Силверберг РобертЧеловек в лабиpинте

Роберт СИЛЬВЕРБЕРГ

ЧЕЛОВЕК В ЛАБИРИНТЕ

1

Теперь Мюллер знал лабиринт совсем хорошо. Он разбирался, где и какие могут быть силки и обманки, предательские западни, страшные ловушки. Он жил здесь вот уже девять лет. Времени хватило, чтобы смириться с лабиринтом, если не с ситуацией, которая заставила его искать здесь убежище.

Но он продолжал ходить с осторожностью. Ему пришлось несколько раз убедиться, что знание лабиринта, которым он обладал, хотя полезно и достаточно, но не абсолютно. По крайней мере однажды он был на грани гибели и только благодаря невероятному везению вовремя успел отскочить от неожиданного источника электроэнергии, испускающего лучи. Этот, как и другие пятьдесят, он обозначил на своей карте, но когда шел по лабиринту, занимающему площадь крупного города, он не мог быть уверен, что не наткнется еще на что-нибудь, до сих пор ему неизвестное.

Небо темнело: великолепная сочная зелень полудня сменялась черным мраком ночи. Идя на охоту, Мюллер задержался, чтобы взглянуть на созвездия. Даже их он теперь знал превосходно. В этом вымершем мире он выискивал в небе крупицы света и объединял их в созвездия, которые называл в соответствии со своими отвратительными, горькими мыслями. Так появились Нож, Позвоночник, Череп, Стрела, Жаба. В глазнице Черепа мерцала крохотная, слабенькая звездочка, которую он считал солнцем Земли. Он не был в этом уверен, потому что блоки с картами он уничтожил сразу же после посадки здесь, на планете Лемнос, однако чувствовал, что эта маленькая огненная пылинка - Солнце. Такая же слабая звездочка изображала левый глаз Жабы. Порой Мюллер говорил себе, что Солнце нельзя увидеть на небосклоне неба, отдаленного от Земли на девяносто световых лет, но бывали минуты, когда он нисколько не сомневался, что видит именно его. Созвездия чуть дальше, сразу за Жабой, он назвал Весами и Чашами весов. Чаши, разумеется, висели неровно.

Над планетой Лемнос светило три небольших спутника. Воздух здесь, хотя и разреженный, годился для дыхания. Мюллер уже давно перестал замечать, что вдыхает слишком много азота и слишком мало кислорода. Немного не хватало двуокиси углерода, но от этого он почти не зевал. Из-за этого, однако, он не печалился, крепко сжав в руках ствол штуцера, он неторопливо шел по чужому городу в поисках ужина. Это тоже относилось к выработавшемуся образу жизни. У него были запасы пищи на шесть месяцев, помещенные в радиационный холодильник, установленный в убежище, которое находилось в полукилометре от его теперешнего местопребывания, но чтобы сохранить их он каждый вечер отправлялся за добычей. Таким образом он убивал время, запасы он хотел сохранить в предвидении того дня, когда лабиринт может быть покалечит или парализует его. Он быстро водил глазами по резко изгибающимся улицам. Вокруг поднимались стены, темнели укрытия, ждали ловушки и каверзу лабиринта. Он глубоко дышал. Осторожно поднимал одну ногу, потом ставил ее очень крепко и лишь тогда поднимал другую, оглядываясь вокруг. Свет трех спутников смещался и изменял его тень, раскраивая ее на более мелкие двойные тени, пляшущие и извивающиеся перед ним.

О услышал писклявый сигнал детектора массы, прикрепленного к левому уху. Это означало, что где-то неподалеку находится зверь с весом от пятидесяти до ста килограммов. Он настроил детектор на три уровня, причем средний соответствовал животным средней величины - съедобным. Кроме того, датчик сигнализировал о приближении твари от десяти до двадцати килограммов весом и улавливал эманацию созданий весом более пятисот килограммов. Маленькие бестии умели мгновенно бросаться на голову, гиганты же могли раздавить его, попросту не заметив. Избегая тех и других, Мюллер охотился на зверей средней величины.

Он притаился с оружием наготове. Животные, обитающие на планете Лемнос, позволяли убивать себя без каких-либо выдумок с его стороны. Они сохраняли осторожность относительно друг друга, но за девять лет пребывания здесь Мюллера как-то не поняли, что он тоже хищник. Скорее всего никакие представители разумной жизни не охотились здесь уже миллионы лет, так что Мюллер без особого труда каждую ночь убивал их, а они все еще не поняли, что такое человек.

Единственной его заботой на этих охотах было подыскать себе безопасное и так закрытое место, чтобы сосредоточившись на своей жертве, не оказаться добычей какого-то более грозного создания. Стержнем, прикрепленным к пятке левого ботинка, он проверил, достаточно ли прочная за ним почва. Порядок - плотная. Он отступил назад, пока не коснулся спиной холодной поверхности стены. Потом опустился на левое колено на слегка пружинящий тротуар, и приготовил штуцер к выстрелу. Он был в безопасности и мог подождать. Так прошли, наверное, минуты три. Писк детектора массы продолжал указывать, что животное находится в радиусе ста метров. Потом под влиянием тепла все ближе подходившего зверя тональность писка начала медленно расти. Он знал, что из своей позиции на краю площади, окруженной округлыми скалистыми перегородками, он может застрелить любую тварь, которая вышла бы из-за любой из этих поблескивающих стен в форме полумесяца.

Сегодня он охотился в зоне "Е" лабиринта, или же в пятом секторе, если считать от центра, в одной из наиболее коварных. Он редко когда забредал дальше сравнительно безопасной зоны "Д", но в этот вечер какая-то дьявольская фантазия заставила его придти именно сюда. С тех пор, как он более-менее познакомился с лабиринтом, Мюллер ни разу не отважился вновь войти в зоны "Г" и "И": в зоне "Ф" был всего лишь два раза. Здесь же, в зоне "Е", однако он бывал наверное раз пять за год.

Направо от него из-за одной из этих перегородок выдвинулась тройная из-за света трех лун тень. Писк детектора массы в диапазоне зверей среднего размера достиг максимума. Тем временем самый маленький из спутников, Антропос, двигавшийся по небу в обратном направлении, изменил составляющую теней: контуры разделились, черная полоса пересекла две другие черные полосы. То была тень морды, знал Мюллер. Прошла еще секунда. Он увидел жертву - зверя, величиной с крупную собаку, коричневого, с серой мордой, горбатого, уродливого, явно хищника. Первые свои несколько лет на Лемносе Мюллер старался не убивать хищных животных, думая, что у них невкусное мясо. Он охотился на местные аналоги овец и коров - ласковых копытных животных, которые бродили по лабиринту, блаженно пощипывая травку в садах. Лишь тогда, когда их нежное мясо ему приелось, он убил животное, снабженное когтями и клыками, которое охотилось на этих вегетарианцев, и к его изумлению бифштекс из мяса хищника оказался превосходным. Сейчас он наблюдал, как на площадь выбирается именно такой зверюга. Он видел длинную подрагивающую морду, слышал фырканье. Но скорее всего запах человека ничего не означал для этого создания.

Самоуверенное, оно неторопливо направилось через площадь, только неубирающиеся когти постукивали по гладкой мостовой.

Мюллер приготовился к выстрелу, внимательно целясь то ли в горб, то ли в зад. У него был самонаводящийся штуцер, так что он бы попал автоматически, но несмотря на это он всегда устанавливал прицел. Он, если можно так сказать, не совсем соглашался со своим штуцером, цель которого было убить, только убить, в то время как его интересовала еда. И ведь легче взять на себя хлопоты с установкой прицела, чем втолковывать штуцеру, что выстрел в мягкий сочный горб разорвал бы самое вкусное мясо. Ну, прострелил бы он горб до самого позвоночника, а дальше? Мюллер любил охотится с большим изяществом.

Он выбрал место на хребте в пятнадцати сантиметрах от горба, там, где позвоночник соединяется с черепом. Он выстрелил. Зверь тяжело повалился на бок. Сохраняя всяческую осторожность, он подошел так быстро, как только осмелился. Умело отделив несъедобные части - лапы, голову, живот - он распылил консервирующий лак на мясо, которое извлек из загривка. Из зада он вырезал толстый бифштекс, после чего прикрепил обе порции ремнями к плечам. Потом повернулся. Он отыскал зигзагообразную трассу, единственную, которая вела к центру лабиринта. Через неполный час он уже будет в своем убежище в сердце зоны "А".

На половине пути через площадь он неизвестно откуда услышал незнакомый звук.

Он остановился и обернулся. Три небольшие твари сломя голову мчались к убитому зверю. Но не стук когтей этих стервятников он только что слышал. Или это лабиринт приготовил какую-то новую дьявольскую неожиданность? До него донеслось тихое гудение, приглушенное хриплым пульсированием на средней частоте, слишком протяжное, чтобы быть голосом какого-либо из крупных животных. О никогда раньше не слышал ничего похожего.

Вот именно, здесь не слышал. Он начал перетряхивать ячейки памяти. И через мгновенье уже вспомнил, что звук этот ему отлично знаком. Двойное гудение, неторопливо тающее вдали - что это может быть?

Он определил направление. Вроде бы звук доносился сверху и из-за правого плеча. Он посмотрел туда и увидел тройной каскад внутренних стен лабиринта, соединенный этаж за этажом. А выше? Он посмотрел на полное теперь звезд небо: Череп, Жаба, Весы.

Он вспомнил, что означает этот звук.

Корабль, космический корабль, переходящий с подпространственной на ионную тягу перед посадкой на планету. Гудение выхлопных каналов, пульсирование тормозных двигателей перемещались над городом-лабиринтом. Он не слышал этих звуков вот уже лет девять, то есть с того момента, как начал жизнь в своем добровольном изгнании. И теперь прибывшие гости случайно вторглись в его одиночество. Или его выследили? Что им здесь надо? Мюллер кипел от гнева. Разве не достаточно с него людей и мира людей! Так уж им необходимо нарушать его покой? Он твердо стоял, широко расставив ноги. И одновременно краешком сознания как всегда следил, нет ли поблизости опасности, даже сейчас, когда он тоскливо глядел в сторону вероятного места посадки звездолета.

Он не хотел иметь ничего общего ни с Землей, ни с жителями Земли. Нахмурившись, он заметил крохотную искорку света в глазу Жабы, в глазнице Черепа.

Они до меня не доберутся, решил он.

Они умрут в этом лабиринте, и косточки их смешаются с другими костями, которые вот уже миллионы лет разбросаны по всем проходам.

А если им удастся войти так же, как удалось это ему?

Ну тогда им придется воевать с ним. Они поймут, как это не просто. Он жестко усмехнулся, поправил висящий на плечах груз, и все внимание посвятил своему обратному пути. Вскоре он был уже в зоне "С", в безопасной зоне. Затем добрался до своего жилища, спрятал мясо и приготовил себе ужин. Голова у него страшно разболелась. После девяти лет он вновь не один на свете. В его одиночество вторглись. Снова он ощутил злость. Ведь ему ничего не надо было от земли, кроме уединения, но и этого Земля не хочет ему дать. Но людям этим еще придется пожалеть, если они доберутся до него сквозь лабиринт.

А если...

Космический корабль вышел из подпространства чуть слишком поздно, почти на самой границе атмосферы Лемноса. Чарльз Бордман не был доволен этим. Требуя совершенства от самого себя, он требовал, чтобы и остальные тоже умело справлялись со своими обязанностями. Особенно пилоты.

Но он не высказал недовольства. Он включил экран, и стены кабины украсились живым образом планеты внизу. Облака почти не заслоняли ее поверхность. Посреди обширной равнины вырисовывались круги складок, очертания которых можно было определить даже с высоты ста километров. Он обернулся к сидящему за ним молодому человеку и сказал:

- Прошу, Нед. Лабиринт Лемноса. И Дик Мюллер в сердце лабиринта.

Нед Раулинс прикусил губу.

- Такой большой? Да он, наверное, в сотни километров диаметром.

- Виден только наружный вал. Он обнесен кольцеобразными стенами высотой в пять метров. Длина наружного вала по периметру - тысяча километров. Но...

- Да-да, я знаю, - прервал его Раулинс и тотчас покраснел с той обезоруживающей наивностью, которую Бордман считал такой милой и которую намеревался использовать в своих целях. - Прости, Чарльз. Я не хотел перебивать тебя.

- Не страшно! Так о чем ты хотел спросить?

- Вон то темное пятно внутри стен... Это и есть город?

Бордман кивнул.

- Город-лабиринт. Один Господь знает, сколько миллионов лет назад он был выстроен. Именно там мы отыщем Мюллера.

- Если сможем добраться до середины.

- Да конечно. Когда доберемся, - поправил он Раулинса.

- Разве может такое быть, чтобы мы не добрались до центра?

- Мюллер добрался, - заметил Бордман. - Он там.

- Но он оказался первым. Всем остальным это не удалось. Так почему мы...

- Пробовали многие, - заметил Бордман. - Причем без соответствующего снаряжения. Мы справимся. Так что не думай об этом, лучше полюбуйся посадкой.

Космический корабль снижался. Слишком быстро, подметил Бордман, ощущая неуютность от потери скорости. Он не выносил межзвездных путешествий. Но это было необходимым. Нед сидел напрягшись, с горящими от любопытства глазами. Вне сомнения у этого мальчишки полно сил, и здоровья, и сообразительности, чем мне порой кажется. Неужели и я в молодости был таким? Однако ему казалось, что он всегда был взрослым - сознательным, рассудительным, уравновешенным. Теперь, закончив восьмой десяток, он научил себя оценивать объективно. Он как следует овладел своим ремеслом, то есть правлением людьми, теперь он мудрее, но характер его оставался без перемен. А вот Нед будет через шестьдесят лет совершенно иным человеком немного в нем останется от молокососа, что сидит в соседнем кресле. Скептичный от натуры, Бордман допускал, что именно эта миссия окажется тем испытательным огнем, который лишит Неда наивности.

Он прикрыл глаза. Сила тяготения овладела его старческим телом. Сколько посадок на планеты совершил он. Работа дипломата требовала постоянных метаний с места на место. Рождество Христово на Марсе, Пасха на одном из миров Центавра, Троица на одной из планет Ригеля, и вот теперь эта миссия - наиболее сложная из всех. Человек же не создан для того, чтобы скакать вот так от звезды к звезде.

Он чувствовал, как под влиянием силы притяжения Лемноса, на который корабль падал так быстро, лицо его деформируется, он был полон и производил впечатление сладкоежки, и все же с незначительным усилием мог бы приобрести модный силуэт современного человека. Но уже в самом начале своей карьеры он решил выглядеть пожилым. То, что он терял в элегантности, приобретал в авторитете. Позже на закате карьеры он вновь позволит, чтобы время перестало касаться его. Тогда пусть седеют волосы, западают щеки. Он будет делать вид, что ему лет восемьдесят и играть роль скорее Нестора, чем Улисса.

Он был низкого роста, но производил такое солидное впечатление, что легко становился центральной фигурой за любым столом переговоров. Его широкие плечи, мощная грудная клетка и длинные руки скорее подошли бы гиганту. Когда он вставал, лишь тогда выявлялся его низенький рост, но сидя он мог вызывать страх. Он уже убедился, что эта особенность может идти на пользу. Человек слишком высокий больше подходил бы для распоряжений, а не для советов, а он, Бордман, никогда не стремился командовать. Он предпочитал применять власть более тонкими способами.

И без того он выглядел как владыка. Пухлый, но четко черченый подбородок, крупный, широкий нос, солидный и решительный рот, огромные курчавые брови, черные пряди волос. Волосы, жесткие и длинные, закинуты за уши. На пальцах он носил три перстня: гироскоп в платине и два рубина с темной инкрустацией из урана-238. Одевался он скромно, традиционно - любил толстые ткани и покрой чуть ли не средневековый. Наверняка он оказался бы важной персоной в любое время и при любом дворе. Следовательно, был важной персоной и сейчас. Вскоре он должен был высадится еще на одной чужой планете. Он засопел. Как долго еще будет длится эта посадка?

Он посмотрел на Неда Раулинса. Двадцатидвух-двадцатитрехлетний парнишка, сплошная невинность, хотя достаточно взрослый, чтобы знать о жизни больше, чем это показывает. Высокий, банально стройный, светлые волосы, голубые глаза, крупные подвижные губы, ослепительно-белые зубы. Нед был сыном покойного теперь теоретика связи, одного из самых близких друзей Ричарда Мюллера. Возможно, эта связь позволит вступить с Мюллером в переговоры, весьма сложные и деликатные.

- Чарльз, тебе нехорошо? - спросил Раулинс.

- Переживу как-нибудь. Сейчас сядем.

- Мы медленно спускаемся, правда?

- Осталось всего минута.

Лицо парнишки было словно не подвержено силе притяжения Лемноса. Только левая щека слегка оттянулась - и ничего больше. Выражение случайной извинительности на этом открытом юношеском лице производило неприятное впечатление.

- Сейчас, сейчас, - пробормотал Бордман и закрыл глаза.

Корабль коснулся поверхности планеты. Выхлопные каналы прекратили работу. В последний раз рявкнули тормозные двигатели. Наступил ошеломляющий момент неуверенности, но амортизаторы крепко вцепились в грунт, и грохот посадки смолк. Мы на месте, подумал Бордман. Теперь - этот лабиринт. Теперь - Ричард Мюллер. Посмотрим, не изменился ли он за девять лет к лучшему. Может быть, теперь он совершенно нормальный человек. Господи, если так, то помоги нам всем.

До сих пор Неду Раулинсу не приходилось много путешествовать. Он посетил всего лишь пять миров, из них три в своей родной системе. Когда ему было десять лет, отец взял его с собой в летние каникулы на Марс. Два года спустя он побывал на Венере и Меркурии. А после окончания школы он получил награду в виде путешествия за пределы солнечной системы на Альфа Центавра-4. После чего, тремя годами позже, ему пришлось отправится в систему Ригеля, чтобы после катастрофы сопроводить домой останки своего отца.

Да, это не было рекордом по путешествиям в те времена. Но он знал, что в его дипломатической карьере еще не одно путешествие ожидает его. Чарльз Бордман всегда повторял, что межзвездные перелеты очень быстро приедаются и метания по вселенной, по сути дела, еще одна нелегкая обязанность. Раулинс относил это в счет усталости человека, который был чуть ли не в четыре раза старше, чем он.

Ладно, пусть она когда-нибудь придет, эта скука. Но в этот момент Нед Раулинс стоял на незнакомой планете в шестой раз за всю свою недолгую жизнь. Корабль опустился на огромной равнине, раскинувшейся вокруг лабиринта. Вал лабиринта протянулся на сотню миль на юго-восток. Сейчас на этой половине Лемноса была полночь. Сутки здесь длились тридцать часов, а год - двадцать месяцев. На этом полушарии уже настала осень и делалось холодно. Экипаж корабля выгружал эжекторы, из которых в одну минуту должны были выкинуть палатки.

Чарльз Бордман стоял на склоне в такой задумчивости, что Раулинс не посмел подойти к нему. Он всегда относился к Бордману со странным почтением, близким к страху. Он знал, что это - циничная старая дрянь, но все же не мог не удивляться. Бордман по-настоящему великий человек. Отец наверняка был одним из них. И Дик Мюллер (Раулинсу было двенадцать лет, когда Мюллер попал в переделку и загубил свою жизнь). Быть знакомым с такими тремя людьми - это настоящая привилегия. Если бы ему удалось сделать карьеру, хотя бы на половину столь значительную, как у Бордмана. Мне не достает хитрости Бордмана. Зато у меня есть другие преимущества: определенная тактичность, которая у него отсутствует. Я могу быть полезным на свой собственный манер, думал Раулинс. Однако он сомневался - не питает ли к он надежд слишком наивных?

Он глубоко втянул в легкие чужой воздух. Посмотрел на небо. Пустая эта планета, мертвая. Он когда-то читал о Лемносе, еще в школе: одна из древних планет, некогда населенная существами неведомой расы, но уже тысячу столетий покинутая, лишенная жизни. От прежних ее обитателей не осталось ничего, кроме окаменевших костей и этого лабиринта. Смертоносный лабиринт, построенный неизвестными существами, окружает город мертвых.

Археологи исследовали этот город с воздуха, зондируя его датчиками, разочарованные невозможностью проникнуть туда. Отправлено уже двенадцать экспедиций, и ни один из этих отрядов не смог проникнуть в лабиринт: смельчаки быстро становились жертвами ловушек, размещенных во внешней зоне. Последняя попытка была предпринята пятьдесят лет назад. Ричард Мюллер, который позже высадился на этой планете, первый отыскал верный путь.

Раулинс прикинул, удастся ли завязать контакт с Мюллером. Кроме того, он не мог не подумать о том, сколько из его спутников по путешествию умрут при преодолевании препятствий. То, что и он также может умереть как-то не пришло ему в голову. А не один из тех, кто занимался сейчас разбивкой лагеря, должен был в течение ближайших дней принять смерть.

Размышляя об этом, Раулинс увидел, как незнакомое животное появляется из-за песчаного холма неподалеку. Он с интересом присмотрелся к этому созданию. Оно немного напоминало крупного кота, но когти у него не убирались, а пасть была утыкана множеством зеленоватых клыков. Светлые полоски придавали бокам красочность.

Зверь приблизился к нему на расстояние метров в двенадцать, посмотрел безразлично, повернулся движением полным грации

Зверь приблизился к Бордману. Тот приготовил оружие.

- Нет! - крикнул Раулинс. - Не убивай его, Чарльз! Он просто хочет поглядеть на нас вблизи!

Бордман выстрелил.

- Чарльз, не мог подождать минутку? Он сам бы ушел! Зачем ты...

Бордман улыбнулся. Кивком головы он подозвал одного из членов экипажа. Тот наклонился над зверем и накинул на него сеть. Бордман добродушно сказал:

- Я только оглушил его, Нед. Часть стоимости этой экспедиции покрывает федеральный зоосад. Или же ты думал, что я убиваю с таким удовольствием?

Раулинс почувствовал себя маленьким и глупым.

- Забудем об этом. А вернее - нет, постарайся ни о чем не забывать. И получи от этого урок: следует сперва подумать, прежде чем болтать глупости.

- Но если бы я ждал, а ты бы действительно ее убил?

- Тогда ценой этой зверюшки ты бы узнал обо мне кое-что неприятное. И в дальнейшем тебе было бы известно, что меня провоцирует на убийство все что чужеродно и наделено острыми зубами. Ведь если бы я хотел убить, твои вопли не произвели бы на меня никакого впечатления. Так что всегда выбирай подходящий момент, Нед. Сперва трезво оцени ситуацию, лучше порой позволить, чтобы что-то произошло, чем действовать слишком поспешно. Обиделся, парень? Своей коротенькой лекцией я заставил тебя почувствовать идиотом?

- С чего ты взял, Чарльз? Я далек от мысли, что нет вещей, которым мне надо научиться.

- И ты хотел бы учится от меня?

- Чарльз, я...

- Прости, Нед. Мне не следует надоедать тебе. Ты был прав, пытаясь остановить меня от убийства зверя. Не твоя вина, что ты не понял моих намерений.

- Однако, ты считаешь, что я преждевременно поторопился, вместо того, чтобы оценить ситуацию? - растерянно спросил Раулинс.

- Это было ненужным.

- Ты сам себе противоречишь.

- Отсутствие логики - это моя привилегия, - сказал Бордман. - Выспись сегодня как следует. Утром полетим и составим карту, а потом начнем высылать туда людей. Может оказаться, что мы будем через неделю беседовать с Мюллером.

- И он захочет с нами сотрудничать?

- Сперва не захочет. Будет раздраженным, примет оплевывать нас ядом. Это же мы - те, кто его отверг. Зачем он должен теперь помогать людям Земли? Но поскольку он человек чести, а честь это такая вещь, которая не поддается изменениям, безотносительно к тому, насколько ты болен, одинок или обижен. Настоящую честь не убивает даже ненависть. Даже во мне есть своеобразная честь. Уж как-нибудь мы установим контакт с Мюллером. Уговорим его, чтобы он вышел из этого лабиринта.

- Надеюсь, так все и будет, Чарльз. - Раулинс заколебался. - Но как подействует на нас... близость с ним? Я имею в виду его болезнь... его воздействие на окружающих...

- Мерзко.

- Ты его видел уже после того, как это случилось?

- Да, множество раз.

- Я по-настоящему не могу себе вообразить, как это можно находится рядом с человеком, когда все его естество воздействует на тебя.

- Ощущение такое, словно ты забрался в ванну, полную кислоты, ответил Бордман с некоторым сомнением. - К этому можно привыкнуть, но полюбить никогда, это как огонь по всей коже. Уродство, страх, жадность, болезни... хлещут из Мюллера.

- Ты сказал, что он человек чести...

- Был - и слава тебе, Господи! Если даже в мозгу такого достойного человека, как Дик Мюллер, кроются эти мерзости, то что же говорить об обычных людях? Только послать на них подобное несчастье, как то что выпало на долю Мюллера.

- У Мюллера было достаточно времени, чтобы самому сгореть от собственного невезения, - заметил Раулинс. - Что будет, если к нему теперь вообще нельзя приблизиться? Если та эманация, что от него исходит, окажется настолько сильной, что мы не выдержим?

- Выдержим, - сказал Бордман.

2

В лабиринте Мюллер проанализировал ситуацию и прикинул свои возможности. В окошках видеоскопа были видны изображения корабля, пластиковых куполов и мелькание крохотных фигур. Теперь он жалел, что не смог отыскать аппаратуры контролирующей четкость изображения. Но он считал, что ему повезло, что он может пользоваться этим приспособлением. Множество аппаратов в этом городе утратило свои свойства из-за износа каких-то узлов. Мюллеру удалось установить, для чего служат лишь некоторые из них, да и ими он пользовался далеко от идеала образом.

Он следил за туманными изображениями ближних своих - людей, занятых разбитием лагеря на равнине - и прикидывал, какую новую пакость они ему приготовили.

Он сделал все, чтобы стереть за собой всякие следы, когда стартовал с Земли. Нанимая звездолет, он ложно заполнил маршрутный лист, указав, что летит на Сигму Дракона. Во время полета ему пришлось отметится на трех станциях слежения, но на каждой из них он зарегистрировался как совершающий облет галактики, трассу которого он старательно обдумал так, чтобы никто не мог знать, где он находится.

Нормальный сравнительный анализ данных станций слежения должен был выявить, что все три поочередных заявления - одна ложь, однако он рассчитывал, что до ближайшего контроля он успеет закончить рейс и исчезнуть. Скорее всего, ему это удалось, так как патрульные корабли не были посланы за ним вслед. Вблизи планеты Лемнос он выполнил последний отвлекающий маневр, оставив корабль на парковой орбите и опустившись на планету в капсуле. Тем временем бомба с часовым механизмом разнесла ракету. Нужно было располагать поистине фантастическим компьютером. Бомба была запроектирована так, что на каждый квадратный метр взрываемой поверхности приходилось пятьдесят фальшивых векторов, что через небольшой промежуток времени свело бы на нет работу трассеров. А времени Мюллеру требовалось немного - лет шестьдесят. С Земли он улетел почти шестидесятилетним мужчиной, и в нормальных условиях мог бы рассчитывать еще по меньшей мере на сотню лет полной жизни, но здесь, на Лемносе, без врачей, пользуясь услугами лишь далеко не лучшего диагноста, он знал, что будет считать себя счастливчиком, если дотянет до ста десяти - ста двадцати как максимум. Шестьдесят лет одиночества и спокойная смерть в изоляции - и все, что он ждал от судьбы. И вот в его уголок вторглись пришельцы.

Как они его выследили?

Он пришел к выводу, что выследили его они не могли. Во-первых, он использовал все возможные средства предосторожности. Во-вторых, нет никакой причины, чтобы за ним гнались. Он не беглец. Он попросту человек, наделенный ужасной болезнью - ощущает отвращение при виде своих земных близких. Там он был позорищем, живым укором всем им. Он понимал, что величайшим благодеянием и явилась изоляция от них. Так что они не стали применять никаких усилий, чтобы отыскать существо, столь им ненавистное.

И все же были пришельцы?

Он полагал, что археологи. Мертвый город на Лемносе вне сомнения интересует их. До сих пор, он надеялся, что ловушки лабиринта будут воздерживать от исследований. Город был открыт более ста лет, но потом планету избегали по весьма конкретным поводам. Он сам видел останки тех, кто пытался проникнуть в лабиринт. Если он сюда и добрался, то потому лишь, что готов был принять такую ее смерть, и в то же время любопытство приказывало ему проникнуть в центр лабиринта и выяснить его тайны. Он добрался, он тут, но прибыли пришельцы.

Они не проникнут сюда.

Удобно разместившись в центре лабиринта, он располагал достаточным количеством следящих устройств. Таким образом, он видел, как перемещаются из зоны в зону животные, на которых он охотился. В определенной мере он мог держать под контролем ловушки лабиринта, являющиеся по сути всего лишь пассивными ловушками, но и они могли пригодится в войне с каким-либо врагом. Неоднократно, когда хищные звери размером со слона пытались пробраться к центру лабиринта, он сбрасывал их в подземную яму в зоне "З". Теперь он спрашивал себя, какие средства он применил против людей. Но не находил на это ответа. По сути дела, люди в нем не вызывали ненависти: он лишь хотел, чтобы они оставили его одного с тем, что могло восприниматься как покой.

Он смотрел на экраны. Он занимал низкое шестиугольное помещение одну из жилых комнат в центре города - со встроенными в стену видеоскопами. Более года он выяснял, какие части лабиринта соответствуют изображениям на экране. Шесть экранов в самом нижнем углу показывали участки зон от "А" до "Ф". Камеры двигались по полукругу, позволяя из укрытия патрулировать участки, примыкающие к выходам из других зон. Поскольку лишь один вход в каждую зону был доступен, он всегда мог наблюдать за приближением хищников. То что происходило у входов-ловушек, его не интересовало.

В верхнем ряду экранов - седьмой, восьмой, девятый, десятый - вроде бы показывали изображения из зон "Г" и "И", наиболее близких к наружной стороне, самых больших и самых опасных. Мюллер решил не рисковать и не проникать в них для детального подтверждения этой гипотезы. Нет смысла, думал он, нарываться на эти все неприятности только затем, чтобы детально исследовать ловушки. Одиннадцатый и двенадцатый экраны показывали пейзаж вне пределов лабиринта - равнины, оккупированной теперь кораблем.

Немногие из устройств имели такую информационную ценность. Посреди центральной площади города стоял под защитным зонтиком из хрусталя двенадцатигранный камень рубинового цвета, и внутри его тикал какой-то механизм. Мюллер предполагал, что это атомные часы отмеряющие время в единицах, принятых в то время, когда они были спроектированы. Камень подвергался определенным изменениям: рубиновая поверхность мутнела, приобретала цвет граната, а то и черный, а сам камень перемещался на своем основании. Мюллер старательно регистрировал все изменения, но еще не понял их назначения. Эти метаморфозы происходили не случайно, но их ритмику и последовательность он понять не мог.

На каждом из восьми углов площади стоял угловатый металлический столб высотой примерно в шесть метров. Эти столбы медленно поворачивались в выемках на протяжении всего года. Мюллер знал, что один полный оборот они осуществляют каждые двадцать месяцев, то есть за то время, которое занимает у Лемноса на один оборот вокруг солнца, но он подозревал, что эти пилоны содержат в себе какую-то более глубокую цель.

На улицах зоны "А" на равных расстояниях располагались клетки с прутьями, выполненными из материала, напоминающего алебастр. Но ни одним из способов ему не удалось открыть их. Но дважды за эти годы он убеждался, что прутья были втянуты и клетки распахнуты. Первый раз они были открыты на протяжении трех суток, а потом ночью, когда он спал, прутья вернулись на место. Несколько лет спустя клетки вновь раскрылись. Он попытался не спускать с них глаз, стремясь узнать секрет этого механизма. Но на четвертую ночь он задремал так глубоко, что не заметил, как они закрылись.

Не менее таинственным был акведук.

Вдоль всей зоны "Б" бежал замкнутый и словно выполненный из оникса желоб с угловатыми кранами через каждые пятьдесят метров. Если он подставлял под краны любую емкость, то начинала течь чистая вода. Когда же он попытался вставить в кран палец, оказалось, что отверстия там нет. Словно вода просачивалась через какую-то проницаемую каменную пробку.

До сих пор его все еще поражал то факт, как много уцелело в этом сверхстаром городе. Археологи после исследования артефактов и скелетов пришли к выводу, что разумные существа исчезли там более миллиона лет назад, даже может пять-шесть миллионов. Он хотя и был археологом-любителем, научился определять воздействия времени. Копи на равнине были невероятно древними, а внутреннее стены города свидетельствовали, что лабиринт относится к тем же старым временам, что и копи.

И все-таки большая часть города казалась нетронутой временем. Возможно, частично способствовал климат - тут никогда не было ураганов, ни разу не шел дождь. Песок не собирался даже на незащищенных улицах города. И Мюллер знал, почему. Спрятанные насосы поддерживали все в нетронутом состоянии, всасывая любую грязь. Он собрал несколько горстей земли с огородов и разбросал из. Пару минут спустя они начали ползти и исчезли в щелях, приоткрывшихся у основания зданий и тут же сделавшиеся вновь невидимыми.

Скорее всего под городом протянулась огромная сеть неведомой машинерии - неуничтожаемые консервационные устройства, противостоящие воздействию времени. У Мюллера не было подходящего оборудования, чтобы разломать мостовую, твердость которой не могло преодолеть ничто. Самодельными инструментами он начал копать в огороде, надеясь таким образом добраться до этих подземелий, но хотя выкопал яму глубиной в треть километра, а вторую еще глубже, он не наткнулся ни на что, кроме почвы. Какая-то аппаратура обеспечивала, что видеокамеры действовали, улицы оставались чистыми, стены не крошились и всегда ждали смертоносные ловушки.

Что за раса могла выстроить город?

Еще труднее было вообразить себе, что эти существа вымерли. Если предположить, что останки принадлежали строителям города - город создавали гуманоидные существа примерно полутораметрового роста, с очень длинными пальцами и ногами с двумя суставами. Но следов такой расы не было на планетах солнечной системы. Или же, что тоже возможно, они попросту не совершали межпланетных перелетов, развились и погибли здесь.

Кроме города ничто на планете не свидетельствовало о том, что некогда она была населена. Может быть, за прошедшие века остальные города исчезли с поверхности Лемноса и сохранился лишь этот. Или он так и был единственным городом на Лемносе. Теперь ничто не указывало на существование других населенных пунктов. Концепция лабиринта свидетельствовала, что в последние времена это племя заперлось в своей твердыне, чтобы спастись от грозного неприятеля. Но Мюллер знал, что это только домысел. Несмотря на все, он не мог избавиться от впечатления, что лабиринт появился вследствие какой-то ошибки в развитии цивилизации, а не из-за внешней угрозы.

Или же сюда вторглись некогда чужаки, для которых преодоление лабиринта не предоставляло никаких сложностей, и перебили всех жителей города, после чего очищающие механизмы убрали оттуда кости? Поверить это было невозможно. Вступая в город, он нашел его тихим и мертвым. Лишь животные населяли его. Мюллер насчитал примерно двадцать видов млекопитающих. Травоядные животные паслись в городских садах, плотоядные нападали на них, экологическое равновесие было идеальным.

Этот город напоминал ему Вавилон пророка Исайи: "Но будут скрывать там звери, и наполнятся их дома драконами. И будут совы гнездиться в домах его, и сирены в дворцах роскошных".

Теперь этот город принадлежал Мюллеру безраздельно до конца его жизни.

До него пытались сделать это не только люди Земли. В зонах лежало по меньшей мере двадцать скелетов людей. Три человека добрались даже до зоны "Д". Но он очень удивился, когда увидел кости неведомого происхождения. В зонах "В" и "Г" он нашел скелеты крупных, напоминающих драконов, созданий, даже остатки космических скафандров. Ближе к центру лабиринта лежало множество останков существ какого-то иного вида, вероятно человекообразных. Он не пытался прикинуть, как давно прибыли сюда эти творения. Эта галактическая помойка была для Мюллер напоминанием чего-то такого, что Мюллер превосходно знал. А именно: то, что человечество за свои первые двести лет за пределами солнечной системы еще не встретило никаких форм живой разумной жизни. Одно существование кладбища костей на Лемносе свидетельствовало о наличии по меньшей мере двенадцати различных рас. Мюллер гордился тем, что он проник в сердце лабиринта. Несколько первых лет он не удивлялся сохранности останков в лабиринте. Лишь потом он научился наблюдать за механическим безжалостным устранением любого мусора - как пыли, так и костей животных, которые служили ему пищей. Но скелеты визитеров оставались. Почему? В конце концов Мюллер сообразил, что механические мусорщики минуют трупы разумных существ не случайно.

Предостережение: оставь надежду вояк, сюда входящий.

Эти скелеты - один из видов оружия в психологической войне, которую вел с каждым пришельцем дьявольский город. Они должны были напоминать: смерть найдет тебя повсюду. Но каким образом они могли "знать", какие трупы убирать, а какие не трогать?

Сейчас он смотрел на экраны. Следил за суетой крохотных фигурок возле космического корабля.

Пусть только войдут сюда, думал он. Город много лет никого не убивал. Вот он ими и займется. Я в безопасности.

Он был уверен, что даже если они доберутся до него, то надолго не задержаться. Его болезнь оттолкнет их. Может им и хватит ловкости преодолеть лабиринт, но им не справиться с тем, что сделало Мюллера мертвым для его сородичей.

- А ну убирайтесь! - громко произнес он. Неожиданно услышав ворчание двигателей, он увидел, как площадь пересекает мрачная тень. Значит, они обследуют лабиринт с воздуха. Он спрятался. Разумеется, они смогут отыскать его, где он не находился. Экраны скажут им, что в лабиринте живет человек и они конечно постараются наладить с ним связь, еще не зная, он ли это. А потом...

Он окаменел от тоски. Пусть они придут. Он вновь сможет разговаривать с людьми. Забыть об одиночестве.

Но он хотел этого с какую-то минуту.

Невольное желание вырваться из одиночества задавила логика: что было бы, если бы он предстал перед ними? Нет! Не приближайтесь! Не подходите!

- Там внизу, Нед, - сказал Бордман. - Он там наверняка. Видишь точку на том экране? Единственный живой человек. Это - Мюллер.

- В самом центре лабиринта, - сказал Раулинс. - Ему в самом деле удалось проникнуть туда.

- Как-то удалось.

Бордман перевел взгляд на экран. С высоты лабиринт просматривался довольно четко. Он различал восемь зон. Он мог разобрать даже площади, бульвары, стены, переплетения улиц. Зоны были концентрическими, каждая с большой площадью посредине. И детектор массы на разведывательном самолете обнаружил наличие Мюллера в ряду невысоких домов к востоку от одной из таких площадей. Но никаких проходов, соединяющих отдельные зоны, он обнаружить не смог. Даже с воздуха оказалось невозможным наметить трассу.

Бордман знал, что это почти невозможно. В блоках информации содержались отчеты предыдущих неудачных экспедиций. Кроме того, ясно, что Мюллер достиг центра лабиринта каким-то способом.

- Сейчас, Нед, и тебе кое-что покажу.

Он отдал распоряжение. От корпуса самолета отделился робот и начал падать к городу. Бордман и Раулинс следили за ним, пока не оказался на высоте едва нескольких десятков метров над крышами зданий. Но внезапно робот исчез. Взметнулся клуб зеленого дыма - и больше ничего не стало видно.

- Все по-прежнему. До сих пор весь этот район прикрывает экран. Все, что приближается сверху - сжигается.

- Значит, даже птицы...

- На Лемносе нет птиц.

- А дождь? Или еще что-нибудь, падающее на город...

- На Лемносе нет осадков. По крайней мере на этом полушарии. Значит, экран не пропускает лишь инородные предметы. Мы об этом знаем со времен первой экспедиции.

- Они не пытались выслать робот-зонд?

- Если ты видишь покинутый город среди пустыни на мертвой планете то без опасения пытаешься в этот город высадиться. Это простительная ошибка, но Лемнос ошибок не прощает.

Он приказал снизиться. Минуту спустя они кружили над внешним валом лабиринта. Они пролетали над городом раз за разом, дополняя новыми деталями схему, а Бордман, разозлившись, захотел, чтобы сейчас поток света от зеркал ударил в самолет и превратил его в пепел. Он уже давно утратил привязанность к совершенству. Говорят, что нетерпеливость - качество молодых, и что чем старше человек становится, тем добродушнее и терпеливее плетет он паутину своих планов, но Бордман поймал себя на том, что свое задание ему хочется завершить как можно скорее. Выслать робота, который проскользнет сквозь лабиринт, схватит Мюллера и выволочет его наружу. Сказать Мюллеру, чего от него хотят, и заставить, чтобы он согласился.

Капитан Хостин, который должен был вести людей через лабиринт, пришел высказать свое уважение. Он был человек дела, готовый посвятить двадцать жизней, в том числе и свою собственную, лишь бы добраться до сердца лабиринта.

Он покосился на экран и спросил:

- Есть какие-нибудь новые сведения?

- Ничего нового.

- Вы уже хотите садиться?

- Да, можно, - сказал Бордман и посмотрел на Раулинса. - Разве что ты хотел бы еще кое-что уточнить, Нед.

- Я? Ну... я думаю, следует ли нам вообще входить в лабиринт. Может, нам удастся выманить Мюллера и поговорить с ним снаружи.

- Нет.

- Не удастся?

- Нет. Потому что, во-первых, Мюллер не вышел бы на нашу просьбу. Он - нелюдим. Он живьем похоронил себя здесь, чтобы быть как можно дальше от человечества. Во-вторых, приглашая его, нам пришлось бы слишком многое рассказать ему о том, чего мы от него хотим. А в этой игре, Нед, карты не следует раскрывать преждевременно.

- Не понимаю, о чем ты говоришь.

- Допустим, мы будем действовать в соответствии с твоим планом. Что мы скажем Мюллеру, чтобы выманить его из лабиринта?

- Ну... что прибыли с Земли специально за ним, чтобы помог нам в ситуации, опасной для всей солнечной системы. Что мы наткнулись на расу чужих существ, с которыми не можем наладить контакт, и только он один может помочь. Так как мы... - Раулинс замолчал, так как почувствовал свою беспомощность. - Для Мюллера как раз прозвучали бы такие аргументы.

- Вот именно. Один раз Земля уже посылала его в мир чужих, которые испортили ему жизнь. Вряд ли он захочет попробовать это еще раз.

- Так каким же образом можно склонить его к тому, чтобы он нам помог?

- Апеллируя к его чести. Ты предложил, чтобы через громкоговорители подробно объяснили ему, чего от него требуется, а потом ждали, когда он выбежит и поклянется, что сделает все возможное ради милой старой Земли. Так?

- Примерно.

- Но это отпадает. Значит, мы должны проникнуть в лабиринт сами и заработать тем уважение Мюллера, чтобы убедить его в неизбежности сотрудничества.

Выражение взволнованной настороженности появилось на лице Раулинса.

- Что мы ему скажем, Чарльз?

- Не мы. Ты.

- Так что я ему скажу?

- Бордман вздохнул.

- Ты будешь врать, Нед. Попросту будешь врать.

Они прибыли на Лемнос с соответствующим оборудованием для преодоления трудностей, которые мог предоставить лабиринт. Мозгом был первоклассный компьютер с запрограммированными деталями всех предыдущих попыток людей добраться до города. Увы, не хватало деталей последней экспедиции, увенчавшейся успехом. Но сведения о неудачах могли пригодиться.. Централь контролировала множество вспомогательных аппаратов, управляемых на расстоянии: автоматические зонды - наземные, летающие, телескопы, датчики и т.д. До того, как начать рисковать жизнью людей, Бордман и Хостин могли провести серию проверок с набором механических приспособлений. Устройства эти все были заменяемые, имелся комплект шаблонов, так что без хлопот удалось бы заменить новыми все приборы, которые они потеряют.

До сих пор никто не начинал с изучения природы лабиринта. Исследователи сразу же входили туда и гибли. Но теперь появлению людей должно было предшествовать детальное изучение района. Существовала надежда на то, что они проложат себе абсолютно безопасный путь, но это был не лучший способ, чтобы хотя до какой-то степени разрешить эту проблему.

Полеты над городом дали полную картину лабиринта. Они могли не подниматься в воздух - превосходные экраны в их хорошо оборудованном лагере помогли им познакомиться со строением лабиринта. Но Бордман уперся. Сознание надежней фиксирует непосредственные впечатления.

Раулинс высказал предположение, что может быть, в защите есть какие-то окна. Стремясь проверить это, он под конец дня нагрузил зонд металлическими шариками и поместил его над наивысшим пунктом лабиринта. Бинокли позволяли видеть с близкого расстояния, как автомат медленно раскачивается, по одному выбрасывая из себя шарики в каждую из заранее подвешенных коробок. И каждая коробка падает и превращается в пепел. Они установили, что толщина экрана не везде одинакова, и над зонами ближе к центру лабиринта составляет всего два метра, после чего постепенно увеличивается, образуя невидимый купол. Но никаких окон не было. Хостин проверил: нельзя ли его нарушить. Автомат сбросил несколько шариков одновременно. Но защита выдержала и это.

Позже при помощи механических кротов они убедились, что проникнуть в город подземным туннелем тоже нельзя. Кроты раскопали песчаный грунт снаружи внешнего вала. Все они были уничтожены магнитным полем, когда находились еще на глубине в двадцать метров под лабиринтом. Автоматы, вверчивающиеся в стену вала, постигла та же судьба.

Один из инженеров электриков предложил установить мачту, отводящую энергию, но и это оказалось безуспешным. Мачта стометровой высоты высасывала энергию с поверхности всей планеты, голубая молния скакала, но это не оказало никакого влияния на защитное поле. Мачту развернули, в надежде на короткое замыкание. Защита вобрала в себя все и казалось, может вобрать еще больше. Никто так и не смог объяснить источник энергии этого поля

- Наверное, он связан с энергией движения планеты. - сказал специалист. Но понимая, что это объяснение ничего не дает, отвернулся и начал ворчливо отдавать распоряжения в микрофон.

Три дня исследований показали, что город недоступен с воздуха так же, как и из-под земли.

- Есть только один способ пробраться туда, - сказал Хостин. - А именно - пешком через главные ворота.

- Если обитатели города хотели быть в безопасности, - спросил Раулинс, - то почему по крайней мере одни из ворот они оставили открытыми?

- Может быть, для себя, а может, они милостиво давали пришельцам шанс. Хостин, направим в главные ворота ваши зонды?

Утро было серым. Ветер резкими порывами несся над равниной. Из-за облаков время от времени проглядывал плоский апельсиновый диск. Только на Лемносе существовали условия пригодные для жизни, остальные планеты вне его лучей, кружились мертвыми и промерзшими от ядра до атмосферы.

Нед стоял перед одним из пультов, расположенных в паре километров от внешней стены и наблюдал, как техперсонал подготавливает аппаратуру, и чувствовал себя несколько не по себе.

Даже пейзажи мертвого Марса не угнетали его так, как вид Лемноса. Мир Лемноса - это селение мертвых. Когда-то в Фивах Раулинс вошел в гробницу советника фараона, и пока остальные туристы рассматривали росписи на стенах, он не отрывал глаз от холодного каменного пола, где лежал мертвый майский жук. И с тех пор Египет остался для него лишь воспоминанием об этом мертвом жуке. Как же вообще, такой живой, энергичный и полный человеческого тепла Дик Мюллер мог искать добровольное изгнание именно здесь, в печальном лабиринте?

Потом он вспомнил, что ждало Мюллера На Бете Гидры-4 и согласился, что даже у такого человека могли оказаться конкретные причины, чтобы поселиться на Лемносе. Грязное дело, грязное, подумал он. Предвечная болтовня, что цель оправдывает средства. Издалека он видел, как Бордман стоит перед основным пультом, дирижирует людьми, которые размещаются веером вдоль стены города. Он начинал понимать, что позволил втянуть себя в какую-то паршивую историю. Бордман, старый хитрый лис, на Земле не вдавался в детали и не объяснил, каким именно образом он намерен склонить Мюллера к сотрудничеству. А тем временем это может оказаться чем-то подлым. Он попросту представил это поручение как великолепную прогулку. Бордман никогда не углублялся в подробности, пока его не вынуждали обстоятельства, решил Раулинс. Принцип номер один: не разъяснять свою стратегию никому. Таким образом, участие в заговоре.

Хостин и Бордман приказали разместить несколько десятков роботов у каждого из входов в лабиринт. Уже ясно, что единственно безопасной дорогой являются северо-восточные ворота, но роботов у них было больше, чем надо, и они хотели получить все возможные данные. Пульт был нацелен только на один участок - он видел схему этой части лабиринта на экране перед собой и мог заранее следить за всеми тупиками и поворотами. Ему было поручено наблюдение за тем, как там будет пробираться робот, и каждый из пультов контролировал не только человек, но и компьютер, причем Бордман и Хостин следили за ходом операции во всем объеме.

- Пусть входят, - распорядился Бордман.

Хостин отдал приказание, и зонды вкатились в ворота города. Глядя через объективы робота Раулинс в первый раз увидел, как выглядит прямо за входом зона "А". Слева бежала голубая стена, сделанная как бы из блоков фарфора. Справа с массивной плиты свисала занавесь из металлических нитей. Робот миновал этот заслон из нитей, которые задрожали и забренчали, и направился вдоль голубой стены. Дальше стена изгибалась и поворачивала, образуя что-то вроде вытянутого холла без крыши. Во время последней попытки проникнуть в лабиринт - это была четвертая экспедиция на Лемнос здесь шли двое людей: один из них вошел внутрь и благодаря этому уцелел, другой остался снаружи и погиб.

Робот вошел в проход. Позже из мозаики, украшавшей стену, ударил луч красного света и обвел лежащее пространство.

В наушнике Раулинс услышал голос Бордмана:

- Мы уже потеряли четыре зонда прямо в воротах. Что с твоим?

- Согласно программе, - доложил Раулинс. - До сих пор все в порядке.

- Скорее всего мы потеряем его за шесть минут, считая с момента входа. Сколько прошло времени?

- Две минуты пятнадцать секунд.

Робот выглянул из-за стены и быстро двинулся по мостовой, где только что плясал луч. Раулинс включил одоратор и почувствовал вонь паленого и множество озона. Мостовая разделилась. Каменный мост в один пролет дугой разгибался над какой-то полной огня яме. С другой - над дорогой нависал столб каменных блоков, неустойчиво нагроможденный один на другой. Мост выглядел более безопасным, но робот начал карабкаться на блоки. Раулинс передал вопрос: почему? Робот передал, что моста вообще не существует. Раулинс потребовал симуляцию изображения прохода по мосту и увидел, как призрак робота поднимается на пролет, потом качается, пытаясь сохранить равновесие. Ловко, подумал Раулинс и содрогнулся.

Тем временем робот перебрался через нагромождение блоков неповрежденным. Прошло три минуты восемь секунд.

Дальнейший путь шел прямо. Это была улица между башнями без окон. В начале четвертой минуты робот миновал светлую решетку и отскочил в сторону, благодаря чему не был раздавлен копром в форме зонтика. Восемь секунд спустя он обогнул трамплин, ловко избежал удара копий и оказался в желобе, длинным настолько, что скольжение хотя и очень быстрое заняло сорок секунд.

Все это давно уже встретил на своем пути Картиссан, с той поры мертвый. Он продиктовал рапорт об именно таких происшествиях в лабиринте. Он просуществовал в нем пять минут и тридцать секунд и его ошибка была в том, что он не выскочил и желоба на сорок первой секунде. Но что произошло с ним дальше, сведений не было.

Раулинс попросил еще одну симуляцию и увидел: в конце желоба открылась широкая щель и проглотила призрак робота. Тем временем робот осторожно продвигался к чему-то что могло быть проходом в лабиринт.

Раулинс сказал:

- Мы уже на седьмой минуте и все еще продвигаемся вперед, Чарльз. Прямо перед нами я вижу ворота в зону "Г". Не следует ли теперь тебе взять моего робота под свой контроль?

- Если вы продержитесь еще две минуты, я так и сделаю, - ответил Бордман.

Перед воротами робот задержался. Он включил свой гравитрон и создал энергетический шар. Толкнув его в ворота, он подождал, но ничего не произошло. Словно бы успокоенный, робот двинулся к воротам сам. Когда он проходил их, створки внезапно сомкнулись, расплющив его. Экран погас. Человека такая ловушка превратила бы в пыль.

- Мой робот влип, сообщил Раулинс. - Шесть минут сорок секунд.

- Так как и предвидели, - послышался ответ. - У нас остались всего два робота. Переключайся и смотри.

На экране показалась общая картина. Раулинс после недолгих поисков отыскал трассу своего робота и значок на границе между двумя зонами и убедился, что этот робот пробрался дальше остальных. Так или иначе, но два робота еще продолжали путь. Один был во второй зоне, а другой кружил по ведущему к ней проходу.

Схема исчезла. Раулинс видел изображение лабиринта. Чуть ли не с грациозностью этот металлический цилиндр высотой с человека лавировал среди в стиле "барокко" изгибов лабиринта, минуя золотистую колону, от которой доносилась верещащая музыка со странной тональностью, потом световой пруд, наконец, паутину и кучу побелевших костей. Раулинс только мельком заметил эти кости, это были останки человека.

С большим восторгом он следил за путешествием робота. Будто он сам шел там, избегая смертельных ловушек. Шла уже пятнадцатая минута, второй уровень лабиринта. Видны широкие аллеи, изящные колоннады, длинные галереи. Гордясь ловкостью этого робота и совершенством его датчиков, он перестал волноваться. И потому получил болезненный удар, когда одна из плит тротуара внезапно поднялась вверх, и робот скатился прямо между крутящихся колес какой-то могучей машины.

Последний робот был направлен через главные ворота - безопасные. Благодаря скромному запасу информации, до сих пор он избегнул всех опасностей и находился сейчас в зоне "З", почти на границе с зоной "Ф". Робот шел точно тем же самым путем - тут обходя, там перепрыгивая и прошел в лабиринте восемнадцать минут без последствий.

- Хорошо, - сказал Бордман. - На этом месте погиб Мортенсон. Правда?

- Да, - ответил Хостин. - В последнем его рапорте сообщалось, что он стоит вон там, около пирамиды. Потом связь прервалась.

- Значит, начнем собирать свежую информацию. Мы убедились, наши сведения точны. Входом в лабиринт служат главные ворота. Но сюда...

Робот без программы стал продвигаться медленно, поминутно останавливаясь, чтобы во все стороны раскинуть сеть для сбора данных. Он искал открытые двери, замаскированные отверстия в мостовой, аппаратуру, лазеры, масс-детекторы, источники энергии.

Таким путем он прошел двадцать три метра. Далее робот сообщил, что Мортенсон был раздавлен каким-то катком, приведенным в действие его неосторожным шагом. Далее робот миновал еще две ловушки поменьше, но не смог справиться с дезориентационным экраном, который нарушил работу его механического сознания. И в результате его разрушил удар молота.

- Следующий робот должен будет отключить все свои цепи, пока не пройдет этого места, - проворчал Хостин. - Идти наощупь с отключенным зрением...

- Может, человеку там было бы лучше, чем машине, - заметил Бордман. мы не знаем, как этот экран может воздействовать на него.

- Мы еще не готовы выслать туда людей, - напомнил Хостин.

Бордман согласился.

В путь отправился новый робот. Хостин посоветовал выслать вторую группу аппаратов для прокладывания пути в лабиринте. Одного робота Хостин послал вперед, остальных задержал для наблюдения. Головной робот, оказавшись в зоне действия дезориентационного экрана, отключил сенсорный механизм. Лишенный связи с окружающим, он не реагировал на пение сирен. Компьютер скорректировал эти данные с роковым путем предыдущего робота и рассчитал новый путь. Пару минут спустя слепой робот двинулся вперед под воздействием наружных сигналов. Теперь можно было снова включать сенсорный механизм. Это удалось. Тогда пустили третьего робота с включенной аппаратурой.

- Порядок, - сказал Хостин. - Раз мы можем провести через преграду машину, значит, сможем провести и человека. Он пройдет с закрытыми глазами, а компьютер будет отсчитывать его шаг за шагом.

Головной робот двинулся дальше. Он преодолел семнадцать метров от экрана, прежде чем его прижала к мостовой серебристая решетка, из которой высунулась два электрода. Раулинс напряженно наблюдал, как гибнет следующий робот. Так и высылали робота за роботом из резерва.

"А ведь скоро пойдут люди. И мы тоже пойдем."

Он направился к Бордману.

- Как выглядит обстановка? - спросил он.

- Трудная, но не безнадежная, - ответил Бордман. - Не может же вся трасса быть столь опасной.

- А если так?

- Роботов нам хватит. Составим точную карту и будем знать все ловушки. И лишь тогда попробуем сами. - Ты пойдешь туда, Чарльз?

- Разумеется. И ты тоже.

- И какие шансы, что мы вернемся?

- Большие, - ответил Бордман. - Иначе я бы не занялся этим. Да, не простая прогулка, Нед. Но не стоит пугаться. Мы только приступили к обследованию лабиринта. Пройдем несколько дней, и мы начнем ориентироваться в нем.

Раулинс молчал.

- А ведь у Мюллера не было никаких роботов, - сказал он наконец. Каким же чудом он преодолел все это?

- Не знаю, - буркнул Бордман. - Я полагаю, что он счастливчик от рождения.

3

В лабиринте Мюллер следил за ходом операции на своих экранах. Используя метод проб и ошибок, эти роботы преодолели зону "Д" и "Г". Он был готов защищаться.

По утрам ему всегда вспоминалось прошлое. Ласковые глаза когда-то смотрели в его глаза, руки тянулись к его рукам, он видел улыбки, смех, скользил по паркету. Дважды он был женат. И первое, и второе супружество завершилось без скандалов. Часто путешествовал. Имел дело с королями и министрами. И теперь он чуть ли не наяву ощущал аромат сотен планет. Он весной и летом горел ярким огнем и считал, что не заслужил для себя такую печальную осень.

Город-лабиринт по своему заботился о нем. У него была крыша над головой. Он устроил себе ложе из шкур убитых зверей, выслал его кусками меха, смастерил кресло из шкуры и ребер. Город снабжал его водой. С Земли он прихватил необходимые вещи. Три кубика с книгами и с музыкальными записями. Этой духовной пищи хватило бы на его оставшуюся жизнь. Блок для рисунков. Оружие. Масс-детектор. Диагност.

Он питался регулярно. Спал хорошо. Он уже смирился со своей судьбой.

В том, что произошло с ним, он не винил ни кого. Он сам породил это своей жаждой, своим голодом. Он хотел узурпировать права Господни, и тогда некая неуловимая сила, управляющая всем, сбросила его с высоты, и ему пришлось жить на мертвой планета в полном одиночестве.

Станции по пути на Лемнос были ему знакомы. К двадцати пяти годам он начал достигать того, о чем мечтал. Он завоевал известность в тридцати звездных системах. Десять лет спустя ему грезилась большая политика, что поделаешь, если он подался на уговоры Бордмана и взялся за миссию на Бете Гидры-4.

В тот год он проводил отпуск в системе Тау Кита. Мардук, четвертая из ее планет, использовалась как место отдыха для горняков. Мюллеру не нравились те способы, которые пользовались на этих планетах. Он решил поискать разрядки на Мардуке. Там почти не было времен года. Постоянно царила весна, окружал неглубокий океан. На этой планете сделали что-то наподобие Земли в ту пору свой невинности - повсюду леса и луга, уютные гостиницы. Как правило, Мюллер не любил этих мест. Но утомленный приключениями, решил провести пару недель на Мардуке в обществе девушки, с которой познакомился.

Ее звали Марта - высокая, смуглая, с большими темными глазами, со светлыми с голубоватым отливом волосами. Она выглядела двадцатилетней, хотя вообще трудно определить возраст женщины. Мюллеру казалось, что она и вправду молоденькая. Что при плавании с электродвигателем, что при перелетах с дерева на дерево, что при охоте с пневматической винтовкой, что в любви Марта демонстрировала такой восторг, словно все это случилось с ней первый раз в жизни.

Мюллеру не хотелось внимать в эти дела слишком глубоко. Марта была богатой, родилась на Земле и путешествовала везде. Влекомый неожиданным побуждением, он набрал ее номер и договорился о встрече на Мардуке, и она охотно прилетела. Скорее всего она знала, кто такой Мюллер, но ореол славы не имел для нее значения.

Отель, стрельчатая башня, стоял в долине над озером. Они занимали номер на двухсотом этаже, завтракали в башенке на крыше, а на протяжении дня могли себя тешить разнообразными удовольствиями. Неделю они не расставались. Ее маленькие прохладные груди как раз умещались в его ладони, длинные ноги гибко оплетали его в моменты экстаза. Но на восьмой день прилетел Бордман. И пригласил Мюллера к себе.

- Я на отдыхе, - ответил Мюллер.

- Подари мне полдня своего отдыха.

- Я не один.

- Я знаю. Приглашаю обоих. Немножко прошвырнемся. Это очень важное дело, Дик.

Я сюда прилетел отдохнуть от дел.

- От них не убежишь. И не мне тебе говорить об этом.

Назавтра ранним утром они с Мартой полетели на аэротакси к отелю Бордмана. Такси чуть ли не вспарывало собой воду. Они не смогли даже хорошо разглядеть великолепное длиннорогое животное, напоминающее козла.

Они совершили три круга над могучим животным и полетели дальше, в низину, где мерцала цепь озер. Около полудня они опустились на опушке. Бордман снял дорогой номер в отеле. В знак приветствия он пожал Мюллеру запястье, а Марту оглядел с бесстыдным интересом.

Марта отнеслась к этому безразлично.

- Проголодалась? - спросил Бордман. - Сперва обед, разговоры потом.

Он угостил их янтарным вином. Потом они вошли в капсулу ресторана и вылетели их отеля, чтобы во время обеда любоваться зрелищем озер и лесов. Блюда подавались подъемниками. Замкнутые в летящей капсуле, они небрежно наслаждались пищей, питьем, пейзажем. Бордман все великолепно распланировал, чтобы создать соответствующее настроение, но Мюллер знал, что все его старания пойдут насмарку. Он не даст уговорить себя.

Марта скучала. Кольчужка, в которую она была одета, была сконструирована так, чтобы не скрывать, а скорее оттенять ее формы. Бордман оценил демонстрацию, полный готовности пофлиртовать с девушкой, столь доступной с виду, но она игнорировала его заигрывания. Мюллера это забавляло.

После обеда капсула опустилась на берег озера. Стена разошлась. Бордман спросил:

- Может ваша дама предпочла бы искупаться, пока мы будем говорить о скучных делах?

- Прелестная идея, - ответила Марта. Поднявшись из кресла, она коснулась защелки на плече, и кольчужка упала. Бордман поднял ее и положил на багажную полку. Она поблагодарила его и пошла к берегу озера. На минуту она остановилась в воде, потом нырнула и принялась сильными размашистыми движениями кружить по поверхности озера.

Бордман спросил:

- Дик, кто она?

- Девушка. Вроде бы довольно молодая.

- Моложе, чем твои обычные пассии. И немножко испорченная. Ты давно ее знаешь?

- С прошлого года. Нравится?

- Разумеется.

- Я скажу ей об этом, - пообещал Мюллер. - Но не сегодня.

Марта возвращалась к берегу. Они оба следили за этим. Они казались ровесниками. Но в действительности дело было иначе. Бордман был старше на целое поколение, а Мюллер выше его на целых пятнадцать сантиметров. Знакомы они были лет тридцать.

В определенном смысле они занимались одним и тем же делом принадлежали к национальному корпусу, который следил за тем, чтобы структура объединенного человечества не разрушалась в размерах галактики. Мюллер уважал Бордмана за то, каким именно способом тот применял свои таланты на протяжении своей карьеры. Он знал, что Бордман быстр в решениях и лишен сантиментов.

Бордман извлек из кармана туники кубик видеозаписи и поставил перед Мюллером.

- Включи, - попросил Бордман. - Проектор за тобой.

Мюллер вставил кубик в отверстие. Из центра тут же выдвинулся гораздо больший куб. Мюллер увидел какую-то планету. Возможно, это Венера. Регистрирующий глаз проникал сквозь слой облаков. Почва была мокрой, губчатой, на которой росли словно резиновые деревья. Трудно было ориентироваться в пропорциях. Неожиданно появились три странные фигуры. Они шли высокие, худые, чуть ли не паукообразные, и из узких плеч у них вырастали пучки примерно десяти конечностей, сгибающихся в суставах. Головы у них были конической формы с цепочкой глаз вдоль основания, ноздри - вертикальные отверстия. Рот раскрывался на две стороны. Кроме того, что вокруг них развевались какие-то ленты, завязанные между пучками рук - явно украшения - они были обнажены. Но Мюллер не нашел ничего, что бы говорило о их детородных органах, или о том, что они млекопитающие. Их кожа была серая и шершавая, покрытая чем-то вроде ромбовидной чешуи.

С поразительной грацией они приблизились к грибообразным деревьям и вскарабкались на них. Каждый стал в самом центре шляпки и вытянул вниз одну их конечностей вроде длинного жала. Она легко вошла в рыхлый ствол дерева. Потом они спустились вниз и вновь зашагали по лесу.

Неожиданно одно их этих существ задержалось и наклонилось, рассматривая грунт под ногами. Пучком рук оно подняло глаз зонда. На экране начался хаос. Неожиданно изображение потемнело и погасло. Глаз был уничтожен.

После минуты неспокойного молчания Мюллер сказал:

- Они выглядели весьма убедительно.

- Еще бы, они существуют на самом деле.

- Съемки переданы одним из внегалактических зондов?

- Нет, - сказал Бордман, - это из нашей галактики.

- Значит, с Беты Гидры-4?

- Да.

Мюллер силой заставил себя не вздрогнуть.

- Могу я еще раз посмотреть это, Чарльз?

- Разумеется.

Мюллер включил проектор.

- Снимки сделаны не полный месяц тому назад, - сказал Бордман. Зондирующий корабль мы припарковали на высоте в пятьдесят тысяч метров над Бетой Гидры-4 и выбросили на нее тысячу наблюдательных зондов. По крайней мере половина из них просто упала на дно океанов. И только один передал изображение незнакомых существ.

- Почему вы решили снять карантин с этой планеты?

- Мы считаем, что пора вступить в контакт, Дик. Вот уже десять лет мы крутимся вокруг них и до сих пор не поздоровались. И поскольку они гидряне, мы являемся единственными разумными существами.

- Твои недомолвки не очень-то меня убеждают. Ведь решение Совета осталось неизменным, в котором было решено оставить гидрян в покое по меньшей мере на сто лет... Кто решил изменить это решение и почему?

Бордман ухмыльнулся. Но Мюллер знал, что единственным способом добиться чего-либо была фронтальная атака. Бордман пояснил:

- Я вовсе не собираюсь хитрить, Дик, решение было принято, когда ты был на пути к Ригелю.

- С чем это связано?

- Один из внегалактических зондов доставил нам факты, что в соседнем созвездии существует вид высокоразумных существ, подчинивших себе все остальные.

- В каком скоплении?

- Прости, но сейчас я не могу сказать тебе.

- Ладно.

- Достаточно того, что эти существа, если судить по тому, что мы о них знаем, ставят перед нами проблему. У них есть галактические двигатели, так что, логически рассуждая, мы можем ожидать их визита в любое мгновенье... И когда посещение это произойдет, мы окажемся в весьма нелегкой ситуации.

- Не хочешь ли ты сказать, - спросил Мюллер, - что речь идет о том, чтобы нам установить дружеские отношения с другим видом разумных существ в нашей галактике до того, как прибудут гости?

- Вот именно.

- Теперь мне следует выпить, - заявил Мюллер. Бордман указал рукой. Мюллер нацедил себе из крана сосуда крепкий коктейль. Он оторвал глаза от Бордмана и взял со стола кубик видеозаписи.

Вот уже два столетия человек исследовал космос, так и не находя следов собратьев. На небосводе достаточно планетных систем, благодаря которым существует вероятность появления жизни. Процесс планетогенеза не является чем-то необычным, и большинство систем насчитывает от пяти до десяти планет, причем размеры некоторых, масса и плотность параметров делают возможным наличие атмосферы и не мешают эволюции жизни. Определенное количество таких планет находится в орбитальной зоне, и потому населены живыми творениями, и эта галактика сущий рай для зоологов.

И однако в быстрой хаотической экспансии за пределы солнечной системы люди наткнулись на следы некогда существовавших созданий, наделенных разумом. В руинах невообразимо древних цивилизаций звери теперь устраивали логова. На Лемносе и других планетах были найдены развалины городов, пострадавших от атмосферных воздействий. Космос оказался раем и для археологов. Появились новые направления в науке. Люди пытались воссоздать жизнь обществ, исчезнувших до того, как в человеческом сознании родилась концепция пирамиды.

И однако какая-то странная гибель поджидала все разумные расы галактики. Очевидно существовали они давно, что не сохранились даже их деградировавшие потомки. Ниневия и Тир просто исчезли без следа.

Но галактика обширна, и человек не прекращает поисков своих космических товарищей, влекомый смесью любопытства и тревоги. И хотя использование эффектов подпространства сделало возможным быстрые перелеты в любую точку в пределах нашей вселенной, обученного персонала и звездолетов не хватало, чтобы справиться с всей бездной задач, которые возникают при поиске. Столетия назад вторглись в галактику, человечество до сих пор делает открытия, причем зачастую сравнительно недалеко от матери земли. Звезда Бета Гидры-4 - эта система из семи планет, и было установлено, что на четвертой из них существует вид разумных существ.

Никто еще не высаживался там. Все возможности проникновения старательно изучили, чтобы избежать непредвиденных последствий от поспешного контакта с жителями Беты Гидры-4. Наблюдения производили сквозь слой облаков. Специальная аппаратура замеряла степень активности планеты с поразительной точностью. Установили - энергия, излучаемая Гидрой, достигает нескольких миллионов киловатт в час. Составили карты с обозначением населенных пунктов на планете и вычислили примерную плотность населения. Установили уровень развития промышленности. Гидряне все еще не вышли в космическое пространство. Этому мешал слой облаков вокруг планеты. Трудно надеяться, что существа, не видевшие звезд, мечтали достичь их.

Мюллер был посвящен в дискуссии яростных совещаний, которые последовали после обнаружения гидрян. Он знал, почему на них наложен карантин, и если карантин решили нарушить, то о серьезным причинам. человечество, не будучи уверенно в умении установить взаимопонимание с существами другой культуры, явно желало как можно дольше держаться вдалеке от гидрян. Но теперь ситуация изменилась.

- Как это будет выглядеть? - спросил Мюллер. - Экспедиция?

- Да.

- Когда?

- Очевидно, на следующий год.

Мюллер насторожился.

- Кто будет руководить?

- Может быть, и ты, Дик.

- Почему "может быть"?

- А вдруг ты не захочешь.

- Когда мне было восемнадцать лет, - сказал Мюллер, - мы с одной девушкой гуляли в лесу, на Земле. Любили друг друга, это было для меня не впервые, но зато впервые когда получилось как надо... Потом мы лежали на спине, любуясь звездами, и тогда я сказал ей, что отправлюсь туда, чтобы ходить по этим звездам. Она ответила: "Ох, Дик, как это прекрасно! Любой юнец говорит так, глядя на звезды". Еще я сказал, что собираюсь наделать открытий, что я знаю, я всегда буду впереди. Я был весьма красноречив. есть вещи, которые мы способны говорить в восемнадцатилетнем возрасте.

- Есть вещи, которые мы способны делать лишь в восемнадцатилетнем возрасте, - заметил Бордман. - Ну, Дик, теперь тебе пятьдесят, верно? И ты гуляешь по звездам. И тебе кажется, что ты Бог?

- Временами.

- И ты хочешь отправиться на Бету Гидры-4?

- Ты знаешь - хочу.

- Один?

Мюллер онемел и немного погодя переспросил:

- Один?

- Мы запрограммировали все это дело и пришли к выводу, что посылка туда нескольких людей была бы грубейшей ошибкой. Гидряне не особенно хорошо относятся к нашим наблюдательным зондам. Мы не можем начать с углубления в их психику, так как ни разу еще не имели дело с чужой психологией. Но нам кажется, что наиболее верным... принимая во внимание как возможные потери в людях, так и шок, каким это могло бы оказаться для совершенно неведомой нам культуры... выслать одного посланца Земли с добрыми целями, умного и крепкого человека, который прошел уже не одну пробу огнем. Возможно, человек этот будет четвертован через тридцать секунд. С другой же стороны, если ему удастся наладить взаимопонимание, то он совершит нечто уникальное в истории человечества. Ты можешь выбирать.

- И каким ты представляешь шансы на успех? - спросил Мюллер.

- Из расчетов вытекает, что есть только один шанс на шестьдесят пять выбраться из этого в невредимости, Дик. Не забывай, что планету трудно назвать землеподобной, там требуются приспособления для поддержания жизни. И можно наткнуться на враждебное отношение. Один шанс.

- Не самое худшее.

- В любом случае не пошел бы при таких условиях, - сказал Бордман.

- Ты нет, а я бы пошел.

Мюллер осушил стакан. Выполнение этой миссии означает бессмертную славу. Неудача - смерть. Бывает худший приговор судьбы, чем гибель, когда ты несешь флаг человечества в иные миры.

Вернулась Марта. Она была мокрая и поблескивающая. Груди ее ритмично вздрагивали - небольшие холмики плоти. С тем же успехом она может быть четырнадцатилетней девушкой, подумал Мюллер, глядя на ее узкие бедра и небольшие ягодицы. Бордман протянул ей сушилку. Уже сухая, она сняла с полки свое платье.

- Это было изумительно, - сообщила она. - Дик, что случилось? Ты выглядишь так... как ошарашенный. Тебе плохо?

- Мне превосходно.

- Так в чем дело? Мистер Бордман сделал мне предложение.

- Можешь сказать - какое, Дик. Мы не собираемся делать из этого тайны.

- Будет высадка на Бету Гидры-4, - хрипло сказал Мюллер, - один человек. Только как это будет выглядеть, Чарльз? Корабль на парковой орбите и спуск в капсуле с запасом горючего для возвращения?

- Именно.

Марта сказала:

- Дик, это безумие. Не делай этого. Ты будешь жалеть до конца жизни.

- Смерть будет скорой, если что-либо не удастся.

- Нет, послушай, временами у меня бывает ясновидение. Я могу предвидеть будущее, Дик. - Нервно посмеиваясь, Марта перестала играть роль холодной и уравновешенной. - Если ты отправишься туда, то не умрешь, как мне кажется. Но и не видится мне, чтобы ты остался жив. Поклянись, что не полетишь туда, Дик!

- Официально ты еще не принял этого предложения, - заметил Бордман.

- Знаю, - сказал Мюллер. Он поднялся из кресла и подошел к Марте. Он сильно прижал Марту к себе. Она поглядела на него с угрозой. Тогда он чмокнул ее в кончик носа и мочку левого уха... Она вырвалась из его объятий так стремительно, что чуть не упала Бордману на колени.

Мюллер сказал:

- Вы знаете, каким будет мой ответ.

В тот день после полудня один из роботов проник до зоны "Ф". У них еще достаточно трудностей впереди, подумал Мюллер, но долго это не продлится. Этак не успею я оглядеться, как они окажутся уже в самом центре лабиринта.

4

- Вот он, - сказал Раулинс. - Наконец-то!

Объективы робота транслировали изображение человека в лабиринте. Мюллер стоял, скрестив руки на груди. Крупный, загорелый мужчина с выступающим подбородком и широким носом.

Раулинс включил звуковой канал и услышал, как Мюллер сказал:

- А, робот, привет! Чего тебе здесь надо то меня?

Робот не ответил. Не стал отвечать и Раулинс, хотя и мог отозваться. Стоя перед центральным пультом, он немного наклонился, чтобы лучше видеть. Уставшие глаза подергивались. Они потеряли уже около ста роботов. Но все же им повезло, если учесть, что возможности блуждания по лабиринту были чуть ли не бесконечными. Счастьем этим они были обязаны тому, что умело пользовались помощью, которую оказывал им установленный на корабле компьютер, и используя целый набор совершенных сенсорных датчиков, поэтому избежали наиболее очевидных ловушек. И вот теперь добрались до цели.

Раулинс падал от усталости. Он совсем не спал ночь. Хостин отправился спать. Немного позже и Бордман. Несколько членов экипажа несли службу на центральном и на борту, но Раулинс был единственным штатским среди них.

Он прикидывал, могло ли обнаружение Мюллера произойти в его дежурство. Скорее всего нет. Бордман заявил бы, что новичок у руля в столь важную минуту все бы испортил. Они оставили его на дежурстве, и он продвинул робота на несколько метров дальше, и вот смотрел прямо на Мюллера.

Он присматривался к его лицу.

Но ничего не говорило о страданиях. Мюллер прожил столько лет в одиночестве, неужели это не наложило отпечатка? Однако он увидел спокойное, чуть ли не каменное лицо уравновешенного сильного немолодого мужчины. Мюллер поседел, одежда его была потрепана, было видно, что ее уже стирали.

- Что тебе здесь нужно? - спрашивал Мюллер у робота. - Кто тебя прислал? Почему ты не уходишь?

Раулинс не посмел ответить. Он не знал, какой гамбит был запланирован Бордманом на этот момент. И побежал к палатке Бордмана.

Бордман лежал под куполом жизнеобеспечивающей системы. В конце концов лет ему было под восемьдесят - хотя никто бы их ему не дал - а единственным способом борьбы со старостью является подключение на каждую ночь к регенерирующей системе.

Раулинс задержался, смущенный своим вторжением в то время когда старик спал, оплетенный сетью устройств. К его лбу были прикреплены лентой два электрода, которые гарантировали правильную и здоровую работу зон мозга во время сна, очищая сознание от ядовитых субстанций после дневной усталости. Сверхзвуковой фильтр очищал от примесей артерии. Распределение гормонов регулировала причудливая паутина, размещенная на груди. Все это было подключено к корабельному мозгу и контролировалось им. В обрамлении сложной системы жизнеобеспечения Бордман производил впечатление восковой куклы.

Можно ли его сейчас разбудить без опасных последствий? - встревожился Раулинс.

Раулинс предпочитал не рисковать. И включил ближайший аппарат связи с центральной.

- Сон для Чарльза Бордмана, - распорядился он. - Пусть ему приснится, что мы отыскали Мюллера. И что он должен проснуться немедленно. Ну Чарльз, Чарльз, вставай, ты нам нужен. Ясно?

- Принято к исполнению, - ответил мозг корабля. Импульс пронесся к централи, принял форму управляемой реакции и вернулся к палатке. Сообщение проникло в мозг Бордмана.

Бордман шевельнулся.

- Мюллер... - пробормотал он. И открыл глаза. С минуту он ничего не видел, но процесс пробуждения уже начался, а система жизнеобеспечения уже достаточно укрепила его организм.

- Нед? - сорвалось с его губ хриплый вопрос. - Что ты здесь делаешь? Это мне снилось, что...

- Это не был сон, Чарльз. Я запрограммировал его для тебя. Мы добрались до зоны "А". Нашли Мюллера.

Бордман отключил систему жизнеобеспечения.

- Который час?

- Уже светает.

- Давно ты его нашел?

- Минут пятнадцать. Я отключил робота и сразу примчался к тебе. Но не хотел вырывать тебя из сна...

- Ладно.

Бордман уже вылез из кровати. Он слегка качнулся, вставая.

- Пойдем, - сказал Бордман. - Надо задействовать этого робота. Я хочу поглядеть на Мюллера немедленно.

Пользуясь пультиком у входа в палатку, Раулинс привел робота в действие. Они увидели на экране зону "А" лабиринта, выглядящую более пустынной, чем окружающие ее зоны. А вот Мюллера видно не было.

- Включи аудиофон, - посоветовал Бордман.

- Уже включена.

- Куда он делся?

- Наверное, вышел за пределы видимости, - сказал Раулинс.

Робот совершил полный оборот, демонстрируя изображения низких кубических домов, стрельчатых арок и многоэтажных стен вокруг. Они заметили пробегающего маленького зверька, похожего на кота, но от Мюллера не осталось и следа.

- Он стоял вон там, - оправдывался Раулинс.

- Отлично. Ведь не будет же он стоять на месте в ожидании, пока ты меня разбудишь. Пусть робот обследует район.

Раулинс подчинился. Опасаясь новых опасностей, он управлял роботом очень осторожно. Неожиданно из-за одного из лишенных окон домов вышел Мюллер и остановился перед роботом.

- Снова? - спросил он. - Воскрес, да? Ты почему ничего не говоришь? Ты с какого корабля? Кто тебя прислал?

- Может быть нам следует ответить? - спросил Раулинс.

- Нет.

Бордман приблизился прямо к экрану.

- Поразительно, тихо произнес он. - Это выражение лица Мюллера.

- На меня он производит впечатление совершенно спокойного, - сказал Раулинс.

- Что бы ты там знал? Я-то помню этого человека, Нед. Теперь его лицо точно только из ада. Лицевые кости выступают несравнимо больше. Глаза жуткие. И видишь эти искривленные губы... левый уголок опущен. Может быть, он даже перенес некоторые потрясения. Но держится неплохо.

Раулинс взволновано отыскивал следы переживаний на лице Мюллера. Раньше он не смог их заметить и как-то не мог обнаружить и теперь.

- Нелегко будет выманить его оттуда, - заметил Бордман. - Он не захочет выбираться. Но он нам необходим.

Мюллер, присматриваясь к движением робота, произнес:

- У тебя тридцать секунд на объяснение, с какой целью ты меня преследуешь. А потом для тебя же лучше будет, если ты вернешься туда, откуда пришел.

- Ты не поговоришь с ним? - спросил Раулинс. - Он уничтожит робота!

- Пусть крошит. - Бордман пожал плечами. - Первый, кто заговорит с ним, должен быть человеком во плоти и крови и стоять с ним лицом к лицу. Только так можно убедить его. Надо завоевать его симпатию, Нед.

- Десять секунд, - произнес Мюллер. Он извлек из кармана черный металлический шар, размером не больше блока, снабженный небольшим прямоугольным окошком. Мюллер мгновенным движением поднял руку со своим таинственным шаром, направляя окошко прямо в лицо робота.

Экран заволокла тьма.

- Почему-то мне кажется, что мы потеряли еще одного робота.

Бордман поддакнул:

- Именно. Последнего робота, которого нам предстояло потерять. Теперь начинаются потери в людях.

Пришло время, чтобы рисковать в лабиринте людьми. Это было неизбежно, и Бордман не особенно переживал из-за этого. Ведь они в должной мере использовали сперва роботов - разведчиков и спасли этими действиями по всей вероятности несколько десятков людей. Но теперь людям наверняка придется гибнуть. Вот уже не один десяток лет он требовал от своих подчиненных готовности именно к такому риску, и смерть не миновала многих. Но и сам он готов был пожертвовать своей жизнью в соответствующий момент и для соответствующей цели.

Лабиринт был точно обозначен на картах. Бордман, высылая туда роботов, мог рассчитывать на девяносто девяти процентную вероятность того, что они доберутся до зоны "А" в сохранности. И все же, может ли человек пройти по этой трассе с тем же шансом на успех? Лишь это оставалось под вопросом. Даже если компьютер будет давать человеку указания на каждом шагу пути.

И желающие нашлись.

Они знали, что им грозит смерть. Никто не пытался обмануть их, уверяя, что дело обстоит не так. Бордман им сообщил, что для блага человечества надо добиться того, чтобы Мюллер покинул лабиринт по собственному желанию, и наибольший шанс то, чтобы достичь этого - это лично переговорить с ним, причем это должны сделать лишь определенные люди: Чарльз Бордман и Нед Раулинс, и значит они являются личностями незаменимыми. Пусть иные расчистят дорогу Бордману и Раулинсу. Неудача означает новую информацию, а вот удачное достижение сердца лабиринта на этом этапе не приносит информации никакой.

Кинули жребий, кому идти первым.

Он выпал на одного и лейтенантов по фамилии Баке, который выглядел достаточно молодо, и скорее всего был молодым. Невысокий, плотный, темноволосый смельчак вел себя так, словно его можно было заменить не только любым из людей, но даже шаблонным роботом.

- Когда я отыщу Мюллера, - заявил он, - я скажу ему, что я археолог. И спрошу, не имеет ли он ничего против того, чтобы туда пришло несколько моих коллег.

- Хорошо, - сказал Бордман, - но только помни, что чем меньше ты будешь говорить с ним по специальности, тем меньше это может вызвать подозрений.

Барке не должен быть дожить до беседы с Мюллером. Но на прощанье он помахал рукой и исчез в лабиринте. Аппаратура в ранце соединила его с мозгом корабля.

Уверенно и спокойно он преодолел страшные ловушки в зоне "З". Он не нес с собой аппаратуры, которая помогла роботам обнаружить всякие скрытые ловушки. Однако он обладал кое-чем пригодным, чего недоставало роботам, а именно - полным знанием о кошмарах, собранным ценой гибели множества механизмов. Бордман на экране уже видел пилоны, проходы и переходы, мосты, груды костей и обломки роботов.

На путь от зоны "Х" до зоны "А" потребовалось около сорока минут. Преодолев эту трассу, Барке не проявил никакой радости. Зона "Г" грозила опасностями. Он отсчитывал шаги, сворачивал, напрягался. Держался браво. Но что поделаешь, если компьютер не смог предостеречь его перед небольшим, невероятно зубастым зверем, который притаился на золотистых поручнях на расстоянии в сорок метров от ворот зоны "Г".

Опасность случайная, непредвиденная. А Барке располагал знанием о происходящем лишь на основе тех попыток, которые производились на этом участке.

Хищник этот был не больше крупного кота. Обзорное устройство за спиной Барке заметило, как он прыгнул, но было слишком поздно. Прежде чем Барке успел наполовину обернуться, бестия уже оказалась у него на плечах и подбиралась к горлу.

Пасть распахнулась широко. Ряды острых как иглы зубов выглядели поразительно. Зверь сомкнул пасть.

Барке покачнулся и упал вместе с нападавшим. Хлынула кровь. Человек и зверь дважды перевернулись по тротуару, коснулись какого-то скрытого источника энергии и исчезли в клубах дыма.

Вскоре после этого Бордман заметил:

- Значит есть кое-что новое, о чем следует помнить. Ни один из этих зверей не бросился на робота. Людям придется брать с собой детекторы массы и идти группами.

Так и сделали. Дорогой ценой они заплатили за этот приобретенный опыт, но теперь они знали, что в лабиринте им противостоит не только изощренность древних инженеров. Двое людей, Маршалл и Петронелли, вошли теперь в лабиринт снабженные, оглядываясь по сторонам. Животные не могли незаметно приблизиться к ним. Благодаря этому они без труда уничтожили четырех животных.

В глубине зоны "З" они подошли к месту, где был установлен дистанционный экран, который действовал так, что все устройства для сбора информации оказались бесполезными.

По каким принципам он действует? Земные дезориентаторы влияют непосредственно на сознание. Но этот экран не такой: невозможно атаковать нервную систему робота, какой бы смысл не вкладывали в это понятие. Его зрительная аппаратура воспринимает лишь то, что его окружает. Однако то, что роботы наблюдали там, никак не соответствовало истинному геометрическому строению того места. Другие роботы, размещенные вне зоны действия экрана, передавали изображение совершенно иное и вне сомнения более достоверное. Из этого вытекает, что экран работает на каком-то оптическом принципе, ограничиваясь изображением близлежащего участка, изменяет его, вводя хаос в нормальную конфигурацию. Любой орган зрения должен видеть полностью убедительную картину, хотя и не имеет значения человеческий ли мозг воспринимает ее или же машина, лишенная разума.

Ни один из способов он не мог знать, какие формы принял лабиринт для Маршалла и Петронелли, когда они подвергались действию экрана. Самое большое, это они могли рассказать о том, что видят.

Они слушались указаний компьютера.

- Боюсь, что в любую минуту одно из этих лезвий упадет и разрубит меня пополам, - сказал Петронелли.

Но никаких лезвий там не было. После прохождения тротуара они послушно свернули под молот. Но молота тоже не было. С неудовольствием они воздержались от того, чтобы не взобраться на лестницу, выложенную мягкими подушками и ведущую к глазнице действия экрана. Лестницы тоже не было.

- Самое хорошее, - заметил Бордман, - если бы они шли с закрытыми глазам.

- Они говорят, что это было бы для них слишком страшно.

- А что лучше: не иметь никакой информации или иметь информацию ложную? - спросил Бордман. - Ведь советы компьютера они могут слушать и не открывая глаз.

Петронелли вскрикнул. На одной половине экрана Бордман увидел действительную картину, прямой кусок дороги, на другой же иллюзию: неожиданно полыхнувшие из-под ног Маршалла и Петронелли языки пламени.

- Спокойно! - рявкнул Хостин. - Огня там нет!

Петронелли изготовившийся к прыжку, услышав это, со страшным усилием опустил ногу на тротуар. Маршалл не отличался такой быстрой реакцией. Прежде, чем он услышал крик Хостина, он повернулся, чтобы миновать огонь, в растерянности несколько отступил влево и остановился лишь после этого. Он стоял, сдвинувшись на несколько сантиметров за пределы безопасной трассы. И неожиданно из одной из плит вылетел моток провода, который оплелся вокруг его ног, впился в кожу, мышцы, кости и отрезал ступни. Падающего Маршалла пронзил и прибил к стене золотистый прут.

Петронелли, не оглядываясь, счастливо преодолел столб огня, сделал еще десяток шагов и остановился в безопасности, за пределами действия экрана.

- Дэйв? - спросил он. - Дэйв, с тобой ничего не случилось?

- Он сбился с курса, - сказал Бордман. - Это был быстрый конец.

- А мне что делать?

- Отдохни. Успокойся и не пытайся идти дальше. Я высылаю к тебе Честерфильда и Уолкера. Жди их там.

Петронелли весь содрогался. Бордман посоветовал мозгу корабля сделать ему успокаивающий укол.

Уолкеру и Честерфильду потребовался час, чтобы добраться до того места. Зону действия экрана они походили с закрытыми глазами и потому очень спешили. Петронелли за это время успокоился... Все трое двинулись вглубь лабиринта.

Неду Раулинсу казалось, что самые длинные дни в своей жизни он пережил четыре года назад, летя на Ригель. Однако сейчас он убедился, что дни на Лемносе тянуться значительно дольше. Все-таки ужасно стоять перед экраном и смотреть, как гибнут отважные мужчины.

И все же они выиграли битву за лабиринт. К этому времени в него вошли четырнадцать человек. Четверых их них ожидала смерть в зоне "З". Пятеро других оборудовали промежуточную базу в зоне "Е", трое преодолели дезориентирующий экран в зоне "Г". Поскольку фактически зоны "Е" и "Ф" были уже покорены, то добраться туда, где их ждал равнодушный и неприступный Мюллер, не представлялось сложным.

Раулинс думал, что он уже изучил лабиринт в совершенстве. Правда, не лично. Он и Бордман должны были стать наследниками тяжело приобретенного опыта, когда придет их срок.

Минута эта приближалась.

Однажды Раулинс стоял вместе с Бордманом у песчаного вала. За две их недели пребывания на Лемносе погода изменилась. Стояла туманная неприятная пора года.

Раулинс уже почти не мог дождаться пробы своих сил среди опасностей лабиринта. Он ощущал пустоту, напрасность стремлений, которые выросли из нетерпеливости и стыда.

Тем временем не экранах они наблюдали прогулки Мюллера по зоне "А". Кружащие там роботы держали его под постоянным контролем, отмечая его передвижения. С тех пор, как Мюллер встретил первого робота, он не покидал зоны "А". Однако каждый день он менял свое место нахождения, переселяясь из дома в дом, так, словно не хотел спать в одном месте два раза. Бордман позаботился о том, чтобы больше ни один робот не попадался ему на глаза. У Раулинса часто создавалось впечатление, что старый хитрец руководит охотой на какого-то необычного, очень осторожного зверя.

- Мы отправимся туда сегодня после полудня, Нед. Переночуем в главном лагере. Утром отправимся к Уолкеру и Петронелли в зону "Е". А потом уже ты дойдешь до самого центра и отыщешь Мюллера.

- А ты зачем идешь в лабиринт, Чарльз?

- Чтобы помогать тебе.

- Но ведь ты и так мог находиться в контакте со мной, - заметил Нед. - Тебе нет необходимости рисковать.

Бордман задумчиво потер подбородок.

- Дело тут к сведению риска до минимума, - пояснил он.

- Как это?

- В случае каких-либо трудностей мне пришлось бы спешить с помощью. Я предпочитаю на всякий случай ждать сразу в зоне "Ф", чем добираться до тебя снаружи.

- А какого рода трудности могут возникнуть передо мной?

- Мюллеровское упрямство. Нет ни одного повода, чтобы ему хотелось сотрудничать с нами, и он не из тех людей, с кем легко договориться. Я помню его с тех времен, когда он вернулся с Беты Гидры-4. Покою от него нам не было. Собственно он и до того никогда не был уравновешенным. Он имел право быть разобиженным на весь мир. Но хлопот с ним... Он - как птица, приносящая несчастье. Тебе еще придется намучиться с ним.

- В таком случае, может ты пойдешь со мной?

- Не исключено, - возразил Бордман. - Если он только узнает, что я нахожусь на этой планете, мы от него ничего не добьемся. Ведь это я отправил его к гидрянам. В результате я виноват, что он ушел из мира и спрятался в одиночестве. Если бы ему показался, он скорее всего убил бы меня.

Раулинс содрогнулся при этой мысли.

- Нет. Не мог он настолько сделаться дикарем.

- Ты его не знаешь. Не знаешь, каким он был. Насколько он переменился.

- Если он такой холодный и равнодушный, как же можно вызвать в нем симпатию к кому-либо?

- К нему отправишься ты. Искренний, заслуживающий симпатий. Тебе не придется притворяться. Ты скажешь ему, что прибыл сюда с археологической экспедицией. Не проговорись, что мы с самого начала знали о нем. Скажи, что мы знаем это с той минуты, как на него наткнулся робот... и ты узнал его, поскольку помнишь его с тех времен, когда он дружил с твоим отцом.

- Мне упомянуть об отце?

- Конечно же! Представься ему. Это единственный способ. Скажи, что твой отец погиб, а это твоя первая космическая экспедиция. Пробуди в нем сочувствие.

- Не сердись на меня, Чарльз, но я должен признаться тебе, что все это мне совершенно не нравиться. Вся эта ложь.

- Ложь? - глаза Бордмана загорелись. - Разве ты не сын своего отца, и это не первая твоя миссия?

- Но ведь я же не археолог.

- Ты бы предпочел сказать ему, что мы прибыли сюда в поисках Мюллера? Подумай о нашей цели, Нед.

- Ладно. Цель оправдывает средства. Мы прилетели сюда, чтобы уговорить Мюллера сотрудничать с нами, так как кажется, что лишь он сможет избавить нас от опасности, - произнес Раулинс безразлично. - Так что мы вправе прибегнуть к любым способам.

- Вот именно. И не смейся, как идиот.

- Прости, Чарльз. Но мне неприятно, что придется врать Мюллеру.

- Он нам нужен.

- Я понимаю, Чарльз.

- Ты нам тоже нужен. Сам я, увы, не могу сделать это. В его глазах я чудовище. А к тебе он может отнестись с симпатией. Ты молод. Ты сын его друга.

- Врать ему, чтобы он дал согласие.

- Перестань, Нед.

- Продолжай, что мне делать дальше?

- Постарайся с ним подружиться. Не торопись. Пусть ему начнет хотеться, чтобы ты навещал его.

- А что если мне станет дурно от его присутствия?

- Попытайся скрыть это от него. Это наиболее трудная часть твоего задания.

- Самая трудная часть - это ложь.

- Это ты так считаешь. Приложи все усилия, разговори его. Дай ему понять, что ты тратишь время, которое должен был бы посвятить научной работе, и что эти болваны, эти сукины сыны, руководители экспедиции, не хотят, чтобы ты имел с ним что-либо общее, но ты его любишь, ему сочувствуешь, и для них же будет лучше не вмешиваться.

- Мне упомянуть о другой галактике? - спросил Раулинс.

- Вскользь. Время от времени упоминай, чтобы дать ему пищу для размышлений. Но не слишком часто. И не намекай, что он нам нужен, понял? Если он сообразит, что мы хотим его выманить, нам конец.

- Но каким образом я должен уговорить его покинуть лабиринт без объяснения того, зачем мы хотим, чтобы он вышел?

- Об этом я не думал, - признался Бордман. - Я дам тебе указания позже.

- Я понимаю, что ты подразумеваешь. Ты собираешься заставить меня произнести ложь, так что просто боишься сказать об этом сейчас, потому что тогда я просто откажусь от этой затеи.

- Нед...

- Извини. Но зачем нам выманивать его оттуда уловками? Мы можем сказать ему, что человечество нуждается в нем.

- Ты считаешь, что это этично?

- Это как-то чище. Возьмем его силой.

- Недостаточно, - заявил Бордман. - Это слишком рискованно. Он может попытаться покончить с собой.

- Надо произвести парализующий выстрел, - предложил Раулинс - а потом спящего вынести из лабиринта.

Бордман покачал головой.

- На то, чтобы познакомиться с лабиринтом, он имел девять лет. Мы не знаем, каким штучкам он здесь научился. Пока он там, я не отважусь ни на одно действие, направленное против него. Это слишком ценный человек. Может быть, он запрограммировал какое-нибудь устройство, что весь город взлетит на воздух, если кто-то вздумает прицелиться в него. Он должен выйти добровольно.

- Я тебе кажусь чертовски незрелым, Чарльз?

- Тебе можно совершать ошибки, - ответил Бордман.

- Ты веришь, что существует некое космическое зло во всех проявлениях вселенной?

- Я бы сформулировал это не так. Вселенной не управляют ни силы зла, ни силы добра. Вселенная - это огромная машина. Когда мы выслали Мюллера к гидрянам, мы были вынуждены послать его. А они сделали так, что Мюллер вернулся не таким, каким был. Он был затянут в машину вселенной и перемолот. Теперь происходит другое соприкосновение частей вселенной, и мы вынуждены пропустить Мюллера через мясорубку еще. Если мы перехитрим Мюллера, может случиться, что мы приведем в действие какие-то новые узлы машины, которые уничтожат все человечество... Я хочу, чтобы ты сделал кое-что неприемлемое ради более высокой цели. Ты не хочешь делать этого, но твои моральные принципы не обязательно являются наиболее важным фактором. Во время войны солдат убивает, поскольку окружающий мир ставит его в такую ситуацию. Это может оказаться несправедливая война, или может случиться, что он поймает на мушку собственного брата, но тем не менее война - это реальное событие, и он вынужден играть в ней свою роль.

- Но где же тогда место для свободы воли в твоей механизированной вселенной, Чарльз?

- Для нее нет места.

- Значит у нас нет выбора?

- Мы достаточно свободны, чтобы повертеться на крючке.

- И ты всегда так воспринимал это?

- Почти всю жизнь.

- Даже когда был в моем возрасте.

- Еще раньше.

Раулинс отвел глаза.

- Наверное, ты полностью неправ, - сказал он, - но я не стану тратить сил, чтобы объяснить тебе это. Мне недостаточно слов. Впрочем, ты и не стал бы меня слушать.

- Боюсь, что я выслушаю тебя, Нед.

Раулинс попытался улыбнуться.

- Но как же я смогу жить в гармонии с самим собой, если заставляю Мюллера покинуть свою скорлупу?

- Сам увидишь, как. Ты обнаружишь, что поступил верно. В эту минуту кажется, что душа твоя будет загублена навсегда, но ты не прав.

- Посмотрим, - тихо сказал Раулинс.

"Бордман сейчас, - подумал он, - вроде бы даже более скользкий, чем обычно, поскольку ударился в свой наставнический тон. Умереть в лабиринте - единственный способ избежать растворения среди этих неясностей".

Раулинс еще раз посмотрел на экран.

- Ну что ж, пора идти, - произнес он. - А то мне от этого ожидания скоро будет тошно.

5

Мюллер увидел, как они приближаются, и не мог понять, почему, несмотря на все, он чувствует себя спокойно. На обзорных экранах он мог видеть людей, разбивающих лагерь. Он не мог различить их лиц и не знал чем они там занимаются. Он насчитал их около десятка.

У него были свои возможности. Он мог затопить, если бы захотел зону "Е" водой из акведука. Однажды он случайно учинил это, и город почти целиком ликвидировал последствия. Те люди, которые не утонули бы, в панике попали бы в другие ловушки. Он мог воспользоваться и другими штучками.

И все-таки он ничего такого не сделал. Он знал, что причиной его бездеятельности является по сути дела желание вырваться из этой изоляции. И как бы он не ненавидел людей, он все же позволял им прокладывать путь. Теперь встреча была неминуемой. А вот сможет ли он снова пребывать среди людей?

Он провел несколько месяцев среди гидрян, а потом, понимая, что не сможет ничего добиться, сел в капсулу и полетел туда, где его ждал корабль.

На корабле он произвел манипуляции, которые должны были вернуть его на Землю. Когда о увидел на отполированной поверхности свое отражение, оно поразило его. Он заметил на своем лице новые морщины, которые не удивили его, а вот странные чужие глаза насторожили. Мышечное напряжение, подумал он. Он окончил программировать свое возвращение и отправился в лечебное помещение, где заказал микстуру "Ди-сорок" для нервной системы, горячий душ и хороший массаж. Когда он вышел оттуда, то глаза его так и остались странными, а кроме того начался нервный тик. От тика он избавился довольно легко, а вот глаза такими и остались.

Собственно, в них нет выражения, сказал он себе. Такое впечатление производят веки. Мои веки набрякли из-за того, что мне так долго пришлось дышать замкнутым в скафандре. Это пройдет. У меня было несколько трудных месяцев, но теперь все позади.

Корабль пил энергию от ближайшей из предназначенной для этой цели звезд. Указатели шевелились в ритме работы подпространственных двигателей, и Мюллер в своем пластико-металлическом контейнере был выброшен из мира Гидры на одну из самых коротких трасс. Но несмотря на перемещение в подпространстве какое-то абсолютное время должно было пройти, пока корабль как игла пронзал континуум. Мюллер читал, спал, слушал музыку и забавлялся сексатором, когда в нем возникало такое желание. Он говорил себе, что лицо его только кажется застывшим, но после возвращения на Землю ему, наверное, не помешает небольшое преображение. Эта экспедиция оказалась такой, что он постарел на несколько лет.

Делать ему было нечего. Корабль вышел из под подпространства на расстоянии ста тысяч километров от Земли. Зажглись контрольные огоньки на пульте связи. Ближайшая станция космического движения требовала, чтобы он сообщил свои координаты. Он приказал мозгу корабля передать надлежащие сведения.

- Выровняйте скорость, мистер Мюллер, - попросил диспетчер движения, - и мы пришлем к вам пилота, который доставит вас на Землю.

И этим тоже занялся мозг корабля.

Перед глазами Мюллера возник медный шар службы контроля движения. Достаточно долго он плавал перед ним, пока корабль не догнал его.

- У нас для вас сообщение, переданное с Земли, - сообщил диспетчер. Говорит Чарльз Бордман.

- Давайте, - сказал Мюллер. Экран заполнило лицо Бордмана. Лицо розовое, свежевыбритое. Бордман улыбнулся и протянул руку.

- Дик, - сказал он. - Господи, какая радость, что я тебя вижу!

Мюллер включил осязательный аппарат и сквозь экран пожал запястье руки.

- Привет, Чарльз. Один шанс из шестидесяти пяти, верно? Ну, так я возвращаюсь.

- Что мне передать Марте?

- Марте? - Мюллер задумался. Ага, это та голубоволосая девушка... узенькие бедра и остренькие грудки. - Да, передай ей привет. Скажи, мне было бы приятно увидеться с ней сразу после посадки. Сексаторы не доводят до такого безумия.

Бордман фыркнул от смеха, словно услышал шикарную шутку. Потом резко изменил тон и спросил:

- Хорошо получилось?

- Безрезультатно.

- Но ты наладил контакт?

- Пожил среди гидрян, конечно же. Они меня не убили.

- Но относились враждебно?

- Меня не убили.

- Да но...

- Но я все-таки жив, Чарльз. - Мюллер почувствовал, что снова начинается нервный тик. - Я не научился их языку. Не знаю, как они меня восприняли. Казалось, они проявляли интерес. Долгое время они внимательно присматривались ко мне, но не произнесли ни слова.

- Может, они телепаты?

- Я не знаю, Чарльз.

Бордман какое-то время молчал.

- Что они с тобой сделали, Дик?

- Ничего.

- Не сказал бы.

- Я просто устал от полета, - заявил Мюллер. - Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать нормальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне было бы приятно оказаться в постели не одному. Тогда все бы стало великолепно. А позже, может, я и предложу какой-нибудь способ установления контактов с гидрянами.

- Это настроение отражается на твоем радио, Дик.

- Что?

- Тебя слышно слишком громко, - пояснил Бордман.

- Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чарльз, что общего имеет это с настроением?

- Не спрашивай меня, - ответил Бордман. - Я только пытаюсь понять, что это ты так раскричался на меня.

- Я не кричу! - крикнул Мюллер. Вскоре после этого разговора с Бордманом он получил сообщение с контрольной станции, что пилот готов и ждет разрешения взойти на корабль. Он открыл люк и впустил на борт этого человека. Пилот оказался молодым блондином с орлиным носом и светлой кожей.

Снимая шлем он сказал:

- Меня зовут Лес Кристиансен, мистер Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что я горжусь и считаю за честь сопровождать первого человека, который посетил расу чужих существ. Надеюсь, я не нарушу предписаний, касающихся служебной тайны, если скажу, что мечтаю хоть немного услышать об этом, пока мы будем спускаться. Если вы не сочтете это за навязчивость, то я был бы счастлив, если бы вы рассказали хоть о некоторых... необычных впечатлениях... из вашего.... вашего...

- Пожалуй, я могу рассказать не очень-то много, - вежливо отозвался Мюллер. - Прежде всего, вы видели запись с гидрянами? Я знаю, что ее должны были демонстрировать, но...

- Вы позволите мистер Мюллер, если я присяду на минуточку?

- Милости прошу. Вы их видели... это высокие худые создания с плечами...

- Мне как-то не по себе, - сказал Кристиансен. - Не могу понять, что это со мной. - Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу. - Наверное я расхворался...

Он упал в кресло и скорчился, закрыв голову руками. Мюллер беспомощно огляделся. Потом вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы довести до медицинского кабинета. Кристиансен дернулся, словно к нему прикоснулись раскаленным железом. При этом он потерял равновесие и свалился на пол кабины. И стал отползать как можно дальше от Мюллера.

Сдавленным голосом он спросил:

- Куда мне?

- Вон в те двери.

Он поспешил в туалет и закрылся. Мюллер, к своему удивлению, услышал, как того вытошнило, и потом он долго откашливался. Мюллер хотел уже сообщить на станцию контроля, что пилот захворал, но дверь приоткрылась, и Кристиансен пробормотал:

- Вы не могли бы подать мне мой шлем?

Мюллер протянул ему шлем.

- Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Надеюсь, я не приволок с собой какую-нибудь заразу.

- Я не болен. Я просто чувствую себя паршиво. - Кристиансен надел шлем. - Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы в комочек и поплакал. Прошу вас, выпустите меня, мистер Мюллер! Мне так страшно...

Он выскочил из корабля. Мюллер смотрел, как он несется к недалекой станции.

Потом включил радио.

- Пока что не присылайте другого пилота, - сказал он диспетчеру. Кристиансен как только снял шлем, сразу заболел. Может, я чем-нибудь заразил его. Это надо проверить.

Диспетчер согласился. Он попросил, чтобы Мюллер прошел в медицинский кабинет, настроил диагност и переслал данные. Потом на экране Мюллера появилось важное темно-шоколадное лицо врача станции контроля движения.

- Это очень странно, мистер Мюллер, - сообщил он.

- Что именно?

- Данные вашего диагноста проанализировал наш компьютер. Нет никаких необычных симптомов. Я подверг поверке Кристиансена и тоже ничего не понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он мне сказал, что в ту минуту, как увидел вас, его схватила сильная депрессия, которая немедленно перешла во что-то вроде метаболического паралича. Это значит, что эта тоска полностью лишила его сил.

- И часто с ним бывают такие приступы?

- Никогда, - ответил доктор. - Я хотел бы в этом разобраться. Я могу сейчас посетить вас?

Доктор не скулил и не жаловался. Но надолго не задержался, и когда отлетел от корабля Мюллера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не снимал шлема, скафандра и немедленно начал программировать корабль на приземление. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, и не произнес ни слова, словно Мюллера вообще не было. С окаменевшим лицом и плотно сжатыми губами он слегка качнул головой в знак прощания и выскочил из корабля. Наверное, я страшно мерзко пахну, подумал Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.

Посадка прошла нормально.

В межпланетном порту Мюллер быстро прошел через Иммиграционную камеру, исследованный компьютерной системой уже сотни раз. Рассеялось опасение, что диагност обнаружит в нем какое-либо заболевание. Он прошел сквозь нутро этой машины, и когда он, наконец, вынырнул из нее, то звонки не зазвенели, табло не заполыхало. Пропущен. Он поболтал с роботом в Бюро направлений. Бумаги его были в порядке. Щель в стене разошлась до размеров двери. Он уже мог выйти и в первый раз с момента посадки встретиться с другими людьми.

Бордман прилетел с Мартой, чтобы приветствовать его. В толстом сари он производил весьма солидное впечатление, пальцы его украшали множество перстней. Марта красовалась коротко остриженными волосами темно-зеленого цвета, подсеребренными глазами и была похожа на искрящуюся статуэтку. Мюллеру, который помнил ее голой и мокрой, выходящей из хрустального озера, эти перемены не понравились. Он прикинул, в его ли честь она так нарядилась - ведь это Бордман любил, чтобы у женщины была эффектная внешность. Скорее всего эти двое были вместе, пока он отсутствовал.

Бордман взял Мюллера за запястье, но рукопожатие через пару минут ослабло.

- Как мне приятно вновь видеть тебя, Дик, - произнес он без уверенности в голосе и отступил на пару шагов.

Марта вошла между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее. Ее глаза, когда он в них заглянул, были полны блеска, и его ошеломили отражающиеся в ее зрачках образы. Ее ноздри раздулись. Он почувствовал, как напряглись мышцы под кожей. Она попыталась освободиться.

- Дик, - шепнула она, - я молилась о тебе каждую ночь. Ты даже представить не можешь, как я тосковала.

Она вырывалась все решительнее. Он притянул ее к себе. Ее ноздри раздулись, ноги задрожали, и он испугался, что она упадет.

Она отвернула голову.

- Дик, мне так страшно... От этой радости, что я тебя вижу, все перепуталось. Отпусти меня, мне нехорошо.

- Да, конечно же. - Он отпустил ее.

Бордман нервно стирал пот с лица и проглотил какое-то успокаивающее лекарство. Мюллер никогда раньше не видел его в таком состоянии.

- Ну, а что если мне бросить вас обоих, а? - предложил Бордман. - Эта погода что-то нехорошо на меня подействовала.

И он убежал. Теперь только Мюллер почувствовал, как его охватывает паника.

- Куда нам ехать? - спросил он.

- Транспортные коконы рядом с залом. Снимем номер в портовой гостинице. Где твой багаж?

- Еще на корабле, - ответил Мюллер. - Можем подождать.

Марта прикусила уголок нижней губы. Он взял ее под руку. Ну, мысленно подгонял он Марту, скажи мне, что ты плохо себя чувствуешь.

- Зачем ты остригла волосы? - спросил он.

- Разве я не нравлюсь тебе с короткими волосами?

- Не особенно. - Они сели к кокон. - Они были длинными и очень голубыми, как море в ветреный день.

- Я старалась выглядеть красивой для тебя.

- Зачем ты закусываешь губу?

- Что?

- Ничего. Мы приехали. Номер уже зарегистрирован?

- Да, на твое имя.

Они вышли. Они спустились этажей на пятьдесят, чуть ли не на самый последний. Трудно было выбрать лучше, подумал Мюллер. Они вступили в отведенную им спальню. Свет был притушен. Мюллер вспомнил, как вынужден был довольствоваться сексаторами, и почувствовал тяжесть в низу живота. Марта обогнула его и скрылась в соседней комнате. Он разделся.

Она вернулась обнаженной. Нарочитой косметики уже не было, а волосы вновь стали голубыми.

- Так ты выглядишь намного лучше. У гидрян то ли пять полов, то ли ни одного. Я так точно и не понял. Однако мне кажется, что как бы они не этим не занимались, люди находят больше удовольствия. Что ты остановилась там, Марта?

Она молча приблизилась. Одной рукой он обнял ее за плечи, в другую поместил округлую грудь. Раньше, когда он это делал, то ощущал, как твердеет от желания ее сосок под ладонью. Сейчас же она чуть подрагивала как испуганный жеребенок. Губы ее тоже оказались сухими, напряженными, враждебными. Он усадил ее на кровати. Она вопреки своему желанию пыталась ласкать его.

В ее глазах он увидел страдание.

Она отодвинулась от него и упала на подушки. Он видел ее лицо, перекосившееся от с трудом сдерживаемой муки.

- Возьми меня, Дик, - произнесла она. - Ну скорей же!

- Тебе так не терпится? Правда?

Она хотела взвалить его на себя. Он высвободился и сел. Красные пятна заливали ее лицо и спускались на плечи, по щекам текли слезы.

- Скажи мне, что с тобой, Марта?

- Не знаю.

- Ты ведешь себя так, словно заболела.

- Наверно.

- Когда тебе стало не хорошо?

- Зачем эти вопросы? Милый, иди же ко мне!

- Но ведь тебе не хочется. Ты делаешь это от доброты сердечной.

- Я хочу, чтобы ты был счастлив, Дик. Дик, я же тебя предупреждала насчет экспедиции. Говорила, что я могу предвидеть будущее. Что тебя может ждать что-то плохое, но не обязательно смерть.

- Скажи мне, где болит?

- Не могу... не знаю...

- Ложь. Когда это началось?

- Сегодня утром. Едва я встала.

- Еще одна ложь. Я должен знать всю правду.

- Возьми меня, Дик, не заставляй меня дольше ждать. Я...

- Что?

- Уже не могу это вынести.

- Ничего...

Она вскочила с постели и принялась тереться об него, как кошка. Он схватил ее за кисти рук.

- Скажи, чего ты больше не можешь вынести, Марта?

Она сжала зубы. Он сжимал ее руки все сильнее. Она откинулась назад, так что голова ее свисала, а груди целились в потолок. Теперь она вся была мокрая от пота. Растревоженный, жаждущий, он настаивал:

- Скажи, чего ты не можешь вынести?..

- Твоей близости, - призналась она.

6

В лабиринте был намного теплее, дышалось более теплым воздухом, чем на равнине. Наверное стены не пропускают ветра, подумал Раулинс.

Сверни влево... три шага... поставь правую ногу у той черной полосы на тротуаре... полный поворот на девяносто градусов вправо... еще раз...

Это несколько напоминало детскую игру в "классы". Только что здесь игра шла на более высокие ставки. Следи за каждым твоим шагом, чувствуя, как смерть идет по пятам. Что за люди выстроили этот город? Он увидел луч энергии, пересекающий ступени перед ним. Компьютер приказал ему задержаться. Раз, два, три, четыре, пять... Иди!

По другую сторону этой преграды он остановился и повернулся. Бордман, хотя и старше его, догонял его, помахал ему рукой и подмигнул. Сейчас ему предстояла та же ловушка. Он уже миновал место, в котором вспыхивал энергетический луч.

- Передохнем минутку? - спросил Раулинс.

- Не относись с такой снисходительностью к старому человеку, Нед, не задерживайся, я еще не устал.

- У нас трудный участок впереди.

- Вот и нечего рассиживаться.

Раулинс просто не мог смотреть на эти кости. Существа разных видов встретились тут со смертью.

Яркий свет вспыхивал здесь множество раз в секунду. Бордман, идущий на расстоянии пяти метров за Раулинсом, превратился в зловещий призрак, дергающийся в конвульсиях. Оглянувшись, Раулинс был вынужден был махнуть перед глазами рукой, чтобы увидеть эти сдержанные движения.

Он слышал голос компьютера:

"Пойди десять шагов и остановись. Раз, два, три. Пройди десять шагов и остановись. Быстрее пройди до конца платформы".

Здесь, в зоне "Д" кошмары подстерегали почти везде, и у него путалась лишь их очередность. Может быть, это здесь блок, весящий тонну, падает на неосторожных? А стены, что сжимаются? А где мост, который ведет в озеро огня?

Беря среднюю продолжительность жизни человека, он мог бы прожить еще двести пять лет. Он хочет жить как можно дольше.

Зверь с длинными зубами сидел на пороге дома напротив них. Бордман осторожно отцепил от своего пояса оружие и включил автоматический прицел, установив его на тридцать килограммов массы в радиусе пятидесяти метров.

- Не промахнусь, - сказал Бордман и выстрелил. Хищник, спрыгнув с порога, вытянул лапы в агонии и упал. Откуда-то прибежали три маленькие зверушки, питающиеся падалью, и начали рвать его в клочья.

Бордман захохотал. Чтобы попасть из оружия с автоматическим прицелом, не надо быть хорошим стрелком. Но он давно не охотился. Когда ему было тридцать лет, он провел томительную неделю на охоте в Сахарском заповеднике вместе с группой из восьми значительно старших, чем он, заправил. Он охотился с этими людьми, так как заботился о своей карьере, но вообще-то ему там не понравилось - душный воздух, яркий блеск солнца, мертвые грязные звери на песке, бессмысленные убийства. Когда тебе тридцать лет, то не слишком понимаешь мудреные развлечения людей среднего возраста. И все же он выдержал до конца, в надежде, что в делах карьеры ему помогут хорошие отношения с ними. И они помогли в самом деле. Но теперь это уже было что-то другое. Не развлечение, не спорт.

Изображения менялись на экране. Раулинс увидел, как лицо его отца, четкое поначалу, понемногу сливается с фоном, проекцию каким-то образом представлял глаз смотрящего. Робот, проходя тут, видели экран пустым. Теперь же Раулинс увидел шестнадцатилетнюю Мерибель Чембере, ученицу второго класса лицея Мадонны Милосердия в Рокфорде, штат Иллинойс. Мерибель с несмелой улыбкой принялась раздеваться. Волосы ее были мягкими, губы припухшие и влажные. Она расстегнула лифчик и обнажила два крепких полушария с сосками словно огоньки. Мерибель смущенно разрумянилась и обнажила теперь нижнюю часть тела. Во впадинах над ее пухлыми розовыми ягодицами поблескивали аметисты. Бедра обвивала цепочка с крестиком из слоновой кости. Раулинс пытался не смотреть на экран. Он вслушивался в голос компьютера, управляющий каждым его шагом.

- Я восстала из мертвых и жива теперь, - хрипло и многозначительно произнесла она.

Она призывала его, подманивая тремя пальчиками. Строила ему глазки. Слала воздушные поцелуи.

- Иди ко мне, за этот экран, глупенький! Я тебе покажу, как приятно это может быть...

Она хохотала, изгибалась, шевелила плечиками. Кожа ее приобретала темно-зеленый цвет. Глаза меняли место, перемещаясь по лицу. И неожиданно экран скрылся за полыхающим огнем. Подчиняясь шепоту мозга, который вел его, он успешно миновал и ту ловушку.

Экран показывал какие-то абстрактные узоры: геометрические элементы, прямые линии на марше, неподвижные фигуры. Бордман задержался, чтобы полюбоваться этим. А потом двинулся дальше.

Лес колеблющихся ножей у внутренней границы зоны "Х".

Жара усиливалась. Пришлось идти по раскаленной мостовой на цыпочках. Это вызывало тревогу, так как никто из тех, кто испытывал трассу, этого не испытывали. Может, на трассе происходят перемены? Может, город скрывал в себе новые дьявольские загадки? Сколько еще будет мучить жара, где ее территория кончается? Выживет ли он, доберется ли до зоны "Е"? Может быть, это Мюллер хочет не пропустить его в сердце лабиринта?

Может быть, Мюллер увидел Бордмана и хочет убить его? Не исключено. Он имеет все причины для ненависти. Может быть, надо пойти быстрее, чтобы удалиться от Бордмана. Да жара все сильнее. С другой стороны, тогда Бордман может заподозрить меня в трусости.

В глубине зоны "Г" Бордман оказался перед дезориентационным экраном. Он не боялся этих опасностей лабиринта. Но он боялся идти туда, где свидетельства разума ложны. Он доверял своему разуму. Ему уже трижды пришлось менять сетчатку. Трудно правильно анализировать мир, если нет уверенности, что ты все четко различаешь.

Теперь он был в стране фантомов.

Параллельные линии сливались. Треугольные фигуры все как одна были сложены из тупых углов. Река, пересекавшая долину, текла в гору. Звезды повисли, спутники кружили вокруг друг друга.

Закрыть глаза и не позволять сбить себя с толку.

"Левая нога, правая. Левая. Правая. Чуть - чуть влево... Передвинуть ногу. Еще немного. И вновь вправо. И снова вперед".

Запретные плоды искушали его, всю жизнь он старался увидеть все. Единственная надежда выбраться отсюда, сказал он себе, это держать глаза закрытыми. Если я открою глаза, они обманут меня, и я пойду на гибель. Я не имею права умереть так глупо, когда так много людей испытало это, чтобы продемонстрировать мне, как надо себя вести.

Он стоял неподвижно. Слышал, как голос компьютера пытался поторопить его.

- Подожди, - буркнул он. - Могу же я поглядеть немного, если стою на месте?

"А гейзер огня? - напомнил ему компьютер. - Достаточно было страха, чтобы довести Маршалла до смерти".

Повсюду он видел бред геометрии. Тебе восемьдесят лет, и ты знаешь, как должен выглядеть мир. А теперь закрой глаза, Чарльз, ты слишком рискуешь.

Но в первую очередь он отыскал глаза Неда Раулинса. Парнишка опережал его на двадцать метров и, осторожно передвигал ноги как раз преодолевал экран. Глаза у него были закрыты. Нед - послушный мальчик. Он хочет выбраться отсюда живым и предпочитает не видеть мира, искаженного экраном.

Уже подняв ногу, Бордман опомнился и вновь замер. Прямо перед ним распустился в воздухе подрагивающий желтый цвет, принимая то форму лебедя, то дерева. Вдали Нед поднял левое плечо невозможно высоко. Сквозь золотистое мерцание Бордман заметил труп Маршалла. Глаза его были широко раскрыты. Глядя в огромные глаза трупа, он увидел свое кривое отражение. Он закрыл глаза.

Компьютер, словно испытав облегчение, повел его дальше.

Море крови. Фонтаны лимфы.

Я должен умереть прежде, чем успел полюбить..

Вот вход в зону "Ф". Я покидаю это царство смерти. Где мой паспорт? Нужна ли мне виза?

Холодный ветер, веющий из завтрашнего утра.

Ребята, которые разбили лагерь в зоне "Ф", должны выйти нам навстречу, проводить нас в зону "Е". Мы можем пройти и без них. Лишь бы только

Как часто я мечтал об этой трассе. Но теперь я ее ненавижу, хотя она и прекрасна. И наиболее прекрасной она нам покажется, наверное, тогда, когда нас подкараулит на ней смерть.

Кожа на бедрах Мерибель слегка морщиться. Прежде, чем ей исполнится тридцать лет, она располнеет.

В своей карьере мне пришлось делать кучу разных вещей. У меня никогда не хватало времени, чтобы прочитать Руссо. Я ничего не знаю о Канте. Если выберусь отсюда, то начну всех из читать. Я Нед Раулинс... Я Ричард Мюллер... буду читать...

..............................................

Раулинс вошел в зону "Ф" спросил компьютер, можно ли здесь отдохнуть. Мозг корабля ответил, что можно. Очень осторожно Нед присел. Каменные блоки поднимались на высоту пятьдесят метров с обеих сторон узкой расщелины, в которой показалась массивная фигура Чарльза Бордмана. Бордман был потный и нервный. Прямо невероятно.

Сам Раулинс не был спокоен. Пот тек ручьем по скафандру, пришлось работать с перегрузкой, чтобы избавиться от дополнительной влажности. Радость была бы преждевременной.

- Отдыхаешь? - спросил Бордман.

- А почему бы и нет? Притомился, Чарльз. И ты тоже. Компьютер говорит, что нам ничего не угрожает.

Бордман подошел и присел.

- Мюллер, - сказал Раулинс, - прошел эту трассу в одиночку без всякой подготовки.

- Мюллер всегда был необыкновенным человеком.

- Как ты думаешь он это сделал?

- Спроси у него.

- И спрошу, - согласился Раулинс. - Может быть завтра в это же время я буду говорить с ним.

- Возможно. Но нам надо идти. Скоро к нам выйдут ребята. Скорее всего нас засекли их детекторы массы.

Они поднялись.

В зоне "Ф" было просторней, но неуютно. Доминирующий архитектурный стиль нес в себе какую-то искусственность и тревогу. Раулинс хотя и знал, что ловушек тут меньше, все же шел с ощущением, что плиты мостовой разойдутся у него под ногами.

- Какой участок до сих пор был для тебя наихудшим? - спросил Раулинс.

- Дезориентирующий экран.

- Это не так страшно... если человек сможет заставить себя пройти мимо всех этих смертоносных пакостей с закрытыми глазами.

- Я смотрел, - сказал Бордман.

- В зоне дезориентации?

- Недолго. Не выдержал искушения. Не буду даже рассказывать, что я видел, но это было одно из самых причудливых переживаний в моей жизни.

Раулинс улыбнулся. Значит и Бордман способен сделать что-то нелогичное, безрассудное.

- И что? Ты просто стоял без движения и смотрел? А потом с закрытыми глазами пошел дальше? И не было никакой критической ситуации?

- Была. Засмотревшись, я чуть было не тронулся с места. Но тут же опомнился.

- Наверно, я попробую, когда мы будем возвращаться. Ведь беглый взгляд не повредит, - сказал Раулинс.

- Откуда ты знаешь, что экран действует в обратном направлении?

- Я над этим не задумывался. Мы еще не отрабатывали возвращения. Может, в обратном направлении все по другому? У нас нет карты обратной дороги. Может быть, когда мы будем возвращаться, то все погибнем.

- Снова вышлем роботов, - сказал Бордман. - Уж об этом можешь не волноваться.

Раулинс отозвался только через минуту:

- Кстати, а зачем нужны были какие-нибудь ловушки для выходящих? Или строители лабиринта так же заперли себя в центре города, как не пускали туда своих врагов? С чего бы им так делать?

- Кто же может знать, Нед? Это были неизвестные существа.

- Неизвестные. Это верно.

Бордман сообразил, что тема разговора еще не исчерпана. Он спросил:

- А для тебя какое место было самым трудным?

- Тот экран далеко за нами, - ответил Раулинс. - Я в нем видел всякие паскудства, которые клубятся в подсознании.

- Что за экран?

- В глубине зоны "Х". Я на него посмотрел несколько секунд видел своего отца. А потом девушку... которую я знал. На экране она разоблачалась. Но разве у кого-нибудь подсознание другое?

- Я таких вещей не видел.

- Но ведь ты не мог обойти тот экран. Он был в пятидесяти метрах от места, где ты убил первого зверя, и по нему перемещались цвета, фигуры...

- Да, этот экран я видел. Но он показывал только геометрические фигуры.

- А я видел, как Мерибель раздевается, - заявил Раулинс в растерянности. А ты, значит, видел геометрические фигуры.

В зоне "Ф" также угрожали смертельные опасности. Небольшой перламутровый пузырь лопнул, и из него потекла струйка шариков. Эти шарики двигались в ногах Раулинса с какой-то зловещей целенаправленностью. Кусали через ботинки. Он растоптал их множество, но чуть см не оказался слишком близко от источника света, который неожиданно засиял голубым глазом. Он пнул три шарика в сторону света. Они расплавились.

Бордману все это надоело, чуть ли не до отрыжки.

С того момента как они вошли в лабиринт, прошло 1 час 48 минут. Трасса в зоне "Ф" вела через зал с розовыми стенками, где из скрытых отверстий вырывались клубы дыма. В противоположном конце розового зала помещалась ловушка. Если бы они не прошли ее в точно рассчитанное время, то были бы раздавлены. За залом был длинный коридор. Этот коридор выводил на открытые площади с шестью наклонно установленными обелисками из белого металла. Из фонтана на стометровую высоту била вода. По бокам площади возвышались три башни с множеством окон разной величины. Стекла внизу были нетронуты. На ступенях одной из них лежал расчлененный ударами скелет какого-то создания.

В лагере несли службу Элтон, Антонелли, Камерон, Гринфилд и Стейн. Сейчас же Антонелли и Стейн вышли на площадь в центре зоны навстречу Раулинсу и Бордману.

- Уже недалеко, - сказал Стейн. - Или же вы предпочли бы отдохнуть несколько минут, мистер Бордман?

Старик хмуро глянул на него.

- Дэвис, Оттавио и Рейнолдс уже добрались сегодня до зоны "Е". Элтон, Камерон и Гринфилд присоединились к ним. Петронелли и Уолкер исследуют внутреннюю границу зоны "Е" и заглядывают в зону "Д". Говорят, что там все выглядит несравненно лучше.

- Я с них шкуру спущу, если они туда полезут. Антонелли невесело улыбнулся. Промежуточная база состояла из двух куполообразных палаток. Территория была тщательно обследована, и здесь наверняка ничто не грозило. В палатке Раулинс снял ботинки, получил очищающий препарат и пакет с пищей. Он чувствовал себя как-то не по себе среди этих людей. Он знал, что они лишены тех возможностей жизни, которые даны ему. Они не получили образования, и даже если они уцелеют, то не будут жить так долго, как он. Ни у кого из них не было светлых волос, голубых глаз и, наверное, не хватало бы средств, чтобы подвергнуться дорогостоящей операции. И все же они выглядели счастливыми. Может потому, что их не волновали моральные аспекты извлечения Мюллера из лабиринта.

В палатку вошел Бордман.

- Предайте капитану Хостину, что он проиграл. Мы сюда добрались.

- Что проиграл? - не понял Антонелли. Гринфилд говорил о чем-то другом:

- Допустим, что Мюллер как-то следит за нами. Он перемещается очень регулярно. Сейчас он находиться в заднем квадрате зоны "А"... если входом туда являются ворота, которые мы знаем... и описывает небольшую дугу по мере того, как к нему приближаются наши передовые.

Бордман пояснил Антонелли:

- Хостин ставил три к одному, что мы не дойдем досюда. Сам слышал. И спросил у Камерона, техника-связиста:

- Это возможно, чтобы Мюллер пользовался какой-нибудь следящей системой?

- Вполне правдоподобно.

- Системой, позволяющей различать лица?

- Я допускаю, что порой так. Но у него было множество времени на ознакомление с устройствами этого лабиринта.

- Если он видел мое лицо, - заявил Бордман, - самое лучшее будет вернуться и не ломать головы над остальным. У кого-нибудь есть термопластический аппарат? Я немедленно должен изменить свое лицо.

Он не стал объяснять, почему. Но когда процедура закончилась, нос у него стал длинный, резко очерченный, губы тонкими и подбородок как у ведьмы. Лицо это трудно было назвать симпатичным.

После неспокойно проведенной ночи, Раулинс начал приготовляться к тому, чтобы дойти до передового лагеря в зоне "Е". Бордман должен был остаться на базе, но поддерживать с ним связь - видеть то, что видел он, слышать то, что слышал он, и давать ему шепотом указания.

Раулинс вышел из палатки, отсчитал десять шагов и замер в неподвижности, наблюдая, как рассвет покрывает украшенные клювами стены оранжевым блеском.

- Подними правую руку, - приказал Бордман, - если ты меня слышишь, Нед!

Раулинс поднял.

- Теперь скажи мне что-нибудь.

- Где, ты говоришь, родился Мюллер?

- На Земле. Я слышу тебя превосходно.

- Где на Земле?

- В Северо-Американской Директории. А где точно, не знаю.

- Я тоже оттуда, - сказал Раулинс.

- Знаю, - ответил Бордман. - Мюллер, кажется, из западной части Северной Америки. Но я в этом не уверен. Я так мало времени провожу на Земле, Нед, что уже не помню в деталях земной географии. Если это так важно для тебя, то нас может проинформировать мозг корабля.

- Попозже, - сказал Раулинс. - Не пора ли мне трогаться?

- Сначала послушай, что я тебе скажу. Мы с большим трудом пробрались внутрь лабиринта, и не забывай, что все, что мы до сих пор сделали, было всего лишь вступлением к достижению настоящей цели. Мы прилетели сюда за Мюллером, не забывай этого.

- Я, что могу забыть?

- До сих пор мы думали главным образом о себе самих. Выживем или умрем - вот и вся проблема. А это ограничивает перспективу. Теперь же мы можем перейти к более широкой точке зрения. Дар, которым обладает Мюллер... или же висящие над ним проклятие, не знаю, как это определить... имеет потенциальное значение, и нашим заданием является использование его, Нед. Судьба Галактик зависит от того, что произойдет в ближайшие дни между тобой и Мюллером. Это поворотный пункт во времени. Миллиарды еще не рожденных существ получат жизнь, измененную во зло или на благо, в результате событий, которые разыграются здесь.

- Вроде бы ты это серьезно говоришь, Чарльз.

- Абсолютно серьезно. Порой приходит мгновение, когда все напыщенные слова начинают что-нибудь значить. Ты стоишь на развилке галактической истории. И потому, Нед, ты пойдешь и будешь лгать, клятвопреступничать, идти на компромиссы. Допустим, что сомнения не оставят тебя на какое-то время, и ты возненавидишь себя за это, но в конце концов ты поймешь, что совершил богатырский поступок. Проверка связи окончена. А теперь возвращайся и готовься к походу.

На этот раз один он шел недолго. Стейн и Элтон проводили его вплоть до ворот в зону "Е". Никаких приключений не было. Они указали ему тропинку вправо, и он выскочил из этой зоны, суровой и угрюмой. Спускаясь с покатой плиты у ворот, он увидел в одной из стрельчатых колон какое-то гнездо. Во тьме гнезда что-то поблескивало, что-то подвижное, могущее оказаться глазам.

- Мне кажется, мы нашли часть следящей системы Мюллера, - сообщил он. - Что-то тут со стены глядит на меня.

- Опрыскай это нивелирующей жидкостью, - посоветовал Бордман.

- Он может отнестись к этому как к враждебному акту. С чего археолог стал бы уничтожать такую редкость?

- Логично, иди дальше.

В зоне "Е" остановка казалась менее грозной. Темные, невысокие дома стояли как перепуганные воробьи. Все здесь выглядело иначе, поднимались высокие стены и поблескивала какая-то башня. Каждая из зон отличалась от уже пройденных, так что Раулинс предположил, что все они строились в разное время. Сперва был возведен центр, или жилые кварталы, а потом постепенно наслаивались наружные зоны, снабженные ловушками, по мере того, как враги делались все более настырными. Это была концепция, достойная археолога. Он отметил ее в памяти, чтобы позднее использовать.

Он уже отошел на некоторое расстояние от ворот, когда увидел туманный силуэт идущего к нему Уолкера. Уолкер был тощим несимпатичным человеком. Утверждали, что он несколько раз брал в жены одну и туже женщину. Ему исполнилось около сорока лет, и он думал в первую очередь о своей карьере.

- Я рад, что с тобой все в порядке, Раулинс. Отсюда спокойно иди влево. Эта стена поворачивает.

- Значит, все в порядке?

- Более-менее. Полчаса назад мы потеряли Петронелли.

Раулинс окаменел.

- Но ведь эта зона сравнительно безопасна!

- Нет. Она более опасна, чем зона "Ф", и так же полна ловушек, как и зона "Г". Мы ее недооценили, когда высылали роботов. Кстати, нет причин, по которым эти зоны должны были бы становиться все более безопасными по мере приближения к центру, правда? Так что эта одна из самых скверных.

- Усыпляют бдительность, - предположил Раулинс. - Делают вид, что теперь ничего не угрожает.

- Если бы я знал! Ну, пошли. Иди за мной и особо не утруждай извилины. Индивидуализм здесь гроша ломаного не стоит. Или ты идешь протоптанной дорожкой, или никуда не приходишь.

Раулинс пошел за Уолкером. Он не видел явной опасности, но подпрыгнул там, где подпрыгнул Уолкер, и свернул за ним в сторону. Лагерь в зоне "Е" был не слишком далеко. Там сидели Дэвис, Оттавио, Рейнольдс и смотрели на верхнюю часть тела Петронелли.

- Ждем приказа о похоронах, - пояснил Оттавио. - От пояса и вниз от него ничего не осталось. Хостин наверняка прикажет вынести его из лабиринта.

- Закрой его, по крайней мере, - попросил Раулинс.

- Ты сегодня пойдешь дальше, в зону "Д"? - спросил Уолкер.

- Надо бы.

- Тогда мы тебе скажем, чего надо избежать. Это новинка. Именно там погиб Петронелли. Это метрах в пяти от границы зоны "Д"... по ту сторону. Ты вступаешь в какое-то поле, и оно перерезает тебя пополам. Ни один из роботов на такое не натыкался.

- А если оно перерезает пополам всех, то кто туда проходил? - спросил Раулинс. - Всех, кроме роботов?

- Мюллера не перерезало, - заметил Уолкер. - И тебя не перережет, если ты его обогнешь. Мы тебе покажем, как.

- А за этим полем что?

- Это уже забота для твоей головы.

Бордман сказал:

- Ты устал, задержись на ночь в лагере.

- Я бы предпочел пойти сразу.

- Но тебе придется идти одному. Не лучше ли сперва отдохнуть?

- Пусть мозг корабля проверит мое состояние и определит степень усталости. Я готов идти дальше.

Бордман проверил. Организм Раулинса находился под постоянным контролем: знали его пульс, возбудимость, гормональный баланс. Компьютер сообщил, что он может идти дальше без отдыха.

- Ладно, - сказал Бордман. - Давай...

- Я должен войти в зону "Д", Чарльз. Вот здесь погиб Петронелли. Я вижу эти нити, которых он коснулся... очень тонкие, превосходно замаскированные. Огибаю их. Вот я и в зоне "Д". Останавливаюсь, и пусть мозг корабля определит мое положение. В зоне "Д" вроде бы поспокойнее, чем в зоне "Е", я должен быстро преодолеть ее.

Медно-золотистые лучи, которые стерегли проход в зону "С", были иллюзией.

Раулинс тихонько прошептал:

- Передай созвездиям, что их судьба в надежных руках. Скорее всего я столкнусь с Мюллером не позднее, чем через пятнадцать минут.

7

Мюллеру часто и подолгу приходилось бывать в одиночестве. При заключении первого супружеского контракта он настаивал о включении в него параграфа о разлуке - разлуке классической и типичной. Лорейн не выдвинула возражений, так как знала, что его работа может время от времени потребовать поездок туда, куда она или не сможет, или не захочет отправиться. На протяжении восьми лет его супружества он воспользовался этим параграфом три раза, причем в сумме времени его отсутствия равнялось четырем годам.

Периоды отсутствия Мюллера однако не были на самом деле решающим фактором. Супружеский контракт они не возобновили. В те годы Мюллер убедился, что способен выносить одиночество, и что оно идет ему даже на пользу. В одиночестве мы развиваем все, кроме характера, писал Стендаль. Под этим высказыванием Мюллер, может и не подписался бы, но ведь его характер был уже полностью сформирован до того, как ему стали поручать задания, требующие одиночного пребывания на безлюдных, опасных планетах. Он добровольно изъявлял желание. Так же добровольно, но в другом смысле, он отправился на Лемнос, но изгнание досаждало ему здесь гораздо больше, чем во время предыдущих отшельнических странствий. И все же он держал себя в руках. Его прямо-таки удивляла и поражала собственная способность к приспособлению. До этого он не мог и предположить, что так легко сбросит узы, связывающие его с обществом людей. Только сексуальные вопросы заключали в себе трудности, да и то не такие серьезные, как он себе воображал, а остальное - возбуждающие интеллект дискуссии, перемена обстановки, взаимовлияние личностей - как-то очень быстро стало неважным. У него было достаточно много развлекательных кубиков и достаточно много задач ставила перед ним жизнь в лабиринте. Недостаток в воспоминаниях он тоже не ощущал.

Он мог вспомнить пейзажи сотен планет. Человечество протянулось повсюду, посеяло зерно Земли в колониях тысяч звезд. На Дельте Павониса-6, к примеру, отстоящей на двадцать световых лет: эта планета внезапно стала возбуждать удивление. Ее окрестили именем Локи, совершенно здесь не подходящим, так как Локи был хитрым, вертким и худощавым, а переселенцы на Локи после пятидесятилетнего пребывания вдали от Земли неожиданно сделались поклонниками культа чрезмерной полноты, достигающей путем задержки сахара в организме. За десять лет до своей неудачной экспедиции к гидрянам Мюллер побывал на Локи. По сути дела это была хлопотная миссия для колонии, не поддерживающей связи со своим родным миром. Он помнил эту горячую планету, где люди могли жить лишь в узком поясе умеренной температуры. Продирался сквозь стену зеленых джунглей вдоль черной реки, на болотистых берегах которой обитали животные с клыками словно из драгоценностей, пока не добрался до поселка пропотевших толстяков, весящих, наверное, по полтонны каждый. У порогов хижин, крытых сухими листьями, сидели люди истинно по-буддийски погруженные в торжественную медитацию. Никогда прежде он не видел столько плоти на один кубический метр. Действенными должны быть снадобья, используемые локитянами, чтобы соответствующим образом усваивать глюкозу и толстеть. Это не было порождено какой-либо необходимостью, вытекающей из условий местной жизни, им просто захотелось быть толстыми. Мюллер на Лемносе вспоминал предплечья, выглядящие как бедра, и бедра, напоминающие колонны, округлые еще раз округлые торжествующе-огромны животы.

Невероятно гостеприимные, они подыскали прибывшему с Земли шпиону даму для времяпрепровождения. Тогда Мюллер и понял, в какой степени относительны все понятия. В этой деревушке была пара женщин, которые будучи весьма упитанными, расценивались согласно местным критериям худыми, хотя и превышали в несколько раз норму, принятую у него на родине. Локитяне представили ему не одну из них - этих жалких недоразвитых стокилограммовых пышек. Вероятней всего, принципы гостеприимства не позволяли этого. Они наградили Мюллера светловолосой исполиншей с грудями, как арбузы, и ягодицами, напоминающими горы подрагивающего мяса.

В любом случае это было незабываемым впечатлением.

Сколько же существует самых разных миров! Мюллеру никогда не надоедали путешествия. Занятия хитрыми политическими махинациями он оставлял таким людям, как Бордман, он сам, если возникала в том необходимость, тоже мог быть достаточно хитрым в той степени, в какой это пристойно государственному деятелю. Самого себя он воспринимал скорее как исследователя-путешественника, чем дипломата. Он дрожал от холода в метановых озерах, задыхался от жары в пустынях - Сахара им слабо соответствовала - пересекал с кочевыми повозками фиолетовые равнины в поисках отбившихся от стада одомашненных членистоногих животных. Он счастливо выкарабкался из крушения звездолета в одном из безвоздушных миров - даже такое с ним приключилось, поскольку и компьютеры иногда ошибаются. Он видел медные обрывы планеты Дамбала высотой девяносто километров, плавал в озере гравитации на планете Мордед. Спал на берегу ручья, радужно меняющего свой цвет, под небом с тремя яркими солнцами на планете Процион-14. Он мало о чем сожалел.

И теперь, притаившись в центре лабиринта, он смотрел на экран и ждал, пока этот чужак не приблизиться к нему. Оружие, маленькое, холодное, притаилось в его руке.

Полдень наступил быстро. Раулинс подумал, что поступил бы вернее, если бы послушался Бордмана и переночевал в лагере, а не отправлялся бы сразу на поиски Мюллера. Достаточно трех часов глубокого сна, чтобы мозг отдохнул, и ему было бы совсем хорошо. Теперь же у него не было возможности вздремнуть. Сенсорные устройства сообщили ему, что Мюллер где-то неподалеку.

Неожиданно к мучившим его проблемам прибавилось отсутствие обыкновенного мужества.

До сих пор ему не приходилось заниматься ничем столь ответственным. Он получал образование, выполнял свои повседневные обязанности в бюро Бордмана, время от времени улаживал кое-какие деликатные делишки. Он думал, что еще и не приступил к настоящей карьере, что все это лишь вступление. Ощущение, что он все еще стоит на пороге будущего, оставалось и сейчас, и все же он знал, что наконец-то этот порог переступил. Это уже не стажировка. Высокий, светловолосый, молодой Нед Раулинс, сообразительный и честолюбивый, приступил к операции, которая - вот здесь Чарльз Бордман не так уж и преувеличивал - могла в определенной степени повлиять на ход истории!

Дзинь!

Он огляделся. Сенсорные устройства не подвели. Из тени перед ним выступил силуэт мужчины - Мюллер.

Они остановились друг против друга на расстоянии двадцати метров. Раулинсу Мюллер запомнился гигантом, и он поразился увидев, что этот мужчина немногим выше двух метров, а значит, чуть выше его. Одет он был в темный поблескивающий комбинезон. Лицо его в освещении начинающихся сумерек напоминало чередование плоскостей и выступов, сплошные горы и долины. На его ладони лежал аппаратик размером не больше яблока, при помощи которого он уничтожил робота.

Раулинс услышал тихий, звенящий голос Бордмана:

"Подойди поближе. Делай вид, что ты робкий, неуверенный, дружелюбный и очень проголодавшийся. И держи руки так, чтобы он все время мог их видеть".

Раулинс послушно шагнул вперед. "Остановлюсь, когда увижу результаты своего приближения к Мюллеру", - подумал он. До чего сияет и притягивает взгляд этот шарик, который Мюллер держит на манер гранаты. Когда расстояние уменьшилось до десяти метров, он ощутил эманацию. Да, вне сомнения. В конце концов выдержать можно, если расстояние между ними не уменьшиться.

Мюллер заговорил:

- Чего вы...

Это прозвучало хрипло, напряженно. Он замолчал и залился краской, явно силясь заставить свою гортань работать как следует. Раулинс прикусил губу. Одна его щека еле заметно подергивалась. В его ушах загрохотал голос Бордмана:

- Чего ты от меня хочешь? - спросил Мюллер голосом глубоким, естественным, полным сдерживаемого раздражения.

- Я хочу просто поговорить. Правда. Я не хочу причинить вам никаких хлопот, мистер Мюллер.

- Ты меня знаешь?

- Разумеется. Ричарда Мюллера знают все. Ну, понимаете, вы были героем галактики, когда я ходил в школу. Мы писали сочинения о вас. Рефераты. А вы...

- Вон отсюда! - Мюллер снова кричал.

- ...я и мой отец, его звали Стивен Раулинс. Я вас знаю давным-давно...

Черное яблоко в руке Мюллера поднялось выше. Маленькое квадратное окошечко было наполнено. Раулинс вдруг вспомнил, как внезапно прервалась связь с роботом.

- Стивен Раулинс? - рука Мюллера опустилась.

- Это мой отец. - Пот тек у Раулинса по спине. Испаряясь, он образовывал облачко над его плечами. А значит, эманация все сильнее: как будто за пару минут произошла настройка на нужную длину волны. Какая мука, печаль, ощущение, что уютная лужайка превращается неожиданно в зияющую пасть.

- Я давно познакомился с вами, - повторил Раулинс. - Вы тогда как раз вернулись с... сейчас, сейчас... вроде бы с Эридана-28... Вы были сильно загорелый, чуть ли не обгоревший. Мне тогда было, кажется, лет восемь, вы меня подняли и подбросили к потолку. Правда, вы отвыкли тогда от земного притяжения и подбросили меня слишком сильно, так что я стукнулся об потолок головой и расплакался, вы мне дали игрушку, чтобы я успокоился... Маленький такой коралл, меняющий цвет...

Мюллер опустил руки. Яблоко исчезло в складках его комбинезона.

- Как же тебя зовут? - произнес он сдавленным голосом. - Фред, Тэд, Эд... ну да, Эд. Эдвард Раулинс.

- Позже меня стали называть Недом. Так вы меня помните?

- Немножко. Твоего отца я помню значительно лучше. - Мюллер отвернулся и раскашлялся. Затем сунул руку в карман и подставил голову свету заходящего солнца, который неприятно задрожал на его лице, окрасив его в темно-оранжевый цвет. Потом нервно погрозил пальцем: - Уходи, Нед! Предай своим приятелям, что я не желаю, чтобы они мешали мне тут. Я тяжело болен и должен находиться один.

- Больны?

- Это какая-то таинственная гангрена души. Послушай, Нед, ты чудный, симпатичный мальчик. Я от всего сердца люблю твоего отца, если ты не соврал мне, говоря, что он - твой отец. Я поэтому я не хочу, чтобы ты был рядом со мной. Ты сам об этом пожалеешь. Я тебе не угрожаю, я просто констатирую факты. Так что уходи. И как можно дальше.

"Не уступай, - сказал Раулинсу Бордман. - Подойди поближе. Прямо туда, где уже ощущается действие".

Раулинс сделал осторожный шаг вперед, думая о шарике в кармане Мюллера, тем более, что голова этого человека явно не свидетельствовала о логичности в поступках. Он сократил расстояние между ними. И ощутил эманацию чуть ли не в два раза сильнее.

- Прошу вас, - произнес он, - не прогоняйте меня. У меня самые добрые намерения. Если бы отец мог узнать, что я вас видел и ничем не мог помочь вам, он бы мне этого не простил.

- Если бы мог узнать? А что с ним?

- Он мертв.

- Когда он умер? Где?

- Четыре года назад. На Ригеле-22. Он помогал при устройстве сети связи между планетами Ригеля. И произошла катастрофа с амплификаторами. Источник был изолирован. Весь луч ударил в отца.

- Господи! Он же был еще молодой!

- Через месяц ему исполнилось бы пятьдесят. Мы хотели устроить ему сюрприз на день рождения, навестив его на Ригеле и устроить шумное торжество. А вместо этого я полетел на Ригель один, чтобы доставить его тело на Землю.

Лицо Мюллера стало более ласковым. Глаза сделались спокойнее, несколько расслабились губы. Так бывает, когда чужая боль временно избавляет от собственной.

- Подойди поближе, - посоветовал Бордман. Еще один шаг. Мюллер вроде и не заметил этого. И неожиданно Раулинс ощутил жар, но не физический, психологический. Он вздрогнул, переполненный страхом. До сих пор он не верил в реальность дара, которым гидряне наделили Ричарда Мюллера. Разве может быть реально что-то такое, что невозможно обнаружить в лаборатории? Разве может быть реально нечто, не поддающееся объяснению? Да и вообще возможно ли перестроить человеческое существо настолько, что оно начинает транслировать свои эмоции? Никакой электрический контур не мог бы исполнить такую функцию. И все же Раулинс ощущал эту выделяемую Мюллером эманацию.

Мюллер спросил:

- Что ты делаешь на Лемносе, парень?

- Я археолог. Это моя первая полевая экспедиция. Мы пытаемся провести детальное обследование этого лабиринта.

- Но получилось так, что лабиринт является чьим-то домом. Вы вломились в этот дом, нарушили покой.

Раулинс смутился.

- Скажи ему, что вы не могли знать о его пребывании тут, - подсказал Бордман.

- Мы понятия не имели, что здесь кто-то есть. А другого способа, чтобы исследовать лабиринт, не было.

- И послали сюда эти автоматы? Но с той минуты, как вы установили здесь присутствие кого-то, кто, как вы хорошо убедились, не желает принимать никаких гостей...

- Я вас не понимаю, - сказал Раулинс. - Мы предположили, что вы уцелели после катастрофы какого-то звездолета. Мы хотели оказать помощь.

Мюллер посмотрел грозно.

- Ты не знаешь, почему я здесь?

- Не знаю.

- Ты можешь и не знать. Ты был тогда слишком молод. Но те... когда они увидели мое лицо, они должны были предостеречь тебя. Почему они ничего не сказали тебе? Твой робот передал изображение моего лица. Ты знал, что это я. Они тебе ничего не сказали обо мне?

- Я в самом деле не понимаю...

- Подойди ближе! - рявкнул Мюллер. Раулинс подошел вперед, уже не подсчитывая шагов. Неожиданно он оказался лицом к лицу с Мюллером и ощутил огромную ладонь на своем плече. Ошеломленный прикосновением, он качнулся, падая в какие-то бездны отчаянья. Однако он все же исхитрился не потерять равновесия.

- А теперь убирайся от меня! - рявкнул Мюллер. - Ну, быстро! Вон отсюда! Прочь!

Раулинс не тронулся с места.

Мюллер выматерился от души и неловко вбежал в невысокий домик со стеклянными стенами и матовыми окнами, напоминающими чьи-то незрячие глаза. Двери закрылись так плотно, что даже следа не осталось от них на стене. Раулинс вдохнул поглубже, стараясь вернуть себе самообладание. Лоб его набухал, словно что-то лезло наружу из-под кожи.

- Оставайся на месте, - сказал Бордман. - Пусть у него пройдет приступ ярости. Все идет, как мы задумали.

Мюллер притаился за дверью. По его телу катились потоки пота. Его трясло.

Он же не хотел приветствовать пришельца таким способом.

Обмен парой фраз, резкое требование, чтобы его оставили в покое, потом, если этот парень не уберется, смертоносное оружие. Но я заколебался. Я слишком много говорил и слишком много услыхал. Сын Стивена Раулинса? Группа археологов? Парнишка подвергся действию облучения с очень близкого расстояния. Может быть излучение со временем начало терять силу?

Он взял себя в руки и попытался проанализировать свою враждебность. Откуда во мне страх? Почему я так стремлюсь к одиночеству? Ведь нет же причин, чтобы мне следовало бояться людей с Земли: это они, а не я страдают от общения со мной. Но если я убегаю от них, то причиной тому паническая трусость.

Мюллер немедленно поднялся и открыл дверь. Вышел из дома. Уже настала ночь, быстро как всегда зимой. Небо стало черным. Парнишка все еще стоял на площади, явно растерянный. Самый большой спутник Клотто заливал его светом, в котором его волосы как бы светились изнутри. Лицо его казалось очень бледным. Голубые глаза поблескивали от испытанного шока.

Мюллер подошел, не зная, какую тактику избрать. Он почти ощущал, как какая-то заржавевшая машина начала в нем работу.

- Нед? - начал он. - Послушай, Нед. Я хотел бы извиниться. Ты должен понять, что я отвык от людей.

- Все в порядке, мистер Мюллер. Я понимаю, что вам тяжело.

- Дик. Зови мня Дик. - Мюллер поднял обе руки и развел их. - Я уже полюбил мое одиночество. Можно научиться ценить даже собственный рак. Я прибыл сюда сознательно. Это не была катастрофа корабля. Я выбрал себе то единственное место во вселенной, где одиночество до конца жизни казалось правдоподобным.

- Дик, если тебе не хочется, чтобы был здесь, я уйду! - выкрикнул Раулинс.

- Наверное это было бы самым лучшим для нас обоих. Подожди. Останься! Ты очень паршиво чувствуешь себя в моем присутствии?

- Как-то невесело, - немного слукавил Раулинс. - Но не настолько плохо, чтобы не сознавать этого. Не знаю почему, но на таком расстоянии мне просто печально.

- Почему не знаешь? - спросил Мюллер. - Судя по твоим ответам, Нед, я думаю, что что ты знаешь. Ты только делаешь вид, будто не знаешь, как меня обработали на Бете Гидры-4.

Раулинс покраснел.

- Что-то такое припоминаю. Они повлияли на твое сознание.

- Именно. Ты чувствуешь, Нед, как моя душа растекается в воздухе. Ты принимаешь нервные волны прямо из моей макушки. Попробуй подойди поближе.

Раулинс приблизился.

- Ну, - сказал Мюллер, - теперь посильнее, когда стоишь здесь? Жуткое удовольствие верно? На расстоянии один метр это делается непереносимым. Ты можешь представить себе, что ты держишь в объятиях женщину? А ласкать женщину на расстоянии в десять метров трудновато. Присядем, Нед. Нам здесь ничего не грозит. У меня есть детекторы массы, и ловушек тут никаких нет. Садись. Нед, - поинтересовался Мюллер, когда они сели, - сколько тебе лет?

- Двадцать три.

- Ты женат?

- Нет, увы.

- А девушка у тебя есть?

- Была одна. Контракт на свободную связь был расторгнут нами, когда я подписался на эту работу.

- В вашей экспедиции есть женщины?

- Только сексаторы, - ответил Раулинс.

- Не очень-то помогают, правда, Нед?

- Мы могли бы взять с собой несколько женщин, но...

- Что, но?

- Это слишком опасно. Лабиринт..

- Сколько смельчаков вы потеряли?

- Пятерых. Я бы хотел познакомиться с людьми, которые догадались что-то такое выстроить.

Мюллер сказал:

- Это был величайший триумф созидания их расы. Их сверхтворение, их памятник. Какими рассудочными были они в создании этой фабрики убийств. Это в первую очередь квинтэссенция.

- Ты высказываешь только предположения или какие-то следы свидетельствуют об их культурных горизонтах?

- Единственный след, говорящий о их горизонтах, это то, что нас окружает. Но я знаю эту психику. Я знаю больше любого человека, потому что я единственный из людей сталкивался с неизвестным видом разумных существ. Убей чужого - это закон вселенной. И если не убьешь их, то хоть придуши немного.

- Но мы не таковы! - ужаснулся Раулинс. - Мы же не проявляем инстинктивной враждебности против...

- Ерунда!

- Но... Мюллер сказал:

- Если бы как-нибудь на одной их наших планет опустился какой-нибудь незнакомый звездолет, мы бы поставили его на карантин, посадили бы экипаж за решетку и допрашивали его до тех пор, пока бы они не померли. Может быть мы бы нарушили душевный покой, но от этого пострадали бы только наша изысканность и самолюбование. Мы делаем вид, что слишком воспитаны, чтобы ненавидеть других, но доброта наша вытекает из слабостей. Возьмем, к примеру, гидрян. Некая влиятельная фракция в Совете Земли настаивала на том, чтобы прежде чем мы вышлем к ним эмиссара для знакомства, рассеять слой облаков, которые окружают их планету, и дать им дополнительное солнце...

- Да?!

- Проект был отклонен, а эмиссара, который был выслан, гидряне приняли слишком хорошо. Меня. - Неожиданно что-то пришло Мюллеру в голову. - Вы имели дело с гидрянами за последние девять лет? Были какие-нибудь контакты? Война?

- Нет, - ответил Раулинс. - Мы держимся подальше от них.

- Ты мне говоришь правду, или, может быть, мы избавили вселенную от этих сукиных сынов? Господь свидетель, что я не имел бы ничего против, хотя это вовсе не их вина в том, что они натворили со мной. Просто они реагировали своим, типично нефобическим способом. Нед, мы с ними не воевали?

- Нет, могу поклясться, что нет.

Мюллер успокоился. Чуть погодя он сказал:

- Ладно. Я не буду просить тебя, чтобы ты информировал меня исчерпывающе о новых событиях в остальных областях. Меня, по сути дела, Земля не интересует. Долго вы собираетесь оставаться на Лемносе?

- Еще не знаем. Я полагаю, несколько недель. Собственно, мы даже еще не приступали к исследованиям в лабиринте. И в дополнение еще эта внешняя территория. Мы хотим скорректировать наши исследования с работами предшествующих археологов и...

- Это значит, что какое-то время вы будете тут. Твои коллеги тоже собираются навестить центр лабиринта?

Раулинс облизал губы.

- Они послали меня вперед, чтобы я установил с тобой отношения. Сейчас мы еще не строим никаких планов. Все это зависит от тебя. Мы не хотим быть помехой. Так что если тебе не хочется, чтобы мы тут работали...

- Не хочу, - быстро сказал Мюллер. - Повтори это своим коллегам. Лет через пятьдесят - шестьдесят меня уже не будет в живых, тогда пусть и копаются. Но пока я здесь, я не хочу видеть никаких посетителей. Они могут работать в нескольких внешних зонах. Но если кто-нибудь из них ступит ногой в зоны "А", "Б" или "Ц", я убью его. Я способен на это Нед.

- А я... меня ты можешь принимать?

- Время от времени. Мне трудно предвидеть свои настроения. Если тебе захочется поболтать со мной - приходи, но если я при этом скажу: "Нед, убирайся к дьяволу!" - немедленно уходи. Ясно?

Раулинс радужно улыбнулся:

- Ясно!

Он встал с мостовой. Мюллер, видя это поднялся тоже. Раулинс сделал несколько шагов к нему.

- Куда ты, Нед?

- Я предпочитаю разговаривать нормально, я не кричать на расстоянии. Могу я подойти к тебе немного поближе?

Мюллер подозрительно спросил:

- Ты, случаем, не какой-нибудь там мазохист?

- Ну что ты! Нет.

- А я со своей стороны не имею никакой склонности к садизму. И предпочитаю, чтобы ты не приближался.

- Это в самом деле не так уж и тяжело, Дик.

- Ты лжешь. Ты также не выносишь этой эманации, как все остальные. Скажем, меня гложет проказа, приятель. Если уж ты извращенец и испытываешь тягу к прокаженным, то я тебе очень сочувствую, но не подходи ко мне слишком близко. Меня попросту из себя выводит вид кого-либо, страдающего из-за меня.

Раулинс остановился.

- Хорошо, раз уж ты так говоришь. Слушай, Дик, я не хочу причинить тебе хлопот. Я просто предлагаю тебе дружбу и помощь. Может быть, я это делаю способом, который тебя раздражает... скажи, тогда. Я попробую как-нибудь по другому. У меня нет никаких причин к тому, чтобы ухудшать твое положение.

- Это звучит весьма невнятно, сынок. Чего ты, собственно, хочешь от меня?

- Ничего.

- Так зачем тогда ты пачкаешь мне мозги?

- Ты - человек, и уже столько времени сидишь тут в одиночестве. С моей стороны вполне естественно, что я хочу составить тебе компанию по крайней мере сейчас. Или это тоже глупо звучит?

Мюллер пожал плечами.

- Никудышный из тебя товарищ, - сказал он. - Было бы лучше, если бы ты со своими естественными христианскими побуждениями шел бы куда подальше. Ты можешь только растравить рану, напоминая мне о том, чего для меня больше не существует или чего я не знаю. - Мюллер, холодный теперь и далекий, смотрел мимо Раулинса туда, где на стенах дрожали тени от животных. Ему хотелось есть и как раз приближалось время охоты для ужина. Он резко закончил: - Сынок, мое терпение вроде бы подходит к концу. Самое время тебе убираться.

- Хорошо. А я могу прийти завтра?

- Кто знает. Кто знает.

Теперь улыбка парнишки стала искренней:

- Спасибо, что ты согласен поговорить со мной, Дик. До свидания!

В неспокойном свете лун Раулинс выбрался из зоны "А". Голос мозга корабля вел его назад тем же самым путем, причем порой в самых опасных местах на эти указания накладывался голос Бордмана.

- Хорошо начал, - говорил Бордман. - Это уже плюс, что он вообще терпит тебя. Как ты себя чувствуешь?

- Паршиво, Чарльз.

- Потому что был так близко от него?

- Потому что поступаю как свинья.

- Перестань бредить, Нед. Если мне придется читать тебе нотации каждый раз, как ты оттуда отправляешься...

- Свое задание я выполню, - заявил Раулинс. - Но это не значит, что мне он нравится.

Он осторожно прошел по каменной плите с пружиной, которая сбросила бы его в пропасть, если бы он ступил на нее в непредусмотренное время. Какой-то некрупный, невероятно зубастый зверек запищал, словно смеялся над ним. По ту сторону плиты он ткнул стену в соответствующем месте, и стена разошлась. Он вошел в зону "Б". Поглядев наверх, на притолоку, он заметил в углублении глаз, который вне сомнения был видеофоном. Он улыбнулся ему на тот случай, если Мюллер следит за его уходом.

Теперь понятно, думал он, почему Мюллер решил изолироваться от мира. В подобных условиях я поступил точно также. Мюллер, благодаря гидрянам, получил духовное увечье, причем в эпоху, когда любое увечье воспринимается как достойный сожаления пережиток прошлого. С точки зрения эстетики считалось преступлением отсутствие конечностей, глаза или носа, но эти недостатки можно легко исправить, хотя бы из заботы о ближних. Демонстрация своего уродства перед человечеством - антисоциальный поступок, вне сомнения.

Однако ни один из специалистов не смог бы излечить уродство Мюллера. Такому оставалось лишь отъединиться от общества. Кто-то слабый избрал бы смерть. Мюллер предпочел изгнание.

Раулинс все еще дрожал от недолгого, прямого контакта с Мюллером. Ведь он чуть ли не минуту воспринимал эманацию незащищенных обнаженных эмоций, действующих без слов. Эта волна, бьющая из глубин человеческой души, пробуждала страх, угнетение.

То, чем гидряне наделили его, не было телепатическим даром. Из него непроизвольно излучалась его личность: ревущий поток дичайшего отчаянья, река печали и сожалений, вся грязь души. И он не мог сдержать это. В то короткое время Раулинс буквально был залит этим водопадом эмоций, а сперва и позже его охватывала лишь жалость.

Он осознавал это по-своему. Печаль Мюллера не была лишь его личной печалью, он транслировал не больше и не меньше, а лишь сознание тех наказаний, какие изобрел Космос для живущих в нем. В те мгновенья Раулинс ощущал себя настроенным на каждый из диссонансов мироздания - упущенные возможности, растоптанная любовь, торопливые слова, неоправданные сожаления, голод, чванство и жажда, стилет зависти, яд разочарований, смертоносные клыки времени, гибель на зиму крохотных насекомых, слезы отчаяния, слезы созданий божьих. В те мгновенья он познал старение, утраты, ярость, беспомощность, одиночество, опустошение, самоуверенность и безумие. Услышал немой рев космического гнева.

Неужели все мы таковы? - поразился он. И то же самое излучаем и я, и Бордман, и моя мать, и та девушка, которую я любил когда-то? Неужели все мы, блуждая по миру, издаем такие же сигналы, разве что не способны воспринимать волны такой частоты? Настоящее счастье. Слушать такую песню было бы невероятно болезненно.

Бордман сказал:

- Очнись Нед. Перестань предаваться печальным размышлениям и следи за тем, чтобы тебя что-либо не убило. Ты уже почти в зоне "Ц".

- Чарльз, что ты чувствовал, когда был рядом с Мюллером после его возвращения с Беты Гидры?

- Об этом поговорим попозже.

- Ты чувствовал себя так, словно внезапно понял, что такое человеческие существа?

- Я же сказал - попозже...

- Позволь мне говорить о том, о чем мне хочется говорить, Чарльз. Дорога здесь безопасна. Сегодня я заглянул в душу человека... Ошеломляюще! Но, послушай... Не может быть, что он на самом деле такой. Он же хороший человек. От него бьет мерзостью, но это только фон. Какие-то отвратительные помехи, которые не говорят нам правды о Дике Мюллере. Что-то, чего мы не должны слышать... искаженные сигналы, как тогда, когда ты нацеливаешь открытый аппликатор на звезды и слышишь завывание призраков, знаешь... тогда даже от самых прекрасных звезд доносятся гнусные вопли, но это только реакция аппликатора... и не имеет ничего общего с самой природой той звезды, это... это... это...

- Нед!

- Прости, Чарльз!

- Возвращайся в лагерь! Мы все согласны, что Дик - превосходный человек. Именно поэтому он и необходим нам. И ты нам необходим тоже, так что заткнись, наконец, и смотри куда идешь. Будь осторожнее! Спокойней! Спокойней! Спокойней. Что это за зверюга там слева? Прибавь шаг, Нед. Но спокойно. Это единственный способ, сынок! Сохраняй спокойствие.

8

Ранним утром следующего дня, когда они вновь встретились, они чувствовали себя свободнее. Раулинс после ночи, проведенной в лагере под металлической сеткой генератора сна, выспавшийся и отдохнувший, отыскал Мюллера у высокого пилона на краю обширной центральной площади.

- Как ты думаешь, что это? - начал разговор Мюллер, едва заметив его появление. - Такой стоит здесь на каждом из восьми углов площади. Я уже много лет слежу за ними. Они вращаются. Посмотри.

Он указал на один из боков пилона. Подходя, Раулинс на расстоянии метров в десять начал ощущать эманацию Мюллера. Однако он пересилил себя и подошел поближе. Так близко ему вчера быть не приходилось за исключением той жуткой минуты, когда Мюллер схватил его и притянул к себе.

- Видишь это? - спросил Мюллер, постукивая по пилону.

- Какой-то знак.

- У меня ушло чуть ли не шесть месяцев на то, чтобы нацарапать его. Я пользовался обломками кристаллов вон от той стены. Каждый день я посвящал этому час, а то и два, пока не получил четкий след на металле. Потом наблюдал. На протяжении одного местного года пилон совершает один полный оборот, а значит - он вращается. Незаметно, но вращается. Что-то вроде календаря.

- А он... а ты... а ты когда-нибудь...

- Ближе к делу, сынок.

- Прости. - Раулинс отступил на пару шагов, стараясь не показать, что эта близость плохо влияет на него. Он был оглушенный, растерянный. На расстоянии в пять метров он уже почувствовал определенное облегчение, но не без того, чтобы выдержать это, он был вынужден постоянно повторять про себя, что переносит эманацию с каждой минутой все лучше.

- О чем ты спрашивал?

- Ты наблюдаешь только за этим пилоном?

- Я сделал знаки еще на паре. Наверняка все они вращаются. Однако их механизмы я не обнаружил. Под этим городом скрывается какой-то фантастический мозг. Старый, насчитывающий миллионы лет, но все еще работающий. Может быть, это какой-то жидкий металл, в котором циркулируют первоэлементы сознания. Этот мозг заставляет вращаться пилоны, следить за чистотой воды, чистит улицы.

- И расставляет ловушки.

- И расставляет ловушки, - подтвердил Мюллер. - Но для меня это непонятно. Когда я копал и тут и там, под тротуаром, я натыкался только на почву. Может быть, вы, сукины дети археологи, сможете локализовать мозг этого города? Ну? Есть какие-нибудь наметки?

- Вроде бы никаких, - сказал Раулинс.

- Ты говоришь это без особой уверенности.

- Потому что не знаю. Я не принимаю никакого участия в работах на территории лабиринта. - Раулинс невольно виновато улыбнулся. Он тут же пожалел об этом и услышал по контрольной линии замечание Бордмана, что виноватая улыбка как правило заранее отмечает ложь, и что Мюллер в любую минуту может сообразить это. - Я преимущественно работал снаружи, объяснял он Мюллеру, - вел исследования у входа. А потом, когда вошел, то направился прямо сюда. Так что я не знаю, что наоткрывали тут другие. Если вообще они что-то открыли.

- Они собираются вести раскопки на улицах? - спросил Мюллер.

- Не думаю. Теперь мы так часто не копаем. У нас есть исследовательская аппаратура, сенсорные устройства и зондирующие лучи. Захваченный собственной импровизацией, он продолжал: - Разумеется, когда-то археология несла разрушения. Чтобы исследовать то, что находиться под пирамидой, надо было пирамиду разобрать. Но сейчас для многих работ мы можем использовать роботов. Понимаешь, это новая школа - исследование грунта без раскопки его. Таким образом мы сохраняем памятники прошлых дней...

- На одной из планет Эпсилон Индейца, - сказал Мюллер, - какие-нибудь пятнадцать лет назад группа археологов разобрала древнейший погребальный павильон неизвестного происхождения и ни одним способов не удалось восстановить это сооружение, поскольку никто не знал, на каком принципе оно было построено. Как бы ни пытались сложить его, оно падало, и это была огромная потеря. Я случайно видел его развалины несколько месяцев спустя. Разумеется, ты знаешь эту историю.

Раулинс истории этой не знал. Покраснев, он произнес:

- Ну... в любой области всегда отыщутся свои халтурщики...

- Лишь бы их здесь не было. Я не потерплю никаких разрушений в лабиринте. Это не значит, что у них нашлось бы много возможностей для этого. Лабиринт превосходно защищает себя. - Мюллер неторопливо отошел от пилона.

Раулинс чувствовал все большее облегчение по мере того, как росло расстояние между ними, но Бордман посоветовал ему пойти за Мюллером. Тактика преодолевания недоверчивости Мюллера предусматривала намеренное пребывание в эмоциональном поле. Не оборачиваясь, Мюллер произнес как бы сам себе:

- Клетки опять закрыты.

- Клетки?

- Посмотри... вон там, на той улице.

Раулинс увидел нишу в стене здания. Прямо из мостовой вырастало несколько десятков прутьев из белого металла, постепенно изгибающихся и входящих в стену на высоте примерно четырех метров. Таким образом, они создавали нечто вроде клетки. Другую такую же клетку он разглядел дальше на той же улице.

Мюллер сказал:

- Всего их двадцать, они симметрично расположены на улицах, отходящих от площади. Трижды за то время, пока я здесь нахожусь, клетки открывались. Прутья как-то вдвигаются в тротуар и исчезают. Последний, третий раз это произошло позавчера ночью. Я никогда не видел самого процесса открытия или закрытия. И на этот раз проворонил.

- Для чего, как тебе кажется, могли служить эти клетки? поинтересовался Раулинс.

- В них содержались опасные звери. Или же плененные враги, быть может. Для чего же еще могут служить клетки?

- Но ведь они открываются до сих пор.

- Город все еще заботится о своих жителях. В наружные зоны проникли враги. Вот клетки и ждут в готовности на тот случай, если кто-то из них будет пойман.

- Ты говоришь о нас?

- Да. О врагах. - В глазах Мюллера неожиданно блеснула параноидальная ярость. Угрожающе быстр после логических рассуждений последовал этот холодный взрыв. - Хомо сапиенс! Самое безжалостное, самое грязное и самое подлое животное во Вселенной!

- Ты говоришь так, словно сам в это веришь...

- Верю.

- Успокойся, - сказал Раулинс. - Ты же всю свою жизнь старался на благо человечества. Не может быть, чтобы ты в это верил...

- Всю свою жизнь, - медленно произнес Мюллер, - я потратил на благо Ричарда Мюллера.

Он повернулся к Раулинсу. Расстояние между ними было метров шесть семь, но, казалось, что эманация почти так же сильна, как если бы они стояли лицом к лицу.

- Человечество, - продолжал он, - нисколько не касалось меня, малыш. Я видел звезды и хотел завладеть ими. Мне мерещилось божественное могущество. Одного мира мне казалось мало. Я жаждал обладать всеми мирами. Поэтому я выбрал себе профессию которая сделал звезды доступными для мене. Я тысячу раз был перед лицом смерти, выдерживал фантастические температуры. От дыхания причудливыми газами легкие мои сгнили, так что мне пришлось подвергнуть их обновлению. Я ел мерзость, один рассказ о которых вызывает тошноту. А детишки, такие как ты, обожали меня и писали рефераты о моей самоотверженности в работе на благо человечества, о моей безграничной жажде знаний.

А я тебе объясню, что это было на самом деле. Во мне было столько же самоотверженности, как в Колумбе, Магеллане или Марко Поло. Это были великие путешественники, конечно же, но при этом они стремились и к немалой прибыли. Прибыль же, которой добился я - все вокруг. Я хотел сделаться стокилометрового роста. Хотел, чтобы памятники мне из золота были установлены на тысячах планет. Знаешь, как в стихах: "Слава - вот наши шпоры... последняя слабость утонченного ума". Мильтон.

Ты знаком с этими самыми греками? Когда человек забирается слишком высоко, боги сбрасывают его вниз. Это называется гибрис. Я познакомился с этим фатальным образом. Когда я сквозь облака спускался к гидрянам, я ощущал себя богом. Когда я улетал оттуда, вновь сквозь те же облака... тоже был богом. Для гидрян это уже вне сомнения. Тогда я думал: я останусь в их мифах, они всегда будут рассказывать легенды обо мне. Существо, спустившееся к ним и встревожившее их настолько, что пришлось его обезвредить... Но...

- Эта клетка...

- Позволь, я закончу! - рявкнул Мюллер. - Ты понимаешь, в действительности я никакой не бог... я обычный паршивый смертный, одержимый иллюзиями собственной богоравности, пока истинные боги не позаботились преподать мне небольшой урок. Это они сочли необходимым напомнить мне, что под пластиковым комбинезоном скрывается волосатый скот... что в этом интеллигентном черепе кроется звериный мозг. Это по их поручению гидряне воспользовались кой-какими своими хирургическими уловками - наверняка одной из своих специальностей - и открыли у меня этот мозг.

Не знаю, сделали ли они это из злости, чтобы я узнал, что такое жизнь в аду, или же решили, что должны избавить меня от моего врожденного порока, а именно - неумения проявлять чувства. Они - чужие нам создания. Ты только представь их себе. Но они внесли это небольшое исправление.

А я вернулся на Землю. Герой и прокаженный в одном лице. Встаньте рядом со мной и вас начнет рвать. Почему? Да потому, что то, что бьет из меня, напоминает каждому, что он тоже зверь. И в результате мы лишь несемся сломя голову по нашему порочному кругу. Любой начинает ненавидеть меня, поскольку побыв рядом начинает разбираться в своей собственной душе. И я ненавижу всех, так как знаю, что они сторонятся меня. Видишь ли, я разносчик заразы, и имя этой заразы - правда. Я утверждаю, что залогом человеческого счастья служит плотность черепной коробки. Если бы люди обладали хоть зачатками телепатических способностей, хотя бы той смутной силой, умением обходиться без слов, какими располагаю я, то они попросту не смогли бы находиться в обществе друг друга. Существование человеческого коллектива сделалось бы невозможным. А гидряне могут взаимно воспринимать мысли друг друга, и, скорее всего, это доставляет им удовольствие. Но мы так не можем. И именно потому я заявляю тебе, что человек - это скорее всего наиболее достойное удивления животное во всей вселенной, неспособное даже переносить запах своих ближних... Душа не желает знать душу...

Раулинс сказал:

- Эти клетки вроде открываются.

- Что? Сейчас погляжу.

Мюллер побежал наугад. Раулинс не успел достаточно быстро отстраниться и испытал мгновенный удар эманации. На этот раз это не было болезненно: он увидел осень, засыхающие листья, вянущие цветы, пыль от порывов ветра, ранние сумерки. Он испытал скорее сожаление, чем боль от кратковременности жизни, неизбежного омертвления. Тем временем Мюллер, забыв обо всем, смотрел на алебастровые прутья клетки.

- Они ушли в тротуар уже на несколько сантиметров. Почему ты мне сказал только сейчас?

- Я пытался и раньше. Но ты меня не слушал.

- Да, да. Эти мои чертовы монологи! - Мюллер рассмеялся. - Нед, я ждал много лет, чтобы увидеть это. Эта клетка действительно открывается. Смотри, как быстро исчезают прутья в мостовой. Это очень странно, Нед. До сих пор они ни разу не открывались дважды в год, а ту второй раз за одну неделю...

- Может быть ты просто не замечал этого, - предположил Раулинс. Может быть, ты спал, когда они...

- Ладно смотри!

- Как ты думаешь, почему они открываются именно в эту минуту?

- Повсюду вокруг враги, - сказал Мюллер. - Меня город принимает за своего. Я - постоянный житель, слишком долго я нахожусь здесь. А теперь смысл, наверное, заключается в том, чтобы запереть тебя. Врага. Человека.

Клетка раскрылась полностью. Не было видно ни следа от прутьев, разве что на тротуаре остался ряд небольших отверстий.

- Ты пытался когда нибудь что-нибудь поместить в эту клетку? спросил Раулинс. - Какое-нибудь животное?

- Разумеется. В одну из них я засунул здоровую убитую зверюгу. Клетка не закрылась. Тогда я поместил в нее несколько небольших пойманных зверьков. Я их связал и сунул живьем. И она опять не закрылась. - Мюллер нахмурил брови. - Однажды я даже сам вошел, хотел проверить, закроется ли клетка автоматически, почувствовав живого человека. И тоже ничего не произошло. Я тебе советую: не ставь таких экспериментов, когда очутишься в одиночестве. - Он замолчал, а потом спросил через минуту: - Ты хотел бы помочь мне в исследовании ее? А, Нед?

Раулинс заколебался. Разряженный воздух неожиданно как огнем начал жечь ему легкие.

Мюллер спокойно продолжал:

- Ты только войди в нишу и постой там пару минут. Посмотрим, закроется ли клетка, чтобы задержать тебя. Это стоит проверить.

- А если она закроется? - поинтересовался Раулинс, не отнесясь к этому предложению серьезно. - У тебя есть ключ, чтобы выпустить меня из нее?

- Мы всегда можем выломать эти прутья.

- Это было бы уничтожением для того, чтобы выпустить меня. Ты сам говорил мне, что не позволишь ничего разрушать в лабиринте.

- Временами приходиться уничтожать для того, чтобы обрести знания. Ну же Нед, войди в эту нишу!

Мюллер произнес это страшным приказывающим тоном. Теперь он замер в каком-то причудливом ожидании, полупригнувшись, уткнув руки в бок. Словно сам собирается броситься в клетку, подумал Раулинс.

Тихонько прозвучал голос Бордмана:

"Сделай это, Нед. Войди. Покажи, что ты ему доверяешь."

"Ему-то доверяю, - подумал Раулинс, - а вот этой клетке - нет". Он тревожно представил себе, как в клетке, едва успеют сомкнутся прутья, провалится пол, и он рухнет куда-нибудь в подземелье прямо в чан с кислотой или в море огня. Лобное место для плененных врагов. Где взять уверенность, что это не так?

"Войди туда, Нед", - прошептал Бордман.

Это был великолепный жест и совершенно безумный. Раулинс переступил ряд отверстий и повернулся спиной к стене. Почти немедленно прутья выскочили их своих гнезд и не оставляя ни щели, заперли его. Не произошло ничего из тех ужасов, которые он ожидал, но он стал узником.

- Интересно, - сказал Мюллер. - Скорее всего, клетка реагирует на интеллект. Поэтому и не получились проверки с животными. И живыми и мертвыми. А ты что об этом думаешь, Нед?

- Я рад, что помог тебе в твоих изысканиях. Но был бы рад еще больше, если бы ты выпустил меня отсюда.

- Я не могу управлять этими прутьями.

- Но ты говорил, что можешь их выломать.

- Зачем так сразу браться за разрушение? Подождем с этим, ладно? Может быть, она сама откроется. Я принесу тебе что-нибудь перекусить, если ты захочешь. В клетке ты в полной безопасности. А твои коллеги не переполошатся, если ты не вернешься до наступления сумерек?

- Я им сообщу, - кисло сказал Раулинс. - Однако, я надеюсь, что до тех пор я отсюда выберусь.

"Не горячись, - услышал он голос Бордмана. - В худшем случае, мы сами можем извлечь тебя оттуда. А сейчас поддакивай Мюллеру в чем только сможешь, пока окончательно не завоюешь его симпатию. Если ты меня слышишь, коснись правой рукой подбородка".

Раулинс коснулся подбородка правой рукой.

Мюллер сказал:

- Ты достаточно смел, Нед. Или глуп. Порой я не уверен, не одно ли это и то же. Но я в любом случае благодарен тебе. Мне надо было знать, как обстоит дело с этими клетками.

- Видишь, и от меня какая-то польза. Значит люди, несмотря ни на что, не такие уж чудовища.

- Сознательно - нет. Мерзка лишь та гниль, что в глубине их естества. Ну, напомню тебе, - Мюллер подошел к клетке и ухватился руками за гладкие прутья, белые как кость, - то, что под черепной коробкой. Сам я, разумеется, никогда не смогу ощутить этого. Разве что выведу путем экстраполяции по реакции окружающих. Это должно вызывать отвращение.

- Я бы смог к этому привыкнуть, - сказал Раулинс. Он уселся на полу клетки по-турецки. - После возвращения на Землю с Беты Гидры-4 ты никак не пытался избавиться от этого?

- Я беседовал со специалистами по перевоплощениям. Но они не смогло разобраться, какие перемены произошли в моих нервных связях, и поэтому не знали, что делать. Мило, правда?

- Ты еще долго оставался на Земле?

- Несколько месяцев. Достаточно долго, чтобы обнаружить, что все мои знакомые зеленеют, стоит им ко мне приблизиться. Я принялся оплакивать себя и себя же ненавидеть, что более или менее стыдно и почти одно и тоже. Знаешь, я даже хотел покончить с собой, дабы избавить мир от этой напасти. Раулинс сказал:

- Я не верю. Некоторые люди попросту не способны на самоубийство. И ты один из них.

- Благодарю, но я сам знаю об этом. Будь добр заметить, я жив еще до сих пор. Сперва я ударился в лучшие из наркотиков, потом начал пить, затем принялся отыскивать разнообразнейшие опасности. И вот жив еще. За один месяц меня по очереди лечили в четырех психиатрических клиниках. Я пытался носить свинцовый шлем с мягкой прокладкой, чтобы задерживать излучение мысли. Но это было то же самое, что пытаться ловить ведром нейтроны. Я даже умудрился вызвать панику в одном из публичных домов на Венере. Все девицы выскочили в чем мать родила, едва почувствовав этот запашок. Мюллер сплюнул. - Знаешь, я всегда мог находиться или не находиться в компании. Находясь среди людей, я был добродушным, сердечным, проявлял дружеские чувства. Не такой сердечный паинька, как ты, чрезмерно тактичный и вежливый... и все же я мог находить общий язык с людьми, болтать с ними, развлекаться. А потом отправился в путешествие года на полтора, никого не видя, ни с кем не разговаривая, но мне тоже было хорошо. Лишь в ту минуту, когда я навсегда отрезал себя от человечества, я обнаружил, что на самом-то деле люди мне необходимы. Но теперь с этим покончено. Я подавил в себе эту тягу, сынок. Я могу провести в одиночестве и сто лет, не тоскуя по живой душе. Я перестроил себя, чтобы видеть человечество также, как он видит меня... и теперь оно для меня - нечто угнетающее, вызывающее неприязнь, словно изувеченное создание, которое лучше обойти стороной.

Чтобы вам всем гореть в аду! Я никому из вас не должен, никого не люблю. У меня нет никаких обязанностей перед вами. Я мог бы оставить тебя здесь, чтобы ты сгнил в этой клетке, Нед, и ни разу бы не испытал укоров совести по этому поводу. Я мог бы приходить сюда дважды в день и улыбаться твоему черепу. И не потому, что я ненавижу тебя лично или же всю Галактику, полную тебе подобных. Просто-напросто потому, что не воспринимаю тебя. Ты для меня - ничто. Ты меньше, чем ничто. Горстка праха. Я уже знаю тебя, ты знаешь меня.

- Ты говоришь так, словно принадлежишь к другой расе, - задумчиво сказал Раулинс.

- Нет я принадлежу к расе людей. Я наиболее человек из всех вас, потому что я единственный, кто не может скрыть своей принадлежности к людям. Ты чувствуешь это? Ощущаешь эту вонь?

То, что живет во мне, есть и тебе. Слетай к гидрянам, они помогут тебе вызволить это из себя. А потом от тебя также начнут разбегаться люди, как это было со мной. Поскольку я свидетельствую от имени человечества. Говорю правду. Я тот мозг, что случайно оказался не скрыт под мышцами и кожей, малыш. Те внутренности, отходы, существования которых мы предпочитаем не признавать. Я - это всевозможная ложь, жадность, вспышки ненависти, болезни, зависть. Я тот, кто ощущал себя богом. Гибрис. Мне дали понять, кто я на самом деле.

- Почему, - спокойно спросил Раулинс, - ты решил прилететь на Лемнос?

- Мне подсказал эту мыслишку некто Чарльз Бордман.

Раулинс вздрогнул от неожиданности, когда прозвучало это имя.

- Знаешь его? - спросил Мюллер.

- Ну да, знаю, разумеется. Он... он... крупная фигура в нашем правительстве.

- Что ж, про него можно сказать и так. Так вот, этот самый Чарльз Бордман отправил меня на Бету Гидры-4. Да-а, он не завлекал меня обманом, ему не пришлось прибегать ни к одному из своих не особо вежливых способов. Он слишком хорошо знал, что я из себя представляю. Он просто-напросто сыграл на моем честолюбии. Он напомнил мне, что есть планета, населенная чужаками, чужими разумными существами, и надо, чтобы там появился человек. Скорее всего, это работа для самоубийцы, но одновременно - первый контакт человечества с иной расой существ, наделенных разумом, так что не хотел бы я взяться за это?

Разумеется, я захотел. Он предвидел, что я не смогу противостоять такому предложению. Потом, когда я вернулся в своем этом состоянии, он какое-то время старался избегать меня... может быть, из-за того, что не мог вынести моей эманации, может быть из-за чувства вины.

Но в конце концов я подловил его и сказал: "Посмотри на меня, Чарльз, вот каким я стал. Посоветуй, куда мне отправиться и чем заняться". Я близко подошел к нему. Почти вплотную. И лицо его покрылось потом, ему пришлось принять таблетки. Я видел отвращение в его глазах. И когда он напомнил мне об этом лабиринте на Лемносе.

- Почему?

- Он решил, что самое подходящее для меня убежище - это здесь. Не знаю, от чистого ли сердца или не без задних мыслей был это совет. Может быть, он надеялся, что лабиринт убьет меня... Достойная смерть для таких как я. В любом случае, лучшая, чем сделать глоток какого-нибудь растворителя и стечь в канализацию. Но я, разумеется, сказал ему, что мне даже и не снилось лететь на Лемнос. Я хотел замести следы за собой. Я разыграл гнев, накричал, что это последнее дело, которое я бы сделал. Потом провел месяц, болтаясь по подземельям Нового Орлеана, а когда вновь вынырнул на поверхность, то нанял корабль и прилетел сюда. Я петлял, как только мог, чтобы уже никто наверняка не сообразил, куда я направляюсь. Бордман оказался прав. Это в самом деле наиболее подходящее место для меня.

- Но каким образом, - спросил Раулинс, - ты смог добраться до центра лабиринта?

- Мне просто не повезло.

- Не повезло?

- Я мечтал погибнуть в лучах славы, - сказал Мюллер. - Мне было все равно, уцелею ли я, проходя через лабиринт, или нет. Я просто шел, куда глаза глядят, и волей-неволей оказался в центре.

- Мне в это трудно поверить.

- Твое дело, но примерно так это и было. Суть в том, что я из тех людей, которые способны преодолеть все. Это какое-то природное качество, если вообще не что-то сверхъестественное. У меня необычайно быстрая реакция. Интуиция. Шестое чувство, как говорят. И необычайно сильная жажда жизни. Кроме того, я прихватил с собой детекторы массы и еще кое-что из полезного барахла. Так что когда я забрался в лабиринт, то если видел, что где-то рядом лежат трупы, начинал внимательно приглядываться, а когда чувствовал, что глаза начинают меня подводить, останавливался и делал передышку. В зоне "Х" я был уверен, что меня поджидает смерть. Но судьба решила иначе, я умудрился пройти там, где никому другому это не удавалось... потому, наверное, что я шел без страха, безразлично, не было первичной скованности. Я пробирался как кошка, мышцы мои работали превосходно, и таким образом я к моему величайшему разочарованию преодолел самые опасные части лабиринта и оказался вот тут.

- Ты когда-нибудь выходил наружу?

- Нет. Иногда я прогуливаюсь до зоны "Е", в которой находятся сейчас твои коллеги. Дважды я побывал в зоне "А". Но преимущественно я остаюсь в трех внутренних зонах. Я совсем неплохо устроился. Запасы мяса я храню в радиационном холодильнике. И отвел целый дом под свою библиотеку и подходящее место для сексаторов. В другом доме я препарирую животных. Часто охочусь. И изучаю лабиринт, пытаясь исследовать все его приспособления. Я надиктовал уже несколько кубиков дневников. Ручаюсь, что твои приятели-археологи дорвались бы до этих записей с величайшей радостью.

- Наверняка они дали бы нам множество информации, - согласился Раулинс.

- Не сомневаюсь. Так что я их припрячу, чтобы никто из вас не смог бы добраться до них. Ты еще не проголодался, сынок?

- Слегка.

- Пойду, принесу тебе обед.

Размашистым шагом Мюллер направился в сторону ближайших домов. Когда но исчез, Раулинс негромко произнес:

- Это страшно, Чарльз. Он явно свихнулся.

- Не будь в этом так уверен, - ответил Бордман. - Вне сомнения, девять лет одиночества могут нарушить человеческую уравновешенность, а Мюллер уже тогда, когда я видел его в последний раз, не отличался уравновешенностью. Но скорее всего, он начал с тобою какую-то игру... строит из себя психа, пытаясь выяснить, насколько ты легковерен.

- А если он не притворяется?

- В свете того, что нам требуется, его сумасшествие не играет никакой роли. Это могло бы только помочь.

- Я не понимаю.

- Тебе и не надо понимать, - спокойно ответил Бордман. - Только веди себя спокойно, Нед. До сих пор ты все делал превосходно.

Мюллер вернулся, неся миску с мясом и изящный хрустальный сосуд с водой.

- Ничем лучшим я не могу тебя побаловать, - сказал он и пропихнул кусок мяса между прутьями. - Местная дичь. Ты ешь обычную натуральную пищу, верно?

- Да.

- В твоем возрасте так и надо. Ты говорил, сколько тебе лет? Двадцать пять?

- Двадцать три.

- Это еще хуже.

Мюллер подал Раулинсу сосуд. Вода имела приятный привкус или, может быть, отсутствие вкуса. Потом он молча сел рядом с клеткой и сам приступил к еде. Раулинс убедился, что эманация уже не такая омерзительная, даже на расстоянии менее пяти метров. Наверное, к ней можно приспособиться, подумал он. Если кому-то это очень понадобиться.

После длительного молчания он спросил:

- Ты не вышел бы на пару дней из своего убежища, чтобы познакомиться с моими спутниками?

- Исключено.

- Им не терпится поговорить с тобой.

- А меня беседа с ними совершено не интересует. Я предпочитаю разговаривать с животными.

- Со мной же ты говоришь, - заметил Раулинс.

- Поскольку это для меня в новинку. Поскольку твой отец был моим приятелем. Поскольку как человек ты достаточно сносный. Но у меня нет никакого желания оказаться среди толпы археологов, пилящих на меня глаза...

- Тогда, может, ты встретишься с парой из них? - предложил Раулинс. Чтобы освоиться с мыслью, что ты снова будешь среди людей.

- Нет.

- Не вижу причин...

Мюллер прервал его:

- Подожди-ка! Зачем это мне осваиваться с мыслью, что я снова буду среди людей?

Раулинс, смешавшись, ответил:

- Ну, ведь люди уже здесь. Потому что это нехорошо, если ты так долго намерен сторониться...

- Что ты здесь крутишь? Ты хочешь одурачить меня выманить из лабиринта? Эй приятель, скажи, что это ты там задумал? Задумал своим крошечным умишком. Какие у тебя причины, чтобы мне привыкать к людям?

Раулинс заколебался. Во время наступившего неловкого молчания Бордман быстро подсказал ему верный ответ - именно тот, который был нужен. И он повторил эти слова, стараясь, чтобы они прозвучали естественно:

- Ты делаешь из меня интригана, Дик. Но я клянусь тебе: у меня нет дурных намерений. Я могу признаться, я в самом деле пытаюсь немного подыграть тебе, нравиться, завоевать симпатию. Наверное мне стоит объяснить причину этого.

- Наверное, стоит.

- Это из-за наших археологических исследований. Мы можем провести на Лемносе едва несколько недель. А ты тут... сколько лет здесь? Девять? Ты уже накопал кучу данных об этом лабиринте, Дик. С твоей стороны было бы некрасиво оставить их у себя, так что я надеюсь, что как-то смогу переубедить тебя, что сначала ты подружишься со мной, а потом, может быть, придешь к остальным в зону "Е" и переговоришь с ними, ответишь на их вопросы, поделишься информацией...

- С моей стороны некрасиво держать эти данные при себе?

- Ну да. Скрытые знания - это грех.

- А красиво со стороны людей называть меня нечистым и бежать от меня?

- Это иное дело, - ответил Раулинс. - И его не решишь таким способом. Тут причина в твоем несчастье... которого ты не заслужил, и все жалеют, что такое несчастье случилось с тобой, но ты же сам должен понимать, что людям довольно трудно переносить безразлично твой... твой... твой...

- Мой смрад, - закончил Мюллер. - Ладно. Я понимаю, что находиться рядом со мной тяжело. Поэтому я и предпочитаю не огорчать твоих коллег. И не смей думать, что я собираюсь попивать с ними чай, разговаривать или вообще иметь с ними какое-то дело. Я изолировал себя от человечества и таким отшельником и останусь. И тот факт, что я сделал для тебя исключение и позволил надоедать своим присутствием, не играет никакой роли. А поскольку я объяснил уже тебе это, то знай, что мое несчастье не было незаслуженным. Я заслужил его, поскольку заглянул туда, куда не должен был заглядывать. Тщеславие распирало меня, я был уверен, что могу добиться всего, я начал было считать себя сверхчеловеком. ГИБРИС. Я уже объяснил тебе это слово.

Бордман продолжал давать Раулинсу свои указания. Чувствуя едкий привкус от собственной лжи, Раулинс пытался продолжать:

- Я не могу сердиться на тебя, Дик, что ты так поставил себя. И все же мне кажется, что ты поступишь некрасиво, если не поделишься с нами информацией. Вернись в памяти ко времени твоих собственных исследований. Когда ты совершал посадку на какой-нибудь из планет, и кто-нибудь там знал что-то важное, что было необходимо знать и тебе, разве ты не прилагал все усилия, чтобы эту информацию получить... пусть даже тот человек имел свои личные проблемы, которые...

- Мне очень жаль, - холодно возразил Мюллер, - но меня в самом деле все это больше не касается.

И ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусками мяса и почти пустым сосудом.

Когда он исчез, Бордман сказал:

- Какой он раздражительный, верно? Но я и не рассчитывал, что он проявит мягкость характера. Ты начинаешь добираться до него, Нед. Ты как раз в нужных пропорциях соединяешь в себе хитрость с наивностью.

- И в результате сижу в клетке.

- Ну и что? Мы можем прислать робота, чтобы он тебя освободил, если вскоре клетка сама не откроется.

- Мюллер отсюда не выйдет, - продолжал Раулинс. - Он полон ненависти. Прямо сочится ей. В любом случае его не удастся склонить к сотрудничеству. Я никогда не видел, чтобы столько злобы умещалось в одном человеке.

- Ты не знаешь, что это за ненависть, - заметил Бордман. - И он не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Вне сомнения, будут еще кое-какие неудачи, но основное - это что он вообще с тобой разговаривает. Он не хочет ненавидеть. Создай такие условия, чтобы его лед растаял.

- Когда вы пришлете за мной робота?

- Попозже, - сказал Бордман, - если в том будет необходимость.

Мюллер не возвращался. Сгущались сумерки и сделалось холоднее. Раулинс сидел в клетке, продрогший, съежившийся. Он пытался вообразить город в те времена, когда в нем бурлила жизнь, когда клетка служила для показа творений, выловленных в лабиринте. Сюда приходят толпы строителей города, невысоких и плотных, покрытых густой медного цвета шерстью, с зеленоватой кожей. Размахивают длинными руками, указывая на клетку. А в клетке извивается существо, напоминающее какого-то исполинского скорпиона. Зрачки его полыхают, белые когти дерут мостовую, внезапно бьет хвост, и животное только и ждет, чтобы кто-то подошел слишком близко.

Скрежещущая музыка звучит в городе, чужаки смеются. От них идет теплый, мускусный запах. Дети плюют в клетку. Слюна их - как огонь. В ярких лунных лучах пляшут тени. Ужасный узник, полный злых намерений, чувствует себя одиноким без создания своего вида, которые кишмя кишат в освещенных туннелях на планете Альфекка или Маркаба - очень далеко.

А тут целыми днями приходят строители города, издеваются, дразнят. Создание в клетке видеть не может их хрупкие тела, переплетающиеся длинные тоненькие пальцы. Но однажды под клеткой пол проваливается, поскольку обитателям города наскучил их пленник их чужого мира, и он, взмахнув хвостом, рушится в бездну, оскалившуюся остриями ножей.

Настала ночь. Раулинс уже несколько часов не слышал голос Бордмана. Мюллера же он не видел с позднего полдня. По площади крались животные, преимущественно - небольшие, с отвратительными зубам и когтями. А он на этот раз пришел сюда безоружный. Он был готов затоптать любое из этих созданий, которое бы только сунулось между прутьев клетки.

Он дрожал от холода, ему хотелось есть. Он пытался отыскать во тьме Мюллера. Все это перестало быть шуткой.

- Ты меня слышишь? - спросил Бордман. - Вскоре мы тебя оттуда вызволим.

- Да? Но когда?

- Мы выслали робота, Нед.

- Значит, достаточно будет четверти часа, чтобы робот дошел сюда. Здесь безопасные зоны.

Какое-то время Бордман молчал.

- Час назад Мюллер задержал робота и уничтожил его.

- И ты не мог мне об этом сказать сразу?

- Мы тотчас же выслали несколько роботов одновременно, - сообщил Бордман. - Мюллер наверняка уничтожит еще хотя бы одного. Все идет отлично, Нед. Тебе не грозит ни малейшая опасность.

- Если только ничего не случится, - пробормотал Раулинс.

Он не стал продолжать этого разговора, все более иззябший и голодный он оперся о стену и ждал. Наблюдал, как на расстоянии ста метров небольшие гибкие зверюшки набрасываются и убивают животных, значительно себя больших. Минуту спустя туда уже набегали стервятники, чтобы обглодать кучу окровавленных костей. Он прислушивался к звукам этой охоты и насыщений. Его поле зрения было частично ограниченно, так что ему приходилось вытягивать шею в поисках робота, высланного ему на помощь. Но робота не было.

Он ощущал себя человеком, принесенным в жертву, избранником смерти.

Стервятники завершили свою работу. И тихо двинулись через площадь к нему - небольшие, напоминающие лисиц зверюшки, с крупными крутолобыми головами, кривоватыми лапами и желтыми, загибающимися внутрь когтями. Они шевелили золотистыми белками, посматривая на него с интересом, задумчиво, серьезно. Мордочки их были измазаны густой, пурпурной кровью.

Они приближались. Раулинс заметил длинное узкое рыльце между прутьями клетки. Ударил. Морда убралась. Но с левой стороны уже другой зверек протискивался сквозь решетку. А дальше - еще трое.

И неожиданно эти зверюшки начали проникать в клетку отовсюду.

9

Бордман в лагере в зоне "Ф" свил себе уютное гнездышко. Но его старость как-то сама собой делала это естественным. Он никогда не был спартанцем, а уж сейчас, предприняв это тяжелое и рискованное путешествие, он прихватил с собой с Земли все, что только могло доставить ему удовольствие. Робот за роботом доставляли его имущество с корабля. В молочно-белой палатке он устроил себе жилище с центральным отоплением, световой драпировкой, поглощателями тяготения и даже с баром, полным напитков. Коньяк и другие деликатесы были у него под руками. Он спал на мягком надувном матраце, покрываясь толстым красным ковром, сотканным из теплого материала. Он знал, что остальные люди в лагере, хотя и вынуждены пользоваться гораздо меньшими удобствами, не питают к нему зла. Они понимали, что Чарльз Бордман должен жить в уюте, где бы он ни находился.

Вошел Гринфилд.

- Мы потеряли еще одного робота, - доложил он. - Значит, во внутренних стенах их осталось всего три.

Бордман поднес ко рту самозажигающуюся сигару. Затянулся, то перекидывая ногу на ногу, то снимая ногу с ноги, потом выпустил из ноздрей дым и улыбнулся.

- Значит, Мюллер вывел из строя и этих тоже?

- Боюсь, что так. Он знает входные трассы лучше нас. И все держит под контролем.

- Вы выслали хотя бы одного робота путем, которого у нас нет на картах?

- Даже двух. Оба пропали.

- Хм-м. Надо бы выслать большее число роботов одновременно. Тогда будет надежда, что хотя бы один не привлечет внимания Мюллера. Парнишка нервничает в клетке. Измените программу, хорошо? Мозг корабля подберет нужную диверсионную тактику, если вы его верно запрограммируете. Скажем, пусть роботов двадцать пойдут одновременно.

- У нас их осталось всего три, - напомнил Гринфилд. Бордман прикусил сигару.

- Три тут в лагере или вообще?

- Три в лагере. Снаружи лабиринта их еще пять. Они уже начинают входить.

- Кто такое допустил? Я еще поговорю с Хостином. Надо изготовить новые по шаблонам. К утру в моем распоряжении должно быть пятьдесят роботов. Нет, восемьдесят. Нет, какая безнадежная глупость, Гринфилд!

- Именно так.

- Ладно, убирайтесь!

Бордман с раздражением затянулся сигарным дымом. Он набрал диск, и пододвинулась бутылка коньяка - превосходный, густой, ароматный напиток, изготовленный отцами-перептикалистами на Денебе-12. Ситуация и в самом деле была тревожной. Он отхлебнул с полбокала коньяка, на мгновенье потерял дыхание, потом наполнил бокал заново.

Он знал, что ему грозит потеря перспективы, старейший из всех грехов. Деликатность этой миссии уже начала несколько раздражать его. Все эти крохотные шажки, мизерные успехи, утомительное приближение к цели, осмотрительность... Раулинс в клетке. Раулинс и его угрызения совести. Мюллер со своим психопатическим мировоззрением. Крохотные зверюшки, которые обгладывают человеку пятки, а сами только и думают, как бы добраться до горла. Все эти ловушки, расставленные демонами, и эта притаившаяся внегалактическая раса существ с огромными глазами, живущая в удивительном мире излучений, рядом с которыми Чарльз Бордман является чем-то не более чувствительным, чем растения. Угроза конца всему.

Рассерженный, он погасил сигару о пепельницу и немедленно воззрился с изумлением на длинный окурок. Столько сигары пропало! Сама она уже не раскурится. Но ведь есть же инфракрасный луч от генератора. Он снова раскурил сигару и энергично запыхтел ею, пока она не раскурилась. Потом неохотно протянул руку и вновь нажал клавишу связи с Недом Раулинсом.

Он увидел на экране вертикальный прутья в лунном отблеске и волосатые мордочки посверкивающие зубами.

- Нед! - вскричал он. - Это Чарльз. Мы выслали к тебе много роботов, парень. Мы вызволим тебя из этой идиотской клетки за пять минут. Слышишь? За пять минут!

Раулинс был очень занят.

Это выглядело чуть ли не смешно. Прямо без конца набегали и набегали эти зверьки. Всовывали мордочки между прутьями - по два, по три сразу. Лисицы, норки, горностаи или дьявол их разберет, какие это зверюшки ничего, кроме зубов и маленьких злых пастей. Но ведь кормились-то они падалью, сами не убивали. Неизвестно, что притягивало их к клетке. Они протискивались, собирались вокруг Раулинса, жестким мехом терлись о его ноги, били его лапками, драли ему кожу когтями, грызли ему лодыжки.

Он топтал их. Он довольно скоро убедился, что стукая каждую по голове тяжелым ботинком, он сразу же ломает ей позвоночник. Мгновенными ударами он отбрасывал свои очередные жертвы в угол клетки, куда сразу же кучей кидались маленькие бестии. Каннибалы. Постепенно он вошел в ритм. Поворот. Удар. Толчок. Поворот. Удар. Толчок. Хруп. Хруп. Хруп.

И все же грызли и царапали они его ужасно.

Первые пять минут у него почти не было времени для отдыха. Поворот, удар, толчок. Он так расправился по крайней мере с двумя десятками за какие-то пять минут. В углу клетки скопилась гора маленьких скрючившихся телец, на которой копошились живые, пытаясь отыскать лучшие куски.

Но наконец-то пришла пора, когда он угостил их всех, находящихся в клетке, а снаружи их больше не проникало. Теперь он мог передохнуть. Он ухватился за прут, поднял левую ногу и начал рассматривать многочисленные ранки, царапины, укусы. Интересно, дадут мне посмертно Звездный Крест, если я умру от галактического бешенства? - подумал он. Ноги у него были окровавлены от колен и ниже, и эти повреждения, хотя и не глубокие, саднили и болели.

Неожиданно он понял, почему эти зверюшки, питающиеся падалью, пришли к нему. Имея сейчас возможность передохнуть, он почувствовал сильный запах гниющего мяса. Он чуть ли не ощутил в воображении - огромное животное с распоротым брюхом с красными липкими внутренностями... крупные черные мухи над ним... черви, копошащиеся в этом куске гнили...

Здесь, в этой клетке, разлагаться было нечему. Мертвые стервятники еще не начали гнить, впрочем, немного их и останется, если не считать обгрызенных костей.

Значит, наверняка это какая-то ловушка: западня с запахом, вмонтированная в клетку. Сама клетка распространяла такой запах. Зачем? Скорей всего, чтобы заманить стаю питающихся падалью внутрь. Изысканная форма пыток. Не исключено, что это дело рук Мюллера. Ведь мог же Мюллер дойти до ближайшего пульта управления и включить этот запах.

На этом Раулинсу пришлось закончить свои размышления. Новая армия стервятников бежала через площадь. Они были несколько крупнее, хотя и недостаточно большими, чтобы не пролезть между прутьями. Это твари скалили зубы в лунном свете почти омерзительно.

Раулинс немедленно растоптал трех урчащих, жрущих каннибалов, что еще оставались живыми, и вышвырнул их за прутья как можно дальше, метров на восемь-десять. Великолепно! Батальон новых визитеров спешно остановился и начал лакомиться пожирая трупики и еще не совсем мертвые тельца. Раулинс подумал, что если их не станет больше, то с ними он может справиться.

В конце концов они перестали надоедать ему. Он убил уже семьдесят, а то и восемьдесят штук. Запах свежей крови перебивал даже искусственный запах разложения. Ноги его ныли от ранений, голова кружилась. Но остаток ночи прошел спокойно.

Последние уцелевшие стервятники, обожравшись, тихонько удалились, даже не пытаясь добраться до утомленного человека. Изможденный, выдохнувшийся, близкий одновременно к смеху и плачу, Раулинс отпустил прутья и уже не смотрел больше на свои окровавленные ноги - они ныли, горели. Он представил, как целые флотилии неведомых микроорганизмов кружат по его кровеносной системе. Распухший, сине-фиолетовый труп под утро, жертва перехитрившей самое себя хитрости Чарльза Бордмана. Идиотской идеей было забираться в эту клетку! Дурацкий способ заслужить доверие Мюллера, воистину дурацкий!

А ведь у этой клетки есть свои плюсы, неожиданно подумал он.

Три крупных зверя крались в нему с трех сторон сразу. Походкой они напоминали львов, и внешностью - кабанов. Приземисты, весящие, наверное, по сотне килограммов создания с острыми хребтами и вытянутыми пирамидальными мордами. Слюна капала с узких губ, крохотные глазки, попарно посаженные сразу под рваными обвисшими ушами с каждой стороны морды, посверкивали. Загнутые клыки выделялись среди более мелких, более острых собачьих зубов на мощных челюстях.

Подозрительно поглядывая друг на друга, эти три мерзких создания произвели ряд ритуальных перемещений, свидетельствующих о их тупости, поскольку они лишь ходили кругом и следили друг за другом, а не изучали окружающее. Какое-то время они рылись в горе мертвых стервятников, но, скорее всего, падалью они не питались - искали парное мясо. Их отвращение к этим жертвам каннибализма было очевидным.

Потом они повернулись, чтобы посмотреть на Раулинса, стоящего так, что каждое из них могло направить одну из пар глаз прямо на него. Вот теперь уже Раулинс воспринял клетку как убежище. Он не хотел бы оказаться снаружи, уставшим и беззащитным, когда три этих чудовища разыскивают здесь себе мясо на ужин.

И в ту же самую минуту прутья клетки начали бесшумно проваливаться в тротуар.

Мюллер, подходя, как раз застал эту сцену. Он задержался лишь на мгновенье, чтобы поглядеть на исчезновенье прутьев - медленное, чуть ли не демонстративное. Он обвел глазами трех проголодавшихся диких свиней и ошеломленного окровавленного Раулинса, неожиданно оказавшегося перед ними без всякой преграды.

- Падай! - крикнул он. Раулинс, перебежав четыре шага налево, упал на скользкую от крови мостовую лицом в груду маленьких трупиков на углу улицы. Мюллер выстрелил. Он не стал ломать голову над установлением прицела вручную, потому что это не были съедобные животные. Тремя быстрыми молниями он сразил свиней. Они даже не дернулись. Он бросился к Раулинсу, когда внезапно появился один из роботов, высланных из лагеря в зон "Ф", весело направлявшийся в их сторону. Черт побери! Мюллер извлек из кармана смертоносный шар и навел окошко на робота. Робот повернул к нему бездушное пустое лицо. Выстрел.

Механизм развалился. Раулинс пытался подняться с тротуара.

- Жаль, что ты его уничтожил, - пробормотал он. - Он пришел сюда затем, чтобы помочь мне.

- В помощи не было необходимости, - сказал Мюллер. - Ты можешь идти?

- Вроде бы.

- Тебя здорово попортили?

- Обглодали немножко, и ничего больше. Не так это страшно, как выглядит.

- Иди за мной.

Снова стервятники сбегались на площадь, притянутые таинственным телеграфом крови. Маленькие, поразительно зубастые, они серьезно взялись за дело с тремя огромными кабанами. Раулинс смотрел как-то рассеяно, что-то бормоча себе под нос. Забыв о своей эманации, Мюллер подхватил его под руку. Парнишка содрогнулся и вырвался, и тотчас же пожалел о своей невежливости и протянул Мюллеру руку. Через площадь они прошли вместе. Мюллер чувствовал, как того всего трясет. И все же он не мог понять, реакция ли это на недавние переживания, или же следствие редкой близости ничем не изолированного сознания.

- Сюда! - резко сказал он. Они вошли в шестиугольное помещение, в котором он держал свой диагност. Мюллер плотно закрыл дверь, вновь ставшую неразличимой, и Раулинс повалился на голый пол. Светлые волосы, мокрые от пота, приклеились к его лбу. Глаза метались, зрачки расширились.

- Долго продолжалось это нападение на тебя? - спросил Мюллер.

- Наверное, минут пятнадцать-двадцать. Я не знаю. Должно быть, их было штук пятьдесят, а то и все сто. Они трескались, знаешь, словно ломались ветки. А потом клетка исчезла. - Раулинс разразился беззвучным смехом. - Это было наилучшее из всего! Едва я покончил с этим дрянями и попробовал передохнуть, явились три зверюги покрупнее, и, разумеется, клетка испарилась и...

- Помедленнее, - попросил Мюллер. - Ты тараторил так быстро, что я не все понимаю. Ты можешь снять эти ботинки?

- То, что от них осталось?

- Вот именно. Скинь их, мы сейчас обработаем ноги. На Лемносе полным полно микробов. И вирусов, насколько мне известно. И бацилл, и бактерий и черт там знает чего еще...

Раулинс потянулся руками к ботинкам.

- Поможешь мне? Я, к сожалению, не...

- Тебе станет плохо, если я подойду чуть поближе, - предостерег Мюллер.

- К дьяволу это!

Мюллер пожал плечами. Он подошел к Раулинсу и принялся возиться со сломанной и изогнутой молнией его ботинок. Металл искорежили крохотные зубки, так же, кстати, как повредили кожу самих ботинок и подметок. Минуту спустя Раулинс с голыми ногами лежал на полу, вытянувшись, и кривился, хотя и пытался строить из себя героя. Он мучился, хотя ни одно из повреждений не было, вроде бы, серьезным, но вот болели они здорово. Мюллер наладил диагност. Лампы аппарата засветились, блеснул сигнал на выходе рецептора.

- Это какая-то старая модель, - сказал Раулинс. - Я не знаю, как с ней обращаться.

- Вытяни ноги под анализатором.

Раулинс пошевелился. Голубой свет теперь падал на его раны. Все в диагносте урчало и клокотало. Вытянулось гибкое щупальце с тампоном, которое бережно протерло его левую ногу почти что до паха. Диагност втянул окровавленный тампон и принялся разлагать его на составные элементы, тем временен как другое щупальце водило тампоном по правой ноге Раулинса. Парнишка прикусил губу. Тампоны сделали свое дело: коагулятор прекратил кровотечение. Кровь была смыта так, что стали четко видны все небольшие ранки и царапины. И сейчас это выглядело не очень-то хорошо. Подумал Мюллер, хотя и не так печально, как раньше.

Из диагноста высунулся сверхзвуковой шприц и вогнал какой-то желтоватый раствор в ягодицу Раулинса. Обезболивающее средство, догадался Мюллер. Вторая инъекция, темно-янтарная, скорее всего была каким-то универсальным антибиотиком, противостоящим заражению. Раулинс явно успокаивался. Следом за этим из диагноста выскочило множество крохотных ручек, чтобы исследовать повреждения в подробностях и проверить, не требуется ли их где-нибудь зашить. Раздалось бренчание, и что-то трижды громко треснуло. Диагност принялся залечивать повреждения.

- Лежи спокойно, - сказал Мюллер. - Через пару минут все будет позади.

- Тебе не следовало этого делать, - перепугался Раулинс. - В нашем лагере есть медицинская аппаратура. Тебе наверняка уже не хватает разных важных химикалий. Если бы ты позволил тому роботу отнести меня в лагерь...

- Я не хочу, чтобы автоматы крутились здесь. А мой диагност заправлен всем необходимым по крайней мере на полстолетия. Болею я не часто. Вдобавок ко всему этот аппарат способен сам синтезировать необходимое количество наиболее употребимых лекарств. Лишь бы я время от времени поставлял ему протоплазму, а остальное он делает сам.

- Тогда позволь хотя бы, чтобы мы снабдили тебя запасом наиболее редких медикаментов.

- Обойдусь. Я не нуждаюсь ни в каком милосердии. Ну вот и все! Диагност завершил свою работу над тобой. Скорее всего, у тебя даже шрамов не останется.

Аппаратура оставила Раулинса в покое. Он сел и поглядел на Мюллера. Глаза его сделались совершенно здравыми. Мюллер стоял в одном из углов этой шестиугольной комнаты, оперевшись спиной о стену.

- Если бы я мог предположить, - сказал он, - что они нападут на тебя, я бы не оставил тебя одного так долго. У тебя не было оружия?

- Не было.

- Хищники, которые питаются только падалью, обычно не нападают на живых. Что могло привлечь их к тебе?

- Клетка, - сказал Раулинс. - Она выделяла запах гниющего мяса. Приманивала их. И, ни с того, ни с сего, множество их начало карабкаться внутрь. Я думал, они съедят меня живьем.

Мюллер улыбнулся.

- Интересно, - сказал он. - Значит, и клетки эти тоже запрограммированы как ловушки. Благодаря твоему неприятному приключению, мы получили любопытную информацию. Я даже не могу сказать тебе, насколько меня интересует эта клетка. Как весьма интересует меня любая деталька этого невероятного окружения. Акведук. Пилоны-календари, устройство, которые чистят улицы. Я тебе благодарен, что ты помог мне несколько углубить мое знание лабиринта,

- Я знаю еще одного человека, у которого точно такой же подход. Для него неважно, насколько он рискует или какой ценой должен заплатить, чтобы извлечь для своего опыта необходимые данные. Борд...

Энергичным движение руки Мюллер остановил Раулинса.

- Кто?

- Бордени, - сказал Раулинс. Эмилио Бордени. Мой профессор эпистологиии в университете. Преподавал он поразительно. Но на самом деле только герменетику... как учиться...

- Эвристику, - поправил его Мюллер.

- Ты уверен? Я бы поклялся, что...

- Ты ошибаешься, - сказал Мюллер. - Ты же говоришь со специалистом. Герменетика это филологическая дисциплина, занимающаяся толкованием Священного Писания, но в последнее время нашедшая широкое применение в связи. Твой отец знал бы это превосходно. Собственно, и моя миссия у гидрян была экспериментом в области прикладной герменетики. Только он не удался.

- Эвристика, герменетика! - Раулинс фыркнул от смеха. - Но в любом случае я рад, что помог тебе в изучении этих клеток. Мой достойный вклад в эвристику. Но на будущее я предпочел бы обходиться без таких переживаний.

- Само собой, - согласился Мюллер. Он ощущал странное добродушие. Он уже почти забыл, как это приятно - помогать людям. И, кроме того, как это приятно - иметь возможность вести свободную беседу. Он спросил:

- Ты пьешь, Нед?

- Спиртное?

- Именно это я имел в виду.

- Умеренно.

- Я тебя угощу нашим местным напитком, - сказал Мюллер. - Он изготавливается какими-то гномиками в недрах этой планеты. - Он извлек изящную плоскую бутылку и два фужера. Аккуратно налил в фужеры не больше, чем по двадцать миллилитров. - Я его получаю в зоне "Д", - разъяснил он, протягивая один из бокалов Раулинсу. - Этот напиток там бьет из фонтана. Он в самом деле заслуживает носить этикетку: "Пей меня!"

Раулинс осторожно продегустировал.

- Крепковато!

- Примерно шестьдесят процентов алкоголя. Именно так. Понятия не имею, что составляет остальное, как оно изготавливается и для чего. Попросту эта штука пришлась мне по вкусу. Она как-то сразу, и сладковатая и изысканная. В голову бьет, само собой. Я полагаю, это еще одна из ловушек. Можно преприятнейше налакаться... а остальное выполнит лабиринт. - Он поднял фужер в руке. - Твое здоровье!

- Твое здоровье!

Они оба улыбнулись от этого архаического тоста и выпили.

"Будь бдителен, Дик, - напомнил себе Мюллер. - Ты уже начал брататься с этим парнишкой. Не забывай, где ты. И почему. Ведь ты же - чудовище!"

- Можно, я возьму немножко этой отравы в лагерь? - спросил Раулинс.

- Будь добр. А для кого?

- Для одного человека, кто бы смог в полной мере оценить его достоинства. Он - гурман. Он путешествует с коллекцией самых разнообразных напитков. Их там примерно с сотню сортов и, могу допустить, с сотни разных планет. Мне даже трудно вспомнить все названия.

- Там есть что-нибудь с Мардука? - спросил Мюллер. - С планет Денеба? С Ригеля?

- Честно говоря, я не знаю. Понимаешь, я не прочь выпить, но не разбираюсь в марках.

- Может, этот твой приятель захотел бы какие-нибудь из своих деликатесов обменять... - Мюллер замолчал. - Нет, нет, - сказал он чуть погодя, - забудь о том, что я сказал. Не хочу никаких обменов.

- Ты бы мог просто пойти со мной в лагерь, - сказал Раулинс. - Он бы побаловал тебя всем, что есть в его запасах. Это уж вне сомнения.

- До чего ты хитрый, Нед! - теперь Мюллер печально глядел на свой фужер. - Меня не удастся уговорить, Нед. Я не хочу иметь ничего общего с теми людьми.

- Мне неприятно, что ты так к этому подходишь.

- Еще выпьешь?

- Нет. Мне пора возвращаться. Я ведь пришел сюда не на весь день. В лагере меня такой ад поджидает за то, что я ничего не сделал из того, что мне было поручено.

- Большую часть этого времени ты провел в клетке. За это они не могут быть на тебя в претензии.

- Могут, все-таки. Я уже за вчерашнее получил немного. Им, вроде бы, не особенно нравиться, что я прихожу к тебе.

Мюллер неожиданно почувствовал, как что-то защипало у него в сердце.

Раулинс продолжал:

- Я и так растранжирил здесь сегодня весь день, так что нисколько бы не удивился, если бы они совсем запретили мне приходить сюда. Они будут на меня злы. Понимаешь, раз уж они знают, что ты не горишь желанием сотрудничать с ними, они расценивают эти мои визиты к тебе как простую трату времени, которое я мог бы потратить на помощь нашим группам в зонах "Б" или "Ф".

Он допил фужер до конца и поднялся, слегка пошатываясь. Посмотрел на свои голые ноги. Какая-то распыленная диагностом лечебная субстанция цвета кожи покрыла ранки так, что трудно было догадаться, что недавно ноги были искалечены. Он с трудом натянул свои изодранные брюки.

- Ботинок и не буду надевать, - заявил он. - Они в жутком состоянии. Наверное, я могу добраться до лагеря и босиком.

- Мостовая очень гладкая, - сказал Мюллер.

- Ты мне дашь немного этого напитка для моего приятеля?

Ни слова не говоря, Мюллер вручил Раулинсу наполовину еще полную фляжку. Раулинс прикрепил ее к поясу.

- Это был очень интересный день. Я надеюсь, что мне еще удастся навестить тебя.

Пока Раулинс, прихрамывая, добирался до зоны "Е", Бордман спросил:

- Как твои ноги?

- Устали. Но раны быстро подживают. Ничего со мной не случится.

- Смотри, чтобы у тебя бутылка не выпала.

- Не бойся, Чарльз. Я ее надежно привязал. Я не хотел бы лишить тебя такого удовольствия.

- Нед, послушай. Мы в самом деле выслали к тебе множество роботов. Я все время смотрел на твое ужасное сражение с этими зверями. Но мы ничего не могли поделать. Каждого робота Мюллер останавливал и уничтожал.

- Все в порядке, - сказал Раулинс.

- Он на самом деле неуравновешен. Он не захотел пропустить во внутренние зоны ни одного нашего робота.

- Все в порядке, Чарльз. Ведь я же выбрался из этого живым.

Однако Бордман не мог прекратить говорить о своем:

- Мне пришло голову, что если бы я совсем не выслал туда роботов, Нед, то было бы значительно лучше. Ведь они слишком надолго задержали Мюллера. За это время он вполне мог вернуться к тебе. Освободить тебя, или же поубивать этих животных. Он...

Бордман замолчал, скривился и мысленно обругал себя за эти бредни. Признак старости. Он почувствовал складки жира на своем животе. Необходимо вновь придать себе вид шестидесятилетнего мужчины и одновременно вернуть хорошее физическое самочувствие тех времен, когда ему было пятьдесят. Таким способом хитрый человек скрывает свою хитрость.

После длительного молчания он сказал:

- Я полагаю, что Мюллер уже подружился с тобой. Я рад. Пришло время, чтобы его соблазнить и заставить покинуть лабиринт.

- И как я это сделаю?

- Пообещай ему исцеление, - сказал Бордман.

10

Они встретились через два дня около полудня зоне "Б". Мюллер приветствовал Раулинса с явной радостью и облегчением. Раулинс подошел, наискосок пересекая овальный - может быть, танцевальный - зал, расположенный между двумя сапфировыми башнями с плоскими крышами. Мюллер кивнул:

- Как ноги?

- Превосходно.

- А твой приятель? Понравился ему мой напиток?

- Безумно. - Раулинс вспомнил блеск в лисьих глазах Бордмана. - Он шлет тебе какой-то особенный коньяк и надеется, что еще раз угостишь его своей отравой.

Мюллер присмотрелся к бутылке в вытянутой руке Раулинса.

- К чертям это, - холодно произнес он. - Ты не уговоришь меня ни на какой обмен. Если ты дашь мне эту бутылку, я ее разобью.

- Но почему?

- Дай-ка, я тебе это покажу. Нет, подожди. Не разобью. Ну давай.

Он обеими руками взял красивую плоскую бутылку у Раулинса, открутил колпачок и поднес к своим губам.

- Вы - дьяволята! - ласково сказал он. - Что это? Из монастыря на Денебе-12?

- Я не знаю. Он лишь сказал, что тебе это придется по вкусу.

- Дьяволы! Искусители! Товарообмен, чтоб нам всем гореть в аду! На этом конец. Если ты еще раз заявишься ко мне с этим проклятым коньяком... или каким-нибудь другим, я не возьму. Чем ты, собственно, занят целыми днями?

- Работаю. Я же говорил тебе. Им не нравится, что я посещаю тебя.

"И все же он меня ждал, - подумал Раулинс. - Чарльз был прав: я уже добрался да него. Почему он такой упрямый?"

- Где они сейчас копают? - спросил Мюллер.

- Нигде не копают. Мы сейчас исследуем акустическими зондами границу зоны "Е" и "Ф", чтобы установить хронологию... был ли этот лабиринт построен сразу, или же его районы постепенно нарастали? А как ты думаешь, Дик?

- Чтоб ты сдох. Ничего нового из археологии ты от меня не услышишь! Мюллер сделал еще один глоток коньяка. - Ты, вроде бы, слишком близко стоишь, - заметил он.

- Метра четыре-пять. Ты был еще ближе, когда подавал мне эту фляжку. Ты не ощущаешь последствий?

- Ощущаю.

- Но скрываешь их, как положено стоику, верно?

Пожав плечами, Раулинс беззаботно ответил:

- Мне кажется, что впечатление слабеет по мере повторения. Оно и до сих пор сильное, но мне гораздо лучше, чем было в первый день. Ты уже замечал что-нибудь похожее в случаях с другими?

- Никто другой не отважился на повторения, как ты это называешь, сказал Мюллер. - Иди-ка сюда, малыш. Видишь вон это? Это мой водопровод. Прямо роскошь. Черная труба бежит вдоль всей зоны "Б". Она из оникса, как мне кажется. Из полудрагоценного камня. В любом случае - смотрится прекрасно. - Мюллер погладил трубу и пошлепал по акведуку. - Там есть какая-то система насосов. Они выкачивают воду из каверны где-нибудь на глубине может в тысячу километров, не знаю. На поверхности Лемноса нет никакой воды.

- Моря есть.

- Независимо от... ну, от чего-то там. Вот здесь ты видишь один из кранов. Такой есть через каждые пятьдесят метров. Насколько я ориентируюсь, это был водопровод для всего города, из чего вытекает, что те, кто выстроил этот город, не нуждались в большом количестве воды. Скорее всего, вода не имела для них принципиального значения, поскольку они все это так спроектировали. Подключений я не нашел. Или же каких-нибудь присущих системе водоснабжения устройств. Пить хочешь?

- Пожалуй, нет.

Мюллер подставил изогнутую ладонь под спиральный с тонкой гравировкой кран, появилась вода. Он быстро сделал несколько глотков. Когда он убрал руку, вода перестала течь. Автоматически, словно что-то наблюдало за ним и знало, когда перекрыть струю, подумал Раулинс. Ловко. Каким чудом это пережило миллионы лет?

- Попей, - предложил Мюллер. - Чтобы потом не мучиться от жажды.

- Я не могу оставаться надолго, - сказал Раулинс, но воды немного глотнул.

Неторопливым шагом они оба добрались до зоны "А". Клетки вновь были закрыты. Раулинс при виде их содрогнулся. Сегодня я бы не захотел ставить подобных экспериментов, подумал он. Они отыскали себе скамьи из полированного камня, изогнутые по бокам на манер кресел с подлокотниками, явно для существ со значительно более широким седалищами, чем обычный хомо сапиенс.

Они уселись на этих скамьях и принялись беседовать. Их разделяло значительное расстояние, такое, чтобы Раулинс не чувствовал себя слишком нехорошо из-за эманации Мюллера, и все же ощущение разделенности не возникало.

Мюллер разговорился.

Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, временами предавался самооплакиванию, но общем-то говорил спокойно с обаянием пожилой мужчина, которому приятно в обществе молодежи. Он высказывал мнения, философствовал.

Мюллер рассказывал о начале своей карьеры, о космических путешествиях, о деликатных миссиях, которые ему приходилось выполнять неоднократно в бунтующих колониях землян на других планетах. Частенько упоминал Бордмана. Раулинс старался относиться к этому безразлично. Отношение Мюллера к Бордману явно сочетало собой мешанину глубокого уважения и затаенной обиды. Мюллер все еще не мог справиться с тем, что Бордман воспользовался его слабостями и отправил его к гидрянам. Это нелогично, думал Раулинс. Если бы я сам обладал таким любопытством и честолюбием, я бы все сделал, чтобы именно мне поручили эту миссию. Безотносительно к Бордману, не глядя на риск.

- А у тебя как все было? - спросил Мюллер под конец. - Ты строишь из себя менее знающего, чем есть на самом деле. Кажешься нерешительным и наделен соображением, старательно скрытым под маской старательного студента. Что тебе дает археология?

Раулинс посмотрел ему прямо в глаза.

- Возможность соприкоснуться с миллионом разных прошлых. Я хочу знать, как это все было и почему именно было так, а не иначе. И не только на Земле, в нашей солнечной системе. Везде.

- Хорошо сказано!

"Еще бы, - похвалил себя в душе Раулинс. - Наверное, Чарльз оценит этот мой прилив красноречия".

- Может быть, я бы мог пойти на дипломатическую службу, - сказал он, - как это сделал ты. Но вместо дипломатии я выбрал археологию. Я думаю, что не буду жалеть. Тут столько всего для открытий... и в других местах! Мы еще только начинаем осматриваться.

- В твоем голосе слышится энтузиазм.

- Может быть.

- Я рад это слышать. Это мне напоминает то, что я говорил когда-то. Раулинс вспылил:

- Но чтобы ты не считал, что я - этакий восточный оптимист, я тебе скажу кое-что от души. Мной руководит скорее некий эгоистический интерес, а не абстрактная жажда знаний.

- Ясное дело. И простительное. Мы и в самом деле не особенно отличаемся друг от друга. Кроме того, конечно же что между нами существует разница в возрасте... Сорок лет с лишним. Ты не особенно придавал значение своим побуждениям, Ник. Лети к звездам, лети. Радуйся каждому полету. Рано или поздно жизнь сломает тебя, также, как и меня, но будет это не скоро. Когда-нибудь... А может и никогда... кто знает? Не думай об этом.

- Постараюсь не думать, - сказал Раулинс. Теперь он улавливал сердечность Мюллера, ниточку подлинной симпатии. И все же продолжала существовать эта волна кошмара, непрекращающееся излучение чего-то из нечистых глубин души, вонь, ослабленная расстоянием и все же ощутимая. Повинуясь состраданию Раулинс все откладывал то, что он должен был сказать. Бордман нетерпеливо подстегивал его:

- Ну давай, парень! Переходи к делу.

- Ты куда-то далеко забрался мыслями, - сказал Мюллер.

- Собственно, я думал над тем, как это печально, что ты не хочешь нам помочь... что ты так враждебно относишься к человечеству.

- У меня есть на это право.

- Но ты не должен так всю жизнь и провести в этом лабиринте. Есть же какой-то выбор!

- Позволить убрать себя вместе с выбросами?

- Послушай, что я тебе скажу, - начал Раулинс. Он набрал в грудь воздуху и сверкнул открытой мальчишеской улыбкой. - Я говорил о твоем случае с врачом нашей экспедиции. Этот человек изучал нейрохирургию. О тебе он знал. Так вот, он утверждает, что теперь такие заболевания лечатся. Разработаны определенные методы... за последние два года. Можно блокировать источник этого излучения, Дик. Он просил, чтобы я тебе повторил это. А потом мы возьмем тебя с собой на Землю. Там тебе сделают операцию, Дик. Операцию. И ты станешь здоров.

Это искрящееся, острое, ранящее слово среди слов тактичных, ласковых, попало прямо в сердце и пронзило его насквозь. Здоров! - эхом отразилось от темных, грозных стен лабиринта. Здоров! Здоров! Здоров! Мюллер ощутил яд этого искушения.

- Нет, - сказал он, - чепуха! Излечение невозможно.

- Откуда у тебя эта уверенность?

- Я знаю.

- Наука за эти девять лет ушла вперед. Люди уже исследовали, как работает мозг. Познакомились со структурой мозга. И знаешь, что сделали? Соорудили в одной из лунных лабораторий огромную модель... Ну да, года два назад... И провели на ней все эти опыты от начала до конца. Наверняка им прямо не терпится, чтобы ты вернулся, ведь тогда они смогут проверить верность своих теорий. Чтобы ты вернулся в том состоянии, в каком находишься. Они прооперируют тебя, заглушат то, что ты излучаешь, и тем докажут, что они правы. Тебе ничего не надо делать просто вернуться вместе с нами.

Мюллер мерно постукивал ладонью о ладонь.

- Почему ты не говорил мне об этом раньше?

- Я не знал. Ничего не знал.

- Ну, конечно.

- Я правда на знал. Ведь мы же не могли рассчитывать, что встретим тебя здесь, верно же? Сперва мы только догадывались кто ты такой и что здесь делаешь. Потом я тебя узнал. И только сейчас наш врач вспомнил об этом лечении... А что такое? Ты мне не веришь?

- С виду ты просто ангелочек, - сказал Мюллер. - Глазки голубые, полные сладости. Нед, в чем заключается твоя игра? Чего ради ты излагаешь мне все эти глупости?

Раулинс покраснел.

- Это не глупости!

- Я тебе не верю. И я не верю в исцеление.

- Можешь не верить. Но ты столько теряешь, если...

- Не пугай!

- Извини меня.

Настала неприятная пауза. Мысли клубились в голове Мюллера. Улететь с Лемноса? Постараться, чтобы с него было снято это проклятие? Снова сжимать в объятиях женщину? Женские груди, округлые, жгущие как огнем... Губы, бедра... Восстановить карьеру? Еще раз достичь небес? Отыскать себя после девяти лет разлуки? Поверить? Вернуться на Землю? Прооперироваться?

- Нет, - осторожно произнес он. - Мой случай неизлечим.

- Это ты так говоришь. Но откуда ты знаешь?

- Я просто не вижу в этом смысла. Я верю в предназначение, мальчик. В то, что моя трагедия - это возмездие. Возмездие за тщеславие. Боги не посылают временное несчастье. Они не ограничивают свое наказание несколькими годами. Эдип не вернул себе глаз. Не вернул матери. Прометей не смог оторваться от скалы. Боги...

- Ты живешь в реальном мире, а не в греческих мифах, - напомнил ему Раулинс. - В настоящем мире. В нем не все обязано протекать согласно духу закона. Возможно, боги сочли, что ты достаточно натерпелся. А поскольку уж мы заговорили о литературе... Ореста они простили, верно? Так что почему ты думаешь, что этих твоих девяти лет им показалось недостаточно?

- Действительно существует возможность исцеления?

- Наш врач говорит, что да.

- Мне кажется, что ты лжешь, сынок.

Раулинс отвел глаза:

- Но с какой целью?

- Понятия не имею.

- Ну хорошо, я вру, - отчаянно сказал Раулинс. - Нет способа, чтобы помочь тебе. Поговорим о чем-нибудь другом. Может, ты показал бы мне фонтан этого напитка?

- Он в зоне "Д", - сказал Мюллер. - Но сейчас мы туда не пойдем. Зачем ты рассказал мне всю эту историю, если она не правда?

- Я же просил - переменим тему.

- Допустим, что она все-таки верна, - принялся рассуждать Мюллер. Что, если я вернусь на Землю, меня, может быть, и вылечат. Так знай: меня это не интересует, даже если бы была гарантия. Я видел людей Земли такими, какими они есть в действительности. Они топтали меня, упавшего. Нет, игра кончилась, Нед. Они смердят. Воняют. Смакуют мое несчастье.

- Ничего подобного!

- Что ты можешь знать? Ты тогда был ребенком, еще более наивным детенышем, чем ты сейчас. Они относились ко мне как к мрази, поскольку я демонстрировал им тайны глубин их самих. Отражение их грязных душ. Зачем мне надо возвращаться к ним? Зачем они нужны мне? Черви. Свиньи! Я видел, какие они на самом деле, за те несколько месяцев что провел на Земле после возвращения с Беты Гидры-4.

Выражения их глаз, улыбки, боязливые улыбки, стремления оказаться подальше. "Да, господин Мюллер. Разумеется, господин Мюллер. Только не подходите ближе". Сынок, приходи сюда как-нибудь ночью, и я покажу тебе созвездия такими, как они видны с Лемноса. Я назвал их по-своему. Там есть "Нож"... Одно из них. Он длинный, острый. Направленный прямо в позвоночник. И есть "Стрела". Есть "Череп" и "Жаба". Эти два соединяются. Одна и та же звезда светит во лбу "Жабы" и в левой глазнице "Черепа". И звезда эта - Солнце, друг мой. Солнце Земли. Мерзкая, крохотная звездочка, желтоватая как понос. И на ее планетах множество созданий, которые разливаются по Вселенной, как моча.

- Могу я сказать кое-что такое, что могло бы тебя обидеть? - спросил Раулинс.

- Ты меня обидеть не в состоянии. Но попробуй.

- Я думаю, что у тебя деформированное мировоззрение. За все эти проведенные тут годы ты утратил перспективу.

- Нет. Именно здесь я научился смотреть надлежащим образом.

- Ты ставишь человечеству упрек в том, что оно состоит из людей и значит, не легко иметь дело с кем-то вроде тебя. Если бы мы поменялись местами, ты бы понял. Пребывание рядом с тобой вызывает боль. Боль! Даже в эту минуту я немного поближе ощущаю ее каждым своим нервом. Будь я намного поближе к тебе - я бы разрыдался. Ты не можешь потребовать, чтобы люди моментально приспосабливались к тебе. Даже твоим любимым понадобилось бы...

- У меня не было никаких любимых.

- Ведь ты же был женат.

- Это все кончилось.

- Ну, любовницы.

- Ни одна из них не могла меня вынести, когда я вернулся.

- Друзья.

- Разбежались, - сказал Мюллер. - Только пятки засверкали.

- Ты не давал им времени.

- Я им дал достаточно времени.

- Нет, - убежденно возразил Раулинс. Он не мог больше вынести и вскочил со скамьи. - А теперь я скажу тебе кое-что такое, что тебе и вправду покажется неприятным, Дик. Мне очень жаль, но я должен.

- Все, что ты сказал, это бредни на манер тех, каких я наслушался в университете. Наивность студента со второго курса. Этот мир достоин сожаленья, повторяешь ты. Мерзкий, мерзкий. Ты видел, каково человечество в действительности, и не желаешь иметь с ним дела. Каждый так говорит, когда ему восемнадцать лет. Но это проходит. Мы психически организуемся и видим, что Вселенная достаточно приятное место, и что все люди стараются, как могут... Да, мы не совершенны, но мы и не чудовища. Когда тебе восемнадцать лет, у тебя нет права на такие высказывания. Я же получил это право давным-давно. Я пришел к ненависти трудной и долгой дорогой.

- Тогда почему ты остался при своих юношеских убеждениях? Ты ведешь себя совершенно так, словно ты любуешься собственным несчастьем. Кончай с этим. Возвращайся с нами на Землю и забудь о прошлом. Или, хотя бы прости.

- Не забуду. И не прощу.

Мюллер поморщился. Неожиданно он испытал страх, что весь задрожал. А если это правда? Если существует способ исцеления? Покинуть Лемнос? Что-то я расстроился. Парнишка прав: веду себя как студент-второкурсник. Не иначе. Неужели я такой мизантроп? Нет. Это он меня вынудил. Спора ради. И теперь тешится своей победой. Но ведь лечение наверняка невозможно. Ловко парень смог преподать: вру мол, хотя и сам не знаю зачем. Он хочет поймать меня в какую-то ловушку, заманить на их корабль. А если он не лжет? Почему бы мне и не вернуться на Землю? Мюллер с трудом дал себе на это ответ. Это страх сдерживает. Вновь увидеть эти миллиарды людей... Броситься в круговерть жизни... Девять лет я провел на необитаемом острове и теперь боюсь возвращения.

Его охватило безмерное отчаяние, когда он отдал себе отчет в неприятных, но неоспоримых фактах. Человек, который возжелал стать богом, оказался жалким одиночкой, цепляющимся за свою самоизоляцию, сходящим с ума и презрительно отвергающим помощь. Это невесело, подумал Мюллер. Это весьма невесело.

- Я чувствую, - сказал Раулинс, - как запах твоих мыслей меняется.

- Чувствуешь?

- Ничего конкретного. Ты был такой самоуверенный, непоколебимый. А в эту минуту мне видится что-то вроде... тоски... что-то жалобное...

Мюллер изумился:

- Никто никогда не говорил мне, что способен различать значения излучения. Никто! Мне лишь говорили, что находиться в моем обществе мучительно. Невыносимо.

- Так от чего же ты так растрогался? Это я явственно ощутил. От мыслей о Земле?

- Возможно.

Мюллер снова замкнулся. Сжал зубы. Поднялся и неторопливо подошел к Раулинсу, наблюдая, как тот борется с собой, чтобы не показать тревоги. Затем сказал:

- Не пора ли тебе вернуться к своим археологическим занятиям, Нед? Твои коллеги будут вновь недовольны тобой.

- У меня есть еще немного времени.

- Уже нет. Иди.

Вопреки ясному приказу Чарльза Бордмана Раулинс настоял, чтобы вернуться прямо в лагерь в зоне "Ф" под тем подтекстом, что он должен доставить новую бутылку напитка, которую он в конце концов все-таки смог выпросить у Мюллера. Бордман хотел выслать кого-нибудь за бутылкой, чтобы избавить его от риска не отдохнув преодолеть силки зоны "Ф". Ему же, однако, нужен был непосредственный контакт. Он чувствовал себя безгранично потрясенным. И знал, что он во все большей и большей растерянности.

Бордмана он застал за обедом. Перед стариком помещалась плита из темного полированного дерева, инкрустированная деревом светлым. В прекрасных керамических сосудах помещались овощи в сахаре, зелень в коньячном соусе, мясные экстракты, пикантные приправы. Бутылка вина темно-сливового цвета возвышалась рядом с его мясистой рукой. Разные загадочные таблетки располагались в углублениях вытянутой пластины из черного стекла. Время от времени Бордман совал одну из них в рот. Достаточно долго он делал вид, что не видит гостя, стоящего у входа в эту часть палатки.

- Я тебе сказал, чтобы ты не приходил, Нед, - сказал он наконец.

- Это от Мюллера. - Раулинс поставил бутылку рядом с вином.

- Чтобы поговорить со мной, вовсе нет нужды приходить ко мне в гости.

- С меня довольно всех этих разговоров на расстоянии. Мне надо было с тобой увидеться. - Раулинс стоял, поскольку сесть ему не предложили, в явной растерянности от того, что Бордман даже не прервал обед. - Чарльз... я думаю, что я больше не смогу ему врать.

- Сегодня ты лицемерил первоклассно, - заметил Бордман, потягивая вино. - Весьма убедительно.

- Да, я учусь лгать. Но что из этого? Ты же его слышал. Он испытывает отвращение к человечеству. Он в любом случае не захочет сотрудничать с нами, когда мы извлечем его из лабиринта.

- Он не искренен. Ты сам это заметил, Нед. Глупый щенячий цинизм. Этот человек любит людей. Именно потому он так себя и вел... поскольку он измеряет их этой своей любовью. Но она не переходит в ненависть. На самом деле - нет.

- Ты сам не был, Чарльз. Ты с ним не говорил.

- Я наблюдал. Я присутствовал, вслушивался в него. Я ведь уже сорок лет знаю Дика.

- Только последние девять лет не в счет. Те, за которые он так переменился.

Раулинс согнулся чуть ли не пополам, чтобы смотреть в глаза сидящему Бордману. Бордман насадил засахаренную грушу на вилку, уравновесил ее и лениво поднес к губам. Он намеренно меня игнорирует, подумал Раулинс.

- Чарльз, - снова начал он. - Будь же серьезным. Я хожу туда и рассказываю Мюллеру жуткую ложь. Я очаровываю его этим исцелением, а он мне все мои предложения швыряет назад в лицо.

- С оговоркой, что он не верит в такую возможность. Но он уже поверил, Нед. Он просто боится покинуть свое убежище.

- Я прошу тебя, Чарльз, послушай. Допустим, он поверил. Допустим, он выйдет из лабиринта и отдастся нам в руки. Что же дальше? Кто возьмет на себя труд разъяснить ему, что ни один из способов излечить его невозможно, и что он был бессовестно обманут, и что мы хотим, чтобы он вновь был нашим послом среди чужих существ, в двадцать раз более странных и в пятьдесят раз более опасных чем те, которые разбили ему жизнь? Я ему это говорить отказываюсь.

- Тебе и не придется, Нед. Я сам это сделаю!

- Но как он прореагирует? Ты надеешься, что он улыбнется, поклонится и еще похвалит: "Ах, какой ты дьявольски пронырлив, Чарльз, опять ты своего добился! "И отправится и будет во всем послушен? Нет! Наверняка нет. Может быть, тебе и удастся выманить его из лабиринта, но именно те методы, к которым ты прибегаешь, сделают так, что все это окажется ни к чему.

- Не исключено, что так и будет, - спокойно согласился Бордман.

- Так может ты посвятишь меня в свою тактику с того момента, когда ты сообщишь ему, что излечение - это ложь, а ты подготовил ему рискованное задание?

- Пока бы я предпочел об этом не говорить.

- Тогда я складываю свои полномочия, - заявил Раулинс.

Бордман ожидал чего-то в таком духе. Какого-нибудь благородного жеста: внезапного раскаяния, ударившей в голову порядочности. Отбрасывая свое деланное равнодушие он внимательно поглядел на Раулинса. Да, в этом парнишке есть сила. Решительность. А вот ловкости нет. Пока еще нет.

Он негромко произнес:

- Ты хочешь сложить полномочия? Это после стольких уверений в заботе о благе человечества? Ты нам нужен, Нед. Необходим. Ты являешь собой нить. Ты являешь собой нить связывающую нас с Мюллером.

- В мои заявления входит также и Дик Мюллер, - строптиво возразил Раулинс. - Дик Мюллер так же является частью человечества вне зависимости от того, так ли он считает сам или нет. Я уже достаточно провинился перед ним. Если ты не скажешь мне, как ты намерен довести эту интригу до конца, пусть меня черти утащат, если я приму в этом хоть какое-то участие.

- Меня удивляет твое поведение.

- Я повторяю свой отказ.

- Я могу даже согласится с твоей точкой зрения, - сказал Бордман. - Я нисколько не горжусь тем, что мы вынуждены здесь делать. Однако я воспринимаю это как историческую необходимость. Время от времени приходится опускаться до обмана, если это приходиться для значительно более важной пользы для всех. Пойми, Нед, у меня тоже есть совесть. Ей, этой совести, уже пятьдесят лет, и она очень чуткая. Ведь совесть человеческая не подвержена атрофии с ходом времени. Мы просто учимся справляться с укорами совести, и ничего больше.

- И каким способом ты намерен принудить Мюллера к сотрудничеству? При помощи наркотиков? Пыток? Или же промыванием мозга?

- Ни один из этих способов.

- Тогда каким же? Я серьезно спрашиваю, Чарльз. Моя роль во всей этой истории сейчас подойдет к концу, если я не буду знать, что мы собираемся делать дальше.

Бордман закашлялся, допил вино до конца, съел персик и быстро, одну за другой, проглотил таблетки. Он знал, что бунта Раулинса не избежать, и приготовился к нему. И все же ему было неприятно. Пришла пора идти на намеренный риск. Он сказал:

- Я вижу, что пришла пора покончить со всеми недомолвками, Нед, и потому скажу тебе, что ждет Дика Мюллера. Однако я хочу, чтобы ты посмотрел на это с более широкой точки зрения. Не забывая, что маленькая игра, которую мы затеяли на этой планете, это не вопрос чьих-то моральных принципов. Хоть мы и стараемся избегать громких слов, я вынужден тебе напомнить, что ставка в ней - судьба всего человечества.

- Я слушаю, Чарльз.

- Вот хорошо. Дик Мюллер должен отправиться к нашим внегалактическим знакомым и убедить их, что мы, люди, представляем собой вид разумных существ. Согласен? Он один сможет справиться с этим заданием, поскольку лишь он один проявляет уникальную в своем роде способность экранировать свои мысли.

- Верно.

- Нам нет нужды доказывать тем существам, что мы добрые, добропорядочные, или попросту милые. Достаточно, чтобы они поняли, что мы наделены сознанием и обладаем способностью думать. Что мы чувствуем, переживаем, что мы не бездушные, мудро сконструированные машины. Таким образом, неважно, что излучает что-то.

- Я начинаю понимать.

- Когда он выйдет из лабиринта, я сообщу ему, какое задание его ожидает. Вне сомнения, он будет в ярости, что его обманули. Но, может быть, в нем превысит чувство долга. Я надеюсь на это. Ты вот думаешь, что нет. Но это ни в коем случае не изменит ситуацию. Я не дам Мюллеру никакого выбора, пусть только он выберется из этой пещеры. Он будет доставлен куда следует и отправлен к тем чужим существам, чтобы наладить с ними контакт. Отправлен силой, как я знаю. Но иного решения тут нет.

- Значит, все дело не в его желании помочь нам, - отметил Раулинс. Его попросту отправят туда. Как мешок.

- Как мыслящий мешок. В чем наши знакомые могут убедиться.

- Я...

- Нет, Нед. Сейчас мне ничего не говори. Я вижу все твои мысли. Тебе ненавистен весь этот заговор? Разумеется. Мне тоже все это омерзительно. А теперь иди и подумай над сказанным. Разбери ситуацию со всех точек зрения, а потом принимай решение. Если утром ты решишь покинуть нас, то дай мне знать, я уж как-нибудь попытаюсь обойтись без тебя... Но поклянись, что ты не станешь принимать поспешных решений. Это дело слишком большой ценности.

Какое-то время Раулинс был бледен как полотно. Потом щеки его заполыхали. Он прикусил губу. Бордман добродушно улыбнулся. Сжав кулаки и прищурив глаза Раулинс отвернулся и поспешно вышел.

Намеренный риск.

Бордман принял еще одну таблетку. Потом потянулся за коньяком Мюллера и нацедил себе немножко в бокал. Сладкий крепкий напиток с имбирным привкусом. Выдержанный. Он старался как можно дольше сохранить этот вкус на языке.

11

Мюллер почти полюбил гидрян. Живее всего и с наибольшим удовольствием он вспоминал грациозность их движений. В самом деле, казалось, что они парят в воздухе. Причудливость их облика никогда особенно его не поражала. Он частенько повторял себе: если ты хочешь гротеска, то нет нужды искать его за пределами Земли. Жирафы, омары, актинии, каракатицы, верблюды. Поглядим объективно - вот верблюд. Разве он выглядит менее причудливо, чем гидрянин?

Он опустился на влажной унылой части Беты Гидры-4, несколько к северу от экватора, где на амебообразном континенте расположились несколько крупных квазигородов, занимающих площадь в несколько тысяч квадратных километров. Он был снабжен особой жизнеобеспечивающей аппаратурой, сконструированной специально для его миссии, и прослойка фильтра облегала его тело как вторая кожа. Она поставляла ему свежий чистый воздух через тысячи диализовых чешуек. Двигаться в ней было легко, даже свободно.

Прежде чем он наткнулся на обитателей планеты, примерно с час длились его скитания по джунглям огромных, напоминающих грибы деревьев. Они достигали высоты в несколько сотен метров. Может быть невысокая сила притяжения, пять восьмых земной нормы, имела в этом какое-нибудь значение, но в любом случае их изгибающиеся стволы не производили впечатление крепких. Он подозревал, что под корой, толщиной не больше, чем палец, кроется какая-то влажная и клейстероподобная масса. Короны этих деревьев, а скорее - шляпки, соединялись, образуя наверху почти монолитный балдахин, так что свет лишь кое-где проникал до почвы. Потому что слой облаков вокруг планеты пропускал только слабый перламутровый свет, а здесь даже его глушили деревья, так что в глубине леса царил каштановый полумрак.

Встретившись с первыми гидрянами, Мюллер был поражен тем, что рост их равнялся примерно трем метрам. С детских пор он не ощущал себя таким маленьким - он стоял среди этих чужих существ и вытягивался как только мог, стараясь заглянуть им в глаза.

Пришла пора, чтобы применить знания, полученные в области практической герменетики. Он спокойно произнес:

- Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл с добрыми намерениями от людей земной зоны культуры.

Разумеется, гидряне не могли понять этого. Однако они стояли неподвижно, и выражения их лиц не свидетельствовали об иронии. Он присел и на влажной мягкой глине начертил теорему Пифагора. Поднял глаза. Улыбнулся.

Основная концепция геометрии. Универсальная система мышления.

Гидряне слегка наклонили головы. Ноздри, напоминающие вертикальные прорези, слегка задрожали. Он предположил, что они обмениваются какими-то соображениями. Располагая таким количеством глаз, размещенных со всех сторон, им даже не было необходимости оборачиваться друг к другу.

- А теперь, - продолжал Мюллер, - я покажу вам еще одно доказательство нашей близости.

Он начертил палочку. Чуть подальше нарисовал две палочки. Еще дальше три. Соединил их значками.

I+II=III

- Верно? - спросил он. - Мы это называем сложением.

Соединенные суставами руки заколыхались. Двое гидрян столкнулись. Мюллер вспомнил, как гидряне, едва только обнаружив исследовательский зонд, уничтожили его, даже не пытаясь разобраться в нем. Сейчас он был готов к такой же реакции. Но они только слушали. Великолепно. Он встал с колен и указал на то, что нарисовал.

- Ваша очередь, - сказал он. Он говорил намеренно громко. Широко улыбался...

- Обратитесь ко мне на универсальном языке математики. Покажите мне, что вы поняли.

Ничего.

Он вновь указал на символы, а потом протянул открытую ладонь к ближайшему гидрянину.

Через какое-то время другой гидрянин, плавно передвигаясь выступил вперед, поднял ногу и несколько раз качнул шарообразной ступней. Чертежи исчезли. Он разровнял почву.

- Хорошо, - сказал Мюллер. - А теперь ты что-нибудь нарисуй.

Однако гидрянин вернулся на свое место в окружившей Мюллера толпе.

- Превосходно. Существует еще один универсальный язык. Надеюсь, он не осквернит ваших ушей.

Мюллер извлек из кармана флейту и приложил к губам.

Играть через фильтрованную оболочку оказалось нелегко. Но он задержал дыхание и исполнил диатоническую гамму. Он во второй раз заиграл диатоническую гамму, но теперь в минорном ключе. Потом принялся играть гамму хроматическую. Они производили впечатление чуть более взволнованных. Это неплохо свидетельствует о вас, подумал он. В этом вы разбираетесь. И ему пришло в голову, что может быть полная гамма скажется более под настроение этого облачного мира. Он заиграл ее и еще что-то из Дебюсси на закуску.

- Доходит это до вас? - спросил он.

Вроде бы они стали о чем-то совещаться. Отошли от него. Он двинулся за ними. Но не мог догнать, и они вскоре исчезли с его глаз в сумерках влажной чащи. Но он не расстроился и вскоре оказался там, где они собрались все вместе, словно ожидая его. И с такими перерывами они довели его до своего города.

Питался он искусственно. Химический анализ показал, что было бы по меньшей мере безрассудно даже пробовать то, что ели гидряне.

Он множество раз чертил "пифагоровы штаны". Выписывал арифметические действия. Играл Шенберга и Баха. Рисовал равносторонние треугольники. Погружался в стереометрию. Пел. Говорил гидрянам не только по-английски, но и по-французски, по-китайски, чтобы продемонстрировать им, сколь разнородны языки людей. Предлагал схематические изображения атома. И все же после шести месяцев пребывания среди них он знал о работе их сознания не больше, чем через час после посадки.

Они молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались в основном быстрыми жестами, прикосновением рук, подрагиванием ноздрей. Какой-то свой язык у них явно был, но это был причудливый, полный посапывания шум, в котором он не сумел различить не только слов, но и хотя бы слабых. Разумеется, все, что он слышал, он записывал.

Пока в конце концов, наверное, утомленные этим визитом из иного мира, они не взялись за него.

Он спал.

Только после определенного времени он понял, что они сделали с ним, пока он был погружен в себя.

Ему было восемнадцать лет и он, обнаженный, лежал под яркими звездами на небе Калифорнии. Ему казалось, что он может дотянуться до звезд, может сорвать их с неба.

Быть богом! Овладеть Вселенной!

Он повернулся к ней, смуглый и прохладный, слегка напряженный, накрыл ладонями ее груди, потом провел рукой по гладкому животу. Она слегка задрожала.

- Дик, - сказала она. - Ох...

"Быть богом", - думал он. Он быстро поцеловал ее, а потом небыстро.

- Подожди, - попросила она. - Я еще не готова.

Он ждал. Помог подготовиться ей или же это показалось ему, что помог, но скоро ее дыхание сделалось прерывистым. Она снова пробормотала его имя. Сколько звездных систем способен посетить человек за свою не слишком долгую жизнь? Если вокруг каждой звезды вращается в среднем двенадцать планет, и если во всей галактике с диаметром в "Х" световых лет сто миллионов звезд... Бедра ее разошлись. Он закрыл глаза. Под коленями и локтями он ощутил бархатистые иголки старых сосен.

Он опустился рядом с ней навзничь. Показывал на звезды и говорил, как они называются, причем перепутал по-крайней мере половину их названий. Она, однако, этого не знала. Он доверил ей свои мечты. А потом они снова любили друг друга и было еще лучше.

Он надеялся, что к полуночи пойдет дождь, и они смогут потанцевать под его струями, но небо осталось безоблачным. И потому они всего лишь сходили поплавать. Они выскочили из воды, дрожа от холода и хохоча. Когда он отвозил ее домой, она запила свою противозачаточную пилюлю ликером шартрез. Он сказал ей, что любит ее.

Они обменивались поздравительными открытками на Рождество Христово еще много лет.

Восьмая планета Альфы Центавра-3 была огромным газовым шаром невысокой плотности и с силой притяжения, примерно равной силе притяжения Земли, Мюллер провел там медовый месяц, когда женился во второй раз. При этом он проворачивал свои служебные дела, так как колонисты на шестой планете этой системы стали слишком уж самостоятельными. Они хотели создать вихревой эффект, который высосал бы большую часть крайне полезной атмосферы восьмой планеты для нужд их промышленности.

Конференцию он провел достаточно успешно. Убедил местные власти в необходимости установления квоты на разработку атмосферы и даже выслушал похвалу за свой небольшой вклад в вопросы межпланетной морали. Позже все свое время пребывания на восьмой планете Альфы Центавра-3 он и Мола были гостями правительства. Мола, в отличие от первой его жены Лорейн, страшно любила путешествовать. И ее ожидало множество космических перелетов вместе с ним.

В изоляционных костюмах они плавали в ледяном метановом озере. Смеясь, носились по аммиачным берегам этого озера. У Молы, высокой как и он, были сильные ноги, темно-рыжие волосы, зеленые глаза. Он заключал ее в объятия в теплом помещении, все окна которого выходили на безнадежно-унылое море, сотни тысяч километров неспокойной жидкости.

- Мы всегда будем любить друг друга, - говорила она.

- Да, всегда...

Однако уже к концу первой недели они адски разругались. Но это была лишь игра, так как чем отчаяннее ругань, тем трогательнее было примирение. На какое-то время. Потом же им не хотелось даже ругаться. Когда подошел срок очередного брачного контракта, они оба отказались. По мере того, как с течением времени слава его росла, Мола слала ему дружеские письма.

После возвращения с Беты Гидры-4 он хотел с нею увидеться. Кто-кто, а уж она бы от него не отвернулась. Слишком многое соединяло их когда-то.

Однако Мола тогда проводила отпуск на планете Веста со своим седьмым мужем. Сам он был у нее третьим. Он не стал вызывать ее. Он понял, что в этом нет смысла.

Хирург сказал:

- Мне очень жаль, мистер Мюллер, но мы ничего не можем сделать для вас. Я не хотел бы пробуждать в вас напрасных надежд. Мы полностью обследовали вашу нервную систему. Мы не можем локализовать изменения. Мне очень жаль.

У него было девять лет времени, чтобы оживить свои воспоминания. Он заполнил ими несколько кубиков, в основном в первые свои годы пребывания на Лемносе, когда он еще думал, что иначе не сможет помнить прошлое. Однако он обнаружил, что с годами воспоминания делаются все ярче. Может быть в том ему помогло переобучение. Он мог воскрешать пейзажи, звуки, вкус, запах, восстанавливать целиком разговоры. Цитировать по памяти полный текст нескольких трактатов, над содержанием которых он корпел. Он был способен перечислить всех королей Англии в хронологическом порядке от Вильгельма I и до Вильгельма IV. Он помнил имя каждой их своих девушек.

В глубине души он признавал, что если бы была такая возможность, он бы вернулся на Землю. Остальное было лишь позой. Это стало ясно для него самого, так же как и для Неда Раулинса. Его презрение к человечеству искренне, но это вовсе не значит, что он жаждет остаться здесь в одиночестве. Он с нетерпением поджидал нового посещения юноши. В ожидании он выпил несколько капель жидкости, которую поставлял ему город. Охотился, ни о чем не думая, и настрелял зверей столько, что не смог бы съесть даже за год, вел длительные диалоги с самим собой, мечтал о Земле.

Раулинс спешил. Задыхающийся, раскрасневшийся, он влетел в зону "Ц" и увидел Мюллера, который как раз вошел сюда и стоял не расстоянии каких-то сто метров от ворот.

- Тебе следовало бы идти спокойнее, - напомнил Мюллер, - даже по этим безопасным зонам. Никогда не известно, что...

Раулинс задержался у ванны с песком стиснув руки на ее изогнутой поверхности, переводя дыхание.

- Дай мне выпить, - выдавил он, - этого твоего особого...

- Тебе плохо?

- Нет.

Мюллер направился к ближайшему фонтану и наполнил удобную плоскую бутылку ароматным напитком. Потом с бутылкой подошел к Раулинсу. Парнишка даже не вздрогнул. Казалось, он совсем не ощущает эманации. Он выпил жадно, быстро капли поблескивающей жидкости, которые потекли с его подбородка на комбинезон. Он прикрыл глаза.

- Ты кошмарно выглядишь, - заметил Мюллер. - Словно тебя минуту назад обесчестили.

- Меня обесчестили.

- Не понимаю.

- Подожди, дай передохнуть. Я бежал сюда всю дорогу от зоны "Ф".

- Тебе повезло, что ты еще жив.

- Наверно.

- Еще выпьешь?

- Нет, - Раулинс покачал головой. - Пока нет.

Мюллер присмотрелся к парнишке. Перемена была разительной и непонятной - одна лишь усталость не могла быть тому поводом. Лицо раскраснелось и словно опухло, застыло, глаза тревожные. Перепил? Болен? Перебрал какого-нибудь наркотика?

Раулинс молчал.

Через какое-то время, чтобы заполнить пустоту этой тишины, Мюллер сказал:

- Я много думал о нашем последнем разговоре. И пришел к выводу, что вел себя как чертов глупец. Это нарочитый негативизм, - выдавил он и попытался заглянуть в бегающие глаза Раулинса. - Послушай, Нед, откинь все это. Я охотно вернусь на Землю и буду лечиться. Пусть даже лечение будет экспериментальным, рискованным. Самое большое, если оно не удастся, это...

- Нет никакой возможности лечения, - печально сообщил Раулинс.

- Нет возможности лечения?..

- Нет. Никакой. Это была ложь.

- Ну конечно. Разумеется.

- Ты сам так говорил, - напомнил Раулинс. - Ты не верил ни в одно мое слово. Помнишь?

- Ложь?

- Ты не понимал, зачем я говорю об этом, но сказал, что все это ерунда. Ты заявил, что я вру. Пытался понять, с какой же целью. Я в самом деле врал тебе, Дик.

- Врал?

- Да.

- А я переменил свои планы, - ласково произнес Мюллер. - Я был готов вернуться на Землю.

- Нет ни малейшей надежды на исцеление, - сказал Раулинс. Он выпрямился и пригладил пальцами длинные золотистые волосы. Одернул на себе потертый комбинезон. Подошел к фонтану и наполнил бутылку.

Возвращаясь, он протянул ее Мюллеру. Потом сам допил остальное. Такой-то небольшой и явно плотоядный зверек пробежал мимо них и скрылся за воротами в зону "Д".

Наконец Мюллер спросил:

- Может, ты хочешь мне кое-что пояснить?

- Прежде всего, никакие мы не археологи. Дальше, мы прилетели сюда специально за тобой. Это не было случайностью. Мы все это время знали, где ты. За тобой следили все эти девять лет.

- Я принимал меры предосторожности.

- Они никуда не годились. Бордман знал, что ты отправишься на Лемнос, и приказал наблюдать за тобой. Тебя оставили в покое, поскольку ты не был ему нужен. Но когда появилась необходимость, он был вынужден сюда прилететь. Он держал тебя в резерве, как бы я сказал.

- Чарльз Бордман прислал за мной? - переспросил Мюллер.

- Ну да, именно поэтому мы и здесь. Это единственная цель нашей экспедиции, - бесцветно проговорил Раулинс. - И он выбрал меня для налаживания контакта с тобой, так как когда-то ты знал моего отца, значит, мог бы привязаться ко мне. К тому же я с виду кажусь таким невинным. С самого начала Бордман руководил мной, говорил, что я должен сказать, давал указания, даже рекомендации, какие мне следует допускать ошибки, как халтурить, чтобы все это в конечном итоге пошло на благо. Например, это он приказал мне войти в эту клетку. Он полагал, что этим я заслужу твое доверие.

- Бордман здесь? На Лемносе?

- В зоне "Ф". В лагере.

- Чарльз Бордман?

- Он. Именно.

Лицо Мюллера сделалось как из камня. Но в голосе его царил кавардак.

- Зачем он это сделал? Что ему от меня нужно?

- Ты же знаешь, - сказал Раулинс, - что во Вселенной кроме нас и гидрян есть третья раса разумных существ.

- Знаю. Их обнаружили лет двадцать тому назад. Именно поэтому меня и направили к гидрянам. Я должен был заключить с ними пакт о совместном защите до того, как та галактическая раса доберется до нас. И ничего не смог. Но что общего это имеет с...

- Ты много знаешь об этой расе?

- Очень мало, - признался Мюллер. - Практически ничего кроме того, что я только что сказал. Впервые я услышал о ней в тот день, когда согласился взять на себя миссию на Бету Гидры-4. Бордман сказал мне лишь то, что в соседней галактике живут весьма развитые существа... какая-то высшая раса... И что они располагают галактическими двигателями и вскоре могут прибыть к нам в гости.

- Теперь мы знаем о них побольше, - сказал Раулинс.

- Но сперва скажи, что от меня нужно Бордману?

- Всему свое время, для большей ясности. - Раулинс улыбнулся открыто, но как-то застенчиво. Опершись о каменный бассейн, он вытянул ноги перед собой. - Мы слишком многого не знаем об этих существах не из нашей галактики. Мы высылали туда всего лишь одну ракету: выстрелили ее в подпространство, пока она не прилетела несколько тысяч... или несколько миллионов световых лет. Я не знаю, сколько в точности. В любом случае эта ракета была с видеодатчиками. Выслана она была в одну из областей рентгеновского излучения. Информация совершенно секретная, но я слышал, что все это то ли галактика Пигнус-А, то ли Скорпион-2. Мы убедились, что одну из планет этой Галактики заселяет какая-то высокоразвитая цивилизация абсолютно чуждых нам существ.

- Абсолютно?

- Они видят весь спектр, - пояснил Раулинс. - Основное поле зрения лежит для них в высокочастотном диапазоне. Они могут видеть в свете рентгеновских лучей. Кроме того, они, вроде бы, способны видеть радиоволны или, по-крайней мере, черпать из них какую-то информацию. И воспринимают большинство средних волн, но не особенно интересуются всем тем, что расположено между инфракрасным и ультрафиолетовыми областями... Тем, что мы называем видимым светом.

- Подожди... Радиовосприятие? Ты имеешь понятие, какова длина радиоволн? Чтобы получить информацию прямо от волны, надо обладать глазами или каким-нибудь другим рецептором - ну, что там еще у них может быть? огромных размеров. И какие, ты предполагаешь, размеры у этих существ?

- Каждое могло бы пообедать слоном, сказал Раулинс.

- Разумные формы жизни не достигают таких размеров.

- Что это еще за ограничитель? Их планета - огромная, газовая, одни моря. Сила притяжения такова, что о ней не стоит даже упоминать. Они плавают, а не ходят. Не знают квадратных или кубических измерений.

- Значит, стаи сверхкитов, достигающих технической культуры, - сказал Мюллер. - Не станешь же ты мне говорить, что..

- Вот именно. Достигли. Я повторяю, они нам чужды. Сами не способны создавать механизмы. Но у них есть рабы.

- Ага, - тихо произнес Мюллер.

- Мы только начали ориентироваться в этом и, разумеется, до меня доходят лишь обрывки эти сведений, совершенно секретных, но я их анализирую и знаю, что эти создания пользуются помощью существ более низкого уровня, делают из них нечто вроде автоматов, управляемых по радио. Они используют все, что только обладает конечностями и способны ими шевелить. Начали они с каких-то зверушек, с небольших созданий, вроде наших дельфинов, тоже почти разумных, а потом развили свою технологию дальше, пока не вышли в галактику. Они достигли ближайших планет... планет с почвой... и овладели какими-то псевдоначальными видами, вроде первошимпанзе.

Теперь же им понадобились пальцы. Применение рук имеет для них огромное значение. В настоящее время сфера их влияния равна примерно восьмидесяти световым годами, насколько мне известно, расширяется с поразительной быстротой.

Мюллер покачал головой:

- Это еще худшая ложь, чем твоя болтовня о лечении. Послушай-ка, скорость распространения радиоволн ограничена, правда? Если эти существа осуществляют контроль над работой невольников, отдаленных на восемьдесят световых лет, срок передачи приказания тоже займет восемьдесят лет. Каждое подрагивание мышцы, каждое мельчайшее движение...

- Они могут покидать свою планету, - сказал Раулинс.

- Но поскольку они такие огромные...

- Они приказывают невольникам строить компенсаторы гравитации. Кроме того, располагают межзвездными двигателями, всеми их колониями правят надзиратели, которые парят на орбите в нескольких тысячах километров над планетой в искусственной атмосфере родной планеты. На каждую планету достаточно одного надзирателя. Я полагаю, что это как бы дежурные на определенный срок.

Мюллер прикрыл глаза. Эти непонятные огромные бестии распространяются по планетам своей далекой галактики, превращая их в подневольные рабочие коллективы, а сами, как этакие космические киты, парят на орбите, руководя и контролируя свои количественные неправдоподобные замыслы. Сами же они оказываются неспособными ни на какой физический труд.

Просто прямо из моря взявшиеся комья стеклянистой розовой протоплазмы, утыканные рецепторами, схватывающими оба края спектра. Перешептываются рентгеновскими лучами. Отдают приказы на радиоволнах. Нет, подумал он, нет.

- Хм-м... - наконец произнес он. - Ну и что? Что дальше? Они же в другой галактике.

- Уже нет. Они вторглись в несколько наших колоний. Знаешь, что они делают, когда натыкаются на планету, колонизированную людьми? Оставляют на орбите надзирателя, и тот полностью подчиняет себе поселенцев. Они уже разобрались, что люди - наилучший сорт невольников, и это меня ни чуточки не удивляет. В этот момент под их властью находится шесть наших планет. Они захватили было и седьмую, но там удалось пристрелить наблюдателя. Теперь сделают это стало невозможным. Они попросту отталкивают наши снаряды, отбрасывают их назад.

- Если ты все это выдумал, - заявил Мюллер, - я тебя убью.

- Это правда. Клянусь тебе.

- Когда это началось?

- В прошлом году.

- И что происходит? Эти существа маршируют по галактике, и все больше людей превращается в живые трупы?

- По мнению Бордмана, есть люди и шанс помешать всему этому.

- Какой же?

Раулинс пояснил:

- Они вроде бы не отдают себе отчета, что мы тоже разумные существа. Видишь ли, мы не можем общаться с ними. Они немые, общаются на основе какой-то телепатической системы. Мы перепробовали самые разные формы связи, бомбардируем их информацией на всех диапазонах волн, но ничего не свидетельствует о том, что они нас понимают. Бордман полагает, что если бы мы ухитрились продемонстрировать им, что обладаем... ну... душой... они могли бы оставить нас в покое. Одному богу ведомо, почему он так считает. Есть, кажется, вывод компьютера, что эти непонятные создания претворяют в жизнь какой-то свой план, согласно их идеологии: хотят подчинить себе все живые существа, которые могут считаться полезными, но это не распространяется на виды, развитые так же, как и они. Так что если бы мы смогли продемонстрировать им, что...

- Но ведь они видят, что у нас огромные города. Что мы знаем звездные перелеты. Разве это не доказательство нашего разума?

- Бобры строят плотины, - заметил Раулинс, - но ведь мы не заключаем договоров с бобрами. Мы не выплачиваем им компенсации, когда присваиваем себе их территории. Мы считаем, что по определенным соображениям чувства бобров можно не принимать в счет.

- Считаем? Скорее вы юридически постановили, что бобров можно уничтожать. И что значит вся эта болтовня об уникальности разумных существ? Начиная от первичных клеток и кончая высшими формами для всех существует одна шкала. Мы более развиты, чем шимпанзе, но является ли это качественным скачком? Или же тот акт, что мы способны регистрировать наше знание, чтобы использовать его в случае необходимости, так сильно меняет положение дел?

- Сейчас я не буду вдаваться в философские дискуссии, - едко произнес Раулинс. - Я лишь показал тебе, как вырисовывается ситуация... и как сильно она касается тебя.

- Ладно. Как же сильно она касается меня?

- Бордман убежден, что мы в самом деле можем избавиться от этих чудовищ из другой галактики, если докажем им, что мы ближе к ним по развитию, чем все иные творения, находящиеся у них в рабстве. Если мы как-то заставим их понять, что тоже обладаем чувствами, сомневаемся, гордимся, мечтаем...

- "Разве у еврея нет глаз? - сплюнув процитировал Мюллер сцену из "Венецианского купца" Шекспира. - Или же у еврея нет рук, ног, внутренностей, мыслей, чувств, надежд?.. Или если ранишь нас, разве кровь не течет?!

- Вот именно, именно этим способом.

- Способ не ахти какой, поскольку они не знают ни одного языка.

- Ты не понял? - спросил Раулинс.

- Нет. Я... Да, Господь милосердный, я понял!

- Среди многих миллиардов людей есть один человек, который способен объясняться без слов. Он излучает свои глубочайшие чувства. Свою душу. Мы не знаем на какой волне. Но, может быть, они знают.

- Поэтому Бордман и решил попросить тебя, чтобы ты еще раз кое-что сделал на благо человечества. Чтобы ты полетел к этим чужим существам. Чтобы позволил им принять то, что ты передаешь. Чтобы показал, что мы нечто большее обычных животных.

- Так зачем нужны были все эти бредни о том, чтобы забрать меня на Землю для лечения?

- Приманка. Ловушка. Как-то надо было выманить тебя из лабиринта. Потом бы тебе объяснили, что к чему, и попросили бы о помощи.

- И признались бы, что исцеление ни одним из способов невозможно? И рассчитывали бы, что я хоть пальцем шевельну ради спасения человечества?

- Твоя помощь могла быть и не добровольной, - сообщил Раулинс.

Теперь вся эта эманация излучалась с небывалой силой - ненависть, горечь, зависть, страх, страдание, упрямство, ложь, отвращение, гордость, отчаяние, злоба, безразличие, бешенство, смирение, жал кость, сожаление, боль и гнев, весь фейерверк. Раулинс отшатнулся как опаленный. Мюллер оказался в бездне одиночества. Ложь, ложь, лож, все что было - ложь! Он весь кипел. Говорил немного. Но то, что он чувствовал, само хлынуло из него стремительным, неудержимым потоком.

Он стоял между двумя выступающими вперед фасадами домов и медленно приходил в себя. Потом спросил:

- Значит, Бордман сунул бы меня в пасть этим чужакам даже вопреки моей воле?

- Да. Он сказал, что дело слишком серьезное, чтобы оставлять тебе свободу выбора. Твое желание или нежелание не играли бы никакой роли.

Мюллер сказал утвердительно, с жертвенным спокойствием:

- И ты принимаешь в всем этом участие. Я только не понимаю, зачем ты мне все это рассказываешь?

- Я отказался.

- Ну конечно же.

- Нет, в самом деле. Да, я принимал в этом участие. Шел рука об руку с Бордманом... верно, я говорил тебе все эти враки. Но я не знал финала... того, что у тебя не окажется выбора. Я должен был прибежать сюда. Я не могу этого допустить. Я был обязан сказать правду.

- Как я признателен. Значит, теперь у меня есть альтернатива, так, Нед? Я могу позволить увести себя отсюда и еще раз оказаться козлом отпущения для Бордмана... или могу прямо сейчас, вот в эту минуту отправиться на тот свет и послать ко всем чертям все человечество.

- Нет, не говори так! - взволнованно вскрикнул Раулинс.

- А почему? Выбор-то у меня такой, раз уж ты по доброте душевной открыл мне глаза на происходящее, я могу выбирать то, что мне по вкусу. Ты вынес мне смертный приговор, Нед!

- Нет!

- А как это иначе назвать? Я должен позволить снова собой воспользоваться?

- Ты мог бы... сотрудничать с Бордманом, - сказал Раулинс и облизнул губы. - Я знаю, это звучит по-дурацки, но ты мог бы показать ему, какого склада ты человек. Забыть о своей обиде. Поставить другую щеку. Помнить, что Бордман же не все человечество. Существуют миллиарды ни в чем не повинных людей...

- Господи, прости им, ибо они не ведают, что творят.

- Вот именно!

- И каждый из этих миллиардов людей бросился бы бежать от меня, стоит только к нему приблизиться.

- Ну и что? Здесь ничего не поделаешь! Но ведь все эти люди такие же, как и ты!

- И я один из них? Только они почему-то не думали об этом, когда отвернулись от меня!

- Ты мыслишь не логично.

- Да, я мыслю не логично. И по другому не собираюсь. Если даже допустить, что я полетел бы как посол к этим радиосуществам и мог бы тем хоть чуточку повлиять на судьбы человечества... во что, впрочем, я никогда не поверю... то я с величайшей радостью отказываюсь от этой чести. Благодарю, что ты предупредил меня.

Теперь, когда я наконец-то знаю, что вам от меня нужно, я нашел решение тех вопросов, которые постоянно задавал себе. Я знаю тысячи мест, где смерть приходит мгновенно и, вроде бы, безболезненно. Так что пусть Чарльз Бордман договаривается с этими иногалактянами сам. А я...

- Дик, прошу тебя, не двигайся, - сказал Бордман, стоя в каких-то тридцати метрах от Мюллера.

12

Как это все неприятно и, однако, необходимо, думал Бордман, ни сколько не удивленный тем, какой оборот приняли события. В своем первичном анализе он предусматривал два одинаково правдоподобных варианта: или Раулинс согласится ложью выманить Мюллера из лабиринта, или Раулинс взбунтуется окончательно и выложит ему всю правду. Он был готов как к одному, так и к другому.

Из зоны "Ф" он пришел в сердце лабиринта вслед за Раулинсом, чтобы овладеть ситуацией, пока это еще возможно. Он знал, что самоубийство может оказаться одной из реакций Мюллера. Мюллер ни в коем мере не покончил бы с собой от отчаяния, но разве не мог бы сделать это из мести? С Бордманом пришли Оттавио, Дэвис, Рейнольдс и Гринфилд. Хостин и остальные дежурили в наружных зонах. Люди Бордмана были вооружены.

Мюллер повернулся. Лицо его выражало удивление.

- Прости, Дик - сказал Бордман. - Но мы вооружены и вынуждены поступать так.

- У тебя что, совсем нет совести? - спросил Мюллер.

- Там, где речь идет о безопасности Земли - нет.

- Это я уже давно понял. Но я все-таки думал, что ты человек, Чарльз. Жаль, я не знал тебя лучше.

- Я бы предпочел, чтобы не возникало такой необходимости. Но что поделаешь, если я не вижу другого выхода. Пойдем с нами.

- Нет.

- Ты не можешь отказаться. Парнишка объяснил тебе всю ситуацию. Мы и так виноваты перед тобой больше, чем можем искупить. Дик, не стоит увеличивать счет. Прошу тебя.

- Я не улечу с Лемноса. Я не считаю, что у меня есть какие-то обязанности перед человечеством. Я не стану выполнять ваше задание.

- Дик...

Мюллер сказал:

- В пятидесяти метрах к северу от того места, где я стою, есть яма, полная огня.. Я пойду туда. И через десять секунд не останется никакого Ричарда Мюллера. И его несчастное существование подойдет к концу, а Земля станет ничем не хуже, если бы он вообще не получил своих неприятных качеств. С какой стати мне позволять, чтобы меня для чего-то там использовали?

- Если ты хочешь умереть, - сказал Бордман, - то почему бы тебе не отложить это на пару месяцев?

- Нет, я не собираюсь работать на вас.

- Но это не детство. Последний грех, в котором бы я мог тебя заподозрить.

- Детством с моей стороны была мечта о звездах, - сказал Мюллер. - Я здесь попросту ни при чем. Что касается меня, Чарльз, это пусть эти иногалактические выродки тебя хоть живьем съедят. Ведь тебе не захотелось бы стать рабом, верно? Что-то в моем мозгу будет продолжать существовать, что-то будет кричать, молить об освобождении, но радио не перестанет диктовать тебе, что надо поднять руку, как поставить ногу. Жаль, что я до этого не доживу и не увижу. Но что бы там ни было, я иду к огненной яме. Ты не хочешь пожелать мне счастливого пути? Подойди, дай я коснусь твоего плеча. Прежде чем меня не станет, позволь я покажу тебе мою душу. В первый и последний раз. И перестану надоедать всем вам. - Мюллер дрожал. Лицо его лоснилось от пота. Верхняя губа вздрагивала.

Бордман предложил:

- По крайней мере, прогуляемся со мной в зону "Ф". Там посидим спокойно, поговорим, коньячком побалуемся.

- Посидим? - Мюллер рассмеялся. - Да ты же сбежишь. Не выдержишь.

- Мне надо поговорить с тобой.

- А я с тобой разговаривать не желаю! - категорически заявил Мюллер.

Он сделал один неловкий шаг в северо-западном направлении. Его крупное сильное тело казалось сейчас вялым и скорчившимся, словно мышцы напрасно работали под оболочкой опавшей кожи. Но он сделал следующий шаг.

Бордман наблюдал. Оттавио и Дэвис стояли от него по левую руку, Рейнольдс и Гринфилд - по правую. Между Мюллером и ямой огня. Раулинс, всеми забытый, стоял как раз напротив этой группы.

Бордман почувствовал пульсацию в висках, что-то там приливало и отливало, щекотало его извилины. Он был страшно утомлен и одновременно ощущал небывалый подъем, какого не было с ним со времен молодости. Он позволил Мюллеру сделать третий шаг к гибели. А потом небрежно щелкнул пальцами.

Гринфилд и Рейнольдс кинулись на Мюллера.

Они налетели словно коты и ухватили его за локти. Немедленно лица того и другого посерели от воздействия эманации. Мюллер, сопя, дергался и вырвался. Но уже Дэвис и Оттавио подскочили к нему. Теперь, в сгущающихся сумерках, все вместе они выглядели как группа Лаокоона - Мюллер, самый высокий из них и видимый только наполовину, пригнувшийся от этого неожиданного груза. "Было бы лучше, если бы они применили парализатор, подумал Бордман. - Но в отношении людей это бывает рискованно. Дефибриллятора у нас с собой нет".

Еще минута, и они поставили Мюллера на колени.

- Обезоружьте его! - распорядился Бордман. Оттавио и Дэвис держали Мюллера. Рейнольдс и Гринфилд обшарили его карманы. В одном из карманов Гринфилд нашел смертоносный шар с окошком.

- Вроде бы больше у него ничего нет при себе, - сказал он.

- Тщательно проверьте.

Они проверили. Мюллер тем временем с застывшим лицом и окаменевшими глазами сохранял неподвижность. Так же человек засыпает под топором палача. Наконец Гринфилд снова поднял глаза.

- Ничего, - доложил он. Мюллер сказал:

- В одном из верхних коренных зубов с левой стороны у меня вмонтирована доза карнифагина. Я считаю до десяти, потом раскусываю ампулу и распыляю ее на вас.

Гринфилд сразу же потянулся к лицу Мюллера.

- Оставь его в покое, - сказал Бордман, - он шутит.

- Откуда мы можем знать... - начал Гринфилд.

- Оставьте его. Отойдите! - Бордман махнул рукой. - Станьте вон там, на расстоянии десяти метров от него. Не подходите, если он не будет шевелиться.

Они отошли, явно довольные тем, что могут покинуть зону наиболее сильного излучения. Бордман, стоящий от него в пятнадцати метрах, ощущал лишь несильные болевые уколы. Ближе подходить он не стал.

- Можешь встать, - сказал он. - Только я прошу тебя, ничего больше. Мне в самом деле очень неприятно, Дик.

Мюллер поднялся. Лицо его перекосилось от ненависти. Но он молчал и стоял как окаменелый.

- Если возникнет необходимость, - сказал Бордман, - мы засунем тебя в кокон из пены и вынесем из лабиринта на корабль. В этом коконе ты так и останешься. И будешь в нем, пока не встретишься с теми существами. Абсолютно беспомощный. Но я не хотел бы делать этого, Дик. Выбор только один - твое желание сотрудничать. Если ты по своей воле пойдешь с нами. Сделай то, о чем мы тебя просим. Помоги нам в последний раз.

- Чтобы твои кишки проржавели, - сказал Мюллер почти безразлично. Чтобы ты прожил тысячу лет, и все это время тебя грызли черви. Чтобы ты подавился своим самолюбованием и никогда не умер.

- Помоги нам. Без принуждения, по собственному желанию.

- Сажай меня в кокон, Чарльз. Иначе я покончу с собой при первой возможности.

- Каким же болваном ты будешь тогда выглядеть! - сказал Бордман. - Но я не хотел бы забирать тебя отсюда таким способом. Пойдем с нами добровольно, Дик.

Мюллер в ответ что-то зло буркнул.

Бордман вздохнул. Это был вздох облегчения. Он повернул голову к Оттавио:

- Пенный кокон.

Раулинс, который стоял как в трансе неожиданно начал действовать. Он бросился вперед, выхватил у Рейнольдса пистолет из кобуры, метнулся к Мюллеру и всунул оружие ему в руку.

- Держи! - хрипло сказал он. - Теперь ты хозяин ситуации!

Мюллер разглядывал оружие, словно никогда такого не видел, но изумление его длилось меньше секунды. Привычным движением он обхватил рукоятку и положил палец на спуск. Это был пистолет хорошо знакомого ему образца, хотя и несколько измененного из-за внесенных за последнее время улучшений. Мгновенной быстрой очередью он мог бы уничтожить их всех. Или себя. Он отшатнулся, словно на него могли напасть сзади. Острием, вмонтированным в носок ботинка, он проверил стену, и когда убедился, что она прочна оперся о нее спиной. Потом описал пистолетом полукруг, охватывая всех.

- Встаньте в ряд! - приказал он. - Все шестеро. На метр друг от друга и держите руки так, чтобы я мог их видеть.

Его позабавил печальный взгляд, которым Бордман наделил Неда Раулинса. Парнишка был ошеломлен, растерян, испуган, словно его резко вырвали из сна. Терпеливо ожидая, пока эти шестеро выполнят его распоряжение, Мюллер поразился собственному спокойствию.

- А лицо-то у тебя страдающее, Чарльз, - отметил он. - Сколько тебе сейчас? Восемьдесят? И ты бы хотел прожить еще лет семьдесят, восемьдесят, девяносто, как я понимаю. Ты всю свою карьеру распланировал, но план этот не предусматривает завершений ее на Лемносе. Успокойся, Чарльз. Распрямись. Не буди во мне жалости, строя из себя немощного старца. Знаю я эти номера, ты так же полон сил, как и я, разве что мышцы твои более дряблые. А так ты здоровее меня. Распрямись, Чарльз!

Бордман хрипло сказал:

- Дик, если это тебя успокоит, убей меня. А потом иди на корабль и сделай все, о чем мы тебя просим. Без меня мир не рухнет.

- Ты серьезно говоришь?

- Да.

- Вроде бы и в самом деле, - задумчиво произнес Мюллер. - Ты хитрая, старая дрянь, предлагаешь торговую сделку? Твоя жизнь на мое сотрудничество! Но это никакой не обмен. Я не люблю убивать. Я не получу успокоения от того, что я уничтожу тебя. Проклятие по-прежнему будет висеть надо мной.

- Я не отказываюсь от своего предложения.

- А я его отвергаю, - сказал Мюллер. - Если я тебя убью, наш договор потеряет силу. Однако более правдоподобно, что я сам с собой разделаюсь. Знаешь, я по сути дела гуманный человек. Неуравновешенный, конечно, но никто не может иметь за это на меня зла. Но - гуманный. Я скорее застрелю себя из этого пистолета, чем тебя. Ведь это же я страдаю. Не пора ли покончить со страданием?

- Ты бы мог покончить со страданием в любую минуту за эти девять лет, - заметил Бордман. - И все-таки ты жив. Весь свой опыт ты направил на то, чтобы выжить.

- Да, верно. Но это было другое дело! Этакий абстрактный вызов: человек против лабиринта. Зато теперь, если я покончу с собой, я разрушу твои планы. Пошлю человечество по ветру. Я необходим, говоришь ты? Так разве найдется лучший способ расплатиться с людьми за мою боль.

- Нам больно из-за того, что ты страдаешь, - сказал Бордман.

- Конечно, вы горько рыдали по мне. По ничего больше не сделали. Вы позволили мне тихонько ускользнуть, грязному, вонючему, нечистому. И теперь пришло освобождение. Это не самоубийство, нет. Это - месть.

Мюллер улыбнулся. Он перевел пистолет на самый тонкий луч и приставил ствол к своей груди. Только нажать спуск. Он обвел глазами их лица. Четверо солдат казались равнодушными. Раулинс, вроде бы, все еще пребывал в шоке. И только Бордман был явно испуган и озабочен.

- Я бы мог сперва прикончить тебя, Чарльз. Чтобы преподнести урок нашему молодому другу... Платой за ложь служит смерть. Но нет.. Это бы все испортило. Ты останешься жить, Чарльз. Ты вернешься на Землю и будешь вынужден признать, что этот несносный человек все-таки выскользнул у тебя из рук. Надо же, какое пятно на твоей карьере! Неудача важнейшей из твоих миссий! Вот именно. Такова моя воля. Я лягу костьми и можешь забирать то, что от меня останется.

Мюллер переместил палец на спуск пистолета.

- Сейчас, - сообщил он. - Раз, два...

- Нет! - крикнул Раулинс. - Ради...

- Человечества! - закончил за него Мюллер. Он рассмеялся и не выстрелил. Убрал палец со спуска и презрительно кинул оружие в сторону Бордмана. Пистолет упал у самых ног старика.

- Кокон! - крикнул Бордман. - Быстро!

- Не суетись, - сказал Мюллер. - Я пойду с вами.

Раулинсу потребовалось немало времени чтобы понять это. Сперва им надо было выбраться из лабиринта, что наткнулось на многие трудности. Даже для Мюллера, их проводника, это казалось трудным заданием. Как они и предполагали, их поджидали иные ловушки, чем те, которые они преодолевали при пути внутрь. Мюллер осторожно провел и через зону "Е": дальше в зоне "Ф", они уже сами неплохо справлялись.

После того, как лагерь там был свернут, они направились в зону "Г". Раулинс не переставал опасаться, что Мюллер ни с того, ни с сего бросится в один из смертоносных силков. Но Мюллер - не в меньшей степени, чем все остальные - явно хотел выбраться отсюда целым и невредимым. И Бордман, странное дело, словно бы знал это. Он хоть и не спускал с Мюллера глаз, но предоставил ему полную свободу.

Раулинс, понимая, что он в опале, держался поодаль от спутников, почти не разговаривающих друг с другом на пути из лабиринта. Он был уверен, что карьере его пришел конец. Он рисковал жизнью людей, успешностью миссии. И все же, полагал он, когда человек должен восстать против того, что ему кажется неверным, он сделал это.

Над этим естественным моральным удовлетворением однако превалировало чувство, что он поступил наивно, романтично, глупо. Он не мог смотреть в глаза Бордману. Неоднократно задумывался, не лучше ли принять смерть в одной из губительных ловушек лабиринта, но и это, как он в конце концов решил, было б наивным, романтичным глупым.

Он наблюдал, как Мюллер, высокий, рассудочный, спокойный, освободившийся теперь от сомнений, размеренно идет первым. И раз за разом ломал голову, почему Мюллер отдал пистолет.

В конце концов Бордман просветил его. Они как раз разбили временный лагерь на одной из не особо безопасных площадей с наружной сторон зоны "Г".

- Посмотри на меня, - приказал Бордман. - Что с тобой? Не можешь смотреть мне прямо в глаза?

- Не играй со мной, Чарльз. Давай, начинай.

- Что я должен начинать?

- Устраивай мне головомойку. Выноси мне приговор.

- Все в порядке, Нед. Ты помог нам достичь цели. С чего бы мне сердиться на тебя?

- Но пистолет... я дал ему пистолет...

- Ты опять забыл, что цель оправдывает средства. Он идет с нами. Он делает все, о чем мы попросим. Только это засчитывается.

Раулинс пробормотал:

- А если бы он выстрелил в себя... или в нас?..

- Не выстрелил бы.

- Сейчас ты можешь это говорить. Но в первую минуту, когда он держал этот пистолет..

- Нет, - заявил Бордман. - Я еще раньше говорил тебе: мы обратимся к его чести, к тому чувству, которое надо было воскресить в нем. Именно это ты и сделал. Послушай: я - грязный наемник грязного и аморального общества, верно? Я - живое доказательство наихудших мнений Мюллера о человечестве. Захотел бы Мюллер помочь стае волков? а ты - молодой и невинный, полный иллюзий и мечтаний. Живое напоминание о том человечестве, которому он служил, пока не начал одолевать его цинизм. Своим нелепым способом ты пытаешься поступить морально в мире, в котором нет морали, ни других заслуживающих уважения качеств. Ты олицетворяешь собой сострадание, любовь к ближнему, благородные порывы во имя того, что порядочно. Ты демонстрируешь Мюллеру, что человечество еще не безнадежно. Понял? Наперекор мне ты суешь ему в руки оружие, чтобы он стал хозяином ситуации. Он же мог сделать самую естественную вещь: испепелить нас. Мог сделать вещь менее очевидную: уничтожить себя. Но мог также равняться на тебя, мог своим щедрым жестом ответить на твой, решиться на самостоятельный поступок, поддаться проснувшемуся в нем чувству морального превосходства. Так он и поступил. А ты оказался орудием, с помощью которого мы этого добились.

- До чего это все мерзко выглядит в твоей трактовке, Чарльз. Как если бы ты даже это предусмотрел... спровоцировал меня, чтобы я дал ему пистолет. Знал, что...

Бордман улыбнулся.

- Ты знал? - резко переспросил Раулинс. - Нет. Ты не мог запланировать такого оборота дела. Это ты сейчас, когда все уже случилось, пытаешься приписать себе заслугу... Но я видел тебя в тот момент, когда я кинул ему пистолет. На твоем лице были гнев и страх. Ты вовсе не был уверен в его поступках. Лишь теперь, когда все удачно кончилось, ты можешь утверждать, что события развивались в соответствии с твоим планом. Я это знаю. Я могу читать в тебе, как в открытой книге, Чарльз.

- Приятно быть открытой книгой, - весело заявил Бордман.

Лабиринт вроде бы ничего не имел против, чтобы они его покинули. Переправляясь к выходу, они продолжали сохранять крайнюю осторожность, но ловушек им попадалось уже немного, и не было никакой серьезной опасности. Они быстро добрались до корабля.

Мюллеру выделили каюту в носу, изолированную от помещений экипажа. Мюллер согласился, что это вытекает из его состояния и не высказал никакого раздражения. Он держался замкнуто, уравновешенно, спокойно. Порой усмехался иронически, а из глаз его не исчезало выражение своего превосходства. Однако он охотно прислушивался ко всем рекомендациям. Он уже продемонстрировал свое духовное превосходство, и теперь мог и подчиниться.

Экипаж звездолета под командованием Хостина занимался приготовлениями к отлету. К Мюллеру, который оставался в своей каюте, Бордман пришел на этот раз в одиночестве и без оружия. От него тоже можно было ожидать щедрых жестов.

Они уселись друг против друга за низким столиком. Мюллер молча ожидал, лицо его ничего не выражало. После долгой паузы Бордман сказал:

- Я тебе признателен, Дик.

- Поблагодари за это нас обоих.

- Ты можешь мня ненавидеть. Но я выполнял долг. Так же, как и парнишка. Так же, как и ты вскоре исполнишь свой долг. Тебе так и не удалось забыть, что как бы там ни было, а ты человек с Земли.

- Жаль, что не удалось.

- Дик, не надо так говорить. Это все пустые слова, ненужная поза. Мы оба слишком стары для этого. Вселенной грозит опасность. Мы прилагаем все силы, чтобы избежать ее. Все остальное не имеет значения.

Он сидел почти рядом с Мюллером. Ощущая эманацию, он не позволил себе тронуться с места. Волна печали, наплывающая на него, заставляла его почувствовать бремя старости, словно ему исполнилось уже тысяча лет. Разложение тела, измельчение души, видение галактики в огне... грядущие холода... пустота... пепел.

- Когда мы прилетим на Землю, - деловито заговорил он, - ты пройдешь курс переподготовки. Узнаешь об этих радиосуществах все то, что знаем мы. Однако не надейся, что этого будет слишком много. Потом же тебе придется рассчитывать только на свои силы, на самого себя... Но уж ты наверняка сможешь понять, что миллиарды жителей Земли душой и сердцем молятся за успешность твоей миссии.

- И кто тут говорит пустые слова? - спросил Мюллер.

- Есть кто-нибудь, кого бы ты хотел повидать в порту сразу после посадки?

- Нет.

- Я могу переслать сообщение. Есть люди, Дик, которые никогда не переставали любить тебя. Они будут тебя ждать, если я предупрежу их.

Мюллер медленно произнес:

- Я вижу растерянность в твоих глазах, Чарльз, ты чувствуешь эманацию, и тебя это угнетает. Ты это нутром чувствуешь. Головой, грудной клеткой. Лицо твое посерело, щеки обвисли. И пусть это даже убьет тебя, но ты останешься сидеть здесь, поскольку таков твой стиль. Но ведь это ад для тебя, Чарльз. Если кто-то из людей Земли еще не перестал любить меня, Чарльз, я могу для него лишь сделать то, что избавить от этого ада. Я не хочу никого видеть. Я не желаю ни с кем разговаривать.

- Как тебе угодно, - сказал Бордман. Капельки пота свисали у него с кустистых бровей и стекали на щеки. - Может, ты переменишь свое решение, когда будешь рядом с Землей.

- Я никогда не буду рядом с Землей, - сказал Мюллер.

13

На протяжении трех недель он изучал все, что было известно о незнакомых гигантских существах из другой галактики. Он настоял на своем и даже не ступил на Землю в то время, но ни об этом плане, ни о его возвращении на Землю не было ни одного упоминания информационных выпусках. Он получил квартиру в одном из лунных бункеров и спокойно жил там, в кратере Коперника, прогуливаясь как робот по серым стальным коридорам в свете полыхающих факелов. Ему доставили кубики видеозаписей, внедряли информацию всеми сенсорными методами. Он слушал. Усваивал. Говорил он мало.

Люди избегали близости с ним, также как и во время пути с Лемноса. Порой он целыми днями никого не видел. Когда его навещали, то старались держаться от него по крайней мере в десяти метрах.

Он не имел ничего против.

Исключение составлял Бордман, который заходил к нему в трижды в неделю и всегда подходил вплотную. Ему казалось это тайной демонстрацией со стороны Бордмана. Этот старец своим добровольным и практически ненужным стремлением к болевым ощущениям вроде бы тем самым хотел продемонстрировать свою благодарность.

- Я бы предпочел, Чарльз, чтобы ты держался подальше, - резко заявил он в начале пятого визита. - Мы можем беседовать с помощью телевидения. Ты мог бы оставаться у дверей.

- Мне не мешает близкий контакт.

- А мне мешает. Тебе ни разу не приходилось в голову, что я испытываю такое же отвращение к близости людей, какое они испытывают от меня? Запах твоего расплывшегося тела, Чарльз, меня просто бесит. И смердишь не только ты, но и все остальные. Противно. Омерзительно. Даже ваши рожи, ваши хари. Эта противная кожа. Этот глупый приоткрытый рот. Эти уши. Ты как-нибудь присмотрись внимательней к человеческому уху, Чарльз. Ты видел что-либо более отвратительное, чем эта розовая складчатая пластинка? Все вы будите во мне отвращение.

- Мне жаль, что ты так к этому относишься, - сказал Бордман.

Переподготовка продолжалась и продолжалась. Мюллер уже к концу первой недели был готов к миссии, но нет - его заставляли сперва овладеть всеми материалами, которыми располагали. Он знакомился с фактами, сдерживая нетерпение. Что-то из давнего его опыта оставило на нем столь сильный след, что эта миссия заворожила его. Он снова оказался перед вызовом, который стоило понять. Он хотел отправиться к грозным и незнакомым существам, он хотел вновь служить во благо Земли, как и раньше. Он хотел как можно лучше исполнить свой долг.

Наконец он узнал, что может отправляться.

С Луны его забрали кораблем с ионным двигателем до определенной точки внутри орбиты Марса, где его уже поджидал корабль с подпространственным двигателем, соответственно запрограммированный и долженствующий доставить его на край галактики. На этом втором корабле он отправился один. Больше ему могло не тревожить, как и насколько страдают от его присутствия другие члены экипажа.

Это было предусмотрено в программе экспедиции, но основной для этого причиной было то, что его акцию считали почти самоубийственной, а поскольку корабли могут совершать рейсы и без экипажей, зачем же надо было рисковать жизнью добровольцев - хватало одного Мюллера. Впрочем, он и сам заявил, что не желает никаких спутников.

Он не виделся с Бордманом последние пять дней перед отлетом, и ни разу с момента отлета с Лемноса не встречался с Недом Раулинсом. Бордман был ему ни к чему, но он все же жалел, что не мог хотя бы часок провести с Раулинсом. Этот парнишка так хорошо держался, думал он. Конечно, он еще такой наивный, и в голове у него каша, но есть в нем задатки человечности.

Из кабины малого корабля он наблюдал за тем, как техники, невесомые в вакууме, отсоединяют переходной туннель и скрываются в большом корабле. Минуту спустя он получил последнее сообщение от Бордмана: это его привычка произносить напутственное слов - лети и делай свое дело на благо человечеству, и т.д., и т.п. Он вежливо поблагодарил Бордмана за эти ничего не значащие слова.

Связь оборвалась.

И вскоре после этого Мюллер оказался в подпространстве.

Эти незнакомые существа завладели тремя планетными системами на краю галактики, причем в каждой из этих систем было по две планеты, колонизированные землянами. Корабль Мюллера летел прямо в зеленовато-золотой звезде, планеты которой были земными колониями едва сорок лет. Пятая планета принадлежала колонистам из Центральной Азии, которые пытались воскресить разные монашеские культы, принципы жизни кочевых племен. Шестую планету с климатом и топографией более напоминающей климатические условия Земли освоили несколько объединений колонистов, каждое из которых разместилось на соответствующем континенте. Отношения между этими колониями, часто сложные и недоброжелательные, перестали иметь какие-либо значения, потому что вот уже двенадцать месяцев над каждой из планет осуществляли полную власть надзиратели из другой галактики.

Мюллер вынырнул из подпространства на расстоянии в двадцать световых секунд от шестой планеты. Корабль автоматически вышел на поисковую орбиту, и механизмы приступили к наблюдениям. Экраны демонстрировали поверхность планеты, наложенная на них прозрачная карта колоний позволяла сравнивать прежнее положение дел с теперешним, вызванным влиянием этих таинственных существ. Изображения эти при достаточном увеличении оказались достаточно интересными.

Первые поселения колонистов обозначились на экране фиолетовым цветом, новые постройки были красными. Мюллер заметил, что вокруг каждого поселка, вне зависимости от их первоначального плана, раскинулась сеть улиц и бульваров, имеющих извилистую, местами нарушающую форму. Он инстинктивно почувствовал в этом чуждую людям геометрию. И сразу вспомнил лабиринт: и хотя эти строения ничем не напоминали здания лабиринта, их также характеризовала причудливая асимметрия. Он даже выдвинул предположение, что лабиринт на Лемносе был в свое время выстроен под руководством радиосуществ. То, на что глядел он, сочеталось с лабиринтом только с точки зрения непривычности. Чуждые нам существа и строят чуждым нам способом.

Над восьмой планетой на расстоянии в семь тысяч километров кружила по орбите какая-то капсула в форме конуса, размеров с межзвездный грузовик. Точно такую же капсулу Мюллер обнаружил на орбите вокруг пятой планеты. Он понял, что это надсмотрщики.

Он не смог установить связи ни с одной из этих капсул, ни с планетами под ними. Все каналы были блокированы. Он по очереди перебрал все диапазоны на протяжении более часа, игнорируя недовольную реакцию мозга корабля, постоянно напоминающего, чтобы он прекратил бесцельное занятие. А потом уступил.

Он направился в сторону капсулы, которая оказалась ближе к нему. К своему изумлению он все еще продолжал сохранять власть над кораблем. Снаряды, которые люди направляли на эти капсулы, отбрасывались, он же вел свой корабль без помех. Хороший признак? Он задумался. Может, они следят за мной, или уже как-то установили, что это не вражеское оружие? Или попросту не воспринимают меня всерьез?

На расстоянии в тысячу километров он уравнял свою скорость со скоростью этого спутника и вышел на стационарную орбиту вокруг него. Перешел в посадочную капсулу. И в капсуле провалился во тьму.

Он оказался в чужой власти. В этом не было никакого сомнения. Посадочная капсула была запрограммирована таким образом, чтобы в нужное время пролететь мимо спутника, но он быстро обнаружил, что она сбилась с этого курсу. Отклонения никогда не бывают случайными. Посадочная капсула приобрела скорость и направление, не предусмотренное программой, а значит - что-то притягивало ее. Он отметил это. С ледяным спокойствием он ни на что не рассчитывал и ко всему был готов. Скорость уменьшилась. Он с близкого расстояния увидел поблескивающий борт огромного чужого спутника.

Металл коснулся металла, стыковка осуществилась.

В металлической оболочке спутника разошелся какой-то люк.

Капсула Мюллера вплыла внутрь.

И остановилась на возвышении в огромном, напоминающем пещеру зале высоком, шириной и длиной в несколько сотен метров. Мюллер в космическом комбинезоне вышел наружу. Привел в действие гравитационные прокладки, так как сила притяжения здесь, как он и предполагал, была почти не заметной. Во мраке он различал слабое пурпурное зарево. Тишина стояла могильная, и в то же время что-то билось вдалеке, словно балки и распорки спутника сотрясало чье-то мощное дыхание.

Несмотря на работу гравитационных прокладок у него кружилась голова, пол раскачивался под ногами. Он не мог избавиться от впечатления, что его окружает бурное время, огромные волны накатывают на изъеденные берега, водная масса в своем шарообразном, глубоком ложе волнуется и шумит. Мир содрогается от этого груза.

Он ощутил, как холод проникает под его обогреваемый комбинезон. Его влекла вперед какая-то необоримая сила. Он шел неуверенно, и в то же время замечал, что ноги послушны ему, хотя он и не в полной мере сохраняет над ними контроль. Близость чего-то огромного, чего-то волнующего, подрагивающего, дышащего была все ощутимей.

Он шел, погруженный во мрак, по набережной. Наткнулся на невысокое ограждение - темно-красную полосу на фоне угольной тьмы - прижался к ней ногой и дальше уже шел вдоль нее. В одном месте он поскользнулся и когда ударился локтем об ограждение, вся конструкция отозвалась потревоженным металлом. Нечеткое эхо вернулось к нему. Словно сквозь лабиринт он шел дальше по коридорам и чередой комнат: то там, то здесь поднимался на мостики, переброшенные над темной бездной, по некрутым лестницам спускался в просторные залы, потолки которых были еле видны.

Ничего не опасаясь, он шел так, полный уверенности в себе. Правда, ориентировки почти не было. Он не знал, какова внутренняя планировка этого спутника. Он даже не мог понять, для какой цели служат внутренние переборы. От этой близости скрытого гиганта плыли бесшумные волны и делались все сильнее. Он содрогался от давления их, пока не выбрался на какую-то центральную галерею и, глянув вниз, не увидел в тусклом голубоватом полусвете уменьшающиеся по мере удаления бесчисленные этажи и глубоко под его балконом этакий огромный бассейн - нечто гигантское, а в том бассейне-нечто гигантское, полыхающее искрами.

- Вот я, - сказал он, - Ричард Мюллер. Человек с Земли.

Он сжал руки на парапете и смотрел туда вниз, готовый ко всему. Может, это огромное создание шевельнется, двинется? Откашляется? Отзовется на языке, который ему доступен? Но он ничего не услышал, но ощущал многое: неторопливо, постепенно он понял, что происходит какой-то контакт, общение, беседа.

Он почувствовал, как его душа просачивается сквозь поры кожи.

Это было неприятно, но он предпочел не сопротивляться. Он охотно раскрывался, не жалея себя. Кошмарное чудище под ним высасывало из него его сущность, словно пило из отвернутых кранов его энергию - и не могло насытиться.

- Ну, пожалуйста! - произнес он, и эхо от его голоса задрожало вокруг, отражаясь, изменяясь. - Пей! Тебе нравится? Это ведь горький напиток, правда. Пей! Пей!

Колени его подгибались, и он оперся о балюстраду, прижав лоб к ее холодной поверхности. Источник его эманации иссякал.

Но теперь он отдавал свое "я" с радостью. Поблескивающими капельками из него выцеживалось все: его первая любовь и первое разочарование, майский дождь, страсть и боль. Гордость и надежды, тепло и холод, пот и кровь. Запах разомлевшего тела, прикосновение гладкой ухоженной кожи, гром музыки, музыка грома, бархатистость волос под его пальцами, уравнения, нечитанные на губчатом грунте. Фыркающие верблюды, серебряные стайки крохотных рыбок, башни Второго Чикаго, бордели подземелий Нового Орлеана. Снег. Молоко. Вино. Голод. Пламя. Страдание. Сон. Печаль. Яблоки. Свет. Слезы. Фуги Баха. Шипенье мяса на огне. Смех стариков. Солнце почти за горизонтом. Луна над морем. Свет иных звезд, стартующие корабли, летние цветы на краю ледника. Отец. Мать. Иисус. Полдень. Ревность. Радость.

Он выдавливал из себя все это и значительно больше. И ждал ответа. Но напрасно. А когда ничего не осталось в нем, он обвис на балюстраде, лицом вниз, изможденный, пустой, слепо уставившийся в бездну под ним.

Он улетел, как только хоть немного пришел в себя. Люк спутника разошелся, чтобы выпустить его капсулу, которая сразу взяла направление на корабль. Вскоре после этого он был уже в подпространстве.

Почти весь обратный путь он проспал. Лишь в районе Антареса он взял на себя контроль над кораблем и запрограммировал перемену курса. Ему незачем было возвращаться на Землю. Станция слежения проанализировала его задание, в рамках нормальной процедуры проверила, свободен ли канал, и позволила ему направиться прямо на Лемнос. Он вновь сразу же ушел в подпространство.

Когда он вновь выскочил из него вблизи Лемноса, то убедился, что какой-то корабль ждет его на орбите. Он не стал обращать на него внимания, но с того корабля так настойчиво пытались наладить с ним связь, что он в конце концов согласился на переговоры.

- Это Нед Раулинс, - раздался на удивление тихий голос. - Почему ты изменил курс?

- Разве это важно? Свое задание я выполнил.

- Ты не сделал доклад.

- Ну так сейчас его сделаю. Я навестил одно из этих чужих существ. Прошел милую приятельскую беседу. Потом оно позволило мне вернуться домой. Вот я и почти дома. Я не знаю, какие последствия окажет моя миссия на грядущие судьбы человечества. На этом конец.

- Что ты собираешься делать?

- Вернуться домой. Я же сказал, это мой дом.

- Лемнос?

- Лемнос.

- Дик, пусти меня на свой корабль. Я хочу поговорить с тобой минут десять... лично. Прошу тебя, не отказывай.

- Я не отказываю, - сказал Мюллер.

Минуту спустя от того звездолета отделилась ракета и поравнялась с его кораблем. Он вооружился терпением и впустил гостя. Раулинс вошел и скинул шлем скафандра. Он был бледный, похудевший и словно бы повзрослевший. И выражение его глаз было не тем, что раньше. Достаточно долго они молча разглядывали друг друга. Потом Раулинс подошел поближе и поздоровался, пожав запястье.

- Я бы никогда не предположил, что снова встречусь с тобой, Дик, сказал он. - Я только хотел... - и он внезапно замолк.

- Ну? - спросил Мюллер.

- Я не чувствую его! - выкрикнул Раулинс. - Я не чувствую его!

- Чего?

- Тебя. Твоего поля. Смотри, я стою совсем рядом. И не чувствую. Этой обиды, этой боли, этого отчаяния... Это не излучает!

- То чужое существо все выпило, - спокойно сообщил Мюллер. - Я нисколько не удивлен, что ты ничего не чувствуешь. Моя душа меня покинула. И была возвращена мне не полностью.

- О чем ты говоришь?

- Я чувствовал, как то существо высасывает все, что было во мне. Я понимал, что оно меня изменяет. Не намеренно. Это было случайное изменение. Побочный продукт.

Раулинс медленно произнес:

- Значит, ты знал об этом. Еще до того как я появился.

- Ты только подтвердил это.

- И все-таки ты хочешь вернуться в лабиринт? Почему?

- Потому что там мой дом.

- Твой дом на Земле, Дик. Почему бы тебе не вернуться туда? Ведь ты излечился.

- Да, - согласился Мюллер. - Счастливое завершение моей несчастливой истории. Я снова годен для общения с человечеством. Вознаграждение за то, что я во второй раз соизволил рискнуть ради ее блага. Какая радость! Но годится ли человечество для общения со мной?

- Не надо садиться на Лемнос, Дик. Ты совершаешь глупость. Чарльз прислал меня за тобой. Он страшно переживает за тебя. Мы все за тебя переживаем. С твоей стороны было бы величайшей ошибкой вновь запереться в лабиринте.

- Возвращайся на свой корабль, Нед, - сказал Мюллер.

- Я вернусь с тобой в лабиринт, если ты решил туда вернуться.

- Если ты это сделаешь, я покончу с собой. Я хочу остаться один, как тебе этого не понять, Нед? Я выполнил задание. Последнее задание. И, освободившись от своих кошмаров, выхожу на пенсию. - Мюллер выдавил слабую улыбку. - Не надо навязываться мне в спутники, Нед. Я уважал тебя, а ты пытался меня предать. Все остальное было лишь случайностью. А теперь уходи с моего корабля. Мы уже вроде бы сказали друг другу все, что собирались, за исключением: "прощаю".

- Дик...

- Прощай, Нед. Привет от меня Чарльзу. И всем прочим.

- Не делай этого.

- Там, на Лемносе, есть что-то такое, чего я не хочу утратить, сказал Мюллер. - И у меня есть на это полное право. Так что держись подальше. Я знаю правду о людях Земли. Все вы держитесь подальше... Ну, так ты идешь?

Раулинс молча выслушал все это. Потом направился к люку. Когда он выходил, Мюллер сказал:

- Попрощайся с ними со всеми от меня, Нед. Я рад, что ты оказался последним человеком, которого я вижу. От этого мне легче.

Раулинс исчез в люке.

Вскоре после этого Мюллер запрограммировал корабль на гиперболическую орбиту с уничтожением через двадцать минут, забрался в посадочную капсулу и приготовился к высадке на Лемнос. Он спустился быстро, приземлился удачно. И направился прямо в нужное место, отстоящее на два километра от входа в лабиринт. Солнце, застывшее высоко на небе, ясно светило. Быстрыми шагами Мюллер приближался к лабиринту.

Он сделал то, о чем его попросили.

И теперь возвращался домой.

- Снова эта его поза, - заявил Бордман. - Он оттуда вылезет.

- Вряд ли, - сказал Раулинс. - Он говорил серьезно.

- Ты стоял рядом и ничего не чувствовал?

- Ничего. Он больше не излучает.

- Сам-то он это понимает?

- Да.

- В таком случае он выйдет, - сказал Бордман. - Мы будем за ним наблюдать, и когда он попросит, чтобы мы забрали его с Лемноса, мы за ним прилетим. Рано или поздно ему вновь захочется оказаться среди людей. О столько испытал за последнее время, что ему необходимо обдумать все это, и ему наверняка кажется, что лабиринт для этого самое подходящее место. Он еще не готов для того, чтобы вновь вернуться к нормальной жизни. Дадим ему два, три, четыре года. И он оттуда выйдет. Зло, которое ему причинил один вид чужих существ, другой исправил. Дик вновь может жить в обществе.

- Не думаю, - тихо произнес Раулинс. - Я не думаю, что это не оставило никаких следов, Чарльз, он вроде бы уже не человек, уже нет.

Бордман рассмеялся.

- Хочешь поспорить? Ставлю пять к одному, что Мюллер покинет лабиринт не позже, чем через пять лет. И по собственному желанию.

- Хм-м...

- Стоит рискнуть.

Раулинс вышел из бюро Бордмана. Начиналась ночь. Он поднялся на мост перед зданием. Через час у него был назначен ужин с ласковой, милой и желанной девушкой, самолюбию которой страшно льстило, что она - подружка знаменитого Неда Раулинса. Эта девушка умела слушать, любила, чтобы он рассказывал о своих работах, и очень серьезно кивал головой, когда он рассказывал о своих новых смелых планах. Не менее хороша она была и в постели.

Идя через мост, он остановился и посмотрел на звезды.

Миллиарды светящихся точек сияли на небе. Лемнос и Бета_Гидры-4, планеты, находящиеся под оккупацией радиосуществ, и все земные колонии, и даже невидимая, но реальная родная галактика этих существ. Где-то там раскинулся лабиринт на просторной равнине, где-то там была чаща грибообразных деревьев стометровой высоты, и где-то там же росли молодые города переселенцев с Земли, и кружились капсулы над покоренными мирами, и находился в капсуле некто незнакомый и чужой.

На тысяче планет растерянные люди боялись будущего. Среди грибообразных деревьев грациозно перемещались немые многорукие существа. И жил в лабиринте одинокий... человек.

Он знал, что еще не пришло время строить планы. Еще неизвестно, как прореагируют, если вообще прореагируют, радиосущества на то, что они узнали от Ричарда Мюллера. Роль гидрян, попытки людей к самозащите, выход Мюллера из лабиринта - все это тайны, которые еще предстоит выяснить. Вдохновляла и несколько поражала Раулинса та мысль, что все это произойдет на его веку.

Он прошел по мосту. Полюбовался, как космические корабли разбивают тьму пространства. Потом снова остановился в неподвижности, вслушиваясь в зов звезд. Вся Вселенная влекла его к себе, каждая из звезд действовала в этом своей силой притяжения. Бездна небес ошеломляла. Открытые пути манили, уходя в бесконечность.

Он подумал о человеке в лабиринте. И подумал о той девушке, гибкой и грациозной, темноволосой и с глазами как серебряные зеркальца, подумал о ее ждущем теле. И неожиданно сделался Диком Мюллером, которому тоже когда-то было двадцать - двадцать четыре года и галактика лежала у его ног. А ты, Дик, чувствовал себя тогда по другому? - спросил он. - О чем ты думал, когда поднимал голову и глядел на звезды? Волновало ли тебя это? Тянуло ли туда? Вот так. Так как манит сейчас меня. И ты там оказался. И нашел свое. И потерял. И обрел что-то другое. Ты помнишь, Дик, что ты чувствовал тогда, много лет назад? Сегодня, в эту ночь, укрывшийся у себя в лабиринте - о чем ты думаешь? Что вспоминаешь?

Почему ты отвернулся от нас, Дик?

Кто ты теперь?

Он поспешил к девушке, которая ждала его. Они пили молодое вино, терпкое, электризующее. Улыбались друг другу в неверном свете свечей. Еще похоже она отдалась ему, а потом они стояли вдвоем на балконе, и перед ними открывалась перспектива крупнейшего из земных городов. Бесчисленные огоньки перемигивались и поднимались к другим огонькам на небесах. Он обнял ее и привлек к себе, положив руку на ее обнаженное бедро.

Она спросила:

- Ты надолго останешься на этот раз?

- Еще на четыре дня.

- А когда вернешься?

- Когда выполню задание.

- Нед, когда ты, наконец, отдохнешь? Когда ты, наконец, скажешь, что с тебя довольно?.. Что ты не будешь больше летать. Что выберешь одну планету и поселишься на ней окончательно?

- Ну да, - небрежно произнес он. - Так я, наверно, и поступлю. Немного погоди.

- Ты так говоришь, чтобы что-то сказать никто из вас никогда не может усидеть на месте.

- Не можем, - прошептал он. - Мы всегда в пути. Всегда нас ждут новые миры... новые звезды...

- Вы хотите слишком многого. Вы хотите познать всю Вселенную, Нед, а это - грех. Существуют границы, которые не дозволенно переступать.

- Да, - согласился он, - ты права. Я знаю, что ты права. - Он провел пальцем по ее гладкой атласной коже. Она задрожала. - Мы делаем то, что обязаны, - сказал он. - Учимся на чужих ошибках. Служим нашему делу. Стараемся быть достойными самих себя. Да и разве можно иначе?

- Этот человек, который заперся в лабиринте...

- ...он счастлив, - завершил Раулинс. - Он идет избранным путем.

- Как это?

- Я не смог бы этого объяснить.

- Он наверное, страшно нас ненавидит, если изолировался от всего мира.

- Он смог возвыситься над своей ненавистью, - объяснил он, как умел. - Сумел. И обрел покой. Безотносительно тому, кто он есть.

- Что?

Он почувствовал прохладу ночи и отвел ее в комнату. Они остановились у постели.

Он нежно поцеловал ее и вновь подумал о Дике Мюллере. И попытался понять, какой лабиринт поджидает его самого в конце его пути. Он обнял ее. Они откинулись на кровать. Его руки искали, ласкали, терзали.

Дик, подумал он, когда мы с тобой увидимся, нам найдется о чем поговорить.

Она спросила:

- Но почему он снова скрылся в лабиринте?

- Потому же, почему раньше полетел к чужим существам. По той самой причине, по какой все это произошло.

- Не понимаю.

- Он любил человечество, - сказал Раулинс.

И это было наилучшей эпитафией. Он никогда еще не обладал так девушкой. Но ушел от нее до рассвета.