"Русь окаянная" - читать интересную книгу автора (Норка Сергей)

Глава 7. Обыватель

Юрий Григорьевич Романченко пришел в этот день домой в прекрасном расположении духа, поскольку получил официальное уведомление от мэрии Санкт-Петербурга о том, что его фирма «Растрелли» выиграла конкурс на реставрацию Таврического дворца.

Сумма контракта была настолько велика, что при воспоминании о том, что еще год назад он был безработным оборванцем, сидевшим на шее жены, работавшей на трех работах, он задумался о том, как многогранна жизнь и как она вертит человеком, независимо от его интеллектуальных возможностей и личных качеств. С наступлением «демократии» кандидат исторических наук Романченко, в меру своих сил и возможностей боровшийся с тоталитарным коммунистическим режимом, получил полную свободу высказывать свои мысли вслух не только перед женой на кухне, но и публично. Однако из человека третьего сорта, коим являлся средний интеллигент в государстве рабочих и крестьян, он перешел в разряд «социального балласта», иначе говоря, отброса общества. И часто ловя себя на мысли, что тоталитаризм уже не представляется ему чем-то ужасным, он всячески убеждал себя, что не променяет полученную свободу ни на какие социальные гарантии. По мере обнищания убеждать себя в этом ему становилось все труднее. Но вот настал тот радостный миг, когда его старый друг Николаев неожиданно позвонил ему домой и предложил заняться строительным бизнесом, мотивируя компенсацию отсутствия опыта в этой сфере порядочностью и честностью кандидата исторических наук. На фирму, которую учредили Николаев и Романченко, сразу же посыпался дождь заказов, поскольку другие учредители, которых Юрий Григорьевич не знал даже в лицо, явно имели связи с уважаемыми гражданами славного города Питера.

Сидя за столом из красного дерева в просторной, отделанной по последней европейской моде кухне и поедая ужин, заботливо приготовленный женой, Юрий Григорьевич делился с ней своими успехами и советовался, где им отдохнуть в этом году, на Капри или на Лазурном берегу.

То, что жена относилась к его успехам абсолютно равнодушно, несколько снижало чувство собственной значимости, а главное, радость от того, что теперь он имеет возможность компенсировать семье (жене и дочери) все тяготы прошлой жизни.

— Не пора ли тебе уйти с работы? — в очередной раз спросил он Нину, которая хоть и сократила количество работ до одной, но никак не соглашалась расстаться с университетом, где она преподавала философию, получая гроши, на которые нельзя было даже один раз сходить в ресторан.

— Ты же знаешь, — спокойно отвечала она, — что для профессиональной домохозяйки у меня слишком философский склад ума.

— Чушь какую-то городишь, — пробурчал Юрий Григорьевич и включил телевизор, вмонтированный в стену.

Из телевизионных программ он принципиально смотрел только информационные. Вот и теперь он включил «Новости», чтобы после просмотра выразить свою точку зрения на события, происходящие в стране и в мире. От этой кухонной привычки он отвыкнуть не мог, что слегка раздражало его домашних, которые не ходили на выборы и вообще были полностью деполитизированы.

«Сегодня президент Борис Ельцин выступил с обращением к россиянам», — сообщила дикторша.

Это было то, чего ждал Романченко. Слухи о сенсационном обращении президента к народу, которое якобы долго составлялось в Кремле, уже давно муссировались в городе, к Романченко имел самые неожиданные его варианты.

«Дорогие россияне!» — прозвучал с экрана старческий голос.

Одутловатое лицо с маленькими глазками, поучительно смотрящими куда-то в пространство, выражало полную уверенность в своей значимости.

— Он все больше и больше становится похож на свою куклу, — заметила жена.

— Да нет. Кукла значительно симпатичнее, — высказала свое видение вопроса дочь, которая неслышно вошла в кухню и теперь стояла в дверях, заложив руки за голову. Эту позу она скопировала у отца, который был для нее образцом мужчины.

Юрий Григорьевич задумался. В принципе его мало волновала Конституция и все внутриполитические дрязги. Несколько лет бедствий не сломали его морально, но выработали некий жизненный постулат, который предусматривал наличие какого-либо отношения к окружающей его действительности только в том случае, если затрагивались его интересы.

В данной ситуации его интересам ничего не угрожало. Режим, конечно, мерзкий, что и говорить, но он, Юрий Григорьевич Романченко, сумел найти в его рамках свою нишу, а все остальное его мало волновало. Попивая крепкий чай, он с интересом продолжал смотреть программу. Теперь транслировали запись похорон руководителя Администрации Президента, погибшего несколько дней назад от рук террористов. На экране мелькали знакомые лица. У гроба собралась кучка «демократов» второго призыва (так их мысленно окрестил Юрий Григорьевич), которые сменили вывеску «молодые реформаторы» на «Правое дело». Их пламенные речи напоминали фильмы про стойких коммунистов, борцов за народное дело. Подтекст был тот же: «Всех не перестреляете! На место одного убывшего бойца встанут сотни новых».

Это вызывало сомнение. И не потому, что «молодые демократы» воспринимались им как вульгарные аферисты, а просто потому, что всем, и Романченко в том числе, все это уже было до лампочки. Встанут так встанут. Черт с ними. Главное сейчас — реализовать контракт на реставрацию Таврического дворца.

Спустя несколько дней газеты опубликовали поправки к Конституции, основными из которых являлись продление сроков полномочий президента и глав администраций регионов до семи лет, а депутатов Государственной думы — до шести. Остальные поправки, которые могли трактоваться по-разному в зависимости от ситуации, можно было назвать «водой».

На следующий день, после того как газеты выплеснули на свои страницы материалы о дальнейшей «демократизации общества» (от освещения указанных событий основной массой СМИ веяло чем-то знакомым, но давно забытым), Юрий Григорьевич обратил внимание на листок бумаги, приклеенный к двери парадного. Он на минуту задержался, предположив, что эта информация касается каких-нибудь бытовых проблем, ожидающих жильцов его дома в недалеком будущем. Однако на листке типографским способом было напечатано следующее:

Ни подписи, ни ссылки на какую-либо организацию на листке не было. Пожав плечами, Романченко направился к машине, и вскоре он уже был в своем офисе. По дороге, глядя по сторонам, он обнаружил, что такими листовками обклеен весь город. Блестящее положение дел возглавляемой им компании и личные успехи вызывали скептический настрой относительно участия в политической жизни общества, однако какой-то червячок внутри грыз его непрестанно, лишая душевного комфорта.

Дверь отворилась, и в кабинет вошел Николаев, его близкий друг и соучредитель компании. В руках у него были какие-то бумаги, которые он с победным видом бросил на стол генеральному директору.

— Пожалуйте, граф. Вас ждут великие дела. Юрий Григорьевич взглянул на первый лист. Это был долгожданный контракт на реставрацию Таврического дворца. Романченко, несмотря на то что знал весь текст почти наизусть, с явным удовольствием перечитал его от начала до конца, а затем с не меньшим удовольствием подписал его. Ну что ж, как говорил Никита Сергеевич Хрущев, «цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!»

Они поговорили о делах еще минут десять, после чего, как водится у россиян со времен монголо-татарского ига, перешли на политику.

— Как тебе дедушкин трюк с продлением полномочий? — спросил Николаев, человек неопределенной политической ориентации.

— До лампочки, — хохотнул Романченко. — Сомневаюсь, что коммуняки эти поправки пропустят.

— А я не сомневаюсь, — заявил Николаев. — Во-первых, они на два года мандаты продлевают, а во-вторых, полагаю, что это ведь не безвозмездно. Бизнес есть бизнес.

— При чем тут бизнес? — удивился Романченко.

— Как при чем? — в свою очередь удивился Николаев политической безграмотности своего компаньона. — Дума — это акционерное общество закрытого типа, торгующее голосами. Я всегда поражался икре, которую метали наши демократы относительно роста популярности баркашовцев и их прохода в Думу. Да это самый верный способ ликвидировать РНЕ! Сейчас они какое-то подобие политической партии. Если же они пройдут в Думу, то автоматически трансформируются в нормальную коммерческую структуру, торгующую своими голосами. Как жириновцы.

— Сколько же денег понадобится? — насмешливо спросил Романченко.

— Сколько бы ни понадобилось, все выплатят. Проект рентабельный.

— А общественное мнение?

— Дорогой мой, общественное мнение тем и хорошо, что на него нет нужды обращать внимание. Оно безвредно. Если бы было наоборот, то у нас бы уже свирепствовала цензура почище, чем в советские времена.

Однако уже на следующий день Юрий Григорьевич получил возможность убедиться, что общественное мнение может иметь некоторый вес, если его вовремя направить в нужное русло. За ночь город покрылся новыми листовками, довольно примитивными по содержанию, но формирующими нечто вроде установки, а в метро молодые люди раздавали бесплатно всем желающим книгу со странным названием «Бездна» (дочь принесла домой один экземпляр и теперь зачитывалась им, не гася в комнате свет до трех часов ночи).

Придя домой, он обнаружил листовку в своем почтовом ящике.

За ужином он был мрачен и задумчив. Рассуждения дочери о том, что все они не что иное, как бессловесные скоты, раздражали его, и он вдруг понял почему. А ведь она права! На все сто процентов. И еще он понял, что неизвестный автор листовки бил в незащищенное место. Да, он был уверен в себе, но будущее дочери вызывало у него беспокойство. Что будет с ней, если с ним что-нибудь случится?

На следующий день, проезжая по улицам Питера, он видел проходившие тут и там небольшие митинги, на которых ораторы гневно (а главное, безошибочно определяя болевые точки обывателя) громили правящий режим.

Утром следующего дня из программы новостей он узнал, что забастовали несколько крупных предприятий и городской транспорт. Это означало, что скоро начнутся перебои с бензином и продовольствием.

В прескверном расположении духа он поехал на объект, а затем в гостиницу «Московская», где должны были пройти переговоры с администрацией относительно ремонта здания мэрии.

Сумма контракта намечалась значительно большая, чем в случае с Таврическим дворцом, конкуренты! наступали на пятки, и поэтому Юрий Григорьевич! очень нервничал. Около гостиницы его взору предстала неприятная картина. По пустынной мостовой навстречу его машине шли человек двадцать с плакатами: «Долой воровской режим!» и «Кто хочет жить, присоединяйтесь!»

Юрий Григорьевич притормозил, подъехал к тротуару, вышел из машины и стал наблюдать за процессией. Группа, к которой начали присоединяться пешеходы, прошла мимо него. Сам не зная почему, он запер машину и, не торопясь, последовал за демонстрантами.

Подразделение милиции преградило путь толпе.

— Пройдите на тротуар! Не нарушайте правила уличного движения! — закричал офицер с погонами капитана, но толпа упрямо продолжала наступать на милиционеров. Через несколько секунд в ход уже пошли дубинки.

Демонстранты сели на мостовую, крепко сцепившись руками. Милиция, продолжая наносить удары, начала их растаскивать. Вокруг собралась внушительная толпа, которая пока никак не реагировала на происходящее, но чувствовалось, что напряжение растет.

От клубка тел наконец оторвали какую-то старуху, которую двое ментов поволокли за ноги к тротуару.

— Сыночки! За что? — простонала она, и вдруг ее глаза остекленели.

— Кого бьете, демократы? — вдруг завопил стоявший справа от Романченко мужичонка в потертом пиджаке, с пакетом картошки в руках. Он сунул руку в пакет, и в милиционеров полетели увесистые грязные клубни.

— Бей их! — раздалось слева, и тут же со всех сторон грянуло старое доброе русское «ура». Толпа сначала замерла, а затем кинулась на милиционеров, вкладывая в удары кулаков накопленную годами ненависть к режиму.

В голове Романченко как молния пронеслись все обиды и унижения, выпавшие на его долю за последние несколько лет. Ничего не соображая, он подскочил к одному из ментов и двинул его тяжелым кулаком по макушке. Через несколько секунд милицейский кордон был облеплен вопящей живой массой. На мостовую шмякнулось что-то железное. Юрий Григорьевич глянул под ноги и увидел пистолет, который, видимо, выпал из кобуры мента, получившего удар по голове. Романченко ухитрился нагнуться (для этого ему понадобилось напрячь все силы), поднял оружие и сунул в карман.

Забыв про оставленную машину, вместе с толпой он дошел до Дворцовой площади, где вовсю кипел митинг. Лозунг был только один: «Долой воровской режим! Президента в отставку!»

Домой Юрий Григорьевич добирался несколько часов, хотя жил не очень далеко от Дворцовой площади. За несколько часов весь центр Питера покрылся баррикадами, возле которых толпился народ. Время от времени в толпу митингующих кто-то бросал листовки, очень краткие по содержанию, но отвечающие настроению людей. Забежав домой, он обнаружил, что ни жены, ни дочери в квартире не было. Наскоро перекусив, он включил телевизор, надеясь почерпнуть что-либо новое о происходящих событиях. К его величайшему изумлению, ни по одной из центральных программ не сообщалось о волнениях в Санкт-Петербурге. Ночь Юрий Григорьевич провел на баррикаде неподалеку от дома.