5

Молодой Тарье, голодный и оборванный, находился в самой глубинке германской империи.

Он направлялся в Тюбинген, но давно уже сбился с дороги, не знал, идет ли большая война или же это локальные стычки между солдатами, а выяснить ничего он не мог – в домах, куда он пытался достучаться, чтобы попросить еды, двери тут же захлопывались, стоило только обитателям услышать его акцент. Думали, что он – один из тех страшных наемников, которые грабят, режут и насилуют повсюду, где бы они ни проходили.

Совершенно измотанный, Тарье прислонился к дереву в гуще незнакомого леса. Не имея ни малейшего представления о том, в какой части Германии он находится, он просто скрывался в дремучих лесах, словно животное, чувствующее приближение смерти.

Тарье было всего восемнадцать лет, но он обладал одним из самых ярких дарований в медицине среди своих современников. Он боялся, что никогда уже не сможет применить на практике то, чему научился в университете в Тюбингене и от своего деда Тенгеля. В своей котомке, которую берег как сокровище, он носил небольшой запас драгоценных лекарственных трав. Точно такие же лекарства остались дома, в Линде-аллее, спрятанные в тайнике, о котором знали только он и дед.

Неужели он никогда больше не вернется домой? И никогда-никогда не воспользуется этими необыкновенными средствами?

Это он, Тарье, отвечал за священное сокровище Людей Льда.

За все старинные рецепты, такие странные, в состав которых входила змеиная кожа, кровь дракона (откуда ее только взяли? ), кошачьи головы и черепа новорожденных, а также поистине гениальные рецепты, содержащие мало известные травы или особые составы различных снадобий.

Ведьма Ханна передала по наследству свои травы и другие сокровища Суль. У Тенгеля тоже были свои запасы. После смерти Суль ее запасы – самые ценные – перешли к Тенгелю. Теперь все это досталось Тарье. И дед дал ему наказ найти среди родственников достойного наследника, когда подойдет время. Но только не «меченого» Колгрима.

Подходящий наследник едва ли уже родился. Ведь не считать же им маленького, ангельски нежного и тихого Маттиаса, сводного брата Колгрима! Тарье сам помог ему появиться на свет.

Но ведь у Мейденов и у Людей Льда будут еще дети. Возможно, это будет его собственный ребенок или внук.

Никто не знает.

Тарье испытывал муки голода. Силы совсем покинули его, он больше не мог искать себе в лесу пропитание. Да и можно ли было найти в лесу пищу ранней весной? Последнее, что он ел несколько дней назад был один-единственный орех.

«Мне нужно идти дальше, – думал он, – может быть, где-то я и найду помощь…»

Он понимал, что это слабая надежда. Вряд ли кто-нибудь осмелится здесь разговаривать с иностранцем. Люди питали к армии наемников глубочайшую ненависть.

Священное наследство Людей Льда… Ему нужно идти дальше! Но сначала немного поспать, он так устал, так устал…

Земля была еще по-весеннему сырой. Тарье видел это, но ничего не мог с собой поделать и быстро погрузился в глубокий сон.

И на этом вся история таинств Людей Льда была бы закончена, если бы ни один непредвиденный случай.

Тарье услышал вдали чей-то крик, но был не в силах пошевелиться. Кто-то произнес, визгливо, нетерпеливо и раздраженно:

– Чего ты тут разлегся? Отвечай же, дурень! Тарье инстинктивно пытался проснуться, но безрезультатно.

– Ты должен помочь мне! – снова по-немецки пропищал голос, еще более нетерпеливо.

Кто-то стал его трясти.

Наконец ему удалось открыть глаза: с огромным трудом он приподнял веки. Он не знал, сколько времени он пролежал так, но его тело закоченело от холода, и он был таким слабым, что не мог пошевелить рукой.

В лучах холодного весеннего солнца перед ним неясно маячила небольшая фигура.

– Слушай! Пора вставать! – пропищал голосок. – Ты, случайно, не умер?

– Вот и я так думаю, – с трудом пробормотал он по-немецки. – Ты кто?

– Ты не имеешь права говорить мне «ты», дурень! – сказало маленькое существо, оказавшееся десятилетней девчонкой. Когда взор Тарье немного прояснился, он увидел, что она очень элегантно одета, хотя одежда ее была грязной, вся в сухих листьях и сосновых иголках.

– Ты сам-то кто такой? – спросила она. – Если ты один из тех мерзких наемников, я не позволю тебе помогать мне. Я не буду даже разговаривать с тобой.

– Нет, нет, я норвежский студент-медик, я ничего общего не имею с военными.

– Ты медик? Это очень кстати, потому что я сломала ногу.

«Сломала ногу? И спокойно стоит на ней? Этого не может быть», – подумал Тарье.

– Ты еще не представился, медик.

– Меня зовут Тарье Линд из рода Людей Льда, – устало и раздраженно пробормотал он и закрыл глаза. Унижаться перед какой-то девчонкой! Человек при смерти, а ей нужно, чтобы он представился!

Он назвался Линдом из рода Людей Льда, потому что эта фамилия была в конце концов выбрана его семьей. Линд* note 1 – в честь Линде-аллее, а прозвище «из рода Людей Льда» было сохранено, хотя дед Тенгель и не любил его. В давние времена жители Трёнделага охотились на Людей Льда и убивали их. Теперь не осталось в живых никого, кто помнил бы о страшном родстве с ведьмами и колдунами.

– Линд из рода Людей Льда? Это звучит благородно, – милостиво заметила маленькая дама.

– Да, – сказал Тарье, тоже считавший, что это звучит благородно. – А как тебя зовут?

– Ты не имеешь права так разговаривать со мной! – сказала она, топнув ногой, той самой, что была сломана. – Я – фрекен Корнелия! Мой отец – граф Георг Эрбах фон Брейберг. Мои родители умерли, я живу у тети Юлианы.

– И теперь ты хочешь, чтобы тебе помогли с твоей ногой?

– Ты не имеешь права говорить мне «ты»! И никто не имеет!

– Я говорю так, как считаю нужным, – пробормотал Тарье, лежа с раскрытыми глазами.

– Тогда я пошла, – сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

– Ступай. Я хоть смогу умереть в мире. Уж ты-то ничем не можешь мне помочь, ты занята лишь собой, пустая кукла.

Ее маленькая милость Корнелия Эрбах фон Брейберг сначала восприняла это как обиду, но потом любопытство взяло верх:

– Помочь тебе? Что ты имеешь в виду, простолюдин?

– Ничего. Иди своей дорогой, гадкая маленькая обезьяна!

Она в нерешительности остановилась.

– Что у тебя болит?

– Я не болен. Я не ел целую неделю и не знаю, где нахожусь.

– Не ел? Ты нищий? – спросила она, подходя ближе.

– Если бы я был нищим, я был бы теперь жив.

– Но ведь ты и так живой!

– Слегка.

Девочка задумалась.

– Если ты вылечишь мою сломанную ногу, ты сможешь пойти со мной домой. Тебя покормят у дверей кухни.

– Как нищего?

– Нет, ты, я вижу, из благородных. Ты состоишь в Готском Альманахе?

– Можешь быть уверена в том, что не состою.

– Значит, ты просто бездельник. Но тогда я не понимаю, зачем…

– Слушай, ступай-ка ты в лес!

– Но я уже в лесу, дурак! Ну так что, ты поможешь мне или нет?

– Ладно, показывай свою ногу.

Она жеманно приподняла подол юбки. Тарье был шокирован тем, что увидел. Нога не была сломана, но под коленкой сияла жуткая рана.

– Как это тебя угораздило? – произнес он. Заметив его сочувствие, она решила на этом сыграть.

– Я споткнулась о корень дерева, – сказала она, сделав театральный жест, – и какая-то дурацкая ветка поцарапала меня.

– Когда это случилось?

– Перед тем, как я увидела тебя.

– И ты не плакала?

– Я никогда не плачу, медик.

– Разумеется, нет. Тогда давай посмотрим, что там у тебя.

Он вынул из котомки все, что нужно для перевязки и старинную мазь, хотя руки его дрожали, а по телу пробегал озноб. Маленькая Корнелия смотрела на него во все глаза.

Вдруг он застонал. Все поплыло у него перед глазами.

– Ты стал совсем белый, – с укором сказала она. – Просыпайся, человек, ты должен помочь мне!

– Я только немного отдохну…

– Нет, вставай!

– Мне нужно поесть!

– Тебе дадут поесть, я же сказала.

– Проклятая маленькая хвастунья! – прошипел Тарье, приходя в ярость. – Хорошо же, сейчас мы посмотрим, заплачешь ты или нет. Эту рану нужно зашить – и как можно скорее.

– Зашить?

– Да. Садись сюда и зажми края раны, если не хочешь, чтобы на ноге на всю жизнь остался глубокий шрам.

Этого она не хотела, в особенности после того, как Тарье предупредил, что в противном случае она может меньше понравиться своему будущему жениху. Маленькая Корнелия стиснула зубы, а он в это время вставлял сухожилие в иглу из рыбьей кости.

– Ой, – с обидой произнесла она. – Ты же уколол меня!

– Да, конечно, уколол! Ты хочешь, чтобы я зашил рану или нет? Ты, которая никогда не плачет!

– Зашивай, дурачина, я потерплю! Трясущимися руками, много раз останавливаясь, чтобы собраться с силами, он зашил ей рану. Всякий раз, когда он втыкал иголку в израненную кожу, девочка вздрагивала – а было всего три стежка – и слабо охала, безнадежно сжав рот. Тарье не решался смотреть на нее, невольно восхищаясь ее выносливостью.

Потом он смазал рану пряно пахнущей мазью и наложил повязку на ее полную, но красивой формы ногу. После этого он откинулся в изнеможении назад, закрыв глаза, тем самым давая ей возможность утереть предательские слезы.

Она долго молчала, пытаясь скрыть прерывистое от невыносимой боли дыханье. В конце концов она тяжело вздохнула и встала.

– А вообще-то ты красив, – критически взглянув на него, сказала она. – Каким-то чертовским образом!

– Благодарю, – едко ответил он.

– А я? Тебе не кажется, что я красивая?

Он с трудом открыл глаза. Перед ним была маленькая авантюристка-принцесса, толстуха с мелко вьющимися, темными, спутанными волосами, падающими ей на спину, с большими темными глазами и маленьким, пухлым ртом. Грязные полосы, тянущиеся от глаз к ушам, говорили о том, что она размазывала рукой слезы. Но они текли, не переставая.

– Ты достаточно хороша, – сказал Тарье. – Как хорошо пропеченная булочка.

– Ты просто глуп!

– Не так глуп, как ты.

– Я расскажу об этом мужу тети Юлианы, он комендант Эрфурта, он велит высечь тебя кнутом.

– Вот как? Он всегда так поступает с теми, кто помогает ему? Ну, ладно, давай я покрепче завяжу повязку. Кстати, ты хорошо себя вела.

Похвала явно обрадовала ее.

– Пошли, – сказала она, протягивая ему руку, чтобы он поднялся. – О, да ты совсем не стоишь на ногах! Давай я понесу твои вещи!

– Нет уж, я сам понесу, – сказал Тарье, крепче прижимая к себе котомку и вставая, опираясь на ствол дерева: он видел, что слишком слаб, чтобы куда-то идти. – Это далеко?

– Не очень, за тем холмом!

Трудный путь начался. Девочке пришлось поддерживать его: она откровенно изображала из себя сердобольную самаритянку. Это было новое развлечение для всеми забытого, предоставленного самому себе ребенка.

Может быть, ее и не стоило судить строго? Она была детищем своего времени и своей среды. Пропасть между знатью и народом была бездонной. Одни только Мейдены были либералами по этой части. Для маленькой же Корнелии естественно было считать, что все ей чем-то обязаны. Тарье своей непочтительностью растормошил ее. Этим-то он как раз и нравился ей, вернее, ей хотелось произвести на него впечатление, но она не могла этого добиться с помощью хвастовства или надменности.

– Должен сказать тебе, Корнелия, – уже более спокойно произнес он, – что не все взрослые переносят наложение швов так же терпеливо, как ты.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить равнодушный вид. Она чувствовала такую гордость! И помимо желания она прониклась глубокой симпатией к тому, кто ее так похвалил.

Когда же они взобрались на холм, Тарье просто разинул от удивления рот: внизу лежала деревня, а поблизости, на склоне, возвышался замок. Высокий, совершенно новый, красивый. Вдали на равнине виднелся большой город. Он спросил девочку, что это за город.

– Разве ты не знаешь? Это же Эрфурт!

Второй университетский город! Теперь он, по крайней мере, знал, в каком месте Германии находится. В Саксонии, пограничной области между католиками и протестантами. Не удивительно, что вокруг так неспокойно.

– Ты католичка или протестантка? – спросил он девочку.

– По-твоему, я похожа на католичку? – возмутилась она. – Похожа на этих папистов?

Ну, слава Богу! Хотя сам Тарье и не был особенно религиозным, его все-таки больше тянуло к протестантам. Вряд ли его пощадили бы, попади он в лагерь католиков.

Здесь ничто не напоминало о войне. Стоило пересечь гряду холмов, и он снова оказался в обжитой местности.

Тарье с трудом одолел остаток пути, и когда они подошли к высоким воротам замка, он долго не мог отдышаться.

– Пошли, – бессердечно теребила его девочка. – Нам нужно дальше.

Они опять пошли, и он опирался на ее маленькую, но весьма округлую руку. И тут из ворот вышла толпа людей.

– Корнелия, дитя мое, где ты была? – спросила молодая дама.

– Я гуляла и собирала весенние цветы, тетя Юлиана, – ответила девочка с оттенком самодовольства, какое и подобает доброму самаритянину. – Но я упала и сломала ногу, а этот бедняга вылечил ее. Он зашил мою ногу! И я спасла его, потому что он благородный человек и разбирается в медицине, и к тому же он не ел целую неделю, и он не наемник. Только немного глуповат.

Все окружили ее, стали обнимать и целовать, а Тарье в это время стоял, прислонившись спиной к дереву. Он медленно сползал вниз, в ушах у него звенел пронзительный голос Корнелии, старающейся перекричать всех и рассказать, какую необычайную храбрость она придет в себя.

Больше он ничего не помнил и очнулся в одной из комнат замка. Возле дивана, на котором он лежал, стоял накрытый стол, за которым сидела Корнелия и нетерпеливо ждала, когда он проснется.

– Ну, наконец-то! Ты ужасно много спишь! Им пришлось тащить тебя, и ты выглядел так глупо, когда твоя голова болталась на плече у слуги. Ешь!

Чистая и вымытая, она была очень хорошенькой.

Тарье ел и пил так осторожно, как только мог, а это были лакомые блюда и вино. Когда было съедено почти все, явилась молодая чета, тетя и дядя Корнелии. Они представились как граф и графиня Левенштейн-Шарффенек.

Он от души поблагодарил их.

– Это мы должны Вас благодарить, – сказал полковник граф Георг Людвиг Эберхардссон Левенштейн-Шарффенек, советник при шведском и венецианском посольствах, комендант Эрфурта. – Корнелия очень своенравная и самостоятельная молодая дама, подчас принимающая неожиданные решения. Но теперь Вы должны рассказать все как было. Обработка раны свидетельствует о Ваших необычайных познаниях в медицине. Кто Вы? Она говорит, что Вы дворянин. Но Ваш акцент нам не знаком.

– Я из Норвегии. Меня зовут Тарье, а вернее, Тургейр, Линд из рода Людей Льда, а что касается дворянского происхождения, то это преувеличение. Об этом я ей не говорил, я только сказал, что это звучит благородно, мои двоюродные братья и сестры дворянской крови, они происходят от датской баронессы Мейден, а я нет. Но, несмотря на это, именем Линд из рода Людей Льда можно гордиться.

Графиня Левенштейн кивнула.

– Нам известно, что норвежского дворянства больше не существует. Продолжайте!

– Хорошо. Я медик, мой дед был величайшим врачом Норвегии и, возможно, Дании. Я учился у него и в университете в Тюбингене. Я направлялся как раз туда, но война преградила мне путь, и никто не хотел помочь мне из-за моего иностранного акцента.

– Понимаю. Наемники Валленштайна – это настоящие разбойники. А в Тюбинген Вам теперь не попасть. Не доставите ли Вы нам радость, став нашим гостем до тех пор, пока у Вас не появится возможность продолжать Ваши занятия?

– Но я не хочу быть для Вас обузой! Я буду Вам очень признателен, если у меня будет возможность лечить в замке больных.

Граф улыбнулся.

– С удовольствием, господин Тарье! Этого добра хватит Вам до конца Ваших дней. Но я думаю вот о чем: сейчас создается протестантская армия, возможно, под предводительством датского короля Кристиана. Военный врач для них – подарок неба. Я мог бы порекомендовать Вас, если хотите. Тарье обрадовался.

– Конечно! Я Вам очень признателен. Комендант Эрфурта перешел на другую тему.

– Но прежде всего я попросил бы Вас взглянуть на мою новорожденную дочь, Марку Кристину. Нам кажется, что она не совсем здорова, и это нас очень тревожит.

– Я сделаю все, что смогу, – сказал Тарье и поднялся так быстро, что у него потемнело в глазах. Но он тут же пришел в себя. – Я уже достаточно силен, – успокоил он самого себя.

Он поклонился маленькой фрекен Корнелии.

– Тысяча благодарностей за помощь. Ты выполнила свое обещание. Без тебя я был бы сейчас мертв.

Корнелия снисходительно кивнула, и лицо ее просияло от готовности помочь другому и еще от незнакомого ей чувства удовлетворения от услужливости и ощущения приязни к другому.

– Нам всем придется затыкать уши из-за его ужасной привычки говорить мне «ты», дядя Георг. Он такой неотесанный, этот бедолага.

Граф Левенштейн весело взглянул на Тарье через голову Корнелии.

Осмотрев новорожденную Марку Кристину, Тарье сказал, что ей необходимо грудное молоко, поскольку ее желудок не принимает другой пищи.

– Но нам не удалось найти кормилицу, – озабоченно произнесла мать. – И няня дает ей такую прекрасную еду: свежий хлеб, размоченный в козьем молоке.

– Это ей совсем не подходит, – сказал Тарье. – Ее желудок слишком чувствителен. Посмотрите на это худое тельце. Оно требует питания! А Вы сами, графиня, не могли бы?..

– Я? – ужаснулась она. – Но зачем?

– Это как раз то, что нужно, если Вы хотите, чтобы ребенок жил. Но у Вашей милости уже, очевидно, нет молока?

Фру Юлиана была просто шокирована тем, что с ней говорят о таких вещах. И к тому же такой молодой юноша!

– У тебя есть молоко? – спросил ее муж.

– Н-нет, но…

– Это единственно правильное решение, – сказал Тарье.

– Дорогая Юлиана, подумай о ребенке, – умоляюще произнес граф.

– А если кто-нибудь об этом узнает? Это же будет настоящий скандал! Все будут смеяться надо мной! И это испортит мою фигуру!

Лицо Тарье выразило раздражение.

– Я не думаю так. Но если Вы хотите, чтобы ребенок болел, вырос уродом или умер, то делайте то, что хотите! Это Ваше право.

– Уфф, – измученно произнесла она, краснея. – Но только чтобы никто этого не видел…

Граф просиял.

– Так и сделаем, Юлиана! А если кто-то и узнает об этом, тебе это не повредит. Думаю, ты от этого только похорошеешь: мадонна с ребенком!

Графиня, у которой до этого был удрученный вид, воспрянула от его слов. Еще не отделавшись от смущения, она согласилась.

Уже через неделю Марка Кристина почувствовала себя намного лучше, так что весь замок – как дворяне, так и прислуга – валом повалили к Тарье. Часто жалобы были необоснованны, а то и просто надуманы: всем хотелось пообщаться с этим симпатичным молодым врачом, имевшим такую привлекательную внешность.

Маленькая Корнелия сидела возле него во время приема больных: он был ее находкой, что она без устали подчеркивала. Иногда она пыталась командовать им, но безрезультатно. И она сама во всем слушалась его, не переставая при этом жаловаться и утверждать, что он глуп.

– Не хочешь ли ты пойти поиграть? – спросил ее однажды Тарье, которому она милостиво, в качестве исключения, разрешила быть с ней на «ты».

– Нет, мне больше нравится смотреть, как теплеют твои глаза, когда ты смотришь на больного. Почему ты не находишь болезней у меня?

– Потому что ты совершенно здорова. Но я могу смотреть на тебя теплее, дружок. Потому что ты мне нравишься.

Корнелия просияла, ее хорошенькое личико покрылось счастливым румянцем.

– Ты мой друг, – сказала она, чувствуя в горле комок. – У меня никогда не было друзей.

Он представил себе, как одиноко росла она без родителей у своих строгих, но и дружелюбных родственников. Ей не с кем было поиграть, не с кем перекинуться словом.

– И ты мой друг, – серьезно сказал Тарье, – мой лучший друг.

Она кивнула, лицо ее горело румянцем.

– Дружить это так хорошо, Корнелия. Это лучшее, что может быть. Это самое прочное и в то же время самое хрупкое из всего, что есть в мире.

– Да, – торжественно произнесла она, до конца не понимая, о чем он говорит.

Наконец было получено известие о том, что протестантская армия движется из Хольстена на юг.

Корнелия была безутешна в день отъезда Тарье.

Присев на корточки возле ожидавшего его коня, он обнял девочку.

Она рыдала у него на плече, размазывая слезы.

– Я плачу, Тарье! Я в самом деле плачу. Мне так грустно. Ты мог бы не уезжать?

Он осторожно поцеловал ее волосы.

– Мы ведь друзья, Тарье! – продолжала она. – Ты не имеешь права уезжать!

– Я должен ехать, дорогое дитя.

– Тогда я поеду с тобой!

– Этого ты не можешь сделать, ты же знаешь. Кстати, у тебя течет из носа.

Она быстро вытерла рукавом нос, размазав по щеке слезы.

– Не так, Корнелия! Разве у тебя нет носового платка?

Она вынула платок, и Тарье помог ей высморкаться.

Ему пришлось пообещать, что он вернется, когда «эта дурацкая война» закончится. Она бежала за ним до самых ворот.

Повернувшись, Тарье помахал рукой этому маленькому, заплаканному существу. «Прощай, Корнелия – подумал он. – Мы больше никогда не увидимся, ты это знаешь так же хорошо, как и я».

Полковник Георг Людвиг Левенштейн-Шарффенек проводил молодого Тарье до самой Саксонии, где находилась армия, и представил его главнокомандующему. Армия короля Кристиана с восторгом приняла молодого военного врача. В его распоряжение был предоставлен целый полевой госпиталь, о чем он мог только мечтать. Ведь Тарье Линд из рода Людей Льда всегда знал, чего хочет.