"Крах династии" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 14

Закончив переговоры, я вернулся на Царский двор. Однако ни с кем из младших Годуновых встретиться не удалось. Они оказались заняты своими обычными молельно-банными делами. После встречи с боярами настроение у меня испортилось, захотелось положительных эмоций, и я решил навестить вдову Опухтину, и заодно выяснить, как обстоят дела у ее сына. Последний раз я видел их несколько дней назад, паренек, кажется, сумел преодолеть кризис, начал поправляться, но чем там у них все кончилось, я не знал.

Отправился я к ним в гости пешком. Расстояния в Москве, если сравнивать с современными масштабами города, были детские. Я, не торопясь, дошел до крохотного домика Опухтиных. Здесь все больше напоминало деревню, чем город. Я постучал в ворота. Залаял пес, хлопнула входная дверь, и в калитку высунула нос премиленькая девушка.

— Вам кого? — доброжелательно спросила она.

— Анна Ивановна дома?

— Дома, заходите, — пригласила она, не спрашивая, кто я такой.

Я вошел во двор. Под ноги с лаем кинулась маленькая собачонка, но, обнюхав сапоги, благосклонно завиляла хвостом.

— Не бойтесь, она не укусит, — успокоила меня девушка. Личико ее сияло весельем, так что за Ивана Опухтина можно было не беспокоиться. После похорон таких счастливых лиц не бывает.

— Как Иван, уже подымается? — спросил я.

— Так вы тот, — она не сразу придумала, как меня назвать, — что его спасли?!

— В общем-то, — скромно признался я, против собственного желания кокетливо поведя плечами, — в его деле немного участвовал.

— А уж Анна Ивановна так вас ждет, так ждет! Я побегу, ее обрадую!

Девушка умчалась, а я остался во дворе один на один с песиком. Заходить в дом без приглашения было неловко, и я ждал, когда ко мне выйдут. Честно скажу, что соскучиться я не успел. Из дверей выбежала Анна Опухтина и, рыдая, бросилась мне на грудь. Это было приятно. Даже очень. Мы с ней обнялись, и я выслушал столько добрых слов и пожеланий, что их вполне могло хватить на целый взвод рождественских дедов Морозов.

Потом Анна Ивановна и давешняя милая девушка повели меня под руки в дом и усадили как именинника в почетный угол под иконы. Иван был тут же, он уже вполне оклемался, хотя и оставался в постели под неусыпным контролем и опекой матери и Любы, так звали девушку. И вообще, у них все складывалось (тьфу, тьфу) прекрасно.

Ахи, охи и благодарения в конце концов иссякли, и я провел в милом семействе несколько приятных часов, едва ли ни самых спокойных и умиротворенных за все последнее время. Ближе к вечеру на огонек заглянула старуха-знахарка, та, что параллельно со мной лечила Ивана и подарила мне ладанку с ногтем великомученицы Варвары.

— Помогла? — сразу же спросила она, едва мы поздоровались.

— Кто? — не понял я.

— Ладанка, что я тебе дала, — напомнила она. — Ты что, ее не носишь?

— Ношу, — соврал я, — только сейчас оставил дома.

На самом деле, я как снял ее в ночь, когда впервые был близок с Ксенией, так больше не надевал. Она осталась лежать на подоконнике светлицы покойной царицы Ирины.

— Плохо, — покачала головой знахарка, — ладанку без присмотра оставлять нельзя. У тебя через нее может быть много несчастий.

Удивительно, но после ее слов я действительно начал испытывать необъяснимую тревогу, хотя до этого момента и думать не думал о приворотном амулете старухи.

— А что со мной может случиться? — спросил я.

— Силу у тебя могут отнять. Поранить на брани. Сглазить, — перечисляла старуха. — Ты как ее надел, с бабой вместе был? Ну, ты понимаешь, это у тебя с бабой было?

— Было что-то такое, — неопределенно ответил я.

— Баба тебя сильно любила? — продолжила она допрос, одновременно раскладывая на столе какие-то мелкие, тонкие косточки, по виду напоминающие цыплячьи или лягушечьи.

— Как сказать, надеюсь, что вроде того, в общем-то как бы любила, — опять уклонился я от прямого ответа.

— Тогда если ладанка попадет к твоему врагу, да тот скажет над ней нужное слово, то беды не оберешься. Теперь она имеет над тобой особую силу. Какая у бабы любовь, такая будет и власть над тобой.

Все что говорила старуха, конечно, было чистой ересью, но почему-то задело за живое. Я упрекнул себя за то, что начинаю идти в поводу у дикой, суеверной эпохи, но спокойнее от того не стало.

Старуха, пока мы разговаривали, несколько раз меняла косточки местами, выкладывая ими разные непонятные мне, непосвященному, фигуры. Что-то у нее складывалось, что-то нет, она же сама к ворожбе относилась вполне серьезно, сопереживала результатам:

— Пока у тебя все хорошо легло, — кончила она колдовать и быстро сгребла косточки со стола, чтобы я не смог разглядеть последнюю выложенную ей фигуру. После чего завернула их в тряпицу. — Пока от ладанки опасности нет, но гляди, все еще может повернуться кругом.

— Мне сейчас только мистики не хватает, — подумал я, а вслух сказал:

— Спасибо, что предупредила. Сегодня же снова надену.

— Опасайся желтого цвета и острого железа, от них тебе грозит большая беда, — продолжила она.

— Что-то случится осенью? — уточнил я, имея виду цвет увядания природы.

— Сама не разобрала, то ли одежда желтая, то ли что другое.

Особенно пугать меня неприятностями нужды не было. С приближением рокового июня и войска Лжедмитрия на всех нас неминуемо надвигались большие перемены, и дразнить Фортуну я не хотел ни под каким видом. Тем более, что пока ничего не было ясно ни с Годуновыми, ни с их двойниками. Все мои хитроумные планы могли сорваться от любого мелочного просчета или незначительной случайности.

Напоминание о предстоящих жизненных сложностях, само гадание и тревожное предупреждение разом испортили благостное настроение, да и Иван Опухтин, взбодрившийся после моего прихода, заметно устал от долгого визита. Я все это учел и, едва начало смеркаться, распрощался с хлебосольными хозяевами и отправился к себе в Кремль.

К себе в Кремль! Согласитесь, это звучит!

Как всегда, по вечерам улицы запирались на рогатки, и свободное хождение по городу затруднялось. Я спешил добраться домой до темноты, не забывая бдительно смотреть по сторонам, чтобы не попасть в руки лихим людям, выходившим с наступлением темноты на свой нелегкий и опасный промысел. Конечно, вооруженный человек не казался уличным грабителям такой уж желанной добычей, но группы разоренных крестьян или пропившихся казаков, сбившиеся в банды, вполне могли напасть на одинокого прохожего даже в центре Москвы.

К счастью для меня, на этот раз, хотя я и был без старухиного амулета, все обошлось благополучно. Караульные стрельцы, охранявшие нашу национальную святыню, уже запомнили меня в лицо и на территорию Кремля пропустили без лишних вопросов. Тут за каменными стенами можно было расслабиться. На улицах было пустынно. И местные жители, и иереи с причтом сидели по своим гнездам, как все добрые люди, готовились отойти ко сну. Я тоже прямиком направился в наше любовное гнездышко, уже предощущая романтическое свидание. Однако Иринин дворец оказался на запоре и без обычных караульных стрельцов при входе.

— Вот она ладанка, дает себя знать! — подумал я и отправился на Царский двор, выяснять, что могло помещать царевне прибыть на сеанс «общеукрепляющей терапии». Во дворце все было как обычно: царские дворовые люди слонялись без дела и, как им положено, развлекались интригами и сплетнями.

— Царевна Ксения у себя? — спросил я какую-то попавшуюся в сенях заспанную «фрейлину».

— У матушки царевна, вместе с царем, — ответила, зевая, придворная дама. — Давно уже там втроем сидят.

— Наверное, что-то случилось, — глубокомысленно решил я и сразу же пошел в покои царицы. Однако попасть на совещание августейшего семейства не удалось. Никто из ближних слуг не решился прервать семейный разговор и доложить о моем приходе. Да я особенно туда и не рвался. О чем сейчас могут говорить Годуновы, было понятно и так, а слушать стенания не имело смысла. Пришлось терпеливо ждать в общих сенях, когда моя больная освободится для лечения.

Совещались Годуновы долго, и когда, наконец, Федор и Ксенией вышли от матери, оба выглядели плохо; у царя горело лицо и сошлись на переносице брови, у сестры были заплаканные глаза. Лезть к ним в присутствии двора было невозможно, пришлось отойти в сторонку и ждать, что предпримет сама царевна. Однако она только кивнула мне и удалилась в свои покои.

Похоже, наступала первая ночь, когда мы с ней будем спать не вместе. «Точно, амулет подгадил», — с грустью подумал я, устраиваясь на скамье в парадных сенях. Кроме облома с Ксюшей, мне предстояло провести не самую комфортабельную ночь. Дело в том, что у меня до сих пор не было своего места в царских чертогах. Сначала я спал в повалуше на половине царевны, потом вместе с ней во дворце ее покойной тетки, а теперь, похоже, мне предстояло ночевать в общей прихожей на самом, можно сказать, ходу.

Однако на этот раз все кончилось благополучно, Не успел я устроиться в сенях, как в железнодорожном зале ожидания на голой скамье, как меня разыскала Матрена. Она, как и я, уже привыкла к хорошей жизни, в ее варианте — к стрелецкой медовухе, и не собиралась просто так поступаться принципами.

— Что еще случилось? — спросил я, как только она возникла возле моей скамьи.

— Ужас кромешный, — грустно ответила она. — Самозванец к Москве идет, и войска у него видимо-невидимо.

— Тьфу, ты черт! — выругался я. — А что, это раньше не было известно?!

— Царица плачет, с детьми прощается. Царь хочет собрать московских стрельцов и самому вести их на Самозванца, — продолжила рассказ Матрена.

— Ладно, что на ночь такие дела обсуждать. Ксения в Иринин дворец ночевать пойдет?

— Пойдет, конечно, куда ж она теперь от тебя денется! — впервые улыбнулась карлица.

— А стрельцы с медовухой где? — спросил я, помня о интересе шутихи к этому сладкому напитку.

— Сами тебя найдут. Иди пока в Иринину избу, и мы с Ксенией скоро будем.

Наконец все стало складываться, как и должно. Стрельцы уже стояли на своем месте, и мы с ними без лишних разговоров обменяли деньги на товар. Пока я страстно взбивал перины, изнывая от нетерпения, больная в сопровождении наперсницы явилась на курс очень интенсивной терапии. Мы с царевной буквально бросились друг на друга, не обращая внимания на присутствие свидетельницы. Матрена претензий за потерю компании не высказала, взяла сосуд с напитком и удалилась в соседнюю светлицу. Ну, а мы…

…Знахарка оказалась права. С амулетом все это вышло еще лучше. А может быть, просто с любовью? Кто же теперь разберется…

— Да не бойся ты, как-нибудь справимся, — успокаивал я Ксению в редких антрактах, когда мы ненадолго оставляли друг друга в покое. — Самозванец, как я слышал, в общем, неплохой парень. Особой ненависти к вам он не испытывает, и если вы исчезнете, специально разыскивать не будет.

— Куда это мы исчезнем? — удивилась она.

— Вот об этом и нужно думать. Лучше всего за границу.

— А Москва, а батюшкин престол?

— Ну, вообще-то он не батюшкин, а Московский, — подумал я, — а твой батюшка такой же прохиндей, как и все прочие его соискатели.

Однако ничего подобного не сказал. Подошел с другой стороны:

— Боюсь, что сохранить вам его все равно не удастся, потому лучше быть живыми без престола, чем мертвыми вблизи его.

Этой ночью я закинул в душу царевны первое зерно надежды или сомнения, как кому угодно считать. Я вполне реально просчитывал, что, если даже совершу чудеса ловкости и предприимчивости, скажем, прокрадусь в стан Лжедмитрия и устраню его физически, то все равно Годуновым на Московском троне усидеть не удастся. Федор явно не тот человек, который сможет удержать власть и стабильность в раздерганной, утомленной постоянными неурожаями и голодом стране. Именно это я собирался ему объяснить.

Ранним утром, не успел я проводить невыспавшуюся, бледную после бессонной ночи царевну в ее покои, как передо мной предстали слободские претенденты на сладкую царскую жизнь.

— Уже явились? — не слишком любезно приветствовал я ранних визитеров.

— Так сам же велел утром прийти, — парировала Маруся.

— Ладно, пришли так пришли, теперь ждите, все равно царь сейчас в церкви на заутрене, — сказал я, скрывая зевок.

— А царевна правда даст мне померить свои наряды? — не скрывая в глазах блеск нетерпения, спросила Маруся.

— Обещала. Если вдруг забудет — попросишь постельничего ей напомнить. Только не сейчас, а ближе к обеду, царевна нынче плохо спала, ей нужно хорошо отдохнуть.

— А ты что, всю ночь ее лечил? — бесхитростно спросила девушка.

— С чего ты взяла?

— Сам ты тоже какой-то не такой, как будто всю ночь на коне скакал.

В ее словах была изрядная доля правды, но тема эта не предполагала обсуждения.

— Нет, просто очень поздно лег, голова сильно болела.

— А царь на меня не разгневался? — вдруг ни с того, ни с сего спросил Федор.

— За что ему на тебя гневаться? — не понял я ход его мысли.

— Одежда у меня больно худая.

— Нет, не разгневался. Хороший царь должен знать как живут и во что одеваются его подданные.

— Так ведь плохо живем, хлеба не хватает, дрова дороги, одежда худая…

— Работать нужно лучше, тогда и жить будете хорошо, — нравоучительно сказал я и сам засмеялся. Надо же, с недосыпа я додумался до того, что советую разбойникам лучше работать!

Наконец, нетерпение моих новых друзей было удовлетворено. Царь сходил к заутрене, помылся в бане и, освободившись от важных государственных дел, оказался полностью в нашем распоряжении. Когда постельничий Языков провел нас в его апартаменты, у меня появилось чувство, что не только слободские жители, но и кремлевский сиделец нетерпеливо ждал этой встречи.

— Давай-ка, поторапливайся, — прикрикнул царь на Федю, — опять мы ничего не успеем!

Что он не успел вчера, я не понял, разве что всласть поговорить со священником. Я не стал из чувства такта спрашивать его о планах на сегодняшний день, ждал, что будет дальше. «Мальчики» пошли переодеваться. Маруся сразу же прилипла к зеркалу, любоваться самым прекрасным, что существует на земле, венцом творенья. Я присел на лавку и невзначай задремал. Идти бродить по городу не хотелось, после всех «подвигов» я вполне заслуживал выходной.

Однако вернувшийся самодержец думал по-другому, он вдруг потребовал немедленно идти в кабак.

— Почему именно в кабак? — задал я резонный, на мой взгляд, вопрос. — Пойдем лучше…

Однако и сам не придумал, что у нас в стране может быть лучше кабака.

— Хорошо, пусть будет кабак, только с условием, что ты будешь меня слушаться и не упоминать своего батюшку. Согласен?

Федор рассеяно кивнул, обвязал щеку тряпкой, и мы вышли из дворца. Как и вчера, все прошло гладко, на нас не обратили внимания ни в Кремле, ни в городе. Самый лучший способ скрыться от нежелательного внимания — быть скучным, как все. Умному мальчику хватило вчерашнего наставления, теперь он не забегал вперед, шел у меня в фарватере и на юродивых и другую приставучую публику не реагировал.

Особых вариантов, куда повести царя, не было. Город я знал плохо, так что единственное место, которое я мог предложить как апробированное, был кабачок на Сенной площади. Туда мы и пошли.

Время было раннее, посетителей было мало; не оказалось даже моих знакомых игроков в зернь. Федор разочарованно оглядел пустое, бедно обставленное заведение и разочаровано спросил:

— Так это и есть кабак, а я думал…

Теперь я понял, чем руководствовалось его странное желание. После первого выхода «в свет», царь, видимо, навел справки и узнал, что подобные заведения являются гнездами порока и разврата. Оставалось только выяснить, знает ли он, что такое «порок и разврат».

— А ты что рассчитывал здесь увидеть? — задал я невинный вопрос, от которого парень неожиданно покраснел.

— Я думал, что в таких местах собираются нехорошие люди, — обдумывая слова, объяснил он. Потом нашел себе оправдание. — Значит, там могут быть воры, которые замышляют против нас.

— Ладно, попробую подобрать подходящее место, только не уверен, что там тебе понравится.

Я пошел самым простым путем, подозвал полового, сунул ему в руку мелочь и спросил, где нам с приятелем можно весело провести время.

Тот нас оценивающе осмотрел, решал, какой уровень жизненных радостей мы с царем потянем, и без большого почтения в голосе сказал, что «хорошее» место нам будет не по карману, а подходящее есть по соседству.

Федору небрежность слуги не понравилась, он начал было гордиться, уперев руку в бок, но я его осадил и, положив перед половым серебряную монету, уверил, что нам с товарищем по карману будет не только хорошее, а самое лучшее место.

Видимо, серебро оказалось лучшей рекомендацией, чем внешний вид, потому что половой тотчас расплылся в холуйской ласковости и предложил лично отвести нас в такое место, куда людей с улицы не пускают.

Честно говоря, меня и самого заинтересовало, как в эти строгие по части религии и нравственности времена «оттопыриваются» московские плейбои.

— Веди, — решил я, — если нам понравится, то получишь ефимку.

От такого щедрого посула у полового загорелись глаза, и он тотчас поменял предполагаемый маршрут.

— Коли так, бояре, то я сведу вас в такое место, куда самого царя не пускают! Уж так вам там понравится, что и описать нельзя. Место самое тайное, только для бояр и первых гостей! Самый лучший в Москве вертеп.

От предстоящего нашего удовольствия он даже, словно какой-то подлый франк, поцеловал себе кончики пальцев. Федор по поводу царя, которого не пускают в приличные заведения, дернулся щекой, но промолчал. Не знаю, что он вчера вычитал о кабаках, но слово «вертеп», не только как пещера, в которой родился Христос, но и в его более позднем, нарицательном значении он знал.

— А блудницы там есть? — спросил он полового.

— Кто? — не понял тот мудреного слова.

— Гулящие девки, — перевел я вопрос царя на нормальный разговорный язык.

— Сколько душе угодно, самые смазливые во всей Москве. Не девки, а чистый мед!

Федора сообщение удовлетворило, он довольно кивнул головой и встал, готовый на любые подвиги.

— Вот и выпал мне выходной, — без особой радости подумал я. Спать мне хотелось значительно больше, чем лицезреть медовых московских блудниц. Ничего интересного и приятного для себя от посещения тайного борделя я не ждал.

Мы вышли из кабака. Наш экскурсовод по тайным достопримечательностям столицы бодро вышагивал впереди, временами оборачиваясь с завлекающей улыбкой, я кивал ему, что, мол, мы идем верным курсом и не собираемся сделать от него ноги. Царь был сосредоточен и шел к цели со спокойным достоинством Мне надоело такое торжественное шествие в сторону порока, и я спросил:

— Федор, ты вчера какую книгу читал?

Он вопросу не удивился, ответил:

— «Золотой осел» латинского поэта Апулея и италийские сонеты Петрарки. Тебе знакомы эти книги?

— «Метаморфозы» читал в детстве, а Петрарку не потянул, помню только, что он был влюблен в девушку по имени Лаура и посвятил ей много сонетов. А почему они тебя заинтересовали?

— Из-за тебя. Ты вчера говорил притчами, я их не понял, потому решил сам разобраться, что интересного в любви к женщинам.

— Ну и как, разобрался?

— Не до конца, для того и захотел пойти в кабак.

Насчет «притч», которыми я вроде бы говорил, он здорово перегнул, как и с местом, в котором можно познать любовь. Но «научный подход» к вопросу заставлял отнестись к парню с уважением. Тем более, что время в его жизни было не самое подходящее для такого вида учебы.

— Уже скоро, — таинственно сообщил наш чичероне, — только помните, место самое лучшее и тайное, о нем никто не должен знать!

— Хватит набивать цену, — приструнил я, — сами все увидим. Лучше скажи, скоро дойдем, а то ты нас до ночи будешь водить!

— Скоро, считайте уже дошли.

Половой свернул в узкий переулок, который огораживали сплошные глухие заборы. У меня мелькнула мысль, не завлекает ли он нас в засаду, но в этот момент он остановился, открыл узкую, чтобы мог пройти только один человек, калитку и, поманив за собой, вошел во двор. Я на всякий случай взялся за рукоять кинжала и осторожно просунул голову внутрь, готовясь к любой неожиданности.

Однако оказалось, что калитка выходила на широкий пустой двор, с большой избой на высокой подклети в глубине и какими-то сараями на другом ее конце.

— Скорее, — поторопил меня проводник, — зови своего товарища Не бойтесь, здесь все честно, без обмана.

Федор в отличие от меня был спокоен и не склонен чего-то бояться. Он, не раздумывая, пошел к таинственному «вертепу». Мы дошли до высокого крыльца, выходившего на выступающие вперед сени, что говорило о достатке владельцев. С сенями, как и с печными трубами, на Руси пока была напряженка. Предки по каким-то неведомым мне причинам упорно не желали расслаблять себя комфортом. Пока ничего необычного не происходило.

— Погодите здесь, — попросил половой, — я испрошу для вас разрешения войти. Если начнут пытать, скажете, что давно меня знаете.

— Не страшно? — спросил я царя, когда мы остались одни.

— Нет, — прямодушно ответил он. — Чего мне теперь бояться!

— Слушай, государь, не впадай ты раньше времени в отчаянье. Все как-нибудь образуется.

— Не нужно поминать о плохом, — тихо сказал царь, — не порть мне сегодняшнего удовольствия.

— Извини, но я, правда, надеюсь…

— Не знаю, как все сложится, но я бы хотел успеть испытать в этой жизни все, — тихо, не слушая меня, продолжил он.

— Да, конечно. Я тебя понимаю, — только и нашел, что сказать я.

— Входите. Дозволили, — позвал нас с крыльца чичероне.

Мы поднялись по ступеням и вошли в «вертеп». Я с удивлением осмотрелся. Такой «русской избой» вполне мог гордиться даже придорожный мотель где-нибудь в Калужской области. В большой комнате рядами стояли широкие дубовые столы, за которыми пировали люди обоего пола. Народа было не много, человек десять. Что объяснялось, скорее всего, неурочным временем. Однотипно одетые официанты ловко бегали с посудой между столами. В зале громко разговаривали какие-то люди, судя по виду, посетители. В общий гул голосов вкрапливалась довольно ладная музыка неизвестных мне щипковых инструментов. Я огляделся и увидел, в дальней стороне комнаты на скамье сидят и перебирают струны три гусляра. Аппетитно пахло жареным мясом и даже какими-то специями. Это уже само по себе было достаточно необычно. Навстречу нам вышел богато одетый человек с подстриженной и старательно расчесанной бородой, по виду напоминавший богатого «гостя», а не слугу. Он вежливо, но без подобострастия поклонился и пригласил занять место за столом. Мы сели так, чтобы не оказаться слишком близко от обедающих соседей.

— У юноши болят зубы, может быть, ему позвать бабку, она хорошо умеет заговаривать, — спросил «метрдотель», участливо глядя на завязанную щеку царя.

— Нет, незачем, это просто так. Я сейчас сниму, — смутился Федор и убрал не нужную более повязку.

Метрдотель кивнул, но остался стоять на месте. Я подумал, что он ждет заказа, но тот спросил другое:

— Человеку, что вас сюда привел, что-нибудь передать?

Намек был сделан, бесспорно, изящно, к тому же давал ему возможность проверить наши финансовые возможности.

— Да, конечно, — небрежно сказал я, бросая перед собой серебряный талер. — Нам у вас нравится.

Метр поклонился и смахнул со стола монету.

— Желаете отобедать? — спросил он. — Только у нас сегодня одни иноземные кушанья.

Я не рискнул попросить огласить меню, просто согласно кивнул.

Метр пожелал нам приятного аппетита и, важно ступая, удалился. Мы же стали незаметно изучать обстановку и, главное, посетителей. Как уже говорилось, народа было немного. И если я не ошибался, все посетители оказались иностранцами. Национальную принадлежность определить было невозможно, хотя они и были одеты в русское платье. Выдавали «не наши» лица и чужой говор. Дамы же, украшавшие трапезу, были, несомненно, русскими, к тому же прехорошенькими.

— Это блудницы? — с нездоровым любопытством спросил царь, правильно определив сферу моего внимания.

— Наверное, — не уверено ответил я, не будучи большим специалистом по жрицам любви. — Сейчас узнаем.

В нашу сторону, плавно покачивая бедрами, шли две девы примерно такого же обличия, что сидели с другими гостями. Мы невольно все внимание сосредоточили на приближающихся прелестницах. Обе девушки были молоды и красивы. К тому же не сильно изуродованы нашей местной, неестественно яркой и контрастной косметикой. Федор было запаниковал, но я положил ему руку на колено, и он принял естественную позу. Девушки подошли к столу и низко поклонились. Что в таком случае предписывает делать этикет, я не знал, потому выбрал промежуточный вариант, просто встал и указал рукой на скамью напротив.

Гостьи улыбнулись, снова поклонились, но уже не низко, а как бы «светски» и сели. Одна девушка была темно-русая, с большими карими глазами, вторая — голубоглазая блондинка. Обе стороны молча рассматривали друг друга. Наша — явно растерянно. Момент получился щекотливый, во всяком случае, для меня. Дев мы не заказывали, кто они такие, как себя с ними вести, было неясно.

— Позвольте узнать, как нам вас называть? — задала вопрос кареглазая.

Не дав мне открыть рта, горячий юноша ответил сам:

— Меня называйте Федором, его, — он кивнул на меня, — Алексеем. А как прикажете именовать вас, о, прелестные девы?

Похоже, было на то, что юный царь явно перечитал куртуазной европейской литературы и слишком выпадал из отечественной действительности. Во всяком случае «О, девы» посмотрели на него в четыре удивленных глаза, но, видимо, положительно оценили пылкую юношескую горячность и, как говорится, оставили меня своим вниманием, сосредоточив его на более подходящем предмете девичьих грез.

— Можно мы будем называть вас просто Федей и Алешей? — спросила блондинка нежнейшим голоском, явно вступая в борьбу с товаркой за внимания прекрасного юноши.

— Можно, — расплылся в улыбке царь, — вам все можно! Но вы еще не назвали своих имен!

— О, прекрасные девы! — договорил я про себя.

— А вы сами придумайте нам имена, которые вам больше по нраву! — предложила кареглазая, которой инициатива напарницы оказалась совсем не по вкусу.

Федору идея очень понравилась, он встрепенулся и устремил на блудниц изучающий орлиный взор. Я тронул его под столом ногой, пытаясь умерить излишний восторг, но он не обратил на меня никакого внимания:

— Ты будешь Лаурой, — сказал он блондинке, — а ты — Беатриче!

От такого вычурного подбора имен я чуть не сверзился со скамьи.

Однако «блудницам» придуманные имена, кажется, понравились. Что очередной раз продемонстрировало способность женщин легче мужчин воспринимать все новое.

— Мне такое имя нравится, — томно сообщила Лаура. Беатриче от комментариев воздержалась.

К этому времени прислуга уже начала заполнять пространство стола яствами и напитками, и разговор временно прервался. Меню было разнообразно, а количество напитков и вовсе поражало воображение. Кроме отечественных изделий подпольного промысла, на столе появились бутылки вина явно закордонного происхождения. Девушки разом оживились и занялись своими основными обязанностями, разводить клиентов на траты.

Федор, как номинальный глава администрации, от такого вопиющего нарушения законов даже слегка припух. Однако, помня наш договор, никаких комментариев не сделал. Мне из представленного ассортимента любопытно было попробовать «бургундское», которым смачно упивались три мушкетера короля со своим боевым товарищем, гвардейцем д'Артаньяном.

Прекрасным блудницам такой выбор не понравился, и они попросили, чтобы половой откупорил бутылку сладкого вина неизвестной мне марки. Так что каждый пил свое. Впрочем, царь попробовал и мое слабое сухое, и сладкое барышень. «Бургундское» на меня впечатления не произвело, оно оказалось самым обычным сухим вином, даже без изюминки, так что я перешел на крепкие отечественные напитки вполне пристойной очистки.

Как всегда, совместное потребление зелья вскоре сгладило шероховатости в общении. После очередной чарки компания начала сращиваться в единое целое, и участники становились все симпатичнее друг другу. Дошло до того, что и мне досталось немного женского внимания. Беатриче сделала комплимент, что я вполне прилично для иностранца владею местным диалектом.

Но до юного красавца мне было далеко, как до звезды. Девицы так плотно взялись окучивать царя, что он вскоре от женского обожания совсем размяк.

— Ты знаешь, а мне нравится пить вино, — сообщил он после очередного глотка, — только почему-то кружится голова.

— Ты что, Федя, никогда раньше не пил вина? — нежно проворковала Лаура, перевешиваясь через стол в нашу сторону.

— Нет, мой батюшка… — начал было объяснять царь, но я не дал ему договорить, перебил:

— Федин батюшка не одобрял хмельные напитки.

— Нужно было привести его сюда, батюшке бы поправилось, — игриво сказала Беатриче, которой очень не нравилось явное предпочтение, оказываемое царем блондинке.

Впрочем, обед протекал пока без осложнений, девицы, как им и положено, резвились, строили глазки и требовали открывать все новые бутылки. Мне все это начало наскучивать. Продажная любовь никогда не входила в сферу моих предпочтений. Как говорится: «Гусары денег не берут!» Девушки, заметив, что я не реагирую на их несомненный прелести, попытались меня расшевелить, подарили немного своего очаровательного внимания, но, коль скоро я на это не клюнул, перестали обращать внимание на неинтересного клиента. Поэтому я без помех наблюдал, как между красотками разворачивается битва за вожделенного юношу. Зрелище было интересное и поучительное. Блондинка делала ставку на нежность и томность, шатенка старалась привлечь порывом и темпераментом.

Между тем зал постепенно заполнялся гостями. Теперь, кроме иностранцев, здесь появились и русские. Их можно было сразу отличить по одежде и поведению. Метрдотель самолично встречал новых гостей, рассаживал, и вскоре к ним подходили новые чаровницы.

Гусляры, наверное, чтобы их было слышно в усиливающемся гомоне, стали играть громче. Кое-кто из прежних гостей уже вставал из-за стола и уходил со спутницей в неприметные двери в задней стене зала. Короче говоря, праздник набирал темп. Мне начало казаться, что это же вскоре ожидает и царя. Федор совсем разошелся, блестел глазами, говорил девам комплименты и принимал самые что ни на есть героические позы.

Наконец Беатриче попыталась обойти на повороте свою товарку, завлекательно улыбнулась и, заглянув в глаза Федора, предложила:

— Федя, хочешь, я покажу тебе нашу избу?

Лаура остолбенела от подлого коварства и не совсем ловко обратила на себя внимание:

— Почему это с тобой, пусть он сам скажет, с кем ему любо идти!

Бедный царь ничего не понял и удивленно посмотрел на стоящих в боксерской стойке дев, потом разом нашел соломоново решение:

— Хотите, пойдем вместе?

Такое простое и естественное на первый взгляд предложение поставило девушек в тупик. Они удивленно смотрели на царя, не понимая, что он имеет в виду.

— А, что, — вмешался я, — действительно, пойдите вдвоем и научите его всему, что знаете!

— Как это? — пролепетала нежная Лаура.

— А что такого! Он первый раз, еще ничего не умеет…

— Как! — воскликнули разом девушки. — Первый!

На их лицах промелькнула целая гамма чувств, от материнской нежности до спортивного азарта. Их можно было понять: в распутный XVII век вот так с бухты-барахты встретить в борделе девственника, да еще такого интересного! Было от чего закружиться хорошеньким головкам.

— Я не пойму, о чем идет речь? — вмешался в разговор царь. — Кто первый раз, что здесь происходит?

— Ничего, пойдешь с девушками, они тебе все объяснят и всему научат.

— А Федя не обидится? — засомневалась нежная Лаура.

— Не думаю, он парень современный, если вы постараетесь, то все поймет правильно.

— Что я пойму? — продолжил допытываться подвыпивший девственник.

— Ты хотел познать тайны амура, — иносказательно намекнул я, — прекрасные девы тебя в этом просветят.

Наконец до него дошло, о чем мы здесь говорим.

— А это ничего, что их двое? — тихо спросил он.

— Нормально, наверстаешь упущенное, — заверил я. — Ты же сам хотел все попробовать, вот и давай, пробуй.

Троица, сопровождаемая удивленными взглядами, удалилась в тайные недра веселой избы, а я остался в одиночестве. Ко мне тотчас подошел метрдотель.

— Твой спутник сам так решил? — спросил он.

— Да, он у нас такой, ему одной мало.

— А тебе? Хочешь, я пришлю еще девку? Или тоже двух?

— Нет, спасибо, я сегодня не по этому делу. У меня другие планы на ночь, — с трудом перевел я на старорусский язык сложное предложение.

— Как хочешь, а может быть, ты хворый?

— Есть немного, — сознался я, — поэтому мне сегодня лучше воздержаться.

— Тогда приходи, когда выздоровеешь, сам посмотри, какие у нас тут есть красавицы.

В оценке одалисок он был совершенно прав. Девушек он или они, я еще не понял структуру этой организации, подобрали очень интересных. Мне сделалось жаль, что такая красота идет на потребу случайных людей, не оставляя красивого потомства.

Мэтр продолжал стоять возле меня, и я поинтересовался:

— Как у вас здесь с кадрами?

— Такого добра на Руси хватает, красавиц у нас много, сложно обучить их ремеслу. Приходится приглашать наставниц из франков и неметчины.

— Вот оно, тлетворное влияние Запада! — подумал я. — Действительно, все плохое идет к нам от них! Сами не можем научить собственных женщин элементарным вещам. Поэтому мы до сих пор стесняемся своих исконных русских слов, считая их матерными, и когда говорим об интимных отношениях, употребляем сплошь иноземные термины.

— И много таких домов в Москве?

— Как наш больше нет, — самолюбиво обиделся мэтр. — Наш — самый лучший.

— Вполне согласен, действительно, обслуживание у вас замечательное. Я другое хотел узнать, есть ли еще такие же дома с девушками?

— Конечно, есть, только туда ходить не советую. Или заболеешь, или ограбят. У нас хоть и дорого, но все с гарантией.

Я не стал уточнять, что он подразумевает под понятием «дорого», и остался в одиночестве, ожидая возвращения царя. Конечно, я не предполагал, что девушки вернут мне Федора спустя четверть часа, но и сидеть несколько часов в одиночестве, когда все кругом веселятся, оказалось не сладко. Это только так говорят, что одному скучно работать, а курицу есть весело. Ничего веселого в одиноком ожидании даже за таким изобильным столом не было. Я, грешным делом, даже пожалел, что отказался от собеседницы или, правильнее будет сказать, сотрапезницы.

Пришлось, чтобы как-то занять время, пробовать напитки, слушать старинную народную музыку и наблюдать нравы москвичей и гостей столицы. Время шло, царь все не возвращался, и я начал волноваться, не случилось ли с ним что-нибудь нехорошее. Даже подозвал мэтра и попросил узнать, как там у моего приятеля идут дела.

Мэтр понимающе хмыкнул и заверил, что с гостем все в порядке, фирма гарантирует полную безопасность. Осталось поверить на слово и запастись терпением. Но его мне в конечном итоге едва хватило.

Появление царя с льнущими к нему блудницами привлекло всеобщее внимание публики. Мне даже показалось, что мой необдуманный совет царю развлечься втроем может привести к нежелательному огрублению нравов средневекового общества, Очень уж счастливой выглядела это троица. Федор светился мужской гордостью, девы — женственностью, или как еще можно назвать умиротворенных, насытившихся человеческим мясом тигриц?

Они подошли к нашему столу, слепо улыбаясь, счастливые и переполненные любовью. Мой упрек, сколько можно… заставлять себя ждать, сам собой замер на устах.

— Зря ты с нами не пошел, было так весело! — сообщила кареглазая Беатриче.

— Да, — подтвердила Лаура, — Федя так нас смешил!

Женщины есть женщины, врожденная скромность заставляет их отрицать даже очевидное.

— Еда еще осталась? — рассеяно спросил царь, невидящим взглядом осмотрев заставленный яствами стол. Он еще не успел отойти от пьянящего изобилия новых впечатлений и был счастлив. — Я голоден, как волк!

— Ты знаешь, сколько уже времени? — спросил я без всякого скрытого упрека, нам действительно давно пора было вернуться в Кремль. — Дома поешь.

— Ничего, давай еще побудем здесь. Мне никогда не было так хорошо!

Вот так всегда. Всех вечных истин нам дороже, оказывается, даже не возвышающий обман, а пара шелковых сарафанов. Наверное, нужно быть старым и великим философом, вроде Эммануила Канта, чтобы оценить таинство любви как массу беспорядочных, суетливых движений.

— Лучше придем сюда завтра, — благоразумно предложил я.

— А будет ли оно, завтра? И я еще хочу поиграть в зернь.

— В азартные игры тут не играют, здесь другие радости.

— Правда, обязательно приходите завтра, — нежным, умоляющим голоском попросила Лаура. — Завтра нам будет еще лучше!

— Могу я съесть хотя бы ножку фазана? — обиженно спросил царь.

— Ножку можешь, — покорно ответил я, — а я пока рассчитаюсь.

Метрдотель, как будто слышал наш разговор, подплыл к столу.

— Сколько мы должны? — спросил я.

Достойный джентльмен возвел очи к потолку, усилено зашевелил губами, подсчитывая все оказанные и подразумевающиеся услуги, наконец, назвал сумму:

— Хватит дюжины червонцев.

Дюжину дукатов за обед, даже с контрабандными иноземными винами и услуги двух девочек, пусть и прехорошеньких, цена была запредельная. Удивился не только я, но и царь. На двенадцать золотых можно было год содержать взвод стрельцов.

Однако за удовольствия нужно платить. Потому я без торга отсчитал монеты. На мэтра такая покладистость произвела хорошее впечатление. Он весь растянулся в улыбках, несомненно, жалея, что не запросил больше, как и я, что сильно переплатил.

— Ну, и как тебе понравились земные радости? — спросил я юного царя, когда мы покинули гостеприимный дом и торопливым шагом направились к видимой издалека кирпичной цитадели власти.

— Неплохо, — ответил он. — Как ты думаешь, если удастся одолеть Самозванца, можно будет забрать их к себе? Матушка не заругает?

— Конечно, заругает. Родителям сыновние и дочерние плотские радости никогда не нравятся.

На этом обсуждение альковных радостей и кончилось. Федор, как настоящий мужчина, оказался сдержан. Поступил, как настоящий джентльмен:

Так аналогичную ситуацию описал испанский поэт Гарсиа Лорка. У нас, правда, под рукой не оказалось ни лилий, ни ветра, зато была старинная Москва, деревянная, неухоженная, напряженно ожидающая разрешения политического кризиса.