"Помни о микротанцорах" - читать интересную книгу автора (Герасимов Сергей Владимирович)

14

После гибели Слона Миру держали в отдельной комнате. Все эксперименты прекратились. Два раза в день ей приносили пищу. Это делала злая глупая тетка лет пятидесяти. Звали тетку Стесей. Стеся всегда держалась так, будто боялась прикоснуться к клону, будто боялась заразы. Иногда еды не было целые сутки. Мира уже привыкла к этому. Она делала запасы из сухарей.

Но в последний раз ее не кормили целых четыре дня. В комнате не было окон, поэтому Мира отмечала время по ночному отключению света. На третий день Мира поняла, что случилось что-то очень серьезное, и начала колотить в двери и стену.

Никакой реакции. Если она останется здесь, но элементарно умрет от голода.

Сбежать невозможно: стальную дверь и бетонные стены не процарапаешь ничем.

Хорошо, что в уборной есть всегда есть вода. Это дало идею: трубы должны идти в какой-то пустоте внутри стены, их можно попробовать расшатать, а потом выломать. Трудно, но можно будет попробовать. Но на пятый день Стеся все же появилась. Паек был особенно скудным.

– Это что? И все? – возмутилась Мира.

– Скажи спасибо. Скоро не будет и того.

– Почему это вдруг?

– Ниче не знаешь?

– Не-а.

– В городе переворот. Зеленых свергли.

– Кто? Синие?

– Нет. Черные.

– Мне здесь как бы все равно.

– Может быть, тебе выпустят. Так что танцуй.

– Что ж ты мне не принесла ничего на праздник?

– Тортика захотелось? – съехидничала Стеся. – Обойдешься.

– Дура, я же тебя достану, – сказала Мира. – дай только я выйду, я все тебе припомню.

– Ты потише, а то удавлю прямо сейчас.

– Прямо сейчас? На, дави, – Мира вытянула шею. – что, страшно? А мне не страшно. Я тут такого видела всего, что мне не страшно. Я сама теперь страшная.

Испугалась? Вечером принесешь мне конфет. Килограма два и самых вкусных. Если хочешь, чтоб я тебя простила.

После того, как умер Слон, ее боялись. Мира видела страх в глазах каждого человека, который говорил с нею. Ее боялся даже сам Реник. Никто не знал в чем ее сила и как с этой силой бороться. Было в этом страхе что-то мистическое – так в старину боялись ведьм.

Вечером Стеся не пришла. Ничего не изменилось. Она все так же сидела в этой бетонной коробке и никто не собирался ее выпускать. Но душа требовала прадзника. Мира развернула платочек с последними крупинками соли. Может быть, обойдется.

Она попробовала соль.

Всяким киногероям убить врага так же легко, как ребенку сорвать листик с дерева. Но на самом деле легко убивает только психопат или сумасшедший, который не понимает, что творит. В нас слишком глубоко сидит самая человеческая заповедь «не убий», а тот, кто не имеет ее, просто не человек, а нечто человекоморфное, сгусток чего-то, проводник нечеловеческой воли – она не знала как это назвать. После смерти Слона она постоянно думала об этом. Она ненавидела Слона так сильно, как только можно ненавидеть, но его смерть оставила постоянную боль. Боль ныла в одном накале и не давала покоя. Она видела сны, в которых события поворачивали в другую сторону: она оказывалась невиноватой Слон исправлялся или убегал, или умирал сам, или его убивал кто-нибудь другой.

Но Мира знала, что если бы все можно было повторить, она бы сделала то же самое.

Это была самооборона, защита своей жизни, как, впрочем, и защита жизни еще нескольких человек. Вскоре она увидела первую красную стрелку.

Свет уже выключили; это означало время около девяти часов вечера. Было очень тихо; в первые секунды после выключения света эта тишина просто сводила с ума; потом то здесь, то там начинали появляться звуковые призраки: мелкие шуршания, пощелкивания, перебегания чего-то невещественного. Это были галлюцинации, наведенные неестественно глубокой тишиной. Это включалась квантовая звукоизоляция, безусловно вредная для человеческого мозга, но удобная штука в условиях тюрьмы. Стрелок становилось все больше.

Они неслись вдоль темного полотна потолка ровные, плотные и даже в чем-то успокаивающие, как стрелки дождевых капель на стекле. Она закрыла глаза и стала ждать. Еще немного и приоткроется дверь в другой мир. Это всегда больно.

В этот раз она упала на спину. Кажется, ударилось головой. Несмотря на боль и головокружение, встала сразу. Это среда, враждебная человеку, более враждебная, чем космическая пустота. Время уничтожает тебя, едкое, как кислота.

Ужасно болит спина. Невозможно разогнуться. В этот раз поезд шел в тоннеле и вдруг выскочил на мост. За окном была луна: впервые за все шестнадцать приступов в ее жизни. До сих пор заоконная ночь была совершенно темной. Теперь луна освещала стальные блестящие балки моста и бросала световую дорожку на гладь воды далеко внизу. Но это не была земная луна и эта вода не была водой.

Несколько секунд она стояла как завороженная, глядя в большое окно на ту чудовищную антиреальность, которая впервые открылась ей, и ощущая, как уменьшается, как стягивается пространство вокруг нее.

За эти несколько секунд ее тело стало большим и взрослым. Потом она побежала, споткнулась, поднялась и побежала снова. Ее длинные седые волосы струились по спине. Каждый раз одна и та же прическа, точнее, ее отстутсвие, означает ли это, что она действительно доживет до старости и будет иметь такие волосы? На последней скамейке лежала кукла. Кукла была большой, почти в человеческий рост, и лежала лицом вниз. Она схватила куклу за плечо и перевернула.

Она очень спешила и дернула так быстро, что воск треснул. Правая рука куклы отвалилась и упала на пол. В этот раз кукла имела лицо старшего комиссара Реника. И в эту секунду Мира поняла, что может спасти этого человека.

Нужно всего лишь взять куклу с собой в следующий, в безопасный вагон.

Мира присела, взгромоздила куклу себе на плечи. Вагон разгонялся, подпрыгивал, его бросало из стороны в сторону. Вот свалилась боковая полка, вот обнажились внутренности потолка. Свободной рукой она ухватилась за ручку спасительной двери, но ручка оторвалась. Она навалилась на дверь всем своим весом и уперлась ногами. В этот момент под ее ногой провалися пол. Она бросила куклу и схватилась за выступ стены. Аккуратно подцепила дверь длинными ногтями и приоткрыла ее. Потом, уже лежа, втащила куклу вслед за собой. Встать уже не было сил.

Шестнадцать раз за свою коротенькую жизнь она становилась старой и снова молодела. Каждый раз это что-то оставляло в ее памяти – так, как будто она действительно прожила целую жизнь, а потом кто-то стер ластиком карандашные записи в ее памяти, но стер не совсем аккуратно, так что слова прочитать нельзя, но видно то место, где были строчки. Она втащила однорукую куклу вслед за собой. Положила на полку. Теперь, когда ее тело снова стало маленьким, кукла казалась непосильно тяжелой. Она снова уронила куклу и та упала лицом вниз, расплющила нос. Вторая рука откололась тоже. Стоило ли спасать этого негодяя?

Комиссар Реник валялся с расколотым носом и без обеих рук.

В этот день город был занят открытием памятника Великой Барбаре. Школы и институты прервали учебный процесс, чтобы молодежь могла насладиться действом.

Действо передавали в прямом эфире, цветное, объемное, даже с имитацией запахов и легкого ветерка. Впервые со дня переворота Уварова, или Черный Вождь, как ее теперь неофициально называли, появилась на людях.

Великая Барбара была той самой мужененавистницей, которая несколько лет назад организовала первый кружок, а затем и общество ревностных борцов за женское дело – то есть, теперь она была основательницей движения и первоисточником доктрины. А то, что она пала смертью мученицы, особенно увеличивало ее святость. В те далекие времена общество включало в себя лишь немногих сознательных борчих. Несколько десятков, затем сотен. Но эти люди были родом из разных городов, то есть, уже с самого начала движения существовала общенациональная сеть ячеек РБЗЖД. Барбару осудили за создание киборга, за то, что она подсоеденила руки своих тринадцати любовников к аппарату для эротического массажа. Она ампутировала все эти мужские руки с помощью робота по имени Саид.

– Ее осудили мужчины, – негромко, серьезно, и даже почти с грустью в голосе вещала Черный Вождь. – Увы, великая женщина не дожила до этого дня. Она умерла в тюрьме, не пережив темпорального шока. Могла ли она думать, что всего год спустя ее дело, подхваченное нашими руками, победит?

Над площадью кружила тишина, страшная и темная, как огромный птеродактиль.

В центре площади возвышался памятник – отлитая из черного стекла двадцатиметровая фигура. Женщина и рядом с нею механическая панель, на которой расположились в разных позах четырнадцать мужских рук.

По толпе пробежал ропот. Люди считали и пересчитывали: история великой Барбары уже вошла в учебники, мгновенно выпущенные центральными и подхалимскими местными издательствами, эта история уже неделю пережевывалась на все лады, с умеренным лизоблюдством, большинством газет. Все помнили, что любовников было тринадцать и тринадцать рук были подключены к аппарату. Почему же их четырнадцать?

Уварова подняла руку и ропот смолк.

– Сейчас буду считать я! – она медленно просчитала от одного до четырнадцати. – Это не ошибка, а торжество справедливости. Справедливость – вот наша главная цель. После того, как Барбару арестовали, у нее был четырнадцатый мужчина. Ее дважды изнасиловал комиссар, который вел это дело. Сейчас вы увидите этого человека.

Через минуту старший комиссар Реник стоял на возвышении перед памятником.

Выглядел он жалко: сутулый, толстый, вислоусый, он нервно оглядывался исподлобья и снова опускал лаза.

– Саид! – скомандовала Уварова и человекоподобная машина начала подниматься по ступенькам.

– Теперь последнее слово осужденному.

Толпа слегка взвыла, недовольная тем, что самое интересное откладывается.

Реник начал говорить.

– Я выполнял свою работу, – начал он. – Однажды, с помощью незаконных следящих устройств я подслушал разговор Великой Барбары. Я был удивлен, меня сразу же удивила потрясающая глубина ее мысли. Но я был мужчиной и, потому, как и все мужчины, считал женщин низшей расой. Меня безумно раздражало то, что она умнее меня. Я продолжал слушать и вскоре я узнал много такого, что позволяло мне организовать шантаж. Скоро я ее арестовал. Она честно и открыто заявила, что никогда не откажется от своих убеждений. Я применил насилие, но мне не удалось ее сломить. Тогда я пришил ей (это так у нас называется) пришил ей создание киборга, незаконное изъятие органов и повесил на нее несколько убийств.

Хотя я хорошо знал, что все мужчины добровольно согласились отдать свою руку. Я просто хотел ее уничтожать, во мне говорило оскорбленное чувство мужского превосходства. Но когда я сделал это, то понял, что совершил ужаснейшее преступление в своей жизни. Я понял, что недостоин никакой милости и теперь с радостью приму любое наказание.

Одновременно с речью Реника шло интерактивное голосование. Вначале речи большинство высказывалось за смертный приговор, но в конце пятьдесят девять процентов остановились на умеренном наказании: отрезать руку, подсоединить ее к аппарату, вместе с остальными тринадцатью, а Реника оставить жить. И даже предоставить ему работу в недавно открытом музее Женского Движения.

Но Саид ампутировал руку неаккуратно, сильно повредив кость. Рука не подсоединялась к аппарату и ее пришлось выбросить. Со второй рукой дело пошло лучше. Ее отрезали, подсоединили и уже через несколько минут она исправно слушалась команд. Комиссар Реник остался жить без обеих рук. В добавок к этому, Саид случайно сломал ему нос.

Во дворе стояли свеженькие стенды, объяснявшие непосвященным, если таковые еще найдутся, суть женского движения. С утра было холодно, температура упала до минус восьми и приглашенные мерзли, ожидая, пока откроют двери. В просторном дворе стояла гимнастическая перекладина и допотопный козел для прыжков; одна ножка козла была отломана. Все приглашенные переговаривались о ничего не значащих вещах. Никто не говорил о том, что им предстоит. В девять пятнадцать дверь открыли.

Их рассадили в маленьком желтом зале, с большим лозунгом вдоль стены:

«Биология-лженаука».

За четыре прошедших месяца многое изменилось.

Женщина в черной форме стала за кафедру и начала речь, состоявшую в основном из ничего не значащих выражений. Рядом с Гектором сидел мужчина с порезом на лысине. В зале было так холодно, что над головами сидящих поднимался пар.

– Почему они не топят нормально? – спросил мужчина, – это же государственное учреждение. Или они закаляют нашу выносливость? Я не понимаю, к чем это идет? Женщины не могут править миром, так не бывает, это все равно что изнанка без лицевой стороны.

– Вы были закройщиком? – спросил Гектор.

– Нет, я был поваром. Почему вы спросили?

– Просто так.

– А я говорю, что это все скоро прекратится, – продолжал мужчина, – женщина без мужчины существовать не может.

– Но были ведь амазонки, – возразил Гектор.

– Может были, а может и нет. Если и были, то в ограниченном количестве. И недолго.

– Например, лет триста или пятьсот.

– Вы хотите сказать, что этих змеюк нам придется терпеть триста лет? Нет!

Вы знаете, они меня сегодня лапали. Они сделали нас, мужчин, людьми низшего сорта, они ведут себя так, как будто боятся о нас испачкаться. Они устроили эти принудительные комиссии, где обращаются с нами, как лошадьми. Они смотрят нам зубы, выворачивают веки, заглядывают в задний проход, мерят давление и заставляют считать от ста наоборот. И им не интересно знать, нравится мне это или нет. Я не могу посладть их к черту и пойти домой спать. Я обязан сидеть в этой холодной дыре и ждать, что они мне тут скажут. И все равно они меня сегодня лапали. Как это вам нравится?

– Это нормально, – ответил Гектор, – у них же практически нет секса.

Поэтому гормоны бьют в голову. Особенно у государственных служащих. Кстати, на какую категорию вас тестировали?

– На годного к обороне и физическому труду. ГОФТ. А вас?

– Меня тоже. Большинство здесь – будущие гофты.

– По поводу секса, – тихо и не наклоняя головы сказал сосед слева, – полковница очень любит рыжих. Есть вариант, чтобы остаться при комиссии в должности консультанта по мужской психологии. Никакой обороны и физического труда. Наша полковница и еще гости будут вас трахать во все места – работа не сложная, но, конечно, неофициальная. Официально у вас будет должность консультанта. Это мне совершенно точно дали сегодня понять. У вас какой цвет волос?

– Я блондин, – ответил Гектор. – борода настоящая, не крашенная.

– А я рыжий, – ответил совед справа.

– Поэтому они вас и лапали.

– Если они любят рыжих, то зачем заставляют нас бриться налысо?

– Чтобы отличаться от нас, – сказал Гектор. – Именно поэтому они заставляют всех мужчин брить голову, но поощряют усы и бороды. Мужчина должен быть не похож на женщину. Его нужно видеть издалека. Он должен быть существом другой породы.

– Но это невозможно.

– При современной науке – вполне реально.

– Да что вы понимаете в современной науке?

– До переворота я был биологом.

– А, вот такие как вы во всем и виноваты.

– Может быть, – согласился Гектор. – Но мы ведь были лжеучеными. Всего лишь обманщиками. Поэтому не надо нас винить.

– Не вижу логики.

– Я тоже не вижу. Просто я две ночи не спал и заговариваюсь. А суть в том, что биология позволяет женщинам размножетсья независиво от мужчин, а мужчинам – независимо от женщин. Во-первых, возможно прямое клонирование, при котором вы получаете точную копию своего тела. Во-вторых, перекрестное клонирование, при котором смешиваются хромосомы, как при обычном половом размножении. Но оба набора хромосом могут быть женскими. Клетка оплодотворяется, если это так можно назвать, в пробирке, а потом пересаживается снова в женское тело. Женщина рождает совершенно нормальную дочь.

– А мужчина?

– Тоже самое. Плод может расти либо в пробирке, либо можно сформировать искусственную матку под кожей живота. Прямо под жировым слоем. Попытки таких операций были еще в прошлом веке.

– Ну да?

– Точно. Технически – ничего сложного.

– Сколько раз вы подтянулись на турнике? – спросил сосед слева.

– Три, – ответил сосед справа.

– Тогда от физического труда вы загнетесь. На вашем месте я бы согласился на должность консультанта.

– Вы что, их менеджер по рекламе?

– Не хотите – не надо.

Дама за кафедрой закончила напутственную речь и соискателей выстроили в шеренгу для прохождения основного теста. Четверо охранниц поддерживали шеренгу прямой, как стрела.

– К прохождению сканирования сознания – приготовсь! – скомандовала дама.

– Есть! – ответила шеренга.

– Отправляйсь! – скомандовала дама.

– Есть! – ответила шеренга и двинулась вперед.

– Удачи вам, ребята! – пожелала дама и ущипнула крайнего за задницу.

Гектор снял руку с ладонного контакта.

– Признан негодным, – сказала женщина и сделала отметку в документе.

– Негодным к чему?

– Вы признаны негодным по категории ГОФТ. Вас не будут использовать для обороны. Только для физического труда.

– Но у меня хорошая военная подготовка.

– У вас нет никакой подготовки. Не паясничайте.

– Я восемь лет служил в армии. В нескольких специальных подразделениях.

– В таком случае, вы не прошли по шкале лояльности, – сказала женщина. – Сейчас я проверю.

– Здесь что, все такие лояльные?

– Шкала лояльности довольно мягкая и гибкая. Если вы ее не прошли, то вам уже ничего не поможет. Вот. Я нашла. Во-первых, вы не прошли тест на лояльность.

А во вторых, вы никогда не служили в армии. У вас нет никакой военной подготовки. Вы пытаетесь ввести нас в заблуждение. Но это еще никому не удавалось. Вы признаны годным к физическому труду. Сейчас я выпишу вашу карточку.

– В чем состоит физический труд?

– С завтрашнего для приступите к раскорчевке деревьев на территории старого города.

– Но я служил в армии, – возразил Гектор.

– Нет, вы не служили. – Я дала запрос главной сети и информация подтвердилась. Или вы хотите сказать, что главная сеть ошиблась?

– А если она вас обманывает?

Женщина закатила глаза и ненатурально засмеялась.

– Первый раз слышу такую глупость. Даже от мужчины. Физический труд сделает вас человеком. Физический труд полезен. Сейчас я посмотрю… Ага. Вы всю жизнь работали закройщиком в ателье по пошивке рабочих комбинезонов. Правильно?

– Я был ученым с мировым именем, – сказал Гектор.

– Ерунда. Вот данные о каждом месяце вашей жизни.

За прошедшие месяцы многое изменилось. И дело было не только в женщинах.

Физический труд снова стал необходим. Первая авария в главной сети случилась еще полтора года назад. С тех пор аварии стали повторяться регулярно. Люди уже привыкли к подземным взрывам, к нарушению электрических систем, к перебоям с водой, газом и продуктами питания. После каждой аварии сеть восстанавливалась, но никогда не восстанавливалась полностью. Начала слабеть инфосеть. С началом зимы вриски стали работать настолько плохо и неточно, что ими перестали пользоваться. Транспортная система полностью разрушилась. Все мобы, кроме нескольких биомов, стояли в гаражах. Люди пользовались электромобилями, а некоторые перешли на обыкновенные бензиновые автомобили. Окружающее пространство начало катастрофически загрязняться. Казалось, что это никого не волновало.

Может быть те, кого волновало, помалкивали.

С началом холодов город просто захлестнула волна травм. До сих пор все дороги и пешеходные дорожки в городе предохранялись от скольжения так называемой молекулярной пленкой. Пленка была разновидностью жидкого кристалла и всегда до сих пор контролировалась электроникой. На этой пленке нельзя было поскользнуться – она обеспечивала абсолютное сцепление с любой подошвой.

Теперь, люди, отвыкшие скользить, падали на каждом шагу. Электроника не срабатывала.

Отключились теле и радиоспутники. Нарушилась телефонная связь, вся, кроме местной. Теперь никто не знал, что происходит на другом конце страны, а другие страны или континетны стали далеки, как галактики. Самолеты перестали летать.

Разрушалась не только главная сеть, но и все остальные глобальные сети: они так или иначе пользовались ресурсами главной.

Впрочем, большинство локальных технических систем ухитрились выжить. Снова, как прошлом веке, пошли в ход обыкновенные компьютеры, нейрокомпьютеры и молекулярные компьютеры, превосходящие по сложности отдельный человеческий мозг.

Работали больницы и роботы хирурги каждый день совершали пересадки искуственных глаз, почек, сердец, легких и печени. Сейчас, после отмены антикиборговых запретов, протезирование развивалось особенно бурно. Еще год назад для того, чтобы получить механическое легкое, пациент проходил столько комиссий и препонов, что порой соглашался умереть, лишь бы не длить это мучение. Теперь все решали деньги. Плати – и получишь. Протезирующие клиники вырастали на каждом углу. Большинство биолабораторий занялись выращиванием искусственных органов улучшеной конструкции. Разрешили даже генные модификации, пока только простые и, в основном, медицинские. Человечество, разгоняясь, катилось к пропасти самоуничтожения – к преобразованию себя в нечто не-человеческое. Недавние идеалы оказались забыты.

Уже создавались первые киборги: женщины без желудка, питающиеся от энергии радиоактивного распада. Руки, ноги, глаза, уши, печень и сердце заменялись биопротезами, превосходящими в сотни раз природные аналоги. Оставшиеся ученые раотали над этим. Уже невдалеке за горизонтом маячил первый сверхчеловек, в котором останется совсем мало человеческого.

Но главная сеть все еще существовала и все еще была сильна. В декабре она предложила людям новую услугу: объединение нескольких человеческих сознаний в локальную сеть. Сейчас уже несколько тысяч старомодных влюбленных разгуливали по городу подключенные к сознанию друг друга. А несколько тысяч современных влюбленных связывались по трое, пятеро или по десятеро, независимо от возраста и пола.

– А где же демократия?

– Женщина и демократия несовместимы. Еще Ницше писал, что женщина понимает только деспотизм.

– Ваш Ницше ничего не понимал в женщинах. Он был секусульно фрустрированным беднягой с жуткими головными болями. У него не было ни жены, не любовницы. Он говорил о женщинах, как лисица о винограде.

Гектор слушал разговор в пол-уха. Команда по раскорчевке территории, как он и ожидал, оказалась не самым приятным обществом. Из двадцати мужчин в отряде (плюс староста двадцать первый) пятеро принадлежали к непокорной, но слабой духом и телом интеллигенции, остальные – просто уголовная пьянь. Гектор не принадлежал ни к тем, ни к другим и, таким образом, сразу оказался в изоляции. С утра к нему попробовал подъехать этакий вкрадчивый негодяй, распрашивавший о том и сем. В конце концов негодяй сообщил, что скрытных здесь не любят, и пообещал напомнить об этом во время обеда. Гектор пропустил угрозу мимо ушей. За себя он не волновался. А вот хлюпикам, рассуждавшим о Ницше, придется плохо.

К счастью, утро выдалось не морозным. Террирория раскорчевки представляла собой поле, беспорядочно усыпанное обломками бетонных плит и блоков. В щелях между плитами прорасли деревья, обыкновенные, не быстрых сортов.

Деревья были молодыми и небольшими, толщиной с фонарный столб. Больше всего неприятностей доставляли акации. Вначале дерево спиливали, оставляя высокий пень, потом всей толпой выворачивали куски бетона и оттаскивали их в стороны, потом принимались за пень. Интеллигенция работала с задором, соскучившись по физическому труду, уголовники в основном ругались и отлынивали. К обеду Гектор жутко устал. Затем к нему подошел тот самый утренний негодяй и сказал, что один человек хочет с ним говорить.

– Если хочет, пусть говорит, – ответил Гектор.

– Он может рассердиться.

– Это его проблемы.

– А если он рассердится…

– Если он рассердится, то пусть подойдет и я набью ему морду, – ответил Гектор.

– Ай-ай-ай, как плохо. Даже если ты набьешь ему морду, то Бате не понравится. Батька не любит, когда бьют своих.

– В таком случае, – ответил Гектор, – я набью ему морду красиво. Так, что Батька будет в восторге.

После этого негодяй отъехал.

Но до обеда произошло еще кое-что.

Из-под очередного вывороченного блока выпрыгнула двухметровая серая ящерица и оскалила на людей зубатую пасть. Как помнил Гектор, это был один из многих хищных теплокровных лизардов, искусственно выведенных и выпущенных в леса существ. Люди окружили ящера, вооружившись лопатами и крючьями. Люди не очень опасались.

– Он умеет кусаться не хуже крокодила, – сказал Гектор.

– А ты откуда знаешь?

– Сам видел.

В конце концов ящера отпустили. Никто не захотел испытывать судьбу. Лизард не спеша и не оглядываясь ушел в гущу кустарника.

– Он нас не боится, – сказал кто-то.

– Он никогда не видел людей, – ответил Гектор. – Он жил в лесах и никогда не выходил в город. Поэтому он нас не боится.

– Это значит, – сказала Анна, – что исчезло защитное поле.

– Если бы исчезло защитное поле, город кишел бы хищниками. В лесах их так много, что они просто вываливаются. Ты была когда-нибудь в лесу?

– В настоящем? Нет, конечно. Я не люблю экстремальных екскурсий. Я домоседка по натуре. Помню, в дошкольком детстве, с мамой. Но тогда еще оставались леса без хищников. Ненастоящие леса. В настоящем никогда не была.

– А мне приходилось, по работе. Представь себе стаю рыб у кораловых рифов – так вот, местами звери в лесах живут с такой же плотностью. При этом там полно хищников, которые бросаются на все, что движется. Поэтому защитное поле не могло исчезнуть.

– Тогда откуда взялась ящерица?

– Система начинает давать сбои.

– Сбои?

– Пройдет время и она развалится.

– Надо убегать, – сказала Анна. – Куда-нибудь.

– Куда убегать? – возразил Гектор. – На планете остались только города и леса. По крайней мере, в этой части планеты. Природа снова стала дикой, более дикой и страшной, чем она была когда-либо. Мы – последние острова абсурда в океане безумия. Если исчезнет защитное поле, города растворятся в диком лесу за считанные годы. Лес давит на нас, как пар на крушку котла. Еще немного – и котел взорвется.

– Выхода нет, – сказала Анна. – Я думала много, но выхода нет. – Как странно, что дело в тебе, и что я в этом тоже как-то участвую. Но выхода ведь нет. Что бы ты ни сделал, мы все равно погибнем. От тебя ничего не зависит, так же, как и от меня, как от всех остальных. Ты еще можешь спасти сеть, если это не поздно. Но тогда она нас поработит и, возможно, убьет. Наверняка убьет, нет шансов. Но если сеть исчезнет, нас убьют леса и безумие наших вождей. Есть два пути и оба заканчиваются тупиком. Может быть, есть третий?

– Если бы такй путь был, она бы его предложила.

– Сеть?

– Сеть.

– Может быть, сесть ждет, – сказала Анна, – может быть она ждет, что ты сдашься, что ты испугаешься. Может быть, она просто притворяется умирающей?

Впрочем, нет. Я это чувствую, я ощущаю, как она умирает. Она же все время контролирует меня, но ее власть становится все слабее. Неужели все погибнет?

Еще недавно все было так хорошо. Знаешь, я всю жизнь думала, что мы живем в самое лучшее время и в самом лучшем месте. Я находила счастье в этой мысли.

Когда мне было плохо, я об этом думала. И мне становилось тепло. Так было еще два года назад. Мы все были очень счастливы и это счастье простиралось в будущее на тысячу лет. Но что случилось? Почему все так? Где связь событий, где закономерность? Почему хорошое разрушается так быстро? Отвернись и обними меня, сейчас я буду плакать.

– Связь между событиями такова, – сказал Гектор, – что ее нельзя назвать ни по-настоящему закономерной, ни по-настоящему мистической. Может быть, все мы персонажи чужого сна.

Космический лифт был натянутой полиборазоновой струной диаметром в восемь метров. Верхний конец этой струны крепился к космической станции; станция вращалась по орбите так, что струна всегда оставалась натянутой. При сильных бурях струна звенела и пела, но слышать эту музыку можно было только у подножия лифта. Вот уже много лет лифт не работал; станция, оставшаяся без людей, уже давно пришла в нерабочее состояние. Когда-нибудь струна оборвется – и тогда все

438 километров этого исполинского сооружения рухнут вниз. Если это случится, пострадают только леса: относимая вращением земли, струна упадет в сторону востока, а на востоке от лифта нет ни одного человеческого поселения.

Вся тяжелая конструкция поддерживалась на весу тягой космической станции, раскрученной по орбите. Для того, чтобы не оторваться от земли, лифт имел корни: квазибиологические устройства, постоянно прорастающие в глубину грунта. Одни корни отрастали, другие отмирали, при этом направление и рост корней контролировались главной сетью.

В ту ночь у подножия лифта оставалось сто двенадцать человек. Большинство из них использовали лифт как жилье. Временами они наведывлись в город за подуктами, используя вертолет-тарелку с микровинтом или даже микровинтовые кресла: эти одноместные вертолеты весом всего тридцать килограмм почти не занимали места, хотя летали не слишком быстро. Когда главная сеть начала сдавать, вертолеты перестали летать, потому что без управления с земли они не могли держать равновесие. Теперь оставалась единственная дорога, которая связывала лифт с городом – и эта дорога шла через лес. Но в ту ночь защита дороги была прорвана.

В поселке началась паника. Весь маленький поселок размещался среди корней лифта. Здесь стояли легкие раскладные домики, несколько магазинчиков и комлекс развлекательных устройств. Под корнями оставалось еще много пустоты. Первыми в эту пустоту проникли лизарды.

Тогда люди, оставшиеся в живых, отступили с поверхности на первую палубу лифта. Здесь они могли продержаться до тех пор, пока хватит продовольствия. Или до тех пор, пока будут держать корни лифта. Уже давно не отрастали новые корни, а старые с каждым днем потрескивали все громче.

Внизу, среди величественно-мощных воздушных арок корней, бесновалось море жизни. Там, во тьме, громадные тени пожирали мелких, а мелкие – совсем маленьких. Все это кровавое буйство было счастливо, самоуверено и самодостаточно. Природа больше не нуждалась в человеке.

На следующий день он не пошел на раскорчевку. По городу уже ползли слухи о страшных и злобных тварях, оторые стали выходить из лесу. Большинство тварей описывались преувеличенно и фантастически. Местное телевидение эти слухи всячески опровергало. Но это было именно то шило, которое невозможно утаить в мешке. В полдень Гектор увидел из окон, что мальчишки окружили на улице самого настоящего лося и пытаются дергать его за уши, хотя и не достают.

В половине второго по улицам прошла женская демонстрация. Женщины тащили за собою голову убитого ящера, голову величиной с маленький диван. За головой ехал моб с громкоговорителем. Громкий голос возвещал, что наконец-то найден и пойман ящер, которого освободили во время теракта двадцатого августа. В тот день погибло двенадцать человек, а ответственность за преступление взяла на себя крупная экологическая секта. Демонстрация явно направлялась против зеленых. За колоной шла толпа мелких детишек, одетых в уродливые зеленые костюмы – с огромными ушами, носами, хвостами и половыми органами. Детишки на ходу били друг друга бутафорскими палицами. За всем этим пристально следили четверо воспитательниц в черной форме. Но голова ящера была страшна: с вырванными глазами, неровно отрубленная, с раскроенными губами и торчащим сзади белым шейным позвонком.

В три часа телевидение передало объявление о том, что любые незарегестрированные животные весом более двухсот грамм, обнаруженные в городе и его окрестностях, будут уничтожаться на месте. За уничтожение каждого крупного животного будет выдана денежная премия и специальный пластиковый значок «За.

Верность Женскому Делу».