"Богатырские фамилии (Рассказы)" - читать интересную книгу автора (Алексеев Сергей Петрович)

Глава третья «ЗДРАВСТВУЙТЕ» и «ПРОЩАЙТЕ»

Весной 1919 года, в те дни, когда с востока на Советскую Россию шёл адмирал Колчак, с запада против рабоче-крестьянской власти бросил свои войска генерал Юденич.

На запад от Петрограда находились два боевых участка: Нарвский и Псковский. Нарвский — севернее, Псковский — южнее.

Между Нарвой и Псковом — два больших озера: Псковское и Чудское. На берегу Чудского озера — город Гдов.

В этих местах и закипели бои с Юденичем. Отсюда и повёл генерал Юденич белую армию на Петроград.

Первый удар белые нанесли на Нарвском участке. Мало здесь было наших войск. Небольшие части стояли заставами.

Одна из таких застав расположилась в деревне Гавриловской. Квартировали бойцы по сельским избам.

Служил на заставе красноармеец Антиох Попонов. Доволен такой жизнью Попонов:

— Тихо у нас. Далеко Колчак. Весна. Благодать. Словно зеркало речка Плюса.

Вот и в тот день.

Бежит Попонов на речку Плюсу. Встретил бойца у Плюсы. Поразился. Боец — незнакомый. Потом подумал: с соседней, видать, заставы.

Спрашивает:

— Из Нивы? (В селе Нива стояла соседняя застава.)

— Так точно, — боец ответил.

Даже имя своё назвал, даже назвал фамилию — Гавриил Уваров.

Разговорились они с Уваровым.

— Тихо у нас, — начинает Попонов. — Весна. Благодать. Словно зеркало речка Плюса.

Посмотрели оба на речку Плюсу.

— Благодать, — произнёс Уваров.

Расстались они с бойцом. А ночью, было это в ночь с 12 на 13 мая 1919 года, снова встретились.

В мае тут ночи короткие-короткие. Почти не бывает ночи. Так и в эту майскую весеннюю ночь. Последней оказалась она для Попонова.

Стоял Антиох Попонов в карауле. Смотрит, по мосту через Плюсу переходит отряд бойцов.

— Чего это вдруг ночью? — рассуждает Попонов. — Может, не наши?

Хотел было дать тревогу. Нет, смотрит, наши. Одежда красноармейская.

Вновь на какой-то момент заколебался:

— А может, всё же не наши?!

Тут и увидел Гавриила Уварова.

— Наши, наши! — доволен Попонов. — Мой знакомец из Нивы… Гавря! кричит. — Гавря! Уваров!

И вдруг развернулся Уваров, поднял винтовку и всадил пулю в Попонова. Не знал Попонов, что Уваров был белогвардейским разведчиком, что привёл он с собой переодевшихся в красноармейскую одежду белых солдат.

Поднялись красные бойцы по боевой тревоге. Вступили с белыми в бой. Однако сила не у красных была — у белых.

Пришлось отступить из Гавриловской красноармейцам. И из Нивы они отступили. Прорвали белые оборону на речке Плюсе, прорвали в других местах.

Пошёл на восток Юденич.

Южный берег Финского залива. В Финском заливе есть свой залив Нарвский. 14 мая 1919 года в Нарвский залив вошли корабли белых.

Крутились девчонки Параша и Павла на берегу залива. Вдруг — корабли.

— Корабли! — кричит Павла.

— Корабли! — кричит Параша и от радости бьёт в ладоши.

Прыгают девчонки:

— Корабли!

— Корабли!

Подходили как-то уже корабли. Повезло тогда Парашке и Павле. Покатали на лодке по заливу их красные моряки. До кораблей и обратно.

— Корабли! Корабли! — радуются девчонки. — Может, будет опять катание.

Смотрят подружки — спускают с кораблей лодки.

— Лодки! Лодки! — кричат девчонки. Ясно подружкам — готовься к катанию.

Приближаются к берегу лодки. Много почему-то лодок. В каждой сидят военные.

Тихо кругом. И вдруг загремели на кораблях орудия. Полетели снаряды. Ударили в берег. Разбили снаряды красноармейский пост Сан-Галли.

Бегут Параша и Павла. От разрывов спасаются.

Задыхается от быстрого бега Параша. Она меньше Павлы.

— Быстрей, быстрей! — подгоняет подружку Павла.

— Ой, не могу, ой, не могу! Ой, страшно!..

— Быстрей, быстрей! Нам лишь бы в дом — там крыша.

Примчались подружки в родную деревню. Бросились к Павле в дом.

И вдруг ударили орудия по их деревеньке. Один из снарядов попал в Павлин дом.

Качнулись стены. Рухнула крыша.

Спасла девчонок от смерти удачно осевшая балка. Разобрали люди брёвна. Смотрят, под балкой Параша сидит и Павла.

Случайно, конечно, они уцелели.

— Долго жить вам, — сказали люди.

Ко многим в их деревеньке ворвалось горе. Не пощадили других снаряды.

Здесь, в Нарвском заливе, белогвардейцы высадили десант. И в других местах сошли на берег войска Юденича. И в других местах вели корабли огонь.

Не одной деревни беда коснулась. Много было в тот день смертей.

Войска Юденича ворвались в Ямбург. Ямбург стоит на реке Луге. Этот город теперь называется Кингисепп.

Ворвались белые в Ямбург, ворвались на железнодорожную станцию. Недалеко от станции стоял красный бронепоезд. Прикрывал отход наших бойцов. Увидели белые — бронепоезд. Вот удача:

— Возьмём бронепоезд!

Но как его взять? Это броня. Это металл. Пушки, пулемёты на бронепоезде. За бронёй укрылись стрелки.

Просто так не возьмёшь бронепоезд. И родился у белых план.

Бьются красные бойцы, отходят от Ямбурга. Прикрывает отход бронепоезд. Бьют с бронепоезда по врагам орудия.

Комиссар на бронепоезде — петроградец, путиловский рабочий Иван Иванович Газа.

Смелый он человек, решительный. Знают об этом все на бронепоезде. Голос у Газы твёрдый. Любит комиссара команда бронепоезда. Любит и слушается.

Ведёт по белым огонь бронепоезд. И вдруг… Что такое?! Навстречу бронепоезду по тому же пути мчит паровоз.

Ещё минута — и врежется он в бронепоезд, и грянет взрыв.

Направить паровоз на бронепоезд красных — вот что придумали белые. Нагнали пара в паровозных котлах. Разогнали махину. Спрыгнули. Мчит паровоз, как таран.

Кто-то крикнул:

— Братва, спасайся!

— Спа-са-ай-ся!

Видит Газа, что многие с бронепоезда прыгают.

— Назад! — кричит Газа. — Назад! — И к артиллеристам: — Братцы, по паровозу прямой наводкой!

Слышали артиллеристы уверенный голос Газы. Припали они к орудиям.

Ударила первая пушка. Мимо.

— Точнее, точнее. Бери чуть ниже, — подсказывает комиссар.

Снова раздался выстрел.

Точнее раздался взрыв. Снёс он трубу с паровоза.

Всё ближе, всё ближе махина.

— Не торопитесь, не торопитесь. Сейчас получится, — успокаивает артиллеристов Газа.

Снова ахнул, как молот, выстрел. Белым облаком окутался паровоз. Снаряд попал в паровой котёл. Лишилась силы махина.

Замедлил ход паровоз. Как конь заарканенный, остановился.

Звонкое, многоголосое «ура!» словно мехами качнуло воздух.

Вытерли артиллеристы взмокшие лбы. Заулыбались смущённо те, кто кричал: «Спасайся!»

Смотрят бойцы на комиссара. Достал спички, кисет комиссар. Свернул цигарку. Затянулся. Дымок с наслаждением выпустил. Улыбнулся друзьям комиссар — петроградский рабочий товарищ Газа.

— Казнят генерала!

— Казнят генерала!

Весть, поражая, неслась по Ямбургу.

— Генералы — и вдруг генерала?!

— Как?!

— За что же его казнят?

Всё дальше, дальше летит по Ямбургу:

— Казнят генерала!

— Казнят генерала!

— Да где же его казнят?

— Там, на Базарной площади, где штаб у белых, где дом с балконом.

Собрался народ на Базарной площади. Многих силой прийти заставили. Даже из ближних сёл, деревень пригнали.

Видят люди, на площади приготовлена виселица. Верёвка змеёй свисает. Под виселицей — табурет.

Привели генерала. Пожилой, лет шестьдесят. С бородой.

Стоит генерал на площади. С балкона штабного дома прочитали ему приговор. Ударили барабаны. Над головой генерала сломали шпагу. Был у военных такой обычай. Снова ударили барабаны.

Повели генерала к виселице. Хотели помочь подняться на табурет.

— Я сам, — сказал генерал.

Расстегнул воротник тужурки. Схватили петлю палачи.

— Я сам, — произнёс генерал.

Взял петлю, надел себе на шею.

Выпрямился генерал, посмотрел на судивших его генералов, на палачей, сказал:

— Вы отнимаете у меня жизнь, но вы не отнимете у меня веру в грядущее счастье людей. Верю — оно наступит.

Вот так слова!

Вот он каков — генерал!

Выбили палачи из-под генерала табурет. Самое страшное совершилось.

Фамилия казнённого была Николаев. Александр Панфомирович Николаев.

Да, он был генералом. Только служил не у белых.

Не все бывшие царские генералы и офицеры стали врагами Советской власти. Были среди них и те, кто видел, как измучен угнетателями народ, кто понимал, что только Советская власть несёт настоящую свободу трудовым людям. В числе таких генералов был генерал Бонч-Бруевич, был генерал Брусилов, был генерал Самойло, тот, что громил интервентов под Шенкурском и в других местах на Советском Севере, был генерал Николаев. Он сразу же признал Советскую власть и стал честно служить командиром Красной Армии.

В боях против Юденича генерал Николаев командовал стрелковой бригадой. Эта бригада одной из первых приняла бой с белыми. Смело держалась бригада. Но силы оказались неравными. Генерал Николаев был захвачен в плен.

Склоняли белые генералы Николаева изменить красным. Обещали чины, награды.

Отказался от наград и чинов генерал Николаев. Не изменил Красной Армии, своей клятве и трудовому народу.

Вспоминали бойцы Николаева. «Наш генерал» — называли.

Когда разбили Юденича и Ямбург снова стал красным, тело генерала Николаева перевезли в Петроград и похоронили с военными почестями. Генерал Николаев был награждён орденом Красного Знамени.

Войска генерала Юденича продолжали наступать на Петроград. Тревожное было время.

И вдруг как удар кинжалом: изменил морской форт Красная Горка. Форт это сильное военное укрепление. Красная Горка охраняла южное побережье Финского залива. И вместе с морской крепостью Кронштадт стояла заслоном на путях к Петрограду.

Красной была Красная Горка. И вдруг призывы к измене на Красной Горке.

Заметался солдат из новеньких Северьян Игумнов. Как быть?

Бросился он к пехотинцам:

— Как быть?

Пожимают плечами пехотинцы. Как поступить, сами пока не знают.

Бросился Игумнов к пулемётчикам:

— Как быть?

Пожимают плечами пулемётчики. Как поступить, сами пока решают.

Бросился Игумнов к артиллеристам. Но и эти в ответ лишь развели руками.

В форту оказались бывшие царские офицеры. Они-то и подняли мятеж. Главным организатором мятежа был комендант форта поручик Неклюдов.

Увлекли офицеры за собой солдат. Наговорили. Наобещали. Себя лучшими друзьями солдат представили. Пригрозили генералом Юденичем. Вот, мол, придёт Юденич!

Поколебались, поколебались солдаты. Многие из них, как и Северьян Игумнов, только недавно были призваны в Красную Армию.

Кто их враг, кто настоящий друг, как следует не разобрались. Пошли солдаты за царскими офицерами. Измена на Красной Горке.

Ликуют офицеры-изменники:

— Мы неприступны!

— Мы — крепость морская!

— Никто нам не страшен!

Поджидают они Юденича. Крепость сдадут Юденичу.

Правда, кто-то сказал:

— А вдруг подойдут корабли из Кронштадта?!

— Не подойдут, — говорят офицеры. — Силы неравные.

Однако пошли красные корабли на восставший форт. Подошли линкоры «Петропавловск», «Андрей Первозванный», крейсер «Олег», другие корабли из Кронштадта. Ударили тяжёлые корабельные орудия. Точно ложились на форт снаряды. Своим многопудьем ухали.

Попал под обстрел Игумнов. Надрожался. Намаялся. Осколок прошёл в волоске от Игумнова. Распорол как ножом шинель. Глянул солдат:

— Предупреждение!

Не только одни корабли штурмовали восставший форт. Подошли сухопутные красные части. Подошёл бронепоезд красных. Да и с самих кораблей высадился морской десант. Не удержался мятежный форт.

Бежал Неклюдов. Бежали восставшие офицеры. Солдаты, пошедшие за офицерами, разводили в сердцах руками:

— И как получилось? И чего взбунтовались?

— По глупости, неразумению.

Красная Горка осталась красной. Не получился удар кинжалом.

Узнал Назарка случайно из разговоров взрослых, что покаялась серая лошадь, что принесла повинную.

— Покаялась серая лошадь?! Вот чудеса какие!

Задумался Назарка. Лошадь — и вдруг кается.

— Почему она каялась? В чём виновата лошадь? Как принесла повинную?

Побежал он к соседу Агрипке:

— Покаялась серая лошадь!

Поразился Агрипка. Вот чудеса какие!

И у Агрипки вопрос Назаркин:

— Почему она каялась? Как она каялась? В чём виновата лошадь?

Побежали они на конюшню. Не первый день знают мальчишки серую лошадь. Старая лошадь, престарая. Чаще стоит в конюшне.

Живёт Назарка при сельской больнице. Отец у Назарки фельдшер. Тут же живёт и Агрипка. Санитар у Агрипки папка.

При больнице живёт и серая лошадь. Знают отлично её мальчишки.

И серая лошадь Назарку и Агрипку знает. Когда прибегают мальчишки в конюшню, улыбается им лошадь.

Бегут мальчишки к конюшне, о серой лошади рассуждают.

Назарка:

— Не захотела небось работать. А потом покаялась.

Агрипка:

— Съела чужого небось овса.

Назарка:

— Может, подковы менять не хотела.

Агрипка:

— Может, копытом приезжего доктора дёрнула.

Бегут, гадают, что бы могло случиться ещё такое.

Назарка:

— Может, телегу в канаву скинула.

Агрипка:

— Может, шлею порвала. Может, узду потеряла в поле.

Прибежали мальчишки в конюшню. Стоит на месте серая лошадь. Сено жуёт. Увидев ребят, и на этот раз улыбнулась им.

Ребята к лошади.

— В чём виновата? — спросил Назарка.

— В чём повинилась? — спросил Агрипка.

Махнула лошадь хвостом. Что-то в ответ проржала.

Не разобрали мальчишки.

Вечером Назарка полез к отцу:

— В чём повинилась серая лошадь?

Как-то странно отец ответил, лишь новую задал загадку Назарке:

— Изменила, брат, Серая Лошадь народной власти. Вот и пришлось покаяться.

Лишь после узнал Назарка, что Серая Лошадь — это совсем не лошадь. Так назывался второй форт на берегу Финского залива, который вместе с Красной Горкой пытался изменить красным.

Однако проще здесь всё обошлось. Опомнились вскоре на Серой Лошади. Покаялась Серая Лошадь. Советской власти принесла повинную.

Шутили бойцы:

— Хоть и лошадь, хоть и серая, а сообразила — не надо тягаться с Советской властью.

«Гавриил» и «Азард» — два эсминца Балтийского красного флота. Эсминец — означает эскадренный миноносец. Это тип военного корабля. Эсминцы корабли быстроходные. 35 узлов, то есть 65 километров в час, скорость на «Гаврииле», 35 узлов — скорость на «Азарде».

Как близнецы-братья, похожи друг на друга «Азард» и «Гавриил». На палубе «Азарда» стоят четыре мощных орудия. Четыре орудия стоят на палубе «Гавриила».

На «Гаврииле» имеется трёхтрубный торпедный аппарат. Такой же аппарат имеется и на «Азарде».

На «Азарде» 150 человек команда. И на «Гаврииле» 150 человек команда.

Даже боцманы на кораблях имеют одинаковые имена. Оба они Семёны. На «Гаврииле» — Семён Ванюта. На «Азарде» — Семён Минута.

Встретят матросы друг друга:

— Как там Ванюта?

— Как там Минута?

— Цел, невредим Минута.

— Как богатырь Ванюта.

И «Азард» и «Гавриил» построены в 1916 году. Молодые они корабли. Совсем юные да умелые.

Было это 18 мая 1919 года. Шёл «Гавриил» по Финскому заливу. Вдруг впереди четыре корабля противника. Это были английские военные корабли. Помогали англичане белым. Держали свой флот на самых подступах к Петрограду.

Не испугался «Гавриил», что он один, а врагов четверо. Смело пошёл вперёд, тут же открыл огонь. Растерялись враги. Не ожидали такой отваги. Меткими оказались артиллеристы на «Гаврииле». Подбили они один из неприятельских кораблей. Задымил он. Появилось пламя.

— Стенд бэк! (То есть «назад!») — скомандовали английские капитаны.

Развернулись английские корабли, ушли подобру-поздорову.

Опасаются англичане вступать с красными моряками в открытый бой. Решили ударить исподтишка. Послали они против советских кораблей подводные лодки. Одна из них, номер ее был L-55, встретилась с эсминцами «Гавриил» и «Азард».

— К бою! — прошла команда на «Гаврииле».

— К бою! — гремит команда на «Азарде».

Бросились матросы к орудиям, к торпедным аппаратам.

Выстрел.

Выстрел.

Ещё один выстрел.

— Ура!

— Попали!

Клюнула носом лодка, скрылась под водой.

Обсуждают матросы свою удачу:

— Под воду ушла. Навечно, — обрадовался боцман Семён Минута.

— На то и подводная. Туда и дорога, — отозвался боцман Семён Ванюта.

Матрос Пересветов знал по-английски два слова: «здравствуйте» и «до свиданья». Звучат по-английски они так: «гуд монинг» и «гуд бай».

Проснётся утром матрос Пересветов, к соседу слева:

— Гуд монинг!

К соседу справа:

— Гуд монинг!

— Гуд монинг! Гуд монинг! — несётся по матросскому кубрику.

Отправляется Пересветов вечером спать. К соседу справа:

— Гуд бай!

К соседу слева:

— Гуд бай!

— Гуд бай, гуд бай!

Затихло. Уснул Пересветов.

Матрос Пересветов служил на «Гаврииле». В ту ночь эскадренный миноносец «Гавриил» нёс дежурство по охране Кронштадтской базы. Вновь отличился в ту ночь «Гавриил». Опять был бой с англичанами.

Ночью решили англичане совершить налёт на Кронштадтскую гавань. Ночь летняя. Короткая.

Неожиданно появились в небе самолёты. Сбросили бомбы. Из пулемётов ударили по кораблям.

Смело моряки отражают воздушный налёт.

— На море гляди. На море! — басит боцман Ванюта. — С моря жди «англичанку».

И верно. В атаку на советские корабли пошли английские торпедные катера.

На пути этой атаки и стоял «Гавриил».

Встретили матросы английские торпедные катера.

Вот первый несётся катер. Пустил он торпеду по «Гавриилу». Мимо прошла торпеда. Но не мимо снаряд с «Гавриила». Точно вложился в катер.

Среди орудийной прислуги на «Гаврииле» был и матрос Пересветов.

Увидел он первый английский катер, кричит:

— Гуд монинг!

Увидел, как снаряд с «Гавриила» ударил в катер, как споткнулся, как захлебнулся катер и пошёл ко дну.

— Гуд бай! — кричит Пересветов.

Новый несётся катер.

— Гуд монинг! — кричит Пересветов.

И этот катер встречен огнём балтийцев, точен глаз у артиллеристов. В мелкие щепы разнесли катер.

— Гуд бай! — кричит Пересветов.

Три английских торпедных катера были подбиты огнём с «Гавриила». Другие развернулись, подальше ушли от Кронштадта.

Не принесла удачи англичанам ночная атака. На страже стоят балтийцы.

Не раз приходилось Пересветову рассказывать о бое с английскими катерами.

— Только появится катер, — говорит Пересветов, — мы ему «гуд монинг». И тут же снарядом прямо в него — «гуд бай».

Знал Пересветов по-английски всего два слова: «здравствуйте» и «прощайте». Выходит, больше ему и не понадобилось.

Красноармеец Тихон Свиридов был послан в разведку. Трое их послано: Тихон Свиридов, Трифон Вавилов и юный совсем боец по имени Вася Зайчик.

Задача разведчикам: схватить беляка, то есть кого-то из белых. Доставить пленного в штаб. Для получения о противнике сведений штабу нужен был срочно пленный.

Дождались разведчики ночи. Вышли в опасный поиск. Направляются в сторону белых. В трёх верстах деревенька Лысая. Ночуют там белые. Ясно, у белых стоят дозоры. Кого-то из дозорных они и схватят.

— Лишь бы не пикнул!

— Лишь бы не крикнул!

— Мы его нежненько — по голове, — предлагает Василий Зайчик и на приклад винтовки глазами косит.

Идут бойцы к деревеньке Лысой. Молчат по дороге, каждый задумался о чём-то своём.

Тихон Свиридов — о своей деревеньке Коровий Брод.

Мать вспоминает. Как она там — Матрёна Свиридова?

Отца вспоминает. Как он там — Дормидонт Свиридов?

Как братья? Как сёстры? В руках у белых сейчас деревенька.

Дормидонт Свиридов — мужик из бедных. Гнула его судьба, ломала. Вот Сидор Талызин, вот Пимен Загривок — эти другое дело. Сидор Талызин — кулак известный. Пимен Загривок владеет мельницей. Вот они, сельские богатеи. Как там у них дела?

Размечтался боец дорогой. Вдруг выпадет так, представляет Тихон Свиридов, что именно их полку суждено пройти по родным местам. Войдёт он в Коровий Брод.

«Здравствуй, маманя!»

«Здравствуй, папаня!»

«Сёстры и братья — здрасте!»

Приблизились красные разведчики к деревне Лысой. Остановились. Замерли в темноте, в тишине. Наблюдают за деревенской околицей. Вот тут и должна быть охрана белых. И верно: видят бойцы — трое дозорных ходят.

— Ходят!

— Не спят!

— Шагают!

Трое. Лучше, конечно, если бы был один. А что, если схватить троих?

Заметили бойцы, что трое шагают рядом. Значит, главное — выждать момент удачи. Когда повернутся спиной беляки — это и есть момент.

Подкрались разведчики ближе к белым. Как повернулись спиной дозорные, набросились на них разведчики. По совету Васи Зайчика прикладами их пристукнули и тут же каждому в рот по кляпу.

Оттащили пленных от околицы. Пришли в себя белые.

Вот первый из них. Глянул Тихон и тут же ахнул: вот ведь судьба какая — Пимен Загривок у них в руках!

Вот пленный второй. Глянул Тихон и снова ахнул: вот ведь в жизни порой бывает — Сидор Талызин у них в руках!

Третий очнулся пленный. Глянул Тихон Свиридов да и застыл как мрамор — Дормидонт Свиридов, его родитель, у них в руках…

И отец на сына, словно на чудо, смотрит.

— Свят, свят… — закрестился старик Свиридов.

Ведут разведчики пленных в штаб. Тихон Свиридов, как и быть-то ему, не знает. Наклоняется он к отцу:

— Как же это ты, папаня?!

Молчит старик.

— Что же ты с белыми, батя, спутался?

— Цыц! — закричал старик. — Яйца курицу не учат!

Потом слегка отошёл старик. Шагает, думает:

«И чего я вправду подался к белым, что я — Талызин, что — Загривок? Видимо, чёрт попутал».

Чем ближе к штабу красных они подходят, тем больше светлеют мозги у старого:

— Ясно, что бес попутал.

А тут ещё Тихон шепчет:

— Покайся в штабе, отец, покайся.

Разобрались, конечно, в штабе у красных, кто есть кто. Ясно: не враг Советской власти старик Свиридов. Отпустили его на все четыре стороны.

Да только он при сыне решил остаться. Сам записался в Красную Армию. В обозном хозяйстве стал служить.

Доволен судьбой старик. Вот только нет-нет да и вспомнит сыну:

— Ну и паршивец: родителю в горло — кляп.

И ещё об одном:

— Ну и время: курицу яйца учат.

— Речка Чёрная, речка Чёрная, — бубнил белый солдат Фрол Твердохлеб. — Не к добру такое название.

Как в воду смотрел солдат. Запомнилась белым Чёрная.

Вбил себе Фрол Твердохлеб в голову всякую всячину, верил в приметы. В попа: если, скажем, поп перейдёт дорогу — это к плохому; в пустые ведра: если встретишь кого-то с пустым ведром или вёдрами, тоже не жди хорошего; верил Фрол Твердохлеб и в зайца. Если вдруг заяц перебежит дорогу значит, караулит где-то тебя беда.

Так вот случилось вдруг, что в один и тот же день встретил Фрол Твердохлеб сразу и попа, и тётку с пустыми вёдрами, и заяц метнулся ему под ноги.

Неудачи пошли прямо с утра.

Только белые солдаты проснулись, только построились, только двинулись в дальнейший поход, как тут и перешёл им дорогу поп.

— Тьфу ты! — сплюнул с досады Фрол Твердохлеб. И посмотрел на попа, словно удав на кролика.

Только помянул он недобрым словом святого отца, как смотрит — тётка шагает навстречу с пустыми вёдрами.

— Вот ведьма! — ругнулся Фрол Твердохлеб. — Чтоб тебе было пусто!

А когда подходили к селению Усть-Рудица, что стоит на речке Чёрной, и когда Фрол Твердохлеб и без того был чернее тучи, вдруг перебежал заяц ему дорогу. Метнулся у самых ног. Фрол от неожиданности даже вскрикнул. Отбежал заяц. На секунду остановился. Привстал на задних лапах. Глянул на Фрола и, представляете, улыбнулся.

— Ах, чтоб тебя!.. Да чтоб из тебя!.. Ах ты душа нечистая! — ругается Твердохлеб.

Поглядел на солдата заяц, запрыгал по полю к лесу.

Дошли белые до речки Чёрной, остановились. Глянул Фрол на речку, на воду, на правый берег — действительно речка чёрная. Торфяники здесь, болота. Места топкие, неуютные.

Кошки скребут на душе у солдата. Встретил Фрол Твердохлеб и попа, и тётку, и наглого зайца. Ясно солдату: быть тут из бед беде.

Так и случилось.

К этому времени оправились красные от неожиданного удара белогвардейских войск. Стянули к фронту свежие силы. Один из главных боёв и разгорелся на берегах Чёрной речки.

Упорными были здесь бои. Держались белые. И всё же не удержались. Отступили они от Усть-Рудицы, отступили и в других местах.

Долго вспоминал Твердохлеб, как бежал от речки Чёрной.

— А всё из-за зайца, — твердил Фрол.

Погнали красные на запад войска Юденича. Вернули Ямбург. Вернули Псков.

Не удался поход Юденича.

Запомнили белые речку Чёрную.

Запомнили белые Армию Красную.

Отогнала Красная Армия летом 1919 года войска генерала Юденича от Петрограда. Освободила города Ямбург и Псков. Только небольшой кусок советской земли оставался в руках у Юденича.

Территория небольшая, скорее, клочок земли — город Гдов и земли, прилегающие к восточному берегу Чудского озера. Называли белые этот клочок земли «собственной» территорией.

Гордятся белые — есть у них «собственная» территория. Особенно гордился подпоручик Осина-Тополь.

Соберутся белые офицеры. Кто-нибудь скажет:

— Да разве это территория?

— Зато собственная, — заявляет Осина-Тополь.

— Болота да топи, — добавит кто-нибудь.

— Зато собственные, — снова лезет Осина-Тополь.

— Город — что ноготь. (В те времена Гдов был совсем маленьким городком.)

— Зато собственный, — повторяет всё то же Осина-Тополь.

Не любили офицеры Осину-Тополя. Хоть и красив был Осина-Тополь роста высокого, строен, статен, — однако умишком судьба не избаловала. Сокращали его фамилию. Между собой говорили:

— Снова пришла Осина!

— Снова Осина вякнула!

Хоть и разбили летом 1919 года красные белых под Петроградом, хоть и отогнали Юденича к Гдову, однако не расстались белые с мыслью захватить Петроград. Создали они новые полки и дивизии. От иностранных капиталистов получили новое вооружение.

Наступила осень. Тяжело было молодому Советскому государству. В Сибири всё ещё не был добит Колчак. С юга на Москву начал поход генерал Деникин.

— Самое время и здесь ударить, — рассуждал генерал Юденич.

28 сентября 1919 года отдал он приказ начать новое наступление на Петроград.

Двинулись в наступление белые.

— На Петроград!

— На Петроград!

В этот день и попался Осина-Тополь на глаза генералу Юденичу. Видит Юденич, перед ним офицер-красавец: роста высокого, строен, статен. Распорядился генерал Юденич: когда захватят белые Петроград, когда пройдут по Невскому — по главной улице Петрограда — победным маршем, чтобы первым в строю шагал Осина-Тополь.

Возгордился Осина-Тополь — первым пройдёт по Невскому.

Прорвали белые наш фронт под Псковом, под Ямбургом. Устремились вперёд захватчики.

Шагают белые. Смотрят по сторонам.

— А где же Осина-Тополь?

Не видно Осины-Тополя.

В первом же бою был убит подпоручик. Так и остался навеки на «собственной» территории. Похоронили его под придорожным тополем. Крест из осины сделали. Долго надпись потом красовалась: «Лежит здесь Осина-Тополь».

1919 год. Тяжёлая осень. Тревожные дни. Бьются на востоке наши войска с Колчаком. Бьются на юге, против Деникина. Мало было под Петроградом красных войск. Быстро шёл вперёд генерал Юденич.

Торжествуют белые:

— Взяли Лугу!

— Дошли до Гатчины!

— Взяли Красное Село!

— Взяли Детское Село!

— Захватили Павловск!

Приблизились белые к станции Лигово. Совсем это рядом с красным Петроградом.

Зашевелились русские богатеи, те, что бежали после Великой Октябрьской революции в Англию, во Францию и в другие страны. Торжествуют русские помещики и капиталисты: рядом с Петроградом войска Юденича! Верят они, что Юденич возьмёт Петроград. Клятву в том дал генерал Юденич.

Зашевелились русские богатеи, стали собираться домой — в Петроград, в Россию.

Стал собираться и князь Юсуповский. Из далёкой Дании, из города Копенгагена. Вот ведь куда сбежал! Собрал чемоданы, коробки, тюки, баулы.

Ждёт он сообщений о взятии белыми города Петрограда.

Дождался. Сообщили датские газеты, что войсками генерала Юденича взят Петроград.

Прослезился от известия такого князь Юсуповский. Получает поздравления от богатеев датских.

— Поздравляем вас, князь Юсуповский!

— Желаем вам, князь Юсуповский!

— Слава генералу Юденичу! — крикнул в ответ Юсуповский.

Тронулся в путь Юсуповский. Доехал до Пскова, доехал до Гатчины. В Детское Село с чемоданами, с коробками, с тюками, с баулами прибыл.

— Не взят Петроград, — говорят Юсуповскому.

— Как не взят? А газеты?!

Разводят руками белые офицеры.

— Поторопились газеты. Ошиблись.

Сидит князь Юсуповский на чемоданах своих и баулах. Ждёт, когда же Юденич возьмёт Петроград.

Рядом болонка сидит на привязи. Тоже смотрит в сторону Петрограда. Смотрит. Скулит по-собачьи. Тявкает.

Ждут они день. Ждут они два.

Так и не дождались. Не смог Юденич взять Петроград.

Ясно всем: снова бежать пора.

Фабрикант Габардиносуконский тоже собрался в Россию. В дни Октябрьской революции Габардиносуконский бежал дальше, чем князь Юсуповский. В столице Великобритании в городе Лондоне укрылся богач российский.

И вот прочёл Габардиносуконский в английских газетах, что войсками генерала Юденича взят Петроград.

Сложил, как и Юсуповский, Габардиносуконский свои вещички. Стал прощаться с английскими богатеями:

— Спасибо за кров, за приют.

Кивают головами английские богатеи.

— Спасибо за хлеб, за соль.

Кивают головами английские богатеи.

— Спасибо за помощь нашим войскам.

Улыбаются английские богатеи:

— Люди свои — сочтёмся.

Много разного военного снаряжения передали английские капиталисты генералу Юденичу. Пушки, пулемёты, снаряды, патроны. Сахар, крупа, консервы. Башмаки, сапоги, рубахи.

Благодарит Габардиносуконский от имени русских капиталистов капиталистов английских за щедрую помощь:

— За нами не пропадёт.

Повторяет, как и они:

— Люди свои — сочтёмся.

Важно уселся Габардиносуконский в автомобиль. Важно тронулся к кораблю, к пароходной пристани. Сопровождают его английские богатеи.

Едут автомобили по одной из главных лондонских улиц. Вдруг — что такое?! Нет впереди проезда. Занята улица демонстрантами. Транспаранты над колонной. Читает Габардиносуконский слова на плакатах:

«Руки прочь от Советской России!»

Поморщился Габардиносуконский. Лондон — и вдруг такое! Поморщились английские богатеи. Дали они шофёрам команду объехать демонстрантов соседними улицами. Свернули машины в соседние переулки — в один, во второй, — объехали неприятное место. Снова выкатили машины на широкую улицу. Что такое?! И здесь, и по этой улице, во всю её ширь идут демонстранты. Транспаранты колышутся в воздухе. Читает Габардиносуконский:

«Руки прочь от Советской России!»

Снова пришлось объезжать им улицу. Но вот наконец добрались они до пристани.

Стоит у причалов корабль-красавец. Блеском сверкают борта и палуба. Трубы поднялись в небо.

Подкатили машины к корабельному трапу. Вышел из автомобиля Габардиносуконский. Видит, плакат висит на пароходе. Читает Габардиносуконский, читают английские богатеи:

«Руки прочь от Советской России!»

Забастовали английские докеры. Отказываются они, не хотят для белых генералов в Россию грузить оружие.

Не отправляется пароход. Замер, стоит у пристани.

«Руки прочь от Советской России!» — за сто километров видно.

— Руки прочь от Советской России! — на всех континентах слышно.

Два белых солдата, Иван Ворон и Петр Дятел, играли в «орла и решку». Это игра такая. Подбрасывают вверх монету. Пока крутится монета в воздухе, один из играющих загадывает, какой стороной упадёт она на землю.

— Решка, — загадывает Ворон.

Летит монета стремительно вверх. Вертится. Вот падает вниз. Вот о землю шлёпнулась.

— Решка, решка! — радуется Ворон. — Угадал — значит, выиграл.

Загадывает теперь Дятел.

Устремилась снова монета вверх.

— Орёл, — произносит Дятел.

Угадал и Дятел.

Весь свой поход от самого Пскова до Петрограда увлекались Иван Ворон и Петр Дятел игрой в «орла и решку». Как только привал, как только в пути остановка, только и слышат соседи:

— Орёл!

— Решка!

— Орёл!

— Решка!

Играют Дятел и Ворон с увлечением. До дурости, до отупения, до тошноты.

Развернулись бои под Пулковом. Здесь снова, как в 1917 году при наступлении войск Керенского и генерала Краснова, решалась судьба Петрограда. Не до игры в монету теперь солдатам.

Остановили под Пулковом красные белых. Не пустили Юденича в Петроград. Сами стали теснить Юденича.

Отступают со всеми Дятел и Ворон. Отступают, снова в небо пятак бросают.

А когда белым и вовсе стало под Петроградом худо, решили солдаты устроить гадание. Бросить монету на «жизнь», на «смерть», то есть задумать: быть ли солдатам в бою убитыми, остаться ли после войны в живых.

Бросили вверх монету. Ворон задумал «орла». Если ляжет кверху «орлом» — останется в живых, если «решкой» — плохи его дела.

А Дятел задумал «решку». Если ляжет монета «решкой» — цел, невредим Дятел, если же выйдет она «орлом», то плохи дела Дятла.

Что есть силы метнули солдаты монету вверх. Чуть-чуть не улетела она за облако. Зависла там в высоте, несётся стремительно вниз. Вот сажень до земли, вот аршин, вот и пулей о грунт ударилась.

Впились солдаты в неё глазами. Кому же дарует монета жизнь?

Смотрят солдаты — глаза навылет. Но что такое?! Не видят монетных они сторон. В землю вонзилась ребром монета. Вонзилась, застряла. Нет ни «орла», ни «решки».

— Вот это да! — подивился Ворон.

— Вот это да! — подивился Дятел.

Смотрит Дятел на Ворона. На Дятла глазеет Ворон.

— Вот это да! Как же понять? Как же считать?

Гадают солдаты: то ли оба в живых останутся, то ли обоих в списки готовит смерть.

Чем же закончилась их судьба?

Оба в живых остались.

А почему?

Сбежали из войск Юденича.

Илька Маврин с детства был любопытным. В любое: нужное дело, ненужное — сунется.

Как-то сорвался с привязи барский бык Мефистофель. Все кто в дом, кто в сарай, кто за ворота дубовые спрятались. А Ильку любопытство взяло. Хотел посмотреть, как бушует бык Мефистофель. Сунулся. И был тут же Мефистофелем на рога подхвачен.

Боднул его бык так, что пролетел Илька, как планерист, от лавки купца Заликина до сельской огромной лужи и в лужу лягушкой шмякнулся.

Был и такой случай. Забежал к ним в деревню бешеный волк. И тут тот, кто поумнее, кто в дом, кто в сарай, кто в баню быстрее спрятался. А Илька снова со своим любопытством сунулся. Хватил его волк, едва отходили Ильку. Сельский фельдшер уколы в нужное место ему колол. Колол, приговаривал:

— Не суйся! Не суйся, куда не надо.

Вот и мать:

— Илька, не суйся! Илька, сиди на месте!

Да что ему материнские просьбы, советы, наказы. Устроен, видимо, Илька так, что в любое: нужное дело, ненужное — не может не сунуться.

Село их, Большое Кузьмино, находилось недалеко от железнодорожной станции Александровская.

Красные взяли Детское Село и теперь наступали на Александровскую.

Белые отходят под огнём красных. И тут кто-то из белых офицеров вспомнил, что в одном из боёв они захватили в плен раненых красноармейцев.

— Волоки красных! — дана команда.

Решили белые сделать из пленных живой заслон.

Пригнали пленных. Поставили перед собой. Пригнали сюда и нескольких кузьминских крестьян. Сунулся было Илька. Хотел посмотреть, как белые отступают. Белые Ильку за шиворот — и в общий строй.

Отходят белые, гонят рядом с собой заслон. Прикрылись от пуль и снарядов красных.

Ступают пленные. Ступает Илька. Что там бешеный волк, что там бык Мефистофель — смерть смотрит своими глазами на Ильку.

Погиб бы, наверное, Илька, погибли бы, наверное, все, да красные командиры заметили мальчика. Сообразили красные, в чём дело. Прекратили огонь.

Прекратился огонь. Отступают без потерь белые. По-прежнему не отпускают от себя, прикрываются пленными красноармейцами.

— Стреляйте, стреляйте! — кричат красноармейцы нашим.

Не стреляют красные. Не хотят, чтобы вместе с белыми и свои погибли.

И вот тут кто-то из пленных нашёлся:

— Ложись!

Упали на землю люди, открыли белых. Видят красные командиры, открыты белые, дали команду снова начать огонь, дали команду идти в атаку. Побежали в атаку красные. Побежали от красных белые.

Поднял Илька голову — жив, здоров. Рядом видит, белый солдат убитый, винтовка валяется. Схватил её Илька. Поднялся в рост. И вот он в рядах атакующих.

— Илька!

— Илька, не смей!

Да где уж! Мчит с винтовкой вперёд, как ураган, мальчишка. Устроен, видимо, Илька так. Не может мальчишка торчать в последних. В первые рвётся Илька.

Красноармейцу Артёму Дородному не досталось винтовки. Подшучивают товарищи над Дородным (а надо сказать, он не только своей фамилией, но и внешним видом был человек представительный):

— Дородный — и вдруг без винтовки.

Много новых бойцов во время наступления генерала Юденича влилось в Красную Армию. Многие поднялись тогда на защиту красного Петрограда. Не хватало винтовок. Безвинтовочным Дородный в роте был не один.

Посмотрел командир на Дородного, на тех, которые, как и Дородный, стояли в строю без винтовок, сказал:

— Придётся в бою добыть. — Добавил: — Отбил — получай. Считай, что собственность.

Выдали безвинтовочным пики, сабли. Досталась Дородному сабля. С саблей и стал воевать.

Недалеко от Детского Села находилось Красное Село. Взяли наши Детское Село, начали борьбу за Красное.

Здесь, севернее Красного Села, и действовала стрелковая рота, в которой сражался красноармеец Дородный.

Наступала рота не в лоб, не с открытого места, а заходила противнику вбок, укрывалась оврагами.

Дородный на ногу быстрый. В первом ряду оказался. Идёт, саблю словно ружьё несёт.

— Да не стрельнет она, не стрельнёт! — смеются бойцы.

— А вдруг стрельнёт, — отвечает Дородный.

И вправду «стрельнула» сабля.

У самого Шунгорова овраг разошёлся на два рукава. Взяли бойцы правее, а Дородный свернул налево. Свернул, пробежал шагов тридцать, поднялся из оврага и вдруг вышел с тыла к артиллерийской батарее белых. Смотрит Дородный — четыре пушки. Смотрят белые — красный боец перед ними. Не ожидали белые удара с тыла. Да и не думали, что вышел на батарею всего лишь один Дородный.

— Спасайся! — кто-то из белых крикнул.

Бросились белые от батареи. И всё же одного из них успел Дородный достать своей саблей.

Прошла минута, вторая, подбежали к этому месту другие наши бойцы. Смотрят, а батарея уже наша.

Стоит Дородный, на саблю, как на трость, опирается. Выходит, что с одной саблей взял целую батарею.

— Вот так сабля!

— Считай, волшебная!

Доложили по команде: мол, красноармейцы такой-то роты, а точнее, боец Дородный пленил белогвардейскую батарею.

— Дородный, Дородный… — стал вспоминать командир роты. — Ах, это тот — безвинтовочный.

— Так точно, безвинтовочный.

— Был безвинтовочный, — сказал командир. — Теперь при оружии.

Сдержал командир своё обещание.

— Взял в бою — получай, — показал командир Дородному на одну из пушек.

Зачислили Дородного в артиллеристы.

— Ну вот теперь всё по ранжиру, — смеются бойцы.

— Теперь по фигуре.

— На месте теперь Дородный.

Упорно сражаются белые. Сами идут в контратаки. Пытаются вернуть и Красное Село, и Детское Село, и весь район, где идёт Пулковское сражение. Надеются белые, что не всё ещё потеряно. Что вот-вот и снова удача будет на их стороне.

Красные взяли в плен белого солдата. Имя его Хрисанф. Фамилия Кишкин. Не расстреляли его, как опасался Кишкин. Ничего плохого не сделали. Почувствовал Хрисанф Кишкин, что не грозит от красных ему опасность, расхвастался.

— А у нас есть «Бурый медведь», — заявил Хрисанф Кишкин. — Побьют всё же наши ваших.

В войсках генерала Юденича появились иностранные танки. Прибыли они как раз ко времени Пулковского сражения. Прислали их Юденичу зарубежные капиталисты. Один из танков назывался «Бурый медведь».

Надеялся очень Юденич на иностранные танки. Был уверен: дрогнут перед танками красные бойцы.

Пребывает в плену у наших Хрисанф Кишкин и всё твердит о своём:

— «Бурый медведь», «Бурый медведь». Побьют всё же наши ваших.

Слушал, слушал Хрисанфа Кишкина красноармеец Егор Егоров и вдруг:

— А у нас есть «Ласточка». Побьёт «Ласточка» «Бурого медведя».

Посмотрел удивлённо на Егора Егорова Хрисанф Кишкин:

— Что там ещё за «Ласточка»?!

Посмотрели на Егора Егорова и свои. Гадают:

— Какая «Ласточка»?

— Что за «Ласточка»?

Впервые о «Ласточке» наши слышат.

Улыбается Егоров:

— Есть «Ласточка». Имеется. Побьёт «Ласточка» «Бурого медведя».

И показал простую солдатскую гранату.

Расхохотался Хрисанф Кишкин. Смотрит на гранату:

— Ну и сила! Ну и невидаль! Да она против танка, как комариный укус медведю.

И наши смутились:

— Граната — и против танков.

Однако ошиблись и Хрисанф Кишкин, и те бойцы, которые в слова Егорова Егора не поверили. Когда пошли танки Юденича в атаку, не дрогнул Егор Егоров. Подбил он грозный французский танк. И представьте — именно гранатой. Правда, не одной. Связал он вместе несколько гранат и бросил под белогвардейский танк. Подорвался танк на гранатах. Подбежали к нему наши бойцы. Читают на танке сбоку надпись: «Бурый медведь».

«Бурый медведь» был первым из белогвардейских танков, подбитых тогда в боях под сёлами Красным и Детским. За первым последовали и другие. Не помогли Юденичу французские танки.

Хоть и потеснили тогда белью в кое-каких местах наших, однако выиграла Красная Армия Пулковское сражение.

Покатились на запад белые.

Был Иван Новожилов водителем броневика. Не повезло ему страшно.

Случилось это весной 1919 года, ещё при первом наступлении Юденича на Петроград. Захватили белые новожиловский броневик.

Отлучился Новожилов как-то за горючим для броневика. Оставил при броневике караульного.

Вернулся — нет броневика. Караульный убит.

Наскочили, оказывается, в это время белые, угнали броневик.

Броневиков в Красной Армии было мало. Каждая машина — большая ценность.

Досталось тогда Новожилову. Командиры разнос устроили. Хотя все и понимали — нет здесь прямой вины Новожилова. Произошло недоброе стечение обстоятельств.

Перевели Новожилова в пехоту.

Наши войска продолжали отступать, отходить под ударами белых. А тут ещё проклятый Гришка Збруев, и без него Новожилову тошно, лезет с укором:

— Будь сейчас броневик, в момент бы остановили белых.

Краснел Новожилов. В такие минуты последним из последних себя считал.

Брали под защиту его бойцы, успокаивали:

— Плюнь на Гришку, не терзай себя. Управимся, управимся с белыми и без броневика.

Верно. Управились. Отогнали тогда Юденича.

И вот осень. Новый поход Юденича.

Снова Гришка Збруев за своё:

— Будь сейчас броневик, в момент бы осилили белых.

Успокаивают бойцы Новожилова:

— Не слушай Гришку. Остановим и без броневика.

И верно. Остановили под Петроградом Юденича.

Когда развернулось Пулковское сражение, Гришка снова язык чесал, в адрес Новожилова снова бросал обидное:

— Проворонил, прогулял броневик…

— Ах ты аспид, змея бесстыжая! — набросились бойцы на Гришку.

И опять к Новожилову.

— Управимся с Юденичем и на сей раз без твоего броневика.

И верно — управились. Разбили Юденича, погнали на запад.

Гонят красные Юденича к Ямбургу, к Луге, к Пскову, к Гдову, к советской границе.

Вступили красные в Ямбург, захватили много военных трофеев. А среди них — вот так удача! — и новожиловский броневик!

— Вернули! Вернули! — радовался Новожилов.

— Вернули! — смеялись бойцы. — Всё вернули!

— И твой броневик.

— И волю.

— И землю.

— А самое главное — Советскую власть вернули.

Добила Юденича Красная Армия. С позором бежал с советской земли Юденич.