"Уничтожить Израиль" - читать интересную книгу автора (Щелоков Александр)Конь везения быстрее стрел неудачМашина, вырвавшись из Боровицких ворот, свернула направо, на Моховую. В поздний час городская суета уже утихала, и потому особенно странным Андрею показалось остервенение, с каким сразу два милиционера на перекрестке, размахивая жезлами, бросились освобождать зеленую улицу кремлевскому лимузину. Машина понеслась к Тверской мимо Манежа, мимо кремлевских красных стен, золотых куполов, желтых зданий, искусно подсвеченных прожекторами. Андрей, откинувшись на спинку скрипучего кожаного сиденья, впал в тягостное раздумье. «Москва. Кремль. Товарищу Сталину». «Москва. Кремль. Товарищу Брежневу», «Москва. Кремль. Ельцину» – в памяти неожиданно возникли адреса великих вождей, на которые шли рапорты о победах в строительстве социализма, о разгроме коварных врагов народа, о демократических преобразованиях и о счастье нищающего народа. И он вдруг подумал, что никакие социальные преобразования в России не изменят стремления ее высших руководителей к византийской помпезности и авторитарности, пока резиденцией власти будет оставаться Кремль. Территория, окруженная глухой зубчатой стеной, наполненная базарной толчеей православных соборов, опутанная тайными подземельями и дворцовыми переходами, ухоженная и декоративно обставленная раритетами, специально подобранными так, чтобы вызывать у попавших сюда людей оханье узнавания, восхищения, радости, и тем самым не позволять им здесь задумываться над бесцельностью громадной Царь-пушки, нерациональностью безголосого Царь-колокола, потерявших для народа реальную стоимость сокровищ Алмазного фонда и Оружейной палаты, эта территория излучает ауру азиатской жестокости, улыбчивого лицемерия. Можно говорить о колготной шумности в здании Государственной Думы, о чиновничьей чопорности узких коридоров Совета Федерации, но при всем при том это места, где можно встретить не мумию, а живого человека, увидеть разговаривающих, а порой спорящих людей и понять, что здесь не только представляют государственность, но и ее осуществляют – одни, пытаясь влить жизнь в законы, другие – окончательно сделать любые уложения предельно бездушными. Никогда человеку, ежедневно въезжающему в стены Кремля, где сотни лет подряд плетутся хитроумные интриги, где народ привыкли рассматривать то в виде черни, то куда более демократично – в виде электората; где ежеминутно завязываются и развязываются, а то просто обрываются узелки планов передела власти, не избавиться от желания добиться авторитарных полномочий. Возвысить себя в императоры вне зависимости от убеждений, идеалов, предвыборных обещаний, инаугурационных присяг и публичных деклараций. Первым, кто понял гнетущую силу Кремля, был Петр Первый. Он перенес столицу в надежде, что уход из Кремля поможет обновлению государства и общества. Кое в чем это изменило нравы, но большевики, совершившие революцию и перебравшиеся из Питера в Кремль в восемнадцатом, не без влияния духа старинных стен превратили Россию в государство, где четырех богов – православного, мусульманского, буддийского и помазанника божьего – царя – заменил один живой бог – одновременно царь, воинский начальник, верховный жрец, судья, надзиратель над тюрьмами и палач. Все последующие попытки облагородить облик кремлевской власти так и не сделали его демократичным, поскольку возможности демократии по природе не могут быть сжаты стенами, даже если это стены Кремля. До тех пор, пока Кремль не станет государственным музеем-заповедником тирании, до тех пор, пока не утихнут споры вокруг гробниц в его стенах, пока каждый новый человек, впервые оказавшись у власти, в первое же утро голосом, полным нескрываемого торжества будет приказывать своему шоферу: «В Кремль!», Россия так и останется страной не народа, а страной Кремля. Машина неслась с бешеной скоростью не потому, что ее торопила необходимость. Правительственные номера ставили водителя выше правил, которые обязаны соблюдать законопослушные граждане, и он, утверждая себя в особом статусе личности неприкасаемой, быстрой ездой тешил душу. Андрей не узнавал улиц Москвы. В те времена, когда он учился здесь, проспекты казались широченными магистралями, которые без задержек способны пропустить любой поток машин. Улицы в те времена были действительно удобными, тротуары просторными, а люди по ним двигались свободно, не мешая друг другу. Теперь от края до края проспекты и Садовое кольцо были забиты железом машин, гремучим и чадящим, забиты настолько плотно, что езда больше походила на стояние в очереди за правом сдвинуться вперед на десяток метров в минуту. Едва кто-то из участников движения не успевал своевременно тронуться с места за отъехавшей вперед машиной, обозленные водители нажимали на клаксоны, и поднимался вой, отражавший не столько их возмущение чужой нерасторопностью, сколько всеобщую натянутость нервов. По непонятным причинам эта широкая лента блестящих машин с запертыми в них людьми служила общепринятым показателем общественного благосостояния и счастья. Автомобилист, глядя, как мимо проходят трамваи и зная, что где-то под землей бегут поезда метро, искренне гордился своим правом стоять в дорожных заторах во имя демонстрации своего материального и социального превосходства. В сгустившихся сумерках Андрей узнал только одно место. Это был Ленинградский проспект, спортивно-рыночный комплекс ЦСКА. Слева, за редкой чередой чахлых лип, виднелся дом с явными признаками запустения. В нем не светились окна, не чувствовалось жизни и тепла. – Что это? – спросил Андрей. – Пантеон, – небрежно бросил сопровождавший его капитан. – Не понял, – признался Андрей. – Гробница Консенсуса, – тем же тоном пояснил капитан. – Мужики, – взмолился Андрей. – Я же не из России. Ваших прикольчиков не секу. – Гробница Горбачева, – смилостивился капитан. – Склеп советской демократии. Они пронеслись мимо и у «Сокола» свернули на Алабяна. Затем поворот направо у метро «Октябрьское поле». Проехали по улице Маршала Бирюзова. Выскочили на просторную площадь. Андрей сразу заметил огромную странную глыбу. Что это такое, он сразу понять не мог. И только когда машина приблизилась, лучи подсветки позволили ему понять, что глыба – это огромная голова человека, опиравшаяся о низкий постамент такой же огромной бородой. – Кто это? – спросил Андрей водителя. – Курчатов, – ответил тот, не поворачивая головы и не вынимая изо рта сигареты. – Остановимся, – предложил Андрей, – я посмотрю. – Еще будет время, – буркнул водитель и прибавил ходу. Они подъехали в особняку, огражденному от узкой зеленой улицы высоким забором. Перед машиной автоматически открылись ворота. Машина проехала к дому и остановилась. – Выходите, – пропуская вперед себя Андрея, предложил сопровождавший его капитан и открыл дверь особняка. Они вошли в холл, хорошо освещенный, со стенами и подвесными потолками, свидетельствовавшими о недавнем ремонте. У стены, за столом, на котором стояло несколько телефонов и портативная рация с выдвинутой антенной, сидел крепкий мужчина лет сорока в штатском. Но даже белый воротничок и легкомысленный галстук не могли скрыть его военную выправку. – Привет, Гера! – сказал капитан и шлепнул тремя пальцами по протянутой ему из-за стола ладони. – Принимай гостей! – Здравствуйте! – сказал Андрей, но ответа не дождался. – Это тюрьма? – спросил Андрей капитана, не скрыв желания задеть охранника за столом. – Ага, – подал тот без сопротивления голос, – для высокопоставленных персон. Вадим, кто у нас тут последним сидел? Принц из Катманду или шейх из Баб-эль-Мандеба? – По-моему, министр иностранных дел Чукчестана. Они рассмеялись. – Вы все же не ответили, – Андрей посмотрел на капитана. – Я спросил про тюрьму. – Да бросьте вы! – Значит, могу сейчас выйти отсюда и уйти куда хочется? – Конечно, только я пойду за вами. – Тогда я арестован. – Нет, вы находитесь под охраной. Арестован – это когда шаг вправо, шаг влево считается побегом. А вы вольны передвигаться. Под моим присмотром. – Чтобы не убежал? – Нет. Не люблю этого слова, но я ваш телохранитель. Вы для меня – ВИП. Очень импотентная персона. За вас я головой отвечаю. – На хрена за меня кому-то отвечать головой? – Вопрос не по адресу. Мы народ приказной. Сказано охранять, вот и стараемся. – А для чего? Вам объяснили? – Объяснения в правила игры не входят. Нам кого-нибудь охранять поручают каждый день. Всеми интересоваться – опупеешь. Дипломаты, олигархи, чрезвычайные и полномочные, полномочные, но не чрезвычайные… – Вроде меня? – Кто вас знает? Если приказано – значит вроде… И тут же другим тоном спросил. – Вы поужинаете? – Если это предложение, то с удовольствием. – Тогда я распоряжусь, а вы располагайтесь. Спальня наверху. Там же удобства. – Простите, как к вам обращаться? – Просто зовите Германом. Фамилия Северин. Устроит? Андрей поднялся на второй этаж и сразу прошел в туалет. Голубой унитаз был закрыт крышкой, а ее, в свою очередь, перепоясывала белая бумажная лента с красной надписью на каком-то иностранном языке. Андрей постоял, помялся. Потом открыл дверь. Подошел к лестнице. – Герман, есть вопрос. Охранник неуклюже шевельнулся в широком кресле, положил на колени газету, которую только что читал. – Что у вас? Говорите. – Этим туалетом можно воспользоваться? – Почему нет? – Так он опечатан лентой. – Не пугайтесь, радиации нет. Лента удостоверяет, что до вас на унитаз ни одна посторонняя задница не опускалась. Так что смело располагайтесь. – А ленту потом назад вернуть? – Нет, сверните и возьмите на память. Потом будете дома друзьям показывать, каких почестей ваше седалище удостоено правительством России. – Пошел ты! Северин весело заржал. Из туалета Андрей прошел в ванную комнату. Над раковиной умывальника, похожей на гигантскую розовую ракушку, размещалось большое овальное зеркало. В нем Андрей увидел себя и не узнал: загорелое до черноты худое энергичное лицо, озабоченный взор – в самом деле высокопоставленная персона из далекой южной страны. Из Туркменистана. Вот только каким образом ему выскочить из этой почетной клетки? Андрей прошел в столовую. На большом столе под хрустальной люстрой, в которой горели всего три лампы, был накрыт ужин. Обойдя стол, Андрей повернулся к Северину: – Мужики, составьте компанию. – Спасибо, – пытался отказаться Герман. – Нам не положено. – А если об этом просит министр иностранных дел страны Макаронии? – Казаков, – обратился Северин к Вадиму. – Как ты на это посмотришь? – В конце концов, гость просит, – отозвался тот. – Давай посидим. Глядишь – не заложит. – Могила, – заверил их Андрей и тут же задал вопрос: – А пиво в этом доме можно достать? Или надо сбегать в город? – В этом доме, как в Греции, есть все, – сказал Северин и голосом известного телеведущего подал команду. – Пиво в студию! – И водку тоже, – добавил Андрей. – По маленькой. – Слушай, Назаров, – сказал Казаков. – Быстро ты обретаешь манеры. – Черт его знает, куда меня переселят завтра. Так что буду ловить момент. За ваше благополучие, стражники! – Слушай, ты в самом деле сегодня имел беседу? Андрей понял недосказанное. Ответил коротко: – Было, сподобился. – И ты ему прямо так и рубанул, что не патриот? – Так и рубанул. – Ну, милки-вэй! Ляпнуть такое президенту! – А что, тебе я могу говорить правду, а президенту должен врать и говорить иное? Есть, мол, ваше величество. Я патриот и готов выполнить любое ваше задание. Так? Андрей замолчал. Потом налил стаканчик «Столичной», выпил, но ничего так и не сказал. Казаков продолжил разговор, но зашел с другого конца: – Чему удивляться? Пора привыкнуть, Россия нынче страна демократическая. – Бросьте, мужики! О какой демократической России вы говорите? Да о том, чтобы она стала такой, здесь даже помыслов нет. – Ну, блин, ты уж совсем распоясался! – Казаков недовольно нахмурился. – Сказать мало, нужны доказательства. – Хорошо. Давай не пойдем дальше вашей Кремлевской стены. У вас часто марширует президентский почетный караул. Чтобы в него попасть, нужно иметь определенный рост, хорошее сложение и здоровье, а еще славянскую внешность. Так сказать, русскую морду лица. Ни друг степей калмык, ни бурят и уж тем более чукча в этот строй попасть не могут. В анекдот – пожалуйста, в почетный караул – ни за что. Тем более у вас не могут представлять демократическую Россию лица кавказской национальности. Великий прогресс демократии! Особенно если вспомнить, что личный конвой Николая Второго включал горцев Северного Кавказа. Вот был разгул монархии! – Ну и что ты прицепился к этому? – Казаков не хотел уступать. – Традиция пошла от Сталина, который уважал русских, и ее никто не пересмотрел. Меня она лично не задевает. – Казак, посиди помолчи, – сказал Северин. – Мне это тоже не очень приятно слушать, но зачем ему рот затыкать? Давай терпеть. – И посмотрел на Андрея. – Ты все сказал? – Хочется еще? Пожалуйста. Чего у вас здесь больше всего боится демократическая власть? Кавказцев? Ну, чего молчите? Ладно, скажу. Она больше всего боится своего народа и особенно его вооруженной части. Военных в России замордовали и обратили в бомжей. В Швейцарии, к примеру, резервисты армии, находясь в запасе, хранят свою форму, штатное оружие и боеприпасы у себя дома. Объявляется мобилизация, и они на сборный пункт приходят вооруженными. А в демократической России кадровому офицеру личное оружие выдается из-под замка только на стрельбище или при заступлении на дежурство. И вы привыкли к такому оскорбительному недоверию, не замечаете его унизительности. – Все, – сказал Казаков. – Он меня достал. Слушай, критик, ты сам-то хоть служил? – Тебе выписку из личного дела или показать афганскую отметину на пузе? – Не надо, – воспротивился Северин. – С такими аргументами у нас верят на слово. А насчет патриотизма ты либо чего-то недопонимаешь, либо плутуешь. Скажи, как назвать солдата, который служит стране бесплатно, ничего за службу не получая? Разве он не патриот? – Он жертва несправедливости. Попробуй такой не пойди в военкомат, да его затравят и с милицией увезут к месту службы силой. А это насилие. Теперь прикинь: за учебу в вузе парню нужно платить, а в армии он служит бесплатно. Институты забиты детками тех, у кого баксов навалом. – Что предлагаешь? – Платить солдатам сполна. Отслужил два года – у тебя на счету сумма, которой можно оплатить учебу. – У государства нет денег. – Пусть отслужившим выдают безналичные сертификаты. Плохо служишь – штрафуй, опять же из этих сумм. – Назаров, ты социально опасный тип, – Казаков ошалело мотнул головой. – Тебе хоть что-то в жизни нравится? – Да, конечно. – И что же? – Женщины. – И все? – В стране, где благополучие людей определяют два эквивалента – тротиловый и долларовый, для простого человека другого стоящего ничего нет. – А водка? – спросил Казаков иронически. – Она не в счет? – Ладно, мужики, не возмущайтесь. Вас я понимаю прекрасно. Вам здесь жить и служить, а потому положено все одобрять, поддерживать и кричать «Ура!» Если вы возьмете манеру недовольно бурчать на порядки и власть, то сами сразу станете службой государственной опасности. – Хороший ты парень, Назаров, – сказал Северин и сжал правой рукой костяшки пальцев левой так, что раздался треск сухих ломаемых сучьев, – но даже я сейчас бы врезал тебе от души. Так, что потом собирали бы тебя из мелких частей. Андрей задиристо хохотнул: – Это у тебя от близости к красным стенам. – К каким?! – не понял Северин. – К кремлевским. – При чем они? – теперь уже удивился Казаков. – При том, что пока власть не выберется из-за этой стены, она все время будет тяготиться стремлением к монархии. Вы хоть раз задумывались над тем, в какой эпохе живете? – Все, – Северин встал. – Хватит. Поговорили. Давай-ка, Назаров, иди спать. Пока тут тебе настоящие патриоты не помяли ребер. Беседа окончена. – Спокойной ночи, господа, – откланялся Андрей. – Только скажу по-нашему, по-азиатски. Никогда не надо наказывать зеркало. Оно ни в чем не виновато. Андрею и самому это показалось странным, но в ту ночь, после нервного напряжения и споров, он спал беспробудно и проснулся только в девятом часу утра, когда его пришел разбудить Северин. – За вами машина, – сообщил он тоном вышколенного коридорного пятизвездочного отеля, который вежлив в силу исполнения служебных обязанностей. – Будете завтракать? – Буду, – сказал Андрей. – И бриться – тоже. В десять он сел в черную «Ауди» с правительственными номерами, и молчаливый водитель отвез его на Лубянку. Поставив машину у подъезда, он сам провел Андрея в здание. На вахте, где пропуска у входивших проверяли два прапорщика, их пропустили без какой-либо задержки. Через пять минут Андрей был у Травина. Генерал оглядел гостя и вдруг спросил: – Сегодня ты завтракал, или готовить бутерброды? – Даже побрился. – Это заметно. А коли сыт, не станем терять времени. Сначала обговорим… – Простите, Иван Артемьевич, сперва один деликатный вопрос. Травин, не терпевший, когда его прерывали, поморщился: – Давай. – Насколько я понимаю, в этой игре я и пуля и мишень в одном лице. Сам выстрелю, и, если попаду, то в самого себя. – Куда гнешь, Назаров? – Господин генерал, ваше высокоблагородие! Президент вашей страны определил, что детали операции мне предстоит согласовать с руководством контрразведки. Поэтому я ничего никуда не гну, а стараюсь выстроить прямую линию. Разве не так? – Давай по порядку. Если решил титуловать, то не делай ошибок. К генерал-лейтенанту, как к имевшему чин третьего класса, равный чину тайного советника, в прошлом было положено обращаться со словами «ваше превосходительство». Далее. Я тебя хорошо понимаю. Ты вляпался в дерьмо, и только теперь начинаешь понимать, в какое. Скажи, кем ты себя мнил, когда согласился взять на себя дело? Мастером тайных операций? Тоже мне, Цезарь. Пришел, увидел… Или просто возжелал денег, о которых раньше не мог и мечтать? – Могу и отказаться. Скажу, что получил от вас добрый совет. – Не выйдет. Ты уже прыгнул и летишь. Думать о том, как вернуться назад, бессмысленно. Надо решать, как заполнить водой бассейн, куда ты нацелился. – Элегантно, Иван Артемьевич! С каким мастерством вы вернули меня на землю. Вот спасибо! – Тогда к делу. Давай продумаем, как выстроить твою оборону. Видишь, какую плешь я здесь нажил? – Травин положил ладонь на голову с таким количеством волос, чтобы считаться лысым. – И все только потому, что выкручиваю мозги при каждой операции. Даже если в них не участвуют Цезари. Берешь гребаного боевика, а готовишь чуть ли не батальонную операцию. Чтобы дело сделать и людей не потерять. А ты побегал от туркменов по тундре и уже решил, что можешь исполнить все. Теперь скажи откровенно, ты думаешь, что я разверну для тебя операцию прикрытия в полном масштабе? – Почему нет? – сказал Андрей, понимая, что злит генерала. – Ай, голова! – вскипятился тот. – Ты взялся за дело, а теперь только понял, что попа у тебя голая. Значит, я должен снять портки и отдать тебе. Так? Тогда ответь, кто на этом месте будет держать беспорточного генерала? – Это неконструктивно, – сказал Андрей задумчиво. – Если в вашем ведомстве нет лишних штанов, доложите своему шефу. Он переговорит с президентом… – Ладно, разберемся. Сообщи свои размеры и рост. – Для гроба? – Нет, за мой счет этого не получишь. – Тогда о чем говорить? – О деле. Я твои проблемы представляю, но лучше, если сперва о них скажешь ты сам. Андрей задумался. Все, что он заранее продумал, идя на встречу, вдруг раскололось, рассыпалось. Надо было определять свои требования сначала. – Я слушаю, – прервал его раздумья Травин. – Для подрыва устройства потребуется взрывчатка. – Нет проблем. – Но я везти ее с собой не могу. Как доставить? – Записал. Подумаем. Дальше. – Нужен канал связи с вами. – Продумаем. – Найдите мне консультанта по взрывному делу. – Найдем. Что еще? – Пока вы его будете искать, я поработаю в Минатоме. Изучу геологию района. Разрешите позвонить с вашего телефона? Андрей кивнул в сторону нескольких аппаратов правительственной связи, стоявших справа от Травина. – Это спецсвязь, – сказал тот, словно сразу желал отбить у Андрея охоту кому-то звонить. – Догадываюсь, – Андрей иронично улыбнулся. – А я разве не состою с вами в спецсвязи? Значит, тоже спецчеловек. Так можно или нет? – Кто тебе нужен, спецчеловек? – Минатом. Аркатов. – Хорошо, я тебя с ним соединю, но сперва скажи, тебе знаком этот человек? Травин положил перед Андреем фотографию. Андрей легко узнал Кашкарбая, но на мгновение задержался, просчитывая в уме, стоит ли ему узнавать знакомого узбека. Немного раздумывал, но вскоре понял: раз спрашивают, значит что-то знают и темнить незачем. Он отодвинул фотографию. – Это Кашкарбай. Доверенное лицо Ширали-хана. – Верно. И насколько мы разобрались, он здесь пытался приглядывать за тобой. Много накопать мы ему не позволили, но бестия он что надо. Несколько раз уходил от моих людей и что-то мог пронюхать. – Черт с ним, подозрение – не доказательство. – Тоже верно. Тогда начнем? Травин набрал номер и протянул трубку Андрею. Тот взял ее и почувствовал крепкий запах мужского парфюма. Генерал, должно быть, одеколоном протирал микрофон. – Аппарат Алексея Адамовича Аркатова, – в телефонной трубке прозвучал хорошо поставленный голос Катенина. – Алексея Адамовича нет на месте. У аппарата его помощник… – Виктор, – прервал Андрей объяснение. – Это Назаров. Я сейчас еду к вам. Будь добрым, зажги мне зеленый свет. У меня мало времени, а дел ваше хозяйство подкинуло выше головы. – Я понимаю, но Алексея Адамовича не будет до обеда. Без него… – Ничего, найди его по телефону и доложи. Он знает, что сказать. И давай, до встречи. Андрей потянулся через стол и положил трубку на аппарат. – Круто ты их зажал, – сказал Травин, с удивлением слушавший разговор. – Нормально, пусть покрутятся. Кому Россия больше нужна? Мне или вам? Андрей приехал в министерство, когда Аркатов уже был на месте. Министр знал, что президент серьезно воспринял его сообщение, что в Кремле прорабатываются какие-то меры для исправления опасной ситуации, но ему никто не сообщил, какую роль в этих планах будет играть Назаров, и тот оставался для него всего лишь человеком, который принес в министерство поганую новость. Однако когда Катенин сообщил, что Назаров звонил по правительственной связи, Аркатов принял гостя без задержки. Поздоровался из-за стола, не подавая руки. Спросил: – Вы все еще в Москве? Что теперь требуется от нас? – Совсем немногое. Нужно посмотреть маркшейдерские листы горных работ в Ульген-Сае. Аркатов, казалось, уже привыкший к общению с Назаровым, не сдержал раздражения. – А может быть, вам и схемы изделия потребуются? Министр все еще никак не мог привыкнуть, что человек, явившийся со стороны, с огромной настырностью требует того, о чем не могут говорить вслух более двух третей сотрудников его ведомства. Более того, даже не подумывают об этом, чтобы не навести начальство на мысль о подозрительном любопытстве. Предоставление литерных документов постороннему лицу нарушало режим секретности, благодаря которому государству все еще удавалось сохранять свои тайны от чужих любопытных глаз и ушей. Назаров не обратил внимания на тон, каким министр задал вопрос. Ответил спокойно: – Хорошо, что напомнили. Описание объекта и самого изделия мне тоже потребуется. Только чуть позже. Уверенность, с которой говорил Назаров, подсказала Аркатову, что тот действует не по наитию, а по указанию свыше. А поскольку в этом деле фигурой свыше был сам президент… Аркатов снял трубку и набрал кремлевский номер Краснова. – Роман Андреевич? Это Аркатов. Сейчас у меня находится Назаров. Он просит предоставить ему для ознакомления ряд документов. Да, точно. Допуска у него нет. Вы так считаете? Тогда, может быть, мне стоит перезвонить президенту? Значит, взять под свою ответственность и показать ему в полной мере? Да нет, я верю, хотя все это крайне странно. Спасибо за информацию. Придется делать. Сложившиеся за долгие годы и вошедшие в кровь Аркатова понятия о секретности ломались и летели к чертовой матери. Президент давал человеку со стороны право знакомиться с документами высшей степени засекреченности. Однако то, что о тайне Ульген-Сая знали те, кому об этом не следовало знать вообще, аргументом для рассекречивания закрытого объекта не являлось. Аркатов вспомнил, как к великому министру атомной промышленности СССР Ефиму Павловичу Славскому, правившему должность двадцать шесть лет, с просьбой опубликовать очерк об Атомграде – Арзамасе-16 обратился видный советский журналист. Свою просьбу он обосновал тем, что в зарубежной печати сведения об этом научном центре уже публиковались несколько раз. «Пусть публикуют, – ответил министр. – А мы им этого подтверждать не будем». Логика дикая, но кто сказал, что у начальства, которое привыкло блюсти государственные секреты, она должна быть иной? Повесив трубку, министр нажал на клавишу внутреннего переговорника. – Филиндаш? Здравствуйте. Приготовьте, пожалуйста, документы по Ульген-Саю. К вам сейчас зайдет гражданин Назаров. Сделайте так, чтобы он ознакомился с тем, что покажется ему интересным. «Филиндаш, ну и пароль», – подумал Андрей, все больше проникавшийся пониманием хитростей спецслужб. От министра Андрей прошел в комнату, где его уже ждал сотрудник с двумя папками документов. Это был строгий с виду мужчина лет пятидесяти с профессорской бородкой клинышком, в белой рубашке при галстуке и в черных нарукавниках. – Вы Назаров? – спросил он. – Да. Назаров Андрей Иванович. – Очень приятно. Я Филиндаш. Лев Константинович. Теперь, извините, будьте добры, покажите мне ваши документы. Паспорт и допуск. Выходило, что «Филиндаш» не пароль, а живой человек, ко всему достаточно въедливый. Андрей вынул из кармана паспорт с узбекским гербом на обложке и протянул Филиндашу. Тот взял документ, открыл его и немедленно возвратил Андрею. – Возьмите. С этим документом я не могу позволить вам знакомиться с нашими материалами. Через минуту оба были в кабинете министра. – Поймите, Алексей Адамович, – объяснял свою позицию Филиндаш, – вы можете говорить что угодно, но в вопросах соблюдения режимности я отвечаю не перед вами, а перед законом. Государственный порядок требует, чтобы господину Назарову был оформлен допуск первой формы для получения материалов по проекту «Портфель». – Лев Константинович, ты же умный человек. Сколько времени займет оформление допуска на Назарова? Месяц, два? – Может быть и полгода. Откуда я знаю. Ваш Назаров полжизни болтался в Средней Азии. У него паспорт гражданина Узбекистана. – Но ты же понимаешь: время не терпит. Больше того, третья сторона в курсе проекта «Портфель», и сидеть на секретных бумагах, когда под угрозой образец самого изделия – это бюрократическая глупость. Если не преступление. – Согласен, глупость. Возможно и преступление. Но не я создал эту ситуацию. Меня поставили охранять секретность проектов и материалов, имеющихся в министерстве. За это я отвечаю головой. А за то, что кто-то где-то в степях Казахстана не так упаковал изделие, с меня никто не спросит. – Хорошо, Лев Константинович. Мне ты можешь принести эти бумаги? – Да, Алексей Адамович, принесу и оставлю. Вот карточка-заместитель. Вы распишитесь как положено. Но, предупреждаю, в присутствии господина Назарова комментарии к проекту делать не буду. Больше того, обязан по инструкции доложить в службу безопасности о нарушении режима работы с особо секретными документами. – Погоди, Лев Константинович. Вы оба присядьте. Попробуем решить вопрос иначе. Министр потянулся к телефону. Настукал номер. Нажал клавишу «конференция», чтобы разговор слышали все. – Помощник директора Федеральной службы безопасности полковник Коноплев, – прозвучал в кабинете громкий бодрый голос. – Степан Федорович, это Аркатов. Мне нужен директор. Голос порученца был переполнен вежливостью. – Здравия желаю, Алексей Адамович. Генерал Барышев занят. У него заместитель. Как только он освободится, я вас соединю. – Полковник, черт возьми! – Аркатов вдруг утратил выдержку. – Барышев нужен мне срочно. Сейчас. Дело на поминутном контроле президента. Любая задержка выйдет нам боком. Вам в том числе! – Соединяю. Барышев выслушал Аркатова и вздохнул так, что это услышали все. Кому-кому, а ему ломать порядок допуска к документам высшей секретности собственными руками никак не хотелось. С другой стороны, все, что волновало президента в связи с Ульген-Саем, он прекрасно знал. Еще раз вздохнув, генерал сказал: – Секретчик у тебя? – Да, он здесь. – Передай ему трубку… Андрей и Филиндаш вышли из кабинета министра вместе. – Ты только не обижайся, – сказал ему секретчик. – Как говорят, если не я, то кто… Извини, но секреты здесь не мои. – Все, забыли, – успокоил его Андрей. – Глядишь, и я кое-чему научусь. Подчинившись приказу начальства, Филиндаш все же не рискнул оставить Андрея одного наедине с документами. Пока тот вникал в чертежи и схемы, изучал геологический состав пород, в которых заложена испытательная камера портативного ядерного заряда, секретчик сидел за столом рядом и с деланным интересом читал какие-то документы, подшитые в толстую папку. Изредка он поднимал голову и внимательно смотрел на Андрея. Ему покоя не давал человек со стороны, никому не известный в кругах профессиональных атомщиков, не располагавший допусками, которые бы позволяли прикоснуться к тайнам, и вдруг получивший «добро» высших государственных сфер на ознакомление с тем, с чем Филиндаш не мог позволить познакомиться даже некоторым начальникам управлений своего ведомства. Этот человек казался загадкой, которую разгадать нельзя. После двух часов работы Андрей вернул документы секретчику, который забрал их с видимым облегчением. От Филиндаша Андрей прошел к Владлену Игнатьевичу Федотову – специалисту, который ведал подземными испытаниями ядерного оружия, чтобы в беседе с ним уточнить сведения, вычитанные в бумагах. Федотов быстро понял, что Назаров свободно ориентируется в вопросах геологии, и отвечал не его вопросы с профессиональной четкостью. – Толщина кровли над каверной? – Триста два метра. – Координаты устройства определялись? – Да, конечно. С точностью до секунды. Кстати, на поверхности центр подземного заряда помечен маркой. Андрей с трудом сдержался, чтобы не выдать радость. Только спросил: – Как выглядит марка? – В грунт вбит стальной стержень. На головке в пять сантиметров диаметром обозначен треугольник и выбита дата. – Что произойдет, если через скважину, пробуренную точно над заложенным в камере изделием, прямо в центр устройства всадить мину? – Мощность вашей мины? – Допустим, пять килограммов тринитротолуола. – В камере произойдет взрыв мощностью в пять килограммов тротилового эквивалента. – Последствия? – Ядерный заряд будет разрушен. Сдетонирует часть обычной взрывчатки устройства. Произойдет перегрев и частичная возгонка ядерного материала. – Возможен ли ядерный взрыв? – Нет, не возможен. – Объясните, почему. – Цепная реакция, а за ней взрыв ядерного вещества происходит только в случаях, когда заряд достигает критической массы. В устройстве, если его представить схематично, ядерный материал разделен на дольки, как мандарин. Все дольки изолированы одна от другой такими же дольками свинца. Для того чтобы создать критическую массу и запустить цепную реакцию, изолирующие сегменты выводятся, а небольшой взрыв специального устройства спрессовывает дольки в шар. Происходит ядерный взрыв. Во всех других случаях, в частности при подрыве устройства миной, ядерные сегменты будут разбросаны в стороны, что не позволит создать устройству критическую массу. – Значит, тем, кто будет находиться над каверной, взрыв в ней ничем не грозит? – Не совсем так, Андрей Иванович. Уж коли в камере произойдет взрыв, то температура вспышки будет крайне высокой. Часть ядерного заряда неизбежно превратится в аэрозоль. Газы высокого давления рванутся в скважину. Выброс газовой струи создаст радиоактивное облако. Куда оно двинется и насколько сильным окажется заражение, предсказать трудно. – Что же делать? – Надо забить в скважину тампон и заделать наглухо горловину. – Конечно, до взрыва? – Безусловно. – Да, можно сказать, нажил грыжу. Сперва сказали: взорви. Теперь объясняют: заткни скважину. Может, вы согласитесь со мной туда поехать? Помогли бы? – Нет, не соглашусь. Я, знаете ли, Андрей Иванович, по натуре не авантюрист. – Значит, я? – Не имел в виду. – Конечно, вы же не азиат. А у нас там подобные обороты понимаются прямо. Значит, меня вы в виду не имели. Спасибо, хотя были бы правы: я не только авантюрист, но и дурак. – Не знаю, не знаю. Но скважину нужно тампонировать. Иначе… – Я уже знаю, что будет иначе. – Скажите, Владлен Игнатьевич, что если кто-то попытается вывезти изделие из Казахстана в какую-либо из арабских стран? В какой мере с таким багажом можно обойти пограничный и таможенный контроль? – Через границы европейских стран и США вряд ли это провезешь. Насчет стран Азии и Африки не ручаюсь. Впрочем, скорее всего это возможно. – Допустим, надо будет вывези в Европу. Есть способы это сделать? – Вполне вероятно, что попробуют провезти по частям. – Вы говорили о радиационном контроле. – Сегменты ядерного заряда можно заделать в чушки товарного свинца и вывезти под видом поставок этого металла какой-либо подставной фирме. С деталями устройства проще. Их провезут россыпью. Упаковку… – Чемоданчик? – Да, именно. Так вот, его можно найти в любой стране. Они расстались довольные друг другом. Из приемной министра по телефону спецсвязи Андрей позвонил Травину. – Приезжайте, – сказал тот. – Вас уже ждет взрывотехник. По распоряжению Катенина на Лубянку Андрея довезла дежурная машина Минатома. Взрывотехником оказался румяный, крепко сбитый майор с общевойсковыми эмблемами на погонах. Он весело блеснул глазами, протянул Андрею руку и представился: – Щурков. И давай сразу на ты. Зови меня Олег. – Давай, – согласился Назаров и ответил на пожатие. – Андрей. – Садись, – Щурков сдвинул со стола чертежи, освободил место, выдвинул стул. – Мне сказано, время не терпит. Так? Ты готов? – Всегда готов. – Значит, поехали. Насколько мне сообщили, тебе потребуется взрывное устройство. Так? Тогда называй параметры. Андрей усмехнулся: – Собираюсь взорвать нечто, но не совсем представляю, что именно. Мне сказали, что специалист расскажет о том, что закопано в горе. – Понял. Докладываю. Изделие в габаритах пятьдесят на тридцать семь и двадцать пять. С виду обычный чемоданчик. Оболочка из спецсплава, обтянута кожей. Устройство размещено в каверне в массиве горы. Если на то пошло, то его проще демонтировать, чем подрывать. – Вопрос о подрыве решен и обсуждать его не будем. – Где и как предполагается разместить взрывчатку? – Олег, это будет скрытная операция – без прямого доступа к изделию. Через массив сверху к каверне пробурим скважину. Если она окажется над изделием – одно. Если промахнемся и войдем внутрь в стороне – другое. Однако во всех случаях взрыв должен уничтожить изделие. – Каков диаметр скважины? – В пределах ста миллиметров. – Глубина? – Метров триста как минимум. Верхний свод каверны от поверхности изделия примерно на высоте трех метров. – Значит, человека внутрь спустить нельзя. – А что, если внутрь запустить две-три гранаты? – Не, – сказал Щурков и для убедительности мотнул головой. – Давай разделим функции. Ты специалист по созиданию, я по разрушению. Если надо что-то взорвать, решаю я… – Все же, почему не гранаты? – Андрей не мог отказаться от идеи, которая казалась ему идеальной. – Мозга зависла? Ладно. Во-первых, если глубина скважины триста метров, граната взорвется, не долетев до каверны. Во-вторых, если даже снабдить взрыватели замедлителями и гранаты залетят в каверну, будут отскоки. Взрывы произойдут в стороне. Нам это надо? – Слушай, Олег, а если всадить в точку одним спуском килограммов десять тротила? – Интересный вопрос. Как же это сделать? – Ты знаешь, что такое колонковая труба? – Скорее нет, чем да. Излагай. – Колонковая – это стальная труба среднего диаметра. На одном ее конце на резьбе закрепляют режущий инструмент – коронку. Другой конец этой трубы крепится к металлическим штангам вращающейся свечи. Коронка при вращении прорезает породу. Внутрь трубы входит цилиндрический стержень подрезанной породы. После того, как снаряд извлекают, в породе образуется скважина… – Так, так… Уже светлее. Так, так… Если колонковую заполнить взрывчаткой, обеспечить взрывателями, а затем запустить в готовую скважину… Какая длина у колонковой? – А какая нужна? – Ты случаем в торговле не работал? – Что, похоже? – Умеешь торговаться. – Потому что длину в конце концов я могу сделать и больше, и меньше. – Тогда поладим. – Только учти, захватить взрывчатку с собой я не смогу. Нужно, чтобы мне ее доставили. – Скажешь генералу Травину, его орлы тебе что угодно и куда угодно доставят хоть в виде шоколадных конфет, хоть как мыло. – Нет, пусть это будет пиво. В банках. Завода «Балтика». – Тебе не кажется, что при всех запретах на спиртное может найтись кто-то, пожелавший втихаря выглотать одну или две банки? – Вполне возможно. – А если он напорется на банку со взрывчаткой? – Не напорется. – Ты уверен? – Да. – Почему? – Потому что ты прав. Вместо пива лучше прислать два ящика свиной тушенки. С этикетками, на которых будут изображены свиные морды. Чушки крупным планом. И яркие надписи «Свиная тушенка», «Донгуз» – по-казахски и «Хук» – на дари. Арабским шрифтом. – Таких этикеток, наверное, и не найти. – Закажите. Это не будет дорого стоить. С Лубянки на Земляной Вал Андрея вывез сам Травин. Он остановил машину на Берниковской набережной Яузы и предложил Андрею выйти. Они встали у парапета над грязной зажатой в каменный желоб рекой, по поверхности которой плыли радужные разводы масла. Некоторое время молчали. Потом Травин сказал: – Эх, Назаров! Хороший ты мужик, но быть хорошим мужиком – не профессия. – Я знаю… – Знать-то знаешь, но ни хрена не понимаешь. – А что мне надо понимать? – Я скажу, при одном условии. Ты не будешь считать меня в чем-то замешанным. Не я втравил тебя в эту бодягу. Ты сам в нее влез. Мог бы и не переться в Минатом. Послал бы цидульку – и пусть колупаются. Нет, ты подставился. Поэтому все, что скажу, отнеси только на свой счет. – Хорошо, отнесу. – Андрей, ты знаешь, что ты уже сейчас фантом? – В каком смысле? – Не хотелось бы говорить, но ты в нашем деле – фантом. Тебя в природе просто не существует. Думаешь, в случае провала кто-то признается, что знал тебя или видел? Ты, – Травин поднес ладонь к губам и дунул на нее, – тьфу! Пустота! Если тебя не убьют, то психушки не минуешь. Встреча с президентом, договор на два миллиона, да ты об этом сестре расскажи, она не поверит. Если откровенно, то даже я тебя не видел. – Куда уж откровенней. А как быть с тем, что я приходил на Лубянку, бывал в Кремле, меня видели многие люди? – Ошибаешься. Тебя нигде никто не видел. Кстати, чтобы ты знал, корешки пропусков на всех, кто входит в наше здание или в Кремль, хранятся определенное время. Тебя пропускали без бумажек. Верно? – Ну у вас и контора! – На том держимся, Назаров. Служба такая. И потом, судя по тому, что донеслось до нас из Туркмении, ты вообще анархист и полубандит. – Да ну?! – язвительно спросил Андрей. В том беспокойном состоянии, в котором он находился последнее время, дерзость помогала ему сохранять присутствие духа. – Не пойми, что я тебя осуждаю, – сказал Травин. – Мне самому иногда хочется сбросить с себя хомут, оборвать вожжи и взбрыкнуть. Но вот как зажал себя в кулак на курсантской скамье, так и не могу ослабить зажим. Так что я тебя понимаю и прошу понять меня. – Я постараюсь, – теперь Андрей заговорил спокойно, без всякой задиристости. – Ты хороший мужик, Андрей, и мне не по душе подталкивать тебя в пустоту. Поэтому сделал все, чтобы хоть как-то прикрыть твою задницу. Запомни пароль. Если к тебе кто-то подойдет и скажет: «Я от Барышева», это наш человек. Положись на него в большей мере, чем на себя. Ты в этой игре кость «пусто-пусто». Тот, кого я пошлю – «шесть-шесть». – Как я вам сообщу, что сделал дело? – Этого не потребуется, – Травин отвел глаза. – Твоя забота – уничтожить штуковину. А о том, что это сделано, доложит наш человек. Да, видишь, вон у моста стоят два мента? Это тоже наши. Ты подойдешь туда, у тебя проверят документы. Найдут отсутствие регистрации и отвезут на вокзал. Для депортации в связи с нарушением режима регистрации и пребывания иностранцев в Москве. – Спасибо, это очень хороший повод. – Ладно, давай клешню, – Травин протянул Андрею руку. – Ни пуха тебе, Илья Муромец. И запомни: «Я от Барышева». – Поселяйся! – милицейский сержант мощным тычком в спину вогнал Андрея в обезьянник линейного отделения милиции на железнодорожном вокзале. – Сиди и не рыпайся. В вонючей металлической клетке вдоль стен тянулись лавки, наглухо привинченные к полу. Два алкаша, прижавшись спинами один к другому, тихо дремали в дальнем углу. Рядом, растянувшись во всю длину в балдежной дреме, кемарил третий клиент отделения. Пока Андрей приглядывал место, где можно сесть поудобнее, из полумрака появился человек. – Салам! – сказал он и посмотрел на Андрея пристально. – Это ты, Сарбас? – Кашкарбай! – Лишь всмотревшись в обросшее щетиной лицо азиата, Андрей узнал его. – Ты как сюда попал? – А ты? – Нет регистрации. – У меня тоже. – Когда уезжаешь? – Дали сутки. – Билет уже есть? – Пока нет. – Отпустят, пойдем вместе и купим. Договоримся так. Ехать поездом через Казахстан тебе опасно. – Почему? – Андрей, я приехал в Москву не на прогулку. Ты заключил договор. Теперь тобой дорожат. Ты нужен хану живым и здоровым. Меня прислали обеспечить твою безопасность. По мере сил здесь в Москве я этим и занимался. Ты дал обязательство на период договора выполнять все указания хозяина. Я сейчас передаю тебе его приказ. – Слушаю и повинуюсь, – Андрей приложил руку к животу и отвесил глубокий поклон. Он за последнее время пережил столько необъяснимых и удивительных событий, что принимать совет Кашкарбая всерьез ему казалось делом самым несерьезным. – Ты поездом доедешь до Рязани. Будь внимателен, обязательно заметишь за собой хвост. Это опасно. Для тебя. Для плана, с которым ты знаком. – Почему до Рязани? – Чтобы те, кто захочет тебя поиметь, были уверены – ты уехал. – Допустим. – В Рязани выйдешь на перрон. Прогуляться. Вещи оставь в поезде. Все самое нужное забери с собой. Зайди в здание вокзала. Пусть поезд уйдет. Ты сядешь на электричку до Москвы. Поздно ночью самолет на Астану. Билет для тебя уже есть. – А если… – Никаких если. Ты не забыл, как в поезде собачка пошла к твоему багажу? Думаешь случайно? Нет, Андрей. Тебя хотели подставить, и ты бы влип, но Аллах был на твоей стороне. Ты думаешь, он все время будет поддерживать человека, который не понимает намеков? – Все, – сказал Андрей. – Ты меня убедил. В поезд, уходивший в Узбекистан, они сели вместе. Бросив на полку полупустой полиэтиленовый пакет, Андрей вышел в коридор. Поезд гремел и шатался, проходя по стрелкам. Неожиданно кто-то задел его плечом. Андрей полуобернулся и буквально оторопел. Перед ним в форме вагонного проводника стоял Иван Черных, тот, который приезжал за ним в Акуловку. – Чайку? – спросил Черных, всем видом показывая Андрею, что не стоит его узнавать. – Да, чайку. Погорячее. И вот еще что, придумать глупей твое начальство ничего не могло? Советую тебе отсюда исчезнуть. Доложи кому надо и сойди в Рязани. Тут половина поезда наркокурьеры. Стоит намекнуть, что ты мент… – Не дури, – Черных зло покраснел. – Скажешь ты, я тоже скажу, кто ты. – Не скажешь. Ты ведь патриот. Служишь идее. Так что исчезай. – Андрей, мне казалось, что ты порядочный мужик. – А что, порядочный мужик не имеет права жить без хвоста? И потом представь, с тобой что-то случится без моей помощи. Да я же век себе этого не прощу. Так что давай разбежимся. Понял? – Не могу. Не убеждай. – Смотри, как хочешь. В Рязани Андрей сошел, прошелся по вокзалу, зашел в туалет, а поезд поехал дальше… |
||
|