"Больше чем скандал" - читать интересную книгу автора (Робинс Сари)Глава 8Оказавшись за воротами Андерсен-холла, Маркус с трудом удержался, чтобы не взять у отца вожжи. Однако вскоре он понял, что Урия Данн – опытный кучер, просто он предпочитает ехать помедленней. Отец ослабил вожжи. Кабриолет ехал плавно и неторопливо. – Должен признаться, что пока все идет очень неплохо. Хотя, – прибавил Данн-старший, – Кэтрин, вероятно, не по душе наше маленькое представление. – А вы всегда так невозмутимо ее слушаете? Урия Данн бросил на сына выразительный взгляд: – Не надо ее ни в чем упрекать, Маркус. Кэтрин замечательная женщина, просто на ее долю выпало немало испытаний. – Как и на долю любого ребенка из Андерсен-холла… Отец поморщился: – Совершенно верно. Просто я тебя хорошо знаю, и ты способен устроить шум там, где она сохранит спокойствие. Поэтому, прежде чем начать что-то делать, остановись и подумай. – Не очень-то хорошо с вашей стороны набрасываться на меня с упреками, ведь я только что вернулся, – Маркус поерзал на сиденье. – Похоже, кое-что никогда не изменится. Он с удовлетворением заметил на отцовском лице виноватое выражение. – Ты прав, – согласился отец к удивлению Маркуса, – мне не следовало делать поспешных умозаключений. – Он пожал плечами. – Боюсь, я становлюсь слишком пристрастным, когда дело касается Кэтрин. Маркус еле удержался, чтобы не напомнить, что в первую очередь следовало бы защищать интересы собственного сына. Он действительно не хотел возвращаться к их прежним с отцом отношениям. Обычно они с трудом удерживались от споров, и Маркус ощущал себя так, будто его разрывают на части. Каждый высказанный им упрек ранил и его самого. – Кэтрин сделала для Андерсен-холла очень много, – вздохнул Данн-старший. – И честно говоря, я не представляю, как буду без нее обходиться. – А что случилось? Она нашла другую работу? Щеки его отца покраснели. – Я никому не передам ваших слов, – заверил его Маркус. Имело ли это значение или нет, но он собирался покинуть Андерсен-холл сразу же после завершения своей миссии. – Кэтрин… Как бы лучше сказать? Кэтрин вознамерилась… – Нужно быть глухим либо иметь очень крепкие нервы, чтобы выдерживать ее острый язык. – Кэтрин не обручена. – Взгляд Урии Данна стал задумчивым. – Хотя очень странно, что она до сих пор одна. Ведь она хороша собой. Маркус притворился, что внимательно рассматривает деревья. – Я этого не заметил. – Что ж, – вздохнул отец, – я и не предполагал, что ты обратишь на нее внимание. Ты никогда не мог понять, что представляет тот или иной человек на самом деле. Что же касается Кэтрин, меня действительно волнует, что она так безразлично относится к своей внешности. Маркус предпочел проигнорировать критику в свой адрес. Отец не знал его и наполовину, хотя думал совершенно иначе. Впрочем, никакие слова не смогут переубедить его родителя. – И почему же она была так раздражена? Директор Данн поморщился: – Она тебе не доверяет. Губы Маркуса скривились от изумления: – В самом деле? И почему? – Думаю, Кэтрин… – отец поерзал на сиденье, – просто хочет защитить интересы приюта. – И видит во мне угрозу. Интересно, что могло навести ее на подобную мысль? – Я ничего не говорил ей, Маркус. – А вам и не нужно говорить. Ваше явное недовольство возвещает о себе, словно трубящий рожок. Некоторое время они ехали в напряженном молчании. Первым нарушил молчание Урия Данн: – Я вот о чем подумал. Кэтрин заслуживает полного доверия, она знает в Андерсен-холле все входы и выходы. Кроме того, она знакома с опекунами. Возможно, ей стоит рассказать о твоих истинных целях. Маркус распрямился: – Только не говорите, что мне стоит полностью довериться этой злоязычной особе. – Конечно нет, – Данн-старший нахмурился. – Отлично. – Но Кэтрин, несомненно, насторожится, если почувствует что-то неладное. А водить ее за нос трудно. – Вы хотите сказать, что Кэтрин не удовлетворили наши объяснения, и она может нам помешать? – Боюсь, что так. Маркус пожал плечами: – Если она начнет чинить мне препятствия, я ею займусь. – Что означает твое «займусь»? – вскричал Урия Данн. – Хорошо же вы обо мне думаете! – Маркуса взбесила несправедливость отцовских суждений. – Я никогда не причиню зла невинным людям. Щеки Дана-старшего побагровели: – Я ни о чем таком и не думал, Маркус. Просто… я не понял, что ты имел в виду. Отец всегда был к нему несправедлив, но Маркус не хотел сейчас бередить застарелые раны. Тягостное молчание воцарилось вновь. Данну-старшему трудно было сидеть спокойно. Он хмурился и кусал губы, словно его что-то очень сильно беспокоило. Маркус приготовился к следующей перепалке. Поерзав пару минут, Урия Данн снова обратился к сыну: – Я… думал о том, сколько еще времени ты предполагаешь провести в Англии. Маркус смотрел в сторону. Он уже давно решил, что, как только его миссия будет завершена, он первым же пароходом отправится в Португалию. Или лучше в Испанию. – Я хотел навестить вместе с тобой твоих кузенов, – прибавил Урия Данн. – Ты очень давно не виделся с тетей Анной и дядей Филиппом. А у Чарльза уже два собственных малыша… Разминая затекшие ноги, Маркус задумчиво произнес: – И правда, я их давно не видел, но едва ли мне представится возможность задержаться. – Тетя Тиззи как раз прислала письмо… – Данн-старший передал вожжи Маркусу и сунул руку во внутренний карман плаща. Маркус прищелкнул языком и пустил лошадей быстрым галопом. Его отец нахмурился, но ничего не сказал. Пока отец просматривал послание, Маркус заметил, что, читая, он отводил руку с листочком как можно дальше от глаз. В конце концов он сдался и вытащил очки в золотой оправе. Маркус поежился, он с детства привык считать своего отца совершенно неуязвимым. – Вот оно, – Урия Данн нашел нужное место и начал читать вслух: Данн положил письмо на колени. – И далее в том же роде. – Насколько я помню, дядя Филипп постоянно страдал какими-то недугами – то одним, то другим… – Да, но сейчас все выглядит серьезно. С твоей стороны будет некрасиво не навестить его. Маркус вздохнул: – Я не видел его семь лет. Неужели мой визит что-нибудь изменит? – Семья очень важна, Маркус. Невысказанный упрек по поводу их разрыва повис в воздухе. Урия Данн никогда не умел скрывать свои мысли. – Давайте сначала посмотрим, как пойдут мои дела, – ответил Маркус. – А потом уж поговорим о дяде Филиппе. Данн-старший изменил позу. – Ну да, конечно… Спасибо тебе. Напряжение немного ослабло, и они снова замолчали. Маркус, казалось, сделал небольшую уступку. «Интересно, между другими сыновьями и отцами такие же отношения?» – вдруг подумалось ему. Точно он знать этого не мог, ведь у большинства ребят из его окружения отцов не было. Однако Маркусу почему-то казалось, что прочие сыновья и отцы знают, как общаться без словесных баталий. Хотя, в сущности, какая разница? Конечно, ему придется пострадать от их вынужденного совместного пребывания, но ведь потом все возвратится на свои места. Маркус вернется на поля сражений, а отец – к рабочему столу. Мысль о грядущем восстановлении status quo приободрила молодого человека. Освежающий ветерок ласкал щеки Маркуса и теребил плюмаж на его кивере. Молодой человек наслаждался прогулкой, хотя каждый ухаб отдавался болью в перевязанном бедре. По настоянию доктора Тама повязки наложили очень плотно, чтобы Маркус был вынужден прихрамывать и не забывал о необходимости притворяться. Маркус радостно впитывал запахи и звуки города. Только теперь он понял, как соскучился по Лондону и его пестрым краскам. Тут и там встречались знакомые с детства картины. Вот мужчина в плохоньком коричневом сюртуке не по росту толкает ручную тележку с мелким товаром. На углу пожилая женщина в выцветшей желтой шляпе с потрепанной бахромой продает цветы из висящей на руке корзинки. А хозяйка гостиницы, которая быстро, со звуком «в-у-у-сс, в-у-у-сс» подметала вход, остановилась поболтать с прохожим. И над всем этим в воздухе, перебивая запахи конского навоза и мусора, разливается аромат жареной баранины. – Как тебе кажется, Лондон сильно переменился? – спросил Данн-старший, наблюдая за сыном. Маркус осознал, что улыбается. Пытаясь скрыть свою радость, он коротко бросил: – Город как город. Отец расправил плечи. – Я всегда считал Лондон особенным городом. Впрочем, в отличие от тебя, я никогда не бывал за границей. И, надеюсь, мне никогда не придется… бежать отсюда. Не желая обсуждать свой внезапный отъезд семилетней давности, Маркус поспешил сменить тему разговора: – Я должен поскорее познакомиться с членами Совета. Мне кажется, что званый обед в клубе поможет успеху моего предприятия. Целую минуту Урия Данн изучающе смотрел на сына, а потом отвернулся и помахал дородной женщине, окруженной множеством чумазых ребятишек, которые цеплялись за ее пышные черные юбки. Одна из девочек, заметив, что Маркус тоже на нее смотрит, показала ему язык. – Сегодня я прощупаю почву. Званый обед – хорошая идея, – согласился Данн-старший. – Хотя, должен признаться, меня кое-что волнует. – Что именно? – Один из членов Совета, тот, кого я считал верным другом, связался с Наполеоном… И мне необходимо хорошенько над этим поразмыслить. – Его лицо исказилось от боли. – Я ничего не понимаю. Прекрасные, честные люди, правильные люди… – Даже правильные люди совершают ошибки. – Это верно. Понял ли отец, что Маркус подразумевал его самого? Сомнительно. Ведь Урия Данн всегда видел мир в своем, особенном ракурсе. – Не знаю, смогу ли я говорить с ним как ни в чем не бывало, – продолжил Данн-старший срывающимся от волнения голосом. – Я не умею улыбаться лицемерам в лицо, хотя мне бы не хотелось подводить тебя. – Должен признать, актер из вас действительно неважный. – Да, я не актер! – отрезал Урия Данн, словно его оскорбили. – И я горжусь тем, что всегда откровенен с людьми. – Актерство может считаться не очень почтенным занятием, но порой оно приносит существенную пользу. – В расследованиях, я понимаю, – старик Данн нахмурился. – И все же, Маркус, меня изумляет, что ты способен лгать и предавать так легко. Маркуса охватил приступ негодования. Чтобы позлить отца, он прищелкнул языком, и на повороте лошади побежали еще быстрее. – В отличие от вас, мои начальники никогда не пытались превратить меня в того, кем я не был. Напротив, они ценили меня таким, каков я есть. Судорожно вцепившись в боковину сиденья, Данн-старший парировал: – Я всегда отдавал тебе должное, Маркус. Однако я никогда не понимал, почему ты ведешь себя, словно чертов Макиавелли. Где-то в глубине души у Маркуса шевельнулось застарелое щемящее чувство, похожее на стыд. Он ненавидел и это ощущение, и себя самого. Он никогда не мог угодить отцу и никогда не соответствовал его требованиям. Стараясь обуздать злость, Маркус счел должным возразить: – В отличие от вас, лорд Уэллингтон неизменно превозносит мои способности. И хотя в иные времена мои действия могли бы счесть недостаточно честными, однако… – Война – грязное дело, и никто не способен пройти ее, не запачкавшись. – Неправда! На войне люди действуют доблестно, с честью… – Война всегда была неизбежным злом. Злом она и останется. – Можно подумать, сами вы безупречны! – закричал Маркус, охваченный раздражением и горечью, которые преследовали его все эти годы после предательства отца. – Солдаты идут в бой, защищая родную страну и близких! А вы были настолько озабочены спасением посторонних, что не сумели сберечь собственную семью! Руки Урия Данна, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь… – Мама пыталась скрыть это, однако ее горе видели все, кроме вас! – в раздражении Маркус кричал все громче. – Вы были поглощены делами и почти перестали быть ее мужем! – Патриция прекрасно знала, за какого человека она выходит замуж… – Но больше всего, – перебил Маркус, даже не пытаясь выслушать неубедительные объяснения отца, – ее огорчало то, как вы обращались со мной! – Ребенок, который внезапно в нем проснулся, был отчаянно рад возможности швырнуть отцу эти обвинения в лицо. – Даже с посторонними вы поступали куда лучше, чем с собственной плотью и кровью… – Я всегда обращался с тобой и с воспитанниками Андерсен-холла одинаково. Просто на их долю выпало слишком много испытаний, а ты имел все привилегии… – Кроме заботливого отца! – Маркус буквально дрожал от гнева. Чистейшего, непритворного, праведного гнева. Отец хотел, чтобы его сын был честен? Что ж, он выскажет ему все, все до последнего слова! – Я благодарен небесам лишь за одно – последние несколько лет моя мать не могла видеть, как вы со мной обращались. – Я должен был быть с тобой строг. Только так можно было искоренить твою необузданность. Я… – Никогда не забуду ваших слов, произнесенных в тот день, когда вы меня предали. – Маркус потряс головой и вцепился в вожжи. – «Если бы ты смог стать мне таким же достойным сыном, как Николас». Урия Данн вздрогнул, словно его ударили. – Да, кстати, как поживает ваш любимчик, Ник Редфорд? – издевательски осведомился Маркус. – Он все такой же подлиза? – Возможно, твоя озлобленность по отношению ко мне и оправданна, – резко ответил Данн-старший. На его щеках выступили красные пятна гнева. – Но Ник не причинил тебе ни малейшего зла. От того, что его отец с готовностью кинулся защищать Редфорда, Маркусу стало еще больнее. – Ты бы очень удивился, узнав, сколько у вас общего, – продолжал Данн-старший. – Недавно Ник открыл собственное бюро расследований, и, возможно, вам с ним следовало бы объединиться… – Я скорее побратаюсь с Наполеоном! – сердито огрызнулся Маркус. Он хотел пустить лошадей еще быстрее, но на дороге оказалось слишком много пешеходов. Маркус собирался уже было прикрикнуть на них, требуя посторониться и уступить дорогу кабриолету, как вдруг осознал, что утратил контроль над собой, даже не заметив, как это произошло. А ведь он никогда не терял головы! Маркус задумался. Его всегда считали холодным и расчетливым, полностью владеющим своими чувствами. Негодование, гнев, болезненное разочарование – плохое подспорье в его работе. Чтобы выполнить задачу, необходимо оставаться невозмутимым. Этим предопределяются успех или провал, жизнь или смерть. А он не из тех, кто способен оступиться. Цена подобной ошибки была бы слишком высока. Маркус понимал, что именно сейчас необходимо держать свои чувства под жестким контролем. Кроме того, нужно вести себя обдуманно по отношению к отцу. Как, впрочем, и по отношению к остальным в Андерсен-холле – тоже. Сквозь назойливый городской шум явственно пробивалась возникшая между ними напряженная тишина, которая, казалось, тормозит движение кабриолета. И хотя через несколько минут Маркус овладел собой, с остатками раздражения он справился значительно позже. Собравшись с силами, молодой человек решил вернуться к главной теме их разговора: – Если вы не в состоянии сохранять невозмутимость, то держитесь от Совета подальше. И посылайте меня на те собрания, которые вы обязаны посетить. Я принесу за вас извинения. Его отец с явным облегчением поддержал его: – Полагаю, это несложно сделать. – Мы можем объявить, что приют переживает кризис, и эта ситуация требует вашего постоянного внимания. Мне кажется, скверное финансовое состояние послужит достаточным оправданием. – И вполне правдоподобным, – пробормотал Урия Данн. – Отчего? Данн-старший пожал плечами: – Скаредность общества. Война, скудные инвестиции и прочее. Наше положение все время меняется, но в целом мы в неважном состоянии. Маркусу и в голову не приходило, что приюту могут грозить какие-то беды. – И насколько это серьезно? – До сих пор я не сталкивался ни с чем подобным. – Урия Данн вздохнул и потер глаза. – Твое присутствие в Совете способно изменить ситуацию. Все любят героев войны. Следуя неизменной привычке, отец Маркуса из всего на свете стремился извлечь пользу для своего драгоценного приюта. Даже из собственного сына. Однако Маркус решил держать свои эмоции под контролем. Теперь это его абсолютно не волновало. |
||
|