"Богатырские фамилии (Рассказы)" - читать интересную книгу автора (Алексеев Сергей Петрович)

Глава четвёртая ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Летом 1919 года разгорелось одно из самых ожесточённых сражений гражданской войны. С юга, с берегов Чёрного моря, начал поход генерал Деникин.

Белые захватили большую часть Украины, Крым, Северный Кавказ. Они шли на Курск, на Орёл, на Воронеж. Главная цель у Деникина — взять Москву и уничтожить Страну Советов.

Наступает, идёт Деникин.

Представляют деникинские офицеры, как входят они в Москву. Летит громовое «ура!» повсюду. Колокола на церквах упиваются медным звоном.

Представляет и сам Деникин, что он в Москве. Верхом на белом коне въезжает.

Идёт Деникин не с голыми руками, не с пустым карманом. Помогают ему, как и помогали адмиралу Колчаку, генералу Юденичу, капиталисты Англии, Франции, богатеи других стран.

380 тысяч винтовок передали они Деникину. Почти 3 тысячи пулемётов. Около 300 миллионов патронов.

Но это ещё не всё:

217 орудий,

101 танк,

194 самолёта,

1335 автомобилей.

Снаряды, сукно для солдатских шинелей, пистолеты, револьверы, гранаты, бомбы.

Щедры зарубежные богатеи. Не забывает богатей богатея.

Главную ударную силу генерала Деникина составляла Добровольческая армия. Командовал армией генерал Май-Маевский. Главная сила в армии Май-Маевского — корпус генерала Кутепова.

По-разному встречали белых генералов на захваченных землях.

Грозно смотрели рабочие. Затихали, притаившись, обыватели. Радовались недобитые богачи:

— Ах, Деникин идёт, Деникин!

— Ах, сам Антон Иванович!

— Ах, Май-Маевский идёт, Май-Маевский!

— Ах, сам Владимир Зинонович!

— Ах, Кутепов идёт, Кутепов!

— Ах, сам Александр Павлович!

Мальчишки Савка, Мишка и Пашка тоже как-то бегали смотреть на белогвардейских генералов.

Савка повыше ростом. Ему виднее. Передавал он Мишке и Пашке, как выглядят белые генералы.

Вот — Деникин. Присмотрелся Савка, докладывает:

— Жирный.

Повторяет Мишка:

— Жирный.

Повторяет Пашка:

— Жирный.

Вот — генерал Кутепов. Присмотрелся Савка, докладывает:

— Тощий.

Повторяет Мишка:

— Тощий.

Повторяет Пашка:

— Тощий.

Вот — генерал Май-Маевский. Присмотрелся Савка, докладывает:

— Не тощий. Не жирный. Средний.

Повторяет Мишка:

— Средний.

Повторяет Пашка:

— Средний.

Стоял рядом с ребятами какой-то рабочий парень. Посмотрел он на Савку, на Мишку, на Пашку, хитро подмигнул им и вдруг сказал:

— Жирный, тощий, средний — не имеет значения. Всем им будет один конец.

Крутанул сжатыми кулаками рабочий, словно генеральские головы скручивал.

Рассмеялись ребята. Вот бы так да на самом деле!

Размечтались ребята. Вот так бы на самом деле!

Улыбнулся ребятам рабочий парень. Мол, будьте спокойны, мол, так и будет. И вновь крутанул руками.

Стояло лето 1919 года. Наступали, шли на Москву деникинцы.

Довмонт Кикикин, кулацкий сын, записался в войска к Деникину. Нравилось ему у Деникина. Особенно «самообслуживание». Бесчинствует белая армия. Грабит она население. Воля во всём Кикикину. Вступили войска в Обоянь. Сразу шмыгнул по дворам Кикикин. Видит мясо — давайте мясо. Видит яйца — давайте яйца. Хлеб раздобыл, молоко и квас. Даже принёс пироги с грибами.

Приглашает других. Угощает. Смотрят солдаты:

— Откуда?

— Как?

Отвечает Кикикин:

— Самообслуживание.

Смеются другие — эка ж словечко выдумал!

Вступили деникинцы в город Курск. Вот где мечта, где простор солдату. Юрок, пронырлив, нахален Довмонт Кикикин, сразу видно — кулацкий сын. Пригрозил он винтовкой какому-то портному. Френч, галифе и рубаху сшил за сутки ему портной.

Смотрят солдаты — Кикикин, словно жених, с иголочки.

— Откуда?

— Как?

Отвечает Кикикин:

— Самообслуживание.

Вступили войска в Фатеж. Город Фатеж на пути к Орлу. И в Фатеже куда-то исчез Кикикин. Где-то шнырял, вынюхивал. Вернулся. Смотрят солдаты: сапоги на нём хромовые. Новые. Со скрипом.

— Откуда?

— Как?

Отвечает Кикикин:

— Самообслуживание.

В город Кромы вступила белая армия. Это рядом совсем с Орлом. Снова простор Кикикину.

Уже в тонкорунной папахе стоит Кикикин.

Доволен солдат-деникинец: и одет, и обут, и желудок всегда набит. Хорошее дело самообслуживание.

Вступили войска в Орёл. Снова исчез Кикикин. Ждут его час. Ждут день. Волноваться стали.

Вдруг видят, несётся Кикикин.

— Караул! — истошно вопит.

Посмотрели солдаты: нет ни папахи на Кикикине, нет ни сапог. Исчезли френч, галифе, рубаха.

Голым, в чём мать родила, несётся к своим Кикикин.

Что же случилось?

Раздели Кикикина солдаты соседней части. Вор дубинку унёс у вора. Нередко случалось такое в войсках Деникина. Привыкнув грабить других, деникинские солдаты стали друг друга грабить.

— Верну! Отомщу! — бушевал Кикикин.

И верно, вернул. Для острастки теперь гранатами вдоль и поперёк обвесился. Ходит как склад с оружием.

Недолго ходил Кикикин. На первой версте за Орлом погиб. И надо же на собственной гранате подорвался деникинец. Взорвалась одна из гранат Кикикина.

Поражались другие:

— Сам! На своей гранате!

Вспоминали Кикикина:

— Самообслуживание.

Пардон-Халилецкий — пианист, музыкант. Одобрял Халилецкий во многом белых. Знал, что они разбойничают.

— Так время такое, — говорил Халилецкий.

Знал, что казни, что розги для непокорных у них в ходу.

— Фи, — говорил Пардон-Халилецкий. — Я демократ. Я категорически против казней. Розги? Хи-хи, розги — это другое дело.

Считал он, что белые порядок несут России. Лучше они, чем красные. Впрочем, не очень ругал и красных:

— Я демократ, я демократ. Что-то есть и у них хорошее.

Захватили белые город Курск. Отмечали свою победу. На торжественный ужин был приглашён и Пардон-Халилецкий.

Сам генерал Кутепов пришёл на ужин. Генералы в зале. Юнкера, офицеры, нарядные дамы в зале.

Играл Халилецкий на фортепьяно. Играл. Старался.

Похлопали дружно ему офицеры. Генералы улыбкой встретили. Дамы кричали:

— Браво!

Кланялся важно Пардон-Халилецкий. Был на десятом небе. Попросил он на память автограф Кутепова.

Пригласили к столу музыканта. Выпил шампанского. Милое общество!

Хорошо на душе у Пардон-Халилецкого. Дружно кричал с другими:

— Слава Деникину!

— Слава Кутепову!

— Май-Маевскому долгие лета!

Были танцы, затем и карты. Заговорили потом о красных. Не удержался Пардон-Халилецкий. Полез со своим любимым:

— Я демократ, я демократ. Что-то есть и у них хорошее.

Обернулись на эти слова офицеры. Генералы глаза скосили. Посмотрели, как змеи, дамы.

— Что-то хорошее?

Выпил Пардон-Халилецкий шампанского. Море ему по колено.

— Так точно, хорошее, — сказал Халилецкий. — Хи-хи, не секут они, скажем, розгами.

Сказал и этим подал идею.

Насупился Кутепов.

— Красный змеёныш, — прошипел генерал какой-то, что-то шепнул кому-то; какой-то полковник куда-то повёл глазами; какой-то поручик едва заметно кивнул головой и тихо ответил:

— Есть.

Поманили за дверь Халилецкого. Вышел. Схватили его офицеры. И тут же, как куль, в подвал.

Скрутили, связали, на лавку бросили. Взлетели, как сабли, над Пардон-Халилецким розги.

— А-а-ай! — завопил Халилецкий. — Я пианист! Я музыкант! Я демократ!

— Демократ! — хихикают офицеры.

Взлетают, взлетают розги.

Больше недели отлёживался после этого Пардон-Халилецкий.

Остался на память автограф Кутепова. Один — на бумаге, второй — на теле.

Во время наступления генерала Деникина на Москву в городе Харькове для деникинской армии был организован сбор средств. Объявили в Харькове День ромашки. Лето. Как раз уйма в полях ромашек. Вот и стали их продавать на улицах города. Появились сотни корзин с цветами. Продавцы их были дети. Разнаряженные, разодетые. В матросках мальчики. В бантиках девочки. Сынки и дочери богатых родителей.

Плата за ромашки могла быть любой. Возьми ромашку, а в корзину положи сколько хочешь — хоть копейку, хоть сто рублей.

Сбор от продажи ромашек и поступит в фонд деникинских войск.

Оживились улицы Харькова. Повалили к цветочным корзинам все те, кто против Советской власти, кто за Деникина. Кто рубль, кто два, кто полтину, кто двадцать копеек в корзину бросит. Особенно стараются местные богатеи, обходят один другого.

— Я десять рублей положил!

— Что — десять, я — двадцать!

— Что — двадцать, я — тридцать!

— Что — тридцать, я — сорок!

— Подумаешь — сорок. Я сто положил целковых!

Мальчишка Игнашка Сверчок, это прозвище было Игнашки, оказался на редкость в тот день смекалистым.

Не в семье богачей появился на свет Игнашка. В железнодорожных мастерских работал рабочим его отец. Соседи по дому, соседи по улице тоже простые рабочие люди.

Спохватились в тот же день на рабочей улице: где же Сверчок Игнашка?!

Мать всполошилась. Отец всполошился. Всем домом пошли на поиски. Лишь к вечеру вернулся домой Игнашка.

Идёт, как луна сияет. Держит в руках корзину.

Заглянули в корзину люди. На дне лепестки от ромашек. Рядом целая горка денег.

— Для рабочей кассы, — сказал Игнашка. (Была у рабочих такая касса для общих нужд.)

Догадались люди, где пропадал Игнашка.

А на следующий день притащили соседи газету. И вот тут все без конца дивились. Напечатан в газете снимок. На снимке Игнашка, а рядом с ним генерал Деникин. Ниже подпись, что сам генерал Деникин купил у Игнашки за десять рублей ромашку.

Пригодились Игнашкины деньги. Передали их рабочие из рабочей кассы на нужды харьковским революционерам-подпольщикам.

Долго вспоминали тогда Игнашку:

— Ну и Сверчок! Ну и Сверчок! Деникину всунул, шельмец, ромашку.

Получилось: Деникин на борьбу с Деникиным раскошелился на десятку.

Тяжело для молодой Советской страны сложились дела на юге. Партией большевиков брошен призыв:

— Все на борьбу с Деникиным!

Ваня Заброда, Петя Зимянин и Люба Кубанчик собрались добровольцами в Красную Армию. Явились на сборочный пункт.

Отвечают им:

— Молоды ещё! Молоды!

И верно: им по 15 лет.

Однако мечтают друзья о фронте, о защите Советской власти.

Представляет Ваня Заброда себя верхом на боевом коне. Вот он лихо на белых скачет. Шашка в руке грозным огнём сверкает. Разбегаются белые.

Петя Зимянин — артиллерист. Старший в батарее.

— Огонь! Огонь! — командует Петя.

Летят снаряды. Точно ложатся в белых.

И Люба Кубанчик мечтает о подвигах. Сумка висит у неё на плече. Красный крест на сумке. Сестра милосердия, сестра милосердная Люба Кубанчик. Вот она с поля боя выносит раненого.

«Сестрица, спасибо», — шепчет боец.

Лежат ребята в травах. О своём мечтают.

Ваня Заброда к Пете:

— Стреляешь?

— Стреляю, — признаётся Заброде Петя.

Петя Зимянин к Ване:

— Скачешь?

— Скачу, — отвечает Ваня.

Вместе они к Любе Кубанчик:

— Спасаешь? Тащишь?

— Тащу, — признаётся Люба.

Мечтали, мечтали. И вдруг решили:

— В город идём!

— В райком комсомола.

— Верно!

— Там разберутся.

— Возьмут.

Отправились друзья в уездный город, в райком. Подходят, встречают ребят, таких же, как они. Тоже о фронте мечтают.

— Закрыт, — говорят, — райком.

— Как закрыт?

— Почему закрыт?

Подошли к двери. Висит объявление.

Читает Ваня:

— «Райком закрыт. Все ушли на фронт».

Растерялись друзья. Огорчение на лицах.

А мимо спешат ребята:

— Хотите с нами? Пойдёмте. Часть формируется.

И верно, создавалась новая красноармейская часть для борьбы с Деникиным.

Отправились друзья прямо в часть.

— Возраст? — спросили в части.

— Шестнадцать лет, — ответили дружно ребята.

Ваня Заброда для надёжности даже сказал:

— Семнадцать.

Посмотрели на них командиры. Глаза у ребят как огонь горят.

— Попробуем, что ли? — обратился один командир к другому.

— Можно, пожалуй, — сказал командир второй.

Зачислили в красноармейскую часть подростков. Ушли комсомольцы на бой с Деникиным.

Белогвардейскому полку, который первым вступит в Москву, был обещан миллионный приз.

Наделал шуму в деникинской армии этот приз. Командиры полков спокойного сна лишились.

Полковник Ордын-Нащокин одним из полков командовал. Ордын-Нащокины дворяне. Ещё при первых царях Романовых, при царе Михаиле Романове и Алексее Михайловиче, вошёл в известность их древний род. Есть что вспомнить полковнику Ордын-Нащокину, есть чем гордиться. Служил он при царе Николае II в Петербурге в гвардейском полку. Был в Зимнем дворце обласкан. Даже с братом царя дружил.

Кому же, как не ему, не Ордын-Нащокину, первым вступить в Москву. Вступить и приз получить миллионный.

Полковник князь Шуйский тоже полком командовал. Кто же не знает Шуйских.

Вот уж древний, не то что дворянский — боярский род. Ещё до царей Романовых в силу они вступили. Давний предок Шуйских — Василий Шуйский сам был русским царём. Правда, совсем недолго.

Так кому же первым вступить в Москву? Конечно, ему, полковнику Шуйскому, его, шуйскинскому полку. Кому получить миллион? Конечно, ему, потомку Василия Шуйского.

Полковник Прохоров тоже полком командовал. Не такого Прохоровы древнего рода, как Шуйские, как Ордын-Нащокины. Даже не дворяне Прохоровы. Не дворяне, зато богаты. Фабриканты они, заводчики. Миллионеры. Новая сила России. Представляет Прохоров обещанный миллион:

— Денежка денежку любит. Миллионы идут к миллионам.

Кому, как не ему, не Прохорову, первым войти в Москву. К миллионам миллион прибавить.

Немало полков у Деникина. Немало полковых командиров. Тот — князь, тот — барон, землевладелец известный, шахтовладелец, пароходы раньше, до революции, были у пятого. Всё достойный народ, значительный. Спорят командиры белогвардейских полков — кому же первым вступить в Москву. Спорят. Уверены — быть им в Москве, быть им в Кремле, быть им на Красной площади. Вернуть им свои богатства.

Много прошли километров деникинцы. Вот взят Курск. Вот вступили они в Орёл. Немного совсем до Москвы осталось.

Дошли до Орла деникинцы. Двинулись дальше на Тулу. Вдруг остановка.

— В чём дело?

— Нам же в Москву!

— Нас ожидает приз!

Однако не смогли они дальше Орла продвинуться. Здесь, под Орлом, и разгорелись основные бои с Деникиным.

Остановился Деникин. Остановились полки. В мечтах миллион остался.

Вот как остановили Деникина под Орлом. Шёл Деникин — казалось, дорога на Тулу и дальше на Москву открыта.

Понимает командование Красной Армии: не выдержат ослабленные части лобовое сражение с белыми.

Решает: надо ударить по белым с фланга.

Нацелили удар со стороны Брянска, южнее Орла, прямо в бок и по тылам деникинской армии.

Наступает Деникин. Верит в успех. Спокоен. Вдруг депеша с фронта.

— Что такое?

— Ударили красные.

— Как ударили? Где ударили?!

— Южнее Орла, — отвечают Деникину.

Разгорелось здесь сражение. Лучшие свои части направил сюда Деникин. Бросил самолёты. Поднял офицеров в психические атаки.

Не помогли лучшие солдаты.

Не помогли самолёты.

Не помогли психические атаки.

Пришлось остановить Деникину свой путь на Москву.

Радость у красных:

— Остановился Деникин!

— Стоп!

— Не движется!

Потеряли белые темп, наступательный порыв, как говорят военные инициативу. Вот и удачный момент красным по Орлу ударить.

Закипело опять сражение. В смертельной схватке сошлись войска.

Каждому ясно: от того, кто кого, зависит судьба Москвы, зависит судьба Советской России.

День и ночь.

День и ночь.

Не стихает сражение. В штыковые атаки идут войска. В рукопашных схватках сошлись.

Опрокинули красные белых. Ворвались в Орёл герои.

Двенадцать часов бушевало сражение на улицах. Держались белые за каждый выступ, за каждый дом. Но вот иссякла у белых сила. Точка. Конец.

В рядах красных войск, сражавшихся под Орлом, членом Реввоенсовета одной из армий был известный большевик, большой друг Владимира Ильича Ленина — Серго Орджоникидзе.

«Привет из Орла» — послал Орджоникидзе короткую телеграмму Владимиру Ильичу.

Прочитал Владимир Ильич телеграмму. Улыбнулся. Ясно, в чём дело. Рад он орловскому привету.

Кромы — небольшой город. Находится он южнее Орла.

Жил в Кромах булочник Абрикосов. Ни молод, ни стар. Ни богат, ни беден.

Тревожная жизнь у Абрикосова. Гражданская война подкатилась к Кромам. С кем, за кого держаться? Об одном он мечтает: лишь бы торговля текла спокойно. Были красные — старался держаться красных. Вступили белые держится белых.

Неспокоен Абрикосов. Сидит. Гадает. Решает так: если отобьют красные Кромы у белых — будет приветствовать красных.

Отбили красные Кромы. Распахнул Абрикосов двери своей булочной:

— Ура красным!

Видно сразу — стоит за красных.

Однако не завершился бой. Пытаются белые снова ворваться в Кромы. Снова гремит артиллерия.

— Поторопился, — решает Абрикосов. — Не удержатся, кажется, красные.

Закрыл он поспешно булочную.

Отбили белые Кромы. Пришлось отойти красным бойцам.

— Ура белым! Генералу Деникину! — кричит Абрикосов.

Открыл снова двери своей булочной. Пусть все видят, что он за белых.

Только открыл, как опять гремит канонада. Это красные снова идут на Кромы.

— Эх, поторопился, кажется, — решает опять Абрикосов. — Нет, ненадёжно, видать, при белых.

Закрыл он поспешно булочную.

Отбили красные у белых Кромы.

Уже не кричит Абрикосов «ура»! Однако открыл двери своей булочной пусть все видят, что он за красных.

Открыл. Кажется, всё. Решилось, кажется, всё с Кромами.

И вдруг снова гремит канонада. Снова врываются в Кромы белые.

Вздохнул тяжело Абрикосов. Как же быть? Открывать булочную, не открывать?

Решил подождать.

Правильно сделал.

Отбили красные у белых Кромы.

Однако и теперь не торопится Абрикосов. Проявил осторожность. Видит, снова у белых Кромы.

Закрыл он глаза. Открыл.

Видит, на улицах снова красные.

Закрыл он глаза. Открыл.

Видит, на улицах белые.

Шесть раз переходили Кромы от белых к красным, от красных к белым, от белых к красным.

И всё же завершились бои нашей победой.

Стихла канонада в Кромах. Однако долго ещё Абрикосов не решался открыть свою булочную. Пока не постучали:

— Открывай, открывай! Приходи же в себя, Абрикосов. Взяты навечно красными Кромы.

В Красной Армии действовали отряды червонных, то есть красных, казаков. Командовал красными казаками Виталий Примаков. И вот как-то в красных кавалерийских эскадронах стало происходить невероятное. Подходят бойцы друг к другу.

— Как стоишь!

— Молчать!

— Красная сволочь!

— Разрешите доложить, ваше высокоблагородие.

И в кавалерийском полку Латышской дивизии, которым командовал Ян Кришьян, тоже стало происходить невероятное. Подходят бойцы друг к другу:

— Бей красных!

— Долой Советы!

— Молчать!

— Разрешите доложить, ваше высокоблагородие.

И у конников Кубанской бригады происходит то же самое невероятное.

К вечеру и у красных казаков, и у латышских кавалеристов, и у кубанских конников — новое: принесли им белогвардейскую одежду, стали они переодеваться. Переоделись и снова:

— Ваше благородие…

— Ваше сиятельство…

— Слава генералу Деникину!

Что такое?

Оказалось, красные командиры решили отправить червонных казаков, кубанцев и латышских конников в тыл к Деникину. Вот и переоделись они в белогвардейскую форму, вот и подражали в командах и разговорах белым.

Старшим над советскими конниками был назначен Виталий Примаков.

Ноябрь. Глубокая осень. Для перехода в тыл к белым выбрали тёмную ночь. А тут ещё выпал снег. Разыгралась метель. Укрыла красных пороша-вьюга. Прошла конница Примакова незаметно в тылы к белым.

Правда, несколько раз деникинские посты окликали наших.

— Свои, — отвечали красные конники. И тут же кто-нибудь зычно: Слава генералу Деникину!

Видят белые: едут конники в форме белых. Славу кричат Деникину. Ясно — свои, не красные.

Проникли красные в тылы к белым. Устремилась в лихую атаку конница. Заработали острые шашки.

Среди деникинцев паника, крики. Не поймут, кто же у них в тылу:

Красные?!

— Белые?!

— Белые?!

— Красные?!

Разобрались:

— Красные! Красные!

Несётся лавиной советская конница. Идёт по тылам деникинцев: Поныри, Ольховатка, Возы, Фатеж…

Трещат, рассыпаются тылы у Деникина. В панике, в страхе белые.

Улыбается Примаков. Представляет белых:

— Как стоишь!

— Молчать!

— Разрешите доложить: бежим, ваше высокоблагородие.

Ещё в молодые годы друзья назвали Яна Фабрициуса «Железный Мартын».

И вот:

— Железный Мартын!

— Железный Мартын прибыл!

Это передавалось среди белых солдат. Не только наши бойцы, но и наши враги не раз уже слышали о красном командире Яне Фабрициусе. Немало всяких легенд среди белых солдат о бесстрашном краскоме тогда ходило. И будто бы пули его не берут. (Хотя на самом деле семь раз был ранен в боях Фабрициус.) И о том, что не знает в боях поражений. (Что верно, то верно.) И о том, что небывало меткий стрелок Фабрициус. (И снова верно.) И даже о том, что будто бы вовсе не рядовой он в прошлом солдат (как было на самом деле), а бывший царский полковник. Любил его царь, а затем разжаловал. В Сибирь сгоряча отправил.

Действительно, немало лет в Сибири провёл Фабрициус. Вот как сложилась его биография. Родился Ян Фабрициус в Латвии, в семье батрака, крестьянина. Здесь в Латвии он учился, работал, вступил в партию большевиков. В городе Риге, в Виндаве (теперь это город Вентспилс) вёл революционную работу.

За революционную работу и погнали его в Сибирь. Побывал он на суровой сибирской каторге. А затем был оставлен на вечное здесь поселение. Многому научился в Сибири Фабрициус. И на охоту ходить, и метко стрелять, и людей уважать, и не бояться сибирской стужи.

Ян Фабрициус был среди тех, кто с первых же дней создания Красной Армии стал одним из её командиров. Сражался с немцами под Гдовом, у Пскова, в Эстонии, в Латвии. Бился с войсками Юденича. Прибыл теперь под Орёл. Начал бои с Деникиным.

Передаётся среди деникинцев:

— Железный Мартын прибыл!

Девочка Ксюша Корзинкина тоже услышала про Фабрициуса. Как-то комбриг Ян Фабрициус с отрядом красных бойцов проезжал через их село. Сложилось так, что заночевал он в Ксюшином доме.

Глянула Ксюша. Замерла Ксюша — перед ней человек железный!

Знала девочка, что дядю военного называют железным. Решила, что и вправду он из железа сделан. Хотела спросить. Да не решилась. Всё крутится возле Фабрициуса, всё старается рукой его тронуть.

Дотронется — нет, кажется, не железный. «А может, всё же железный?» сомневается Ксюша. Решила проверить наверняка. «Достану иглу. Кольну. Если железный — не вскрикнет», — рассудила девчонка.

Достала иглу. Кольнула. И что же?

Разгадал Фабрициус нехитрый Ксюшин приём. Не вскрикнул.

«Значит — железный», — довольна Ксюша.

Всю гражданскую войну прошёл Ян Фабрициус. Отличался он исключительной смелостью. Лишь четыре человека за всю историю гражданской войны были удостоены четырёх орденов Красного Знамени. Это Ян Фабрициус, Иван Федько, Василий Блюхер, Степан Вострецов. Среди этой когорты отважных Ян Фабрициус был первым. То есть именно ему первому в нашей стране было вручено четыре ордена Красного Знамени.

Основные бои под Орлом, под Кромами вела 14-я советская армия. Командовал этой армией Иероним Уборевич. По его же предложению в глубокий рейд по тылам белых была отправлена конница Примакова.

Родился Уборевич в Литве, недалеко от города Каунаса. Родился в семье крестьянина. Рос. Пас помещичьих гусей. Рано освоил грамоту. Мировая война резко изменила жизнь литовского паренька. Послали его в артиллерийское училище. Стал подпоручиком Уборевич. Когда произошла Февральская революция, он уже был большевиком. В Красной Армии командовал полком, бригадой, дивизией. И вот получил назначение под Орёл командующим 14-й армией. Нелегко пришлось новому командующему. Армия была потрёпана белыми в боях. Отступала. Среди бойцов нашлись и паникёры, поползли слухи:

— Деникина не осилишь.

— Дело дрянь.

Редкой энергией обладал командующий. Прекратил ненужные разговоры. Навёл порядок в частях. Сам ездил по дивизиям, по бригадам. Как одеты, во что обуты бойцы, следил. Как с оружием на передовой, как с боеприпасами. Интересовался всем.

Встретил Уборевич однажды бойца. Проверил винтовку.

В грязи винтовка. В пыли. Не смазана.

Разобрал командарм при бойце винтовку. Прочистил. Ствол и затвор маслом протёр ружейным.

Вернул винтовку. Сказал бойцу:

— Будет грязной, опять придёшь.

Провалиться готов был боец сквозь землю. Навечно урок запомнил.

Приказал Уборевич отрыть окопы, возвести минные поля, оборудовать огневые точки. Заставил тех, кто неопытен, учиться стрельбе и штыковому бою. Не пропали усилия даром. Подтянулась армия, набралась сил.

14-я армия Уборевича и нанесла удар по Деникину южнее Орла, а затем вместе с соседней армией, с 13-й, отбила Орёл у белых, сорвала поход Деникина на Москву.

Шутили, улыбались красноармейцы:

— Пригладил Уборевич Деникина.

— Давай на Уборевича три Деникина!

Армия Уборевича и после Орла громила деникинские войска. Освобождала Украину, гнала белых до Чёрного моря.

Командующему 14-й армией Иерониму Петровичу Уборевичу было всего 23 года.

— Мальчишка! — ругались белые.

— Командарм Уборевич! — гордились красные.

Красная Армия штурмовала Воронеж. Разгромить в этом районе белых и взять город Воронеж поручили конному корпусу Семёна Будённого.

Подошли конники к Воронежу. Остановился Будённый. Послал разведчиков.

Разведали красные силы белых. Намного больше они, чем у красных. Главная сила белых — конный корпус генерала Шкуро.

Требуют горячие головы:

— Ерунда, что больше!

— Вперёд, на штурм!

— Выбьем лихой атакой!

Не соглашается Будённый.

Даже приказ от старших командиров пришёл. И в нём — штурмовать Воронеж.

Не соглашается Будённый.

Воронеж стоит на высоком месте. Подходы к нему открыты. Понимает Будённый: расстреляют с воронежских высот белые красную конницу на подходах к городу.

Видит Будённый успех не в штурме Воронежа, а в открытом бою с конницей белых. Надо, чтобы вышел Шкуро из Воронежа. Надо выждать, решает Будённый. Уверен — не усидит долго Шкуро в Воронеже. Выйдет из города, попытается снять осаду, разбить красных. Вот тут-то и не зевай.

Ждут будёновцы.

День ждут. Не выходит Шкуро.

Два ждут. Не выходит Шкуро.

Три ждут. По-прежнему в городе всё спокойно.

Снова идут разговоры:

— Подумаешь — больше!

— А мы их с ходу!

— Как же так, на войне — без риска?!

Не поддаётся Будённый. Ждёт.

Дождался Будённый. Вышел Шкуро из Воронежа. Как раз на четвёртый день.

— Ну, теперь проявляй геройство! — крикнул бойцам Будённый.

Проявили геройство красные.

Хоть и больше числом тех было. Однако сила не вровень силе. Меньше будёновцев. Да, видно, точней удар.

Разбили генерала Шкуро будёновцы. Ворвались они в Воронеж.

Едет Будённый, глаза сверкают. Выдержка в битве исход решает.

Олеко Дундич — герой, человек-легенда. Таким вошёл он в историю гражданской войны. Красный Дундич его назвали.

По национальности Дундич хорват. Родился в Долмации, в нынешней Югославии.

Немало боевых подвигов на счету у Красного Дундича. Вот лишь один из них. Было это в те дни, когда стояли будёновцы под Воронежем, всё пытались солдат Шкуро из города в поле выманить. То промчатся верхом перед самым городом, то подкрадутся ночью, снимут в темноте неприятельские караулы, а то и вовсе лихим наскоком потревожат заставы белых.

— Что бы ещё придумать?

Решили письмо написать Шкуро. Вспомнили, как запорожские казаки турецкому султану когда-то письмо писали. Есть знаменитая картина художника Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Вот и будёновцы решили написать письмо генералу Шкуро.

Собрались в круг. Сочиняли вместе. В выражениях не стеснялись. Называли генерала разными крепкими словами. Обещали на телеграфном столбе повесить. Но главное было в том — писали, что завтра ворвутся они в Воронеж. Приказ отдавали белым — приготовиться всем к параду. Письмо подписал Будённый.

Как же переправить письмо Шкуро?

Проникали не раз в Воронеж красные разведчики. Знают, где штаб Шкуро.

Доставить письмо вызвался Олеко Дундич.

— Доставлю в самый штаб, — говорил Дундич. — В руки дежурному передам.

Выполнил Дундич своё обещание. Офицерскую форму надел, прикрепил погоны, офицерский ремень поправил. Проник сквозь заставы белых. Вот он в Воронеже. Вот и штаб генерала Шкуро.

Поднялся по лестнице. Честь по дороге кому-то отдал. От кого-то принял. Постучал к дежурному офицеру. Вошёл, представился, сказал:

— Пакет для генерала Шкуро. Срочный.

Вручил… Козырнул. Повернулся. И след пропал.

Вышел Дундич на улицу, подумал: тихо, спокойно, нигде ни тревоги, ни паники. Встряхнуть, что ли, белых?

Достал две гранаты. Бросил в открытые окна штаба.

Выбежали офицеры:

— Держи! Лови!

И Дундич вместе со всеми:

— Лови! Держи!

Бегают все, суетятся. Кого хватать, не знают.

Насладился будёновец паникой. Надоело бегать ему со всеми, в сторонку, бочком, шажком — и тихо ушёл из штаба.

Благополучно вернулся Дундич.

А Шкуро?

Прочитал он письмо Будённого. Жарко пришлось офицерам. Чуть не лопнул Шкуро от генеральского гнева.

Конный корпус Будённого шёл на Касторную. После взятия Воронежа получил он приказ пробиться в тылы к Деникину.

Ворвались будёновцы на станцию Суковкино. Захватили в плен отряд белых. В том числе и офицера из штаба генерала Постовского. Генерал Постовский командовал всей касторненской группировкой белых.

От пленённого офицера будёновцы узнали, сколько белых солдат обороняет Касторную, сколько пушек, сколько бронеавтомобилей у генерала Постовского. Узнали и о том, что у белых в Касторной имеется четыре бронепоезда.

— Ого!

— Четыре!

— Поделиться бы не мешало!

— А что — хорошая мысль, — сказал Будённый.

Подошёл Будённый к телефонному аппарату, приказал белому офицеру соединить его со штабом генерала Постовского.

Соединили.

Докладывает Будённый, словно бы он не красный командир, а белый офицер, что рядом со станцией Суковкино появились разъезды красных. Просит для защиты станции прислать бронепоезд.

Посоветовались в штабе генерала Постовского, ответили, что пришлют.

И верно. Прибыл поезд на станцию Суковкино. Прибыл и прямо в руки к будёновцам. Командир бронепоезда Будённому, приняв его за белого генерала, даже рапорт отдал:

— Ваше превосходительство, бронепоезд в ваше распоряжение прибыл.

Довольны будёновцы. И всё же. Идут разговоры:

— У белых три бронепоезда. У нас один. Несправедливо.

Усмехнулся Будённый. Согласился:

— Несправедливо.

Снова приказывает он белому офицеру соединить его со штабом генерала Постовского.

Соединили.

Снова разговаривает Будённый. Благодарит за первый бронепоезд. За «помощь». И тут же докладывает, что ещё в одном направлении обнаружены красные. Что было бы хорошо получить и второй бронепоезд.

Посоветовались в штабе генерала Постовского. Вскоре сообщили:

— Высылаем второй бронепоезд.

Достался и этот будёновцам.

— Чудеса! — смеются будёновцы. — Вот теперь поровну. Два на два.

Начал корпус Будённого штурм Касторной. Не удержались белые. Генерал Постовский бросил свой штаб. Бежал.

Взяли будёновцы Касторную, как и конники Примакова, устремились в тылы к белым.

Затрещали тылы Деникина.

Когда наступал, когда продвигался вперёд Деникин, вслед за Деникиным, так же как вслед за Колчаком, за Юденичем, возвращались в свои имения помещики.

— Всё вернуть, возместить, по-старому восстановить, — таков был приказ Деникина.

Прибыл в своё имение и помещик Ряжский. Вернули помещику землю, дом, конюшню, коней. Всё до иголки собрал помещик.

— Ну, кажется, всё собрал, — успокоились на селе.

— Нет, не всё, — заявляет Ряжский. — А зеркало!

Оказалось разбитым помещичье зеркало.

— А стенные часы!

Оказалось, почему-то перестали ходить часы.

— А флюгер! — не унимается Ряжский.

Стоял флюгер на крыше барского дома. Свалился почему-то, помялся флюгер.

— За всё это, — заявил Ряжский, — полагается компенсация.

Пришлось крестьянам рассчитаться с помещиком за флюгер, часы и зеркало.

Понравилась Ряжскому компенсация.

Вспомнил про свой помещичий луг. Пока был в бегах помещик, крестьяне на луг выгоняли крестьянский скот.

— Мою траву ваши коровы съели! — стал бушевать помещик.

Потребовал Ряжский за траву компенсацию. Повздыхали крестьяне, поохали. Потащили рубли помещику.

Вспомнил Ряжский про свой помещичий лес. Лес как лес. Ведь на то и лес. Брали, конечно, крестьяне в лесу и брёвна для починки и кладки изб и для печей собирали хворост.

— Лес погубили, лес погубили! — кричал помещик.

И хотя лесу никакого урона не было, потребовал Ряжский и тут компенсацию.

Вздыхают крестьяне, охают. Нет у них денег. Обчистил их Ряжский, как заяц липку, как кошка миску.

— А вы — натурой, натурой! — кричит помещик.

Потащили крестьяне Ряжскому поросят и гусят, утят и цыплят.

Нравится Ряжскому компенсация. За то, что подгнили столбы у ворот в имение, почему-то с крестьян — компенсация. За то, что дождями размыло у этих ворот дорогу, — компенсация. Даже за то, что берёзу у господского дома разбило громом, всё так же с крестьян компенсация.

Думает Ряжский, что бы ещё придумать. Придумал.

— За то, что уехал! — кричит помещик. — В дороге понёс расходы!

— За то, что приехал! — кричит помещик.

Даже железнодорожный билет предъявил крестьянам.

Возместили крестьяне ему отъезд. Возместили ему приезд.

— За то, что моральный понёс ущерб! — новый заход начинает Ряжский.

Неизвестно, что бы Ряжский ещё придумал. Да тут погнали назад Деникина. Видит Ряжский — дела неважные. Сам за винтовку взялся. В перестрелке его и убило.

Узнали крестьяне. Вздохнули крестьяне. Кто-то сказал:

— Компенсация.

Кто-то добавил:

— Полная.

Подняли белых солдат по боевой тревоге. Прибыл вагон с оружием.

Таскали солдаты снаряды.

Таскали патроны.

Гранаты.

Фугасы.

Мины.

Разгрузили вагон солдаты. Пропотели. Взмокли. Однако довольны.

— Спасибо. Задарма и такие горы.

Оружие прислали французы и англичане.

Объясняет унтер Зацепа:

— Называется благородство.

Прошёл день. Вновь подняли солдат по боевой тревоге. Снова команда звучит:

— На станцию!

Пришли солдаты. Десять стоит вагонов.

— Вот это да!

— Десять прислали, смотри, вагонов.

Раздвинулись двери — пустые внутри вагоны. Тут же рядом с путями склады.

— К складам! — солдатам дана команда.

Подошли они к складам.

— Давай приступай. Загружай вагоны.

Таскают солдаты мешки с мукой.

Таскают солдаты мешки с крупой.

Бочки с маслом.

Бочки с мёдом.

Грузят сахар.

Колбасы.

Сало.

Загрузили. Пошли вагоны.

Договор такой у Деникина с французами и англичанами. За вагон вооружения отправляет Деникин за границу десять вагонов продовольствия.

Один за десять.

Набросились солдаты на унтера Зацепу:

— Где же твоё благородство?!

Стоит Зацепа. И верно — где же тут благородство?

Чешет в темени старый солдат. Что тут сказать, не знает.

— Молчать! — выкрикнул вдруг Зацепа.

Притихли солдаты. Сжали рты.

Не в словах сейчас дело. Разобрались солдаты, что здесь к чему, узнали про цену заморской помощи.

Прижаты солдатские рты. Глаза у солдат раскрылись.

У командующего Добровольческой армией генерала Май-Маевского было два денщика — белогвардейские солдаты Франчук и Прокопчук.

Много обязанностей у денщиков. Чистить генеральский мундир. Чистить генеральские сапоги. Чистить коня. Генерала кормить, поить. Коня под уздцы водить. И ещё одна — таскать генеральские чемоданы.

Надрывается Франчук. Надрывается Прокопчук. Увесисты генеральские чемоданы.

А тут, было это как раз перед началом наступления Деникина на Москву, получил генерал Май-Маевский подарок от самого английского короля — ящик столетнего шотландского виски.

— В Москве разопью, — заявил Май-Маевский.

У Франчука и Прокопчука прибавился новый груз.

Английские богатеи с особым вниманием следили за наступлением войск Деникина. Не жалели капиталисты своих миллионов. Оружие, боеприпасы, военное снаряжение текут и текут к Деникину. Старались богатеи задобрить и деникинских генералов.

Гордился Май-Маевский подарком английского короля. Перед другими любил похвастать. Хлопнет в ладоши. Тащат Франчук и Прокопчук королевское виски. Показывает всем генерал Май-Маевский:

— От английского короля. От Георга V. От его королевского величества.

До Курска, до Кром, до Орла дотащили Франчук и Прокопчук подарок английского короля. Потащили теперь назад.

— О-ох… — надрывается Франчук.

— О-ох… — надрывается Прокопчук.

Снова в Кромах они. Снова в Курске. Вот до Харькова дотащились.

— О-ох… — надрывается Франчук.

— О-ох… — надрывается Прокопчук.

Тащат они чемоданы. Тащат ящик с шотландским виски.

Не поправляются дела в деникинской армии. Рушится армия. Рушатся планы. Пятятся белые к югу.

Где-то под Харьковом, в степи украинской ударил снаряд в обоз Май-Маевского. Прекратил он мучения генеральских денщиков. Мокрое место теперь от виски. Плакали генеральские чемоданы. Плакал ящик с шотландским виски.

Да что там виски. Срывался деникинский поход на Москву. Миллионы английские горько плакали.

Красная Армия освобождала Донбасс.

Донбасс — это богатства страны: уголь, металл, большие машиностроительные заводы.

Ох как нужен стране Донбасс! Не хватает угля фабрикам и заводам, пароходам и паровозам. Нужен уголь стране, как человеку воздух.

Как же быстрее освободить Донбасс? Кто быстрее прогонит белых?

Конечно, конница.

Освобождение Донбасса поручили конникам Семёна Михайловича Будённого. Разрослась конница Будённого, целой армией стала. Получила она название 1-я Конная армия.

В Конную армию Будённого были включены и две стрелковые дивизии. Слаженно действовали конники и пехотинцы. Поступали так: оттянут на себя пехотные части внимание белых. Войдут белые в бой, увлекутся схваткой. А в это время кавалерийские дивизии красных обойдут противника с флангов, проникнут в тыл, поднимут панику среди белых, а затем вместе с пехотинцами — одни с фронта, другие с тыла — добьют деникинцев.

Так случилось и в первом бою за Донбасс. И сразу же первый успех Будённого.

Не все соглашались до этого с планом бросить конников на освобождение Донбасса. Не верили, что это окажется под силу коннице.

Доказали конноармейцы Будённого обратное.

Когда будёновцы взяли первую железнодорожную станцию на донецкой земле, станцию Сватово, они тут же в Москву в подарок московским рабочим отправили железнодорожный эшелон самого лучшего донецкого угля.

— Вещественное доказательство, — говорил Будённый. — Пусть все знают, что мы в Донбассе.

Знают будёновцы: не ведает страха Будённый. Отважный он из отважных. Не зря во время мировой войны, сражаясь солдатом-кавалеристом, заслужил он четыре Георгиевских креста да к ним ещё и четыре боевые медали. Называлось это иметь полный бант Георгиевского кавалера. Немного было таких даже среди самых заслуженных солдат. Случай исключительный, редкий.

Лихо носился в атаки Будённый. И сейчас не покидает лихость. Однако сейчас, когда Будённый не рядовой солдат, а командарм — командующий армией, это ли главное — с шашкой скакать на белых.

Заметил как-то член Реввоенсовета 1-й Конной армии, а был им герой Царицына и Царицынской обороны Климент Ефремович Ворошилов, на полушубке Будённого свежую прореху от осколка вражеского снаряда, покачал головой. Ясно Ворошилову: снова Будённый был в гуще боя.

— Случайно, — замялся Будённый. — Случайно…

Говорил Ворошилов Будённому, что дело командующего армией управлять войсками, руководить боем, а не кидаться под пули.

— Верно, верно. Так, так, — кивает головой Будённый.

Продолжает 1-я Конная армия освобождать Донбасс. Вступает из боя в бой.

На одном из участков на части красных навалились превосходящие силы конницы белых. Вот-вот не устоят наши. Уже врезались белые в ряды красных. И вдруг прорывается наш бронепоезд. На бронепоезде, на открытой платформе, под обстрелом белых кто-то стоит, шашка поблёскивает.

Присмотрелись бойцы — Будённый!

Летит бронепоезд, что конь в бою. Подошёл Будённый к обрезу бронеплатформы, выхватил из ножен шашку, что-то кричит, кому-то грозит, шашкой, словно указкой, машет. Спрыгнул потом с платформы. Где же Будённый? Где же Будённый? Вновь верхом на коне Будённый. А кто там рядом с Будённым скачет? Член Реввоенсовета Климент Ворошилов.

После боя Ворошилов снова к Будённому с замечанием про лишнюю удаль.

— Так я же за бронёй, за бронёй, на бронепоезде, — отшучивался Будённый. — Это ты на коне — в атаке.

— Случайно, — оправдывался Ворошилов. — Случайно.

Упорными были бои за Донбасс. Героически сражались будёновцы. Приказ о наступлении на Донбасс 1-я Конная армия получила 12 декабря 1919 года. А к 1 января 1920 года, то есть меньше, чем через двадцать дней, весь Донбасс был освобождён от белых.

Многие прославились в боях с Деникиным. Среди отважных — и Лайош Гавро.

— Лайош Гавро?

— Что за имя? Откуда фамилия?

Лайош Гавро по национальности венгр. Командовал он Интернациональным полком. Не только венгры, но и чехи, и словаки, и немцы, и поляки боролись за Советскую власть в составе этого полка.

Вступит во время похода полк в деревню. Размещаются красноармейцы на ночлег. Поражаются сельские жители:

— И немцы?

— И немцы, — отвечает Лайош Гавро.

— И чехи?

— И чехи.

— И словаки?

— И словаки.

— И поляки?

— И поляки.

— Целый интернационал!

— Потому и полк Интернациональный, — отвечает Гавро.

С любопытством посматривали крестьяне на красноармейцев-интернационалистов. Ребята сбивались в кучки, гадали, кто из пришедших чех, кто словак, кто поляк. Друг дружке потом докладывали:

— А у нас в избе на постое немец.

— А у нас два поляка.

— А у нас и венгр, и словак.

Бабы о пришедших бойцах судачили:

— Немцы на волос — они светлее. Чехи — они потемнее.

— Венграм — чтобы в вареве перцу побольше было. Полякам — побольше соли.

Сельские старики и те не безучастны к приходу интернационалистов. Сами солдатами были в прошлом. Обращаются к Лайошу Гавро:

— Как же команды они понимают?

— Понимают! Отлично, отцы, понимают, — отвечает Лайош Гавро. — Без промаха белую нечисть бьём.

Не один Интернациональный полк был в Советской России в годы гражданской войны. Сражались интернационалисты на Восточном фронте против Колчака. Бились в других местах. Сражались и здесь, на юге, против Деникина.

Когда войска генерала Деникина наступали, полк Лайоша Гавро держал оборону в районе Киева.

Опасались белые встреч с интернационалистами. Знали и про Интернациональный полк, и про его командира Лайоша Гавро.

— Здесь Лайош Гавро! Здесь Лайош Гавро! — передавалось среди деникинцев.

Когда разбили Деникина под Орлом, когда погнали на юг деникинские войска, Интернациональный полк Лайоша Гавро вновь оказался под Киевом.

— Здесь Лайош Гавро! Здесь Лайош Гавро! — вновь с тревогой передавали друг другу белые.

Не зря опасались белые. С напором, умело сражались интернационалисты. В числе первых ворвались в Киев.

Любил Лайош Гавро свой многонациональный полк, своих бойцов-интернационалистов, ценил братство, отвагу, революционный пыл.

— Как Днепр и Дунай текут в одно море, так и все народы пойдут к коммунизму, — говорил Лайош Гавро.

Двумя орденами Красного Знамени был награждён Лайош Гавро за свои подвиги в борьбе за Советскую власть в России.

Во всех частях Красной Армии знали имя отважного красного командира-интернационалиста, называли: «Товарищ Гавро».

Бои шли у станции Лихой, недалеко от города Ростова-на-Дону, на подходах к городу Новочеркасску. Сражалась здесь дивизия, которой командовал Медведовский.

Самуил Медведовский был в прошлом солдатом, а затем прапорщиком царской армии. Участвовал в мировой войне. Четыре Георгиевских креста заслужил за подвиги. Медведовский был хладнокровным, выдержанным командиром.

Лихая — станция очень важная. Стянули сюда белые крупные силы, построили укрепления. Атаковать Лихую одной дивизией — значит понести очень большие потери. Да и возьмёшь ли?

Понимает это Медведовский.

Был он солдатом. Берёг солдат. Знал цену солдатской крови.

Кончался декабрь. Вот-вот застучатся в окна январские морозы.

Понимает Медведовский: не усидят долго в окопах белые. Не сегодня-завтра отведут их на окрестные хутора — в тепло, на отдых.

Главное сейчас — выждать, не выдать своего присутствия.

Посылает начальник дивизии в тылы к белым разведчиков.

— Ну как?

— Не отходят белые. Сидят в окопах.

Прошёл день.

— Ну как?

— Не отходят, сидят в окопах.

— Ну что же, подождём, — говорит Медведовский.

Дождался начальник дивизии своего. Пришли разведчики из разведки, доложили:

— Отошли белые на хутора.

— Вот теперь самый час! — сказал Медведовский.

Бросились красные в бой. Смяли ослабевшие заслоны белых. Захватили Лихую с ходу.

Подняли белые солдат с хуторов по боевой тревоге. Бросились, хотели отбить Лихую. Да не отдал её Медведовский. Крепко держал в руках. Подпустил начальник дивизии белых почти к самой станции. Осталось всего 50 метров.

— Ну, кажется, вернули Лихую, — решили белые.

— Огонь! — скомандовал Медведовский.

Укрыл он в засадах пулемётчиков и пулемёты. Открыли огонь пулемёты. Сдули, скосили белых.

— Лихо, лихо, — говорили Медведовскому после боя.

— Так ведь станция Лихая, — отвечал Медведовский.

Бой за Лихую произошёл 2 января 1920 года. Это был день рождения Медведовского.

Двойной праздник у Медведовского.

За взятие станции Лихой командир дивизии Самуил Пинхусович Медведовский был награждён орденом Красного Знамени.

Тройной праздник у Медведовского.

Наступает Красная Армия. Движется вперёд. Да не всё просто. Не всё как на ровном поле.

Немало силы ещё у белых. Огрызаются белые. Сами идут в атаки.

Всё больше, больше звереют белые.

Продвигаясь к Ростову, под удар конницы белых попала одна из красных бригад. Сражались упорно красные. Да силы неравные. Всю злобу свою белые на красных бойцов обрушили.

Врезались белые в цепь бригады. До последнего патрона, до последних сил сражались красные. 900 человек погибло. Сто израненных были схвачены белыми в плен.

Построили белые красных бойцов. Ненавидят они больше всего комиссаров, больше всего большевиков, больше всего командиров.

Решили белые расстрелять большевиков и комиссаров.

Требуют от бойцов:

— Кто большевики?

— Кто комиссары?

Молчат бойцы.

Пригнали белые пленных на станцию Приволье. Снова ведут допрос:

— Кто большевики?

— Кто комиссары?

Дали клятву бойцы молчать.

И вдруг вышел вперёд один. Неужели нарушит клятву?

Глянул боец на небо, на синь, на даль. Глянул гордо на белых:

— Все большевики, все коммунисты!

Рассвирепели белые. Направили на красных винтовки. Выскочил вперёд офицер, закричал:

— В последний раз спрашиваю: кто большевики, кто комиссары?

— Все большевики! — как эхо прокатилось в ответ.

— Пли! — закричал офицер.

Расстреляли белогвардейцы красных. Всех до одного. Всех сто человек.

Нет теперь станции Приволье. В память о погибших здесь красных бойцах станцию назвали Красная Могила.

Если случится, читатель, что будешь ты в тех местах, знай, почему так называется станция, вспомни подвиг великих дедов. Вспомни и поклонись героям.

Конная армия Будённого шла на Ростов.

— Сообщения с фронта! Сообщения с фронта! — выкрикивали бойкие ростовские мальчишки — продавцы газет.

По городу прошли слухи, что приближаются красные. Деникинцы в газетах дали опровержение.

— Сообщение с фронта! Сообщение с фронта! Красные разбиты! Красные разбиты! — выкрикивали мальчишки. — Отброшены на север на сто километров.

Не очень точные были данные. Хотя севернее Ростова конница белых действительно нанесла значительный урон двум пехотным дивизиям красных, которые наступали на Ростов. Пришлось дивизиям отступить.

Веселятся в Ростове белые. Веселятся все, кто сочувствует белым. Разговоры везде об одном: разбиты красные, отброшены на сто километров на север.

— Вы читали? Отброшены.

— На сто километров.

— Ого!

— Вы слыхали? Отброшены.

— На сто километров.

— Браво!

Было это 8 января 1920 года. Стоял как раз второй день рождества Христова. Праздник такой церковный.

Веселятся в Ростове белые.

Офицеры на балах, в ресторанах, в домах богатых, на приёмах званых радуются:

— Новость какая — разбиты красные!

А Конная армия Будённого уже совсем рядом была с Ростовом.

Возвращаются деникинцы из ресторана. Их окликают:

— Стой!

Остановились деникинцы. Глазам своим не верят — отряд красных стоит на улице.

Едет трамвай по улице. Офицеры домой провожают барышень. Вдруг остановка. Офицеры глазам своим не верят — красный патруль на улице.

Сидят генералы на званом ужине в богатом доме. Ведут беседы о боях, о чинах, о здоровье, о погоде. Вдруг… что такое? Глазам своим не верят на пороге красноармейцы. В кавалерийской, в будённовской с красными звёздами форме.

Появление красных в Ростове было столь неожиданным, что деникинцы опомниться не могли.

— Какие красные?!

— Откуда красные?!

— Тьфу, тьфу, ночь рождества… В ночь-то такую всегда мерещится, всегда чудеса творятся.

И верно — свершилось чудо. Победным маршем ворвался в Ростов Будённый.

Был в войсках у Деникина генерал Мамонтов. Как и генерал Шкуро, он тоже командовал конным корпусом.

Завидовали постоянно друг другу белые генералы. Шкуро старался, чтобы о нём говорили больше, Мамонтов — чтобы о нём, о его победах.

Отличится в бою генерал Мамонтов.

Переживает генерал Шкуро.

Отличится Шкуро.

Переживает Мамонтов.

Дорого порой обходилось белым соперничество деникинских генералов.

Случилось это ещё в те дни, когда наступал Деникин. Одну из советских дивизий белые старались взять в окружение. С севера на неё наступал генерал Мамонтов, с юга — Шкуро.

Старается каждый из них быть первым в победе над советской дивизией.

Торжествуют белые:

— Попалась дивизия красных!

Открыли по нашим артиллерийский огонь солдаты Мамонтова. И тут же открыли солдаты Шкуро.

До темноты шёл бой. Ночью затих.

А утром генералы с новой силой рванулись в бой.

Стреляют солдаты Мамонтова.

Стреляют солдаты Шкуро.

Стреляют.

Стреляют.

Стреляют.

И вдруг:

— Стойте!

— Стойте же, дьяволы!

— Стойте!

Оказалось, что стреляют они друг в друга. Солдаты Мамонтова в солдат Шкуро. Солдаты Шкуро в солдат Мамонтова.

Ночью незаметно оврагами, балками вышла красная дивизия из окружения. Соприкоснулись белые с белыми. Несколько часов, не переставая, били, крошили, уничтожали друг друга.

Был генералам разнос от Деникина.

— Не повторится, — поклялся Мамонтов.

— Не повторится, — слово дал генерал Шкуро.

Повторилось.

Белые брали в те дни Воронеж. И генерал Шкуро, и генерал Мамонтов каждый старался первым ворваться в город.

Подошёл Мамонтов к Воронежу, открыл ураганный огонь. А в Воронеже в это время уже был генерал Шкуро. Решил Шкуро, что это красные хотят вернуть Воронеж, и тоже открыл ураганный огонь.

Стреляют солдаты Мамонтова.

Стреляют солдаты Шкуро.

Стреляют.

Стреляют.

Стреляют.

Четыре раза ходили в прямую атаку солдаты Мамонтова. Четыре раза косили их пулемётным огнём солдаты генерала Шкуро.

Снова разнос от Деникина генералам.

— Не повторится, — снова клянётся Мамонтов.

— Не повторится, — опять утверждает Шкуро.

Правы оказались теперь генералы. Не повторилось. Разбили в упорных боях красные будённовские всадники белогвардейские конные корпуса. Разбиты Шкуро и Мамонтов. Некому больше стрелять друг в друга.

Река Волга. Город Царицын. Здесь тоже идут бои с Деникиным.

Город Царицын — нынешний Волгоград. Город-легенда. Город-герой. В этом городе и вокруг него в годы Великой Отечественной войны гремела великая Сталинградская битва. Упорные бои здесь шли и во время гражданской войны. В 1918 году Царицын безуспешно старался взять генерал Краснов. Сейчас Царицын находился в руках у деникинцев. В ночь на 3 января 1920 года красные начали штурм Царицына.

Вот как готовился этот штурм.

Одним из красных командиров, войскам которого предстояло штурмовать Царицын, был Епифан Иович Ковтюх. Опытный командир, умелый. Красные — на левом берегу Волги. А Царицын — на правом. Волга река широкая, самая большая река во всей Европе. Нелегко преодолеть такую преграду. А преодолеть её надо, к тому же скрытно. Защищают Царицын крупные силы Деникина. Понимает Ковтюх — лишь неожиданной атакой можно осилить белых.

Декабрь. Вот-вот замёрзнет, остановится Волга. Предложил Ковтюх по первому льду смелой атакой ворваться в город. Первый лёд на реке всегда непрочен, всегда очень тонок. Не ожидают деникинцы в эти дни красных.

Знают красноармейцы план Ковтюха. Даже придумали название для этого плана — «Рыжие усы». Это у Ковтюха-то усы рыжие.

Заняты бойцы целый день работой. Стаскивают к Волге доски, сбивают настилы, чтобы положить их на неокрепший лёд. Настилы и помогут бойцам перейти на тот берег. Из брёвен делают лыжи для артиллерии. Поставят бойцы пушки на эти лыжи. Поедут и пушки на правый берег. Подтаскивают к Волге сани. На этих санях через Волгу потащат они патроны, снаряды.

Кипит работа. Идёт работа. Конечно, от белых тайно.

Декабрь в середине. Пора бы замёрзнуть Волге.

Течёт Волга.

Последние дни декабря. Не бывало такого, чтобы Волга к этой поре не стала.

Течёт Волга.

Новый год наступил, пробил. Не замерзает Волга.

Наблюдают бойцы за Волгой. Подходит Ковтюх к бойцам:

— Не замерзает?

— Не замерзает.

— Течёт?

— Течёт.

Перешёптываются бойцы:

— Задержка с «усами».

— Подводит Волга.

И вот в ночь со 2 на 3 января остановилась, замёрзла Волга. Сковал её тонкий лёд. И сразу прошла команда:

— Становись!

— Живее!

— Дружнее!

— Вперёд!

Приступили войска к переправе. Двинулись люди, двинулись пушки. И вот уже правый берег.

Явились наши нежданно-негаданно. Устремились бойцы в атаку. Разбиты белые. Снова Царицын красный.

Кончился бой. Обсуждают бойцы недавнее:

— Здорово!

— Получились «усы»!

А тут как раз проходил Ковтюх. Заинтересовался:

— Какие усы? Что за усы?

Не удержались бойцы, рассказали. Хохотал Ковтюх. Хохотали бойцы.

— Получились усы. Получились, хотя и рыжие.

Февраль. Сальские степи. Завывает метель. Ветер сбивает с ног. Снег людям по пояс. Морозные иглы пронзают тело. Промёрзли люди. Заиндевели кони. Раздаются проклятья, брань.

Третий день ищут белые казаки в степных просторах конницу Будённого.

После взятия Ростова Красная Армия прорывалась на Северный Кавказ. Здесь теперь сосредоточились главные силы Деникина. На Северный Кавказ наступала и конница Будённого.

Встретились красные конники и белые. Разгорелся бой у Торговой (ныне Торговая — город Сальск). Торговая — словно дверь на Северный Кавказ. Пробьёшься за Торговую, перешагнёшь эти двери — путь к югу в твоих руках.

Второй день Торговая в руках у красных. Белые решили отбить Торговую.

Атакуют белые. Бьются конники днём и ночью. Бросают деникинцы за силами новые силы:

— В атаку!

— Орлы, вперёд!

Вот снова ночная атака белых. Растёт, растёт, нарастает в ночном воздухе «ура!». Несутся тараном конные лавы.

— Ура! Ура!

До рассвета продолжались атаки белых. Не осилили белые красных. Перешли в наступление будёновцы.

Отходят белые. Однако почему-то не стихает «ура!» над рядами белых.

Бегут уже белые. И всё же:

— Ура! Ура!

Несётся слева, несётся справа. Что такое? «Ура!» сокрушает небо.

В чём же дело?

Среди белых было много обмороженных казаков, тех, кто ни стрелять, ни в седле сидеть не может. Вот и построили их в колонны. Дали задание: кричать «ура!», подбадривать остальных, вводить в заблуждение красных.

Кричат казаки «ура!».

— Ура! Ура-а-а! — несётся над степью.

Врубились будёновцы в эти колонны, хотели крикунов шашками порубить. Да разобрались, в чём дело. Пожалели. И так судьбой казаки обижены: ни винтовку держать, ни в седле сидеть.

В бою под Торговой участвовали 24 кавалерийских полка белых.

Рассчитывали белые мощным ударом разбить, не пустить на Северный Кавказ Будённого.

Не получилось. Смяли будёновцы белых. Погнали белых на юг от Торговой.

Доволен Будённый:

— Выбили двери. Даёшь Кавказ!

Идут упорные бои на Северном Кавказе. Не утихают они и на Украине. После поражения под Киевом и Екатеринославом белые всё дальше и дальше отходят на юг. Докатились они до Одессы.

В Одессе собралось много врагов Советской власти. Создают они срочно силы для борьбы против Красной Армии.

Разные возникали в Одессе тогда отряды.

Был в Одессе буржуазный «Союз возрождения». Собрались в нём местные богатеи.

— Мы — за возрождение! — кричат богатеи.

За возрождение чего — никому не понятно. Ясно одно: богатеи против Советской власти.

Маршируют, ходят члены «Союза» по улицам Одессы:

— Не отдадим красавицу Одессу!

Вокруг Одессы находились немецкие поселения. Назывались они колониями. Богатыми были немецкие колонисты. Шли охотно за русскими богатеями.

Немцы-колонисты тоже создали свои отряды для борьбы против Красной Армии.

Маршируют, ходят по улицам Одессы:

— Айн, цвай, драй!

— Не отдадим красавицу Одессу!

Был в Одессе известный бандит атаман Струк. И Струк создаёт отряды. Бандит к бандиту в его отрядах.

Ходят отрядники атамана Струка, пистолетами, саблями, нагайками машут, разбойным свистом людей пугают.

И эти кричат про Одессу — не отдадут, мол, красным её, красавицу:

— Верь нам, Одесса-мама!

А тут и ещё одно. Встретила одесская тётка Пульхириада Ивановна знакомого дьякона. С наганом у пояса движется дьякон.

Встретила Пульхириада Ивановна дьячка из соседней церкви. С винтовкой дьячок шагает.

Батюшку встретила Пульхириада Ивановна. Шашка висит на боку у батюшки.

А вот и сам одесский митрополит Платон. У митрополита свисает маузер.

Это новый отряд для борьбы против Красной Армии. Одесский митрополит Платон и явился его создателем. Монахи в отряде, попы, дьяконы, протодьяконы, дьячки, псаломщики, церковные разные служки. Перемешались рясы, пулемёты, кресты, гранаты.

Надрывают басы митрополит Платон, и попы, и дьяконы, и протодьяконы:

— Не отдадим красавицу Одессу!

Однако пришлось отдать. Взяли Одессу красные. Советской стала опять Одесса.

— Здравствуй, Одесса, город у моря! Здравствуй, южный прекрасный город!

Бои идут в прикубанских степях. Гонят красные белых к морю. В этих местах действовал против красных 1-й Кубанский белогвардейский пехотный корпус.

В состав корпуса входила сводно-гренадерская дивизия. Гордились дивизией белые: и сводная и гренадерская.

— Мои гренадеры — опора России, — говорил генерал — командир дивизии.

И офицеры гренадерской дивизии тоже хвалят не нахвалят своих солдат:

— Гренадеры — орлы.

— Гренадеры — стена.

— Каменной глыбой стоят гренадеры.

Только ошиблись господа офицеры.

Сводно-гренадерская дивизия белых находилась в селе Горькая Балка. Штаб 1-го Кубанского белогвардейского корпуса недалеко от Горькой Балки, в селе Белая Глина.

Сюда, в этот район, и был направлен один из главных ударов красных. Действовали здесь совместно красные стрелковые части и две дивизии из Конной армии Будённого: дивизия Оки Городовикова и дивизия Семёна Тимошенко. Конники Будённого и производили основной удар на 1-й Кубанский белогвардейский корпус.

Успокаивают себя белогвардейские генералы:

— Встретит их гренадерская сводная.

— Гренадеры — орлы.

— Гренадеры себя покажут.

И верно: «показали» себя гренадеры.

Смяли красные конники сторожевые посты белых, ворвались в Горькую Балку. И тут… То ли не ожидали гренадеры удара красных, то ли ясно солдатам стало: не за белыми правда, не за ними идёт народ, — только восстали вдруг гренадеры, перестреляли своих офицеров, штыки — в землю и сдались в плен.

Успел спастись лишь генерал — командир дивизии. Вскочил на коня, ускакал бесславно.

Вспоминали потом генерала:

— Не сладкая доля под Горькой Балкой!

Ещё более незавидная судьба оказалась у генерала, командовавшего 1-м Кубанским корпусом.

Разоружили будёновцы гренадеров, пошли дальше. Стали заходить в тыл Кубанскому корпусу.

Спохватился командир корпуса. Да поздно. Ворвались красные конники в село Белая Глина. Большие трофеи достались красным. Однако сам командир скрылся. Укатил на бронепоезде генерал.

— Далеко не уйдёт, — сказали будёновцы.

И верно: не ушёл далеко генерал. Разобрали красные железнодорожные пути. Загнали в тупик вражеский паровоз. Сдались белые. Бросились красные к бронепоезду.

— Где командир корпуса?!

Нет белого генерала.

Снова сбежал генерал куда-то.

— Далеко не уйдёт, — повторили будёновцы.

И верно: не ушёл генерал далеко. Окружили его в степи.

Поднёс генерал пистолет к виску. Нашёл свой конец бесславный.

Разгромлены белогвардейцы под Горькой Балкой, под Белой Глиной. Обернулась для белых белым саваном Белая Глина.

Собирала старика старуха:

— Да куда ты, Ефимушка?

— Цыц, дура, на войну, — отвечал старик.

Достала старуха ему тулуп. Натянул старик валенки.

Не страшны старику морозы.

Собралось их таких, как Ефим Побашников, около тысячи человек:

— Здравствуй, Ефимушка!

— Здравствуй, Любимушка!

— Поклон, Серафимушка!

— Привет, Ерёмушка!

Все казаки-кубанцы. Приятели давние. Из окрестных станиц и хуторов. Тоже в тулупах все, тоже в валенках. Это пополнение армии белых. Трудно, конечно, старым в седле держаться. В пехоту зачислены казаки.

После поражения под Горькой Балкой, под Белой Глиной белые ждали, что Конная армия Будённого двинется на станицу Тихорецкую.

Только не пошёл Будённый на Тихорецкую. Ударил на Егорлыкскую. Тут, под Егорлыкской, и произошла одна из самых больших битв на Северном Кавказе — Атаман-Егорлыкская операция. Атаман — это потому, что рядом со станицей Егорлыкской находилась железнодорожная станция Атаман.

Участвовали в сражении под Егорлыкской не только кавалерийские части, но и пехота, и артиллерия, и бронепоезда.

Стоял конец февраля. Из кубанских степей подул тёплый южный ветер. Морозы пали. Пригрело солнце. Появились проталины. На Северный Кавказ шла весна.

Упорной была битва. То лихие атаки красных обращали в поспешное бегство белых, то красные полки попадали под стремительные удары белых и отходили, то снова несокрушимой лавиной на белых неслись будёновцы, то снова белые шли в атаку.

И всё ж победа была за красными.

Под удар будёновцев попали и кубанские старики. Как раз тут, под Егорлыкской, их в боевые ряды поставили. Не по сезону они одеты. Побежали белые. Не удержались, дрогнули и старики. Скинули тулупы свои и валенки. Мчали от красных как молодые.

Бегут, вздыхают:

— Ох, ох, Серафимушка!

— Матерь божья, пожди, Любимушка!

— Ох, ох, помираю, конец, Ерёмушка!

— Будь ты проклято всё, Ефимушка!

Победа под Егорлыкской была очень важной, она открыла красным войскам дорогу на юг — к Екатеринодару, к Новороссийску, к Чёрному морю.

Приближался конец Деникина.

Красная Армия гнала белых к Чёрному морю, к городу Новороссийску.

В числе наступавших был и красноармеец Иван Падерин.

Любил Падерин поговорками сыпать. Скажем:

— Абросим совсем не просит, а дадут — не бросит.

Или:

— Вот тебе, боже, что нам не гоже.

Или:

— Всё едино: что хлеб, что мякина.

А больше всего такую любил поговорку:

— Не удержался за гриву — за хвост не удержишься.

Нравились падеринские поговорки другим бойцам. Особенно эта, последняя. Особенно кавалеристам. Знали они по своему кавалерийскому опыту, что всё именно так: не удержался за конскую гриву, не усидел в седле — хвост не поможет.

Путь к Новороссийску красным бойцам перекрывали горы. Не очень, правда, в этих местах они высокие — не Эльбрус, не Казбек, не Монблан. Однако горы есть горы. Скалы, уступы, кручи. Нелегко солдатам идти через горы: пушки тащить, обозы.

Путь в Новороссийск шёл через Ниберджайский перевал. Укрепились здесь белые. Пулемёты расставили, укрыли в горах орудия.

Пошло среди красных бойцов:

— Перевал!

— Неприступный!

— Пушки в горах укрыты.

— Пулемёты за каждым камнем.

Только говорилось это так, не очень всерьёз, а скорее, к слову. Не страшились красные бойцы перевала. Понимали: если уж столько километров из-под самого Орла, из-под Воронежа гонят Деникина, если уж столько битв провели на своём пути, столько военных потов пролили, то возьмут и этот рубеж, последний. Рвались они в сражение.

Тут же со всеми на перевале Иван Падерин. Посмотрел на горы, на боевые позиции белых, сказал про деникинцев:

— Не удержались за гриву — за хвост не удержатся.

— Это уж точно, — в ответ бойцы.

Не удержались деникинцы на Ниберджайском перевале, скатились к морю.

Ворвались красные в Новороссийск.

Богоявленские — два брата. Поручик и прапорщик. Оба служили в войсках Деникина. Оба с Деникиным шли на Москву. Брали Курск, Кромы, Орёл.

А потом… Потом побежали они от Орла, от города Кром, от Курска.

После Харькова разошлись у братьев пути-дороги. Пошла Красная Армия стремительно на Донбасс, рассекла на две части войска Деникина.

Поручик Богоявленский оказался в тех деникинских войсках, которые покатились к Ростову, к Кубани. Прапорщик Богоявленский — в тех, которые красные гнали к Днепру на запад.

Отступают братья Богоявленские.

Через Ростов прошагал поручик.

Через Екатеринослав прошёл прапорщик.

Шагает младший Богоявленский:

— Может, там, на востоке, у старшего брата, лучше?

Шагает старший Богоявленский:

— Может, там, на западе, у младшего брата, лучше?

В Сальских степях замерзал поручик.

В боях за Днепром настрадался прапорщик.

Шагает младший Богоявленский:

— Может, там, на востоке, у старшего брата, лучше?

Шагает старший Богоявленский:

— Может, там, на западе, у младшего брата, лучше?

Катятся белые к морю. К одному и тому же — к Чёрному. Гонят на западе их к Одессе. На востоке к Новороссийску гонят.

Отступают со всеми братья. Плетётся поручик, плетётся прапорщик.

Не удержались под Одессой белые. Вот и в Одессе прапорщик Богоявленский.

Не удержались под Новороссийском белые. Вот и в Новороссийске поручик Богоявленский.

Вспоминают друг друга братья:

— Как там младший?

— Как там старший?

— Как там прапорщик?

— Как поручик?

— Э-эх, вот бы чудо — взять бы да встретиться!

Докатились братья до Чёрного моря. И там и здесь оказалась участь у них одна.

Ворвались красные войска в Одессу. Ворвались в Новороссийск.

Сброшены белые в море.

Погибли поручик и прапорщик в Чёрном море, как говорят преставились.

Явились оба они на небо. Доложили ангелы господу богу:

— Прибыли Богоявленские.

Встретились братья, исполнилось их желание.

При взятии Новороссийска Красной Армии достались большие трофеи. Много орудий, снарядов; бронеавтомобили, бронепоезда и большое число вагонов. Среди них и классные штабные. Для деникинского офицерства.

Работнику советского штаба Суханову было поручено отправить вагоны в тыл.

Стал он осматривать вагоны. Что такое?

На многих вагонах нарисованы портреты. Вот портрет Деникина. Вот генерала Май-Маевского. Вот портрет генерала Шкуро. Портрет ещё одного деникинского генерала — Улагая. А вот портрет в английской военной форме. Это представитель английской военной миссии при генерале Деникине. Ещё один портрет. Этот, во французской военной форме, — представитель французской военной миссии при генерале Деникине. Вот снова портрет Деникина. Снова Май-Маевского. Снова Шкуро. Опять Улагая. Портрет генерала Кутепова. Портрет генерала Мамонтова. А вот и коллективный портрет — все они вместе, генералы, и русские и иностранные.

Соберутся красноармейцы, смотрят на вагоны, смеются:

— Побили!

— Всех вместе!

— Одним скопом!

В замешательстве Суханов: как же отправлять вагоны с портретами белогвардейских генералов в советский тыл?

Решает Суханов — надо закрасить портреты.

Стали разыскивать масляную краску. Нет нигде во всём Новороссийске масляной краски. Лишь у местного художника в тюбиках, самая малость.

Запрашивает штаб у Суханова:

— В чём причина? Почему задержка?! Почему до сих пор не отправлены в тыл вагоны?

— Портреты, — отвечает Суханов.

— Чьи портреты? Какие портреты?

— Деникина, Мамонтова, Шкуро, Улагая, Май-Маевского, Кутепова, отвечает Суханов. Потом добавляет: — Генерала Хальмана — это представитель английской военной миссии, генерала Манжена — это представитель французской военной миссии.

Прибыли старшие работники штаба. Посмотрели. Красуются на вагонах белогвардейские генералы.

— Нет краски, чтобы закрасить, — отвечает Суханов. — Лишь у местного художника в тюбиках, самая малость.

Сказал про тюбики и вдруг ударил ладонью себя по лбу. Отрапортовал:

— Будут отправлены в тыл вагоны.

Вызвал Суханов художника. Что-то ему сказал. Рассмеялся художник. Ответил:

— Сделаю.

Выполнил художник свое обещание.

Прошёл день. Посмотрел Суханов на вагоны.

Остались на вагонах портреты белогвардейских генералов. Вот Деникин, Мамонтов, Шкуро, Улагай, Май-Маевский, Кутепов, иностранные генералы. Однако добавление сделал художник. Пририсовал он верёвку к шее каждого из генералов.

Преувеличил художник. Не повесили Деникина. Сбежали за границу белогвардейские генералы. Лишь генерал Шкуро был нашими после схвачен.

И всё же прав оказался художник. Скончались все они для России. И белые генералы, и заграничные. Покатили вагоны в советский тыл. На вагонах коллективный портрет деникинцев — бесславный конец похода.