"Фабрика гроз" - читать интересную книгу автора (Барякина Эльвира)

ГЛАВА 10 (среда)

Люба так никуда и не уехала. Вернувшись в пустую квартиру Ивара, она принялась было собираться, но так ничего и не сделала: все валилось из рук, слезы лились потоком, а в голове змеиным клубком вились черные мысли. Она просто не понимала, как он мог разлюбить ее! Такого не могло быть! Слишком многие мужчины слишком часто говорили ей, что она необыкновенно умна и хороша собой. Неужели Ивар этого не замечает?!

«Он просто обиделся на меня. Это пройдет», — повторяла она, мечась по квартире с погасшей сигаретой в руке.

Но по каким-то неуловимым признакам Люба с самого начала поняла, что Ивар больше не хочет быть ее мужем.

«Это все они, его мерзкие дружки, и эта сука Леденцова!» — твердила она, вновь и вновь пытаясь отыскать причину всему случившемуся.

От одной мысли о предстоящем разводе Любе становилось дурно. Ей представлялось убитое лицо мамы, бешенство отца, всегда ярившегося от любого покушения на честь семьи… Ведь бросив ее, Ивар всему свету объявлял, что она, красавица Люба, — ни на что не годная, неинтересная, надоедливая баба, и уж лучше быть одному, чем с ней.

Хотя почему же «одному»? Вполне может быть, что он нашел себе какую-нибудь провинциальную лимитчицу, которая смотрит ему в рот и задыхается от восторга от каждого сказанного им слова.

— Он не дурак, он не женится на такой! — сквозь слезы уговаривала себя Люба.

Но могучее художественное воображение уже нарисовало ей портрет длинноногой блондинки, повисшей на руке ее Ивара. И тогда волна ненависти окатывала истерзанное Любино сердечко.

Надеясь на какое-то чудо, она прождала его до ночи. В голове выстраивались картины, что вот, сейчас Ивар вернется, обнимет ее, и весь этот ужас как-нибудь сам по себе рассосется.

Полвторого усталая и обессиленная от бесконечных слез, Люба уснула.

Утро не принесло ничего нового: Ивар так и не появился.

«Застрял у какой-нибудь бабы, — окончательно поняла она. — Не может же он ничего не есть, ни пить, не менять одежды…»

За окном кипела солнечная летняя жизнь, а здесь, в заброшенной квартире с раскиданными по всем углам вещами, стояла какая-то мертвая тишина. От острого приступа одиночества Люба готова была завизжать. О, господи, еще никогда она не чувствовала себя такой несчастной!

Надо было все-таки собираться и ехать в Москву, но у нее не было сил даже пойти в ванную и умыться. Дотянувшись до валявшегося на полу пульта, Люба включила маленький телевизор. Везде шла какая-то ерунда: реклама, сериал, детский мультик…

Стоп! На одном из каналов показывали местные новости. Бойкая журналистка стояла на фоне бетонного забора, на котором красной краской было выведено: «Месть за Хобота».

— Ни одна из организаций до сих пор не взяла на себя ответственность за это варварство, — вещала она звенящим от возмущения голосом. — Весь город сплошь изрисован надписями вроде этой. Кандидат в губернаторы Хоботов категорически опроверг слухи о том, что подобная «наглядная агитация» дело рук его сторонников. Если нашим телезрителям что-либо известно о хулиганах, уродующих наш город своими лозунгами, то просим сообщить нам на пейджер…

Ожесточенно скривив рот, Люба кинулась к своей сумочке в поисках ручки…

В девять утра Ивар созвал совещание всех руководителей отдела негатива.

— Пришли новые рейтинги — мы впереди планеты всей… — сияя, объявил он. — Что у нас запланировано на сегодня?

— В двенадцать будет встреча Стольникова с молодежью и студентами, отозвалась Леденцова.

— Молодежь готова?

— Готова, — явно гордясь проделанной работой, сообщил Боголюб. Значит так, зал рассчитан примерно на триста человек, но мы подгоним около четырехсот, чтобы создалось впечатление, что народ валом валит встречаться со Стольниковым.

— А кто конкретно придет?

— Ну, два хоровых коллектива, все секции Дворца спорта и университетские активисты — команды КВН и всякая самодеятельность. Правда, половина студентов на каникулах, но кое-кого удалось собрать. В случае стопроцентной явки всем руководителям была обещана маленькая, но приятная материальная помощь.

— Хорошо, — кивнул Ивар. — А как Стольников? Готов?

— Готов! — воскликнула Леденцова.

— А что пресса?

— Прямой эфир выступления будет у трех местных телекомпаний, произнес Никитин.

— Ну что ж… Тогда с богом!

Скандал, произошедший в актовом зале Университета, был одним из самых громких за всю предвыборную кампанию.

В самый патетический момент, когда Стольников говорил о своих небывалых достижениях на ниве губернаторства, по рядам журналистов прошло смутное волнение. Кто-то даже воскликнул громче приличного: «Не может быть!»

Стольников покосился на журналистов и любезно разрешил задавать себе вопросы. Первым поднялся седенький патриарх — редактор газеты «Наш город». Именно из его уст прозвучали слова, которые, можно сказать, убили губернатора наповал:

— Василий Иванович! Вот вы нам только что говорили, что голову на рельсы положите ради процветания нашей области… А тут появилась информация, что работающие на вас люди исписали весь город лозунгами «Месть за Хобота», «Смерть за Хобота» и тому подобное…

Надо отдать должное Стольникову — он отбивался от нападок журналистов, как только мог. Но тут к потасовке присоединили и сидевшие в зале хористы, университетские активисты и прочие члены кружков и секций. Вопреки их ожиданиям встреча с кандидатом оказалась на редкость увлекательным мероприятием, на котором Стольникову можно было высказать все, что они о нем думали. В зале даже свистели.

В общем, позорище вышло знатное.

Как Кристина и обещала Синему, она позвонила Софронычу и отменила съемки на сегодня. Нужно было потерпеть до конца выборов… Пименов, конечно, ждет «пилот» передачи к концу недели, ну да ничего, перетопчется.

Оказалось, что за время работы на хоботовский штаб Кристина совершенно отвыкла от сидения дома. Она буквально измаялась от безделья. Ей хотелось свершений, в голове выстраивались планы насчет будущей программы, а ты тут сиди как пенек и жди у моря погоды!

— Все, завтра поеду к Елене Хоботовой и попробую поговорить с ней, решила про себя Кристина. Она, конечно, поклялась не предпринимать ничего до конца выборов, но ведь сбор материалов — это же не выпуск их в эфир, и это никак не может повредить Синему…

Ближе к вечеру Кристина набрала Ивара.

— Да!

— Привет, солнце! Я по тебе соскучилась, — проговорила она ласково.

Но оказалось, что ей ответил вовсе не Ивар, а какая-то женщина. Причем голос у нее был такой, что его впору было спутать с мужским.

— Ивар сейчас на совещании, — сказала она безо всякого выражения.

Кристина растерялась.

— А когда он освободится?

— Не знаю. Ему что-либо передать?

— Нет, спасибо.

Кристина смущенно нажала на отбой. Ну надо же — перепутала Ивара с какой-то бабой. И какого черта она берет чужой телефон?! Ведь это форменное свинство!

Ивар сидел у Пименова и обсуждал последние приготовления к голосованию, когда Стольников — весь пунцовый и тяжело дышащий, — ворвался в Борин кабинет.

— Сволочь! — завопил он, накидываясь на Ивара. — Я для чего тебя нанял? Для того, чтобы ты мне все выборы запорол?!

— Э-э, Василий Иванович, потише! — прикрикнул Боря, но Стольников и не подумал его слушать.

— На этой встрече были три телекомпании! — негодовал он. — Двадцать две газеты! Шесть радиостанций! Что теперь они, черт побери, обо мне скажут?!

Мало-помалу выяснилось, в чем дело: журналисты откуда-то прознали, что в появлении зловещих надписей на стенах города виновны выборщики губернатора.

Ивар тоже вспылил.

— Хватит орать! — бахнул он кулаком по столу. — Я вам сколько раз должен был говорить, что ваш Вайпенгольд вредит нам, как только может?! Мне вчера подтвердили, что он работает на Синего!

— Вайпенгольд тут вообще ни при чем! — еще больше разозлился Стольников. — Ты бы лучше за своей супругой следил! Она сегодня была на телевидении и все им рассказала!

Ивар осекся, не веря своим ушам. Как?! Люба донесла на него?! Но этого просто не могло быть!

— Если мы продуем выборы, я тебе лично башку скручу, понял? — пригрозил Стольников и вышел, изо всех сил хватив дверью о косяк.

Некоторое время Ивар сидел неподвижно, совершенно оглушенный случившимся.

Пименов поднял на него разом потяжелевший взгляд.

— Так это твои ребята исписали все заборы в городе? — медленно произнес он. — Та-а-ак… Мы ведь с тобой, кажется, уже решили, что ты должен докладывать мне о каждой своей операции! Почему я был не в курсе?!

Алтаев молчал.

— Ив!

Ивар поднялся.

— Что ты хочешь услышать в ответ? «Извини, я не хотел»?

— Я за тебя ручался, а теперь ты всех нас подвел под монастырь! И черт с ним, со Стольниковым! Если мы проиграем выборы, мне придется отчитываться перед спонсорами. И что прикажешь им говорить? «Алтаев нечаянно облажался, и потому плакали ваши денежки»?

— Выборы еще не проиграны, — мрачно заметил Ивар. — Посмотрим, за кем останется поле боя.

— Ты забыл у меня на столе свой сотовый, — холодно произнесла Снежана, когда он вышел в приемную.

Ивар взглянул на нее, и внезапно ему на ум пришло полузабытое воспоминание: а ведь она, кажется, предупреждала о том, что кое-кто может иметь на него зуб. Тогда он отмахнулся, подумал, что все это не имеет никакого значения… И, как оказалось, напрасно…

Подойдя к секретарскому столу, он взял свой сотовый.

— Снежан, мы можем с тобой поговорить?

— Нет! — отрезала она. Лицо ее покрылось пятнами, ладони бесцельно шарили по столу.

— Господи! Ну а ты-то чего?! — не выдержал Ивар.

— Тебе звонили, — проговорила Снежана очень тихо. — Ее зовут Кристина Тарасевич. И у вас с ней роман.

Ивар почувствовал, как у него кровь отлила от щек.

— Ты с кем-то перепутала.

— Я никогда ничего не путаю! — сказала Снежана, и глаза ее при этом гневно сверкнули. — Я профессиональный секретарь-референт и помню все голоса, которые мне приходилось слышать. Это была Тарасевич.

Ивар уже не знал, что говорить и что думать.

— Помнишь, ты меня предупреждала, что у меня могут быть неприятности? — попытался взять он себя в руки.

Снежана сжала кулаки.

— Я тебя ни о чем не предупреждала! — произнесла она отрывисто. Впрочем, сейчас я вполне могу это сделать: Стольников будет очень недоволен, когда узнает, что ты якшаешься с девочками из хоботовского штаба.

Ивар не стал дослушивать и вышел на улицу.

Он еще долго сидел в машине и пытался собраться с мыслями. У него голова шла кругом. Любка предала его. Вернее, отомстила за свою боль…

А Кристина… Вот дурочка! Ну зачем она позвонила?!

«И угораздило же меня забыть сотовый у Снежаны!» — с тоской подумал Ивар. Каковы могли быть последствия этой забывчивости, даже трудно себе было представить…

Ивар знал, что Кристина сейчас волнуется, что он должен ей позвонить, но он не находил в себе силы. «Я либо наору на нее, либо наоборот начну плакаться в жилетку».

«Не могу позвонить. Извини», — набрал он SMS-ку и отправил ее на сотовый Кристине.

В квартире Ивара царил полный разгром. Казалось, у него не осталось ни одной целой вещи: все бумаги изорваны, телевизор разбит, одежда расстрижена ножницами на мелкие кусочки. Поверх раздавленного чемодана лежала записка от Любы: «Сына больше не увидишь».

Ивар смял ее в кулаке. Вот и все… Только у него не укладывалось в голове, как же Люба, его жена, с которой они столько прожили вместе, могла сделать с ним такое? Неужели нельзя было расстаться по-хорошему? Но, видимо, было нельзя.

В этот момент в его кармане запищал сотовый. Это была мама.

— Ив, — воскликнула она плачущим голосом. — У меня сейчас сидит Люба. Она только что из аэропорта… Вы что, поссорились?

Ивар до боли сжал кулаки. Ну что Люба за сука? Ну мать-то зачем приплетать?!

— А как же Ромка? — продолжала причитать мама. — Ты хочешь сделать ребенка сиротой?

Ей было больно и плохо: она считала своего сына стабильным и успешным, свою сноху — прекрасной женой и матерью, а теперь все ее представления о жизни рушились просто на глазах. Люба на правах несчастной жертвы выставила все так, что именно Ивар своими руками разбивает счастье своих близких: жены, матери, сына…

— Мам, мы после обо всем поговорим, хорошо? — попытался произнести Ивар как можно более спокойным тоном.

Но это еще больше ее напугало: как он может быть таким невозмутимым, когда все летит в тартарары?!

— Ив, ты не должен так поступать! Я тебе как мать говорю! Послушай меня…

— Пока, мама.

Ивар нажал на отбой и больше не отвечал на звонки. Он знал, что был груб, что так нельзя, но ничего не мог с собой поделать.

У него тоже рухнул весь его привычный мир. Ивар привык ожидать предательства от посторонних — в силу профессии у него было полно врагов. Но вот Люба… Зачем же она так?

Вопреки ожиданиям Синего, реакция народа на сенсационные сообщения о караваеваевских махинациях получилась не самая бурная. Может, это случилось из-за того, что Алтаев успел предвосхитить их публикацию, а может, сказывалась всеобщая усталость от войны компроматов.

С Хоботовым Синий так и не переговорил. Тот обещал приехать в город еще в первой половине дня, но где-то на речке Суже обвалилась опора моста, дорогу перекрыли, и теперь он безбожно опаздывал.

Синий томился и переживал, и только присутствие Марины Щеглицкой несколько скрашивало его настроение. Она сразу же взяла над ним шефство: варила ему кофе, вызывала служебную машину, баловала всякими вкусностями собственного приготовления.

От одного ее вишневого взгляда Синий краснел, как мальчишка.

Сейчас она сидела в его кабинете, положив блокнот на колени, и сосредоточенно сочиняла матные частушки о Стольникове. По замыслу Синего их надо было распечатать с тремя точками вместо неприличных слов и за день до выборов раскидать во все почтовые ящики города. Пусть граждане повеселятся.

— Ну, что у тебя получается? — спросил Синий, оторвавшись от очередной докладной.

Щеглицкая откинула назад белокурую прядь.

— Не знаю. По-моему, глупость какая-то:

— Ну как?

Синий не успел ответить. Дверь его кабинета распахнулась и внутрь влетела взмыленная Танюша Петровна.

— Синий! — закричала она. — Ты слышал новость?!! Надписи «Месть» и «Смерть» сделали люди Стольникова! Об этом по всем каналам трубят!

Синий выбежал из-за стола.

— Что, кроме шуток?!

Схватив начальника в охапку, Танюша Петровна прижала его к своей необъятной груди.

— Мы выиграем! — чуть ли не плакала она. — Народ им этого в жизни не простит! Мы выиграем!

Кое-как оторвавшись от нее, Синий взглянул на Щеглицкую. Та смотрела на них сияющими от восторга глазами.

— Господи… Как я счастлива!