"Самозванец" - читать интересную книгу автора (Брэдли Селеста)

Глава 25

– Клара!

Она открыла глаза и застонала:

– О Боже! Как больно! – Она прижала руку к ране.

Кровь закапала на ковер.

– Проклятие! – тихо произнес Рирдон.

Входного отверстия от пули не было. Ранение по касательной. Несмертельно, если не подцепить инфекцию. Далтон с чувством облегчения прикрыл глаза, наклонился, чтобы коснуться лбом ее лба, возблагодарив небеса за чудо.

– Проклятие! Ты промазал, идиот! – Уодзуэрт пришел в бешенство. Он выхватил у Рирдона пистолет.

– Это все потому, что пистолет не мой! – Рирдон сунул руку в жилет, достал свой и выстрелил.

Слуга Уодзуэрта, Блай, упал как подкошенный. Рирдон прищурился и повернулся к разъяренному Уодзуэрту:

– Вот так!

– Зачем, черт возьми, ты это сделал? – Уодзуэрт в изумлении переводил взгляд с Блая на Рирдона.

Далтон воспользовался моментом и изо всех сил потянул наполовину перерезанные путы. Он почувствовал, как вместе с веревками сдирает кожу, но ему наконец удалось освободиться. Он бросился на Уодзуэрта, сбив его с ног.

Пистолет отлетел в угол, Далтон увидел, как Джеймс смело бросился на второго негодяя, и они свалились на груду сломанной мебели. Далтон был за него спокоен. Джеймс опасен даже со связанными руками.

Далтон занес кулак, готовясь проверить, на сколько кусочков можно разнести эту мерзкую физиономию, когда в напряженной тишине громко раздался двойной щелчок другого пистолета. Все еще держа Уодзуэрта за горло, Далтон увидел перед своим лицом еще один ствол, точно такой же, как и первый.

Уодзуэрт лежал под ним, целясь Далтону между глаз.

– Это один из пистолетов моей собственной конструкции. Натаниель мог промазать, но я не промахнусь.

Спусковой крючок начал плавно скользить назад.

Далтон усмехнулся:

– Это зависит от того, предусматривает ли эта конструкция следующее… – Он схватил пистолет сзади, засунув палец под спусковой крючок. Сверкая глазами, Уодзуэрт попытался отвести назад спусковой крючок до конца, но устройство не могло выстрелить без полного взвода. Далтон выдернул пистолет из рук Уодзуэрта и встал. – Может, найдется еще?

Уодзуэрт потянулся к своей трости, чтобы помочь себе подняться. Далтон направился туда, где на полу растянулся Джеймс. Второй лакей был полностью выведен из игры, из носа текла кровь, висок распух.

Далтон опустился на колени, чтобы развязать Джеймса.

– Он тебя не ранил?

Джеймс был бледен и весь вспотел.

– Нет, – произнес он, дыша с трудом. – Полагаю, я сам себя ранил. Борьба со связанными за спиной руками пошла не на пользу моему плечу. – Когда Джеймса развязали, он здоровой рукой осторожно вытянул вперед поврежденную руку. – Проклятие! Еще три недели на перевязи, могу поспорить.

Он посмотрел за спину Далтону.

– Берегись!

Далтон перекатился, услышав свист шпаги в воздухе. Лежа на спине, он поднял пистолет и выстрелил, даже не успев прицелиться.

Узкое лезвие шпаги упало на ковер. За шпагой мгновение спустя последовал Уодзуэрт, придавив тяжестью своего тела Далтона и Джеймса. Далтон попытался сбросить с себя Уодзуэрта.

Краешком глаза он увидел метнувшуюся фигуру. Рирдон. Далтон в мгновение ока пересек комнату и схватил мужчину за горло.

– Очень жаль, – раздался хорошо поставленный голос. – Это был чудесный ковер.

Далтон обернулся. В дверях стоял Ливерпул, держа в руках упавшую шпагу и глядя на тело, распростертое на полу. Из огнестрельной раны на груди Уодзуэрта сочилась кровь. За Ливерпулом стояли два королевских гвардейца, они быстро помогли Джеймсу подняться на ноги.

Ливерпул подошел к Далтону, достал из кармана носовой платок и вытер тонкое изящное лезвие.

– Ваш сюртук тоже испорчен.

Далтон развернул одно плечо вперед и увидел, что его шелковый сюртук разрезан по воротнику сзади. Очевидно, Уодзуэрт не умел обращаться со шпагой, к великой радости Далтона. Ведь негодяй мог его обезглавить.

Ливерпул перевел взгляд с Клары на Джеймса.

– Очевидно, это был тяжелый день для всех.

Он сунул под мышку рабочую часть трости Уодзуэрта с серебряным набалдашником, в которой, как понял Далтон, была скрыта шпага.

Джеймс с восторгом присвистнул:

– Где бы мне раздобыть такую штуку?

Ливерпул бросил на него строгий взгляд.

– Этеридж, отпустите Рирдона. Он на нашей стороне.

Далтон в изумлении обернулся и посмотрел на Рирдона, которого все еще держал за горло. Рирдон побагровел, но держался мужественно, хотя ему было трудно дышать. Далтон перевел взгляд на Ливерпула.

– Но ведь он стрелял в Клару!

– Со мной все будет в порядке, Далтон.

Клара подошла к ним, зажимая носовым платком рану в боку, ее поддерживал Джеймс.

Рирдон воспользовался тем, что Далтон отвлекся, оторвал его пальцы от своего горла и покачал головой:

– Я не собирался ни в кого стрелять, нарочно промазал. Все, что я мог сделать, – это отвести пистолет в сторону.

Он шагнул было к Кларе, но Далтон преградил ему путь.

Рирдон пожал плечами:

– Я просто хотел извиниться. Надо послать за врачом.

– Кровотечение остановилось, – сказала Клара. Она окинула себя взглядом: оборванная, грязная, промокшая, помятая, вся в крови. Она снова посмотрела на Далтона. – Мне надо переодеться, – произнесла она тихо.

У Далтона перехватило дыхание. Какая же она мужественная, его Клара!

Одобрительный взгляд Далтона согрел ей душу, но она заставила себя отвернуться, хотя больше всего ей хотелось сейчас броситься в его объятия. Она подошла к лорду Ливерпулу.

Ее рана горела, и Клара была близка к обмороку, но не могла побороть страх, который испытывала перед этим человеком, однако нашла в себе силы смотреть ему прямо в глаза.

– Есть кое-что, о чем вам следует знать, милорд.

Лорд Ливерпул повернулся к ней. К ее удивлению, он был лишь немного выше ее ростом, но от него исходила такая сила, которую Клара могла бы сравнить лишь с силой Далтона.

– Сэр Торогуд, я полагаю?

Клара не ответила, у нее перехватило дыхание. Он долго смотрел на нее, потом хмыкнул. Клара судорожно сглотнула.

– Лорд Рирдон не на нашей стороне. Я узнала, что в юношеском возрасте он примкнул к группе мятежников, намеревавшихся убить его отца, который, по всей видимости, занимает высокий пост в правительстве. Он утверждает, что это была лишь мальчишеская шалость, что он никогда не относился к этому серьезно. Тем не менее я видела, как он тайно встречался с Уодзуэртом менее двух недель назад.

Взгляд Ливерпула оставался по-прежнему невозмутимым. Клара вновь сглотнула.

– Если бы вы ознакомились с некоторыми документами из его сейфа, убедились бы, что они свидетельствуют об его измене.

Рирдон переводил взгляд с одного на другого.

– Эта история не имеет ко мне никакого отношения.

– Мальчишеская шалость, – тихо произнес Далтон и перевел взгляд на Ливерпула. – Нет. В этой истории замешан принц Георг, не так ли, милорд?

Ливерпул бросил на Далтона остерегающий взгляд, но тот продолжил:

– Так вот в чем все дело. Нужно было скрыть проступок Георга, который он совершил в шестнадцать лет. Вы подставили меня, устроили охоту за Кларой, связали руки моим подчиненным, и все для того, чтобы скрыть связь Георга с «Рыцарями Лилии». – Он покачал головой. – Бедняга Георг. Он никогда ничего не принимал всерьез. Что же ему пришлось пережить, когда он понял, что был близок к убийству собственного отца, собственного короля!

– И тогда он пришел к моему отцу, – сказал Рирдон, кивнув. – Принц Георг признался ему в своем безрассудстве. Мой отец немедленно послал за лордом Ливерпулом. Отец и лорд Ливерпул распустили этот союз, некоторых молодых людей пришлось даже выслать в Америку. Георга отчитывали несколько часов подряд и поместили под опеку довольно сурового и бдительного наставника. Король так никогда и не узнал об этом.

Клара перевела взгляд с хранившего молчание Ливерпула на Натаниеля.

– А что сейчас?

Натаниель жестом предложил ей сесть на диванчик у камина, что она и не замедлила сделать. Он поднял глаза, окинув взглядом Далтона и Джеймса, и продолжил:

– Я недавно ездил к австрийскому императору, чтобы уговорить его объявить войну Франции. Месяц назад ко мне обратились несколько бывших членов союза Флер с предположением шантажировать принца-регента. Они знали, что я разорвал отношения с отцом, и надеялись найти во мне сторонника. Но я еще с детства помнил об их полном провале, хотя предполагалось, что мне об этом ничего не известно. – Он фыркнул. – Как будто это было возможно! Ливерпул чуть дверь не вышиб своим стуком! Я никогда в жизни не видел его в таком гневе. Во всем доме слышно было, как он ругает бедного Георга. – Его губы скривились, когда он взглянул на лорда Ливерпула, который стоял, молча наблюдая за ними. – Уверен, теперь очередь дойдет и до меня, поскольку я вам все рассказал.

Джеймс с любопытством посмотрел на Натаниеля:

– Значит, вы не питаете ненависти к «лжецам»?

Натаниель поморщился:

– Нет. Хотя эта организация не относится к числу наиболее уважаемых мною правительственных структур.

Джеймс не унимался:

– А к Саймону? Пока все, что вы говорили, звучало весьма убедительно.

– Саймон Рейнз был всего лишь мальчишкой, который наконец нашел свой дом. Разве можно за это ненавидеть кого-либо?

Клара закусила губу.

– Но я видела вас там, вы разговаривали с Уодзуэртом и его гостями. Мне вы казались одним из них.

– Я прикидывался их сторонником, чтобы побольше узнать об их планах. Они способны причинить принцу-регенту большой вред, если просочится хоть слово о его участии.

– Но он был совсем еще юным! Кто же станет его обвинять?

Далтон покачал головой:

– Нет, Клара. Публика обычно ничего не прощает. А если бы он из-за этого лишился своего регентства? Такое могло случиться, будь общественное мнение настроено против него. Как регент, он является опекуном своего отца, нашего короля, который тяжело болен. Что бы подумали люди, узнай они, что в свое время принц активно участвовал в заговоре с целью убийства собственного отца?

– Неудивительно, что вы устроили за мной охоту! – сказала Клара. – И все же кто подписал приказ на убийство?

– Я подписал.

Клара обернулась, раскрыв рот от изумления. Далтон не смотрел на нее.

– Не так ли, милорд?

Его тон был небрежным, почти скучающим. И Клара поняла, что Далтон взбешен.

Ливерпул ответил ему невозмутимым взглядом.

– В самом деле?

– Это должен был быть я, сэр, – стараясь сохранить самообладание, произнес Далтон. – Или вы. Больше некому.

Взгляд Ливерпула стал холоднее льда.

– Не думаю, что у вас имеются достаточно убедительные доказательства для такого опасного обвинения, мой мальчик.

Клара переводила взгляд с одного мужчины на другого.

– Значит, среди членов «Королевской четверки» нет предателя?

Натаниель бросил на нее взгляд, полный ужаса, и закрыл лицо руками.

Все взоры обратились к Кларе. Ливерпул пристально смотрел на нее, лицо его оставалось непроницаемым. Наконец он произнес:

– Вам известно о «Королевской четверке», мое дитя?

Клара похолодела. Его голос прозвучал как приговор, не оставляя надежды.

– Н-нет, я не знаю, кто они. Просто мне известно об их существовании.

Теперь она была уверена в личности одного из них, и хотя Натаниель выглядел весьма убедительно в роли злодея, она считала, что лорду Ливерпулу не следует об этом знать.

– Миссис Симпсон, вы очень опасная женщина.

В животе у Клары все заледенело. Это было нехорошо, совсем нехорошо.

Ливерпул повернулся к остальным, словно она перестала для него существовать.

– Что ж, теперь, когда вы разбудили очень старую собаку, мы должны подумать, что можно сделать, чтобы заставить ее вновь заснуть.

Далтон стиснул зубы, но кивнул:

– Конечно, милорд. Как только я провожу миссис Симпсон до…

– Миссис Симпсон больше не ваша забота. Я провожу ее в Вестминстер-Холл, где ей будет оказана медицинская помощь и где она останется гостьей правительства до последующих распоряжений.

Клара обернулась, призывая на помощь Далтона, но он даже не смотрел в ее сторону.

– Очень хорошо, милорд.

Два гвардейца вышли вперед, чтобы препроводить ее из комнаты. Бросив взгляд из-за спин двух одетых в красное великанов, Клара почувствовала острую боль, словно ощутила, как перерезают невидимую нить, связывавшую их с Далтоном. В этот момент она больше ни о чем не могла думать, иначе ее эго распалось бы на части и расползлось по грязному полу дрожащей слизью подлого страха.

Далтон оставался невозмутимым. Натаниель вышел вперед и взял ее за руку.

– Пойдемте, Клара.

В его тоне звучало сожаление, но хватка была крепкой.

Натаниель уводил ее, и она закрыла глаза, чтобы не видеть холодного спокойного выражения на лице Далтона, который позволил ей уйти, не сказав ни слова.

Она была на грани истерики, и ее последней мыслью было: по крайней мере она выходит через дверь…

Далтон вышел из дома Рирдона, его взгляд был невидящим, выражение лица мрачным. Джеймс догнал его недалеко от дома. Новый день обещал быть таким же серым, как и лицо Далтона.

Джеймс настороженно посмотрел на него. Он никогда не видел Далтона таким.

– Он не может держать ее под замком, ведь она не совершила никакого преступления.

Далтон покачал головой:

– Ливерпул думает иначе. – Казалось, жизненная энергия навсегда покинула этого человека, его голос, как и его глаза, стал абсолютно бесцветным. – Во-первых, она явная реформистка. А это опасно, по мнению такого консерватора, как премьер-министр. Во-вторых, я только что роковым образом решил ее судьбу, выказав к ней свое расположение.

– Далтон, я знаю, что Ливерпул много лет для тебя был своего рода наставником, таким как ты для меня.

– Ничего подобного. Ты один из моих людей, Джеймс. Мой брат. Ливерпул считает меня инструментом в своих руках. По крайней мере считал до всей этой истории. Теперь, как я понимаю, он считает меня бочонком с порохом. И хотел бы держать меня подальше от огня.

– Подальше от Клары, – сказал Джеймс.

– Абсолютно точно.

– И что же ты намерен делать?

– Что я могу сделать? – Он повернулся к Джеймсу и холодно поднял брови. – Я пэр и джентльмен. У меня есть должность и ответственность. И я не стану предпринимать никаких противозаконных действий.

– Нет, нет, конечно, нет, – сказал Джеймс.

– Вот и хорошо.

Джеймс готов был поклясться, что в серебристых глазах Далтона зажегся огонек.

– Ливерпул в этом уверен. – Далтон свирепо оскалился. – Оденься соответственно, Грифон. Сегодня ночью нам придется карабкаться по стене.

Комната Клары в старом дворце походила на комфортабельно обставленную тюремную камеру. Ее заперли в комнате, предназначенной для приема дипломатов, расположенной Далеко от оживленных коридоров и переполненных залов заседаний парламента.

Из окна открывался вид на расположенные ниже крыши и на Темзу. Комната находилась на пятом этаже, и Клара понимала, что о побеге через окно не может быть и речи.

Единственная дверь охранялась парой гвардейцев в красном. На любую ее просьбу они отвечали вежливым отказом, приходил доктор, сделал ей перевязку и, уходя, заверил, что у нее останется лишь едва заметный крошечный шрамик.

Она пыталась убедить себя, что ей не о чем беспокоиться, Далтон находится там, где, вероятно, обсуждают вопрос, капающийся ее дальнейшей судьбы, и не допустит, чтобы с ней что-либо случилось.

Не допустит? Он разрывается между сердцем и долгом, и еще неизвестно, что предпочтет.

Ее багаж был доставлен к ней в комнату. Неизвестно, как долго ей придется жить в этих четырех стенах. Она раздраженно подумала: что бы сказал Ливерпул, если бы она их разрисовала?

Торогудовская версия Сикстинской капеллы. Клара улеглась на шелковое покрывало и стала рассматривать позолоченный потолок.

На покрытой простой штукатуркой части потолка она нарисовала бы юного принца, зачарованно внимающего молодому Уодзуэрту, разворачивающему перед ним их революционные планы. На другом рисунке изобразила бы раскаявшегося Георга, который стыдливо признается в своих страхах отцу Натаниеля, а из-за двери за ними будет подсматривать ребенок с зелеными глазами Натаниеля.

Возможно, каждая виньетка будет скомпонована из крошечных фигурок членов «Клуба лжецов», выполняющих свои миссии. За короткий срок всего этого не нарисуешь, но времени у нее более чем достаточно.

В дальнем уголке она нарисует вошедшего в доверие к «Рыцарям Лилии» Натаниеля во время их очередного собрания, а в углу изобразит малодушно сжавшуюся в шкафу фигурку, которая отчаянно пытается сделать кое-какие наброски.

Она нарисовала бы Далтона, человека света и тени, разрывающегося между своими привязанностями, между любовью и долгом, возможно даже, изобразила бы рядом и себя в виде ужасной гарпии, рвущей зубами и когтями его темную половину.

Она столько всего натворила за последние несколько недель, и из-за нее пострадали хорошие люди.

Если так и дальше пойдет, за год она может поставить Англию на колени. Наполеон должен быть благодарен ей – она льет воду на его мельницу.

Клара перевернулась на живот, воображаемые рисунки над головой были живым укором.

Она незаконно проникла в дом к этому негодяю Уодзуэрту, но лишь затем, чтобы восстановить справедливость, и чем это обернулось? Помощь Розе – дело, несомненно, доброе. Рисунки сэра Торогуда тоже, они привлекали внимание к тяжелому положению бедняков.

Но была одна ночь тайных происков, один неправильно понятый разговор, один лишний рисунок.

Один лишний рисунок…

Она села, всю апатию как рукой сняло. Один рисунок начал всю цепь событий – один рисунок мог остановить ее.

Бумаги в комнате не было. Ливерпул забрал даже чернила. Она безжалостно оторвала кусок обоев от неприметного места на стене за кроватью. Обратная сторона бумаги была достаточно чистой, не считая засохшего клея. Каблуком соскоблила сажи из камина, собрала ее в бокал, принесенный по ее просьбе вместе с кувшином с водой.

Она по капельке добавляла воду, пока не получилась густая паста не самых подходящих чернил. Это не имело значения, поскольку гравер мог исправить неровности бугорчатых линий. Важно сделать последний рисунок сэра Торогуда как можно быстрее.

Вместо пера она использовала шпильку для волос. Склонившись над клочком бумаги при слабом свете единственной свечи, Клара тщательно, дюйм за дюймом, выводила четыре фигуры: одну на центральном пьедестале, вторую, частично скрытую, позади, и две, подобострастно согнувшиеся, по бокам – все они тянулись к возвышавшейся над ними фигуре.

Увидев этот рисунок, все вспомнят карикатуру «Флер и поклонники», но это изображение дает совершенно новый взгляд на тему и поможет устранить все созданные ею проблемы.

Она работала до поздней ночи, пока не заболели глаза, а свеча не превратилась в светлый фитилек в луже воска. Наконец в мерцании угасающей свечи был нанесен последний штрих.

Когда комната погрузилась во мрак, она опустила голову на руки.

Рисунок получился на славу.