"Колесница Гелиоса" - читать интересную книгу автора (Санин Евгений Георгиевич)ГЛАВА ПЕРВАЯНезадолго до рассвета ведомые Фемистоклом рабы подошли к окрестностям Мессаны. Когда они миновали заброшенные поля со следами пепелищ на месте богатых вилл, первые лучи солнца уже высветили полуразрушенные стены крепости большого портового города на самой границе между Сицилией и Италией. — У вас есть даже тараны? — уважительно спросил Клеобул, показывая Фемистоклу на целые проемы в крепостных стенах. — Нет! В этом нам помогли сами римляне. — Римляне?! — Они были так самонадеянны после победы над Карфагеном, что не укрепили стены здешних городов! — объяснил Фемистокл. — Разве они могли подумать, что соседняя провинция, которой они привыкли пользоваться с таким удобством, станет когда-нибудь театром войны? — Поэтому вы так быстро овладели почти всей Сицилией? — Да, и еще благодаря тому, что римское войско совершенно разложилось в этих теплых и сытых краях! — Ты забыл, что мы победили только благодаря великой мудрости нашего славного Антиоха! — воскликнул подъехавший Серапион. — Конечно! — одними губами усмехнулся Фемистокл. — Без его молитв и небесных знамений мы не взяли бы ни одного города с развалинами вместо стен, где против нас стояли разучившиеся держать мечи легионеры! Серапион злорадно сверкнул глазами и прикрикнул на плетущихся позади рабов: — А ну поторопись, иначе пропустите самое интересное! — Штурм? — воскликнул Фрак, прибавляя шагу. — Как бы я хотел подождать здесь, пока закончится эта бойня! — признался Клеобул, с ужасом глядя на стены крепости, усеянные фигурками обреченных мессанийцев. — И ваш сириец может еще называть это интересным?! — Серапион имел в виду не сам штурм, а то, что у нас предшествует его началу, — усмехнулся Фемистокл. — Евн называет это — нагнать побольше страха на осажденных и придать мужества и ярости своим воинам! Он дает перед каждым штурмом настоящий спектакль! — пояснил он недоуменному Клеобулу. — Он еще и держит актеров?! — В этом спектакле действующие лица — сами рабы! Кстати, Евн тоже принимает в нем участие! — Как? Сам Евн?! — О-о! — протянул Фемистокл. — Это самый талантливый актер из всех, кого я видел когда-либо на сцене и в жизни. Никто лучше его не знает, когда надо надевать комическую маску, а когда — трагическую, ни разу не видел я его самим собой. Впрочем, скоро ты сам сможешь оценить это его непревзойденное качество. Но для этого нам нужно поспешить — Евн не любит затягивать со штурмом! Словно в подтверждение его словам, все пространство перед осажденной крепостью начало приходить в движение. Лагерь рабов просыпался, в небо прямыми столбами поднялся дым от множества костров. Подслушавшему разговор греков Проту было интересно увидеть в роли актера самого царя. Он спрыгнул с повозки, догнал размашисто шагающего Фрака и, стараясь не отставать от этого сильного и мужественного человека, во все глаза смотрел на огромное скопище рабов. Сколько же их тут было: тысяча? Сто тысяч? Миллион?! Казалось, рабы всего мира стеклись сюда, чтобы расплатиться со своими господами за свои муки и унижения. Поравнявшись с лагерем рабов, Прот не переставал изумляться богатым нарядам и дорогому оружию подданных Евна-Антиоха. Проходя мимо одного из костров, он заглянул в глиняную миску воина и восторженно покачал головой, увидев в ней мясо. Фемистокл вел их в самый центр разноязыкой, шумной массы людей. У высокого костра из ярких тканей, в котором могла бы легко уместиться целая сотня воинов, он приказал подождать его и исчез за пологом. Пропустившие члена Совета часовые вновь скрестили длинные копья и встали у входа с самым воинственным видом. Прот подивился огромному росту этих людей, звериным шкурам, в которые они были одеты, и свирепым лицам. Вскоре полог шатра распахнулся, и появился Фемистокл, а следом за ним еще несколько незнакомых людей. — Ахей! — почтительно восклицали у костров. — Клеон!.. — Армананд! Наконец, вышел невысокий худощавый человек с аспидно-черными глазами и остро торчащей бородой. Одет он был в пурпурную мантию. Голову его украшала царская диадема, подвязки которой спадали на плечи. Его появление вызвало бурю восторга во всем лагере. Давя друг друга, воины бросились к шатру, но вокруг худощавого человека встали выросшие словно из-под земли охранники в звериных шкурах. «Сам Антиох!» — понял Прот и услышал торопливый окрик Серапиона: — Падайте ниц! Перед вами — наш обожаемый базилевс, да живет он вечно! Два беглеца-сирийца привыкшие к подобным почестям царям у себя на родине, рухнули, как подкошенные. Прот неловко опустился на колени, замешкался с непривычки. Евн метнул на него стремительный взгляд, и Прота словно огнем обожгло с головы до самых пяток. Глаза царя были такими пронзительными, что он крепко зажмурился и повалился на землю, вжимаясь лбом в колючие, пахнущие дымом костров, травы. — Клеобул, пересиль себя! — услышал он шепот Фемистокла. — Так надо… Прот осторожно скосил глаза и увидел, как медленно опускается на землю Клеобул. — Да живет вечно наш великий и могущественный базилевс Антиох! — закричал Серапион, и все вокруг подхватили: — Антиох! Антиох! — Живи вечно! Вскоре над лагерем поднялся такой мощный рев, что Проту казалось — еще немного, и не выдержат уши. Он чувствовал себя песчинкой в этом грохочущем, как тысяча громов, мире. Больше всего на свете ему захотелось забиться в какую-нибудь щель, чтобы его не оглушила, не смяла эта масса людей, восторженно ревущая: — Ан-ти-ох! Ан-ти-ох!! — Жи-ви!! Жи-ви!!! Едва шум поутих, и только в отдаленных концах лагеря продолжали бесноваться сирийцы, Евн неожиданно высоким, срывающимся голосом обратился к Фемистоклу: — Почему ты так долго выполнял мое поручение? — Все гавани Сицилии заброшены, — сдержанно поклонился царю Фемистокл. — Мне пришлось бы ждать еще дольше, если бы к берегу не причалил парусник с беглыми рабами. — Значит, ты отправил согласно моему милостивому повелению добрых господ на родину? — громко, чтобы слышали все, спросил Евн. — Да, божественный! — ответил за Фемистокла Серапион. Подбежал к Евну, опустился перед ним на колени и поцеловал край пурпурной мантии. — Бесконечно благодарные твоей царской милости сицилийцы уже находятся на полпути к Риму! Евн с одобрением посмотрел на услужливо выгнутую спину подданного и с деланным удивлением спросил: — Неужели даже сицилийцы признают, что я милостивый базилевс? — Да! — торопливо воскликнул Серапион. — Конечно! — Они сами сказали тебе об этом? Серапион замялся. Фемистокл с усмешкой ответил за него: — Это было написано на их лицах, базилевс! Евн метнул быстрый взгляд в сторону грека и добродушно прищурился: — Вот и расскажи об этом Совету. Подумайте, — голос его неожиданно стал мягким, вкрадчивым, — не пора ли вашему базилевсу носить титул милостивого, то есть — Эвергета, раз это признают даже злейшие его враги? Ведь носят же такой титул его царственные братья — понтийский царь Митридат и сирийский Антиох! Или они более достойны этого? — Слушаюсь, базилевс, — вновь поклонился Фемистокл. — Я сообщу это твое пожелание Сове… Он не договорил. Вскочивший с колен Серапион, воздел над головой руки и завопил: — Нет границ милостям нашего обожаемого Антиоха Эвергета! Да живет вечно базилевс Антиох Эвергет!! — Эвергет! Эвергет! — тут же откликнулись восторженные голоса, и вся масса людей, потрясая оружием, снова заревела: — Эвергет! Эвергет! — Жи-ви!.. Жи-ви!.. — Можешь передать Совету и это пожелание народа! — улыбнулся Евн, не сводя глаз с Фемистокла и пальцем подозвал к себе Серапиона. — А тебя, мой верный Серапион, отныне я назначаю своим другом[77] и… комендантом Тавромения, моей столицы! — О, мудрый, о великий! — повалился на землю, целуя ее перед ногами царя, Серапион. — А как же Деметрий? — воскликнул опешивший Фемистокл. — Где он?! — Увы! — вздохнул Евн, обводя печальным взглядом воинов. — Наша жизнь так недолговечна… Опасности подстерегают нас на каждом шагу! — Что ты хочешь этим сказать? — подался вперед Фемистокл, чувствуя, как из-под его ног ускользает твердая почва. — То, что Деметрия больше нет! — со скорбным лицом произнес царь. — Прошлой ночью, пока ты был в отлучке, проклятые мессанийцы совершили дерзкую вылазку. Они хотели убить меня… Но по ошибке приняли шатер Деметрия за мой — и изрубили его на мелкие куски. Вот так! — показал он ребром ладони, как рубят ножом мясо и погрозил кулаком в сторону крепости. — Но они жестоко поплатятся за это! — Сама Астарта[78] спасла нашего дорогого базилевса от неминуемой смерти и отвела от него мечи проклятых господ! — завопил Серапион, снова поднимая руки к небу. «Знаю я, негодяй, что ты сделал с Деметрием!» — чуть было не закричал Фемистокл. Он с трудом подавил в себе желание кинуться на Евна, вцепиться в ненавистную бороденку. — Шут! Мясник проклятый!» Шатер царя действительно был рядом с шатром Деметрия, но разве можно было их перепутать? «И как мессанийцы могли пройти через семь рядов охранения?! — лихорадочно думал Фемистокл. — Нет, не мессанийцы, а ты, ты убил его! Еще ведь и пытал наверняка! Деметрий, конечно же, не сказал тебе ничего. Но где гарантия, что промолчат остальные? Надо спешить! Надо провести в Совет взамен Деметрия Клеобула!..» Фемистокл сделал шаг к царю и показал на лежащих рабов: — Базилевс! Взгляни на этих несчастных! — Кто они? — приподнял бровь Евн. — Не оказавшие мне поддержки рабы из Катаны? Если это так, то можешь их сделать собственными рабами! Ведь, насколько мне известно, у тебя нет ни одного личного раба! — Они из самого Рима, базилевс! — показал рукой в сторону Италии Фемистокл. — Даруй им свободу! Услышав, что речь зашла о них, рабы поползли вперед. Протягивая руки к царю, показывая следы побоев и ран, они принялись умолять: — О, великий, даруй нам свободу! — Прими нас в свое войско! — Вели накормить и одеть нас, базилевс! — О, великий! — тоже воскликнул Прот, приподнял голову и, увидев на щеке царя аккуратное клеймо, снова зажмурился и упал на землю. — Так значит, обо мне знают и в Риме! — самодовольная улыбка тронула губы Евна. — Слух о тебе уже пронесся по всему миру! — вскричал Серапион. — Все униженные и обездоленные Ойкумены почитают тебя за бога! И я поражен твоей скромностью! Как можешь ты довольствоваться каким-то титулом Эвергета?! Божественный — вот как следует называть тебя! Евн приветливо улыбнулся Серапиону, и Фемистокл шепнул Клеобулу: — Можно подумать, что этот лизоблюд лишь вчера вернулся из Сирии или Пергама! — Ну что ж, — благодушно заметил Евн. — Пожалуй, я дам этим несчастным свобо… А о чем это ты шепчешься с рабом? — вдруг подозрительно спросил он, обрывая себя на полуслове. — Я… посоветовал своему земляку подползти к тебе ближе и поблагодарить за дарованную ему свободу! — быстро нашелся Фемистокл. — Они шептались всю дорогу сюда! — наклонившись к уху царя, сообщил Серапион. — И Фемистокл утверждал, что мы разбили сицилийцев только благодаря беспечности римлян! Евн нахмурился, но тут же с улыбкой обратился к Фемистоклу: — Как, в Сицилии появился еще один твой земляк? — Да, господин! — сделал попытку встать Клеобул, но подскочивший Серапион ногой удержал его. — И тоже из Афин? — продолжил расспрос Евн. — Да! — Значит — еще один Афиней! — заметил Евн. — Ай-ай, какая у тебя радость! — Базилевс! — воскликнул Фемистокл. — Он уже не Афиней! Его зовут Клеобул! — Клеобул — имя свободного человека. А я пока вижу перед собой раба! — выделяя каждое слово проговорил Евн. — Или ты забыл, что Клеобулом он станет только тогда, когда делом докажет свою преданность нам? Чем он лучше моих славных воинов, которые заслужили это право кровью и ранами в боях с господами? — Ничем! — закричали окружавшие Евна сирийцы. — Пусть тоже завоюет это право! — Пускай его свяжет с нами кровавая клятва! — Вот видишь, Фемистокл, — кивая на них, улыбнулся Евн. — Твой земляк пока для всех нас всего лишь раб из Афин — Афиней! Верно я говорю? Сирийцы одобрительно загудели. — Базилевс! — перекрывая шум, сделал еще один шаг к царю Фемистокл. — Разве пять моих ран, полученных в сражениях под Энной, Тавромением, Сиракузами, разве то, что я с первого дня восстания являюсь членом Совета не дает мне право просить тебя и надеяться на снисхождение?! Дай свободу этим людям! Ведь это не катанские и мессанийские рабы, а беглецы из самого Рима. Уже одним этим они доказали тебе свою преданность! Ты же ведь сам только что сказал, что даешь этим несчастным… — …возможность стать свободными! — торопливо докончил за Фемистокла Евн и поднял вверх палец: — Возможность! И, клянусь Астартой, она представится им сегодня! Сейчас!! А из Рима они или из твоей Греции — мне безразлично! Мои законы едины для всех! И я не доволен, — голос его сорвался, — что член моего Совета забывается настолько, что позволяет себе называть рабов людьми. Через полчаса, как и обещал Евн, все было готово к штурму. Разбитая на тысячи, сотни и десятки армия рабов, ощетинясь обнаженными мечами, пиками и копьями, сверкая римскими щитами, вытянулась на всем протяжении стен Мессаны. Прот попал в декурию к угрюмому бородачу испанцу. Чувствуя рядом напряженное плечо Фрака, он благодарил Афину за то, что она не разлучила его с этим умелым воином, и до боли в пальцах сжимал выданный ему короткий римский меч. «Ну что же они медлят! — клял он разъезжавших на горячих лошадях тысячников, позабыв про обещанный Фемистоклом спектакль, в котором играет сам царь. — Так мы не возьмем этой Мессаны и до вечера!» Неожиданно по рядам воинов пронесся гул, взгляды всех устремились вправо. Прот повернул голову и увидел, как от царского шатра отделилась высокая — в два человеческих роста — фигура, одетая в грубый хитон раба. Прыгающей походкой великан не спеша прошел перед строем и остановился перед центральной башней крепости, не доходя до нее на полет стрелы. — Эй, вы, господа Мессаны! — громко крикнул он, и Прот сразу узнал этот, срывающийся на самых высоких нотах, голос. — Хорошо ли вам слышно меня? А?! Что ж вы тогда не требуете, чтобы я, раб, кланялся вам? Почему не прикажете схватить меня и отдать на пытку?! По строю пронесся смех, усиливающийся с каждой минутой. Великан повернулся к армии, и Прот увидел, что это, действительно, сам Евн, только стоящий на высоких ходулях. Царь снова обратил свое лицо к Мессане и закричал еще громче: — Ну, что же вы? Вот он я, берите меня! Бейте, пытайте! О-о, вы большие мастера этого! Идите же ко мне! — издевался он над приготовившимися к своему последнему часу защитниками крепости. — Ведь вы, кажется, называете нас беглецами? О, нет, господа! Ошибаетесь! Это вы теперь, а не мы беглецы! Вы, а не мы убежали в свою жалкую крепость, которая через полчаса будет наша! Вы скрылись от нашей мести, как трусливый заяц, которого изображаете на своих монетах! Несколько стрел прочертили воздух и бессильно ткнулись в землю в нескольких шагах от Евна. Царь презрительно плюнул в их сторону, сделал рукой неприличный жест, но в этот момент новая стрела, пущенная умелой рукой, очевидно, из тугого скифского или парфянского лука, упала прямо к его ногам. Чудом не падая с ходулей, Евн проворно отшагнул назад и погрозил крепости кулаком: — Не нравится? Погодите, сейчас мы еще вам наглядно покажем, что привело вас к бесславной гибели! — пообещал он и сделал знак людям, стоящим у царского шатра. Стена воинов расступилась. Вперед вывели богато одетого римлянина. Подталкиваемый в спину остриями пик, он вышел на середину склона и стал затравленно озираться вокруг. На стенах Мессаны послышались возгласы негодования — осажденные узнали в пленнике рабов одного из самых знатных и богатых жителей Мессаны — Марка Минуция, отъехавшего неделю назад за помощью в Катану. — Эписодий первый! — прокричал Евн, делая новый знак, и на «сцену» выбежали два совершенно голых раба. — К Дамофилу из Энны подходят рабы Зевксис и Гермий. Они умоляют своего господина, чтобы он дал им поесть и выдал хоть какую-нибудь одежду! Рабы бросились к бледному Минуцию. Кривляясь и извиваясь телами, они принялись упрашивать его, красноречиво показывая, что голодны и замерзли без хитонов. — Роль Дамофила по причине его смерти исполняет небезызвестный вам Марк Минуций! — под дикий хохот своего войска сообщил мессанийцам Евн. — Просим господ зрителей извинить нас за такую вольность. Но для нас, что Дамофил, что Минуций — все равно! Зато Зевксис и Гермий самые что ни на есть настоящие! — заверил он. Услышав свои имена, рабы бросились на землю и стали биться лбами перед калигами насмерть перепуганного мессанийца. Прот хохотал вместе со всеми, наблюдая за невиданным представлением. Стоящий рядом Фрак смеялся гулко и отрывисто, точно бил в большой бубен. — Ничего в жизни не видел более смешного! — то и дело повторял он, утирая слезы. На склоне тем временем произошла небольшая заминка. Минуций опустил голову и никак не соглашался делать то, что вполголоса требовал от него Евн. Тогда царь не выдержал, дал знак воинам, которые вывели Минуция. Один из них подбежал к пленнику и так кольнул пикой, что из-под лопатки брызнула кровь. Мессаниец вскрикнул и покорно взмахнул рукой так, словно бил кого-то плетью. — Это он говорит Зевксису и Гермию: «Что же, разве путешественники ездят голыми по Сицилии и не дают готового снабжения тем, кто нуждается в пище и одежде?» — громко пояснил Евн. — И приказывает привязать их к столбу и подвергнуть бичеванию! Единый стон пронесся по двухсоттысячному войску. Пока переодетые в надсмотрщиков рабы привязывали Зевксиса и Гермия к столбу, справа и слева от Прота послышались негодующие крики: — Проклятые господа! Так оно все и было!.. — Не кормили, не одевали нас!.. — Попробуй только заикнись, что ты голоден или замерз — сразу поведут к такому столбу! — Если не бросят в яму гнить заживо!.. — Смерть им всем, как Дамофилу! — Смерь! — Смерть… — прошептал Прот, думая о Луцие и тоже невольно сжимая кулаки. Привязав рабов к столбу, «надсмотрщики» взялись за длинные сыромятные бичи. Прот ожидал, что удары будут легкие, только для виду. Но бичи засвистели по-настоящему. И крик Гермия, а затем и вопль Зевксиса были самыми неподдельными. — Так, так! — услышал вдруг Прот в наступившей мертвой тишине тихий голос Евна. — Сильнее! Еще сильнее! А вы терпите, терпите! Озолочу каждого!.. — И-и… Эх-х! — тяжелый бич опустился на спину дернувшегося от боли Зевксиса. — А-аа-ах! — тут же отозвался другой «надсмотрщик», с силой ударяя Гермия. Войско Евна напряженно молчало. Прот покосился по сторонам и увидел, как изменились совсем еще недавно веселые, смеющиеся лица бывших рабов. Все они были искривлены гримасами боли, ужаса, каждый словно заново переживал страшные годы своего рабства, когда такие свистящие удары сыпались на них ежечасно… — И-и… Эх-х! — А-аа-ах!! Голова Зевксиса вскинулась и безвольно упала на грудь. Гермий, продолжая вздрагивать от ударов, истошно завопил, чтобы ему поскорее дали разделаться с «Дамофилом». Ломая строй, самые горячие воины рванулись вперед, еще мгновение — и вся масса людей хлынула бы на крепость, но Евн властным голосом остановил их: — Эписодий второй! Ваш царь Антиох Эвергет, бывший домашний раб Антигена, дает благословение своим сирийцам на начало восстания! Из задних рядов тут же выбежали и обступили царя одетые в лохмотья люди. Их было не меньше трех сотен. Прот сразу же узнал Фемистокла, который старался держаться в стороне, и льнувшего к Евну Серапиона. Упав на колени, эти люди, переодетые в рабов, стали умолять высившегося над ними царя узнать волю богов. «Надсмотрщики» отвязали от столба рабов, привели в чувство Зевксиса. Шатаясь, избитые подошли к заговорщикам и, плача, стали рассказывать, как жестоко поступил с ними Дамофил. Евн-Антиох, внимательно выслушал их, горестно покачал головой и запрокинул лицо к небу. — О, великая Астарта! — пронзительно закричал он. — Ты всегда приходишь ко мне и советуешь, как поступить в трудную минуту! Ты и только ты явилась ко мне и предсказала, что я стану царем! О, Астарта, я вновь, как в тот день вижу, слышу тебя! О, великая! Евн закрыл лицо руками, и вдруг целый столб пламени вырвался у него изо рта. Вопль изумления и восторга пронесся над строем сирийцев. Войско, как по команде, сделало несколько шагов вперед. Замерло в горящем нетерпении. Прикажи им Евн в эту минуту броситься со скалы в море или шагнуть в огонь — и вся армия последовала бы его приказу. — Мы хотели поступить с Дамофилом по закону! — насладившись видом своих подданых, вновь закричал Евн. — Мы хотели привести его в театр Энны и предать суду! Но Зевксис и Гермий не смогли уже ждать этого! Они назвали Дамофила обманщиком и… убили его! — сделал знак Евн, и двум рабам незаметно передали оружие. — Один вонзил ему меч в бок, другой разрубил топором шею! Зевксис с Гермием бросились к Марку Минуцию, едва успевшему, по римскому обычаю, закрыть перед смертью лицо полой тоги. Сверкнули в воздухе топор и меч. Голова обливающегося кровью мессанийца покатилась по траве… Радостный рев пронесся над склоном, заглушая крики отчаяния начавших уже прощаться друг с другом защитников крепости. — И так будет со всеми, кто мучил и убивал нас, когда мы были рабами! — прокричал Евн. — Так было со всеми господами Энны и Тавромения, Акраганта и Катаны! Теперь настала ваша очередь, проклятые господа Мессаны! Молитесь скорее вашим латинским богам, все равно наша Астарта сильнее их, и ничто, ничто не спасет вас от ее справедливого гнева! Астарта! Слышишь ли ты меня?! — проревел Евн и, выждав минуту, воздел к небу руки. — Слышит!! И она призывает вас, мои доблестные сирийцы: жгите, насилуйте, рвите зубами теплое мясо своих бывших господ, насытьте свои истерзанные тела и сердца сладостной местью!! Новый столб пламени вырвался изо рта царя. Он шагнул к крепости, как бы призывая следовать за собой всю свою армию: — Залейте потоками крови улицы этого города! Вперед, вперед, мои непобедимые сирийцы!! Голос Евна сорвался, утонул в гуле воинственных криков рванувшейся вперед армии. Прот бежал вместе со всеми, потрясая мечом. Он боялся только одного — чтобы его не раздавили в этой толпе, страшился споткнуться и упасть. Несколько стрел пролетело над его головой. Где-то сбоку, сзади послышались крики и проклятья, и тут же, захлебнувшись, умолкли. Прот ни на секунду не упускал из виду бежавшего рядом Фрака. Бывший гладиатор, экономя силы, бежал молча, прижимая к груди длинный сарматский меч. «С таким не пропадешь!» — восторженно подумал Прот и пригнулся, услышав свист стрелы, от которого зашевелились волосы на макушке. — О, Астарта!.. — послышалось сзади. Прот повернул голову и краем глаза увидел, как, взмахнув руками, упал и исчез под ногами бегущих следовавший за ним воин. Самые быстрые воины уже достигли стен Мессаны. Прикрываясь щитами от летящих сверху камней и копий, они стали карабкаться наверх по приставленным длинным лестницам и просто по выступающим камням полуразрушенных стен. Прячась за могучей спиной Фрака, Прот тоже ступил на шаткую лестницу и, призывая на помощь всех известных ему богов, называя их то греческими, то латинскими именами, ступенька за ступенькой стал подниматься наверх. Дико прокричал, падая с высоты один воин, за ним, едва не увлекая за собой Прота, другой… — О, Минерва! Афина! О, великий Юпитер! Зевс!.. Не дайте мне умереть!.. Не дайте мне упасть с такой высоты!.. — воскликнул Прот, замешкался, но его тут же подтолкнули снизу взбиравшиеся за ним рабы. Когда уже казалось, что не будет конца этой проклятой лестнице, спина Фрака вдруг дернулась, переломилась в пояснице; бывший гладиатор торжествующе заревел и провалился куда-то вперед. Прот поднялся еще на несколько ступенек и с радостью увидел перед собой верхний край стены! Он проворно спрыгнул вниз, на площадку. Озираясь, выставил перед собой меч. Но сопротивление мессанийцев на этом участке было уже сломлено. Кругом лежали только трупы рабов и защитников крепости. Многие из господ были обезглавлены, у каждого не было кисти или всей руки. Прот увидел, как мелькнула в проулке широкая спина Фрака, рванулся следом. Здесь, к его разочарованию, бой тоже угас, и ему встретились лишь мессанийские рабы с белыми тряпками в зубах. Они умоляли Прота дать им меч, чтобы рассчитаться со своими господами. Прот отмахнулся от них и побежал дальше, чуть не плача от того, что нигде не видно господ. Наконец в конце следующей улицы он увидел прислонившегося к стене дома раненного богача. Подскочив к нему, замахнулся мечом, но мессаниец ловко отвел удар в сторону и в свою очередь попытался достать острием своего меча до груди Прота. Прот вскрикнул, сделал шаг назад, прикидывая, как бы половчее броситься на истекавшего кровью мессанийца, но в это мгновение из-за его спины вылетел разъяренный Фрак. Страшным ударом он напополам разрубил тяжело осевшее на пыльную землю тело. — Забирай себе его руку! — крикнул бывший гладиатор, показывая мечом на лежащего господина. — А ты? — обрадовался Прот и, не заставляя себя долго упрашивать, словно кусок говядины отсек руку до самого плеча. — У меня уже есть! Целых две! — похвастался Фрак. — Но это еще не все! И побежал дальше, высмотрев новую жертву. Прот привязал к поясу руку убитого. «Свободен! Теперь — свободен!» — с облегчением подумал он и заметил бредущего мимо Клеобула. — Эй! — окликнул он грека. — Иди сюда! Услышав знакомый голос, Клеобул обрадованно шагнул к Проту, но тут же остановился, увидев обезображенное тело. «Ох, уж эти мне эллины!» — подумал Прот и кивнул на то, что еще минуту назад было грозным врагом: — Отрезай побыстрей вторую руку или голову — и ты свободен! — Н-не могу! — отвернулся Клеобул. — Как! Ты не хочешь получить свободу?! — поразился Прот. — Хочу, но… — Так давай помогу! — Нет! — воскликнул грек. — Не надо!! — Как хочешь! — пожал плечами Прот, опуская меч. С трудом он дождался вечера, когда освещенный пламенем высокого костра Евн встречал, сидя на троне, победителей. Насытившись местью, женами господ, смертью их маленьких детей «сирийцы» торжественно проходили мимо своего царя и бросали в кучу золото, серебро, украшенные самоцветами перстни и серьги. Евн жадно взирал на богатство и впивался глазами в очередного подданного, словно проверяя, все ли тот выложил перед ним. Интересовала его, правда, значительно меньше и соседняя куча, в которую рабы складывали отрубленные руки и головы мессанийцев. Стараясь не подать виду, что ему давно надоела эта утомительная процедура, он приветливо кивал пролившему господскую кровь рабу и важно говорил: — Дарую тебе свободу на вечные времена! Закованный в цепи кузнец по знаку царя тут же сбивал оковы и рабские ошейники и Евн снова переводил свои глаза на сверкающие в ярком свете костра драгоценности. Оживился он лишь при виде Фрака, который деловито положил на верх окровавленной горы несколько кистей и две головы. — Вот это молодец! — воскликнул Евн и милостливо сказал склонившемуся перед ним Фраку: — Дарую тебе свободу и… должность начальника декурии! Бывший гладиатор склонился ниже и вынул из-за пазухи еще две кисти рук, пальцы которых были украшены дорогими перстнями. — А это, великий царь, идущие на смерть правитель Мессаны и его жена приветствуют тебя! — усмехнулся он, небрежно швыряя в кучу страшную добычу. — Как ты сказал — идущие на смерть? Приветствуют? — улыбнулся Евн. — Да, великий царь! Так велено было нам, гладиаторам, обращаться к господам на арене перед началом каждого боя! Ну, а теперь они обращаются к тебе. — А откуда тебе известно, что это сам правитель Мессаны? — подозрительно спросил Серапион. — У него была большая охрана! — охотно объяснил Фрак. — Когда я ее перебил, мне стало интересно, кого это они так охраняли? Спросил рабов, они сказали — правителя Мессаны. А тут и жена его прибежала… Начала голосить, кричать на меня, зачем я разлучил ее с мужем. Ну, я и решил не разлучать!.. — простодушно докончил он. — Сколько же воинов было в охране этого правителя? — удивился Евн. — Десять, наверное, а может, двенадцать — не считал! — пожал плечами Фрак. — Я и руки им не стал отрезать, сказано же было — только господ! — Дарую тебе милость служить в моей личной тысяче! — воскликнул царь. Услышав завистливые возгласы, гладиатор довольно усмехнулся и отошел в сторону. На его плечи тут же набросили дорогой халат и повели куда-то угрюмые воины, одетые в звериные шкуры. Евн вопросительно посмотрел на Прота. Тот, очнувшись, бросил в кучу руку мессанийца, пал ниц перед царем. Евн дал ему знак подняться. — Ты свободен на вечные времена! — прикрывая ладонью зевок, сообщил он. Кузнец несколькими осторожными ударами сбил с шеи Прота ненавистный ошейник с надписью: «Верни беглого раба его хозяину Луцию Пропорцию». Прот ошеломленно потер шею и замер. — Так я… свободен?! — вырвалось у него. — Да, на вечные времена! — кивнул Евн. — Проходи дальше, там о тебе позаботятся! — шепнул Серапион. Но Прот не мог так сразу двинуться с места. — И я могу отправляться к себе на родину? — нетерпеливо воскликнул он. Евн усмехнулся. Стоящие вокруг него телохранители и члены Совета угодливо засмеялись. — А где твоя родина? — поинтересовался царь. — В Пергаме! — Ах, в Пергаме! — протянул Евн, обращаясь к своему окружению. — А я думал где-нибудь в Скифии! Хохот раздался еще громче. — Я понимаю, это далеко… — смутившись, пробормотал Прот. — Чтобы добраться туда, нужен корабль. Но я… готов купить его! — А какой тебе нужен корабль? — подал голос сидевший у ног царя безобразный шут. — Военный римский? Египетский? Финикийский? А может быть, торговый греческий? — Пожалуй… военный римский! — подумав, выпалил Прот, и вздрогнул от нового взрыва хохота. Теперь уже смеялся сам Евн. — Но тебе также понадобятся и гребцы! Много гребцов! — поднял скрюченный палец шут. — Ты что — готов купить и их? — Конечно! — уверенно кивнул Прот, не понимая причины веселья. — Довольно! — раздался неожиданно голос Евна. — Дайте ему золотой статер из тех, что вы принесли сегодня. Он достаточно повеселил меня! Оттолкнув ногой шута, царь дал знак Серапиону приблизиться. Когда тот покорно наклонил перед ним голову, шепнул: — Не сводить с этого пергамца глаз ни днем, ни ночью, следовать за ним всюду! Узнать, на какие деньги он собирается купить корабль и гребцов! Евн отпустил новоиспеченного коменданта Тавромения, и его взгляд остановился на стоящем неподалеку от трона Клеобуле. — А-а, старый знакомый, земляк моего верного Фемистокла! — приветливо протянул он. — Ты, наверное, убил так много мессанийских господ, что даже не смог донести все руки? А? Или мешок с ними у тебя за спиной? Так развязывай его быстрее, и ты — свободен! Клеобул вздохнул и развел руками: — Я не смог… — Что не смог? — удивился царь. — Убить господина… — Не слышу! Громче! — приложил ладонь к уху Евн. — Чтобы все слышали! — Я не смог убить господина! — выкрикнул Клеобул, доведенный до отчаяния издевательством царя. — Тогда и я ничем не могу помочь тебе! — деланно вздохнул Евн и, поджав губы, сухо приказал охранникам: — Этого Афинея заковать и отправить в рабский эргастерий вместе с теми рабами, которые не оказали мне поддержки при взятии Мессаны! Старый Армен, едва волоча ноги от усталости, наконец, выбрался на шумную торговую улицу. «Где-то здесь должно быть жилище этого Писикрата! — подумал он, озираясь среди многочисленных лавок, торговавших мясом, рыбой, овощами и вином. — Но где?..» Он склонился в почтительном поклоне перед идущим мимо афинянином и протянул ему дощечку с адресом купца. Прохожий, не останавливаясь, брезгливо взял нагретую за пазухой раба навощенную дощечку, на ходу прочитал вслух: — «В середине Дромоса[79], между харчевней Аркесила и горшечной Андроника, по правой стороне». Там! — махнул он рукой в сторону самых больших лавок. К счастью, указанный афинянином дом Писикрата оказался совсем рядом. Проходя мимо харчевни, где бедняки торопливо уплетали куски лепешек с сыром и мясом, запивая вином, Армен сглотнул слюну, и уже через минуту постучал в дверь одной из самых крупных лавок Дромоса. — Кого еще там несет? — послышалось ворчание. Дверь приоткрылась, и Армен увидел молодого мужчину. Разглядев раба, он недовольно пробурчал: — Мы уже закрылись! — Но я от Писикрата! — воскликнул Армен. — Послан к вам вашим отцом! — Пропусти его, Эртей! — послышалось из глубины лавки, и Армен проскользнул в открывшуюся дверь. — Тут все написано! — пробормотал он, протягивая дощечку сидящему за столом чернобородому мужчине, похожему на Писикрата. Тот сделал знак брату. Эртей принял из рук Армена дощечку: — Почерк отца! «Делайте все так, как скажет этот раб!» И что же ты должен нам сказать? — удивленно взглянул он на Армена. Армен виновато пожал плечами и начал издалека: — Ваш отец вез товары на «Афродите»… — Ну! — заторопил его Эртей. — По дороге на корабль напали пираты! Они схватили вашего отца… затолкали в душный трюм… — Мирон, наконец-то мы с тобой богаты! — шепнул Эртей. — Тс-сс! — остановил его брат. — Мы же не знаем самого главного — где спрятаны деньги!.. — Проклятье! — Так говоришь, отец в плену? — спросил Мирон. — Да, — кивнул Армен. — И что же он велел передать нам? — Ваш отец послал меня за выкупом. Я привезу ему полталанта, он отдаст их пиратам, и они сразу отпустят его! — А не обманут? — Нет! — вспоминая слова Диокла, заверил Армен. Братья переглянулись. — А что еще велел передать нам отец? — упавшим голосом спросил Мирон. — Больше ничего! — Как?! — вскричал Эртей. — Разве он не сказал тебе, где спрятаны его… — Скажи! — отталкивая брата, спросил Мирон. — Может, ты забыл об этом по дороге? Вспомни, не велел ли тебе еще что передать отец? — Клянусь! — прижал ладонь к груди Армен и ощутил твердость трех дощечек, напомнивших, что ему нужно спешить. — Я передал только то, что слышал. Больше я ничего не знаю. Умоляю, дайте мне поскорей полталанта! — Проклятье! — пробормотал Мирон. — Так отец будет держать нас в узде всю жизнь! Спрятать все свои сокровища и оставить нам одни долги! — Да он просто издевается над нами! — воскликнул Эртей. — Издевается? — усмехнулся Мирон. — Нет — он знает, что делает! Теперь мы обязаны выкупить его у пиратов! Да что пираты — умри он, и мы, не зная, где его сокровища, выкупим его даже из царства мертвых! Эй! — вспомнил он об Армене. — Значит, полталанта? — Да, господин! — А хватит? — испуганно спросил Эртей. — Может, дать больше? — Дадим на всякий случай талант! — решил старший брат, наполняя большой кожаный кошель золотыми статерами и протягивая его Армену. — Чтобы пираты наверняка отпустили отца! Смотри не заговаривай в дороге ни с кем из встречных! А как только увидишь отца, скажи ему, что Мирон немедленно отдал эти деньги и даже дал больше, чем он просил! Скажи также, что я буду молиться до его приезда богам! — А от меня передай, что я дал обет посетить дельфийское святилище, если только пираты отпустят его! — торопливо воскликнул Эртей, затворяя дверь за рабом. Оказавшись на улице, Армен услышал приглушенные голоса братьев: — Старая лиса! Даже на волоске от смерти не сказал нам, где все его деньги! — Беда! Беда! Если этот раб обманет нас или сдохнет по дороге — мы нищие!.. Спустя четверть часа Армен уже входил в скромный дом родителей лекаря. — Я послан к вам Аристархом, сыном Артимаха! — сообщил он, оглядывая дешевую мебель и глиняную посуду по углам. — Да, это наш сын! — с гордостью подтвердила пожилая женщина, вводя раба на кухню. — Вот письмо, написанное его рукой! — достал из-за пазухи дощечку Армен. Мать Аристарха поднесла дощечку к глазам, погладила ее и со вздохом сожаления протянула рабу: — Мой сын — ученый, а я даже не умею читать. Прочти мне! — Я тоже не умею! — признался Армен, но, вспомнив, что было написано в письме Писикрата, добавил: — Правда, я знаю, что там написано! — Так говори же! — Дорогие мама и отец! — прибавил от себя Армен, желая хоть как-то смягчить черную весть. — Сделайте все так, как скажет этот раб. — Артимах! — крикнула женщина. — Ты слышал, наш сын просит о чем-то! — Да слышу, слышу! — послышалось кряхтение, и вслед за ним раздался странный звук, словно в комнате переставляли клине. Армен повернулся к двери и замер. На кухню, отталкиваясь от пола неестественно длинными руками, втискивался безногий старик. — Покажи! — хрипло потребовал он, и Армен протянул ему дощечку. — «Дорогие мама и отец…» — прищурился старик. — Все верно! «Шлю вам свою прощальную весточку не из желанного Пергама, а из трюма пиратского корабля…» — Пиратского? — охнула женщина. — «Не сегодня-завтра меня продадут в рабство. Но не спешите отчаиваться! Со своей профессией я не пропаду. Буду лечить своих господ… А там как знать — может, и выкуплюсь, и мы снова будем вместе! Раб, который принесет вам дощечку такой же пленник, как и я. Он будет говорить вам о выкупе — не слушайте его. Во-первых, у вас нет таких денег. А, во-вторых, даже если бы вы их собрали, я бы все равно не принял их, потому что не могу украсть у вас пусть не очень сытную, но все же безбедную и спокойную старость, которую вы заслужили всей своей жизнью. Дайте лучше этому рабу красный амфориск, что на верхней полке в подвале. Он очень болен, и отвар, что в нем, поможет ему в пути. Ты же, отец, мажь моим лекарством культи утром и вечером. Простите — меня уже торопят. Да хранят вас боги! Ваш Аристарх.» Старик уронил дощечку и опустил голову. — Даже в плену у пиратов он думает больше о нас, чем о себе! — выдавил он. — В детстве, бывало, часами следил за ящерицами. Выменивал на них у ребятишек все свои школьные завтраки! Потом отрывал у них хвосты, выкармливал разными травами и следил, как у них отрастают новые… Говорил, что придет день, когда и у меня отрастут ноги, которые я потерял в Риме, пока был там заложником. Ноги, правда, не выросли от его мази, но болят по ночам куда меньше, чем прежде… — Сколько же нужно денег, чтобы вызволить нашего Аристарха? — спросила женщина, возвращаясь из подвала и протягивая Армену красный амфориск. — Целых полталанта!.. — опустил глаза раб. — О боги! — У нас никогда не было таких денег! — утирая слезы, объяснил старик. — Даже если мы продадим дом и поселимся на улице, если продадим все, что имеем — мебель, кувшины, все равно нам не набрать и сотой части нужной суммы! — А вы не можете одолжить у кого-нибудь? — спросил Армен. — Кто рискнет дать такие деньги беспомощным старикам, которых ни к суду нельзя привлечь, ни даже продать в рабство! — вздохнул Артимах и замахал руками на раба: — Уходи! Армен попятился, вышел за порог. Отхлебнул глоток терпкой жидкости из амфориска. И заторопился прочь со двора, услышав в доме причитания матери Аристарха и глухой плач Артимаха. Отвар придал ему сил. Он быстро шел по улицам Афин, пока не остановился перед домом, который, как было сказано в дощечке триерарха, стоял «В квартале Милете, недалеко от булочной Суниада, по левой стороне». Он долго колотил железным молотком в дверь и уже собрался уходить, как ее открыла испуганная молодая женщина. — Слава богам! — с облегчением выдохнула она. — Это не Конон! — А кто? — послышался мужской голос. — Я — раб Эвбулида, от триерарха Конона! — объяснил Армен и протянул дощечку. — Он попал в плен к пиратам… Не выслушав до конца вестника, женщина ушла в комнату и вернулась с тяжелым кошелем. — Вот. Здесь ровно полталанта. — Но откуда ты знаешь?.. — поразился Армен, пряча кошель за пазуху. — Не первый раз! — усмехнулась жена триерарха. — И ты ни о чем не хочешь спросить меня?! — Не первый раз! — повторила женщина и умоляюще посмотрела на раба: — Я сразу тебе открыла дверь, понял? Так и скажешь триерарху: его жена была дома одна! — протянула она драхму. — А еще лучше, меня вообще не было дома! Я была… — В храме! — подсказал из комнаты мужской голос. — Верно! А деньги тебе дал… — Твой управляющий! — Иди! — подтолкнула Армена женщина. — Пираты — народ нетерпеливый, ждать не любят! «Сколько домов в Афинах, и до чего же они разные!» — подумал Армен, вновь оказавшись на улице. Он с грустью вспомнил родителей Аристарха, их жилище, такое же скромное, как и дом Эвбулида, отпил глоток из амфориска и заторопился к храму Аполлона, возле которого находился указанный в последней, четвертой дощечке, дом. Вышедший на стук привратник проводил его в комнату, посреди которой стояла красивая женщина. — Кто это? — брезгливо спросила она, показывая пальцем на Армена. — Я — раб Эвбулида… — привычно начал Армен. — А-а, понятно! — усмехнулась хозяйка. — Еще одного дружка моего мужа? Передай же своему Эвбулиду, пусть один теперь идет к бесстыдным гетерам и флейтисткам. Клеанф отплыл в Египет, и хвала богам, — это надолго! — У меня письмо от твоего Клеанфа! — возразил Армен, доставая дощечку. Женщина двумя пальцами взяла ее, лениво пробежала глазами. — «Спасай меня, моя ненаглядная!» — покачала она головой. — Он тратит все деньги на вино и гетер, а я потом должна спасать его от безденежья? — Твой муж в плену у пиратов! — сообщил Армен. — Чтобы выкупиться, ему нужны полталанта! — Прошлый раз, когда он уезжал в Этолию и проигрался там дочиста в кости, это называлось нападением беглых рабов! — язвительно усмехнулась хозяйка. — А теперь уже пираты! Она вышла из комнаты и, вернувшись, бросила под ноги Армену звякнувший о пол кошель. Раб торопливо нагнулся за ним, положил за пазуху, как можно туже перетянув поясом хитон. — Я могу идти? — робко спросил он. — Конечно! — кивнула хозяйка. — И передай Клеанфу — пусть в следующий раз придумает что-нибудь более интересное! — Но я говорю чистую правду! — остановился Армен. — Твой муж действительно сейчас в пиратском трюме! — Значит, Клеанф у пиратов?.. — удивленно переспросила хозяйка. — Да! И они отпустят его, если до захода солнца я передам им выкуп! — пробормотал Армен, чувствуя себя неловко под ее пристальным взглядом. — И не приведу за собой охрану… — шепотом докончил он. — А если ты опоздаешь? — заинтересованно спросила хозяйка. — Или пираты увидят погоню? — Тогда они сразу уйдут в море, и твой муж и мой господин — погибли! — воскликнул Армен. — В лучшем случае пираты продадут их в рабство. — Клеанф — раб! — пробуя слова на вкус, произнесла женщина. — А я — вдова! — последнее слово особенно ей понравилось, и она повторила его несколько раз. — Клянусь несчастной Герой, у которой Зевс будет похлеще моего Клеанфа, на этот раз я услышала действительно интересную новость! И, кажется, знаю, что делать… Она шагнула к двери, и привратник услужливо распахнул ее перед ней. — Раба держи здесь до моего прихода! — приказала хозяйка. — А я пошла к архонтам! — Зачем? — охнул побледневший Армен, напуганный приказом хозяйки. — Затем, что ты покажешь им место, где тебя будут ждать пираты! — Но это погубит твоего мужа! — А может, я как раз и хочу этого! — усмехнулась хозяйка. — И вообще, что ты, раб, можешь понимать в делах свободных людей? Оставайся здесь и жди меня. Привратник накормит и напоит тебя! Оставшись вдвоем с рослым рабом, Армен даже не притронулся к жареному мясу и вину, внесенному поваром из кухни. — Ешь! — посоветовал привратник и завистливо покосился на кувшин. — Пей! Такое вино!.. — Пей его сам! — отмахнулся огорченный Армен. — Я бы выпил… — привратник оглянулся на дверь. — Да хозяйка… — Скажешь ей, что это все я! — Слушай, а ты хороший раб! — оживился привратник, наливая себе полную кружку и залпом выпивая вино. Оглянувшись на дверь, налил еще и тоже выпил. Спасительная мысль пришла в голову Армена. Он сам наполнил кружку и пододвинул ее своему охраннику: — Пей! — Ты х-хороший человек! — обрадовался захмелевший привратник, хватая кружку, и снова оглянулся на дверь. — Пей! — успокоил его Армен. — Мало — так принеси еще один кувшин! Два! Три! Скажешь хозяйке, что все это я! Через полчаса перед ним сидел совершенно пьяный человек. — Ну так я пошел? — осторожно приподнялся Армен и сделал шаг к двери. — К-куда? — дернулся раб, вскидывая и роняя голову на грудь. — Туда! — с трудом сдерживая волнение, кивнул на улицу Армен. — Ну и иди! Ик-к! — неожиданно согласился привратник. — Ты хорош-ший — ик-к! — человек! — Да и ты тоже хорош! — усмехнулся на радостях Армен, и глаза его — чего давно уже не случалось с ним — лукаво блеснули. — Да, и когда вернется твоя хозяйка, не забудь ей сказать, что все это выпил я! К дому Квинта Пропорция он подоспел, когда солнце уже зависло над горизонтом, а воздух загустел, налившись предвечерней голубизной. Привязанный цепью раб беззлобно тявкнул на него и красноречиво показал глазами на дверь. Обрадованный тем, что римлянин уже дома, Армен взялся за ручки двери и замер, услышав голос Гедиты, доносившийся из комнаты. — Квинт! — кричала Гедита прерывающимся голосом. — Умоляю тебя: во имя вашей дружбы с Эвбулидом, ради моих детей — спаси его! Вспомни, что Эвбулид спас тебе жизнь под Карфагеном! — Последний раз говорю тебе! — оборвал ее сердитый окрик Квинта. — И делаю это только ради дружбы с твоим мужем, — я не могу дать ему больше денег! У меня нет их сейчас в доме! Понимаешь, нет! Они были, но я вложил их в одно выгодное дело! — Ну так одолжи! Ты ведь можешь… Тебе дадут… — Мне — да! Но где гарантии, что деньги вернутся ко мне? — Эвбулид приедет и отдаст… — Да твой Эвбулид не в состоянии теперь даже расплатиться за прежний долг! А тут — такие деньги! Дать тебе их — значит, закопать талант в землю! Даже два таланта! Нет, как говорят у нас в Риме, кто не может расплачиваться кошельком — расплачивается собою! — Квинт! Эвбулид расплатится с тобой, даже, как ты говоришь, собою! Но только здесь, у тебя, а не где-то на чужбине!.. — Кем он будет служить у меня? — усмехнулся Квинт. — Поваром? Садовником? Он же ничего не умеет, твой Эвбулид! — Ну, хотя бы надсмотрщиком… — Хотя бы! — язвительно передразнил Квинт. — Да ты знаешь, что эту должность мечтает получить у меня каждый раб! — Но Эвбулид — не каждый! — вскричала Гедита. — И он не раб! — добавила она, вздрагивая от страшного слова. — Ну сама посуди! — жестко произнес римлянин. — Надсмотрщик, даже самый свирепый и толковый, стоит семь, ну — десять мин! А тут — два таланта! Да на такие деньги я смогу купить столько надсмотрщиков, что их у меня станет больше, чем самих рабов! — Но, Квинт… — Уходи! — отрезал Пропорций. — Я ничем не могу помочь тебе. Дверь распахнулась, ударив Армена в плечо. Мимо раба, обливаясь слезами, пробежала плачущая Гедита. — Боги еще накажут тебя! — обернувшись прокричала она в сторону дома римлянина. — Боги никогда не простят тебе этого! Армен проводил Гедиту растерянным взглядом, зажмурился, затаил дыхание. И — как заходят в холодную воду — вошел в комнату. — Я же сказал тебе — уходи, Гедита! — проворчал стоящий спиной к двери римлянин. Обернулся. Поднял бровь, увидев Армена: — А тебе что здесь надо? — Господин! — упал на колени Армен. — Пощади моего господина… — И ты за тем же?! — Да… — Значит, пощадить? — Да! Да, господин!! Армен подполз к римлянину и стал хватать его за край белоснежной туники, целовать сапоги. — Он такой беспомощный, такой человечный… — бормотал он. — А я? — нахмурился Квинт. — И ты человечный! Поэтому поможешь… — Значит, человечный? Квинт хлопнул в ладоши, и в комнату вошли несколько молчаливых рабов во главе с рослым вольноотпущенником. — А ну всыпьте ему хорошенько! — приказал им Пропорций. — Чтобы он оценил мою человечность! Вольноотпущенник приподнял Армена за ворот, проволок по комнате и с силой ударил лицом о стену. Армен вскрикнул от боли и увидел, как темнеет яркое пламя от бронзовых светильников. Один из рабов, подскочив к нему, ударил его носком тяжелой сандалии в бок. После этого удары посыпались на него безостановочно. По плечам, спине, груди… Сжав руки на животе, чтобы не выпали кошели с деньгами, Армен покорно сносил их, чувствуя, как угасает сознание. — Постойте! — услышал он откуда-то издалека голос Квинта. — Ну, что скажешь теперь? Оценил мою человечность? — Да, господин… — боясь выплюнуть на пол заполнившую рот кровь и глотая ее, прошептал Армен. — Ты — человечный, и ты помо… — Продолжайте! — скомандовал римлянин. Еще несколько сильных ударов потрясли тело раба. — Ну? — склонился над ним Квинт. — Господин! — взмолился вольноотпущенник, главный надсмотрщик в доме Пропорция. — Еще один удар, даже самый маленький — и он умрет! Поверь, я хорошо разбираюсь в таких делах! — Тогда несите его прочь отсюда! Да смотрите, чтобы не выпала на пол из-за его пазухи грязная милостыня, которую он насобирал по дороге! — прикрикнул Квинт. — Аккуратнее! Марс вас порази… Больно хочется мне отвечать перед жалкими архонтами за убийство чужого раба! Окончательно пришел в себя Армен на улице. Кто-то робко трогал его за плечо. Он открыл глаза и увидел сидящего над ним юношу. — Диокл… — прошептал он. — Армен! Жив!.. — обрадовался Диокл. — Я все слышал! — Он обернулся и погрозил кулаком светящимся полоскам в двери дома. — Мать довел до того, что она не может сказать ни слова! Ну, пусть подождет, он еще мне ответит! За все! Дай только время… Армен взглянул на заходящее солнце, сделал попытку подняться и вскрикнул от боли. — Тебе больно? — участливо спросил Диокл. — Оп-поздал… — прошептал Армен. — Что? — Солнце зайдет… через полчаса… — Успеем! — Диокл вскочил и пронзительно свистнул. — Эй, сюда! Из-за поворота выбежали одетые в лохмотья люди. Ничего не понимая, Армен чувствовал, как они поднимают его, бережно кладут на носилки и несут куда-то по улицам Афин. Его — простого раба, как самого важного и знатного господина!.. — Это честные и надежные люди! — блестя глазами, кричал бегущий рядом Диокл. — На них всегда можно положиться! Вот, что они дали нам! — Что это? — прошептал Армен, почувствовав, как на его грудь лег небольшой узелок. — Здесь тридцать драхм, правда, мелкими лептами и оболами, все, что было у них! — прокричал Диокл, показывая глазами на молчаливых носильщиков. — Ну… и еще тетрадрахма, помнишь — та самая, что я спер у родителей! Отдай их отцу незаметно, чтоб не увидели пираты. Может, в трудную минуту пригодятся… И себе тоже возьми — двенадцать драхм! Армен протестующе покачал головой. — Нет, Армен! — настойчиво повторил юноша. — Я не хочу, чтобы меня когда-нибудь упрекнули, что я питался на деньги своего раба! Армен шумно вздохнул, хотел ответить, но слова застряли у него в горле, Слезы навернулись на глаза, мешая видеть. Он только чувствовал, что они уже миновали улицы города и приблизились к морю, влажное дыхание которого все отчетливее ощущалось на щеках. — Ну вот мы и пришли! — вдруг сказал Диокл. Носильщики остановились, опуская Армена на землю. — За тем поворотом — море. Там парусник. Он ждет тебя… Но… теперь нас могут заметить! Ты сможешь добраться сам? — Да, — кивнул Армен. Он сделал несколько глотков из амфориска и с трудом встал на колени. — Доползу… И верь, Диокл, я все сделаю, чтобы спасти твоего отца… Долговязый пират в афинской одежде приказал гребцам перенести Армена на палубу парусника. Показывая подошедшему Артабазу на обмякшее тело с беспомощно свисавшими вниз руками, он усмехнулся: — До чего же не любят родственники наших пленников расставаться со своими деньгами! — Привез? — обрадованно спросил грузный пират. — Еще бы! Ведь я следил за ним по всем Афинам! — принялся объяснять долговязый. — Он везде вел себя, как надо. Видно, ты здорово напугал его тем, что повесишь на собственных кишках! Этот старик показал такую прыть, что мне некогда даже было зайти в харчевню! — Так я тебе и поверил! — Ну, почти некогда… Правда, когда он был в доме у какого-то храма, что-то там произошло. Одна женщина выскочила из дома, побежала куда-то. Я уж подумал, пора сматываться, пока не поздно. Но гляжу — он выходит, да такой веселый! — Этот раб? — удивился Артабаз. — Веселый?! — Да! Он улыбался! — подтвердил долговязый. — Он все время прикладывался к амфориску и бежал. — К этому? — вынул из-за пояса Армена красный амфориск пират, сделал из него глоток и поморщился: — Гадость… А посуда сгодится! Он вытряхнул из амфориска остатки жидкости и сунул его себе за пояс: — Ну, а что было дальше? — Дальше я заскочил на секундочку в харчевню… — замялся долговязый. — И когда вышел — то его уже нигде не было… Я побежал по дороге к морю и увидел раба уже в этом состоянии. Но… он был не один! — С охраной?! — Нет — это были грязные, оборванные люди. Они несли его на носилках! — Эй, ты! — пнул застонавшего Армена пират. — Почему тебя несли на носилках? Кто тебя доставил к морю?! Армен открыл глаза, обвел мутным взглядом парусник и прошептал: — Мои друзья… — Непонятно… И подозрительно! — покачал головой Артабаз и закричал капитану парусника: — Прибавь парусов! — Представляешь, друзья у раба! — возмутился долговязый, заискивая перед Артабазом. — Меньше надо было сидеть в харчевнях! — оборвал его пират и пригрозил: — Все расскажу Аспиону! То-то обрадуется Пакор, когда узнает, что появился еще один штрафник, и ему наконец-то нашлась замена! — Но я лишь забежал в эту проклятую харчевню! Переругиваясь между собой, пираты ушли под навес. Оставшись один, Армен взглянул на крутые волны за бортом, на туго натянутые паруса и представил, как Эвбулид ждет не дождется сейчас выкупа, надеется на него, разве что не молится, а денег для него нет. Страшно подумать — везет два таланта, ровно столько, сколько нужно Эвбулиду, чтобы завтра же встретиться с Гедитой, обнять Диокла, — и кому: совершенно чужим людям! Причем, таким, которых неохотно выкупают даже их собственные родственники! Да они только были бы рады, если бы эти Писикрат, Конон и Клеанф в конце концов погибли или попали в рабство! — подумал он, представив расстроенное лицо Эвбулида. Мысли Армена путались; вместо того, чтобы лететь вперед, как этот парусник, они стали тянуть его назад, в прошлое. Когда-то вот также тугие паруса привезли его в неведомые Афины. Купивший его у свирепых парфян торговец говорил, что его живому товару удивительно повезло: нет в мире другого такого места, где бы еще так привольно жилось рабам, как в Афинах. Господа разрешают им иметь здесь жен! — уверял он. — Здесь рабы едят почти досыта, многие пьют, некоторые даже становятся пьяницами! А самое главное — один раз в году, по древнему обычаю, хозяин разрешает делать своим рабам все, что им только пожелается, усаживает их за свой стол, и сам прислуживает за ним! Обрадованный такими словами, сильный, двадцатилетний Армен с легким сердцем сходил с палубы корабля на землю афинской гавани. Она поразила его невероятным шумом и обилием товаров. Что только не выгружалось здесь с многочисленных судов! Зерно и бычьи ребра из Фессалии, подвесные паруса и папирус из Египта, кипарисовые деревья для статуй богов из Крита, ковры и пестрые подушки из тогда еще великого Карфагена, ливийская слоновая кость, родосские изюм и фиги, рабы из Фригии, наемники из Аркадии… Казалось, народы и племена всего мира работают и существуют лишь для того, чтобы жили в избытке и неге великие Афины, чтобы жители этого богатейшего города всегда видели голубое небо, чистое от дротиков и стрел, которые могут закрывать солнце, как это случилось с родным селением Армена… «Никогда мне больше не видеть моей Армении…» — неожиданно с тоской вдруг понял Армен, чувствуя, как наваливается на него неодолимая слабость и холодеют кончики пальцев. Он поискал руками амфориск и не нашел его. Вздохнув, стал вспоминать своего первого хозяина — тощего, суетливого владельца небольшой гончарной мастерской. Как звали его: Эврисфей? Пасион? А может, Архидем?.. Уже не припомнить — у греков такие трудные и разные имена, редко когда одно повторяет другое… Как досадовал он на себя за то, что так свято поверил словам торговца. Может быть, в других домах рабы и ели хорошо, и пили вино. А он видел лишь горсть гнилого чеснока с несколькими сухими маслинами в день. Да знал работу с раннего утра до полуночи. Подгоняемый плетью хозяина, он долбил и долбил кайлом глиняный раскоп, наполняя жирной глиной один мешок за другим. Если же он медлил или поднимал за день мало мешков, хозяин лишал его даже этой жалкой пищи. Потом, разорившись, владелец гончарной мастерской продал его булочнику, булочник — крестьянину, тот — носильщику… Сколько же еще было хозяев у него? Молодцеватый атлет, тренировавший перед Олимпиадой на нем свои удары… Всегда недовольный архонт… Скульптор, который лепил с него умирающего варвара. Он заставлял надсмотрщика бить Армена, колоть его иглами и подолгу всматривался в лицо… Каждый из этих хозяев недолго держался в памяти, оставив лишь боль в сломанных ребрах да корнях выбитых зубов. С Эвбулидом же с первого дня все было иначе. Этот молодой, счастливый женитьбой на красавице Гедите грек, купив его сразу после возвращения с войны, обращался с ним спокойно, почти ласково. Нет, он не сажал его с собой за один стол, разговаривал всегда свысока, без улыбки. Но ни разу не ударил. И всегда кормил тем же, что ел сам. Всегда завидовавший другим рабам, Армен вскоре почувствовал себя счастливым и привязался к Эвбулиду. А когда пошли дети — Диокл, Фила, Клейса, его дом стал для него родным. Он понимал, что Эвбулид страдает от своей нищеты и сбивался с ног, желая хоть чем-то помочь ему. После ухода подвыпивших гостей хозяин нередко протягивал ему мелкую монетку и говорил добрые слова. Армен знал за что. И эта лепта и обол нужны были ему, — но еще приятней было услышать от Эвбулида доброе слово. Собирая пекулий, он не растрачивал его, как соседские рабы, на вино и продажных женщин, желая помочь Эвбулиду, когда подземный бог позовет его в свое царство. После побоев и нечеловеческих мук, что довелось испытать ему на площади перед судом, когда хозяин отдал его на пытки, он несколько дней лишь на короткие мгновения приходил в себя. Видел над собой то лекаря, то Гедиту, то Клейсу. Однажды — он до сих пор не может понять, бред ли то был, или явь, он увидел Эвбулида. Господин сидел на краешке его лежанки и тихо гладил его руку. Было ли это на самом деле? Спросить же Эвбулида так и не решился… Потом все опять пошло по-прежнему, хотя силы с каждым днем оставляли его. Но даже то, что Эвбулид отдал его судебным палачам, не изменило его отношения к господину. Спроси кто у него, простил ли он Эвбулида за это, и он несказанно бы удивился. Разве бездомная собака после удара плетью не облизывает руку хозяина? И вот теперь он везет Эвбулиду гибель… «Афины будут только рады избавиться от Писикрата, Конона и Клеанфа, которых не любят даже собственные дети и жены! — вдруг снова промелькнула навязчивая мысль. — И разве не заслужил Эвбулид эти два таланта?!» Купец Писикрат, триерарх Конон, пьяница и мот Клеанф напоминали ему теперь владельца гончарной мастерской и атлета, скульптора и архонта, — безжалостных, жестоких, ненавистных. Нет, не им везет он эти два таланта! Не им!! «Теперь я и без амфориска дождусь встречи с Эвбулидом! — успокоенно подумал Армен, закрывая глаза, чтобы оберечь остатки сил. — Потому, что не гибель везу я ему, а свободу!..» |
|
|