"Симулятор. Задача: выжить" - читать интересную книгу автора (Сертаков Виталий)

4

Я уродов этих чуть не расплющил.

Корки, короче. Когда за одно утро такая шиза приключается, на дорогу уже не смотришь, шлагбаум | снес к ядреной матери. А задавил бы, таки кому теперь есть дело? Одним ментом меньше, одним больше...

Инвалидка строчит. Нехай строчит, от нас не убудет. Дед гундосит, шо так легче шукать закономерности. Нехай шукает, мне накласть. Мне не по фигу только одно: сколько там воды осталось в канистрах. Они думают, шо установили правила. Они так смекают, шо наладили порядок, козлы... Ни хрена они не понимают в порядке. Я побачу на их сраную демократию, когда вода подойдет к концу.

Глотки друг дружке выгрызут...

Это корки. Вода, как не фиг делать, имеется в соседнем коттедже. Кажись, он не затронут... Это совсем рядом, три шага до плетня, блин. Тока нема чудаков, кто на эти три шага отважится. Я бы пошел, хрен с ним, но Дед, паскуда, посулил, что не развяжет меня, пока не вернутся из разведки наши голубки. Инвалидка придет, опять будет строчить и клянчить правды для истории. Какая, на хрен, история, когда полный абзац наступил...

А начиналось утро — зашибись! Когда шиза эта полезла, успел в тачку прыгнуть, благо ключи в замке висели. Едва ворота, на хрен, не снес, тут уж не до ворот.

Потому шо я в курсах, як подобная шиза протекает. У деда по мамке, еще когда в Днепре обретались, похоже начиналось; правда, он бухал, скотина. Вначале голоса слышал, затем под кроватью ото всех ховался, а после — окончательно двинулся, мыло жрал, кастрюли прятал. Корки, короче. Вязать пришлось...

Лучше сразу сдохнуть или самому идти в диспансер сдаваться!

Я рано проснулся, я всегда рано вскакиваю, бздик такой, уже не переломишь. Еще не проснулся толком, чую — фигня какая-то вокруг. Лежу себе и думаю: ни хрена себе, эт кто ж без меня на кухне хозяйствует, кофе варит? Неужто кто-то из пацанов подорвался? И вспомнить не могу, кто со мной вчера приехал...

Но кроме кофе крутилось в воздухе еще что-то, Дрянь какая-то, сразу и не понять. Как будто под нос банку с морской капустой сунули. И взмок весь, насквозь то есть, блин...

Ща вот репу чешу — хорошо, шо Розку в городе оставил, еще ее мне тут не хватало. Сцепились бы, як пить дать, та ж коза вечно лезет, а потом, когда огребет — мне ж еще и прощения просить приходится. Вот только... Вот только кто б сказал, шо с ней в Питере ща деется...

А шо, я из полена, што ли? Не чужая ж, своя баба, хоть и дурная...

Проснулся, башка раскалывается, глаза потом заливает... И главное, не могу вспомнить, кого вчера из города захватил... Ну хоть убей, туман в башке! Постель всмятку, подушки на полу, сам поперек лежу, но вроде бы один. Хотя это не показатель... Прислушался — кажись, в душе кто-то плещется. И поет, кажись, бабским голоском. Не, у меня порядок четкий — ни одна курва на супружеское, блин, ложе посягать не смеет. Наша с Розкой официальная спальня для всех закрыта, эт святое.

В душе точно кто-то шуровал. В верхнем душе, блин. Песню я вспомнил, поет эта, Варум... Про художника, мол рисует дождь. Коряво баба пела, неправильно. Как будто припев забывала, и по новой... У меня от песни этой на всю жизнь теперь икота осталась. А сколько жизни осталось, никому не ведомо, блин...

Я козлов этих, як людей просил, на втором этаже ни к чему не прикасаться. Корки, короче... Башка гудит, даже не помню, что пили вчера. Зато доперло, кто там Розкины шампуни изводит, чья баба, то есть. Мити Маленького, или Башлакова, или Личмана. Тут я маленько остыл. Потому что вспомнил — Башлаков с бабой своей приехал, значит, телок в доме нема. Значит, культурно вчера посидели, и Митя Маленький ничего не натворил, козел старый...

Личман — один, в обнимку с компьютером, эт как два пальца. Ему, блин, гамак и ящик пива, и бухгалтерию родную, больше никого и не надо. Вот только с кем приехал Митя? Мне, в принципе, глубоко растереть было, с кем старый мудак спит, но какого черта он своих баб пустил разгуливать по дому? Ведь не сам же Митя пошел мыться, он вообще не моется, мудила...

А водорослями и кофе воняет так, что блевануть хочется!

Ну, отжался кое-как... Простыни мокрые, на мне шорты и майка — тоже мокрые, даже деньги в кармане слиплись. От кровати кое-как оторвался, из окна глядь — е-мое! Кажись утро, а опять темнеет. Потом вниз глядь — пес сбежал! Охренеть, цепь вместе с кольцом от будки оторвал и смотался! Кто Филимона не видел, можа скажет, дескать — украли собаку. Ага, блин! Ты к ему подойди сперва, как бы он сам тебя не украл!

Ну, корки, короче...

Сбежал Филимон, молча сбежал. Кто-нибудь слышал, чтобы трехлетний обученный азиат от любимого хозяина сбег? Я башкой покрутил в оконце, мало ли. Филимона сразу не приметил, зато приметил кой-чо другое. С соседским коттеджем пурга какая-то началась. В двух словах и не опишешь... Эти козлы, что поселок проектировали, они ж все через жопу сделали, как всегда, по-русски, блин. Они, блин, вместо того, штоб гнать дома в четыре улицы, растянули вверх, в гору и обозвали Сосновой и Березовой аллеями.

По аллее ползла вата.

Серая такая, мохнатая, она соседский дом и забор облепила и ползла по нашему саду. Тихо так чавкала, почти незаметно, блин. Потрескивала, шуршала як плита электрическая, когда остывает. И кофе несло именно оттуда, снаружи, а не из кухни. От ваты несло. У меня, блин, как дерьмо это заметил, клянусь — ос татки волос дыбом встали. Как будто прорвало где плотину над рекой с цементом, блин! Короче, машину Башлакова сожрало уже вполовину, а к Митиной только подбиралось. Джип, блин, ты прикинь, две тонны весом, дергался, колесами задними по гравию егозил, а передних уже не было. Эта вата серая, она... короче, она уже в салон набилась, полный салон, короче...

И тут мне хреново стало. Потому шо я побачил пятки Башлакова, они из приоткрытой дверцы джипа! торчали. Только пятки, а выше уже была сплошная вата. Башлаков в машине ночевал. Тут я вспомнил, як он ночью с бабой своей полаялся и заявил, харя пьяная, шо пойдет спать в «ниссан». Башлаков, он же как нажрется, такой мудак становится, что кабздец котенку! А я тоже был к тому моменту в зюзю, и мне по фигу стало, где кто спит. Я его туда, в «ниссан», проводил. Обнявшись шли, всего два раза упали. Еще Филимон на нас зарычал, он алкоголь не переносит, добрый пес... Был добрый пес.

Корки, короче. Застрял я в окне, ни туда, ни сюда, як мудак стою и трясусь. Натурально трясусь, блин, и даже не от страха, а с горя, шо так бесславно закончу дни в психушке. Короче, эта херня, она наползала по диагонали. У соседей там банька во дворе, и такая, типа, пристроечка для гостей. Ну, блин, из бревен, с резными прибамбасами, в русском стиле, типа, строили. Строили, да... Короче, и дом кирпичный, и все эти бревенчатые сараюхи, они... как будто расплывались Ну чисто свечки... А вместо них вверх тянулись минареты из серой ваты.

Я проморгался, даже глаза потер. О, думаю, глюки какие, запомнить надо, чтобы врачу все в деталях, блин, передать. Серые острые купола, один за другим, все больше и больше, теснятся, и небо колют. И дальше, где следующий дом раньше стоял, и еще дальше... Мне просто не видать отсюда было, из окна уже навернуться боялся. Вата в небо лезла и застывала куполами, но не такими, как у православных церквух, а острыми, словно скрученными. Я сразу про мечеть вспомнил, а после и остальные подтвердили, шо, мол, похоже. Сплошной частокол из застывших цементных куполов, вместо леса обычного. Там, где соседский дом раньше стоял, они метров по десять вымахали. Только это... Я сперва-то не понял. Как говорится, глаз видит, а не верит, блин. Короче, под ватой этой дома-то уже и не было. Потому как минареты эти до самой земли разделились промеж собой, прям как россыпи опят, на тонких ножках...

Пожалуй, метра по два в обхвате колонны получились, а между ними другие стволы виднелись, и еще, дебри, короче. И в дебрях этих, мне почудилось, шевелилось что-то белое. Вроде белого медведя...

Еле взгляд оторвал. В другую сторону глянул — там все зашибись. Березки, блин, тачки дремлют вдоль заборов, одуванчики колосятся, мамаша с сынком мелким на озеро бредут...

Тут внизу — шшварк! «Ниссан» Башлакова только задними габаритами сверкнул — и нет его. Засосало, вместе с Башлаковым, блин. Я раскис сразу, ну... типа вспомнил всяких там врачей слова, что шиза — она передается. А мне еще в изоляторе в свое время несколько раз по кумполу закатали, отлеживался в медчасти...

Тут я точно с ручника снялся.

Мозги-то от водяры не просохли еще, а протрезвел в момент. До меня вдруг дошло, что вата уже Митькиной «вольвой» закусывает и плавненько так по восточной стене дома взбирается. Метров пять до нее осталось, когда эта сволочь приподниматься начала, Натурально приподнимается, прям как морская волна. Цунами, блин, из пушистого цемента! Я секу — если еще минуту тут у окна проторчу, так накроет, на фиг, с головой.

— Митька! — ору. — Поднимайся, старый! Эй, кто еще здесь?!

Рванул в коридор, чуть не грохнулся, и первым делом — бегом к душевой. А там шипит, булькает, до сих пор кто-то развлекается. Глюки глюками, думаю, а если я сейчас живого человека не встречу, то двинусь окончательно, блин...

И заколотил в дверь ванной.

— Кто там? — засвистел я. — Эй, на минутку!..

А изнутри шумит, шипит, и песню про художника поют. Тут вроде петь перестали, но никто не отзывается. Ни хрена мне это не понравилось. Если тебя взяли, блин, в гости, в приличный дом, кормят, поят, так хоть отзовись!

Тут откуда-то снизу долетел стук. Несколько раз стукнули, как будто в дверь.

Я запарился ждать возле этой долбаной двери. Надо было забить на глухую телку, которая там прохлаждалась, и рвать когти вниз, поднимать Митю Маленького. В окно спальни, сквозь распахнутую дверь, я видел наползающую на сад серую рыхлую тень. Эта сволочь подмяла и схрумкала фонтан, с которым мы неделю мучились. Фонтан, блин, точная уменьшенная копия, как в Петергофе, хрен где такой найдешь! Роза с мудаками строителями три дня билась, пока собрали и установили, как надо...

На первом этаже снова застучали. Я прикинул, может, это Личман успел из гамака в саду выбраться и в дверь колотит? Такая вот фигня в башку лезла, прикинь...

Пропажа фонтана меня подстегнула. Отбежал назад, в коридор, и с разбегу вышиб дверь плечом. Замочек там плевый, я по инерции чуть в душевую кабину не залетел. Хорошо, что затормозил вовремя.

Это шумела не вода. И пела не Митькина баба.

«... меня ты скоро позабудешь, художник, что рисует дождь...»

Вата заняла уже добрую половину потолка в ванной комнате, но распределилась там довольно стремно. Наверное, она, как шуровала по улице единым фронтом, так и в помещениях не позволяла своим... как сказать... фрагментам, штоли, выдаваться вперед. Короче, ванная у нас большая, и эта сволочь заняла потолок ровно по диагонали, от окна до кабинки с джакузи. Поначалу я решил, что пролезла сквозь окошко, выдавила стекло. Она шипела и трещала, як приемник старый, и до ужаса смердела кофем, блин...

Эта цементная сволочь вовсе не была цементом. Тогда я ведь считал, что рехнулся, и сказал себе, что следует не дрейфить, а даже поближе изучить... ну, чтобы врачам жизнь облегчить. Идиот, ну круглый идиот! Хорошо еще, блин, лизнуть не пытался...

Глядел наверх и ни хрена не понимал. Снова не верил глазам. Дрянь вонючая на меня не нападала, плавненько так по потолку растеклась, только потолка Уже не было. Без шума, сладко похрустывая, сволочь эта сожрала крышу с черепицей и чердачные балки, и стальное, блин, перекрытие. Вата стелилась не цельным одеялом, в ней дырки здоровые появлялись, и прямо в дыру я увидел небо. Потом дыра затянулась, а ноги сами понесли меня назад. Но тут я засек, что кабинку душа еще не затронуло. Вата пузырилась, поддалась к двери, вниз не падала, однако должна была вот-вот дотянуться до края джакузи, до самой клеенки. Клеенка у нас в цветочек, желтенькая, у моей дуры Розы — все, блин, желтенькое. Насквозь не видать, но пар оттуда валил, лилась вода, вроде как шевелился! силуэт, и гнусавил бабским голоском кто-то...

«... художник, что рисует дождь, художник, чтоI рисует дождь...»

Я назад отступил. В коридоре все пока было — нормалек, в южное окно солнце лупило, на балконе! занавесочки развевались, желтенькие, блин. И с потолком пока все было в порядке.

Это Дед меня за придурка держит, но мне как-то накласть, кто шо обо мне думает, ясно? Я не такое говно, как некоторые в нашей, блин, компании. Я так подумал, что баба Митькина, или кто там моей Розке джакузи своей жопой портит, она же не виновата. Она там, дура, сидит и поет. Может, еще не просохла после бухалова вчерашнего или ширнулась чем-то. Хотя Личман и Митька Маленький с такими курвами рядом в поле не сядут, с наркошками, то бишь, но мало ли...

Ну и даже не подумал, думать там некогда, блин, особо было, а ломанулся вперед. Герой, блин, Олег Кошевой, ядрить твою!

Рванул занавеску, даже не сразу сумел ухватить,! так руки тряслись. Дернул, а она в кулаке осталась. Джакузи за клеенкой больше не отсвечивала, блин, и стенки задней тоже не было. Вместо кафеля и мраморной ванны с золочеными кранами зияла рваная дыра, два метра в диаметре, целиком забитая ватой. А из дыры торчали голые женские ноги. В смысле, не только ноги, а все остальное тоже, ниже пояса.

И неторопливо так ноги туда, в кашу серую, утягивались. Рывками, будто кто... кусал с той стороны. Как будто саранча, когда мелкую насекомую какую изловит, вот так кусками проглатывает. Ноги мокрые еще были, в пене даже, в мыле. Красивые ноги и жопа красивая, с татуировкой, и это... лобок бритый, и ногти крашеные. Я ногти хорошо так запомнил, до сих пор их вижу, не могу избавиться... Неприятно, конешна, а шо делать? Инвалидка хотела правды, вот нехай и пишет, она все записывает.

Не помню, как я оттудова выкатился, и уже на лестнице очутился. Опять же, спасло чудо, блин. Затормозил, короче, поглядел вниз с балюстрады. Митька-то, думаю, в доме, внизу спит, надо спасать пердуна старого!

«Митька, ты где?!» — кричу, а связки не слушаются...

А у меня так путево сделано... было сделано, вроде как рыцарский зал внизу, на первом, а вокруг — балкончик. Мы с Розой доспехи всякие развесили, шкуры набросали, ну прям как в замке лорда, блин. Тут я поглядел вниз и понял, что Митька Маленький уже никогда не отзовется.

— Потому что его жрал белый медведь.

Митя Маленький лежал там же, где я его определил на ночлег, — на угловом кожаном диване. Эта кожаная мебелюха обошлась мне в восемь штук гринов. Хрен найдешь такую, единичный экземпляр! И Розка, дура, тряслась над ней, как припадочная — не дай бог, кто закурит и прожжет!

Я глядел вниз, в полумрак, и... Вот пишут, мол, желудок подкатил к горлу. Желудок у меня чуть, блин, через рот наружу не вывернулся. Я глядел и хихикал, хотя ничего смешного не было. Ну, просто ржал и не мог остановиться, аж до икоты. Короче, по всему дивану разметало Митины, блин, синие кишки. Одна его голая нога до сих пор торчала из пледа, а другая, от кушенная выше колена, валялась на полу, за диваном. Седая Митькина башка свешивалась с дивана до самого пола и билась макушкой о паркет. Этот звук я и принял вначале за стук в дверь.

Медведь обернулся, задрал морду и начал приподыматься на задних лапах.

А сзади, из ванной, запели про художника, что рисует дождь. Корки, короче.

Со спины эта срань напоминала медведя. Жирная грязно-белая, пушистая такая, с толстой задницей и толстыми задними ногами, как у носорога. Ну, почти как белый мишка, сбежавший из зоосада. Он, видать, услыхал, чи шо, но оторвался от Митькиного живота и повернул морду в мою сторону. Тут я воткнулся, что эта сволочь была таким же медведем, як я — солистом Большого театра. Эт я сейчас шутю, а тогда забыл, як дышать. Назад шагнул, так и сел на ступеньку.

У него не было глаз, не было губ, и не было на морде кожи. Широкое костяное рыло, вроде свиного черепа, торчало прямо из мехового загривка и все время подергивалось из стороны в сторону. А заместо глаз из боков черепушки змеились усы. Они по комнате летали, четыре длинных уса. Такие гнутые, как у таракана, с карандаш толщиной, словно из палочек черных составленные. Они ни секунды не оставались без движения, все время шукали в воздухе вокруг себя, скользили по столу, по стеклянным полкам, по стойке с телевизором. Потом эта сволочь что-то сделала, я не сразу разобрал, шо такое, но башка целиком исчезла. Оказалось, белый умел ее втягивать, как черепаха. Он ее прятал в меховое туловище, как только усы засекали опасность. Наверное, это я на лестнице попытался встать и «напугал» эту гниду.

Заместо рта у белого свисало такое длинное, как хобот у муравьеда, с него капало на ковер... Только я, блин, крепко сомневаюсь, что хоботом мягким можно так человека на части порвать! Да хрен его знает, как верно описать? Он же башку спрятал и на задних лапах поднялся, ну точно, как саранча. Я на верхней ступеньке лестницы сидел, а гнида эта почти со мной вровень ростом разогнулась. Оказалось, что под жирным брюхом две пары толстых ног, а поверху, у самой дыры куда башка запряталась, торчали еще по три тонкие лапы с каждой стороны. Этими он перебирал очень шустро, и я сразу просек, шо не дай боже под такую лапку попасть. Все шесть складывались, як у той же самой саранчи, метра по полтора в длину, и заканчивались погаными такими черными когтями.

А хорошо, шо я с вечера по большому сходил, а то бы точно обделался...

Это мы после узнали, шо белые все верхние лапки тоже втягивать умеют, вместе с головой, и шо, когда он один, то отбиться вполне можно. А тогда я сидел на ступеньке, потом обливаясь, и глядел на шесть черных когтей, як они веером передо мной развернулись, и думал, шо бобику точно кабздец настал... Потом я краем глаза засек еще одного «медведя», он копошился в кухне. Там Роза жалюзи повесила, так из-за жалюзей сперва ус показался, а после уса выплыла харя костяная. Выплыла и в проеме застряла, застеснялась, чи шо... В передних лапках когтистых второй белый держал что-то длинное и красное, на пол с него капало. Я, короче, не сразу разобрал, шо там было, пока очки не приметил.

Второй белый закусывал Личманом. Даже очки не снял с моего бухгалтера. Главное, шо интересно, эти толстожопые были с носорога, и как они в дом попали — ни фига не понятно. Но я б еще долго раздумывал, бежать или спуститься к ним обняться, если б он меня усиком шершавым не коснулся. Это як током ударило.

Вскочил, видать, слишком резко. Второй медведь со страху башку тоже втянул, и говорит... Ага, держит половину Личмана вверх ногами, и говорит бабским голоском, делово так, словно из телика:

«... Эксперты уверены, что в среду снижение котировок замедлится. Вместе с тем представитель Центробанка выразил обеспокоенность...»

Чем он там обеспокоился, представитель банка, я не дослушал. И как только сил хватило, назад по лестнице, по коридору, до балкона, а там спрыгнул в клумбу, и ничего не сломал. Хорошо что в «мерсе» ключи в замке висели! Ворота сбил, да хрен-то с ними. Уже на аллейку вывернул, оглянулся, а ладони мокрые такие, шо по рулю скользят, и вою, оказывается, не переставая. Ну, не смеюсь уже, а вою, через нос, блин.

«... Меня не скоро позабудешь, художник, что рисует дождь...»