"Самозванец" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 14

Выехали мы лишь только начало светать. До северных ворот нам нужно было пересечь почти весь город, но когда мы до них добрались, оказалось, что ворота еще на запоре, а сонные стрельцы только собирались приступить к своим привычным обязанностям обирать приезжих. Так что нам пришлось около часа ждать, когда нас выпустят за городскую стену. Ваня теперь ехал на превосходном жеребце покойного Прозорова и держал в поводу свою Зорьку, которая была резвее учебной Наташиной лошадки. Наши застоявшиеся кони легко шли крупной рысью, так что была надежда добраться до Подлипок достаточно быстро.

С севера от Москвы леса были еще глуше и гуще чем в южном направлении. За последние сухие летние дни дороги просохли, и ехать было приятно. Если бы не беспокойство за Наталью, нашу вылазку за город можно было рассматривать как приятную прогулку. Однако воображение подкидывало все новые сюжеты драматичного развития событий: нынешние времена были суровы, и родительская, собственно, как и супружеская власть, ограничивалась, если можно так сказать, только собственным произволом отцов и мужей. Законы, ограничивающие родительскую и супружескую власть, были прописаны в судебнике, но как большей частью у нас случается, оставались только на бумаге.

Наташа о своем отце рассказывала мало. Упоминала только, что после смерти матери он пустился в непрекращающийся загул и не обращал на дочь никакого внимания. Вчера я сам его увидел, и мне показалось, что от такого типа можно ждать любых подлостей и жестокостей. Есть такой тип грубых, примитивных мужиков, которые считают себя всегда и во всем правыми и способны на самые глупые и мерзкие поступки. Таких людей в народе обычно любовно называют чудаками на букву «М», однако когда такой «чудак» еще и отморозок, да к тому же обладает большой властью, такой симбиоз порождает типов, плохо совместимых с окружающими. Конечно, столь уничижительно оценивать папу любимой девушки было не совсем этично, но когда это самый «папа» именно такой человек, то это уже не только его проблемы, а к сожалению, и его близких.

Подобные мысли отвлекали меня от созерцания красот подмосковной природы. Как всегда, пока дело не доходит до прямого действия и решения конкретных задач, воображение подкидывает столько вариантов негативного развития событий, что впору поворачивать назад и пускать все на самотек. Самое неприятное в этой ситуации для меня было то, что Наталья была родной дочерью данного своеобразного господина. Будь он ей чужим человеком, то вопрос можно было бы решить в силовом варианте, что порой много проще, чем «политес» с таким типом.

— Вон опять едут разбойники, — прервал мои размышления рында.

Я посмотрел вперед. По дороге навстречу нам ехала довольно многочисленная группа вооруженных людей. У некоторых в руках были пики, у кого-то бердыши. Поворачивать назад и убегать я пока не собирался.

— Подъедем, посмотрим, кто такие, — ответил я. — В крайнем случае, успеем ускакать.

Мы уже достаточно сблизились, чтобы стало возможно лучше рассмотреть встречных. Как мне показалось, на разбойников они не походили, это был, скорее всего, отряд волонтеров или самостийная армия какого-нибудь мелкого князька. Впрочем, при встрече в лесу, хрен редьки не слаще. Необузданные феодалы мало чем отличались от простых разбойников, разве что были больше защищены законом и родовыми связями.

Чем ближе мы съезжались, тем медленнее двигались. В это сложное время любые встречные вызывали опасение. Нас смущала многочисленность отряда, они не знали, кто еще следует за нами. Как всегда все боялись друг друга. Пока никто никаких угрожающих жестов не делал, так что был шанс мирно разъехаться. Однако, когда расстояние между нами сократилось до, как тогда говорили, полета стрелы, отряд остановился, пришлось то же сделать и нам. Мы стояли посередине дороги, ожидая, чем кончится дело. Встречные съехались в кучу, посовещались, и к нам направился всадник.

— Здравствуйте, — сказал он, подъезжая и снимая шапку.

Я ответил и тоже снял шлем.

— По какой надобности едете?

— Есть дело в селе Подлипках, это далеко отсюда?

— Верст пять, — ответил он, теряя к нам настороженный интерес. — В лесу людей не видели?

— Нет, а что здесь есть разбойники?

— Да, черт принес. Вчера одного помещика на этой дороге ограбили и едва не убили. Вот мы и поехали, лес почистить.

Он махнул рукой товарищам, и отряд подъехал к нам.

Я уже собрался отправиться дальше, но как-то по наитию спросил:

— А кого ограбили?

— Дальнего, у него за твоими Подлипками имение, бывший боярин.

Меня кольнуло нехорошее предчувствие.

— Как его прозвище, не Требухин?

— Точно, — подтвердил волонтер. — Знаешь его?

— Знаю, с ним дочь была, с ней все в порядке?

— Того не ведаю, я его сам не видел, он стоит со своими холопами на постоялом дворе, здесь прямо за лесом в селе.

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы с Ваней во весь опор поскакали вперед.

Большое село, я подумал, что это, скорее всего, Мытищи, начиналось сразу же за лесом. Я спросил встречного мужика, где тут постоялый двор, и минут через десять мы уже подъехали к этому местному мотелю. Изба, в которой он располагался, была большая с несколькими пристройкам, При входе, как и положено, находилась коновязь. Рядом с ней несколько человек грелось на солнышке. Знакомых по вчерашнему конфликту среди них не оказалось. Я сразу же прошел в «главное здание» и очутился в обычном трактире. Там было пусто. Пахло сивухой, кислой капустой и еще чем-то неприятным, чем обычно пахнет в харчевнях.

— Есть здесь кто живой, — позвал я.

— Чего надо? — тотчас откликнулась, высунувшись из дверей внутреннего помещения, всклоченная голова с маленькими заплывшими глазами.

— Где здесь боярин, которого вчера разбойники ограбили? — спросил я.

— Там, со двора, — невразумительно произнесла голова и скрылась.

Я вышел во двор и прикинул, где здесь могут останавливаться проезжие. Подходящих помещений, прилепленных к основной избе двух флигельков, было всего два, так что выбор оказался небольшой. Я направился к ближнему от входа. Дверь, висевшая на двух кожаных петлях, была прикрыта. Я без стука ее открыл и вошел внутрь, в низкой каморе без окон стоял тяжелый дух нечистых тел и водочного перегара. На полатях вдоль стен лежали спящие люди. Объективно, время было еще раннее, около семи утра, но сельские жители летом обычно встают гораздо раньше, так что можно было не сомневаться, что здесь ночуют гости.

Я подождал, пока глаза привыкнут к полумраку. Однако, даже приглядевшись, разобраться, кто тут пан, а кто холоп было нереально. Все спали вповалку. Женщин среди постояльцев не оказалось. Мой приход никого не потревожил, так что пришлось будить крайнего. Я долго тряс за плечо какого-то мужика, пока он не поднял голову с грязной набитой сеном подушки.

— Чего тебе, — спросил он слабым похмельным голосом, щуря глаза, лениво потягиваясь и гулко зевая во весь рот.

— Где боярин Требухин? — спросил я, отстраняясь от густого сивушного перегара, которым он меня щедро обдал.

— Там, — так же лаконично и неопределенно, как и человек в трактире, ответил он и обессилено опустил голову на подушку.

— А ну встань, скотина, — грубо сказал я, окончательно теряя терпение.

— Ну, говорю же тебе, там он, спит, — плачущим голосом произнес больной человек, теперь уже показав пальцем на груду тряпья в глубине каморы. — Не тронь его, он помирает.

Я подошел к лавке, на которой предположительно лежал Требухин, и сбросил с верхней части тела угол тулупа, которым оно, тело, было закрыто. Сомнений в том, что я нашел того, кто мне был нужен, больше не было, это и правда был вчерашний разгульный здоровяк. По поводу того, что он помирает, слухи оказались сильно преувеличенными. Боярин был не столько мертв, сколько вусмерть пьян. Будить его пока не имело смысла, лучше было разобраться со сложившимися обстоятельствами и, если Наташа здесь, то просто увезти ее без лишнего шума.

Оставив пьяную компанию досыпать, я пошел искать хозяина постоялого двора. Однако и тут возникли сложности, даже относительно дееспособных обитателей найти не удавалось, несколько человек которых я отыскал, были так мертвецки пьяны, что разбудить их у меня не получилось. С трудом удалось уговорить всклоченного парня, которого я здесь встретил первым, показать, где спит трактирщик. Хозяин тоже оказался с такого бодуна, что едва смог открыть глаза и ни о каких девушках в таком состоянии говорить не мог. Пришлось искать хозяйку. Ночевала она почему-то в сарае на сеновале, и я полез ее искать по полугнилой лестнице на самый наверх. Там оказалось несколько крепко спящих полуголых женщин, так же, похоже, хмельных. Которая из них хозяйка, определить по виду не удалось, тогда я разбудил крайнюю.

— Ты хозяйка? — спросил я, когда женщина, с трудом открыв глаза, уставилась на меня мутным, бессмысленным взглядом.

— Ты кто? — заинтересовано спросила она и повернулась на другой бок.

Кажется, на постоялом дворе все, мужчины и женщины, пребывали с утра в некоммуникационном состоянии. Нужно было попробовать спрашивать как-то по-другому.

— Боярская девка где? — спросил я ее в самое ухо.

— Где, где, в... — проворчала она, срифмовав непристойное слово. — Чего тебе до нее?

— Ее боярин ищет, — строго сказал я.

— Вот анафемы, напьются и ничего не помнят, — осуждающе проговорила она, — сам велел ее в подполье посадить, — с трудом договорила женщина и, совершенно неожиданно для меня, заливисто захрапела.

Я облегченно вздохнул, кажется, Наталья была здесь. Оставалось найти подполье и посмотреть, кого они там держат.

Шарить в чужом доме, даже при свете дня — занятие не самое приятное, особенно когда всюду натыкаешься на спящих вповалку людей. Однако найти подполье самому было самым оптимальным, тревожить лишних свидетелей было опасно. Я обошел все комнаты большой избы и наконец обнаружил люк в полу под каким-то бессознательным детиной. Он спал прямо на голых досках, широко раскинув руки и ноги. Я вспомнил его, он был вчера в свите Требухина. Будить я его не стал и безо всякого почтения оттащил его за ноги в угол комнаты. Такое отношение к своему телу парню не понравилось. Он даже не мгновение пробудился.

— Ты это чего? — удивленно спросил он, глядя на меня с пола глупыми голубыми глазами.

— Ничего, спи дальше, — посоветовал я и, как только он послушно закрыл глаза, поднял люк подполья.

Там было темно и пахло сыростью, плесенью и квашеной капустой.

— Наташа, — позвал я, — ты здесь?

— Здесь, — ответил слабый женский голосок, который я даже не сразу узнал. — Помоги, они меня связали!

Я помедлил несколько секунд, еще раз осмотрел спящего детину. Спуститься вниз, чтобы оказаться вместе с девушкой в ловушке, мне никак не светило. Пока парень спокойно спал, да выбора у меня не было. Я быстро сбежал вниз.

Наташа, связанная по рукам и ногам, лежала прямо на сырой земле. Изверг-папаща не позаботился даже распорядиться положить единственную дочь на дощатый настил.

— Это ты? — спросила она. — Как ты меня нашел?

— Потом расскажу, — ответил я, перерезая кинжалом веревки. — Сама сможешь вылезти?

— Не знаю, попробую, — довольно спокойно ответила девушка. — Иди наверх, чтобы нас тут не прихлопнули.

Я в очередной раз удивился ее собранности и умению трезво мыслить.

— Пока все спят, нам нужно успеть отсюда убраться, — сказал я, помогая ей подняться на ноги.

В этот момент сверху шумно завозились, и над открытым люком свесилась голова детины.

— Эй, ты чего там? — удивленно спросил он, вглядываясь в темноту.

Ни Наташи, ни меня ему видно не было, и он занервничал.

— Боярышня, ты там или сбежала? — задал он самый что ни есть дурацкий вопрос.

Мы затаили дыхание. Если он опустит люк и позовет на помощь, мы оба окажемся в ловушке. Однако парень, на наше счастье, еще не пришел в себя после сна и решил сначала проверить все сам. Он ругнулся, высказывая недовольство, что кто-то безобразничает в доме, потом начал спускаться по лестнице. Мне осталось только дождаться, когда он достигнет дна и стукнуть его чем-нибудь по голове. Я подобрал увесистый камень, который лежал возле бочки, скорее всего, его использовали, как гнет для солений. Легкомысленный страж достиг дна своего ада и получил булыжником по голове. Бил я не сильно, чтобы случайно его не угробить, но камень был тяжелый, и. звук от удара вышел впечатляющий. Детина охнул и мягко осел на пол.

— Так ему и надо, будет знать, как баловать! — сказала Наташа и полезла наверх.

Я страховал ее снизу, чтобы она не упала, и медленно поднимался следом. В комнате, куда мы, наконец, выбрались, было достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть, во что превратилась красивая девушка всего только за один день. У нее оказались разбитыми губы, синяк на половину лица, подбит глаз, свалены в войлок волосы. Даже я после двух последних драк выглядел рядом с ней записным красавцем.

— Не смотри на меня, — попросила Наташа, — я страшная и грязная.

— Хорошо, — согласился я. — В седле сидеть сможешь?

— Смогу.

— Тогда уходим.

Теперь, когда нашлась Наталья и у меня появился «оперативный простор» для драки, пьяный сброд меня больше не путал, но и устраивать ненужную баталию не имело никакого смысла. Я взял девушку за руку и повел к выходу. Однако моя суета или естественные причины пробудили несколько спутников Требу-хина. Не успели мы войти в общий зал трактира, как туда с улицы вошел какой-то человек. Натальина рука дернулась у меня в ладони. Я вопросительно на нее посмотрел.

— Это он тебя стукнул по голове, — тихо сказала она.

— Вы куда собрались? — направляясь прямо к нам, строго спросил звероподобный мужик с низким покатым лбом. Видно было, что силы ему судьба отмерила немеряно, но с мозгами пожадничала.

Мы остановились, а я красноречиво взялся за сабельный эфес. Однако эта явная угроза звероподобного не смутила. Лезть с голыми руками на вооруженного человека было даже не верхом глупости, а чем-то большим. Я отпустил Наташину руку, вытащил саблю и, когда он подошел, кольнул его в грудь напротив сердца.

— Ты это чего дерешься? — удивленно спросил он, поднося руку к ранке.

— Иди отсюда, — посоветовал ему я.

— Натахе велено в подполе сидеть, — вразумительно проговорил он, укоризненно глядя на девушку.

Я растерялся. Идиот стоял перед нами мышечной горой, не обращая внимания ни на меня, ни на кровоточащую грудь, ни на мою саблю. Остановить его было можно, пожалуй, только отрубив голову. Чего делать мне крайне не хотелось.

— Боярин велел тебе к нему придти, — попытался схитрить я.

— Не, он еще спит, я сам только что встал, — сказал гигант, не отводя глаз от Наташи.

— Акимушка, — обратилась к идиоту девушка, — принеси мне водицы испить.

Он задумался, но остался стоять на месте. Мы ждали, до чего он додумается, теряя драгоценное время.

— А ты никуда не убежишь? — решив, что просьба правомерна, и девушка действительно может хотеть пить, на всякий случай уточнил он.

— Куда же мне бежать, я в подполье сидеть шла, — спокойным голосом сказала Наташа, — вот вышла водицы испить, а тут ты навстречу.

— А этот чего? — кивнул на меня Акимушка.

— Он крышку за мной закроет, — успокоила она.

— Тогда ладно, тогда я пошел, — не спеша, проговорил идиот и прошел мимо нас искать воду.

Мы быстро вышли из избы, подошли к коновязи, где с лошадьми нас ждал Ваня. Увидев Наташу, он очень обрадовался, но, рассмотрев, в каком она состоянии, соскочил с коня, собираясь бежать ей на помощь. Стоящие возле лошадей люди удивленно уставились на нас, видимо, не понимая, что здесь происходит. Нельзя было терять ни секунды.

— Быстро на лошадь, — свирепо приказал я мальчишке, после чего буквально забросил Наташу в седло Ваниной кобылы Зорьки. Встреча с избитой девушкой, а потом и идиотом окончательно выбили меня из колеи.

— Эй, вы куда собрались? — окликнул нас появившийся на крыльце трактира Акимушка. — Почему не в подполе?

Разговаривать с ним уже не было времени. В глубине постоялого двора кто-то заполошно закричал.

— Вперед! — крикнул я и хлестнул своего донца. Конь, никак не ожидавший от меня такого коварства, рванул с места в галоп. Две другие лошади поскакали следом.

Так мы и выехали из села. Наташа уже вполне сносно сидела в седле и неплохо справлялась со спокойной, хорошо выезженной Зорькой. Как только мы оказались в лесу, я остановил донца и подождал товарищей. Теперь меня интересовали разбойники, напавшие вчера на Требухина. На сегодня с нас приключений было вполне достаточно, и до Москвы мне хотелось бы доехать без осложнений.

— Кто вчера на вас напал? — спросил я Наташу.

— Я не видела, меня связанной в бричке везли. Криков было много, а что было на самом деле, не знаю.

— Отца твоего, говорят, ранили.

Девушка неопределенно пожала плечами. Дочерней тревоги я у нее не заметил.

— Ладно, — решил я, — сейчас запалю у пистолетов фитили и поедем.

Мне уже давно надоело такое неудобное оружие, но заказать какому-нибудь рукастому кузнецу кремневый запальный механизм я не решался. Это могло подтолкнуть «гонку вооружений». Человечество и без моего участия слишком активно самоуничтожается, поэтому брать на душу такой грех, как усовершенствование оружия, я не хотел. Даже на мой короткий век убийств и смертей уже хватило с большим избытком.

— Ты научишь меня стрелять из этого самопала, — спросила Наташа, которая еще не доросла до идей пацифизма.

— Научу, — пообещал я, в очередной раз удивляясь ее решительному характеру, и полюбопытствовал: — В кого ты такая боевая? Случаем, не в батюшку?

— Наверное, в деда, он много воевал. Его даже царь Иоанн Васильевич отмечал и хвалил за храбрость, правда, потом отрубил голову. А отец трус и может издеваться только над слабыми.

— Да? — только и смог сказать я.

Решительная, прагматичная, в конце концов, раскованная Наталья, как мне казалось, с трудом вписывается в свою эпоху. Смелые женщины встречались во все времена, решительные и твердые, у нас каждая вторая, а вот здравомыслящих в то время было еще мало, не то что теперь.

Пока мы разговаривали, я подготовил пистолеты к стрельбе, и мы на рысях поскакали через опасный лес. Однако здесь все было спокойно и тихо. Видимо, карательная экспедиция заставила разбойников затаиться.

Перед самой Москвой Наталья почему-то стала отставать, хотя ехали мы уже медленно, давая возможность отдохнуть лошадям. Мне несколько раз пришлось придержать донца, чтобы она нас нагнала. И вдруг, при виде городских ворот, она окончательно остановилась.

— Что случилось? — спросил я, возвращаясь назад.

— Дальше я не поеду, — неожиданно сказала она и опустила голову.

Чего-чего, но такого заявления я никак не ожидал и удивленно спросил:

— Почему?

— Я не стану в таком виде ездить по Москве! Конечно, я мог возмутиться или хотя бы спросить, а кто ее, собственно, в Москве знает и будет на нее смотреть, но, немного зная женщин, такие наивные истины озвучивать не стал.

Только спросил, что она предлагает, остаться навсегда на дороге или найти место, где можно будет привести себя в порядок.

— Я не хочу, что бы меня такой видели, — решительно сказала она, не ответив на вопрос.

— Хорошо, — согласился я, — давай сначала въедем в город и остановимся на ближайшем постоялом дворе. Пробудем там до вечера, а как только стемнеет, поедем домой и там займемся твоим лечением.

Наташа подумала и согласилась. Мы так и сделали. Только обошлись без остановок и постоялого двора. Сразу же отправились домой. Слава Богу, никто из ее знакомых нам по дороге не встретился, а обычные прохожие просто не обращали внимания на загульную девку в сопровождении битого кавалера. Может быть, кто-нибудь даже и позавидовал, что люди так хорошо и весело провели время.

Когда по приезде домой девушка сняла с себя провонявшую подпольем грязную одежду, оказалось, что у нее на теле нет живого места. Спрашивать, что делал с ней отец, я не решился, а сама Наташа эту тему обходила. Кому приятно выносить сор из избы и порочить собственного родителя.

К сожалению, мои медицинские таланты к косметологии никакого отношения не имеют, потому я смог предложить Наталье только общеукрепляющую терапию. Однако и этого хватило, чтобы она вполне оправилась и вечером, когда мы легли, проявила ко мне, как к мужчине, вполне конкретный интерес. Не знаю, хотела ли она просто самоутвердиться как женщина, или экстремальные ситуации обостряют у людей чувственность и стремление немедленно продлить свой род, но как я ни отбивался, мои возражения и уговоры поберечься девушку не убедили. Зато утром она встала почти здоровой, и даже ссадины и синяки выглядели не ужасающе, а вполне пикантно. Понятно, только для любителей.

Однако, как хорошо она себя ни чувствовала, выходить в город за покупками в таком виде было неприлично, и мы устроили себе трехдневные больничные каникулы.

Меня такое времяпровождение тяготило. Тем, кто привык к техническим средствам информации, развлекающих нас сутки напролет, трудно представить, чем занимались наши предки в свободное время. Правда, не все, а только те, у кого такое время было. У большинства людей этой проблемы просто не существовало. Чтобы жить, нужно было работать, не покладая рук, и досуга хватало разве что на редкие праздники, любовь и пьянство. С очень богатыми и знатными людьми было более ли менее ясно, их ублажали и развлекали специальные люди. Тем же, кто находился в промежуточной части диапазона, так называемый средний класс или, по старой классификации, мещанство, вроде нашей теперешней компании, приходилось самим изобретать, чем себя занять.

Сначала мы с Наташей занимались исключительно любовью, а бедный Ваня сторожил снаружи двери, чтобы не слышать вздохов и стонов. Однако всему бывает предел, даже необузданным страстям. Когда такой придел наступил, мы уже втроем принялись за азартные игры. Точнее, за одну распространенную во всех кругах общества игру в зернь. Зернь — небольшие косточки с белой и черной сторонами, служащие предметом игры. Выигрыш определялся тем, какой стороною они упадут. Игра, честно говоря, для полных дебилов. Хватило меня на полчаса, после чего от этого тупого идиотизма окончательно испортилось настроение.

Теперь на Ванином месте возле дверей сидел я, чтобы не слышать восторженные или горестные возгласы увлеченных игрой «зернистов». На этом наш ассортимент доступных радостей и развлечений иссяк. Впервые я начал завидовать азартным игрокам и алкоголикам, для которых проблем незаполненного времени просто не существует.

Отбыв два дня в добровольном заточении, ранним утром третьего я взбунтовался. Виноваты были и нервы, и домочадцы. Не успели они, как говориться, продрать глаза, даже не умывшись и не позавтракав, сразу же засели за игру.

— Вы оставайтесь и играйте в свою чертову зернь, а я сегодня же иду к царю, — сказал я. — Я лучше стану окольничим и буду заседать в боярской думе, чем смотреть, как вы целыми днями занимаетесь черт знает чем! Меня от ваших развлечений просто тошнит!

Наташа с Ваней такой неожиданной вспышки испугались и уставились на меня, не понимая, какая муха меня укусила.

— Это же чистый маразм! Какие-то бразильские сериалы! — не в силах сдержать накопившееся раздражение, добавил я, прекрасно понимая, что они меня просто не могут понять, но что делать — накопилось.

— Делали бы что-нибудь полезное, чем с утра до вечера бросать кости! — менее агрессивно добавил я.

Мне не ответили, тогда я начал собираться во дворец. Домочадцы о зерни забыли и наблюдали за моими резкими телодвижениями. Однако, когда дело дошло до сухого прощанья, Наташа неожиданно подошла ко мне вплотную, заглянула в глаза и жалобным голосом попросила:

— Если можно, не уходи сегодня из дома.

— Почему? — удивился я неожиданно тревожному тону и страху в ее глазах.

— Мне кажется, что сегодня умрет мой отец.

— Что?! — только и смог воскликнуть я. — Откуда ты это можешь знать?

— Чувствую, — совершенно серьезно ответила она. То, что ее отца, по словам встреченного карателя, ранили разбойники, мы знали, так что какая-то почва под ее предположениями была, однако так точно определить время его смерти показалось мне не совсем убедительно.

— Ну и что ты намерена делать?

— Завтра нам нужно будет ехать в наше имение на поминки.

— Ты думаешь? — с сомнением сказал я, глядя на ее только слегка приходящее в норму лицо. Синяки и ссадины уже поменяли цвет, но выглядела она еще очень плохо.

— Что делать, все-таки он мой отец, а я его единственная наследница. Только мне нужно прилично одеться, в таком виде мне ехать нельзя.

То, что в прошлый «шопинг» она накупила кучу тряпок на все случаи жизни, Наташа, кажется, забыла.

— Тебе что, не во что одеться? — невинно спросил я.

— Ты, кажется, забыл, что у меня начинается траур! Сейчас мы поедем в Охотные ряды, пристойно оденемся, чтобы завтра с утра можно было ехать хоронить отца.

— Так сразу и хоронить?

— Я его единственная дочь, и больше о нем позаботиться некому, — решительно сказала она. — Притом без хозяйского догляда холопы растащат все имение.

— Ладно, поехали, — согласился я, чтобы хоть чем-то заняться. — Иван, иди, седлай лошадей.

Напуганный моей недавней вспышкой паренек резво выскочил из избы и побежал на конюшню. Мы с Наташей остались одни. Она сидела с таким скорбным лицом, как будто перед ней уже лежал ее покойный папа.

— Если твой отец действительно умер, что ты будешь делать? — спросил я.

— Займусь хозяйством, он все так запустил, что скоро придется идти по миру.

Мне стало интересно, какая роль отводится в ее будущем мне. Вроде бы любовь у нас была на самом подъеме. Наташа как будто догадалась, о чем я думаю, сказала сама:

— Если захочешь, можешь пожить у меня.

Я подумал, хорошо, что мне хотя бы предоставляется право выбора, и осторожно ответил:

— Не знаю, как у меня сложится, там будет видно.

Ждать было больше нечего. Я уже и так был готов к выходу, дело было за ней. Наташа надела свое лучшее платье, сверх него модный летник, голову повязала ярким платком. Прибежал Ваня с докладом, что лошади поданы, и мы опять поехал в Охотные ряды. Мне было интересно, как после недавних событий тамошние деятели отнесутся к нашему появлению. Конечно, рассчитывать, что после прошлого прискорбного случая мы стали широко известны, не стоило, но при необходимости, если возникнут какие-то трения, можно было сослаться на знакомство с Казаком. Наша троица в точности повторила недавний путь, и даже коновязь мы выбрали прежнюю. И сразу оказались не то, что окружены вниманием, это было бы слишком мягко сказано, нам оказали княжеские почести и принялись облизывать почти в прямом смысле. Тотчас сбежалась целая команда помощников и доброхотов, жаждущих оказать хоть какую-нибудь, Даже самую пустяковую услугу таким «знатным гостям». Не только Наташу, но и нас с Ваней сняли с лошадей и как царей под руки повели по лавкам. Шествуя по рынку в окружении подобострастной свиты, я начал понимать сладость власти и популярности. Все лавки тотчас открывали перед нами двери, приказчики не выходили из поясного поклона, а купцы не то что не торговались, но даже отказывались брать деньги.

Мне было неловко, но боярская дочь воспользовалась ситуацией и не стеснялась в покупках. Не знаю, кто спонсировал наш разгул, думаю, что как обычно, тяготы принудительных подарков ложились на мелкий бизнес.

Однако этот халявный беспредел вскоре начал переходить все рамки приличий. О траурных одеяниях Наталья забыла совсем и хватала все, что подворачивалось под руку.

— Не хватит с тебя? — как только выпала возможность, сердито спросил я девушку.

— Но ведь они мне сами предлагают, — ответила она на чистом глазу.

— Купцы боятся воровскую артель, потому и отдают все за бесценок.

— Тебе-то что? Или чужих денег жалко ? — с нарочитой насмешкой спросила она.

— Наталья, имей совесть! — резко сказал я.

Однако будущая помещица только пренебрежительно пожала плечами и продолжила товарный разбой. То как меняются люди от самой малой власти, мне приходилось наблюдать неоднократно. Недаром говорят, что самое трудное испытание бывает властью и деньгами. Недавно еще милая, нежная барышня, гонимая и несчастная, от одного запаха халявы и надежды на наследство просто озверела от алчности.

Чем дольше наблюдал я это свинство, тем больше истощалось мое терпение. Наконец оно кончилось окончательно.

— Ты можешь остаться, я уезжаю, — решительно сказал я, когда мы покинули очередную лавку.

Кажется, до нее начало доходить, что я зол как никогда, и пока что не ее муж, и все может кончиться не совсем благополучно. Она тут же поменяла тактику:

— Ну, давай еще зайдем в одно место, мне очень нужно купить летник. Ну, пожалуйста, что тебе стоит, я так редко тебя о чем-нибудь прошу! — ласково заглядывая в глаза, попросила Наташа.

Если учесть, что все ее покупки уже трудно было увезти на трех верховых лошадях, то без летника, модной в это время верхней женской одежды, обойтись она никак не могла.

— Нет, — решительно сказал я и, не оглядываясь, пошел в начало рядов.

Домострой, свод законов, регламентирующий правила жизни и виды семейных отношений, четко указывал на зависимое положение женщины. Что-то из этих строгих патриархальных правил уже прочно вошло в бытовые отношения между членами семей. Как ни хотелось боярышне получить еще одну цацку, она сумела смириться. Возможно, я в этот раз и был слишком резок и нетерпим, или Наталья не рискнула доводить дело до крупной ссоры. Во всяком случае, она больше не спорила и не канючила, а безропотно пошла следом за мной, так и оставшись без вожделенного летника. Однако свое мнение о такой домостроевской тирании высказывала достаточно громко, чтобы мне было слышно.

После испытания зернью это было явно лишним. Однако начинать разборку и тем более скандал в присутствии многочисленных зрителей я не стал. К тому же что-то объяснять и доказывать в таких ситуациях совершенно бессмысленно. Каждый останется при своем мнении и будет совершенно прав. В нашем с ней альянсе оказалось возможным преодолеть психологический барьер, естественно, существующий между нами, когда дело касалось бытовых отношений или постели, но никак не морали. Оказалось, что мы с ней просто разговариваем на разных языках. В таких случаях или нужно принимать человека таким, какой он есть, или прекращать с ним всякие отношения. Я был как никогда близок к последнему варианту.

Не знаю, поняла ли это Наталья, но ворчать перестала и опять сделалась веселой резвой девочкой, без излишних претензий и металла в голосе. Будь я в другом настроении, то вполне охотно проглотил бы то, что она мне предлагала, и посчитал, что последнее слово осталось за мной. Теперь же только холодно ответил на явное примирительное заигрывание и нетерпеливо ждал, когда доброхоты кончат навьючивать покупками удивленных такой непривычной ношей лошадей.