"Феномен двойников (сборник)" - читать интересную книгу автора (Манова Елизавета)3. ГОРОД— Прорвались? — с сомнением спросил Альд, и Инта глянула на него. На него. На Алека. Опять на него. И принялась хохотать. Они хохотали как дураки — до слез, до икоты, до боли в боку. Потому что они прошли. Потому, что серебряная чешуя Легиона растаяла без следа, и каждый из них был такой, каким он покинул свой мир. Алек — весь пыльный и небритый, в форме, выгоревшей добела. Инта — статуя из черного камня, затянутая в блестящий мундир. Но Альд… вот кто красавчик и франт! В обрывках голубенького комбинезона, с цветастым платком на курчавой гриве, с ножнами на поясе, с пустой кобурой на бедре… — Нич-чего себе! — сказал Алек. — Хорош! — Полгода в горах, — ответил Альд и невесело усмехнулся. — Ладно, не нравлюсь, так на Инту гляди. Алек поглядел. И покачал головой. И показал на три золотых шеврона. — А это что? — Коммодор. — Флот? — Космический, — очень сухо сказала она. Алек насупился, но зато усмехнулся Альд. Стоял и глядел, качаясь с носка на пятку, и к его усмешке очень бы пошел лучемет. — Ну? — ответила Инта его враждебному взгляду. — Как там зовут твою планетку? — Латорн. — Первый раз слышу. Успокойся, с вами мы не воюем. — В твое время, — спокойно отозвался он. — Боюсь, что нам не до захватов. Тут бы самим отбиться! — Ты зря волнуешься, Инта. Я понимаю: тебе никто не приказывал нападать на Латорн. — Мне никто не приказывал и защищать Ордален, — сказала она надменно. — И никто не приказывал встречать с тремя крейсерами эскадру. Я погибла у Ордалена в 204-м году, и откуда мне знать, что было потом! Повернулась и куда-то пошла, и они привычно затопали вслед. Они шли по как будто живой, неспокойной траве, и с белесого неба как как будто бы чуть пригревало. Было очень приятно идти: не в строю, не в цепи, не в бой, не в Казарму — куда-нибудь. Они шли и молчали, и молчанье нарушил Альд, потому что тут нечего и не с кем делить: — Чего-то слишком легко мы прорвались. — Мы не прорвались, — сказала Инта. — Это просто другая игра. И они увидели Город. Они подходили к Городу, а он приближался к ним. Сначала плотная кучка башен. Потом башни раздвинулись, расползлись, выпустили поросль домов. Потом раздвинулись и дома, открывая прорехи улиц. Мы шли по истоптанной мостовой, по стертым усталым камням, и к нам подползали дома… — Это ловушка, — сказал Альд. — Просто Город, — сказала Инта, — только тут никто не живет. Алек не сказал ничего. Просто город или просто ловушка, но я тут уже бывал. Взаправду или во сне, но мы сейчас повернем, а там будет дом-утюг и полосатый навес… И они повернули; там был дом-утюг и полосатый навес, и у входа кто-то стоял. Сейчас он окликнет меня… — Алек! — крикнул тот, у дверей. — Ночь творения! Алек! Почти человек, в Легионе сошел бы за земляка… — Ты что, не узнаешь? — Нет! — Только выскочил? Алек опять промолчал. Глядел на него сверху вниз и поигрывал желваками. Хряснуть, что ли, его по башке, чтобы не веселился? Если ты ушел, так чего ты здесь? Или это и вся свобода? — А вы что, вместе? Так и рванули? — Ага, — ответил Алек. — Так и рванули. Знать бы, откуда я это помню, когда я ходил по этим улицам и заходил в этот дом… — Что? — спросил незнакомый, — не понимаешь? Пошли к нашим, поймешь. И они спустились в подвал. Там были простые столы и простые скамейки, и горел настоящий огонь. Там были люди — так много людей, что разбегались глаза, одни только люди без щупалец и чешуи, и взгляд терялся в однообразии лиц, хоть лица эти были не на один лад, и люди эти наверняка были с разных планет, но после Простора… Они вошли, и шум голосов притих, и лица поднялись к ним. — Ребята, — сказал провожатый, — наших прибыло! Этот из моей шестерки. Алек… — Инта, — сказала она. — Альд, — представился Альд. Лица качнулись, что-то бодрое рявкнули глотки, мы спустились еще на ступеньку, поближе к огню, нам улыбались, к нам тянулись руки, и когда мы уселись на могучей скамье, перед нами уже стояли плошки с едою, и пузатый кувшин разливал по стаканам густую струю. Вот оно что, подумал Алек. Теперь я помню, когда это было, и помню, что было потом. Инта… Он поглядел на нее и отвел глаза. Тихая женщина со спокойным лицом, а в глазах — только отблеск огня. А Альду уже хорошо. Рот до ушей, стакан в кулаке, и его уже хлопают по плечу, и он подмигивает в ответ. — Ты что, совсем меня не помнишь? — спросил поводырь. — Меня зовут Алдар. Двенадцать боев… — Приятель! — угрюмо ответил он. — Я, может, двести кругов по двадцать боев… а ты двенадцать! — Ты зря не веришь, — сказал Алдар, — тут все свои. На свету у него были голубые глаза, а тут стали черные с кошачьим зрачком, и видно было, что он — нормальный мужик, и, наверное, нам хорошо сиделось в Просторе. Не до тебя, подумал Алек, если это будет сейчас… Я только пригубил стакан, подумал он. Совсем дрянное винцо, но как я о нем вспоминал… — А из третьего сектора тут есть? — спросила Инта, и кто-то заржал. — Не понимаю, — холодновато сказала она, тоненький холодок, как льдинка за пазуху, и он остудил смех. — Я была в третьем секторе, — сказала она, — и мои были все без имен. Вот тут они отвели глаза. Вот тут они нас зауважали, потому что ни в жизни, ни в бою нет страшнее тех, что без имен. — А вы что, тут живете? — спросил Альд. Сам твердил про ловушку, а тут размяк, даже сдернул свой дурацкий платок и тихонько пихнул в карман, только концы наружу. — Тут и живем, — сказал ему хмурый верзила. — А как живем, сам увидишь. — И все из Легиона? — А то откуда? — А почему вы здесь? — спросил их Альд. — Неужели вам некуда уйти? — Сам увидишь, — сказал Алдар. — Тут нормально, — сказал он. — Правда, теперь похуже. Совсем обнаглели, сволочи, — сказал он. Алек отхлебнул из стакана. Дрянное были винцо, терпкое, как тогда, но теперь я его допью, подумал он, пусть хоть это не как тогда, и вино тягучей струей ушло в него, обернулось теплом, а огонь шевелится, высвечивая то носы, то глаза, то пузатый бок кувшина, и все мы за этим столом свои, и за тем столом — тоже свои… — …Из нашего сектора, — говорил Алдар. — Эх, жаль, рокирнулся, когда теперь объявится… — А по-моему, не успел, — сказал другой, — их с Бидом накрыло. — Бида точно накрыло, а он рокирнулся. Я сам видел. А за углом стоит джип, подумал Алек. Сейчас я допью вино, и надо будет бежать. Тимсон задел меня автоматом, подумал он, и я его обложил, а через полчаса мы лежали вдвоем, и Тимсон был уже мертв, а я еще нет. Не хочу, подумал он. Если это будет сейчас, то пусть по-другому, чтобы только не было грифов… Бахнуло вдалеке. Хорошо бахнуло, с оттяжкой, и стаканы заплакали на столе. Мы замолчали. Просто подняли головы и стали слушать: все или еще? — Уже! — сказал Алдар. — Посидели, называется! Они уже бежали наверх с лучеметами под рукой. Вот и все, подумал Алек, лишь бы не как тогда… Раз-два — и мы наверху, и низкий вкрадчивый транспортер порыкивает у дверей. Раз-два, каблуками по металлу, местечко для Инты; он смутно видел ее лицо и вдруг понял: стемнело. Когда же успело стемнеть, если только что было светло? Хоть солнца не будет, подумал он, проклятое солнце… А транспортер уже задрожал, зашлепал гусеницами о камень, и дома в испуге шарахнулись прочь, мы мчались, не зажигая фар, и было совсем темно, но что-то, шипя, полыхнуло над ними, и белый огонь обозначил нас. И мы посыпались через поручень и побежали прочь, и тут в машину влепило. Багровый столб стоял за спиной, и черные клочья летели вверх, а потом вниз, и это было не только железо. — Инта! — окликнул он. — Инта! — Порядок, Алек, — спокойно сказала она. — Альд? — Вот это дело, — сказал Альд. — Куда теперь? Никуда, подумал Алек, теперь никуда, потому что на нас стеной идет огонь, нет, это просто движется цепь и подметает все из лучеметов, и кое-кто из наших открыл ответный огонь, не успеем, подумал он, а Инта уже ползла на фланг, зачем? подумал он и пополз за ней, но цепь охватила нас, и мы тоже стали палить, и даже прожгли просвет, но он сомкнулся, и огненная струя прошла перед самым лицом, спекая землю. Не хочу! подумал он, не отдам! и что-то шевельнулось внутри, какая-то смутная память, как будто бы он не раз… И он уже вспомнил как; тяжелая темная сила толчком поднялась изнутри, готовая унести, но он выгонял ее из себя, вытаскивал наружу, чтобы оно накрыло Инту и Альда, и красный язык огня лизнул невидимую броню, и тогда он рванулся назад — в не сейчас, в не так. Они подходили к Городу, и Город тянулся к ним. Сначала плотная кучка башен. Потом башни раздвинулись, расползлись, выпустили бурую поросль домов… — Стойте! — крикнул Альд. Огонь, темнота и теплый ствол лучемета в руках… Под белым небом лежала лазурная степь, и только Город темнел впереди. И теплый ствол лучемета в руках… — Алек, — спросил он, — это было? Алек кивнул. Стоял и молчал, огромный и надежный, а под глазами круги, а в глазах тоска, и лучемет уже заброшен на спину. — Было, — сказала Инта и поглядела в глаза. Ненавистная форма и золото на рукаве, но все это так далеко, словно и не было никогда. Никогда — Латорн. Никогда — жизнь. Только Город и степь, и лучемет в руках. — Это не Легион, — сказала она. — Но и только. А Алек угрюмо молчал. Что он об этом знает? подумал Альд. Что и на что мы сменяем? — А если не в Город? Что скажешь, Алек? — Все равно. Ребята — не дураки. Если б так просто… А Инта вдруг засмеялась. Короткий недобрый смех и темный огонь в глазах. — Каждому свое, так? Ну что же, это второй вариант. Если хочешь… — Хочу, — ответил Альд. И Город остался сбоку, сбился в тяжелый ком, спрятался за горизонт, и только голубизна и белесое небо… Что-то должно случиться, подумал он. И ничего не случилось. Они просто шли, и было, как в жизни: голод, жажда и тяжесть в ногах; мы живы, подумал он, вот чепуха, я знаю, что это обман, но так хочется верить… Он вскинул голову — тревога? нет, радость. Воздух ожил и запахло дымом — не мертвою гарью пожарищ, а сладким дымком костра. И они добрели до костра. Совсем небольшой, игрушечный костерок, и люди сидели вокруг него, а нелюди в стороне. — Свои! — негромко ответил он, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню. Их никто ни о чем не спросил. Им просто налили из фляги воды и сунули Алеку полупустой котелок. И удивление до немоты, потому что вода вливается в рот, и ты глотаешь ее, и чувствуешь, что ты жив. И даже испуг, когда ощущаешь вкус — почти забытое чувство: вкус еды, и голод, который подстегивает тебя, и скрежет ложки о дно котелка. Совсем как в жизни, подумал он, жалко, что не в горах… Он встрепенулся, откинув сон. Игрушечный костерок умирал, и люди молчали возле огня, а непохожие на людей в стороне. А Алек спит. Уткнулся в колени лбом и заснул, а Инта сидит с оружием под рукой, готовая ко всему… — Меня зовут Альд, — сказал он соседу, и сосед поглядел на него. У соседа было чудное лицо: зеленые глазки в багровой шерсти и челюсть, скошенная назад. — А я — Эфлал, — ответил он. — Чего мы ждем? — Тем, чего еще? — Зачем? — А вы что, не на прорыв? — Не знаю, — ответил Альд. — Мы еще ничего не знаем, — сказал он. — Только из Легиона. — А в Городе были? — Да. Успели подраться. А потом прижало и… — Рокирнулись? Лихо с первого раза. — А что это значит? — Через время, — сказал Эфлал. — Это когда назад. А можно форсануться — это вперед. Только трудней. — А зачем? — спросил его Альд. — С кем вы воюете? За что? — Ни с кем, — ответил Эфлал. — Тут без времени. Надоело, — сказал он. — А прорыв? — Не знаю, — сказал Эфлал. — Куда-нибудь. Надоело. Умер костер, только угли еще живут, но из них уходит багровый свет, и смерть подползает к нам. Темнота без звезд, без ветра, без голосов. Я не жалею, подумал он, ни дня, ни часу не выкинул бы из жизни. Только война… война — не моя работа, подумал он. Ненавижу войну, подумал он, просто это есть у меня в крови, я не верил в такое наследство, но, оказывается, это есть, предки мои — далхарские пираты — передали мне этот дар. Я умел воевать, хоть ненавижу войну, и последний упал на том перевале, расстреляв свой последний патрон. Неужели за это? подумал он. Неужели я недостоин просто смерти? Простого и честного Ничто? А небо темнело. Сгорело, спускалось, сгущалось в беззвездную ночь, и надо идти. Он глянул на Алека, но тот уже был на ногах, и Инта была рядом с ним. Могучие нечеловеки подняли тяжелые трубы, и черная степь приняла нас в себя. Мы шли. Было очень темно, и не сразу привыкли глаза; темнота наверху и темнота впереди, и красные искры уже зароились в степи. Мы шли, слившись в цепь, молчаливою одномыслящей массой, и только шуршала трава, и гремели шаги больших. А из красных искр уже выросли красные вспышки. Остановились. Те, что несли орудия, спокойно и четко приладили их на опоры, и трубы плюнули красным огнем; засвистело над головами, но мы уже шли вперед, и их снаряды легли у нас за спиной, а наши накрыли кого-то; столб пламени встал впереди, и клочья летели в огне, но мы уже вскинули лучеметы и шли, прожигая дорогу, а степь отвечала огнем, и кто-то упал, но мы шли вперед, прожигая дорогу, ответный огонь ослабел и, кажется, мы прорвемся… Они рубанули нас справа. Подпустили и дали огня, и Альд увидел, как наши вспыхивают на ходу, и факелами рушатся на траву, и кружатся, и гаснут, но Инта уже побежала на фланг, и мы несемся за ней, а цепь все идет вперед, и мы прорвемся, прорвемся! но это уже пришло: рев моторов и рев разрывов. Снаряд разорвался над цепью и Альд увидел все: несущиеся транспортеры и дальний набросок башен; злость и тоска, но об этом некогда думать, только одно осталось, и он ухватился за время, за это проклятое неподатливое время, сжимая его в комок, и оно поддалось, и стало сжиматься, свиваясь в упругий кокон, и он охватил им себя, а потом Алека и Инту, и рванулся отсюда прочь — в не сейчас, в не так… И они подходили к Городу, а Город тянулся к ним… — Ну что, — сказала Инта, — круг замкнулся? Альд промолчал, и Алек хлопнул его по плечу. — А здорово мы в себя палили! Во дают, а? Похлеще, чем Легион! — Смешно, — отозвалась Инта. В самом деле, смешно. Интересно, могу ли я себя победить? — К черту! — сказала она. — Объявляю перемирие. Не хочу воевать с собой, — сказала она. — Боюсь, что я себя пристрелю. Не терплю самоубийц, — сказала она. — А вторая ты? — спросил ее Альд. — Попробуем объясниться. Раз мы смогли в себя стрелять, сможем и говорить. — А договориться? — спросил Алек. — Черта два я с собой сговорюсь! — Вы спятили, ребята! — сказал Альд. — Рыбы небесные — и только! — Ну и что? — сказала она. — Надо идти до конца. А время уже сжималось вокруг. Они сжимали его все вместе, стягивали в упругий ком, в тяжелую душную скорлупу, и стало уже невозможно дышать, как тогда, в норе, подумал Альд, вот что это было, но время уже вырывалось из рук, распрямилось огромной пружиной и вышибло их далеко вперед. И они к костру… — Свои! — негромко ответил Альд, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню… — Стойте! — воскликнул Альд. Не тот, что еще подходил, а тот, что сидел у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня, уже не спал, а держал в руках лучемет, но Инта, что была у костра, положила руку ему на плечо. — Тише, — сказала Инта — та, что пришла. Они обе глядели друг на друга, не отрывая глаз. А я еще ничего, подумала вдруг она. Оказывается, меня еще можно любить. — Мы уже были там, — сказала она — себе. — Мы пошли на прорыв, а вышли к Городу. Мы шли из степи, а они вышли из Города, и начался бой — тот самый. И мы палили в себя с обеих сторон — пока не поняли… — Ты врешь! — зарычал Эфлал и выпрыгнул из-за костра. Он, и вытянувшись, был ей по грудь — сутуленький гуманоид в багровой шерсти, и глазки его горели зеленым огнем. — Посмотри на нас, — спокойно сказала она. — На меня и на нее. — Это. Может. Быть. — рокотнул другой — огромный и черный. — Во времени. Я. Встречал. Себя. — Врешь! — прорычал Эфлал. — Можно вырваться! Можно! Они уже все окружили нас — и те, что сидели рядом с огнем, и те, что поодаль — они сдавили нас плотной стеной, душной, как кокон из времени, источающей ярость и страх, и мы — все шестеро — встали плечом к плечу, и уже не понять, кто из нас кто. — Стойте! — воскликнул Альд (мой или ее) — Не будьте дураками, ребята! Давайте разбираться. Чего вы хотите? — спросил он нас — меня и меня — и я поняла, что это другой Альд. И я не стала отвечать — пусть он ответит себе. — Вырваться, — ответил ему мой Альд. — Надоело ходить по кругу. А Алеки хмуро глянули друг на друга и уставились на нас — меня и меня. — Ты говоришь: мы были с обеих сторон? — Да, — ответил он — себе. — Наверное, в Городе не так уж много… нас. Наверное, все мы деремся с обеих сторон. Прыгаем по времени, пока не сойдемся в одном мгновеньи. Здорово говорит! подумали мы — я и я — и улыбнулись ему. Я только лишь становлюсь собой и начинаю думать, как я, а он свободен. Если мы вырвемся, подумали мы — я и я — он крепко припомнит мне свой Латорн. — Ребята! — сказал мой Альд толпе — этим взглядам и этим лицам, и этому облаку злобы и страха. — Вы поймите: нас трое. Поодиночке и мы бы не догадались. Но нас трое, и мы думаем вместе. Алек! Ну, что ты молчишь, как колода? Алеки усмехнулись и положили руки каждый на свой предмет. И сказали, недобро прищурясь в толпу: — А ну, расступись, кто жить хочет. С меня хватит. Наигрался. И пошли вперед — плечом к плечу — раздвигая нам путь в толпе. — Стойте! — рявкнул Эфлал, и они обернулись к нему и лучеметы хмуро уставились на него. Но он не испугался — эта обезьянка с багровой шерстью, и обе мы — я и я — почувствовали, что он — командир, офицер, собрат. — Ат-ставить глупости! Все мы тут на-игрались! Т-ты! — длинной когтистой лапой он почти дотянулся до нас и пришлось поглядеть друг на друга, чтоб не сдернуть с плеча лучемет. — Знаешь выход? — Нет, — ответили мы — я и я — и опять поглядели друг на друга, и она кивнула, уступая мне разговор. — Мы пришли, чтобы остановить себя, — сказал я им. — И, наверное, шестеро могут больше, чем трое. Если мы вырвались из Легиона… Как он глядел на нас, этот рыжий зверек! Адмирал, подумали мы — я и я — не меньше, чем адмирал. Неужели его как и нас гоняли с доски на доску в Легионе? Смешно, но мне вдруг захотелось стать во фрунт: руки по швам, и отвечать по уставу. Стыдное, сладкое чувство, но это вернулась я, именно я, та, что когда-то… — Значит, сквозь время? — спокойно сказал Эфлал. Старая школа: спокойствие после разноса, кипяточком — и под холодный душ. Его зеленые глазки прошли по толпе, отодвинув ее назад и стало возможно дышать. И я почувствовала, как легко подчиняюсь его воле, я не знала, куда он меня поведет, но знала, что я пойду. И только Альды торчали особняком, красивые упрямые оборванцы, и я испугалась за них, потому что если Эфлал… — А ты? — спросил у них командир. — Смотря куда, — ответил какой-то Альд. — Куда-нибудь, — угрюмо сказал Эфлал. — За кольцо. — Годится! А время уже сжималось вокруг, и мы опять поглядели друг на друга — я и я — и схватились за руки, потому что я скоро останусь одна, единственная я, которая есть на свете. Какой уже нет на свете, подумала я, и наши руки сжались еще тесней. Я скоро останусь одна, подумала я — она, и буду только я, одна в своей скорлупе… И нас уже не было — обеих — и не было всех остальных, не было совсем ничего, только тяжесть и духота, но и тяжести уже не было; небытие, несуществование, но я где-то была и как-то существовала, и знала, что я есть, и я существую, но тьма вдруг разлетелась горячим огнем, и я, наконец, перестала существовать. |
||
|