11

Однажды, когда Суль, Лив, Даг и Мета помогали Аре на свекольном поле, на Липовой аллее показался всадник.

– Кто бы это мог быть? – удивилась Лив. Даг присмотрелся повнимательнее и сказал:

– Уж не тот ли это курьер, который сопровождал тебя в Сконе, Суль?

– Точно, это он, – подтвердила Мета.

– Черт побери! – проворчала Суль. – Извините, я не хотела ругаться… Якоб Скилле? Но что ему здесь надо?

– А я думала, вы рады ему… – заметила Мета.

– Как же, рада! – фыркнула Суль. – Может быть, для кого-то это и радость, но у меня с ним все кончено.

Все изумленно уставились на нее. Всадник остановился на дороге, чтобы достать что-то из ранца. Судя по всему, он не видел их. Суль пришлось объяснить, в чем дело.

– Да, мы немного помечтали с ним во время поездки, все было совершенно невинно и пристойно. Довольно романтично. Но это не дает ему повод приезжать сюда! Даг, будь ангелом, пригласи его в Гростенсхольм! Я не хочу, чтобы мои прежние поклонники околачивались в доме!

– Хорошо, я так и сделаю, – сказал Даг. После зимы, проведенной с сестрой в Копенгагене, он знал ее лучше других.

Вытерев руки о траву, Даг направился во двор.

– Подожди-ка меня, – крикнула ему вдогонку Суль, – все-таки будет лучше, если мы вдвоем его встретим.

Можно было с уверенностью рассчитывать на то, что Якоб не скажет ничего компрометирующего в присутствии родителей. Он уже въезжал во двор, и Даг пошел ему навстречу.

– Боже мой, – возмущенно бормотала Суль, выдергивая последнюю свеклу, которая оказалась такой крупной, что Суль повалилась назад, – Люди никак не могут понять, что если все кончено, значит, кончено!

Аре вздохнул:

– Нет, Мета, ты опять путаешь кучи! То, что покрупнее, надо класть сюда, а что помельче – вот туда. Неужели ты не видишь разницы?

– Простите, – бормотала Мета.

– Можешь ли ты хоть что-нибудь делать как следует?

Из-за приезда Якоба Скилле Суль была недовольна всем вокруг.

– Прекрати постоянно долбить девчонку! – прошипела она, поворачиваясь к Аре. – Она совсем замоталась, угождая тебе! Но ты этого не замечаешь, ты замечаешь только ее ошибки!

– А что, она, по-твоему, делает? Ты только посмотри: стоит там, плачет, хнычет и все время кладет свеклу не в ту кучу.

– Она раньше никогда этим не занималась, тебе ясно?

– Нет, я не позволю ей быть такой неловкой!

Сжав в руке свеклу, Суль вплотную подошла к брату. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Как бы ты сам вел себя, если бы был рожден в блуде – был бы так называемым внебрачным ребенком? Если бы тебе приходилось с малолетства сопровождать свою мать в ее похождениях с мужчинами? Получать от всех тумаки только потому, что ты не имеешь права принадлежать к христианскому обществу? Мета жила в крайней нужде и нищете, потому что никто не хотел брать их к себе в услужение. Единственное, что могла дать ей мать, так это попытаться, несмотря на все свое убожество, защитить девочку от зла этого мира. Когда я встретила Мету, она была такой завшивевшей, что видно было насекомых, ползающих по ней. И мне пришлось похоронить ее мать, которая три месяца лежала мертвая в убогой землянке, служившей им домом. После ее смерти Мета осталась одна, без всякой защиты. Когда я нашла ее, она стояла привязанная к изгороди, и дюжина солдат забавлялись с бедным, истощенным ребенком! Они по очереди пользовались ею, тринадцатилетней, пока я не пришла и не остановила их. После этого я взяла ее с собой. Потому что я знала, что наш дом – единственное место, где могут понять ее. Но я ошиблась.

Аре молча, с серьезным видом, слушал Суль.

Лив, эта несчастная, подошла к Мете и прижала ее к себе, положила руку ей на голову, погладила по волосам. В этот миг обе девушки почувствовали удивительную близость – и это благотворно подействовало на Лив. Она видела другую трагедию, намного превосходившую ее собственную. Это служило ей утешением.

– Почему же ты не сказала об этом раньше? – тихо произнес Аре.

– Потому что Силье и Тенгель приняли ее, ни о чем не спрашивая. Потому что я хотела, чтобы Мету держали здесь не из-за сострадания, а за ее труд. И я считала, что ты слишком молод, чтобы слушать о таких отвратительных вещах.

– Ты ошиблась, – сухо ответил Аре и принялся за работу.

Суль бросилась вслед за Дагом.

– Нам нужно опередить Якоба Скилле, – сказала она Дагу. – Боже мой, можно ли бегать с этими пудовыми комьями земли на ногах?!

Им удалось догнать Якоба до того, как он въехал во двор. Увидев их, он остановился посреди аллеи, прямо возле дерева Суль. Суль изобразила на лице застывшую приветственную улыбку. Но Якоб не заметил натянутости, он был счастлив снова видеть ее. Он с благодарностью принял приглашение Дага остановиться в Гростенсхольме.

Когда они вошли во двор, Суль первой завела разговор.

– Что ты делаешь здесь, мой друг? – спросила она, стараясь держаться дружелюбно.

– Я добился, чтобы меня перевели в Акерсхюс, и заехал сюда, – с гордостью ответил он. – Так что мы можем побыть вместе, Суль! Я так тосковал по тебе! И наконец-то я увижу твоего отца и сделаю из тебя порядочную женщину!

Суль вдруг заметила, что на нем парадная одежда, начищенная до блеска кольчуга и украшенный перьями шлем. Было ясно, что у него серьезные намерения.

– Ты не посмеешь сказать, что уже сделал из меня падшую женщину! – прошипела она.

Резкость, с которой она произнесла эти слова, несколько насторожила его.

– Я думал, ты ему уже все рассказала. Разве ты ничего не говорила про нас?

– Говорила, но не вдавалась в подробности. Мои родители славные люди, и они огорчились бы, узнав правду. Якоб, прошу тебя подождать и не просить пока моей руки. Сейчас это так некстати, они потрясены трагедией моей сестры. Я потом расскажу тебе об этом. И отец хочет, чтобы этой зимой я помогала ему… «хотя эта работа с больными не такая уж радость для меня…» – подумала она. – Но они с радостью примут тебя, ведь я рассказывала, как ты был любезен со мной в Сконе. Так что оставим на некоторое время нашу любовь в тайне, ладно?

Ох, с какой неохотой ей приходилось произносить слово «любовь»!

– Но я мечтал побыть с тобой! – не унимался Якоб.

– Встретимся завтра у ручья, что за рощей, после полудня.

Якоб Скилле был заметно разочарован, поскольку ему приходилось круто менять свои планы – но он кивнул.

Суль сделала знак Дагу, и он тут же подошел.

– Ты надолго приехал? – спросила она Якоба.

– Я приступаю к новой службе не раньше, чем через три недели, – ответил он.

Боже мой, целых три недели! Как ей удастся держать его в узде такое длительное время?

Ее родителям мало что было известно о Якобе Скилле, но они любезно приняли его и поблагодарили за то, что он сопровождал Суль в Сконе. К счастью, Даг понял, что земля горит под ногами Суль, и поспешно забрал Якоба в Гростенсхольм.

Суль с облегчением вздохнула.

Подойдя в этот день к окну, она увидела Мету, выходившую из хлева с двумя крынками молока в руках. Во дворе ей встретился Аре, который остановился и стал разговаривать с ней. Суль не слышала, о чем они говорят, она видела лишь испуганное лицо Меты, смотрящей на него снизу вверх. Аре улыбнулся ей, потрепал по щеке, взял крынки и пошел вместе с ней в дом.

Отойдя от окна, Суль удовлетворенно улыбнулась. Она знала, что Аре поступает так не из жалости. Он извлек для себя урок из их разговора. В этом юноше было так много человеческого тепла, даже если оно порой и отходило на задний план, уступая место подростковой нетерпимости.

Историю Меты Суль рассказала и своим родителям, а Даг рассказал все Шарлотте. С этого дня все делалось для блага маленькой сконской девочки. Она по-прежнему работала – это, по их мнению, было для нее лучше всего, но в доме к ней стали относиться как к дочери.

На следующий день Суль встретила Якоба у ручья. Это было ее потайное место, где она в детстве гуляла со своей кошкой.

Якоб Скилле опустился рядом с ней на мягкую траву.

– Ну, как дела? – спросила она.

– В Гростенсхольме? Благодарю, превосходно! Мать Дага – чудесный человек! С ней так приятно разговаривать.

– Не сомневаюсь. Тетя Шарлотта просто уникум. Мы все обожаем ее.

– Это можно понять. Я немного помог ей по дому – я ведь все умею. А Даг, судя по всему, не такой.

– В данный момент он занят проблемами нашей сестры. Он приводит в порядок дела ее покойного мужа…

Суль болтала без умолку, стараясь избежать сближения с Якобом. Вид у него был печальный.

– Суль, почему ты избегаешь меня?

– Избегаю? – нервно усмехнулась она. – Это ты называешь избегать, когда мы встречаемся в таком уединенном месте?

– Возможно, это и не так, но кое-что тревожит меня. Я ведь мечтал о многом, Суль…

– О, Якоб…

Она повернула к нему лицо, и он поцеловал ее – требовательно и жадно.

Высвободившись, она сказала:

– Все дело в том, что я немного изменилась. В Сконе мы были так свободны, и так далеко от дома. Здесь же я следую взглядам моих родителей. Якоб, любимый, не покажется ли тебе странным, если я… не захочу чего-то… большего? Поймешь ли ты меня, если я захочу оставаться чистой и свободной от угрызений совести до тех пор, пока мы не соединим наши судьбы?

Такое объяснение его тронуло.

– Конечно, я могу подождать. Я буду ждать, сколько потребуется, моя любимая маленькая голубка!

«Голубка? Меня не так следовало бы называть!» – подумала Суль.

Возвращаясь домой, она испытывала мучительные угрызения совести. Как ей выпутаться из всего этого? Она ни за что не хотела посылать Якоба Скилле ко всем чертям – хотя именно это, по ее мнению он и должен был сделать: убраться ко всем чертям! Какие-то проблески нежности удерживали ее от того, чтобы причинить ему боль. Что ей оставалось делать?

Она шла и ругалась в такт собственным шагам:

– Черт возьми, черт возьми, черт возьми…

Даг находился в торговом доме Берениуса, что возле гавани в Осло: он стоял и с недоумением смотрел на крестьянина, только что привезшего воз с лесоматериалами.

– Раз вам не должны заплатить за этот лес, любезный, тогда зачем же вы его привезли?

Крестьянин снял шапку.

– Владелец лесопильного завода Берениус приказал мне привезти этот лес. Это нужно Его Величеству королю, объяснил он мне.

– О чем вы говорите? Я знаю только, что королю полагается определенный процент, мы платим ему – но не целый же воз! Вы и раньше так делали?

– Я привозил десять возов в год, господин.

– Ничего не понимаю! А как же другие крестьяне?

– Они делали то же самое, господин.

– Но это же надувательство! Теперь меня не удивляет, что Берениус был так богат! А как было с остальным лесом, который вы привозили и который не предназначался королю? Сколько вы за это получали?

Крестьянин назвал ничтожно малую сумму.

– Нет, так дело не пойдет. Оповестите сегодня же всех крестьян, поставляющих сюда лес в течение всего года, и попросите их зайти сюда через неделю. Мы найдем списки, и вам всем заплатят то, что вам полагается по праву, за весь год. После этого мы договоримся о цене, так что вы будете получать за ваш лес и за вашу работу соответственную плату. Согласны?

Крестьянин только разинул рот. Уходя, он беспрестанно кивал.

Даг обернулся к мастеру, на лице которого было написано смущение.

– Как обстоит дело со здешними рабочими? Какова их заработная плата?

– Плата?

Оказалось, что им платят товарами. Хлебом и водкой. А к рождеству дают один талер. Даг тяжело вздохнул, закрыв глаза.

– Я сам проверю счета и посмотрю, сколько им причитается. Мне просто стыдно! Стыдно из-за Берениуса!

Помогая Мете, Лив в конце концов разобралась с собственными проблемами. Никто так много не уделял внимания бедному ребенку, как она. Однажды обе они появились в доме, едва сдерживая радостный смех.

– Что с тобой, Лив? – изумленно спросила Силье. – Ты смеешься? Это самое прекрасное из того, что я видела за последнее время!

– Я точно не знаю, – ответила Лив, сияя от радости. – Как все это удалось Дагу? Он продал дом с привидениями и купил в Осло другой дом! Там будет его контора, когда он начнет работать всерьез, это будет наш семейный дом, каждый из нас может теперь остановиться в Осло и жить там.

– Прекрасно, – сказала Силье, – прекрасно! Но самое лучшее, это то, что ты радуешься, Лив! И Мета тоже.

– Даг взял в свои руки торговлю лесом. Он представил мастеру намного больше полномочий и распорядился относительно увеличения заработной платы рабочих. У него установились самые наилучшие отношения с лесовладельцами – они все наперебой превозносят его. Плохо только, что король забирает неслыханно большое количество древесины.

На самом деле король забирал лишь ничтожную часть нормы, которую установил Лаурентс Берениус. Большую же часть он присваивал себе.

– Лив, – укоризненно произнесла Силье, – ты не должна так пренебрежительно отзываться о Его Величестве!

– Но почему же он не платит за весь этот лес?

– Лив, персона короля неприкосновенна!

Суль расхохоталась.

– Тогда тебе, Силье, надо было взглянуть на твое обожаемое Величество во время бала, на котором я присутствовала, в его копенгагенском замке! Его жирное, расслабленное тело вынесли из зала, после того, как он напился до беспамятства. Шесть человек несли его, а он в это время бормотал что-то нечленораздельное. Говорят, по части пьянства Кристиан IV превзошел своего отца, Фредерика II. Но в его оправдание следует сказать, что на следующий день его голова работала превосходно. И никто не жалуется на то, как он управляет государством. Кстати, ему причитается лишь десятая часть древесины, а также налог с оборота. В этом году он ввел новые пограничные пошлины.

Силье села и уставилась на нее удивленными глазами, говорившими о том, что такой осведомленности от Суль она не ожидала.

– Ты могла бы этого и не говорить, Суль, – сказал Тенгель, – маленькая Лив благоговеет перед королевской властью. Ведь мы старались воспитывать вас так, чтобы вы были способны самостоятельно мыслить. Но это не значит, что не следует уважать мнение другого. Понимаешь, Суль?

– Да. Извини.

– Король Кристиан хороший человек. Это лучший из всех датских королей, которые у нас были, он действительно интересуется Норвегией. Отец его этого не делал.

Силье просияла от его слов.

– Меня беспокоит другое, – сказал Аре. – Некоторые люди осуждают наше преклонение перед датчанами.

– Ты считаешь, что мы преклоняемся перед Шарлоттой? – сказал Тенгель. – Так мало кто считает.

– Ничего подобного я не слышала, – сказала Суль.

– Я тоже, – сказала Лив.

– А я слышала, – сказала Силье. – Но, как уже сказал Тенгель, так считают немногие. Шарлотта – одинокая женщина, и только фанатик может сказать такое.

– Тетя Шарлотта сама всего добилась, – сказала Лив. – Даг очень гордится ею.

– Большинство совсем не против того, чтобы здесь жили датчане, – сказал Тенгель, – но есть и бунтари, и они мне тоже симпатичны. Норвегия была когда-то великой державой, перед тем как попасть под власть датчан. Когда-нибудь наступит взрыв. Но вряд ли это будет в годы правления Кристиана.

– А ты сам как к этому относишься? – спросила Суль.

– Конечно, я хочу, чтобы Норвегия была свободной, – ответил Тенгель, – мы все этого хотим. Но Шарлотта – наш близкий друг, и я не собираюсь сориться с ней. Нет, большинство здешних людей уважают датчан, за редким исключением.

– Есть здесь два таких парня, – сказал Аре.

Тенгель кивнул.

– Будущие бунтари. Мы же не должны вмешиваться в эти дела. Ради Суль мы не должны привлекать к себе внимание.

– Ради меня? Я сама позабочусь о себе.

Тенгель скептически посмотрел на нее.

– Ты должна вести себя очень осторожно, Суль. Малейший ошибочный шаг может принести несчастье всем нам, но прежде всего – тебе самой.

– Разве я не была послушной, как овечка, а?

– Была. Но я вижу тебя насквозь: ты снова взялась за свое. Средь бела дня ты занимаешься магией. Взять хотя бы жену сапожника: она выздоровела самым чудодейственным образом. Ты не имеешь на что права, Суль. Займись лучше травами! Суль кивнула и обещала быть ангелом.

Суль лежала в постели, подложив руки под голову и уставясь в поток. Мерное дыхание Лив свидетельствовало о том, что она спит. Было самое время сделать что-нибудь с Якобом Скилле. Он по-прежнему жил в Гростенсхольме и через несколько дней собирался уехать. К счастью, он целую неделю не показывался на Липовой аллее: он был явно удручен ее приемом.

Но теперь она снова чувствовала беспокойство в теле, заставлявшее ее отправляться на Блоксберг. Но она не хотела и не могла опять заниматься этим. И из-за этого ощущала в себе беспокойство, отрывалась от действительности – и к тому же она так и не нашла средства от ужасной головной боли.

Несколько дней подряд шел дождь, но теперь снова было сухо. Не взять ли с собой в лес Якоба, чтобы «совратить» его? Наверняка он будет рад и никогда не подумает, что свидание спровоцировано ею. Они будут неотразимо скакать в объятиях друг друга. Перед тем, как заснуть, она все детально продумала.

На следующий день она явилась в Гростенсхольм, одетая в легкое, соблазнительное платье. Как красиво было в прихожей! Якоб потрудился на славу. Оторванные обои были крепко прибиты гвоздями, в углу стояла новая печь.

Услыхав голоса, доносящиеся из гостиной, она направилась туда. Шарлотта смеялась звонким, счастливым смехом. Постучав, Суль вошла. Якоб Скилле и Шарлотта быстро отскочили друг от друга.

– А, Суль это ты! – торопливо произнесла Шарлотта, и ее щеки покрылись лихорадочным румянцем. – Входи!

Лицо Якоба сначала показалось ей обычным, но, присмотревшись, она заметила в его взгляде мольбу и отчаянное предостережение. Его взгляд как бы умолял: «Не говори ничего о нас!»

Суль послала ему успокоительный взгляд: она вовсе не собиралась выдавать его. Наоборот!

Она не слышала, о чем они с ней говорили, не слышала и своих собственных слов. Это были сплошные тривиальности. Шарлотта показывала ей новую обстановку и без умолку болтала о том, как хорошо, когда в доме есть мужчина. Суль пришлось спросить, дома ли Даг, хотя она прекрасно знала, что он в Осло. Потом она ушла в замешательстве, но не без самоироничной улыбки.

«Значит, его приласкала пожилая фрекен, далеко не красавица, – думала Суль Несгибаемая. – Знает ли об этом Даг?»

О, она от всего сердца дарит Шарлотте это маленькое увлечение! Ее собственная жизнь не оскудеет! И Шарлотта больше подходит ему по возрасту. Суль всегда хотела иметь мужчину опытного и авторитетного, но Якоб для нее – пройденный этап.

Но как на это посмотрит Даг? Одно дело, если Якоб Скилле имеет честные намерения. И совсем другое дело, если его привлекают ее деньги и состояние. Нет, последнее было абсолютно невозможно. Вот почему он не показывался на Линде-аллее.

Суль расхохоталась. Она не питала никаких иллюзий. Любовь Якоба к ней оказалась простым сумасбродством, с ее же стороны было любопытство и жажда приключений. К Шарлотте он испытывал совсем иные чувства – Суль заметила это во время своего краткого визита.

И тут ее охватила бездонная тоска. Это не была тоска по Якобу, эта тоска шла изнутри. Что у нее осталось? Для нее невозможно было любить кого-то и быть любимой, как Силье и Тенгель любили друг друга, как постепенно росла любовь между Лив и Дагом.

Значит, она никого не могла полюбить, за исключением одной-единственной тени? И могли какой-нибудь мужчина полюбить ее такой, какая она есть, а не только ее внешность, ее тело?

Внезапно Суль услышала собственный плач. Нетерпеливо порывшись в узелке, висящем на поясе, она достала коробочку с мазью. Ослепшая от нежданных слез, она свернула с тропинки в лес и направилась к своему потаенному месту, о котором никто не знал. Там она быстро разделась, намазалась мазью и с зажатой между ног палкой провалилась спустя полчаса в преисподнюю, дарующую ей, как всегда, желанное возбуждение. О, как давно она не была здесь! Она так тосковала, так тосковала!

И снова она встретила его, Князя Тьмы, единственного, кто действительно понимал и любил ее. Она знала это, хотя их встречи всегда бывали дико эротическими. Она знала также, что ни одно земное существо не может распалить ее чувственность. А иной формы любви для нее не существовало.

Сбылись слова Тенгеля: Суль не могла долго усидеть дома. Беспокойство влекло ее куда-то.

Дома все шло как нельзя лучше. Аре вместе с другими крестьянами занялся лесозаготовкой и целыми днями бывал в лесу. Шарлотта переживала новую влюбленность, но все же написала завещание, согласно которому почти все ее имущество переходило к Дагу в случае, если она выйдет замуж. Она сама никогда бы не поверила, что она, невзрачная Шарлотта Мейден, снова сможет пережить все это! Жизнь была такой непредсказуемой! И теперь все было просто великолепно!

На лице Лив стали появляться краски, они с Дагом подолгу исчезали куда-то, бродя по окрестностям. Но они никогда не уходили слишком далеко от дома: Лив хотелось, чтобы все было прилично, она ведь была вдовой такое короткое время – и она трепетала, как лань, при каждом прикосновении его рук.

Лив явно стала приходить в себя. Было просто непостижимо, что она снова смеется, что взгляд ее становится спокойным.

А маленькая Мета сновала между скотным двором и домом – и ей никогда, за всю ее короткую, убогую жизнь, не было так хорошо.

Суль чувствовала себя лишней.

И когда осень окрасила листву в желтые, красные и багровые цвета, она попросила разрешения пожить немного в доме в Осло. «Чтобы помочь Лив с обустройством», – сказала она.

Силье и Тенгель долго обсуждали это. Но они знали свою приемную дочь и в конце концов дали согласие. Ведь, как говорил Тенгель, не будут же они удерживать ее всю жизнь. В противном случае с ней просто невозможно будет находиться в одном доме.

Они вовсе не хотели выдавать ее на сторону замуж. Не так-то просто было найти для нее подходящего жениха.

Но если бы Силье и Тенгель заглянули в свое сердце, то поняли бы, что они просто не осмеливаются искать. А Суль никогда не затрагивала эту тему.

В глазах Тенгеля была грусть, когда он смотрел на эту красивую девушку, скачущую верхом по осенней липовой аллее. Печаль и скорбь смешивались с затаенным страхом.

Суль сказала, что ей не нужны сопровождающие, что она доберется до Осло сама.

По пути в Осло с ней произошел удивительный случай, круто повернувший ее жизнь.

Она проезжала мимо трактира, где хорошо готовили, и решила перекусить. Когда она снимала перчатки, ее взгляд случайно упал на человека, сидящего за соседним столом. Сердце у нее екнуло. Не может быть! Обман зрения! Кровь с бешеной скоростью пульсировала по ее телу.

«Это он! – подумала она, чувствуя, что теряет самообладание. – Властитель Тьмы!» Тот, ради которого она предпринимала свои скачки на Блоксберг!

Нет, этого не может быть!..

Но это был он. Она нашла его! Он пришел сюда, в мир людей, чтобы встретить ее!

Он выглядел немного иначе: был старше, примерно, как Якоб Скилле, и волосы у него были светлые, а у Сатаны – угольно-черные. Он выглядел не столь демонично, в нем было больше человеческого.

«Конечно, маэстро нужно изменить облик, чтобы люди не узнали, кто он, – возбужденно думала она. – И все же в его лице есть что-то чертовски властное – и это выдает его». Одет он был нарядно, в бархат и шелк, как и подобает состоятельному человеку.

Наконец он взглянул на нее. Глаза его засверкали. Суль смело посмотрела ему в глаза – они узнали друг друга.

Рядом с ним сидели двое мужчин, которых он, судя по всему, не собирался покидать. Но когда они собрались уходить, он подошел к ее столу.

– Вот мы и встретились, моя красавица, – прошептал он и быстро вышел.

Суль была словно заколдована. Такого красивого мужчину она не встречала ни разу в жизни. И это был Повелитель Ночи – единственный, кого она могла полюбить. Никогда в жизни она не была так взволнована. Ей принесли еду, но она с трудом могла есть. Ее лихорадило.

Когда, наконец, она вышла наружу, его, разумеется, уже не было. Но Суль знала, что снова увидит его. Он явился с Блоксберга, чтобы встретиться с ней.