"Русалка" - читать интересную книгу автора (Дрейк Шеннон)

Глава 4

Уорик проснулся от падавших ему на лицо солнечных лучей и пожалел, что вечером позабыл закрыть ставни. Он, зевнув, загородил ладонью глаза и попытался припомнить, кто эта женщина, лежавшая рядом.

Он повернулся на бок, к ней лицом. Ондайн свернулась клубочком на самом дальнем краю. Уорик свесил ноги с постели, пробежал пальцами по волосам, встал и осторожно обошел кровать. Она спала.

Уорик хотел отойти, но понял, что не может оторвать от нее глаз. Солнечные лучи танцевали огненный танец на волосах, благоухавших, как розовый куст, бросали замысловатые пятна на белоснежное постельное белье, играли на ее лице глубокими и богатыми цветами, подчеркивая его несравненную красоту. Она дышала ровно и почти неслышно, слегка приоткрыв губы. Он залюбовался их изысканным рисунком, полной нижней губой, выдававшей глубокую скрытую чувственность. Высокие и прекрасные скулы покрывал нежный розовый румянец; изящная линия бровей будила воображение. Он покачал головой и что-то пробормотал. Конечно, он не случайно обратил на нее внимание, когда ее везли в повозке, но тогда он не заметил эту совершенную красоту. Пожалуй, она была немного высоковата, но прекрасно сложена, с длинным и гибким телом. Твердые и высокие груди торчали под облегающей рубашкой, полные и круглые, они возбуждали страсть, а бордовые соски в темно-коричневом обрамлении как будто молили о мужской ласке…

Уорик нахмурился. Он вовсе не собирался влюбляться в ершистую маленькую воровку.

Он посмотрел в окно, решил, что еще довольно рано, и в одних чулках вышел за дверь. Потоптавшись на лестничной площадке, граф крикнул вниз Мэгги, чтобы принесли горячую воду для мытья и завтрак.

Через несколько минут в комнату вошел слуга с корытом и водой, а веселая Мэгги принесла поднос с едой. Ондайн спала. Уорик пожалел будить ее, хотя твердо решил больше не думать о ней, не восхищаться ею и тем более не желать ее.

Он снял чулки и панталоны и забрался в корыто, морщась от пара. Откинувшись назад, он закрыл глаза и принялся размышлять над тем, поможет ли его брак вывести на свет Божий убийцу Женевьевы.

Его раздумья прервал стон, донесшийся с кровати. Конечно, это Ондайн. Ее сон больше не казался мирным. Она крутилась волчком, путаясь в простынях, и как будто с кем-то боролась. До него донеслось ее сбивчивое бормотание:

— Господи, ты убил его! Ох Боже правый! Нет! Нет! Я никогда не прощу тебя! Предатель! Чудовище! Лучше мне умереть!

Озабоченный и смущенный, Уорик вылез из воды, подхватил с пола полотенце и, обмотав им бедра, заторопился к девушке. Он присел на постель и слегка потряс ее за плечо. От его прикосновения она впала в ярость.

— Нет! Нет! Убийца! Твои руки в крови! Нет! Я отомщу тебе…

— Девочка! — Он потряс ее настойчивее и не успел увернуться, когда она, взмахнув рукой, угодила ему в челюсть.

От удивления он выпустил ее, потирая пострадавшую щеку, затем обнял обеими руками и прижал к груди.

— Девочка! Ради Бога, скажи, с кем ты дерешься? Это я, твой… муж! Голова Ондайн запрокинулась, и она открыла глаза, огромные, лучезарно-голубые, как море в летний солнечный день.

— Ах! — вздохнула девушка. Он улыбнулся и мягко сказал:

— Тебе что-то приснилось.

— Да? Извините… — Она замолчала, заметив необычные обстоятельства своего пробуждения. Он — со стекающими по телу струйками воды и облаченный в одно только полотенце и она — в его объятиях, мокрая, с полуобнаженной грудью. Тревога промелькнула в ее глазах, прежде чем она успела ее скрыть, а Уорик невольно расхохотался:

— Прошу прощения, если мой вид выводит вас из равновесия. Хотя, моя госпожа, именно вы вытащили меня из воды.

Ондайн окинула взглядом стоявшее в отдалении корыто, лежавшие рядом панталоны и опустила ресницы. Уорик, проследив за взглядом девушки, как будто прочитал ее мысли. Слепое и безжалостное пламя опалило его; все в нем заныло от желания дотронуться до ее округлых, налитых грудей, провести большим пальцем по припухшим соскам, познать это юное и прекрасное тело…

Уорик резко поднялся и повернулся к ней спиной, проклиная свою наготу и полотенце, едва прикрывавшее вопиющий ответ его тела на чувственную красоту девушки.

— Спи дальше, если хочешь! — грубо огрызнулся он и, не заботясь более о производимом впечатлении, сбросил полотенце и вновь залез в корыто. Его раздражало ее молчание. В довершение всех бед у него из рук выскользнуло мыло. — Там, на подносе, еда, — бросил он через плечо, неуклюже развернувшись.

— Спасибо, — пробормотала девушка.

— Не стоит благодарности, — отозвался Уорик. — С моей стороны, леди, это не любезность, а своего рода забота о собственном спокойствии — на сытый желудок тяжелее бежать.

Он слышал, как она поднялась с постели, поспешно набросила одежду, но направилась не к подносу с едой, а к окну. Опершись локтями о подоконник, Ондайн выглянула наружу.

— Вам больше нет нужды за меня беспокоиться, — сказала она.

— Ох… Это почему же?

— Я… м-м-м… по достоинству оценила свое положение. Вы совершенно правы. Если вам нужна молодая женщина… годная, как вы удачно выразились, на роль вашей жены, я с удовольствием ее сыграю. Что может быть лучше для меня?

— Гм, — промычал он, любуясь ее грациозной осанкой, тонкими руками, упершимися в подоконник, и изящным профилем, и неожиданно спросил: — Интересно, за кого вы меня приняли?

— Что? — Озадаченная, она повернулась к нему, но тут же, вспыхнув, закрыла лицо руками. — Что… вы имеете в виду?

— Когда спали, в вашем сне. Вы с кем-то дрались. И дрались отчаянно. С кем?

— Я… — Ее голос сделался невероятно вкрадчивым. — Я что-нибудь говорила?

— Госпожа, я первый задал вопрос.

Ондайн пожала плечами, как будто хотела исчерпать вопрос этим движением.

— Наверное, с палачом. Или ньюгейтским стражником.

— И обвиняли их в предательстве и убийстве? Она подняла голову и сверкнула глазами.

— А почему бы и нет? Посидите немного в Ньюгейте, дорогой сэр, вместе с вашим драгоценным королем, и тогда вы, может быть, лучше меня поймете!

Его терпению, кажется, пришел конец.

— Изволите шутить, моя леди! Учтите, вы ищете неприятностей на свою голову! Если вы еще хоть раз позволите себе насмехаться над королем, я за себя не ручаюсь. Вы, мадам, не знаете короля.

Она поспешила скрыть неожиданно выступившие на глазах слезы. Это она-то не знает короля?!

Искреннее участие, которое Карл проявлял к своим подданным, остроумие и галантное обращение с женщинами придавали ему невыразимое обаяние. Но Ондайн знала, что тяжелые годы, проведенные им в изгнании, кровопролитная многолетняя борьба за корону наложили на монарха неизгладимый отпечаток. Король доверял только себе; никто не догадывался, какие планы зреют в его голове. Он ненавидел жестокость, хотя не было на свете воина храбрее его. Он не выносил дуэлей и питал отвращение к казням, хотя и посылал изменников на эшафот, потому что как король был вынужден подписывать смертные приговоры, когда это требовалось. И в глазах Карла — как и всех тех, кто пришел насладиться казнью в тот незабываемый для нее страшный день, — она была преступницей.

— Я не имею ничего против моего короля, — сказала она громко, убедившись, что терпение мужа лучше не испытывать.

В комнате воцарилась напряженная тишина.

— Принесите мне мыло, если не сочтете мою просьбу оскорбительной, — наконец процедил Уорик сквозь зубы. — Я уронил его из-за вашего крика. Оно где-то около ваших ног.

Ондайн посмотрела на мыло и смутилась оттого, что ей придется приблизиться к Уорику, особенно принимая во внимание его настроение и отсутствие одежды.

— Ничего не видно, леди. Ваша исключительная щепетильность не пострадает.

Ондайн стерпела насмешку, потому что решила никогда больше не позволять ему вывести себя из равновесия. Она подобрала мыло, подошла к корыту и, сладко улыбаясь, уронила его в воду.

— Ошибаетесь, сэр. Я не так щепетильна, как кажется на первый взгляд. Если вы помните, я побывала в Ньюгейте.

Уорик подхватил кусок мыла и с царственным видом наклонил голову, подавляя страстное желание обнять ее и проверить на практике справедливость этого высказывания. Разозлившись, он напомнил себе обещание держаться от нее подальше. Но как же трудно его исполнить, когда она стоит рядом, чертовски уверенная в собственной неприкосновенности только потому, что он ночью дал ей слово! Ах, женщины… В этот момент ему показалось, что нет на свете большего удовольствия, чем выпрыгнуть из корыта и, предоставив ей полный обзор произведенного ею эффекта, забраться с ней в мягкую постель. Но он ограничился тем, что сильно сжал ее запястье и предостерегающе сверкнул глазами.

— Ондайн, разве никто не говорил тебе, что играть с чудовищами опасно?

Она даже не пыталась высвободить руку и не отрываясь смотрела на него. Но вдруг ее ресницы опустились, а на щеках показался румянец, поскольку в поле ее зрения попало несколько больше, чем она ожидала.

— Я… хочу есть, — пробормотала она в смущении. Уорик разжал пальцы.

— Иди ешь.

Ондайн направилась в другой конец комнаты, к подносу. Он закрыл глаза и неожиданно почувствовал грусть. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Он был очарован этой девушкой почти против своей воли.

«Значит, война! Война между рассудком и сердцем!» — решил он и с яростью принялся тереть ногу.

— Из-извините меня, лорд Четхэм, — позвала Ондайн.

— Что еще?

— Я только хотела спросить… В вашем доме мы тоже будем жить в одной комнате? — Голос ее звучал слабо и немного дрожал.

Уорик с облегчением выдохнул:

— Нет. У тебя будет своя комната, сразу за моей. — Он немного помолчал. — Комната, которую ты будешь держать все время запертой. Поняла?

Последние слова он произнес резким, подчеркнуто командным тоном, не предполагающим возражений. Команда прозвучала сурово и была повторена, когда не последовало немедленного ответа.

— Ты поняла?

— Да!

— Правил, которые тебе придется соблюдать, немного, но соблюдать неукоснительно. Обещаю никогда не напоминать тебе о Ньюгейте, хотя после дурацкой ночной выходки тебе там самое место.

— Я просто хотела…

— Меня это не касается. Отныне и впредь у тебя нет прошлого. Ты сказала, что твой отец был поэтом. Мы слегка подправим твою родословную. Пусть он будет обедневшим французским дворянином. Впрочем, нет, постой… — Он со вздохом потер подбородок. — Не годится. Тогда ты должна говорить по-французски.

Ондайн немного подумала и сказала:

— Я говорю по-французски.

Она скорее почувствовала, чем увидела удивленный взмах его бровей.

— Моя… мать была француженкой. Обедневшей французской дворянкой. — Девушка поморщилась от того, с какой изумительной легкостью родилась у нее эта ложь. Оставалось только молиться, чтобы не забыть свои собственные выдумки.

— Ну что ж, это гораздо лучше объясняет твою правильную речь, — пробормотал Уорик, вдруг снова раздражаясь непонятно отчего.

Ондайн взглянула на поднос, где минуту назад был завтрак, и обнаружила, что съела все до последней крошки. Краска стыда и страха залила ее лицо. Ей не хотелось показаться откровенно вульгарной, и она сказала виновато:

— Извините, на самом деле я…

— Что там еще?

— Завтрак…

— Завтрак на подносе, ешь! — нетерпеливо отозвался он.

— Но я ничего вам не оставила…

— Госпожа, если я захочу есть, то закажу еще.

— Тогда…

— А теперь я спущусь вниз и посмотрю, что этот мошенник Джек делает в общем зале. Я хочу уехать отсюда. Немедленно.

Последние слова прозвучали почти как рычание. Ондайн, обрадовавшись поводу, быстро вскочила на ноги.

— Я сама позову его! — пообещала она и в ту же секунду скрылась за дверью.

Уорик с облегчением вздохнул, вылез из воды и, проклиная все на свете, принялся натягивать одежду.

Мэгги провожала их, стоя на пороге. В то время как настроение молодоженов оставляло желать много лучшего, Мэгги и Джек казались совершенно довольными и счастливыми.

Перед тем как Уорик подсадил Ондайн в карсту, Мэгги теплой м мягкой рукой обняла девушку за талию:

— Не забудь, деточка, он сделал тебя графиней!

Ондайн попыталась улыбнуться, но ее усилия оказались тщетными. Она хотела крикнуть, что когда-то сама была полноправной герцогиней и в лучшие времена дала бы графу от ворот поворот, но смолчала. По герцогине, соучастнице заговора против короля, плакала тюрьма. Лучше все-таки играть роль графини, пока невиновность герцогини не доказана.

В карете Ондайн ехала одна. Уорик, крепко захлопнув дверцу, сел с Джеком на козлы.

Впереди были долгие часы пути, чтобы поразмышлять над прошлым и будущим. Будущее представлялось безрадостным. Ей не удастся выпутаться, если она не придумает что-нибудь необыкновенное. В каком-то смысле во время отчаянной борьбы за выживание в лесу и даже в дни, проведенные в Ньюгейте, она была более счастливой, чем в своем нынешнем положении. Тогда по крайней мере она утешалась тем, что неодинока в своем несчастье. Теперь же у нее осталась единственная подруга — собственная грусть.

Начало смеркаться. Коляска остановилась. Уорик спустился с козел и сказал, что у них есть немного времени, чтобы размять ноги и подкрепиться холодной дичью, вином и сыром, которые Мэгги дала в дорогу.

Растрепанная и усталая, Ондайн согласно кивнула. Она не возражала, когда Уорик вынес ее из кареты, и поспешила к видневшейся неподалеку роще. Отыскав ручей, девушка умыла лицо прохладной водой и почувствовала себя намного лучше.

На обратном пути Ондайн замешкалась. Уорик и Джек расположились на придорожной траве и, постелив скатерть, опустошали корзину с едой. Джек сидел, скрестив ноги, и, весело поблескивая глазами, вгрызался в огромный кусок мяса; Уорик полулежал, опершись на локоть и вытянув перед собой длинные ноги. На нем была широкополая шляпа, украшенная по роялистской традиции красным броским плюмажем. Вообще он производил вызывающее впечатление, но ее заставил остановиться его смех, добродушный и непринужденный, от которого лицо Уорика делалось еще привлекательнее. Чувственная полнота губ, блеск глаз возбуждали невольный интерес. Он лежал, как праздный шевалье, и ел яблоко.

— Как, вы никогда об этом не слышали? — усмехнулся Джек. — Как же вы пропустили такую историю, а еще считаетесь приближенным к его величеству!

— Я тебе не верю!

— Святая правда! Нелли Гвин, которую поймали вместе с шайкой разбойников, а потом отпустили, так и сказала: «Я никогда не стану подстилкой для католиков! Я — протестантская шлюха!»

— Насколько я знаю Карла, ему бы понравилась эта история. — Уорик откусил яблоко и помахал десертным ножом. — У меня тоже есть кое-что для тебя. Нелли однажды сказала Карлу, что знает, как очистить его королевство. Во-первых, выслать всех французов во Францию, во-вторых, вернуть ее на сцену и, в-третьих, запереть свой стручок!

Джек засмеялся, но потом вдруг вздохнул:

— Что-то скажет его величество о вашей женитьбе? Уорик пожал плечами:

— Я же ни у кого не украл невесту.

— А если он кого-нибудь уже подыскал для вас? Уорик отрицательно покачал головой:

— Карл не стал бы распоряжаться моей судьбой без моего ведома. Я слишком долго сражался за него, так же как делал до меня мой отец. Карл умеет ценить преданность. Думаю, король останется доволен. Он ни разу не препятствовал мне с тех пор, как Женевьева…

— Да, Женевьева! — пробормотал Джек, когда Уорик замолчал. — Вот в чем загвоздка, милорд, именно в этом! Мне очень нравится эта девушка, и я бы не хотел, чтобы ей навредили. Если бы вы только видели, как она шла на виселицу! Прямо как безгрешный ангел! И разрази меня гром, если она не самая писаная красавица, какую только можно себе вообразить. Кроме того, она смелая, сэр, по-настоящему смелая и решительная. Она не… слабая, не из тех, кого легко взять на испуг…

— Да, Джек, она ничего не боится. Я вижу.

— Дай-то Бог. Но, сэр, не считая грозящей ей опасности, думаю, ваш вчерашний свадебный трюк удался на славу! Она отменно хороша собой, сладкая, как…

— Сладкая… Черт побери! — чертыхнулся Уорик. — Не доверяй прелестным личикам, Джек! — добавил он и задумался.

— Да я и не видел их столько, сколько вы, сэр! — парировал Джек. — Возьмите хотя бы леди Анну! Бьюсь об заклад, что у нее ангельское личико, но сердце каменное. Конечно, фигура у нее великолепна, но больше всего на свете она хочет вонзить в вас свои коготки. Я готов отдать все мои сбережения, только бы посмотреть, с каким лицом она примет новость. Уорик снова пожал плечами и отрезал яблоко.

— Я никогда не собирался жениться на Анне, и она об этом знала.

— Нет… это вы знали. Но не…

— Тсс!

Уорик резко поднял голову и прищурил глаза, вглядываясь в заросли. Затем он рывком поднялся и широкими шагами двинулся сквозь кустарник. Он схватил Ондайн прежде, чем она успела убежать, и, еле сдерживая гнев, потащил за собой.

— И долго вы здесь стоите?

— Я только что пришла…

— Ложь. Леди, я однажды уже предупреждал вас, что не потерплю, чтобы за мной шпионили! Ни вы, ни кто-либо другой.

— Да вы и не стоите того, чтобы за вами шпионить! — высокомерно ответила Ондайн, но тут же вспыхнула, увидев Джека. Ей нравился слуга Уорика, и она смутилась, что он оказался свидетелем некрасивой сцены.

Джек вскочил, в замешательстве переминаясь с ноги на ногу. Заметив по глазам хозяина, что вот-вот разразится буря, он прокашлялся и сказал:

— Милорд! Нам не стоит задерживаться, если вы хотите к ночи добраться до перекрестка!

Уорик бросил взгляд на Джека, затем еще раз — на Ондайн. Кажется, он немного остыл и, взяв ее за подбородок, произнес:

— Больше предупреждений не будет. Я не намерен повторять одно и то же лживой воровке!

— И не говорите, милорд! — выкрикнула она, взбешенная грубым прикосновением. — А я не буду говорить вам!

Он с отвращением отвел руку и сделал знак Джеку:

— Ей потребуется твоя помощь, дуралей, если она не раскается в своих словах. И не научится вести себя как следует! Смелая леди, говоришь? Теперь она будет бояться меня!

Он зашагал через кустарник к ручью. Джек посмотрел на Ондайн и пожал плечами.

— На самом деле он вовсе не такой плохой, миледи. Ондайн сухо засмеялась, но не хотела спорить с Джеком. Она села на траву на место Уорика и заглянула в корзину с едой.

— Ты единственный, кто предупредил меня, что он чудовище, Джек. И теперь я не позволю тебе отказаться от своих слов!

— Я имел в виду совсем другое!

— Ничего, Джек. Я здесь потому, что гожусь для его целей. Но теперь я поняла, что и он годится для моих.

Улыбнувшись, она откусила яблоко. Джек неуверенно улыбнулся в ответ.

Они ехали до глубокой ночи. Ондайн уже давно спала и даже не проснулась, когда карета остановилась. Сквозь сон она поняла, что открылась дверь и вокруг разлился яркий свет.

— Приехали, — сказал Уорик.

— Куда? — промямлила она.

— На постоялый двор. Выходи… Впрочем, не беспокойся, я сам донесу тебя, — пробормотал он.

Ондайн окончательно проснулась, когда он обхватил ее и вытащил из кареты.

— Я пойду сама, — сказала она, заглядывая в его глаза, поблескивавшие золотом из-под полей шляпы. Ее мысли путались, пробиваясь сквозь туман сновидений, и у нее не было сил сопротивляться.

Он пожал плечами:

— Здесь, конечно, не как у Мэгги, гораздо хуже. Но кажется, это самый лучший постоялый двор на нашем пути. — С этими словами он внес ее в комнату.

Чистая постель. В комнате пахло свежестью. В мерцающем свете лампы Уорик с Ондайн на руках тщательно обследовал все углы, потом положил ее на кровать и задул огонь.

Комната погрузилась в кромешную тьму. Ондайн слышала, как в темноте он сбрасывает с себя одежду. Под тяжестью его тела прогнулась и заскрипела кровать. Наступила гнетущая тишина.

Нервничая, она развязала ленты накидки и подумала, что всю ночь не сомкнет глаз, но, когда открыла их в следующий раз, за окном уже наступило утро.

Уорика рядом не было, не было видно и его одежды. На огромном подносе ее поджидали свежеиспеченные пироги с мясом и высокая оловянная кружка молока. Не теряя времени, Ондайн оделась и по привычке наедаться впрок в один момент опустошила целый поднос.

Она едва успела умыться, когда раздался отчетливый стук в дверь. Девушка вытерла лицо и бросилась открывать. На пороге стоял Уорик, очаровательный, одетый по-королевски, в черный плащ и темно-фиолетовую шляпу.

— Ты готова?

— Да.

Он взял ее за руку и свел вниз по лестнице. В этот ранний час в таверне было тихо; какой-то пьяный дремал после ночных увеселений, положив голову на край стола.

Они вышли на солнечный свет. Перед дверью стояла карета, но Уорик предпочел пешком прогуляться по магазинам, стоявшим в ряд на улице.

— Куда мы идем?

— За покупками, — сказал он отрывисто.

Щедрость Уорика не вызывала сомнений, но он не разрешил Ондайн самой выбирать себе одежду. Целый день она кипела от ярости, потому что он стоял рядом и осматривал ее самым пристальным образом, пока портной хлопотал вокруг нее, примеряя рубашки, накидки, платья из шелка и бархата. Вскоре экзекуция закончилась. Часть платьев была готова, остальные должны были доставить позже в Северную Ламбрию.

Ночь они провели без приключений и на другой день отправились в дорогу. В конце путешествия Уорик сел в карету.

— Мы подъезжаем к поместью, — пояснил он. — Помни: мы встретились и обвенчались в Лондоне, твой отец — француз. У тебя нет приданого, так что, пожалуйста, постарайся быть любезной со слугами. Все должны поверить, что я женился по великой любви и потому не позаботился о приумножений собственного состояния. И если мои люди познакомятся с твоим язычком, обещаю, ты узнаешь, каким неуравновешенным я могу быть.

— Я уже давно это знаю! — выпалила Ондайн и покраснела. Он наградил ее одним из своих самых холодных предупреждающих взглядов.

— Графиня, я должен дать вам еще одно наставление. Мой сосед — лорд Хардгрейв. Мы всегда враждовали, и я прошу вас соблюдать осторожность при встрече с ним. Пожалуй, лучше совсем избегать этих встреч, если только вы не хотите, чтобы я избегал вас. Я не доверяю этому человеку.

Ондайн повернулась к Уорику; его руки были скрещены на груди, а глаза, напряженные от раздумий, устремлены куда-то вдаль.

— Не думаю, что мне понравится с ним встречаться.

— Никогда, никогда не оставайтесь с ним наедине. Вы поняли? Ондайн тихо вздохнула.

— Да.

Уорик приподнял штору.

— А вот и Четхэм. Мы подъезжаем. Девушка с любопытством посмотрела в окно.

Вдали показался огромный замок. К нему вели две дороги, вдоль которых раскинулись ухоженные сады. Каменное сооружение, украшенное арками и резными окнами, башенками и контрфорсами, казалось, касалось небес. Вокруг замка на склонах холмов и далеко на запад тянулись поля с травой, зеленой, как изумруд; на востоке темнел лес. Горы в пурпурном великолепии возвышались на севере. Поместье, больше похожее на королевский дворец, ошеломляло роскошью.

Заходящее солнце отражалось в окнах, которые то вспыхивали, то погружались во мрак. Ондайн вдруг испытала необъяснимый ужас, подумав, что скрывается за этим мраком.

Пустяки, успокоила она себя. Это — прекрасное поместье, почти дворец. Здесь, на севере, она беззаботно поживет и как следует обдумает план мести.

Муж крепко взял ее за руку. Он улыбался, поблескивая белыми зубами. В его дерзких глазах вспыхивали золотые искорки.

— Графиня, мы дома. И я надеюсь, моя любовь, вы покажете себя очаровательной хозяйкой дома.