"Научно-техническая разведка от Ленина до Горбачева" - читать интересную книгу автора (Чертопруд Сергей)

Глава 12. МЕТОДЫ

За многовековую историю существования научно-технической разведки было выработано множество приемов кражи чужих технологий и секретов.

Сотрудники отечественной разведки крайне редко, даже уйдя в отставку, соглашаются рассказать об особенностях работы в сфере НТР. Исключение составил лишь атомный проект, но и его, в первую очередь, «раскручивали» историки и журналисты, а реальные участники тех событий были вынуждены опровергать или подтверждать отдельные факты.

А все же, как работал обычный офицер Управления «Т» ПГУ КГБ в 70-е годы за рубежом? В качестве типичного примера — фрагменты интервью бывшего сотрудника внешней разведки В. В. Галкина:

«Я работал в научно-технической разведке, и в мои обязанности входило выполнение задач по получению информации о разработке новых видов оружия в капиталистических странах. В первую очередь это касалось ядерного оружия и военно-космических разработок. Под „крышей“ Внешторга работал с 1976 по 1980 г. в Бельгии и с 1982 по 1986 г. в Португалии, неоднократно выезжал в кратковременные командировки в другие страны.

Кстати, в период работы Ю. В. Андропова на посту Генерального секретаря ЦК КПСС перед нашим подразделением ставились задачи по добыче информации хозяйственного значения. К примеру, добывалась информация о технологии выпечки хлеба, об изготовлении обуви и т. д. Но основной задачей, как я уже сказал, было получение конкретных данных о совершенно новых разработках систем вооружения противника.

— А каким образом зашифровывался наш агент в странах, входящих в блок НАТО, чтобы он не мог быть выявлен?

— Оперативный сотрудник, знающий агента, имеет доступ к его делу. Только он один знает все установочные данные на этого человека, его связи, вплоть до интимных, историю вербовки агента и мотивы сотрудничества с нами.

Круг лиц, знающих дело агента, расширяется только тогда, когда информация о нем передается в центр.

— А много ли сотрудников ПГУ знало о существовании такого важного агента, как Джон Блейк, полковника, работавшего в CIS в Великобритании, которому наши спецслужбы помогли в 1990 году бежать из лондонской тюрьмы, и в настоящее время живущего в России?

— Людей, знавших установочное дело Блейка, наберется от силы человек тридцать.

Каждые два-три года идет смена нашего оперативного сотрудника, вступающего в контакт с источником информации. Ведь с Блейком начали сотрудничать в то время, когда он из себя еще ничего не представлял, не владел ценной информацией.

Сотрудники секретного архива КГБ имеют доступ ко всем делам, находящимся в нем, и они имеют неограниченные возможности по реализации всевозможной информации. Я столкнулся с тем, что в силу бюрократической системы, как в наших спецслужбах, так и у противника напрочь упрятать концы агентуры невозможно. Пример тому — история с Блейком.

Приведу пример и из своей работы с агентом, который из-за предательства нашего бывшего сотрудника до сих пор сидит за решеткой.

Когда мы только начинали работать с агентом, он был молодым человеком, преподавал в одном из ВУЗов той западной страны, где я работал. У него была перспективная специальность. Когда началась его разработка, то сразу было видно, что из него может получиться хороший агент. И действительно, через два года мы от него стали получать много ценной информации. Но, к сожалению, информация проходит через многие руки и, несмотря на то, что имеет самый высший гриф секретности и опечатана, прежде чем она попадет к руководителю, с ней познакомятся еще человек восемь, начиная с шифровальщика и письмоносца, заканчивая заместителями начальников отделов.

Когда пошла особо секретная информация от агента, мы договорились с Шебаршиным Леонидом Владимировичем, в то время руководителем ПГУ, о том, что пакет с документами поступает лично к нему, а от него — лично Галкину В.В. Я ее обрабатываю и, по необходимости, докладываю ему. С оперативной информацией я работал один, при моей должности и звании полковника ПГУ КГБ СССР уходило у меня на это 80% рабочего времени. Из всей документации, поступившей ко мне, я ножницами вырезал те данные, которые интересовали наше правительство и нужны были для обеспечения безопасности нашей страны.

На каждом месте, где были наклеены мои вырезки, я проставлял надпись: «Особой важности». После договоренности с заказчиком о реализации документации, комплект ее с сопроводительным письмом о вскрытии документов только по прибытии особо уполномоченного представителя отправлялся к потребителю. После этого я или мой сотрудник ехали туда же, так что все проходило через мои руки. На месте я работал с шестью специалистами, отобранными мной совместно с челябинским КГБ.

Руководил этими специалистами очень умный человек, недавно добровольно ушедший из жизни, потому что из-за общего развала в России ему нечем было платить сотрудникам за их работу.

— Владимир Владимирович, скажите, как удается разведке преодолевать внимание контрразведывательных служб в отношении агентов такого класса, как Эймс — сотрудник ЦРУ, много лет работавший на нашу страну и недавно разоблаченный ФБР США?

— Касаясь Эймса, я приведу Вам в пример мнение специалиста по производству детекторов лжи — полиграфов — из США.

В это время дело Эймса было у всех на слуху, и я спросил американца: «Неужели Эймса не пропускали через детектор лжи? Ведь во всех американских инструкциях записано, что сотрудники государственного департамента, ЦРУ, ФБР и так далее должны проходить через детектор лжи?»

На что Крис (так звали американца) мне ответил, что, конечно, Эймс, начальник русского отдела ЦРУ, без пяти минут заместитель директора ЦРУ, проходил через детек— . тор лжи. Но когда руководству ЦРУ доложили, что его расшифровка детектора лжи «попахивает красным оттенком», на специалистов «затопали ногами»: ведь и мысли не допускалось, что столь высокопоставленный чиновник как-то может быть связан с красными.

Исполнитель понял, что шеф им недоволен и повторил проверку Эймса на детекторе лжи, задавая ему при этом очень простые вопросы, как-то: «Наркотики употребляете?» — «Нет»; «С проститутками встречаетесь?» — «Нет»; «Дополнительные доходы имеете?» — «Нет». И когда расшифровка тестов легла на стол шефа ЦРУ, он был доволен — негатива нет.

Эймс выдал себя отчасти тем, что стал жить на средства, превышающие доходы от своей службы.

Агенты должны жить на те средства, которые имеют от своей непосредственной работы, а деньги, получаемые за агентурную работу, — хранить в швейцарском банке. Жаль, что эти наставления иногда не учитываются на практике. А талантливые агенты-индусы считают, что даже банковские счета могут просматриваться, поэтому они за свою работу всегда просили «камушки», поскольку они не обесцениваются.

— А каким образом осуществлялась оплата работы Ваших агентов за рубежом?

— Согласно важности задачи, поставленной перед технической разведкой Комитетом обороны, военно-промышленная комиссия находила в бюджете средства на ее решение. Я оценивал объем информации, который должен буду получить от агента, наши аналитики анализировали, будет ли эта информация адекватна задаче, поставленной перед нами. Из средств, выделенных на всю операцию, часть шла на оплату агенту.

Вот тот проект, над которым я работал, стоил 100 000 долларов, хотя заявку военно-промышленная комиссия открыла на более значительную сумму, чтобы финансировать деятельность разведки по этой теме.

Сам агент получал деньги после изучения информации, им поставленной и нами одобренной. Если это оказывалось не то, он денег не получал.

— Какими же путями шли деньги за рубеж?

— На мой взгляд, в 99 случаях из 100 оплата работы агента шла наличными. Это предпочитала и сама агентура, наличные ей легче было спрятать. Если деньги были большие, мы не рекомендовали агенту помещать их в швейцарский банк. Деньги по соответствующим дипломатическим каналам переводились наличными. А однажды я вез их на себе.

До перестройки был единый КГБ, и мы свободно по служебной записке проходили таможенные посты в международном аэропорту Шереметьево, с любым ценным грузом меня провожали до самолета. Тогда же, когда мне нужно было срочно встретиться со своим источником, за рубежом, КГБ уже не имел прежних льгот, и таможню я спокойно не прошел бы.

Была зима, и я под одеждой облепил всего себя купюрами по 20 долларов, а было их несколько десятков тысяч. Почему по 20? Да потому, что за рубежом расплачиваются мелкими купюрами. Это наши «новые русские» швыряются стодолларовыми купюрами, а там на такого человека сразу же обратили бы внимание, и он вызвал бы подозрение у соответствующих органов.

Так вот, облепленный долларами я контрабандно пересекал границу, иначе деньги по обычным дипломатическим каналам не успевали дойти в ту страну, где я должен был встречаться со своим источником.

Деньги старались передавать при личных встречах. Естественно, что этим встречам должна была быть обеспечена безопасность.

Я вспоминаю один случай бесконтактной тайниковой связи с агентом, который произошел с уже покойным Георгием Алексеевичем Лифинцевым, очень профессиональным разведчиком, впоследствии руководителем факультета Краснознаменного института КГБ.

Лифинцев был связан с делом Гюнтера Гийома и попался на том, что лез на дерево в тайник, расположенный в дупле этого дерева, и в это время немцы его засняли. Можете представить себе, что это было. Дипломат лезет на дерево в какое-то дупло и что-то из него достает, а в это время его снимают на фотопленку. Его арестовывают, выдворяют из страны пребывания на Родину. Вот Вам и бесконтактная связь. А кто из разведчиков решится бросить 100 000 долларов под какой-нибудь камень для агента? Да никто. И те, кто работал за идею, как «кембриджская пятерка», своим агентам в ЦРУ деньги передавали сами»[411].

А вот мнение полковника службы внешней разведки В. Б. Барковского, более полувека проработавшего в отечественной научно-технической разведке. Хотя сказанное им скорее относится к середине 40-х годов — времени «охоты за атомными секретами», но все это применительно и к более поздним годам.

«Мы всегда пристально наблюдаем за теми, кого называем „вербовочным контингентом“. То есть кругом лиц, среди которых разведка может подобрать помощников. Понятно, изучаем вербовочный контингент среди ученого мира и вывод тверд. Чем выше место ученого в научной иерархии, тем труднее к нему вербовочный подход. Боги науки, а среди них раньше встречалось немало ле-вонастроенных либералов, могли симпатизировать СССР, интересоваться нами и вроде идти на сближение. Но, как правило, контакты ограничивались праздной болтовней. Великие очень ревностно относились к собственному положению: не дай Бог чем-то себя запятнать. От уже попавших в область секретных исследований и знающих цену своей деятельности никакой отдачи ожидать нельзя. Мотив самосохранения у ведущих развит гораздо сильнее мотива сотрудничества. Берегут себя даже чисто психологически, а через это не перешагнуть. Поэтому мы старались выявить людей, работающих вместе с ними, около них и близких нам по духу, идее. Найти таких, на которых реально можно было бы положиться. Может быть, в науке они и не хватали звезд с неба. Однако вся агентура, с которой сотрудничали, была совсем недалеко от высших сфер. Легитимно знала все, что происходит в области ее деятельности, непосредственно участвовала в исследованиях — теоретических и прикладных, наиболее важных и значительных. Только была немножко, на определенном уровне, ниже выдающихся светил»[412].

На самом деле отечественная разведка активно использовала все средства для добычи чужих секретов. Начиная от создания специализированных компаний и заканчивая переправкой иностранных специалистов за «железный занавес». Подробности многих операций продолжают храниться под грифом «совершенно секретно» и в наши дни. Ниже будет рассказано о трех акциях, которые демонстрируют разнообразие используемых методов.

В 1961 году во Франции советская разведка организовала инженерную фирму, назначив ее директором французского подданного. Компания на протяжении 14 лет выполняла государственные оборонные заказы, пока местная контрразведка не обнаружила, что это была всего лишь «крыша», которую русские использовали для добычи информации о натовских военных системах раннего оповещения, а также о французских военных и гражданских секретах[413].

В конце 60-х годов в Канаде работало небольшое информационно-аналитическое бюро. Оно консультировало в области передовых достижений науки и техники в атомной, электронной, авиационной, космической, судостроительной, металлургической и химической промышленности. В его задачу входила подготовка обширных обзоров, естественно, за вознаграждение, которое каждый раз оговаривалось отдельно. Главным коньком бюро было обоснование— тенденций развития на стыке отраслей науки и техники той или иной области знаний, причем свои аргументы оно дополняло конкретными документами, которые не всегда носили открытый характер. Бюро имело свои источники информации и часто прибегало к приемам промышленного шпионажа. Его услугами иногда пользовалась советская разведка[414].

А в 30-е годы в США издавался журнал под странным названием «Амеразия». Большинство из его двух тысяч подписчиков даже не подозревали, что одним из инициаторов и духовных вдохновителей этого издания был Советский Союз. Его тематика — освещение политической, экономической и военной ситуации на Дальнем Востоке — была интересна не только немногочисленным американцам, но, в первую очередь, руководству СССР. Неслучайно в том регионе работала группа Р. Зорге. До того как попасть в Японию, он несколько лет прожил в Китае. Операции советской разведки в 30-е годы в том регионе — тема для отдельной книги.

В отличие от других аналогичных изданий, свои выводы авторы «Амеразии» основывали на секретных документах, которые они легально получали из армии, ВМФ, Управления стратегической разведки (УСР — предшественник ЦРУ), Госдепартамента, Бюро военной информации, администрации международных экономических связей — фактически из всех учреждений федерального правительства США и его вооруженных сил, имевших отношение к жизненно важной или секретной информации.

Может быть, это дело не попало бы на страницы данной книги, если бы не два важных обстоятельства, которые позволяют утверждать, что сотрудники редакции «Амеразии» эпизодически участвовали в операциях, проводимых научно-технической разведкой. Хотя, предупредим сразу, пока никто не подтвердил и не опровергнул эту версию.

Во-первых, среди множества секретных документов, которые изъяли представители американской разведки во время незаконного обыска в офисе редакции, были материалы, посвященные «А»-бомбе. Поясним, что речь идет об атомной бомбе. Конечно, это не материалы из Лос-Аламоса (научно-технический ядерный центр США во время Второй мировой войны) с ее технологическим описанием. Скорее всего, документы касались вопросов применения. В любом случае, они представляли интерес для советской разведки.

Вот что по этому поводу рассказал руководивший обыском начальник отдела расследований УСР Ф. Биляски, выступая перед сенатской комиссией. «Третий документ, который я помню, но не настолько, насколько хотелось бы, имел отношение к новой бомбе.., которая в то время, мне показалось, была просто новой пушкой или орудием. Я уверен в этом, но помню, документ был помечен „А-бомба“ или просто большой буквой „А“ в кавычках с каждой стороны, и там не говорилось „атомная“… Я не знаю, был ли это отчет о ходе работ, или о плане работ, или что-то еще… Мне показалось, что речь шла просто о бомбе, об А-бомбе, в отличие от В-бомбы или С-бомбы».

Скорее всего, там были и другие материалы, за которыми охотились сотрудники отечественной НТР, но они мало интересовали тех, кто проводил расследование.

Во-вторых, большинство поставщиков секретных документов и информаторов были коммунистами или теми, кто симпатизировал Советскому Союзу. Шла Вторая мировая война, СССР и США были союзниками, до XX съезда КПСС было еще далеко. И сотрудники различных учреждений могли поставлять не только информацию политического, военного и экономического, но и научно-технического характера. Мотивация в этом случае — «помочь Советскому Союзу восстановить разрушенную войной промышленность».

Впервые американские спецслужбы на журнал «Аме-разия» обратили внимание только в феврале 1945 года. Тогда один из аналитиков УСР случайно обнаружил в свежем номере журнала фрагменты своего сверхсекретного обзора. В результате расследования выяснилось, что кто-то изъял этот документ из архива УСР.

Тогда решили собрать более полную информацию об «Амеразии». Выяснилось множество интересных и труднообъяснимых фактов. Например, все сотрудники редакции были трудоголиками и работали круглыми сутками. Чем иначе можно объяснить тот факт, что на протяжении ночи в окнах редакции всегда горел свет.

Может быть, на трудовые подвиги своих сотрудников вдохновлял редактор Ф.Яффе. Он сотрудничал со множеством изданий коммунистической направленности и регулярно посещал советское посольство. Его подчиненные тоже придерживались левых взглядов и очень любили проводить время в Институте тихоокеанских исследований (ИТО). Об этом учреждении будет рассказано чуть позже. Отметим лишь, что число советских агентов в этом институте превышало все допустимые пределы. Там даже было двое советских разведчиков-нелегалов — супруги М. и Г. Грэнич.

Все это заставило руководство УСР устно санкционировать тайный обыск в редакции «Амеразии». Ждать благоприятного момента пришлось несколько дней. И только 11 марта 1945 года команда, состоящая в основном из бывших сотрудников ФБР, проникла в офис. Внутри их ожидало множество сюрпризов.

И не только огромное количество секретных документов, которые лежали везде, но и высокопроизводительная фотолаборатория. Ее мощности позволяли оперативно обрабатывать весь объем конфиденциальных материалов, который поступал регулярно. Собственно необходимостью выполнения этой работы и объяснялись ночные трудовые вахты сотрудников редакции.

Руководивший «налетом» начальник отдела расследований УСР Ф. Биляски сунул в левый карман пиджака полтора десятка документов. Позднее он объяснил, что без такого трофея ему бы не поверило начальство, а исчезновение документов сотрудники «Амеразии» обнаружили не раньше, чем через неделю.

В середине марта 1945 года майор ФБР Гурнел возглавил команду из 75 агентов. Группа занялась расследованием деятельности журнала «Амеразия». Всего по делу проходило шесть человек. Всем им инкриминировалось нарушение закона о шпионаже. А в июне информация о расследовании попала на страницы американских газет[415]. Для того, чтобы понять дальнейшие события, связанные с этим журналом, нужно немного рассказать об атмосфере середины 40-х годов. Для большинства американцев Советский Союз был страной, вынесшей основную тяжесть борьбы с фашистской Германией. Тогда СССР и США были союзниками. «Холодная война» началась чуть позднее. Для советской разведки период во время Второй мировой войны был относительно благоприятен.

Поэтому в прессе началась активная компания в защиту сотрудников журнала «Амеразия». В ней участвовали не только коммунистические газеты, но и респектабельные издания деловой направленности. И дело начало разваливаться еще не дойдя до суда. Защита использовала все. Начиная от многочисленных процессуальных нарушений в ходе ведения предварительного следствия и заканчивая воздействием на судей через многочисленные публикации в газетах. Все закончилось тем, что сотрудникам «Амеразии» пришлось заплатить всего лишь штраф за хранение секретных документов в ненадлежащем месте. На этом инцидент был исчерпан[416].

Выше уже упоминался Институт тихоокеанских исследований. Неважно, какую роль он играл в США в сфере проведения исследований Дальневосточного региона, хотя занимал ключевые позиции в этой области. Не столь уж интересно (в контексте данной книги) подробно рассматривать влияние института на американскую политику в этом регионе, хотя она во многом формировалась на основе его предложений и рекомендаций. Даже факты сотрудничества служащих этого научного учреждения с советской разведкой и снабжения Москвы информацией политического, военного и экономического характера тоже не так интересны, хотя поток конфиденциальных данных был огромным.

Интересен же этот Институт в качестве одного из феноменов, как например сеть «рабкоров» в 30-е годы во Франции (об этом написано в главах 2, 3). Речь идет об использовании коммунистов и тех, кто разделяет их взгляды в интересах отечественной научно-технической разведки.

По мнению американского журналиста Р. де Толедано, «это был мир, где на государственные дела, на правительство, на благотворительные фонды и пожертвования смотрели через другой конец телескопа. За импозантным фасадом внушительной репутации, благородных научных целей и профессорского величия и титулов скрывалась толпа коммунистов, либералов и оппортунистов.

ИТО был своего рода гостиной — настоящей, респектабельной гостиной на Парк-авеню, но сидели в ней шпионы и облапошенные ими простофили…

…Крупные куши, отстегиваемые фондами Рокфеллера и Карнеги, помогали «сохранить плюш на креслах», которыми был набит ИТО. Представители американского национального корпоративного богатства делились с ними частью заработков — чеками и репутацией. Это те самые упрямые и наивные люди, искренне верившие, что отличительными признаками коммуниста должны быть мятые брюки, немытые волосы и восточноевропейский акцент»[417].

Среди тех, кто был связан с ИТО, Толедано называет, например, Г. Уайта — помощника министра финансов США г. Моргентау (автора плана послевоенного расчленения и децентрализации Германии) и «члена двух советских шпионских групп, нашедшего способ передавать высшие военные секреты, для чего договорился с секретарем Моргентау о взаимном регулярном обмене документами по армии, разведке, ВМФ и прочее».

Бывший бригадный генерал Красной Армии А. Бармин не только подтвердил сказанное журналистом, но и развил эту тему, выступая на слушаниях сенатской комиссии конгресса США: «Конечно, у нас бывает иногда то, что мы называем „крышей“. Институт был специально создан для достижения узких военных целей. Это была фальшивка, не более, чем финт, подделка. Вместо нее мог какой-нибудь экспортно-импортный бизнес или какой-либо магазин, или туристическая фирма, которые были устроены как место для встреч или собраний и в качестве предлога для законного жительства в районе.

Что до института, то здесь был, конечно, план другого рода. Это была организация, которая существовала и была основана, чтобы идеально подходить не только для какой-то одной страны, но для всего Тихоокеанского региона в целом. Эта «крыша» могла позволить им обеспечивать передвижение их людей, что открыло огромные возможности для разведывательной деятельности. Так что это была не специально созданная конструкция, но такая, что должна была проникать всюду и занимать ключевые места в государственных учреждениях.

Что до вопроса передвижения людей, должно было быть достаточно сотрудников, которые могли бы докладывать о своих наблюдениях военной сети и спокойно работать внутри организаций для сбора информации, вербовки агентов и прочего»[418].

А иногда разведчик-нелегал просто устраивался работать в крупную западную компанию.

Правда, порой происходили анекдотичные ситуации. Например, одного такого нелегала в составе делегации отправили в Москву подписывать важный контракт. Ему повезло, что он не был коренным москвичом и поэтому не встречал на каждом шагу своих знакомых, хотя риск все равно существовал. Сложнее всего было, по его признанию, делать вид на самих переговорах, вечером в театре и во время прогулок по городу, что он не понимает ни слова по-русски. Еще труднее было удерживаться от желания поправить переводчика, когда тот совершал ошибки.

Через много лет ему, чтобы доставить удовольствие, дали почитать донесения коллег по КГБ — сотрудников 7-го управления («наружка») о его поведении в ту памятную московскую поездку. И даже эти профессионалы с 10— 15-летним стажем работы не смогли распознать в нем соотечественника. И все это время опекали его как обычного иностранца[419].

Один из источников ценной информации — открытая печать. Если говорить о военно-технической сфере, то здесь советскую разведку порой интересовали не сами данные, попавшие на страницы газет, журналов и книг, а люди, их разгласившие. В первую очередь речь шла о военных обозревателях и журналистах. Предполагалось, что некоторых из них можно завербовать. Если это удавалось, то такой агент мог использовать свои связи в военном ведомстве для сбора конфиденциальной информации. Тем более, что его профессиональное повышенное любопытство обычно не вызывало особых подозрений у контрразведки. Охоту за кандидатами «рыцари плаща и кинжала» из социалистических стран вели планомерно и настойчиво.

Например, в Японии сотрудники военной разведки очень любили посещать военный отдел, расположенный на третьем этаже токийского книжного магазина «Марудзэн». Обычно они скупали все экземпляры выставленной на прилавке заинтересовавшей их книги. Объяснение такой «жадности» было простым. Жесткая конкуренция среди сотрудников ГРУ, КГБ и представителей внешней разведки стран Варшавского договора. Кто первый нашел кандидата, тот и пытается его завербовать. Даже если резидент решит, что с агентом будет работать другой офицер, то кандидат будет засчитан первому[420].

Подбирали будущих агентов и среди студентов старших курсов различных университетов и вузов. Их пытались завербовать в процессе учебы, а потом пристроить в научное учреждение или компанию, которые интересовали советскую разведку. Иногда просто определялась отрасль, где желательно работать агенту. Понятно, что студент в процессе учебы крайне редко проверяется контрразведкой. Поэтому установить контакт на этом этапе его жизненного пути значительно безопаснее и проще, чем в тот момент, когда он уже работает в оборонной промышленности.

Типичная вербовка выглядела примерно так. Сначала знакомство. Затем установление дружеских отношений. Просьба написать некий реферат по определенной теме для публикации в одном из советских научных журналов. Понятно, что советская разведка не узнает, скорее всего, из него ничего нового. Затем студента попросят подготовить обзор для ТАСС, который распространяется среди руководителей страны и поэтому считается секретным. Постепенно он привыкнет регулярно информировать своих новых «друзей» и просьба сообщить конфиденциальную информацию уже не удивит его и не спровоцирует на нежелательные действия, например, на обращение в контрразведку. Скорее всего, он выполнит просьбу советской разведки[421].

Часто практиковались поездки сотрудников подразделений научно-технической разведки за рубеж в составе различных делегаций. Согласно заранее разработанной легенде им приходилось играть роль молодых ученых. Для этого нужно было заранее определить для себя гражданский вуз, который он якобы закончил и постараться избежать случайной встречи с преподавателем из этого инстатута. Хотя это удавалось не всегда. Вот тогда приходилось импровизировать и сочинять, почему профессор не помнит своего «дипломника»[422].

Назвать точное число советских специалистов, которые занимались добычей иностранных технологий «в поле» (непосредственная работа с агентурой), невозможно. Дело в том, что у КГБ были свои «добровольные» помощники как в самом Советском Союзе, так и за рубежом. Говорить о том, что все они регулярно писали доносы на сотрудников посольств и консульств — не совсем корректно. Этим занимались люди, «работающие» на сотрудников линии «К» (контрразведка). А вот те, кто был «прикреплен» к офицерам КГБ, работающим по линии политической или научно-технической разведки, должны были сообщать то, что интересовало их кураторов[423]. Использование «чистых» (не кадровых сотрудников спецслужб, по аналогии с дипломатами) специалистов начали практиковать еще в середине 20-х годов. Успехи, которых смогли достичь эти люди, — впечатляют.

Этот феномен, когда вместо кадровых разведчиков (их просто не было в нужном количестве) в середине 20-х годов начали использовать дилетантов — советских инженеров и иностранных специалистов-коммунистов (их некому и некогда было учить элементарным навыкам оперативно-агентурной работы) для сбора секретной информации научно-технического и военно-технического характера, мало освещен в отечественной и зарубежной литературе.

Можно говорить о формировании «ведомственного» промышленного шпионажа. Поясним, о чем идет речь. В длительные командировки (от полугода до года) выезжали руководители различных производств, которые сами создавали с нуля. Поэтому они были заинтересованы в развитии своих детищ. А двигаться вперед можно было только взяв самое лучшее на Западе. Сделать им это было очень просто — почти все были профессионалами с многолетним стажем, высшим техническим образованием и т. п. Поэтому даже простая прогулка по цехам могла дать им массу полезной и актуальной информации. К этому следует добавить революционный фанатизм. А это не только стремление сделать все для достижения поставленной цели, но и использование любых методов добычи секретной информации. Например, не только шпионаж, который многими считался, да и считается аморальным, но и обычные кражи[424].

Иногда участие обычных советских граждан в «охоте» за чужими тайнами становилось причиной курьезных ситуаций. В 1958 году произошел первый официальный обмен студенческими делегациями между СССР и США. Согласно этому проекту каждая из стран направляла на 6-месячную стажировку группу из 50 человек. Понятно, что в состав советской команды попали только молодые сотрудники КГБ (17 офицеров), ГРУ и те, кого рекомендовал ЦК КПСС. Среди тех, кто поехал в США, были О. Калугин (подробнее о нем рассказано в главе 15) и сотрудник американского отдела ПГУ КГБ О. Брыкин.

Однажды на студенческой вечеринке О. Брыкин познакомился с сыном директора завода по производству ракет, который располагался в сотне миль от Бостона. Его новый приятель через какое-то время пригласил Брыкина к себе домой и там познакомил офицера КГБ со своим отцом. Отец организовал для них экскурсию на свой завод. В течение нескольких часов они ходили по цехам. Проблема была в том, что гость не имел специальной технической подготовки и поэтому результаты его визита были не очень впечатляющими. Но даже отсутствие инженерного образования не помешало коллегам из ГРУ в течение нескольких часов беседовать с ним, заставляя вспоминать максимальное количество деталей[425].

Правда, во времена «холодной войны» в операциях отечественной научно-технической разведки обычно участвовали профессионалы. Ведь иногда выполнение задания требовало максимальной импровизации и оперативной фантазии. Например, в середине 60-х годов в Японию для демонстрации собственным военнослужащим американцы привезли космический корабль, на котором совершил полет человек. Его решено было демонстрировать на одной из военных баз. Двое сотрудников НТР получили задание провести визуальный осмотр этого космического аппарата и, по возможности, сфотографировать его.

Для реализации своего плана они выбрали конец рабочей недели — вечер пятницы. Подъехав к воротам базы, один из них грубо потребовал у японских служащих (а советским разведчикам повезло, что ее охраняли гражданские лица), чтобы тот побыстрее открыл ворота. Свое требование он мотивировал желанием «побыстрее смочить горло в баре». Охранник, воспитанный в духе уважения к иностранцам, торопливо поднял шлагбаум. Вторая фраза звучала как вопрос. Визитер поинтересовался, где находится космический «пузырь». Вахтер терпеливо объяснил, как проехать к нужному ангару и предупредил, что через двадцать минут «выставка» закроется — конец рабочего дня.

Гости подъехали к нужному строению, смело вошли в него и увидели двух морских пехотинцев, которые охраняли ценный экспонат. Пока один из гостей фотографировал его (было отснято 72 кадра), другой залез внутрь. Через десять минут они покинули базу. Позднее выяснилось, что это было первое описание космического корабля, которое попало в Советский Союз. Хотя чуть позднее один из участников экскурсии сумел в одном из японских университетов получить подробное техническое описание этого агрегата[426].

Другой случай. В одном из канадских университетов проводились исследования на тему возможности увеличения скорости подводной лодки за счет скорости изменения ламинарных течений. Эта информация очень интересовала наших военных. Офицер НТР вышел на автора реферата, попросил его помочь в получении копии этой секретной брошюры. Он представился коллегой из ФРГ и пообещал в обмен прислать «свою» работу на эту тему. Автор подумал и сказал, что единственное место, где можно ознакомиться с этим материалом — Национальный исследовательский центр Канады. И его друг из этого центра может сделать для него копию с реферата. На следующий день, когда офицер КГБ переступил порог кабинета приятеля ученого, он увидел бывшего военного, который с подозрением смотрел на визитера. Ксерокопия документа была приготовлена заранее. Стараясь говорить как можно меньше, разведчик выдавал себя за скандинава, но его английский язык был со славянским акцентом, он поспешил побыстрее покинуть опасную зону. Даже если бы хозяин кабинета заподозрил неладное после ухода гостя, то ничего предпринять уже не смог бы. Через несколько дней у разведчика заканчивался срок командировки и он благополучно выехал на родину[427].

Иногда использовались приемы, «позаимствованные» из мира криминала. Например, в середине 60-х годов была произведена выемка (а проще — кража) с помощью агента — крупного международного вора — большого числа служебных документов из сейфа одной французской компании, работавшей по контракту с министерством обороны Франции в области высоких технологий[428].

Однако больше всего возможностей для добычи конфиденциальной информации научно-технического характера предоставляют всевозможные выставки. Такие мероприятия очень любят сотрудники НТР, промышленные шпионы, конкуренты, маркетологи и многие другие специалисты по добыче чужих секретов.

«Выставка — это поле битвы для ГРУ. Выставка — это поле, с которого ГРУ собирает обильный урожай. За последние полвека на нашей крошечной планете не было ни одной выставки, которую не посетило бы ГРУ.

Выставка — это место, где собираются специалисты. Выставка — это клуб фанатиков. А фанатику нужен слушатель. Фанатику нужен кто-то, кто бы кивал головой и слушал его бред. Для того они и устраивают выставки. Тот, кто слушает фанатика, кто поддакивает ему, тот — друг. Тому фанатик верит. Верь мне, фанатик. У меня работа такая, чтобы мне кто-то поверил. Я как ласковый паучок. Поверь мне: не выпутаешься.

Для ГРУ любая выставка интересна. Выставка цветов, военной электроники, танков, котов, сельскохозяйственной техники. Одна из самых успешных вербовок ГРУ была сделана на выставке китайских золотых рыбок. Кто на такую выставку ходит? У кого денег много. Кто связан с миром финансов, большой политикой, большим бизнесом. На такую выставку ходят графы и маркизы, министры и их секретарши. Всякие, конечно, люди на выставки ходят, но ведь выбирать надо.

Выставка — это место, где очень легко завязывать контакты, где можно заговорить с кем хочешь, не взирая на ранг»[429].

На самом деле выставка — Эльдорадо или Клондайк для промышленных шпионов. И неважно, работают ли они на иностранное государство или на конкурента. Дело в том, что любая выставка — это кошмар для служб безопасности компаний-экспонентов.

Начнем с тех, кто стоит у стендов. Обычно кроме стендистов и сотрудников отдела продаж там можно встретить технических специалистов. А эта категория сотрудников, в отличие от первых двух, отличается повышенной словоохотливостью. Если с ними правильно общаться. И что значительно хуже для Службы безопасности, они знают про демонстрируемое оборудование то, что считается коммерческой или государственной тайной. И в пылу дискуссии они могут сообщить лишнее.

Другая проблема, но это уже актуально для контрразведки, — на выставке легче установить первичный контакт, например с руководителем небольшой компании. Ведь секретное оборудование для нужд военных разрабатывают не только крупные корпорации, но средние и мелкие фирмы. А с ними легче договориться о продаже нескольких экземпляров Советскому Союзу, в обход эмбарго КОКОМ. Им ведь нужно где-то сбывать свою продукцию. А крупную партию СССР по обычной цене не купит. Даже если захочет. Кто ему позволит? А тайно продав один экземпляр можно хорошо заработать. Причем наличными. А значит, можно сэкономить на выплате налогов. Кто узнает о сделке?

Даже если компании нечего продать, то она может выступить в роли посредника, переправляя тайно высокотехнологическое оборудование. Тоже хороший бизнес.

Еще одна причина любви «охотников за чужими тайнами» различных выставок — огромное количество рекламных материалов, которые общедоступны. На отдельных выставках улов измерялся огромными картонными коробками. На их сортировку уходили недели, зато не привлекая внимания, можно получить максимум информации по определенному вопросу.

Технология работы на международной выставке за рубежом однотипна для любой добывающей организации. В день открытия никто не работает. Церемония открытия, посещение официальных делегаций — повышенная концентрация сотрудников охраны. Единственное — это беглый осмотр площадки. Определение стендов, которые надо посетить.

Основная работа начинается на второй день. Сотрудники советской разведки предпочитали действовать совместно с представителями ВПК и заинтересованных ведомств. Дело в том, что только специалист сможет определить необходимость и ценность того или иного экспоната, тем более малоизвестных небольших компаний.

Сама процедура проста. Сначала специалисты дают экспертное заключение, ну а дальше в игру вступает сам разведчик, а остальные «гости» из Советского Союза отходят на безопасное расстояние. Его задача установить доверительные отношения с нужным человеком и решить все проблемы или с его вербовкой, или с доставкой изделия в СССР. С одной стороны, при такой схеме исключается вероятность двух подходов к одному человеку. С другой стороны, если произойдет ЧП (например, арест), то задержан будет один разведчик. И тогда его постарается освободить кто-нибудь из старших дипломатов (посол или консул), который тоже находится на выставке и страхует всю команду.

Разительно отличались от зарубежных международные выставки, которые проходили в Советском Союзе. Во-первых, были задействованы сотрудники других управлений КГБ. Хотя разведчики там и встречались, но в значительно меньшем количестве. И во-вторых, была своя специфика.

Вот как работали сотрудники 7-го управления КГБ («наружка») в 1959 году, когда в московском парке Сокольники проходила Национальная выставка США. Перед началом ее работы «наружники» получили задание добыть блок из системы цветного телевидения, которого в СССР не было. И бригада целыми днями жадно глядела через стеклянные стенки на этот блок. Каждый вечер агрегат демонтировали и под охраной трех морских пехотинцев отвозили на ночь в американское посольство, а утром возвращали на место. Поэтому так и не удалось выполнить это задание.

Зато добыли что-то из инструментов — на это тоже был чей-то заказ. Например, устройство для сшивания пластмассовых строительных деталей, похожее на большую электродрель или маленький отбойный молоток.

Другой объект повышенного интереса — книги. Сначала их листали специалисты, а потом сотрудники «наружки» воровали со стендов нужные экземпляры. Каждый вечер трофеев набиралось не менее двух чемоданов[430].

Занимались изъятием на выставках не только сотрудники спецслужб, но и обслуживающий персонал. О достоверности описанных ниже событий судить трудно, но такая история вполне могла произойти.

Бывший советский инженер, эмигрировавший в США, был представлен в соответствующем комитете сената США под именем А. Арков, где сообщил: «Я знаком с человеком, который в Москве был принят на должность охранника на время проведения международной выставки: это определило весь его дальнейший жизненный путь. Сотрудничая с КГБ, он использовал свое положение охранника, чтобы украсть несколько узлов самого совершенного оборудования, и был за это щедро вознагражден. Человек малоинтеллигентный, он получил возможность защитить диссертацию, и ему была присуждена ученая степень, после чего его сделали заведующим отделом в научно-исследовательском институте, хотя объективно — по своим способностям, знаниям и опыту, — он никак не подходил для такой должности».

Пораженные сенаторы, несколько раз переспрашивали, думая, что ослышались, действительно ли ученую степень и завидную должность в СССР можно получить в качестве вознаграждения за кражу. Арков подтвердил: «Да, это так»[431].

Приемы «секс-шантажа», т. е. когда жертве подставляют потенциального партнера для секса, а потом этим шантажируют, советской НТР использовались крайне редко. Существует две основные причины, по которым шантаж почти не применялся.

Во-первых, объект должен находиться на территории одной из восточноевропейских стран. Это связано с техническими и юридическими аспектами: нужно оборудовать гостиничный номер необходимой фото— и видеоаппаратурой или обеспечить появление в нужный момент либо разгневанного «мужа», либо представителей правоохранительных органов. С правовой точки зрения, крайне рискованно проводить такие мероприятия на территории страны — потенциального противника. Скорее всего, в случае срыва операции, это закончится громким дипломатическим скандалом. Проблема в том, что «секретоносителям» крайне неохотно разрешали ездить за «железный занавес». Поэтому количество специалистов, посещавших СССР, было крайне невелико.

Во-вторых, шантаж — не самое удачный прием вербовки. Большинство иностранных граждан, попав в такую ситуацию, постараются доложить о случившемся куда следует. Если это произойдет, то контрразведка противника может начать свою операцию с целью дезинформации. При этом в передаваемые агентом материалы будут внесены искажения, а это создаст серьезные проблемы у отечественных специалистов. Поэтому лучше вербовать на идейной или материальной основе.

В качестве примера типичная история на эту тему. В конце 60-х годов СССР посетил французский инженер Ф. Латуру. Он трудился в государственной компании, которая занималась разработкой систем наведения ракет.

Вечером в Ленинграде он познакомился с красивой девушкой по имени Таня, с которой и провел бурную ночь в гостиничном номере. На следующий день с ним встретились двое сотрудников КГБ и сообщили, что Татьяна — жена старшего офицера советской армии и что Латуру обвиняется в шпионаже. Заодно ему показали компрометирующие фотографии, сделанные ночью в номере. Инженер оказался несговорчивым, и его отправили в одиночную камеру СИЗО, где он провел трое суток. А потом согласился сообщить все о системах помехозащищенности ракет.

Когда Ф. Латуру вернулся в Париж, то сразу же сообщил во французскую контрразведку о попытке его завербовать[432].