4

Несмотря на протесты Александра, Сесилия отправилась с ним в Копенгаген. Никто не поможет ему больше, чем она, утверждала Сесилия.

Хорошо понимая это, он все равно возражал.

– Я не хочу, чтобы ты была вынуждена лгать.

– Ха! – сказала Сесилия. – Ради своих близких я могу лгать до посинения, и совесть моя при этом будет совершенно чиста. В этом смысле я такая же бесстыдная, как и моя родственница Суль. Хотя, говорят, она позволяла себе еще и не то. Она безжалостно убивала всех, кто причинял хоть какой-то вред ее близким.

– Благодарю, – с тревогой произнес Александр, – но надеюсь, так далеко ты не зайдешь!

В конце концов он сдался: Сесилия получила разрешение быть с ним в зале суда.

Это происходило в одном из залов Копенгагенского замка. Собралось множество людей, офицеров и знати, поскольку это было деликатное и нашумевшее дело. Она все больше и больше убеждалась в том, насколько значительным лицом в государстве был Александр Паладин.

Его Величества не было, не было и Кирстен Мунк – но каждый из них послал своих шпионов. Зато собралась вся знать и придворные.

Наконец-то она увидела Ханса. Он и в самом деле был красив, слишком красив, по ее мнению. Одетый как сноб, с подстриженными кудрями, весь в золоте, с немного женственными манерами, как ей показалось. В Александре же не было ничего женственного. Наоборот, он был слишком мужественным.

Другой мужчина был намного старше, смуглый, как южанин, с большой лысиной. Как многие люди среднего возраста, злоупотребляющие пивом, он был полноват. Кожаная безрукавка топорщилась на его животе, словно палатка, ноги же, обтянутые штанами, казались смехотворно тонкими. Его огромный воротник был просто устрашающим: казалось, он вот-вот сломается от собственной тяжести.

«Этот господин уже в летах», – подумала Сесилия.

С этим человеком все было ясно: его застали врасплох, теперь уже ничто не могло его спасти.

Сесилии стало жаль его, тем не менее она не могла не задать Александру вопрос:

– Как мог Ханс променять тебя на него?

– Из-за денег, – спокойно ответил ее новоиспеченный муж. – Он получил кучу подарков.

«Значит, он попросту купил его, – подумала она, – тогда его не так и жаль».

Впрочем, она мыслила непоследовательно: Александр тоже был состоятельным человеком и мог делать подарки.

Дело этого иностранца и Ханса было проработано во всех подробностях. Но на этот раз оно затронуло и Александра Паладина, которого эти мужчины пытались увлечь за собой в пропасть. Александр объяснил Сесилии, что Ханс мотивирует все своей молодостью, утверждая, что его завлек и соблазнил этот пожилой человек. Со стороны юноши это было мошенничеством, но чисто по-человечески его можно было понять.

– Ты хочешь спасти Ханса? – шепнула она ему. На лице Александра появилась болезненная гримаса.

– Я не могу этого сделать. Но я попробую сделать так, чтобы он не лишился головы. Ведь он вел себя достаточно лояльно, утверждая, что просто бахвалился, говоря про меня этому человеку.

«Точнее говоря, Ханс отчаянно пытался нащупать твердую почву под ногами, чтобы спасти свою шкуру», – подумала Сесилия.

Однако она кивнула. Она смертельно боялась, что Александр будет допрошен раньше, чем она. Она попросила судью, чтобы сначала у нее взяли показания, поскольку ей нужно сообщить важные сведения. Она могла просить об этом, поскольку судья знал очень хорошо ее отца, нотариуса Дага Мейдена из Норвегии. У нее хватило нахальства выставить напоказ свое родство. Но она еще не знала, удовлетворят ли ее просьбу.

Если первым будут допрашивать Александра, он тут же все испортит. Он не сможет нарушить клятву и наверняка возьмет на себя вину за испорченность Ханса.

Этого не должно было произойти!

С тревогой слушала она показания свидетелей. Одни говорили об Александре Паладине как о настоящем мужчине и крупном военном стратеге, словно последнее могло иметь какое-то значение для хода дела. Другие же – но их было мало – утверждали, что он подчас ведет себя не так, как следует. Кое-кто видел, как Ханс Барт покидал утром его дом, – и Сесилия проклинала легкомыслие юноши. Она всем сердцем была на стороне мужа.

Потом вышла придворная дама, на которую она раньше не обращала внимания, и рассказала о многолетней и преданной дружбе Александра и Сесилии. Сесилии хотелось выбежать и обнять эту даму, скромно оставшуюся в тени, и она решила всеми способами отблагодарить ее.

Слуга Александра тепло отзывался о своем хозяине и решительно отрицал в нем какие бы то ни было отклонения.

«А ведь он нарушает клятву, – подумала она. – Ведь слуга-то все знает».

Он тоже сослался на длительную дружбу своего господина с его новоиспеченной женой.

Один придворный пояснил, что прошлым утром был с процессией в спальне новобрачных в Габриэльсхусе и готов засвидетельствовать, что фру Сесилия была целомудренной до того, как вошла туда, и что брак свершился той ночью.

Это прозвучало убедительно. И тут настала очередь Сесилии – перед Александром!

«Благодарю тебя, Господи, – подумала она, занимая место свидетеля. – Или, вернее, благодарю тебя, добрый судья!»

Назвав свое имя, она положила руку на Библию, ничуть не покраснев при этом, и судья спросил ее, как давно она знает Александра Паладина.

– Четыре с половиной года, Ваша честь, – сказала она, надеясь, что тот желает, чтобы к нему обращались именно так.

– И как долго он ухаживал за Вами?

– Мы были с ним хорошими друзьями все эти четыре с половиной года. Он ухаживал за мной почти все это время. Ведь ухаживание – долгий процесс…

– В таком случае, почему же он раньше не попросил Вашей руки?

– Мы часто говорили об этом, – тут же соврала Сесилия. – Но сначала я хотела побывать дома, чтобы подготовить своих родителей и заручиться их благословением. И Александр должен был попросить моей руки у моего отца. И вот недавно я побывала дома – впервые за все эти годы. И они с радостью приняли предложение маркграфа Паладина и выразили горячее желание принять его у себя как жениха. К сожалению, этого не получилось: вот-вот начнется война.

«Ты перевираешь все на свете, – с восхищением и страхом подумал Александр. – Ты борешься за меня, как львица!»

– Значит, вы вступили в брак по причине войны? – спросил следователь.

– Конечно! Мой муж отправляется через неделю в Хольстен, и никому не известно, когда он вернется назад.

– Значит, причиной этому послужило не судебное разбирательство?

– Это судебное дело для меня непонятно, – с раздражением произнесла Сесилия, – я не понимаю смысла обвинений, предъявляемых Александру, так же, как я не понимаю смысла слухов, которые до меня доходят. Их может распространять человек, желающий навредить ему. Возможно, это какая-то тщеславная женщина…

Среди придворных дам послышалось хихиканье. Всем было известно о попытке Кирстен Мунк соблазнить маркграфа. И далеко не все были в восторге от фру Кирстен. Друзей у нее было не так уж много – у такой высокомерной и болезненно-чувственной дамы.

Сесилия не знала, что это Суль борется в ней теперь за одного из своих близких. У нее было от Суль куда больше, чем она думала, и Александр, с изумлением смотрящий на свою жену, думал, как непохожа она на себя в этот миг. Она стояла, гордая и упрямая, выпрямив спину и сверкая глазами. Никогда еще он не видел ее такой красивой. Темно-рыжие волосы блестели в падающем из окна свете, кожа напоминала лепесток цветка, краски на лице были изысканными. Время от времени сверкали белизной ее зубы, когда она приподнимала верхнюю губу, словно разъяренная кошка.

«Она похожа на кошку!» – с удивлением подумал он. А ведь именно об этом она говорила ему в свадебную ночь.

Все в зале восхищались ее красотой.

К сожалению, теперь в ней проявились и вульгарные черты Суль. Она со страхом ощущала в себе сильнейшее желание обругать всех непристойными словами, и ей с трудом удавалось сдерживать себя. Прежде всего это касалось Ханса, которого она ненавидела такой смертельной ненавистью, что сама этого не могла понять. А также всех тех, кто наслаждался скандалом и надеялся на падение Александра.

Судья начал с другого конца:

– Вы знаете Ханса Барта?

– Конечно! Он наш хороший друг.

– Вам известно, что этот Ханс Барт ночевал у маркграфа?

– Конечно, известно, ведь я сама у него ночевала! Зал затаил дыхание, взгляд Александра забеспокоился, он не понимал, что у нее на уме.

Судья постучал по столу деревянным молотком и, обратившись к собравшимся, сказал:

– Напоминаю о незапятнанной чести маркграфини, засвидетельствованной накануне!

Он снова посмотрел на Сесилию.

– Может быть, Вы поясните причину ночных посещений его дома?

– Охотно, Ваша честь. Мой муж – заядлый шахматист, и Вы хорошо знаете, что шахматная партия может длиться очень долго. Александр забывает о времени и об окружении, так что мне или Хансу постоянно приходилось напоминать ему, что уже поздно, что пора спать и сидеть так дальше неприлично.

Она интуитивно почувствовала, что Ханс тоже умеет играть в шахматы. Но спросить его об этом она забыла.

– А Вы сами играете в шахматы, маркграфиня? – осторожно спросил помощник судьи.

– Да.

Он повернулся к Александру.

– Это правда?

Маркграф встал.

– У моей жены блестящий, острый ум, Ваша честь. Она более опасный противник, чем Ханс Барт, которого по сравнению с ней можно считать любителем, но не более.

Сесилия осторожно взглянула на Александра, стараясь угадать, мстит ли он этими словами Хансу или лжет. Но Александр спокойно смотрел в глаза судьи. Он явно говорил правду, он не хотел врать в зале суда.

Тем лучше, значит, Ханс умеет играть в шахматы. Сесилия бросила на него выразительный взгляд. По его лицу было видно, что он огорчен тем, что его низвергла с шахматного трона какая-то женщина.

«Ура, ура!» – злорадно думала она.

Судья продолжал:

– Неплохая идея научить свою жену шахматным правилам!

– Она знала их и раньше, Ваша честь. Этому ее научил отец.

Судья просиял:

– А, мой друг Даг Мейден! Да, с его умом никто не сравнится!

«Мы выиграли эту партию!» – с облегчением подумала Сесилия. Александр тоже выглядел удовлетворенным, снова сев на свое место. Шахматный поединок был закончен.

– Маркграфиня Паладин, я буду с Вами несколько фамильярен. Вы никогда не замечали у Вашего мужа каких-либо отклонений?

– Никогда!

– Вы уверены?

Сесилия застенчиво улыбнулась.

– Абсолютно, Ваша честь. Напротив, до нашей свадьбы Александр много раз проявлял нетерпение.

Откуда у нее только взялись такие нескромные слова? Она сама была шокирована и не осмеливалась смотреть Александру в глаза.

В зале понимающе заулыбались.

– А Вы не замечали неестественных наклонностей у Ханса Барта?

«Как же тут не заметить!» – подумала Сесилия, но виду не подала.

– Я не знаю его столь же хорошо, но… Нет. Мы часто разговаривали втроем, нередко спорили. Но никогда никто не позволял себе такого, о чем говорят слухи, – не было даже и намека.

Судья больше не задавал вопросов. Он разрешил ей уйти и попросил сделать перерыв для совещания судейской коллегии.

В перерыве Сесилия не встретилась с Александром, но он послал ей через зал осторожную, хитрую улыбку, и она ответила ему тем же.

Она смертельно боялась того момента, когда ему придется давать показания. Тогда все пойдет прахом. Неужели этот простофиля никогда не научится хоть чуточку врать? Но Александр не был способен на это. Он был слишком чист душой, чтобы лжесвидетельствовать перед лицом Господа.

Судья и его помощники явились раньше, чем предполагалось.

Став на свое место, судья произнес:

– Мы пришли к единому мнению о том, что после свидетельских показаний маркграфини Паладин нет больше оснований продолжать это напоминающее фарс судебное дело. Мы считаем все это коварным наговором на одного из благороднейших людей Дании… Александр Паладин, Вы свободны и можете идти, поскольку большинство свидетельских показаний говорит о Вашей невиновности, и прежде всего – слова Вашей жены.

Это происходило до того, как женам запретили свидетельствовать в пользу их мужей или против них.

Ханс мог бы опротестовать решение суда, но он этого не сделал, хорошо понимая, что это не в его пользу.

– Что же касается Ханса Барта…

Сесилию не интересовала судьба Ханса. Она уже выходила из зала, спеша встретить Александра.

Но он не спешил выходить, и это ей не понравилось. Просто он хотел услышать приговор Ханса.

Наконец он вышел.

– Спасибо, Сесилия! Не знаю, как мне тебя отблагодарить! Благодаря тебе Ханс избежал смертной казни. Разумеется, его ждет тюрьма, его высекут кнутом у позорного столба, но жизнь ему ты спасла. Я так счастлив!

Сесилия пробормотала длинное, изощренное ругательство. Она боролась за Александра, поэтому ей пришлось говорить и о Хансе.

Но из-за этого ему вовсе не стоило быть таким счастливым!

Сесилия снова вернулась к своим обязанностям во Фредриксборге, поскольку она по-прежнему оставалась придворной дамой. Но каждый вечер она садилась в карету и ехала в Габриэльсхус. Они с Александром часто проводили вечера в беседе или за шахматной доской, но в постель уже больше не ложились. Однажды она спросила, видел ли он Ханса после суда.

– Ты с ума сошла! Во-первых, до него не добраться, он заключен в какой-нибудь отдаленный замок или крепость, или же в тюрьму. Во-вторых, он порвал дружбу со мной и, в-третьих, было бы очень глупо с моей стороны навещать его, давая тем самым пищу для новых подозрений.

– А ты хотел бы увидеть его?

– Нет. Вчера ночью я лежал и думал. И я решил, что с меня хватит. Теперь – после того как я не видел его столько времени – я понял, что он был мне противен. Просто красивая кукла!

Сесилия кивнула. Она тоже так думала.

– Мне трудно представить его рядом с тобой, – сказала она. – Никогда бы не подумала, что у тебя такой вкус!

– Он оказался намного примитивнее, чем я думал, – сухо ответил он. – И он всегда держал нос по ветру.

– Я полностью с тобой согласна, – сказала она.

Королевские дети подрастали. Самой сильной личностью среди них была четырехлетняя Леонора Кристина. Самой несчастной была старшая, Анна Катерина, которую мать ненавидела потому, что та была очень похожа на своего царственного отца. Остальные девочки и единственный мальчик были крайне высокомерны и грубы с придворными и со слугами. Этому их научила мать Кирстен Мунк и бабушка Эллен Марсвин. Бабушка была их настоящей сиделкой.

Самой несносной из детей была шестилетняя Софи Элизабет. Своенравная и ревнивая, она проявляла подчас опасную жестокость. Девочка перенимала только дурные привычки и отравляла жизнь нянькам, как впоследствии стала отравлять жизнь своему мужу, Кристиану фон Пентцу.

Законных королевских детей, наследников трона от брака Кристиана IV и Анны Катрин Бранденбургской, Сесилия видела очень редко. Они почти никогда не бывали там, где находились дети Кирстен. Кстати, многие сомневались в законности брака Кирстен Мунк с королем: официально они не венчались. Но он неизменно называл ее своей дорогой супругой и утверждал, что она его законная жена. Она же, напротив, называла своих детей отродьем.

Сесилия питала слабость к королю Кристиану. О нем можно было сказать все, что угодно, но никто не мог отрицать его заботы о близких. Особенно он был внимателен к детям – он заботился обо всех, предоставляя им все самое лучшее. Вместе с тем он был неизменно лоялен по отношению к фру Кирстен и, несмотря ни на что, был привязан к ней. Она не могла простить ему то, что он окрестил их первую дочь Анной Катериной, в честь умершей королевы. По мнению Сесилии, в этом заключалась причина ее ненависти к первому ребенку.

К тому же у детей была строгая надзирательница, так что Сесилии много раз приходилось утешать своих протеже, когда те получали взыскание или были пороты розгами: Леонора Кристина – за то, что высказывала собственное мнение, а Анна Катерина – за то, что была дохлым цыпленком. Время от времени являлась Кирстен Мунк – скорее по долгу, чем из любви к детям – и, видя Сесилию, выигравшую дело Александра Паладина, вымещала свое разочарование и чувство ущемленного самолюбия на детях. Необузданная по натуре, она набрасывалась на всех подряд и уходила из комнаты под общий вой и плач. Подготовка войны требовала времени. Государственные мужи не желали удовлетворять воинственные желания короля, так что Александр пока не уезжал в Хольстен. Однажды вечером он встретил Сесилию в вестибюле Габриэльсхуса и лаконично сказал:

– Сегодня приехала моя сестра. Она желает видеть тебя.

Его лицо ничего не выражало, и это кое о чем говорило.

– Господи, сохрани, – пробормотала она. – Дай мне силы, Александр!

Он с горечью рассмеялся.

– У тебя и так достаточно сил. Это меня она не любит.

«Это отношение быстро распространится и на меня», – испуганно подумала она.

Нетвердым шагом, с дрожащими коленями она вошла в гостиную.

Графиня Урсула Хорн была старше своего брата. У нее была необычайно прямая осанка, темные, как и у брата, волосы. Но глаза ее были светлыми, серо-карими, холодными, как лед, когда она смотрела на входящую Сесилию. Ее нос, в отличие от прямого носа Александра, напоминал ястребиный клюв и выглядел очень аристократично. Тонкие губы были ярко накрашены. Вид ее испугал Сесилию. Она знала, что Урсула Хорн была вдовой немецкого моряка, героически погибшего, и что прислуга в Габриэльсхусе почувствовала себя подавленно, едва услышав ее имя.

Молодая норвежка почтительно склонила голову перед своей более знатной золовкой и была удостоена короткого кивка головой.

Александр неслышно вошел следом за Сесилией и положил ей руки на плечи, хотя их прикосновения друг к другу обычно бывали очень редкими.

– Это Сесилия, Урсула, – сказал он.

Казалось, сестра не слышит его.

– Каковы причины того, что Вы вышли замуж за этого бастарда? – резко спросила она Сесилию. – Деньги? Или блестящий титул?

– Любовь, – ответила Сесилия, вспыхнувшая, как порох.

Но ей удалось сохранить спокойный тон.

– Не надо говорить мне глупости! Учтите, я быстро раскушу, в чем дело. Магдалина! – крикнула она горничной. – Разве этот мошенник взял на себя командование этим домом?

Магдалина сделала книксен.

– Нет, Ваша милость. Мы все уже так привязались к фру Сесилии.

– Хм, – многозначительно произнесла Урсула. – Вы гувернантка детей Его Величества и этой Кирстен Мунк, как я слышала?

Она просто выплюнула имя Кирстен Мунк. «По крайней мере, хоть в этом у нас есть что-то общее», – подумала Сесилия.

– Да, это так, – ответила она.

– Ничего не скажешь, очень подходящее занятие. Ведь собственных детей Вам вряд ли придется иметь.

– Мы надеемся их иметь, – сказал Александр и слегка сжал плечи Сесилии.

– Не смеши! – фыркнула Урсула, не глядя на него. – Я не разговариваю с тем, кто опозорил имя семьи таким гадким способом. У вас не будет детей, и вы оба хорошо об этом знаете.

И тут наследство Суль снова вспыхнуло в Сесилии.

– Мы сделаем все, что возможно, – возразила она самым что ни на есть некультурным тоном Людей Льда.

Золовка уставилась на нее, потом повернулась и пошла к выходу.

– Я не люблю, когда мне лгут прямо в лицо, – сказала она, покидая гостиную. – Не знаю, что за игру вы ведете, но я уверена в одном: мой мерзкий, ничтожный брат со своими противоестественными наклонностями никогда не ляжет в постель с женщиной.

Сесилия стояла, ощущая ярость и разочарование. И только мягкий голос Александра вернул ей мужество.

– Не огорчайся, Сесилия! Она не знает о нашей дружбе.

– Благодарю, – произнесла она, пытаясь улыбнуться. – Но мне хотелось бы, чтобы твоя родня приняла меня.

– Так и будет, мой друг. Ты приносишь мне такую радость, ты даешь мне так много, Сесилия. С каждым днем мое уважение к тебе растет. Лучшего спутника жизни мне не найти.

– Иногда я бываю несколько вульгарной, – пыталась оправдываться она.

– Урсула заслужила это, – улыбнулся он. – И мне нравятся в тебе эти дикие, кошачьи черты. Это так непохоже на тебя, и я не понимаю, откуда в тебе это.

Сесилия-Суль мягко и загадочно улыбнулась.

Она так горячо желала поехать вместе с Александром домой, в Норвегию, и представить его всем. Но война могла начаться со дня на день, и у него не было разрешения покидать эту часть государства.

Во время карнавала они дважды побывали на балу: в преддверии войны король хотел развлечься. На одном из таких праздников Сесилия оказалась среди незнакомых людей, но, почувствовав взгляд Александра, она оглянулась: он улыбался ей с другого конца зала и, несмотря на то, что был занят беседой с другими мужчинами, тут же направился к ней. И он сделал это не из чувства долга, а потому, что ему не хватало ее общества.

Во время второго бала кто-то вдруг позвал его: «Александр!» – радостным и удивленным голосом. Сесилию удивила реакция ее мужа: на его лице появился румянец, лежащая на спинке стула рука сжалась с такой силой, что побелели суставы.

Это была молодая пара, а звал его мужчина – и он, сияя от радости, направился к ним.

– Александр, вот это встреча, сколько лет, сколько зим! Это твоя жена? А это моя. В самом деле, мы выбрали красавиц!

Александр на миг растерялся, но тут же взял себя в руки.

– Сесилия, это Гермунд, о котором я так много рассказывал. Мой лучший друг юности. Гермунд, это Сесилия, моя жена, как ты уже догадался.

– А это Тира, моя жена. Фру Сесилия, поверьте, мне так не хватало Александра! Мы ведь были с ним неразлучны. До тех самых пор, когда он исчез – поступил в другой полк. Я так жалел об этом, Александр! Мне так не хватало тебя!

Александр натянуто улыбнулся.

– Я потом раскаивался, Гермунд, но было уже поздно.

Они сели вчетвером в кружок, продолжая беседу. Гермунд показался Сесилии очень симпатичным, а его жена Тира была красивой, хотя и не во вкусе Людей Льда. Гермунд был небольшого роста, очень подвижный, жизнерадостный. Не слишком красивый, но очень привлекательный. Александр был совершенно захвачен этой повторной встречей, и та неловкость, которую он почувствовал, увидев старого друга, быстро прошла.

Но, начиная с этого вечера, взгляд его стал беспокойным. Он выглядел подавленным и рассеянным, часто бывал в угрюмом настроении.

В конце концов, Сесилия набралась мужества и сказала во время ужина:

– Что с тобой, Александр? Ты думаешь о последнем бале?

Он страдальчески закрыл глаза, словно прося ее замолчать, но будучи не в силах сказать об этом.

– Возможно… – едва слышно произнес он, разрезая мясо.

– Это был он, не так ли?

– Да, – пробормотал он.

– Тебе хотелось бы увидеть его снова?

– Сесилия, я уже говорил тебе: я никого не домогаюсь. Но эта встреча разбередила старую рану. Ты видишь, он счастлив со своей женой, и он никогда понятия не имел о моей слабости.

– А мы могли бы пригласить их сюда?

– Зачем? Мне не хотелось бы переживать все страдания заново, так что тебе следует выбросить это из головы – я никогда на это не пойду.

– Но ведь он же был твоей настоящей любовью, не так ли?

– Мне вовсе не хочется видеть в тебе прорицательницу, – ответил он почти с яростью. – Но ты права.

– И ты по-прежнему… питаешь к нему слабость? Он скривил верхнюю губу в характерной гримасе.

– Не знаю. Поэтому я и не хочу дальнейшего общения с ним. Не хочу, чтобы у меня снова появилось желание быть с ним рядом: тот шок, который я пережил тогда, мне не хотелось бы испытывать.

– Значит, у тебя не было никаких иных чувств, когда ты встретил его?

– Нет. Только чувство боли при мысли о том, что когда-то было.

– Но ты стал таким беспокойным…

– А что в этом удивительного? Мне страшно, я трепещу от страха.

Сесилия промолчала. Она не знала, как выйти из подобной ситуации.

Но в тот вечер она легла спать с комком в горле. Она долго лежала, уставившись в потолок, не в силах разобраться в своих мыслях.

Она подумывала о том, что лучше бы ей иметь обычного мужа.

Урсула наблюдала за ними. Ей хорошо было известно, что у каждого из них отдельная спальня. Но Александр часто заходил в комнату Сесилии и занимался там своими делами, а она спала то на одной, то на другой половине постели, чтобы создать впечатление, что их было двое. Они всегда разговаривали между собой доверительным, почти интимным тоном – и Урсула ни к чему не могла придраться.

Большая часть королевских детей отправилась обратно в Далумский монастырь, к бабушке Эллен Марсвин. Но маленькая Элизабет Августа была нездорова и осталась во Фредриксборге. И поскольку Сесилия жила по соседству, ей пришлось присматривать за ней.

Однажды утром, в конце марта, Урсула спустилась вниз и застала Сесилию, сидящую за завтраком и с отвращением смотрящую на еду.

– Разве ты не должна была уже давно ехать во Фредриксборг?

– Я сообщила туда, что не смогу сегодня придти.

– Ты больна? – спросила Урсула, которой уже настолько нравилась невестка, что она говорила ей «ты».

Сесилия могла бы ей соврать – она делала это всегда, когда ей было нужно, в этом смысле она была настоящей Суль.

– Александр думает, что я жду ребенка. Сама же я еще не смею надеяться…

Урсула остолбенела.

– Чепуха! – наконец произнесла она. – Ты не можешь ждать ребенка!

Сесилия не отвечала, чувствуя тошноту.

– В таком случае, кто же отец этого ребенка? – напрямик спросила Урсула.

Сесилия встала. Ее пошатывало, но голос ее был ясным. Она принялась изображать возмущение – когда было надо, она это могла.

– Это гнусное оскорбление! Прежде всего в адрес Александра!

Графиня Хорн поняла, что зашла слишком далеко. Ей пришлось опустить глаза перед разъяренным взглядом Сесилии. Она поспешно ушла, но по ее прямой осанке Сесилия поняла, что та и не думала сдаваться.

Наконец, в апреле, был объявлен призыв: вся многочисленная наемная армия, а также несколько датских подразделений собирались в Хольстене.

У Александра было время только для того, чтобы проститься с явно огорченной Сесилией. У ворот уже нетерпеливо ждал эскорт. А в доме в это время бегали туда-сюда, торопясь собрать все, что нужно в дорогу.

Он сел на коня, Сесилия судорожно глотнула и вытерла пару предательских слезинок.

– Так будет лучше, – мягко сказал он ей.

– Нет, Александр, нет! – воскликнула она.

– Ну, ладно. Напишу как можно скорее, – сказал он, грустно улыбаясь. – А ты роди нам маленького сорванца, Сесилия!

Он тронулся в путь.

А Сесилия стояла и смотрела ему вслед, ощущая в груди тягостную пустоту.