Испытывая необыкновенное волнение и трепетную робость, берусь я за этот труд. И будучи с младенческих лет человеком вполне добросовестным, обязан правдиво объяснить читателю, чем вызваны эти чувства.

Происхождение их таково.

1. Горячо любимый мною чешский новеллист Карел Чапек в свое время написал книгу «Год садовода» Я прочитал это чудесное произведение только один раз, но поэтические и юмористические образы Чапека запечатлелись в моем сознании навсегда И как часто бывает, мне захотелось написать нечто похожее. Тут вот и начались мучительные сомнения

Правомерно ли, что наряду с уже существующим и всемирно известным «Годом садовода» появится еще и «Год рыболова»? Как можно расценить в данном случае поступок автора с этической и юридической точек зрения? Не совершает ли он правонарушения, подлежащего немедленному и категорическому пресечению?

Конечно, следовать хорошим примерам никому не возбраняется Больше того: такое подражание наше общество всемерно поощряет и приветствует Чем больше у нас будет Гагановых, Мамаев и Гиталовых, тем лучше. Но одно дело повторять приемы, методы работы известного новатора промышленности или сельского хозяйства и совсем другое дело…

Короче говоря, не достаточно ли нам и одного «Года садовода»? А то, неровен час, вслед за «Годом рыболова» появятся еще «Год птицелова», «Год охотника», «Год собаковода» и всякие иные «годы». Ведь как утверждает народная молва, заразительны не только хорошие примеры, но и дурные…

2. Сомнения вызывал сам материал будущей книги – крайне неустойчивый, можно сказать, эфемерный, неуживчивый и, во всяком случае, трудно поддающийся строгой классификации. Я имею в виду фигуру современного рыболова-любителя Можно ли втиснуть его бурную и зачастую лишенную всякой логики деятельность в тесные рамки календаря?

Кто из вас не видел сидящего на краю чудом сохранившейся полыньи рыбака, который пытается в стужу и пургу промышлять летними поплавочными удочками? А разве не встречали вы знойным летом, когда всюду пропасть малька всех пород и видов, рыболова-экспериментатора, который прилаживает на снасточку спиннинга кильку пряного посола производства Латвийского совнархоза?

Да и вообще крайне экспансивная, полная самых противоречивых импульсов натура рыболова – предмет ли это для ограниченного строгими календарными сроками описания? Кто знает, в какое время года фантазия человека с удочкой достигает наивысшего развития и когда она затухает?

Вот какого рода сомнения терзали душу автора перед тем, как он сел за. письменный стол И если автор все-таки взялся за книгу, написал ее, это можно объяснить только одним обстоятельством. Дело в том, что сам он относится к разряду отчаянных людей, которые упорно пытаются соблазнить килограммового окуня обыкновенной, вырванной из кофточки жены красной шерстин-кой или вывести на песчаную отмель богатыря сазана с помощью капроновой лесы-паутинки сечением в одну десятую миллиметра

Следует сделать еще одну оговорку.

Как известно, в работе над «Годом садовода» Карелу Чапеку помогал его брат Йозеф Чапек, художник-карикатурист На такую помощь со стороны своих братьев я рассчитывать не мог: хотя они и рыболовы, но рисовать решительно не умеют.

Участь автора была бы совершенно плачевной, если бы у него не было старого друга, закаленного во многих рыболовных баталиях замечательного художника Ивана Максимовича Семенова Он тоже рискнул и, значит, разделяет вместе с автором ответственность перед взыскательным и, надеюсь, доброжелательно настроенным читателем «Года рыболова».

ФЕВРАЛЬ

Каждый, у кого хватило терпения дочитать до конца, может быть, не очень складные рассуждения автора о январе рыболова, вправе сказать: «Ну хорошо, живописуя прелести январской рыбалки, ты явно не скупился на черные краски. А чем порадуешь нас в феврале?»

Отвечу совершенно искренне; ничем.

Может быть, вы обратили внимание на брошенную вскользь фразу о врожденной добросовестности автора? Именно она, впитанная вместе с молоком матери добросовестность, не позволяет ему повторять ошибок составителей многих наставлений и руководств по спортивной ловле, то есть заниматься очковтирательством.

Если послушать их, выходит, что в феврале рыболова-любителя ожидают «златые горы и реки, полные вина», то бишь леща, судака, окуня, плотвы и налима.

Если верить наставлениям и руководствам, уже в феврале на скованных метровым льдом водоемах начинается предвесеннее оживление. Передвигаются к излюбленным кормным местам косяки леща. Идет на блесну судак. Усиливается жор окуня. Наблюдается массовый поход плотвы, ельца и подлещика…

И воспаленное воображение рыболова, начитавшегося различных «настольных книг», «советов», «спутников», рисует поистине волшебные картины. Ему мерещатся могучие рывки не в меру разбушевавшегося судака. Он бредит косяками. Ему кажется, что он уже держит в руках трехкилограммового леща. Мысленно рыболов взваливает на плечи ящик, доверху набитый плотвой, ельцом и подлещиком. И даже прикидывает, сумеет ли он добраться с такой тяжелой ношей до станции электрички.

Вот что происходит с наивным, принимающим на веру любое печатное слово рыболовом!

И совсем другое – с рыбой. А точнее сказать, с ней вообще ничего не происходит. Рыболовная литература, в больших количествах выпускаемая нашими издательствами, ей недоступна. И потому, находясь в неведении относительно того, что ей следует делать в феврале, рыба продолжает заниматься тем же, чем и в январе.

Она не клюет.

Трехкилограммовые лещи лежат на песчаном дне глубоких омутов, не испытывая ни малейшего желания двигаться куда бы то ни было.

Пучеглазые судаки, уставившись друг на друга и лениво шевеля жабрами, предаются отдохновению, вполне, впрочем, заслуженному.

Отъевшиеся за долгую осень сибариты окуни, скептически прищурившись, смотрят на блесны, не желая и плавником шевельнуть. Даже светящиеся блесны с искусно вмонтированным в металлическую пластинку зеркальцем, даже выкованные из чистого серебра их нисколько не соблазняют. Эти забавы им порядочно надоели.

А плотвички и ельцы? Они тоже не прочь подремать, благо под каменистой грядой, куда не проникает ни свет, ни зимняя стужа, так сладко дремлется!

Кричащий диссонанс в поведении рыболова и рыбы – вот наиболее характерная черта февраля.

Рыболов суетится, хлопочет, волнуется, переживает.

Рыба сохраняет олимпийское спокойствие, величественно игнорирует всяческие хлопоты и суету.

Виной же тому щедрые авансы, на которые не скупятся авторы печатных руководств, рассчитанных на легковерного читателя-рыболова.

Каждый знает, какое зло таит в себе очковтирательство.

Представьте себе, что испытывает доярка, прислушиваясь к голодному мычанию коров, которые, если верить скороспелому рапорту руководителей колхоза, «обеспечены кормами на все сто». А как чувствует себя новосел, въехавший в дом, где покорежен паркет, отсутствует электропроводка, протекает крыша, хотя комиссия приняла здание с оценкой «хорошо»? Впрочем, подобные коллизии многократно описаны в нашей периодической литературе.

Разочарование обманутого рыболова не поддается описанию. Вот почему, взявшись за главу «Февраль», автор не хочет обольщать читателя призрачными надеждами. Исключительно из гуманных соображений!

Да, суровые испытания ожидают тебя в феврале, друг-рыболов. Только вера в твою несгибаемую волю и железный характер позволяют мне выложить всю правду. Надеюсь, что ты примешь ее мужественно.

Сколько раз спортсмен-удильщик читал в календарях такую фразу: «Февраль – кривые дороги». Но подлинный смысл этого народного изречения постигаешь, лишь оказавшись далеко за городом…

В феврале прекращают свое существование любые дороги. От станции к водоему рыболов не идет, а плывет по пояс в снегу. Конечно, следовало бы захватить лыжи. Но пятикилограммовая пешня, тяжелый ящик, бидон с мальком – не достаточная ли нагрузка для одного человека? Даже если этот человек слепо одержим идеей каждое воскресенье куда-то ехать или идти.

И вот шагает одержимый, задыхаясь и падая, падая и задыхаясь… В феврале ориентироваться трудно: все занесено снегом. Сам дьявол не разберет, где тут раньше были тропинка, удобный переход через овраг или вполне приличный спуск к водоему. Одержимый на все махнул рукой и движется по азимуту, то есть так, как летает ворона. Если его ангел-хранитель на посту и тоже поднялся спозаранку, а не валяется в постели, то рыболов благополучно минует и заброшенную силосную яму, и обнесенный колючей проволокой огород, и широкую прорубь, в которой еще вчера полоскали белье…

Хочется рыболову добраться в дальний конец водохранилища, вон к тем высоким ветлам, но сил уже нет… Одержимый сбрасывает с себя лишнюю амуницию и начинает, как крот, рыться в снегу. Со стороны может показаться, что он ищет какую-то оброненную невзначай драгоценность. На самом же деле рыболов ищет… лед. Он должен быть где-то тут, под ворохами щедро набросанного сыпучего белого песка, который в таких невероятных количествах заготавливается неведомыми небесными фабриками. Наконец, под ногами какая-то твердь. Это лед.

В феврале он хороший. В том смысле, что достигает некой неизменной стандартной толщины. А чтобы определить ее, надо добраться до воды.

Приходилось ли вам рубить февральский лед? Или разрушать при помощи лома фундамент церкви, построенной во времена Алексея Тишайшего? Это примерно одно и то же.

Пешня отскакивает ото льда, как от резины. Затрата усилий фантастическая, а результат плачевный. Фактически вы не рубите лед, а ковыряете его. Проходит пять минут бешеной работы, а вы проникли в толщу льда всего на несколько сантиметров. Мелкие и мельчайшие льдинки приобретают структуру круто замешанного бетона, и пешня вязнет. Надо становиться на колени и очищать лунку.

Вы сбрасываете телогрейку и остаетесь в одном лыжном костюме. Работать стало несравненно легче, но лед… не поддается. И тогда вами овладевает бешенство. Вам хочется подрывать ненавистную ледяную глыбу динамитом, грызть ее зубами…

Вот что такое февральский лед! Прежде чем вы его прорубите и из лунки просочится хоть капля воды, пот с вас будет струиться буквально ручьями…

А вознаграждение?

Об этом лучше не говорить.

Если за целый день мучительной работы удастся поймать, или, как говорят поляки, злапать, несколько тщедушных ершей, – считайте, что вам колоссально повезло.

Но почему же вы так упорно сидите допоздна над лункой? Почему не спешите домой, где вас ждет горячий ароматный чай, телевизор и, может быть, даже любимый пирог с капустой? Да потому, что здесь, среди холодных сугробов, вы увлеченно предаетесь воспоминаниям.

– Помнишь, Михаил Кузьмич, как ловили в прошлом году на Ламе? Ведь по триста граммов шел окунь.

– А густера? Боже мой, какая была густера!

– Да, густера отменная, что и говорить! В беседу вступает третий.

– Сразу после войны это было. Морозный стоял февраль. А одежонка на мне какая? Одно название.

Шинелишка на рыбьем меху, галифе из хлопчатки, кирзовые сапоги. Ну приехали, значит, на Сенеж, Прорубил я лунку, опустил мормышку, вдруг – раз! Поклевка. Засек я, значит, и чувствую – не поднять. Налимище ввалился. Меня сразу в жар бросило, аж весь пропотел. Не поверите – на два кило налима вытянул!

И ему верят.

Не верить считается дурным тоном. Может быть, поэтому нет недостатка в рассказчиках.

Вспоминаются удивительные рыбалки, уникальные экземпляры лещей и щук, грандиозные поклевки и не менее грандиозные обрывы. «Понимаете, са-турн у меня на удочке был в палец толщиной. А она (видимо, щука) как хватит! Только я блесну и видел! Замечательная, между прочим, блесна была. Дружок один из Томска привез…»

И все эти необыкновенные случаи происходили в феврале. Только не нынешним, а год, два или добрый десяток лет назад.

Странно устроена психика рыболова! Он живет не настоящим, а прошлым. Все поистине прекрасное, великое и возвышенное он уже пережил когда-то. И в сравнении с этим нынешние, сегодняшние неудачи его совсем не трогают. Вот где источник неистощимого оптимизма!

По-особому организована и память рыболова. Тщетно вы будете допытываться у него, когда был пущен Турксиб или при каких обстоятельствах произошло падение Трои. Но зато он, не задумываясь, назовет вам год, месяц, день и час, когда поймал самого крупного в своей жизни судака, и вспомнит мельчайшие подробности позапозапрошлогодней рыбалки на Вуоксе. Знаменательные семейные даты – дни бракосочетания, рождения сына и дочери, переезда в новую квартиру – он помнит лишь по своей рыбацкой аналогии.

– Маша, когда у нас Ниночка родилась? – спрашивает он у жены. – Да, да, вспоминаю. Дул ужасный северо-западный ветер, а нас с Михаилом Кузьмичом угораздило затесаться на Истру. И представляешь себе, – ни одной поклевки! Вернулся я с рыбалки, а соседка и говорит: «С дочкой вас!» Шестнадцатого октября это было. Еще, помню, удилище мне один бурбон в электричке поломал. То, что мы вместе с тобой на Птичьем рынке покупали.

Вот сидит он сейчас на февральском льду и вспоминает. Когда более или менее обыденные случаи оказываются исчерпанными, переходит к фантастическим.

– А знаете, братцы, как раньше ловили на Нижней Волге белорыбицу?

«Братцы», конечно, не знают и просят рассказать.

– Происходило это дело обыкновенно в феврале, почти по последнему льду. Выезжал рыболов на реку и захватывал несколько ивовых прутьев пальца в два-три толщиной. Ну, обыкновенно прорубь делал, только не такую, как мы, а квадратную, большую. Укрепит прут толстым концом во льду, к другому, тонкому, леску привяжет с блесной и начинает прут сгибать. Согнет, как дугу, и специальной защелкой закрепит. Это и есть самолов. Блесна на течении играет, белорыбицу приманивает. Хватит она за блесну, сдвинет защелку, прут и срабатывает. Будто катапульта. Не успеет белорыбица опомниться, как уже на льду лежит. Большущая такая, фунтов на двадцать…

– Неужели на двадцать фунтов!

– Обыкновенно! Ведь раньше-то рыбу не граммами, а фунтами считали!

И рассказчик ожесточенно отбрасывает от своих ног покрытого слизью ерша, который в сравнении с красавицей белорыбицей выглядит, разумеется, жалко и убого…

Да, прекрасная вещь воспоминания. За ними незаметно проходит время, они скрашивают самую неприглядную действительность.

– Вот позапрошлый год на Нерли в феврале отбоя не было от окуня!

– А третьего года какой жор был в Скнятине?

– Да, что и говорить…

И все склоняются к единодушному мнению, что год на год не приходится.

Вывод, глубине и многозначительности которого может позавидовать иной кандидат наук.

Возвращаясь домой, рыболов не клянет погоду, не бранит всевышнего за обилие снега, не сетует на слишком капризного, разборчивого окуня. Рыболов возвращается не пустой. С ним дорогие сердцу воспоминания, в которые он сегодня вдохнул новую жизнь.

А что касается окуней, то, если говорить по совести, он на них и не рассчитывал. В феврале на окуней вообще рассчитывать трудно.

Такой уж странный месяц февраль.

Все плохое, что выпало на долю рыболова в январе, не кончилось, а все хорошее, что должно было наступить, еще не началось.

Единственное преимущество февраля в том, что он самый короткий месяц в году.

Налим . Многие рыболовы питают к этой рыбе слабость, что совершенно необъяснимо. У налима нет решительно никаких достоинств, которые хоть в какой-то мере оправдывали бы повышенный интерес к этой довольно бестолковой и бездарной рыбе.

Ну скажите мне, что хорошего в налиме?

Испытывали ли вы трепет и волнение в ожидании поклевки этого флегматичного обитателя коряжистых омутов?

Ручаюсь, не испытывали.

Поклевка налима настолько неинтересна, что рыбак попросту игнорирует ее. Видели вы, проходя берегом реки, небрежно брошенные удочки? Они оставлены без всякого присмотра не случайно: это удочки на налима. Переживать и трястись над такой удочкой совсем не обязательно. Ведь налим не берет наживку, как всякая другая порядочная рыба, а глотает ее.

А приходилось ли вам во время ловли налима пережить неповторимые минуты вываживания? Или испытать ни с чем не сравнимую горечь неудачи:

– Эх, сорвался!

Нет, не приходилось. Когда вы вынимаете удочку с налимом, у вас создается впечатление, будто на другом конце лески прицеплен какой-то неодушевленный предмет – камень, бревно или комок водорослей. И за исход вываживания вам беспокоиться не надо: налим никогда не сорвется.

Задам еще вопрос. Кто не знает, сколько мучительных раздумий испытывает рыболов, выбирая тот именно вид наживки, который наиболее соответствует данному времени года, условиям данного водоема и характеру, повадкам данной конкретной рыбы? Это знакомо каждому рыболову-любителю. Но сталкивается ли он с чем-нибудь подобным при ужении налима?

Никогда!

Налим берет на любую наживку, какая окажется под рукой, – на мотыля, навозного червя, плотвичку, пескаря, лягушонка. Слово «наживка» здесь даже малоуместно. Если оказался у вас мертвый ерш – смело насаживайте его. И если есть в водоеме хоть один налим, – он будет ваш.

Говорят, что налимы охотно клюют даже на селедочную голову. Вероятно поэтому у нас в продаже появляется все больше безголовой сельди: вместо того чтобы выбрасывать никому не нужные селедочные головы в мусоропровод, их скармливают налиму.

После всего перечисленного скажите, положа руку на сердце, есть ли в ловле налима хоть что-нибудь спортивное?

А между тем налима ловят. И даже гордятся этим: «Вчера на Лобне налима выловил. Ну и хорош, дьявол!»

Странное пристрастие к этой рыбе я лично объясняю двумя причинами.

Во-первых, немалую роль тут играют соображения престижа.

В одной рассчитанной на массового читателя брошюре о налиме говорится, что он «знаком почти каждому по одноименному рассказу Антона Павловича Чехова». И это очень больно ранит самолюбие рыболовов. Как, значит, свои познания рыб мы черпаем из литературных источников?! Да это же настоящая клевета! Выходит, что мы уже не в состоянии поймать живого, всамделишнето, а не какого-то там литературного налима?

И усиленно доказывают обратное.

Другая причина пристрастия к налиму кроется в его печени.

Послушайте любого рыболова, и он вам столько наговорит о необыкновенных достоинствах поджарен-ной на сковороде печенки налима! Будто это и есть тот совершенно непревзойденный деликатес, перед которым меркнут всякие там страссбургские паштеты, шашлыки по-карски, гуси, начиненные яблоками, и прочие прославленные изделия кулинарии.

У налима очень большая печень. Но рыболова-гурмана ее естественный объем и вес не устраивают. Поймав налима, он начинает… сечь его ивовым прутом. Подвергнутый безжалостной экзекуции налим, естественно, огорчается и от огорчения у него увеличивается печень.

Тут уже пахнет средневековьем. Во всяком случае, рыболовная общественность обязана пресечь это варварство и решительно выступить против телесных наказаний…

Плотва . Если сравнивать налима с плотвой, мы убедимся, что последней явно не повезло. По совершенно непонятной причине А. П. Чехов не посвятил ей ни одного рассказа. А она этого безусловно заслуживала. Хотя бы потому, что плотва – самая покладистая рыба в мире. Она клюет в любое время года и на любую насадку. Мы поместили заметку о плотве в февральском разделе, но могли бы упомянуть о ней месяцем раньше или позже.

Описывать плотву, ее наклонности и привычки нет смысла, так как с ней хорошо знаком любой мальчишка. И отнюдь не по литературным источникам.

Единственный привередливый вид плотвы обитает в озере Балатон. Здесь она клюет только на хлебный катышек, обильно сдобренный острым венгерским перцем. Но, благодарение богу, Балатон не сообщается с нашими реками и озерами. И потому перец, или, как его называют венгры, паприку, мы можем использовать по прямому назначению: как приправу к ухе из налима и плотвы.

Возможность для рыболова-любителя полакомиться такой ухой в феврале совершенно не исключена.

Лунка – отверстие во льду, через которое опускается леска с крючками или блесной. Л-ки делятся На два вида: удачные, то есть те, где клюет, и неудачные, над которыми можно просидеть битый час и не ощутить ни одной поклевки. Неудачные почему-то встречаются значительно чаще.

Как прорубать л-ки, уже говорилось.

Л-ка является предметом личной собственности, хотя и эфемерным. Занять л-ку, прорубленную соседом, равносильно свершению кражи. Хотя подобные случаи бывают. И происходят они потому, что, уходя домой, вы не можете захватить вашу личную л-ку с собой или хотя бы повесить на нее замок.

Как это ни странно, л-ка, оказывается, нуждается в отдыхе. Половив некоторое время из одной л-ки, рыболов засыпает ее снегом, а сам прорубает новую, По истечении часа клев в «отдохнувшей» л-ке возобновляется. Если нет, значит, она чувствует себя еще недостаточно хорошо и надо ее отдых продлить.

Наледь – выступающая поверх льда вода. Наиболее коварный враг рыболова. Вы спокойно шагаете по снежному покрову и вдруг по колено проваливаетесь в воду. Это н-едь. Она бывает в любое время, даже при тридцатиградусном морозе.

С н-дью можно бороться двумя способами: надевать поверх валенок резиновые чулки или по возвращении домой пить горячий чай с малиновым вареньем.

Если рыболов применяет тот или другой способ, ему иногда удается избежать жесточайшего насморка.

Ящик . Служит для складывания и перевозки пойманной рыбы. Обычно размеры улова от габарита я-ка не зависят. Так что советуем делать я-к средней величины, чтобы он свободно проходил в двери трамвая, автобуса или вагона электрички.