10

Как жить человеку дальше, если тот, кого он по­любил больше жизни, исчез навсегда?

Что делать, когда безысходная скорбь разры­вает тебя на части, когда твой разум, это сплош­ная кровоточащая рана, которую воспоминания о потере бередят вновь и вновь?

Что остается человеку?

Эта невероятная любовь, этот из ряда вон вы­ходящий возлюбленный. Он не умер, но стал со­вершенно недостижимым. И ни один земной мужчина не мог заменить его, это было бы просто немыслимо. Никто не мог дать ей такой глубокой любви, такой нежности. И она никому не могла ответить такой любовью, потому что ее возлюб­ленный был сверхчеловеком и она сама преступи­ла грань человеческих условностей и предрассудков. И в минуты общения с ним она находила в себе то неземное понимание и знание, которое частично объяснялось его присутствием, а частично ее принадлежностью к роду Людей Льда.

Все, что было между ними, казалось ей теперь просто великолепным.

Как ей удалось так внезапно и безоговорочно влюбиться в это неземное существо, в этого… де­мона? Это понять нетрудно. С детства ее тянуло к Люциферу, одинокому, прекрасному и несчастно­му ангелу света. И, встретив Марселя, она сразу же прониклась к нему симпатией, симпатией, которая в течение нескольких дней переросла в лю­бовь, как телесную, так и духовную. Но впервые в своей жизни она почувствовала страх. Интуитив­но она чувствовала, что здесь что-то не так. Что-то неведомое гнало их все дальше и дальше по дремучим лесам…

Но в тот момент, когда Марсель открылся ей, страх оставил ее. Она успокоилась. Стала силь­ной и счастливой… И, в то же время, глубоко не­счастной, зная, что должна потерять его.

Вот теперь все кончено.

Сага проснулась в простенькой комнатке на почтовой станции. Проснулась, чтобы снова ис­пытать боль невосполнимой утраты. Она никогда больше не увидит его.

Днем ей нужно было найти почтовую карету, отправляющуюся в Конгсвингер. Но ей хотелось только спать, забыть обо всем, исчезнуть.

Она думала о том, как он там сейчас. Доволен ли он теперь, успокоился ли он? Ведь он ждал этого тысячелетиями.

Сага знала, что он не успокоился. В одну из их прекрасных интимных минут, когда они просто лежали и разговаривали, он признался ей, что теперь его тоска станет еще более невыносимой. Потому что теперь тоска его конкретна, теперь он будет тосковать именно по ней.

Когда пройдет сто лет, и он снова сможет под­няться на поверхность земли, ее давно уже не бу­дет в живых.

Более жестокой мести не могло придумать ни одно оскорбленное божество.

У нее не было теперь никаких других желаний, кро­ме желания умереть. Это не приблизило бы их друг к другу, но она, по крайней мере, обрела бы покой.

Наконец она встала с постели, чтобы подгото­виться к поездке. Она не имела права умирать. Пока. Она должна была выполнить свое предназ­начение. А дальше будет видно.

Одеваясь и потом сидя за завтраком внизу, в трактире, она думала о том, как она перемени­лась.

Дело не в том, что она проспала почти целые сутки и теперь отдохнула и полна сил. Нет, эти силы она получила от Люцифера. Она никогда раньше не знала страха, если не считать первого дня в лесу, и теперь ей казалось, что у нее стало вдвое больше смелости и уверенности в себе, те­перь она могла бы горы свернуть. Ведь он сказал ей, что даст ей силы для выполнения ее жизнен­ной задачи. Так что теперь она была не только избранной из рода Людей Льда, теперь она не только могла контролировать самые противоречи­вые ситуации; она обладала теперь неземной си­лой. Она имела власть над собой и, тем самым, над окружающими. И она знала, что эта сила может быть использована лишь в добрых целях.

Если бы не эта скорбь и тоска, она бы чувство­вала себя бесстрашной и непобедимой.

Когда она села на козлы рядом с кучером, по­тому что карета была переполнена, и они выехали из деревни на высокогорное плато, она повернула голову и посмотрела на восток, в сторону дрему­чих лесов. В кронах деревьев по-прежнему звучал мощный хорал, это было слышно даже на рассто­янии…

Тот самый обрыв…

Это произошло там? Голые скалы на вершине горы, прямо над бездной… Да, это произошло имен­но там.

Мысль об этом была для нее словно нож в сер­дце. Но ей не хотелось отправляться туда. Что ей там делать без него? Этот лес показался бы ей вдвое безлюднее.

Она думала, что стало с Паулем. Скорее всего, его отправили обратно в Швецию, чтобы он рас­платился с бесчисленными кредиторами и жерт­вами его бесчестных поступков. А тот беглец и убийца? Сага не представляла себе, что могло с ним произойти, к тому же ей хватало и своих за­бот. Ей нужно было забыть все это, чтобы скон­центрироваться на своей задаче.

И Сага отвела взгляд от печального леса.

В конце июля она прибыла в Гростенсхольм.

Вид всеобщего запустения привел ее в ужас.

От поездки, совершенной в детстве, у нее оста­лись воспоминания о красивой, ухоженной мест­ности, где шло большое строительство. Она помнила усадьбу Гростенсхольм, где никто уже не жил, где дома давно не ремонтировались, по­мнила уютную Липовую аллею, где царила ат­мосфера дома, человеческого тепла и любви.

Теперь же Линде-аллее стала совершенно дру­гой. Церковь осталась, но со всех сторон ее тесни­ли нарядные дома и высокие деревья. Впрочем, деревьев здесь было не так много, большую часть из них срубили, чтобы освободить место для до­мов.

И Гростенсхольм…

Ветхие руины. Большой дом все еще стоял, но теперь он напоминал пустую оболочку, окна были выбиты, крыша покосилась, надворные построй­ки разрушились. Жалкая картина былого вели­чия.

Дела в Липовой аллее были не на высоте. По­стройки были очень старыми. В свое время Аре пристроил новое крыло, но это было более двухсот лет назад. Так что дома выглядели отнюдь не но­выми. И чем ближе она подъезжала к Липовой алее, тем больше бросалось ей в глаза запусте­ние. Впрочем, запустением это назвать было нельзя: поля были вспаханы, хлеб посеян, на скот­ном дворе стояли коровы и лошадь. Но на всем лежала печать равнодушия. Хлебное поле слива­лось с лугом, находящимся поблизости, в некото­рых местах хлеба были слишком низкие, и болезненный цвет колосьев свидетельствовал об истощении почвы. Надворные постройки давно пора было отремонтировать, повсюду во дворе росла и цвела крапива.

И даже сама аллея, от которой и получило на­звание имение, совершенно выродилась. Деревья давно пора было заменить.

Над всем этим возвышался готовый превратить­ся в развалины Гростенсхольм. Сага видела, как черные птицы – галки и вороны – кружили над остатками башни.

Почему окна, лишенные стекол, придают дому такой жуткий вид? Так и хочется думать, что там обитают привидения. И так оно действительно и было! Еще во времена ее детства Гростенсхольм был населен привидениями – и так было уже мно­го-много лет назад. В 1795 году Хейке и Винга вызвали их туда. Шестьдесят пять лет назад…

Подойдя к входной двери дома в Линде-аллее, она постучала. Ей открыл мальчик лет десяти.

– Хеннинг? – улыбнулась Сага.

– А вы кто? – удивленно спросил он. Он смот­рел ей прямо в глаза, был достаточно рослым и плотным, но производил впечатление милого ре­бенка. Открытое лицо, высокий лоб, на который падали русые пряди волос, широко поставленные глаза, чувственный рот.

– Я Сага. Твоя родственница из Швеции.

– Ой! – воскликнул он и покраснел. – Мама! Это Сага, она уже приехала!

– О, наконец-то… – услышала она доносящий­ся из дома голос и быстрые шаги.

Сага явилась слишком рано. Но Белинда сия­ла, как солнце, обнимая Сагу.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, – го­ворила она со слезами на глазах. – Сколько лет, сколько зим! В последний раз, когда ты была здесь… Да, тебе было тогда лет двенадцать-три­надцать. А теперь ты такая взрослая. Входи!

Белинда заметно постарела. Ей было не боль­ше тридцати, но заботы и тяжелый труд оставили отпечаток на ее милом лице. Руки мускулистые и заскорузлые. Она была очень худой, под глазами темнели круги усталости.

Они вошли в гостиную, на которой лежал отпе­чаток неуклюжих, отчаянных попыток соблюсти хоть какой-то стиль и приличие. Но попытки эти были совершенно беспомощными. Слуги все рав­но все делали по-своему.

Сага села на диван, а Хеннинг, получивший распоряжение, сказанное шепотом, тут же отпра­вился на кухню.

– Где Вильяр? – спросила Сага. Белинда нервозно тронула свои волосы.

– Он… ему нездоровится сегодня, – торопливо сказала она.

– Он болен? Серьезно? И давно?

– Нет, нет…

Хеннинг вернулся, принеся на подносе печенье и три чашки.

– Мы… еще не ждали тебя, – нервозно улыбну­лась Белинда. – Твое письмо пришло всего два дня назад. Наверняка оно застряло в пути. Иначе мы бы…

И тут из внутренней комнаты вышел Вильяр. Белинда остановилась в растерянности.

Сага была шокирована. И это был тот самый молодой, красивый Вильяр, которого она помни­ла? Теперь ему было лет сорок, но внешность его страшно изменилась. Под глазами мешки, много­дневная щетина на щеках, волосы растрепаны, расслабленное выражение лица…

– Вильяр? Ты пьешь? – с ужасом произнесла Сага и только потом осознала бестактность своих слов.

Белинда и Хеннинг в страхе замерли.

Вильяр вздрогнул. Попытался остановить на ней взгляд.

– Сага? Это Сага?

– Да. Извини, я не хотела говорить этого, но ты так изменился.

– В самом деле? – опустив глаза, произнес он. Взявшись за спинку стула, он хотел было сесть, но вместо этого спросил у жены:

– Белинда, у тебя есть…

– Пиво? Есть.

Белинда уже направилась на кухню, Но Сага остановила ее:

– Мне нужно серьезно поговорить с вами. Луч­ше принеси Вильяру чашку крепкого кофе.

Он покосился на нее, но ничего не сказал. Вый­дя в прихожую, он причесал свои растрепанные волосы. Потом пошел на кухню и умылся холодной водой, потом ощупал подбородок, решив, что не мешает побриться, но решил, что теперь не стоит тратить на это время.

Ему было не очень приятно сидеть и пить чер­ный кофе. А от печенья, которое испекла Белинда, его просто воротило.

– Ты писала, что собираешься выполнить свое предназначение, Сага, – смущенно произнесла Белинда. – Можешь ли ты пояснить, в чем оно состоит?

– Я знаю об этом не больше, чем ты. Просто я получила известие от предков – во сне – о том, что должна отправиться в Гростенсхольм, что вы здесь нуждаетесь во мне.

– О, Господи, – пробормотал Вильяр. Повернувшись к нему, она сказала:

– Разве не так?

Вильяр безрадостно усмехнулся:

– Но как ты можешь помочь нам? У нас тут просто ад!

– Не забывай о том, что я избранная, Вильяр, – спокойно сказала Сага.

Он посмотрел на нее. Ему было стыдно, что она застала его в таком виде.

– Да, я верю в то, что ты избранная, – сказал он. – Теперь, видя тебя, я поверил в это. И не в силу твоей необычной, почти экзотической красо­ты, а потому, что в твоих глазах горит какое-то внутреннее пламя. Смесь… неземного счастья и… скорби.

– Так оно и есть, – кивнула Сага. – Но это не имеет отношения к моим качествам как избран­ной. По пути сюда я пережила кое-что…

Белинда, с присущей ей интуицией, поняла, в чем дело.

– Ты писала, что порвала узы брака, – сказа­ла она. – Это смелый и мужественный поступок. Ты встретила… другого? По пути сюда?

– Да, – печально улыбнулась Сага. – Я встре­тила свою любовь, могу сказать без преувеличе­ния. И я… потеряла его.

– Он умер?

Немного помедлив, она сказала:

–Да.

– Какая жалость! Но Вильяр прав: это видно по твоим глазам.

Хеннинг уронил в чашку свою ложку, что зас­тавило Вильяра изобразить на лице гримасу.

– Долго это уже происходит с тобой, Вильяр? – серьезно спросила Сага.

– Что именно? – хрипло произнес он.

– Пьянство.

– Но я пью совсем немного, – пытался он оп­равдываться. – Вчера вечером я пропустил ста­канчик, потому что… Нет, это Белинда выдумывает, что я много пью. Я же думаю, что полностью кон­тролирую себя. И вот приходит посторонний чело­век и первое, что он бросает мне в лицо, это слова: «Ты пьешь, Вильяр?» Теперь я понимаю, откуда такие слухи обо мне.

Все молчали.

А он заорал:

– Но как, к черту, я могу еще выжить?

– Расскажи мне обо всем, – спокойно сказала Сага. – Мне кажется, твоя семья очень терпимо относится к тебе.

– Так оно и есть, – пробормотал он. – Я люблю их всех. И, в то же время, причиняю им всем зло.

– Но ты никогда не поднимал на нас руку, – тихо, словно оправдывая его, сказала Белинда.

– Если бы я решился на это, я покончил бы с собой! – горячо воскликнул Вильяр. – Но разве недостаточно того, что я делаю? Они работают, а я предаюсь своим иллюзиям!

– Хватит плакаться, – решительно произнесла Сага. – Ближе к делу!

Глубоко вздохнув, он сказал:

– Не знаю, с чего начать.

– Начни с самого главного!

– Самое главное… – с горечью произнес он. – Самое главное – это рассадник чумы, именуемый Гростенсхольм.

– Да, я видела, как он теперь выглядит. Весь­ма… устрашающе.

– Ах, ты ничего не знаешь. Не знаешь…

– Никто туда больше не ходит, – тихо сказала Белинда. – Люди гибнут там. У ворот нашли мер­твым одного бродягу. Глаза у него были раскры­ты от ужаса. Один человек из сельской общины вошел туда и больше никогда не вышел…

– Община хочет иметь эту усадьбу, – устало произнес Вильяр. – И поскольку сама усадьба не представляет теперь никакой ценности, они хотят разрушить или сжечь дом, а на месте его постро­ить новый дом или что-нибудь еще. Но никто не осмеливается приближаться к постройкам. Мы приглашали сюда заклинателей духов, но стоило им приблизиться к воротам, как они падали на­взничь и сильно ушибались. Со священником было то же самое.

– А ты сам был там?

– Я? Нет, благодарю! Если бы я рассказал тебе, что я увидел, едва ступив за ворота, ты бы не поверила. Они смертельно опасны, Сага.

– Это призраки?

– Да. И самое худшее то, что маленький Хеннинг видел пару из них, стоящих возле нашего дома, здесь! В Липовой аллее!

– Вот это да… – выдохнула Сага.

– И к тому же мы не сводим концы с концами, – добавил Вильяр.

– Ты же сама видишь, как у нас тут, во дворе, – сказала Белинда. – Мы не можем пользоваться зем­лей Гростенсхольма и не можем продать ее. Как ты уже заметила, я совсем выбилась из сил.

Повернувшись к Белинде, Сага спросила:

– А в Элистранде у тебя есть родственники?

– Они вернулись обратно в город и порвали со мной всякую связь. И теперь, когда наше положе­ние здесь шаткое, когда все обвиняют нас в том, что мы развели в Гростенсхольме привидения, никто не хочет иметь с нами дела.

– Но разрушать Гростенсхольм нельзя в таком случае, – запротестовала Сага. – И тем более – сжигать. Потому что те, что обитают на чердаке… Те, которых использовали Люди Льда…

Вильяр взглянул на нее и закончил ее мысль:

– После этого не успокоятся. Пока не придет тот, кто сможет прогнать их.

Сага механически произнесла:

– Тогда имеет смысл подождать того, кто смог бы это сделать. Того, кто обладал бы достаточной силой, чтобы вступить в борьбу с Тенгелем Злым. А пока…

Вильяр снова перебил ее:

– И теперь весь дом, от подвала до чердака, представляет собой такую опасность для окружа­ющих, о которой наши предки даже не подозрева­ли. И все из-за этих призраков.

Сага стала вдруг очень серьезной.

– Теперь самое время расправиться с этими призраками, – сказала она. – Пока еще не по­здно.

– Для этого потребовался бы сверх-избранный из рода Людей Льда… В комнате стало тихо.

– Да, – наконец сказала Сага. – Так оно и есть.

После некоторого молчания Вильяр сказал:

– Ты не боишься?

Очнувшись от своих мыслей, она посмотрела на него своими ясными, необычайно красивыми гла­зами.

– Нет, я не боюсь, – сказала она. – Я не при­выкла испытывать страх. Но я знаю, что это та­кое. Знаю по своему опыту. По недавнему опыту.

Немного подумав, она добавила:

– Нет, я нис­колько не боюсь этих серых созданий!

– Ты просто не знаешь их, – тихо произнес Вильяр.

Лежа на белоснежной постели в чердачной ком­натке, оклеенной обоями в мелкий цветочек, Сага почувствовала в себе мир. Только теперь она по­няла, в каких примитивных условиях ей приходи­лось жить во время путешествия.

Теперь же она была «дома». В Линде-аллее, первом доме Людей Льда в южной Норвегии. Гро­стенсхольм они унаследовали от рода Мейденов. Тогда как Липовая аллея была подарком Мейде­нов Тенгелю и Силье.

Липовая аллея была их родовым гнездом.

Ведь долина Людей Льда не шла в счет. Там был сплошной кошмар.

Вильяр и Белинда попросили ее остаться в Ли­повой аллее столько, сколько она захочет, а лучше вообще навсегда, поскольку она перебралась сюда из Швеции. Она поблагодарила и сказала, что время покажет. Сначала ей нужно было выпол­нить то, зачем она приехала сюда.

То, что она не испытывала никакого страха при мысли о предстоящей ей задаче, было правдой. Или, вернее, задачах, поскольку в действительно­сти их было две. Этого она никак не ожидала. Сначала она должна была прогнать призраков. Потом найти не известные никому сокровища, ле­жащие на чердаке, пока дом совершенно не раз­валился, пока власти не конфисковали его или кто-нибудь его не поджег.

При мысли об этом она саркастически улыбну­лась. Вряд ли призракам принесет вред то, что дома вокруг них окажутся разрушенными. При­видения никогда не обращали внимания на по­добные пустяки, они охотно бродили среди руин и полуразвалившихся домов. Она вспомнила исто­рию, рассказанную ей мамой Анной-Марией. Ис­торию об одном старинном замке в Англии. В этом замке по традиции жило привидение, но оно име­ло свою особенность: у него не было ступней ног. И привидение вышагивало на костяшках по просторным рыцарским залам. Эта удивительная загадка была разгадана, когда однажды стали снимать старый пол, чтобы насте­лить новый. Было обнаружено, что под полом име­ется еще один пол. Так что привидение все время ходило по старому полу. Это был «его» пол, сде­ланный в его времена.

Она заснула.

И она не ожидала, что ей приснятся сны. Имен­но такие сны…

Над ущельем бушевал шторм. Предки из рода Людей Льда звали ее, находясь далеко-далеко, по другую сторону урагана. И ветер доносил до нее их жалобные крики:

– Сага! Сага! Ты слышишь нас?

Она кивала во сне.

Но ей было трудно разобрать их призывы. Ей приходилось переспрашивать много раз, перенап­рягая голос, потому что ветер заглушал все слова.

В конце концов, она услышала голоса:

– Спеши, Сага, спеши! У тебя осталось так мало времени! Скорее поднимайся на чердак, скорее! Пока еще не поздно!

– Почему? – кричала она им.

Но голоса их постепенно ослабевали и, нако­нец, затихли вдали. Она была одна и ничего не понимала.

Она должна была сделать так, как они говори­ли, она должна была отправиться туда как мож­но скорее. Но сначала ей нужно было помочь маленькому семейству в Липовой аллее решить их самые неотложные проблемы, она обещала им это. Иначе они потеряли бы и Липовую аллею тоже! А этого не должно было быть.