"Караван мертвецов" - читать интересную книгу автора (Шумилов Павел Робертович)

НОЧЬ

Дора ощупала грудь. Вроде, чуть больше стала. И болит вся. На плечах засосы, на ребрах синяки. Никогда Крис таким грубым не был. Просто изломал всю. Как сдавит ручищами, только ребра трещат. Как кабан с цепи сорвался. Господи, кто же кабанов на цепи держит. Может, и не держат, но Крис был именно таким.

Она потрогала ошейник на горле. Сбылась мечта идиотки. Ну и что? Крис сначала одел, а потом показал, кто в доме хозяин. Господи, если с женами все так обращаются, то лучше быть рабыней постели.

О чем думаю? – перебила она саму себя. – На смерть шла, а тут ошейник получила, Слово сказала. Мужнина жена теперь. Не унеси Крис меня, Греб точно бы убил. Только верить ли тому, что он рассказал? Страшно верить. А не верить мужу? Он же так и сказал: "Не веришь, возьми пятьдесят золотых и уматывай к чертовой бабушке. Мне такая жена не нужна." Но если правда, то караван Телима в самое пекло попадет. Он сейчас в Сэт пойдет, там катару возьмет, и – в Ашен. Куда еще с катарой из Сэта пойти можно. Караван маленький, пойдет быстро. Как раз в Ашене будет, когда осада начнется. Караван мертвецов, что же делать?

Вечером в доме был маленький праздник. Крис сказал, что это вечеринка чтоб хорошенько оттянуться и снять нервный стресс.

– Мужикам оттянуться, а нам весь вечер у плиты стоять, – ворчала Мири, но Дора видела, что ворчит она для вида.

Поели, выпили вина. Мириам сказала, что вино и легкие закуски со стола убирать не надо. Греб принес странный музыкальный инструмент, который назвал гитарой, и запел, глядя на Мириам.

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черемуха сохнет бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени.

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели.

Руки Криса легли сзади на плечи Доры, губы коснулись затылка, и она сразу простила ему грубость в постели. От этого еще противнее стало то, что нужно было сделать.

Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света.

И думаешь ты, что прекраснее нет,

Чем лес заколдованный этот.

Пусть на листьях не будет росы поутру,

Пусть луна с небом пасмурным в ссоре.

Все равно я отсюда тебя заберу

В светлый терем с балконом на море

– Это же обо мне песня, о моем детстве, о форте нашем, – зашептала она Крису на ухо.

– Или о моем, – шепнул Крис.

В какой день недели, в котором часу

Ты выйдешь ко мне осторожно?

Когда я тебя на руках унесу

Туда, где найти невозможно?

Украду, если кража тебе по душе.

Зря ли я столько сил разбазарил?

Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,

Если терем с дворцом кто-то занял.

Нет, не для них пел песню суровый Греб. Только для Мириам. И смотрел, и видел лишь ее. И еще поняла Дора, что своя она в этом доме, и дом этот – ее. Но в эту минуту, в этой комнате они с Крисом лишние. И Крис это понял, тихонько, за руку увел на крыльцо. Они сидели на ступеньках, пили вино из глиняных кружек, закусывали ржаными лепешками, макая их в острый додот и смотрели на звезды.

– Наклони голову сюда. Видишь, звездочка над флюгером. Это Солнце. Оттуда твои предки пришли.

– Предки пришли с Земли.

– Земля – это планета, которая вращается вокруг той звездочки.

Доре было не холодно, рабыни каравана привычны к холоду, но она прижалась к теплому боку Криса. Так приятно было прижаться.

– А ты откуда?

– От Солнца вправо яркая звездочка, а рядом, чуть выше – слабая. Там я родился. – На плечи Доры легла кожаная куртка Криса.

– Такая тусклая.

– Она просто далеко.

Крис начал собирать тарелки, кружки и бутылки, расставленные по всему крыльцу.

– Крис… я боюсь с тобой в постель. Ты меня чуть не растерзал, – пожаловалась Дора.

– Не бойся, звереныш, больше грубого слова не скажу.

– Что-то еще завтра скажешь… – пробормотала Дора и прикусила язык. Но Крис воспринял ее фразу как риторическую.

Когда Крис уснул, Дора выскользнула из-под одеяла, собрала одежду, прихватила и черную кожаную куртку Криса. В коридоре оделась. Стараясь не шуметь, пробралась в кабинет Греба, достала список городов с датами, стило, чистый лист бумаги и начала копировать при тусклом свете свечки. Разыскала говорящую штучку, которую Норик прижимала к горлу, спрятала в карман. Спохватившись, на чистом листе написала короткую записку, прижала сверху медальоном. На цыпочках спустилась во двор, там уже одела сапоги и поспешила на конюшню. Лошак обрадовался, ткнулся мордой в ее ладошку. Дора торопливо заседлала его, в поводу повела к воротам.

У ворот стояла Мириам. В руках девушки поблескивал в лунном свете меч в ножнах. Дора упала на колени.

– Госпожа, я вернусь, чем угодно клянусь. Убей меня, если хочешь, но только не сейчас. Я все расскажу, когда вернусь. Пропусти меня пожалуйста.

– Тише говори, – зашипела на нее Мириам. – Мужчины спят. Какая же ты… Крису не поверила, мне не доверилась. Эх ты, караванщица! Ночью в город с одним ножиком. Или ошейник надоел? На, держи,– сунула в руки меч.

– Мири, ты не сердись на меня. Очень надо.

– Я бы тебе уши надрала. Ты медальон сняла. Погубить все дело хочешь? Крис бы тебе этого не простил. Держи, одень немедленно.

– Это не мой.

– Правильно. Теперь – твой. Если захочешь что-то нам сказать, нажми на эту загогулину и говори, поняла?

– Да. Я видела, как Крис так делал. Спасибо тебе, Мири. Я пойду…

– В город без денег? Вот кошель. А в этом – гранаты. Те самые, с сонным газом. Не раздави ненароком. А здесь – таблетки, чтоб сама не уснула. Съешь одну сейчас. Потом, может, некогда будет. Ее на пол дня хватит. Ешь по две в день, одну утром, другую вечером. Здесь их дней на десять. С мужчинами держись так, будто ты сама мужчина. И не проси, а приказывай. С оружием у тебя не получается, поэтому ругайся больше. Они это любят. Все, кажется. И последнее. Дрянь ты, Дора. Крису не сказала, но мне могла бы сказать.

– Мири, ты святая. Я… Если я не вернусь, значит умерла.

– Перед тем, как умереть, вспомни о медальоне и мне сообщи. Двигай, пока я тебе лишнего не наговорила.

Дора гнала лошака по пустым ночным улицам и молила Белую Птицу убрать с пути патрули. Гнать лошака галопом имели право только курьеры. Громко стучали копыта. Временами эхо возвращалось к ней, и казалось, что кто-то гонится следом.

И все-таки патруль попался. Не снижая скорости, Дора вскинула руку в воинском приветствии. Старший патрульный ответил тем же жестом. Видимо, не разглядел в темноте, что перед ним женщина. Дора шумно выдохнула, помотала головой и поблагодарила Белую Птицу.

Улица Седельщиков. Знакомые ворота. Не слезая с лошака, Дора принялась стучать в ворота рукояткой меча. За воротами по-прежнему тишина. Зато в других домах захлопали ставни. Это было нехорошо. За шум в ночную пору полагалось наказание. Нужно было или уносить ноги, или запугать всех, пока не послали за патрулем. Дора закричала грубым голосом:

– Хозяин, открывай! Не узнал что-ли? Я была здесь вчера с отрядом патруля. Мне нужен кэптэн Телим. Открывай, или тебе тоже яйца отрезать?

Дора даже не подозревала, каким авторитетом пользуется на этой улице. Услышав последнюю угрозу, хозяин выскочил из дома в одном исподнем, а окна начали захлопываться одно за другим. Но кэптэна Телима в доме не было. Не было его и в городе. Резонно опасаясь мести, кэптэн Телим увел свой караван в Сэт. Дора готова была кусать локти.

– Прости меня, Мири, прости Крис, – шептала она, гоня лошака галопом по ночным улицам. Показались городские ворота.

Семь бед, один ответ, – решила Дора и закричала еще издали:

– Срочное сообщение кэптэну Телиму!

– Ну что ты орешь? Сержанта разбудишь, – беззлобно обругал ее стражник. – Тум, гляди, никак баба!

– Баба, баба, копыто тебе в брюхо, – подтвердила Дора. – Давно караван прошел?

Из будки вышел заспанный сержант. Дора отдала ему честь, он машинально ответил, зевнул, да так и замер с открытым ртом.

– Ты что, уснул, змеиный выкормыш? Я спрашиваю, давно караван прошел, – наседала Дора на стражника, гарцуя перед ним на горячем лошаке.

– Дык я в ночь дежурю, когда ворота закрыты.

– Что за караван? – пришел в себя сержант.

– Совсем небольшой. Десятка два лошаков, восемь рабынь, гибель болотная!

Сержант удалился в будку, зашуршал страницами журнала.

– Кто кэптэн?

– Телим, завры караваном!

– Был такой. Сразу после обеда, – отозвался сержант. Дора принялась ругаться. Ни на кого, просто так, припоминая самые страшные и грязные слова, собранные за десять лет кочевой жизни. Стражники и сержант с интересом слушали.

– Красиво, ох красиво поешь, если кто понимает, – оценил Тум. – Повтори, как там про коленку?

– Я те повторю, а ты на обратном пути меня же и пригреешь теплым словом, – грустно отозвалась Дора. Ну что замерли? Открывайте ворота.

Стажники вытаращили на нее глаза.

– С тебя же первый встречный ошейник снимет.

– Обосрется, – Дора выдвинула наполовину меч из ножен и со стуком задвинула обратно. – Надо, мужики, надо. Вы на службе, я на службе. Надо.

– У кого ты на службе? – заинтересовался сержант. Дора погрустнела. Похоже, крепко влипла. На что надеялась? Чтоб ворота ночью открыть, наверняка бумага нужна. Как же быть-то? Что сказать?

– Прости, сержант, забудь, что я сболтнула. Ни от кого я. Сама по себе.

– По-о-нятно… – протянул сержант. – Тум, открой ей калитку.

Дора не поверила своему счастью. Никогда ей не понять, как у мужчин голова работает.

Тум отодвинул тяжелый брус, открыл маленькую дверь в створке ворот. Дора спешилась, повела лошака в поводу в темном туннеле между внешними и внутренними воротами.

– Тебя как в журнал записать?

– Кэптэн Дора с посланием кэптэну Телиму. А лучше никак.

– Никак нельзя. Служба. Послание секретное?

– Никакого секрета. В Ашене степняки собираются его в нуль отправить. Вместе со всем караваном.

– Обнаглели, сволочи, – рассердился сержант и поковырял пальцем в ухе.

Во внешних воротах калитки не было. Стражники приоткрыли левую створку, Дора взлетела в седло, помахала на прощание рукой и пустила лошака быстрой рысью. Тут ее и прихватило. Застучали зубы, затрясло всю крупной дрожью. Дора вспомнила о черных шариках с сонным мхом и начала безудержно истерично хихикать. Лошак удивленно скосил на нее глаз.

– Ну не коси на меня так, я тебе не воин, чтоб в день по три раза под смертью ходить, – нервно хихикая, объясняла ему Дора. Лошак ей не поверил и сам начал нервничать. Чтоб вышибить из его головы нелепые страхи, Дора погнала его галопом километра два, а потом пустила шагом. Белая Птица явно простерла над ней крыло. Не может просто так человеку везти во всех делах подряд. Несколько дней, раз за разом. Над этим стоило подумать, но думать было страшно, и Дора стала вспоминать вечеринку. Ту песню, что пел Греб. "Живешь в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно" – как это было неправильно, что Греб пел песню для Мириам. Ведь песня была про нее, каждое слово, каждая буква. И петь ее должен был Крис, в том что ее пел Греб, было нарушение гармонии. Чтоб его исправить, Дора сама запела вполголоса. То, что запомнила. Где не помнила, мурлыкала без слов. Лошаку песенка понравилась. "Украду, если кража тебе по душе" – сколько теплоты и бережной нежности было в этих словах. Как счастлива, наверно, девушка этого воина с непроизносимым именем Влади-Мир-Высоцкий. Дора готова была поклясться, что не было между ними Ритуала, что первую ночь с мужчиной провела она несвязанной. А если и связал он ей руки, то по ее же просьбе, не заламывая, мягкой веревкой и совсем несильно, для вида. И руки у него были нежные. Как у Криса… Но только не как сегодня днем!

И кто говорил, что ночью на дороге страшно? Ночью никто не ездит, и лихие люди не ждут никого. Завры тоже ночью спят. Они тепло любят. А дикие кошки на всадников не бросаются. Вот вечером…

Где-то недалеко заухала филна. Дора поежилась и потеплее завернулась в куртку Криса. До сих пор она чаще передвигалась пешком или бегом, держась за луку седла. Это было теплее, чем сидеть в седле. И не так скучно. От нечего делать, она обшарила карманы куртки. Карманов оказалось много, но все пустые. Только в одном нашелся какой-то непонятный предмет. Дора долго осматривала и ощупывала его, пока не нажала на кнопочку. Выскочило лезвие. Предмет оказался замысловато сделанным ножом. Но, кроме обычного лезвия, в нем нашлось еще три. Изогнутые, непонятные. И ножницы. Совсем как настоящие, только малюсенькие. Дора задумалась, что можно резать такими ножницами. Нитки обрезать, когда шьешь?

Лошак, не хуже ее знавший караванные пути, принюхался и заржал. Где-то справа послышалось ответное ржание. Дора спрыгнул на землю и повела лошака по чуть заметной тропе. Вскоре открылась стоянка каравана. Син-Син, изображавшая часового, мирно дремала стоя, обняв ствол дерева. По тому, что рабыни сами охраняли караван, Дора поняла, что дела Телима совсем плохи. Не успел, или не смог нанять охранников. Дора тихонько потрепала девушку по плечу. Син-Син вздрогнула и чуть не вскрикнула от испуга.

– Это я, Дора. Разбуди Телима, – приказала она, прикрыв девушке рот. Син-Син запрыгала от восторга, поцеловала ее в щеку и убежала в кусты. Через секунду оттуда появился Телим с мечом в руке.

– Здравствуй, Телим. Опять я, и опять с нехорошими известиями, – приветствовала его Дора.

– … сожгут столько городов. Но ведь у Ашена толстые, высокие стены.

– На этот раз и стены не помогут. Не потеряй список. Там города и даты, когда к ним степняки подступят. Не попадись как в мышеловку. И не показывай никому. Это такая страшная тайна, что я даже слов не знаю, как объяснить.

– Но невозможно ведь знать заранее, как на войне дела сложатся.

– Телим, ты так и не понял, каким силам они служат. Тут и Белая Птица, и Черная Птица. Я по три раза в день тень Черной Птицы над собой вижу. Скоро привыкну, наверное, под смертью ходить. А пока очень страшно.

– Кто же они, твои хозяева? Какой Птице служат?

– Тут так сложно все перепутано. Они сами – очень хорошие, лучше просто не бывает. И они думают, что служат Белой Птице. Но на самом деле – Черной. А меня Белая Птица оберегает, вразумение дает, смерть отводит.

– Почему ты решила, что они Черной Птице служат?

– Им добро делать запрещено.

– Ашен сожгут… Сэт разрушат. Такой красивый город. Море голубое, корабли с белыми парусами…

– В Ашене страшная резня будет. А всем, кто уцелеет, пальцы отрубят. Мужчинам – большие, а женщинам и детям – мизинцы. Этими пальцами три огромных котла наполнят. А бухта Сэта будет забита раздувшимися трупами. Но это через год. А Ашен – совсем скоро. Потом – Бахан. И так и пойдет. Один город за другим.

– Неужели ничего нельзя сделать? Ведь мир рушится. Кому нужно города сжигать? За что люди будут гибнуть? Зачем степнякам города? Объясни мне.

– Телим, не спрашивай. Я знаю, что будет, но не знаю, почему. У степняков появился вождь. Ну просто живой бог. Чем-то ему города помешали.

– А что потом, Дора.

– Все вернется на круги своя. Пройдет двадцать лет, и города отстроятся заново. Не думай об этом… Телим! Как я могла забыть! Ты почему девушкам кольца не вынул?

– Ты не поверишь, но они сами не захотели.

– Не поверю.

– Норик! подойди сюда! – девушка подбежала. – Дора не верит, что вы не захотели вынимать кольца.

Норик закивала головой, замахала руками, пытаясь что-то объяснить. Дора взяла ее за руку, отвела подальше в лес, достала из кармана говорилку. Норик прижала цилиндрик к горлу.

– Не сердись на Телима. Он прочитал нам твое письмо вслух. Но мы решили, пусть сначала в дырках кожа нарастет, тогда кольца вынем. Если в бараки попадем, снова кольца продевать будут, а нам груди прокалывать не надо. Старые дырки есть. Правда, хорошо придумали?

– Норик, никогда я вас в бараки не продам.

– Нападут опять, и тебя не спросят. Караван-то маленький.

Дора вспомнила про нашествие степняков и прикусила язык.

Говорилку пришлось отбирать чуть ли не силой. Норик упала на колени, умоляла, целовала руки, просила оставить цилиндрик девушкам. Дора сама заплакала.

– Что с тобой? – изумился Телим.

– Черная Птица. Не дает добро делать. Проклята я, как и мои хозяева.

– Ну что ты, прелесть моя. Ты уже второй раз мой караван спасаешь.

– Я не могу девочкам голос вернуть. Могу, но права не имею.

– Вернуть голос? – поразился Телим и посмотрел на Норика. Норик закивала головой. – Ты стала могучей, Дора. Больше я не удивляюсь, что для тебя открыли ночью городские ворота.

– Телим, караван совсем без охраны. Раздай девочкам оружие. Мечей нет, но хоть луки. Луки даже лучше. Девку с мечом ни один мужик не испугается, а из лука стрелу пустить и ребенок может.

– Рабыням оружие?

– Как ты не поймешь, это не только твой, это и их караван. Когда на нас напали, матка двоих в нуль отправила, я двоих порешила. А если бы у каждой нож был, мы бы половину сволочей перебили. А помнишь, еще при старом кэптэне, когда нас засада ждала, нам кэптэн разрешил луки взять. И, без всякой стрельбы, все миром кончилось.

– Это же ты подбила его девкам луки раздать.

– Ага, – улыбнулась Дора. – Я думала, он мне ошейник оденет. А он умер через три дня.

– И ты досталась мне. Знаешь, почему я тебя маткой не сделал? Как раз из-за этих луков. – Телим глубоко задумался. – Я дам твоим рабыням оружие. Пусть узнают, как голова болит за караван. Сейчас они как бы между небом и землей. В моем караване, но не мои. Продать я их не могу, а плетки они не боятся.

– Боимся, Телим. Любая рабыня боится плетки. Но только дура это показывает.

Некоторое время они разговаривали о делах каравана. Дора клевала носом. А потом вдруг обнаружила, что лежит на подстилке, укрытая одеялом. Норик, улыбаясь во сне, посапывает ей в подмышку. Как раньше.