Сцена 4

Равнина в Дании.

Входят Фортинбрас, капитан и солдаты, на походе.

Снесите мой привет владыке датчан;

Напомните ему, что Фортинбрас

Обещанного просит разрешенья

Пройти его землею. Встреча там же.

И ежели мы королю нужны,

Свой долг пред ним исполнить мы готовы.

Ему скажите это.

Да, мой принц.

Вперед, не торопясь.

Фортинбрас и солдаты уходят. Входят Гамлет, Розенкранц, Гильденcтерн и другие.

Скажите, сударь мой, чье это войско?

Норвежца, сударь.

Куда оно идет, спросить дозвольте?

Оно идет на Польшу.

А кто их предводитель?

Фортинбрас,

Племянник старого Норвежца.

На всю ли Польшу вы идете, сударь,

Иль на какую-либо из окраин?

Сказать по правде и без добавлений,

Нам хочется забрать клочок земли,

Который только и богат названьем.

За пять дукатов я его не взял бы

В аренду. И Поляк или Норвежец

На нем навряд ли больше наживут.

Так за него Поляк не станет драться.

Там ждут войска.

Две тысячи людей

И двадцать тысяч золотых не могут

Уладить спор об этом пустяке!

Вот он, гнойник довольства и покоя:

Прорвавшись внутрь, он не дает понять,

Откуда смерть. — Благодарю вас, сударь.

Благослови вас бог.

(Уходит.)

Идемте, принц?

Я догоню вас. Вы пока идите.

Все, кроме Гамлета, уходят.

Как все кругом меня изобличает

И вялую мою торопит месть!

Что человек, когда он занят только

Сном и едой? Животное, не больше.

Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной,

Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас

Не для того богоподобный разум,

Чтоб праздно плесневел он. То ли это

Забвенье скотское, иль жалкий навык

Раздумывать чрезмерно об исходе, —

Мысль, где на долю мудрости всегда

Три доли трусости, — я сам не знаю,

Зачем живу, твердя: «Так надо сделать»,

Раз есть причина, воля, мощь и средства,

Чтоб это сделать. Вся земля пример;

Вот это войско, тяжкая громада,

Ведомая изящным, нежным принцем,

Чей дух, объятый дивным честолюбьем,

Смеется над невидимым исходом,

Обрекши то, что смертно и неверно,

Всему, что могут счастье, смерть, опасность,

Так, за скорлупку. Истинно велик,

Кто не встревожен малою причиной,

Но вступит в ярый спор из-за былинки,

Когда задета честь. Так как же я,

Я, чей отец убит, чья мать в позоре,

Чей разум и чья кровь возмущены,

Стою и сплю, взирая со стыдом,

Как смерть вот-вот поглотит двадцать тысяч,

Что ради прихоти и вздорной славы

Идут в могилу, как в постель, сражаться

За место, где не развернуться всем.

Где даже негде схоронить убитых?

О мысль моя, отныне ты должна

Кровавой быть, иль прах тебе цена!

(Уходит.)