно, Игорь, времени мало. Через полчаса дай мне лабораторию. Пойдем сразу.

— Как, и вы? Вы сами?..

— Хочу своими глазами увидеть обстановку. Не то сейчас время, чтобы протирать кресла в кабинетах.

— Есть! — Каменский вышел.

— Некрылыч, ты у себя? — нажал Гор кнопку третьей казармы. И, получив утвердительный ответ, вызвал лейтенанта в кабинет. — Некрылыч, готовь группу. Не более десяти человек, но по классу “экстра”. Поведешь сам. Я в деле, Каменский. Возможно, Крапива. Работаем под штатских.

Все было, как встарь, Александр Гор сам проводил акцию. Некрылов настолько вдохновился, что даже не задавал вопросов.

— Секретность полнейшая. Чтоб ни одна тварь не прознала. Санкции не будет, работаем на свой страх и риск. Я сейчас в Администрации никому не верю. Только себе.

Гор специально накачивал лейтенанта, чтоб тот проникся моментом. Разрешение прокуратуры для акции на мятежной планете не требовалось, но секретный рейд к бунтовщикам, риск, ответственность! Отправить прибор налево Гор собирался без ведома драбантов, драбанты могут этого не понять. Все наслышаны о бессмертии, в войсках тоже началось глухое брожение, еще не выплеснувшееся наружу. Но это пока.

Грузовой флаер двигался бесшумно. Легкая, но мощная машина. Группа сидела в кузове, Гор в кабине. Грузовик только что миновал портал, вышел за ворота и взмыл над улицей — над городом сгущались сумерки, где-то вдалеке завывали сирены и красноватое зарево выдавало пожар.

Машина не имела ни госномеров, ни опознавательного маячка. Все пассажиры одеты в штатское, что, конечно, повышало риск получить ранение, но маскировка сейчас важнее. В городе следовало быть настороже — можно было нарваться как на солдат внутренних войск, так и на мятежников. Те и другие стреляли без предупреждения.

Никаких блокпостов не встретилось, словно бы ночь разогнала по норам и госвойска и бунтарей. Ночь — время преступников. И спецслужб, поправил себя Гор, уже отмечая приближение к объекту.

— Внимание, — сказал он в микрофон. — Группе приготовиться. Мы на вражеской территории, соблюдать максимальную осторожность. Тактические коминсы включать запрещаю. Категорически. — Драбанты, естественно, не знали деталей предстоящей акции, для них это была очередная подпольная лаборатория. Сейчас Гор ставил им боевую задачу.

— Атакуем сверху. Задняя стена — Каменский, с ним двое. Двое во внешний дозор. Я с основной группой через чердак. Некрылов, распределите людей. Наша цель — аппаратура, “языков” не брать, при сопротивлении уничтожать. Место лаборатории, предположительно, подвал. Захват, погрузка, отход. Все. Без разведки, без поддержки.

Он услышал в динамике сдержанный одобрительный ропот — драбанты готовились к работе.

Крапива следил за монитором: с наступлением сумерек “глазки” перешли в ночной, тепловой режим.

Он как раз собирался надкусить бургер, когда над домом бесшумно возникла чуть более темная тень; секундой позже ноутбук обработал параметры и пискнул — силуэт обрисовался красным по контуру. Характеристики: грузовой “КамАЗ”. Это не ОМОН, не драбанты. Госпароля тоже нет, значит, неизвестные частным порядком пожал овал и. Так. Началось!

Охранники ничего не замечали, они остановились перед дверью, о чем-то судача.

От неопознанного флаера отделились три черные тени и быстро спустились вниз, на крышу. Камера заднего вида показывала, что они осторожно подбираются к окнам второго этажа. По согласованности действий можно было подумать, что это какой-то спецназ. Тогда почему без боевых костюмов?..

Крапива наблюдал, как с карниза свесилась черная раскоряченная фигура, очень похожая на паука. “Сейчас завалит охрану…” Быстрое движение, и охранники осели на землю. Он мог просчитать ходы неизвестных… Может означать, что они обучались в одной системе. Все же спецоперация? Или наемники-отставники?

Нападавшие проникли в дом, и он получил возможность подвести один “глазок” к выбитому окну. Микрофон улавливал смутные отголоски происходящего. Звуки были скупы: визитеры действовали бесшумно и сопротивления не встретили. Крапива не стал заводить камеру внутрь, опасаясь привлечь внимание. Этих спугнуть нельзя! А если удастся прицепить к флаеру маячок, то ниточка потянется. Такое размотать можно!

Прошло совсем немного времени, и флаер пошел вниз — ага, лаборатория захвачена, сейчас будут грузить аппаратуру. Быстро это они…

Ему не давало покоя смутное ощущение, что в действиях нападавших было что-то предугадываемое, что-то знакомое мерещилось в том — высоком… Отсутствие боевых костюмов и шлемов давало шанс опознать их. Крапива начал осторожно перемещать “глазки”, но бросил — слишком рискованно, особенно при наличии у них спецаппаратуры.

Резаком было расширено одно из окон, флаер стоял с раскрытым кузовом. Все готово к погрузке. Выставили охранение, сейчас начнут выносить. Пора было запускать маячок — небольшую мушку с крохотными крючочками на лапках, позволяющими ей прицепиться к борту флаера. Но если выпустить ее прямо отсюда, то могут засечь.

Требовалось сменить позицию.

Проскользнув вдоль стены к пролому и высунув голову, Крапива успел еще заметить краем глаза стремительное движение и получил тяжелый удар.

“Парализатор, мощность минимальна…” — последнее, что мелькнуло в гаснущем сознании.

Действовать нужно было быстро. Бесчувственное тело шпиона, для верности закованного в магнитные кандалы, зашвырнули в кузов, даже не потрудившись снять прибор ночного видения. Лишь! заклеили теплоизоляционным скотчем окуляры. Теперь, даже если очнется, то будет смотреть, как на солнце. Рядом положили его ноутбук.

Пока драбанты грузили аппаратуру, Гор сел в кабину и послал сообщение Краю через оговоренный канал — “Встречай”. И только. Гор знал, что у того уже все готово, а получить сейчас удар мантрой было бы равносильно провалу. Он почти физически чувствовал, как утекают секунды: если взятый шпик успел дать сигнал, то к нему может вот-вот прибыть подмога.

— Осторожнее, осторожнее! Вот так… — сорванный шепот Некрылова…

— Этот гроб что, свинцовый? — хрипел в ответ Лоскутов, на плечи которого легла основная часть двухметровой капсулы саркофага.

— Подавай! Подавай, говорю! Толкни! Уф!

Советник попенял себе, что не прихватил пару носилок с антигравом. Что значит акция без подготовки. Он оценил, каково приходилось Краю в те времена, когда инспектор Гор гонял его по мирам Союза.

Флаер ощутимо просел. Время таяло на глазах.

Захлопнулся задний створ, в кабину запрыгнул Каменский:

— Александр Васильевич, все! Группа на месте.

Гор выжал стартер, флаер прыгнул вверх, внизу появилось темное русло проспекта. Теперь пятнадцать минут до здешнего портала и в Москву-Д3, на заранее арендованный склад, где уже ждет Край. А вот как быть с пленным…

Человек, снабженный отличной аппаратурой из арсенала спецслужб, устроил засаду в месте, выбранном прямо перед операцией. Кем он мог быть? Только ниточкой к нашему “кроту”. Неужели шпик — Каменский, любимый ученик?..

“Раскрутим пленного, тогда и будем делать выводы…” — подумал Гор, снижаясь к редким, как старческие зубы, почти полностью перебитым огням портала.

Загнав грузовик на склад, надежный, бетонированный, точно бункер, Гор вышел из кабины и приказал драбантам покинуть помещение:

— Пленного с собой. Технари тут и без нас разберутся.

Все знали, как по-хозяйски нагло ведет себя эта братия, выпирая оперативников, невзирая на звания, из обнаруженных ими же секретных лабораторий. Поэтому Гора поняли правильно: не к лицу советнику терпеть унижение на глазах подчиненных. Да и самим драбантам не по вкусу было оказаться в роли выметаемых поганой метлой какими-то шустрилами вместо заслуженного уважения после блестяще проведенной акции.

Пленника вывели из машины, он пошатывался, словно пьяный. Подойдя, Гор сдернул с его головы ПВН и остолбенел:

— Крапива! — Он не ожидал такого сюрприза. Значит, Каменский чист. А вот Крапива… Теперь совсем по-иному виделись его частые отлучки по якобы агентурным делам, отсутствие на рабочем месте перед акцией. Все очевидно.

— Александр Васильевич, вы?!! — в голосе опера слышалось испуганное удивление.

Гор не стал выяснять его причин — в следующий миг он безо всякого сожаления разрядил в Крапиву свой парализатор.

— Давайте шпиона на выход. Каменский, вызывай шнырей.

Крапиву поволокли с особым цинизмом, словно дохлого гамадрила — за ноги

В сомнении поглядев на его бьющуюся о бетон голову, Гор решил, что у опера репа крепкая и сканированию это не повредит Потом кинул глаз на таймер и ощупал взглядом склад Помещение было подходящим. За ящиками, сложенными у дальней с гены, он разглядел самый уголок металлической двери.

Гор удовлетворенно хмыкнул и пошел вслед за своей бригадой.

Когда ворота закрылись, по-тюремному лязгнув замками, с противоположной стороны раздался механический гул. Вскоре нагромождение контейнеров пришло в движение: руша и без труда раздвигая в стороны пустые ящики тупым скругленным носом, внутрь медленно вполз “КамАЗ”.

Я выпрыгнул из кабины грузовика и направился к почти такой же машине, стоявшей посреди склада. Ожидать можно было всякого, поэтому, активизируя ключ, я находился сбоку, прижавшись к стенке кузова с парализатором наготове. Створ распахнулся, в машине было тихо. Переждав несколько мгновений, я рывком переместился и замер перед дверью, готовый сей же миг открыть стрельбу.

Внутри залегла темнота. Тускло блеснула полированным боком знакомая капсула.

Невероятно! Алекс все-таки ее раздобыл, наверняка с немалыми трудами и дает возможность спокойно умыкнуть. До последней минуты не верилось!

Заперев ценный груз, я побежал в кабину; теперь дорога была каждая секунда. Бережно, задним ходом я завел машину в распахнутый портал. Да, время поджимало, но слишком долго я к этому шел, чтобы сейчас, на последних метрах погубить все излишней торопливостью.

Я набрал на дистанционном пульте код доставки. Двери порта уже смыкались, когда я нажал таймер. На дисплейчике замелькали секунды, бодро сбегая от тридцати вниз. Меня проводил укоризненный взгляд раскосых фар моей прежней машины, оставшейся на складе в целях конспирации — и камера захлопнулась. Прыжок…

Через четыре секунды я был уже за пол-Галактики от этого места, в Витебске-22А, в камере общественного грузового портала, чьи двери распахивались передо мною. Регистрируясь на пропускном пункте, я почти не сводил взгляд с таймера: десять секунд, девять, восемь, семь… На покинутом складе геологи хранили взрывчатые вещества, по накладным там должны были находиться остатки, они якобы и рванут, так что тут все чисто. А уж взрыв энергонакопителя портала даст такой выброс, что содержимое бункера, в том числе и машину, придется соскребать со стен. Хотя что я, какие там стены, когда сверху на место аварии осядет здание промышленных складов…

Два… один… по нулям.

И аппарат бессмертия, этот мутационный гроб, инфинитайзер, ха, мутайзер! У меня в кармане!

Порядок!!!

Но это у нас. А вот что касается города Витебска…

Элитный город лишь белоснежным центром своим вздымался над землею, да и то не слишком высоко — единственный здесь небоскреб имел в высоту не более ста этажей, занятых правительственными чиновниками, отделениями торговых и банковских контор. В центре было средоточие культурной жизни: супермаркеты и бутики, рестораны, бары, очаровательные кафе, салоны красоты, спортивные залы, роскошнейшие сауны и, конечно, игровые заведения — словом, все то, что может позволить себе владелец скромного бунгало ценой в пару-тройку миллионов, или не менее скромного, но чуть более дорогого дворца. Частные имения на любой вкус окружали центр, занимая немалые площади и образуя все вместе то, что именовалось городом.

Я прибыл около восьми вечера, когда шпиль небоскреба, прозванный здесь Зубом Дракона, или просто Зубом, уже царапнул низкое вечернее небо, омывшее его розовой закатной кровью. И все же, выехав в город, я поначалу даже усомнился, туда ли прибыл: витрины по обе стороны были темны, двери закрыты, улицы, привыкшие ночью купаться в свете поярче дневного, превратились в сумеречные русла.

Зато на главном проспекте обнаружилось необычное оживление: люди шныряли по тротуарам, возбужденно переговариваясь, обращая взгляды на могучую кинжальную колонну упивающегося кровавым закатом Зуба. Туда же торопливо неслись флаера, и я направился в ту же сторону, поскольку мне все равно было по пути.

На площади у подножия башни скопилось столько машин, что со стороны казалось, будто она вырастает из шевелящейся кучи стальных жуков, снабженных каждый двумя парами помаргивающих глазок. На подлете я стал забирать все выше, надеясь обойти их верхами, но, как выяснилось очень скоро, не я один был такой умный; весь муравейник только о том и мечтал, чтобы подняться немножко повыше — до окон верхних этажей, где размещались государственные службы. Но к этому имелись весьма серьезные препятствия. Во-первых, сверху положение контролировала эскадрилья милицейских “мерсов” — потрясающих машин, способных маневрировать, словно бы не подчиняясь законам физики, за форму прозванных в народе блюдцами. О втором препятствии я узнал не сразу, а лишь когда позорно в него вляпался.

Заметив, что милиция “держит небо” только у здания, не заботясь об окружающем воздушном пространстве, я взмыл на своем грузовике, как упитанный, тем не менее легкокрылый орел, и, постепенно увеличивая скорость (памятуя про незакрепленный гроб в кабине), совершил стремительный бросок. Я не собирался штурмовать цитадель власти, в мои планы входило только проскочить над милицейским кордоном, чтобы двинуться дальше по проспекту, там налево и два километра вдоль шоссе — восвояси. Но глушилке это было все равно, ей было наплевать на мои неагрессивные намерения. Как только я оказался в значительной близости от Зуба, почти уже над толпой и над полицией, мой двигатель заглох, и я начал падать. Падал я прямо на людей: только теперь, сверху, стало видно, что люди вылезли из машин и стоят, словно на площади, на крышах подогнанных вплотную верхних флаеров. Милицейские блюдца оставались равнодушными к назревающей катастрофе, лишь одно немного посторонилось с приблизительного пунктира, намечающего траекторию моего падения.

Глядя на обращенные вверх белые пятнышки лиц, быстро увеличивающиеся в размерах, я делал ради их спасения все, от меня зависящее, то есть отчаянно жал на стартер. Когда я оказался в полицейской зоне, территория глушилки кончилась, и мой двигатель включился. Грузовик сделал натужное усилие, словно скатившись с лихой горы, и, разорвав грузным телом какую-то яркую надпись, эффектно вышел в горизонтальный полет прямо над головами публики. Я перевел дух, но успел обратить внимание, что в месте предполагаемого падения люди не особо паниковали и не спешили разбегаться или прятаться в своих машинах. Похоже, что я был уже не первым, кому тут над их головами подрезали крылья.

Я собирался убраться отсюда, “побрив” толпу, как вдруг прямо по моему курсу возникла преграда в виде блюдца. Я затормозил и тут же обнаружил, что позади образовалось еще одно. Хотел свернуть — не дали. Попробовал взять выше и стукнулся крышей о днище третьего столового прибора, зависшего, оказывается, сверху. “Не многовато ли для трапезы аскета?” — подумал я, в то время как это третье блюдо насело на мой грузовик, как петух на курицу, заставляя медленно опускаться и разгоняя из-под меня людей. Оно попросту вдавливало мой флаер в образованную машинами площадь. Совершить попытку к бегству я не смел, имея за плечами такой груз, к тому же и шансов у грузовика перед блюдцами не было ни малейших.

В уличную пробку не втиснешься, поскольку она ограничена домами. Здесь границы столпотворения были относительными, и машины постепенно сместились — вниз и немного в стороны, еще уплотнив мятежный плацдарм и позволив моему “КамАЗу” стать его частью. Я немного посидел в нем, обдумывая свое незавидное положение. Потом по крыше стали топать, и я полез наверх. Для этого пришлось открыть люк в потолке, потому что двери… Словом, кто хоть раз попадал в пробку, меня поймет.

На открытом воздухе я сразу почувствовал себя лучше, появилось ощущение простора: народ здесь, ввиду специфических условий, не был стиснут, как это случается на митингах, а пребывал в довольно разреженном состоянии, хотя его ряды постоянно пополнялись гражданами, просачивавшимися снизу. Люди переходили с крыши на крышу, некоторые сидели, а на просторных, как, например, моя, собирались кучками. Над нашими головами, помимо блюдец, кружили маленькие аэромаркеры разных геометрических форм, похожие на детали детского конструктора, прошедшие курсы повышения квалификации. Они выпускали ровные флуоресцентные струи, складывающиеся в слова и в лозунги. Один из таких лозунгов я продырявил, когда выходил из пике. Никакой политической программы в маркерах, конечно, заложено не было, они управлялись дистанционно кем-го из людей, стоявших здесь же на крышах. Причем сразу было видно, что тут, на Витебске, мы имеем дело с худо-бедно образованным контингентом. Когда я только вылез из машины, на загустевшем до темного ультрамарина небе горела малиновая надпись:

ПРЕЗИДЕНТСКАЯ МОНАРХИЯ — СОЦИАЛЬНЫЙ ТУПИК!

Это было увековечено прямо над моей головой, а дальше слева обличало желтым:

ВЕЧНАЯ ВЛАСТЬ НЕСОВМЕСТИМА С ЗАКОННОСТЬЮ!

Справа собрались ущемленные продовольственным кризисом:

ДАЕШЬ ПОТРЕБИТЕЛЬСКУЮ КОРЗИНУ! — требовали они, подчеркивая свое возмущение ядовито-зеленым цветом. Время от времени появлялись милицейские маркеры, выпускавшие клубы противоядия. Транспаранты меркли, но антидот был тяжелее воздуха, и очень скоро на их месте рисовались новые. Кто-то стал выписывать над нами лозунг задом-наперед, специально для властей предержащих, глядящих на это дело сверху вниз из окон своей цитадели. Перевертыш был длинный, неизвестный автор часто ошибался и стирал его сам, не дожидаясь милиции, тоненькой дымной струйкой из хвоста маркера, но упорно начинал сначала. Когда у него наконец дописалось, на некоторое время кругом стало тихо, пока все прочли наоборот его творение, потом народ издал торжествующий вопль — не совсем, правда, дружный, поскольку некоторые еще читали, а кто-то осмысливал:

ВАШЕ БЕССМЕРТИЕ — ЭВОЛЮЦИОННАЯ СМЕРТЬ!!!

Если бы только этот образованный знал, насколько он близок к истине!

Ликующие граждане не подозревали, что эта самая эволюционная смерть находится непосредственно под их ногами, в моем кузове. Я попытался представить, что будет, если окружающие об этом проведают. Честное слово — не получилось.

Между тем народ кругом потихонечку распалялся: все что-то орали, визжали, свистели, в некоторых местах, отличавшихся большей организацией, скандировали. Парящие лозунги стали принимать более личный и заметно угрожающий характер: то ли летописцы сменились, то ли тоже рассвирепели. Кстати и небо постепенно наливалось чернью, все больше подходя на роль грифельной доски. Их писали наоборот, уже не обращая внимания на ошибки:

ДОЛОЙ ПРЕФЕКТА!!!

БЕССМЕРТНЫЕ СОЖРАЛИ НАШ РАЦИОН!!!

ПРЕЗИДЕНТА К ОТВЕТУ!!!

И, что особенно мне понравилось:

МЫ ДО ВАС ДОБЕРЕМСЯ!!!

Хотя последнее представлялось трудноосуществимым. Разве что изнутри здания, но и этот путь был заказан: вокруг Зуба держалось буферное пространство, контролируемое не только блюдцами, но и лучевиками, торчавшими в окнах. У митингующих оружия не было, а если у кого и было, они в своем шатком положении не решались его применить; даже кидать что-либо в летающую сверху милицию было опасно, поскольку брошенное грозило вернуться в соответствии с законом Ньютона и упасть на свои же головы. Так что по всем статьям это была мирная демонстрация, и, как ни бурли она праведным гневом, ей предстояло рассосаться, несолоно хлебавши, самое меньшее часа через два. Уже теперь среди флаеров, находившихся внизу под “кровлей”, намечалось разрежение, так что, сдав ниже, вполне реально было бы протолкаться на выход. Но, к сожалению, не на грузовике.

Лучший способ убить время — это увлекательное чтение. Читая все новые провокационные лозунги, я прикидывал в уме, скоро ли смогу оказаться дома, когда разразилась катастрофа.

Блюдца, бдительно барражировавшие над нами, вдруг неожиданно для зрителей и, похоже, не менее неожиданно для себя, одновременно все вместе рухнули вниз; словно эти тяжелые машины держались на невидимых нитях и кто-то одним махом перерубил их.

Раздался оглушительный грохот, проломленная во множестве мест “кровля” содрогнулась.

“Похоже на мантру, — мелькнула у меня мысль, которую я не успел как следует обдумать, потому что дальше началось нечто трудноописуемое: уцелевшие митингующие с дикими воплями кинулись по своим машинам, но “настил” уже сломался, стал тем, чем он и был на самом деле — скопищем разрозненных летательных аппаратов. Люди прыгали, оскальзывались, десятками сыпались вниз…

Я, к счастью, находился на крыше собственной машины и, как только все началось, быстро спустился в кабину. А сразу вслед за мной сюда же вперлись четверо из тех, кто располагался перед тем на моей крыше. Можно было бы, конечно, защелкнуть люк и оставить их сверху на верную погибель. Многие, обезумев от ужаса, так и поступали. Ну а я, бывший киллер, оказался, как ни странно, более гуманным: позволив им влезть, я открыл для них дверцу, ведущую в кузов, и предупредил:

— Осторожнее, там мой батя в реанимационной капсуле. Если чего нарушите — мозги вышибу.

Троих выдавило туда, к “бате”. Один — хорошо одетый, но по глазам — явный пария, хотя слегка раздавшейся комплекции, устроился рядом со мной в кабине.

Кругом тем временем царило столпотворение: машины метались, слепо натыкаясь друг на друга, похожие на рой обезумевших пчел. С них еще продолжал сыпаться редкий человеческий дождь. По большей части люди не долетали живыми до земли, расшибаясь о нижние флаера.

Я осторожно тронул грузовик, то и дело вздрагивавший от столкновений, и медленно повел его вверх — в ту область, где раньше кружили блюдца; здесь в скоплении наблюдалась меньшая плотность и имелась возможность быстрее вырваться из ошалевшей тучи. Если бы я только мог угадать ход мыслей здешней милиции, уцелевшей в Зубе, я бы сразу ринулся напролом — авось на грузовике бы и прорвался. Хотя… Вряд ли.

Прозорливые мозги копов. потрясенные внезапной и необъяснимой гибелью своего летного состава, пришли к выводу, что очевидный враг — то есть митингующие — применил против них какое-то оружие, явно не огнестрельного характера. И это оружие каким-то непонятным образом уронило блюдца. Что, само собой, требовало немедленного возмездия. С последним копы не задержались, причем тоже обойдясь без стрельбы, просто опустив нейтрализующее поле, иначе говоря глушилку, с верхних секторов до самого подножия Зуба.

Мотор заглох, потом включился, опять заглох и опять включился.

— Что делают, гадины!.. Что делают!.. — отрывисто, соответственно включениям, вскрикивал мой пассажир.

Что делали они, я не знаю, а мы падали. Глушилка включалась поуровнево, заставляя грузовик падать рывками, вместе с окружающими аппаратами, по мере падения все прибывавшими в числе. Только эта прерывистость и спасла нас от гибели: меня, конечно, — от временной, зато моих пассажиров от окончательной и бесповоротной. Серьезных увечий тоже удалось избежать, поскольку машины, оказавшиеся внизу, послужили буфером. Хотя мы грохнулись об их крыши так, что внутренности, казалось, оборвались и упали все разом в тазовую часть — к счастью, так только казалось.

— Ох!.. — с мукой выдохнул сосед. — Они за это… заплатят!.. — Судорожно всхлипнув, он стал тыкать пальцем в коминс, не сразу заметив, что тот бездействует: глушилка отключила все электронные системы в районе катастрофы.

Я полез в кузов — проверить, как там моя “реанимационная капсула”. С виду она была в порядке, хотя немного сместилась к правому борту. Зато трое пассажиров имели вид людей, только что упавших из космоса: со вздыбленными волосами, едва дышащие, они, как за последнюю соломинку, держались за мой инфинитайзер, а один даже страстно его обнял.

— Все, приехали, — сказал я, оглядываясь в поисках носилок. Похоже, что Алекс такой мелочи не предусмотрел, у него были проблемы посерьезнее. Да и кто из нас мог предвидеть, что я так влипну? И что у меня возникнет острая необходимость именно в переносных средствах?

— Так, ребята, — обратился я к пассажирам, только-только с трудом отлипшим от саркофага, — я вас, считай, спас, теперь мне требуется ваша помощь. Батя мой находится в коматозном состоянии, он может не выдержать таких перегрузок. Надо перенести его в этом гробу хотя бы за пределы глушилки. Там уж я свяжусь со своими и вызову флаер.

Они не возражали — похоже, еще не оправились от шока. Только здоровяк, пролезший к нам из кабины, тихо с ненавистью гудел:

— Мы, значит, к ним по-хорошему… С одними лозунгами… А они нас, значит, вот как… Подавили, значит… Ну, гады!..

Тут дверь кузова отошла, показав громоздящуюся во тьме автомобильную свалку, по которой нам предстояло топать. Здоровяк запнулся на полуслове, и секунд на десять воцарилось полное молчание.

Здесь и налегке было бы мудрено пройти, а уж с саркофагом…

— Ну, мужики, взяли!.. — Я оставался непоколебим в своей сыновней любви, а они как-никак были обязаны мне жизнью. Всеобщий тяжкий вздох огласил помещение, затуманив матовую поверхность капсулы. И мы рывком “взяли”.

Нет, это был не каторжный труд. Это было гораздо хуже. Машины громоздились как попало, многие были шатки, каждую приходилось проверять на устойчивость, а уж “подавать” тяжеленный гроб без того, чтобы его хоть раз обо что-нибудь не грохнуть, было практически невозможно.

— Ну, твари… — бормотал здоровяк, таща его волоком по чьей-то гладкой крыше. — Теперь держитесь… Дайте только мне… Отсюда выбраться…

Казалось, мы надрываемся уже целый час. А преодолели не более пяти метров.

— Вот что, — сказал наконец здоровяк, сев на капсулу во время очередной передышки, в то время как остальные повалились на нее чуть ли не бездыханными. — Давай сделаем иначе: ты подожди здесь со своим папашей, а я выберусь и вызову тебе на подмогу своих ребят. Так оно быстрее будет.

С этими словами он меня покинул, крикнув на прощание:

— Не сомневайся, жди!

Остальные трое, видя такое дело, тоже моментально смылись во мрак, даже не простившись.

А я, естественно, остался при гробе.

Из глубин завала доносились стоны, перемежающиеся отчаянными гудками. Мимо пробирались, блестя на меня во тьме ошалелыми глазами, другие жертвы, которым повезло оказаться в верхних слоях. Нечего было и думать просить их о помощи. Я и не пытался.

В таком положении, сидящим на крышке саркофага с сигаретой в зубах, меня и обнаружила моторизованная милицейская бригада, прочесывающая гибельное место в поисках уцелевших карбонариев. Слуги закона передвигались на легких гусеничных вездеходах, с рычанием преодолевающих шаткий наст из “убитых” машин.

Я, в отличие от прочих, даже не пытался бежать и прятаться, прикованный самой судьбою безо всяких кандалов к гробу любимого папаши, чьего имени я с детства не знал и никогда не пытался выяснить. Можно было, конечно, открыть по ним стрельбу. Но в темноте шансов отстреляться было мало. К тому же тогда к ним наверняка нагрянет подкрепление. Вокруг инфинитайзера заварится каша, чего я категорически не собирался допускать. Наоборот, с появлением милиции у меня созрел некий план, поэтому я заранее скинул свой парализатор в щель между машинами.

— Это что еще за гроб? — спросил милиционер, поблескивающий сержантскими нашивками, пока меня, сорвав с насеста, грубо заковывали в наручники.

— Это регенотрон, новейшая модель. В нем находится мой отец, его только что вылечили от аспида…

Повисла тишина, однако хватка на моих локтях не ослабла, и я поспешил продолжить, почти скороговоркой:

— Первый случай излечения! Я вез его домой и случайно вляпался в эту заваруху. Он пока в коме и может погибнуть, если вовремя не подзарядить батареи капсулы. Прошу вашей помощи и содействия в спасении невинного человека!

Как жаль, что при мне не было сейчас инспекторского документа, так напугавшего в свое время оперативников! Зато строжайшая секретность, окружавшая прибор, которую так клял Алекс, сейчас работала на меня; они, разумеется, были наслышаны о бессмертии, но никто из них ведать не ведал, на что похожа обессмерчивающая система. Их воображение, как пить дать, не шло дальше поглощения специальных таблеток или нашумевшего в прессе эликсира.

— Проверим, — скупо уронил сержант и отдал распоряжение своим людям переносить “этот 1 роб” в вездеход.

Вообще-то я рассчитывал запрячь милицию, чтобы с их помощью доставить инфинитайзер прямо до своей виллы. По крайней мере я был уверен в том, что они не рискнут в него заглядывать. Но меня, вопреки надеждам, привезли в опорный пункт, уже забитый арестованными; здесь же оказалась вся компания, помогавшая мне в спасении папаши. Не ушел и здоровяк, так что зря я считал его подлецом и трусливой сволочью, гак и не приславшей мне подмоги. Не мог он этого сделать, ввиду беспрецедентной сегодня на Витебске оперативности органов в вылавливании мятежного элемента.

Шестеро милиционеров, надрываясь, внесли саркофаг и поставили его на свободное пространство перед столом дежурного.

— Откройте капсулу! — приказал мне сидевший за столом капитан, выслушав донесение сержанта. Перед ним на столе уже лежал документ на “Реанимационную капсулу, модель Р-3002” с гарантией, заранее мною заготовленный, вытащенный сержантом из моего кармана.

— У меня руки скованы, — сквозь зубы сказал я. — И потом, ее нельзя открывать. Это нарушит процесс регенерации.

— Снимите с нею наручники, — бросил он конвойному. Меня тут же расковали и грубо подтолкнули к саркофагу.

— Что же вы делаете, сволочи! — закричал из-за решетки здоровяк. — Там же его отец, я могу это подтвердить!

Теперь я не сомневался, что этот обязательно прислал бы мне помощь. Если бы мог.

— Откройте капсулу! — повторил капитан, сверля меня ненавидящим взглядом.

“Все равно они ее откроют, — подумал я — Прикажет кому-нибудь из чинов помельче. Лучше уж самому. А потом как-нибудь выкручусь. Сказать, что папу заложили в соседний саркофаг, и обрадоваться до слез. А этот, конечно, забрать для замены…”

Я подошел, привычным движением отключил запирающую систему. Крышка тихо поднялась, и я застыл перед саркофагом, мысленно роняя челюсть. В моем реанимационном гробу лежал человек. В оглушительной тишине я глядел на то, как он открывает глаза и с кряхтением садится. Хорошо, что мои руки временно онемели, иначе я бы не удержался и протер глаза: в гробу прямо передо мной сидел Отто Грабер, совершенно голый, и молча, испуганно таращился на меня.

— Я же говорил вам, что там его отец! — с радостным удивлением закричали из-за решетки. — А этим мудакам повсюду мерещатся наркотики!

Неожиданное объяснение горячего участия здоровяка в судьбе моего саркофага вернуло происходящему ощущение реальности.

— Батя! — прохрипел я, отмирая. И заключил Грабера в крепкие сыновние объятия.