8

Переполох, поднявшийся вокруг оборотня, через несколько недель стал затихать. Время от времени появлялся судья, чтобы учинить новый допрос, но дело о четырех ведьмах так и не сдвинулся с места.

Ничего не происходило до тех пор, пока луна не сделала светлыми августовские ночи.

Кое-кто по-прежнему наблюдал из окна, не наступило ли полнолуние, большинство же забыли об этом. Когда ничего не происходит, нет никакого интереса бодрствовать по ночам.

Однажды в округ Гростенсхольм приехал издалека какой-то человек. На вид он был ничем не примечательный: не стар и не молод, не низок и не высок. Одет с ног до головы в черное. Человек этот хотел переговорить о чем-то с начальством.

Однако, тогда было неясно, кто является начальством в округе. Судья жил в соседней деревне, а нотариуса здесь не было с тех пор, как умер Даг Мейден. Так что из начальства в округе оставался только священник, знатные люди и сведущий в законах Калеб. В силу случая все они были в тот день в церкви, где происходило оглашение имен вступающих в брак Эли и Андреаса. И человеку пришлось подождать, пока не закончится служба.

Он встретил всю компанию на площадке перед входом в церковь.

– Я ищу свою сестру, – пояснил он.

Калеб и Андреас догадались, о ком идет речь, и переглянулись. Наконец-то они напали на след!

– Вашу сестру? – переспросил Калеб. – Как ее звали?

– Августина дочь Фредерика, вдова крестьянина из Агдера.

Такую они не знали, священник тоже.

– Почему вы решили, что она может быть здесь? – спросил Андреас.

– Она прислала мне письмо из Кристиании, – ответил человек, – и сообщила, что собирается в Гростенсхольм.

– Когда это было?

– В апреле.

– И с тех пор вы ничего о ней не слышали?

– Ничего.

Взяв его за руку, Калеб сказал:

– Это для нас важные сведения. Пойдемте ко мне домой, перекусим, а потом поговорим о деле.

– Вы что-нибудь знаете о моей сестре?

– Надеюсь, что речь пойдет не о вашей сестре, поскольку это очень печальные известия. Но идемте же, карета подана!

Через полчаса они были в Элистранде, где собрались люди из Линде-аллее и из Гростенсхольм а, чтобы поздравить Эли и Андреаса. Священник тоже поехал с ними.

Калеб послал за судьей.

– Вы говорите, четыре мертвых женщины? – человек побелел от страха.

– Да. И ни одна из них не была жительницей округа. Но наш замечательный судья был так заботлив, что распорядился сжечь мертвых, прежде чем мы могли опознать их.

– Сжег?

– Да, к сожалению. Скажите, ваша сестра имела какое-то отношение к колдовству?

– Боже упаси!

Человек был потрясен одной мыслью об этом.

– В апреле… – произнес Андреас. – В таком случае, это могла быть та, которую мы нашли первой.

Та, на которую он наехал плугом, – но об этом он промолчал.

– Мы не знаем, была ли ваша сестра, Августина дочь Фредерика, одной из них, – задумчиво произнес Аре. – Но мысль об этом напрашивается сама собой.

Аре торжественно восседал на лучшем стуле Калеба, сделанном из цельного дерева: настоящий патриарх с длинной, седой бородой. В его волосах были еще темные пряди, такие же густые, как в юности. Лив тоже поседела, но поскольку волосы ее раньше были рыжими, оттенок седины был иным, чем у брата. Впрочем, несмотря на свою внушительную бороду, Аре не казался стариком. Осанка у него была прямой, взгляд – молодым, хотя в глазах и остался след пережитых трагедий.

Маттиас, почти безотрывно смотрящий до этого в глаза Хильды, сказал спокойно:

– Но мне удалось в сумерках осмотреть трупы двух женщин. Их лица до сих пор стоят у меня перед глазами.

«Возможно ли это? – подумали остальные. – В этих лицах оставалось так мало человеческого!»

– Андреас прав, – продолжал Маттиас, – когда сказал, что ею не могла быть та, которую убили последней – труп был слишком свежим. Но предыдущая могла оказаться ею. Две же остальные пролежали в земле всю зиму. Была ли в ее волосах проседь?

– Да, была.

– Она красиво одевалась?

– Всегда! Моя сестра была очень состоятельной, получив наследство от мужа.

Все переглянулись, начиная понимать, в чем дело.

– Если я не ошибаюсь, у нее не хватало двух нижних зубов, – добавил Маттиас. Человек чуть не вскочил с места.

– Да, это так! Это Августина!

Он снова сел на диван.

– Ах, значит, она все-таки мертва! Такая трагическая гибель…

– Не хотите ли вы помочь нам отыскать ее убийцу? – спросил Андреас.

– Конечно! Если я смогу быть чем-то полезен…

– Значит, решено. О чем же писала ваша сестра из Кристиании?

– О всяких неприятностях… – уклончиво произнес человек. – Об этом не хочется рассказывать.

– Мы не болтливы, – сухо заметил Бранд.

– Спасибо. У меня с моей сестрой были глубокие разногласия по поводу ее поездки… После смерти мужа Августина чувствовала себя одинокой. Она ведь была еще в самом соку, была состоятельной и… Да, она хотела снова выйти замуж. Но дома для нее не находилось подходящей пары – мы из богатых, так что приходится считаться с условностями.

– Это понятно, – мягко вставила Лив.

– И вот Августина узнала про одну даму в Кристиании, которая устраивала… гм… знакомства. Все это очень прилично, без пошлостей или низостей.

– В самом деле, – заметила Матильда, – я слышала о ней. Ее звали не мадам Скаре?

– Мадам Сване. И вот моя сестра… отправилась в Кристианию, чтобы найти ее. Я был против этого.

Было заметно, что ему очень неприятно рассказывать об этом.

– Она пробыла некоторое время в столице. Потом я получил письмо – и это было последнее известие от нее. Я долго разыскивал ее в Кристиании и в других местах, но безрезультатно.

– Значит, нам нужно обратиться к этому письму, – сказал Андреас. – Вы не помните, о чем она писала?

– Оно у меня с собой, – сказал он и полез в карман.

– Прекрасно! – сказал Андреас.

– Будем ждать судью? – спросил Таральд.

– Этого идиота? – фыркнул Бранд. – Он и так уже испортил все дело. Мы перескажем ему содержание письма как-нибудь потом. Вы не могли бы прочитать его вслух?

– Да.

Августина писала:

«Дорогой брат!

Я только что нанесла визит глубокоуважаемой мадам Сване – и это было весьма забавно. Но эта проницательная женщина поняла, что я явилась с самыми лучшими намерениями, и представила мне несколько серьезных кандидатур.

(Боже мой, подумали многие из присутствующих, что за выражения! )

С двумя из них я встретилась, но они оказались не в моем вкусе. Но сегодня я встретилась еще с одним, очень подходящим мужчиной, знатным и состоятельным. Так что завтра после обеда я еду в Гростенсхольм, чтобы лучше познакомиться с его владениями.

Я многого жду от этой поездки, он повезет меня в своей карете. Так что я покидаю этот жалкий постоялый двор и вернусь домой, как только все определится. Не забудь…»

– Нет, дальше идут тривиальные наставления, – закончил он, складывая письмо.

– Вот видите, – сказал Бранд, – наконец-то мы напали на след! Вы, конечно же, навещали мадам Сване?

Человек потупил взор.

– Нет, не навещал. Как я уже говорил, я был против того, чтобы моя сестра посещала подобные заведения (выражаясь языком моей сестры), и мне не хотелось связываться с подобного рода домами. Поэтому я приехал прямо сюда.

Андреас встал.

– Итак, чего же мы ждем? Калеб, Маттиас! Сейчас же едем в столицу!

В глазах Эли появилась тревога.

– Но, Андреас, – возразила Матильда. – Как же быть с помолвкой? Подумай о своей возлюбленной! И священник здесь…

– Да, конечно, – пристыженно произнес он, садясь рядом с Эли. – Прости, любимая, я несколько погорячился.

Улыбнувшись, Эли сжала его руку.

– Вы трое перекусите и немедленно отправляйтесь в город, – сказала Габриэлла. – Думаю, это не следует откладывать до завтра. А после вашего приезда мы отпразднуем помолвку.

– А как же моя длинная речь? – недовольно произнес Калеб. – О том, что не только не потерял дочь, но еще и приобрел сына и все, что к нему прилагается?

– Тебе придется пока на этом закончить, – сказала Габриэлла, – а остальное оставить до свадьбы. Когда ты напоишь всех гостей так, что они будут валяться под столом, ты сможешь произнести свою марафонскую речь!

– Пожалуй, ты права, нам следует сейчас же отправляться в путь.

Приезжий тоже встал и произнес:

– Было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы… Дело в том, что Августина имела при себе большую сумму наличными, и поскольку наследником являюсь я, то…

Вот оно в чем дело!

– Конечно, – коротко сказал Калеб. – Но я думал, что вы… уже получили деньги от того неизвестного, имеющего серьезные намерения человека из округа Гростенсхольм…

Приезжий страдальчески посмотрел на него.

– Вы действительно хотите ехать в Кристианию прямо сейчас? – озабоченно спросила Лив. – Говорят, в Копенгагене свирепствует страшная чума и эпидемия готова вот-вот начаться в Кристиании. Возможно, она уже началась…

– Я ничего об этом не слышал, – сказал Маттиас.

Она всплеснула руками.

– Я так волнуюсь за Сесилию и ее семью. Не могу спать по ночам!

– Габриэльсхус далеко от Копенгагена, бабушка, – сказала Габриэлла. – А папа с мамой такие осторожные, они позаботятся и о малютке Лене.

– Наверняка нет никакой опасности, – стал успокаивать ее Маттиас. – Но я сегодня не смогу поехать с вами, Андреас. Я уже обещал посмотреть двух больных детей. В округе эпидемия кори, а дети – годовалые.

– Да, конечно, тебе следует в первую очередь подумать о них. Мы с Калебом справимся одни.

– Тогда я покидаю вас прямо сейчас, – сказал Маттиас. – Сожалею, что тебе испортили такой день, Эли. Но мы наверстаем упущенное чуть позже! А теперь выпьем за счастье молодых!

Не успели они осушить бокалы, как вернулся мальчик, посланный за судьей, и сообщил, что судьи нет дома, но что он вернется завтра утром.

Хильде показалось, что все вокруг опустело, когда трое уехали – ей не хватало их всех. Но она знала, что теперь ей уже больше всего не хватает не Андреаса. Не то, чтобы она испытывала те же чувства к Маттиасу, этого не было, так легко настроение не меняется. Но у нее было чудесное ощущение, что о ней кто-то заботится. И Маттиас Мейден был в ее глазах просто ангелом.

Нет, хватит называть его ангелом! Она знала, что он был очень человечен, имел обычные человеческие потребности, страсти и недостатки. Но он был таким удивительным! Она улыбалась, глядя через окно, как их фигуры исчезают за холмом. Она видела их силуэты на фоне неба, видела танцующих под ними коней: что-то сказав друг другу, они подняли руку в знак приветствия и разъехались. Калеб и Андреас направились на восток, к большой дороге, Маттиас поскакал по лесной тропинке.

Брат Августины дал им адрес знаменитой мадам Сване. Поздно вечером они подъехали к ее дому, находящемуся на одной из самых красивых улиц Кристиании, и постучали в дверь.

Мадам открыла им. Это была грудастая, напудренная и надушенная женщина, одетая в бархат, выглядевшая очень респектабельной. Все в ее доме свидетельствовало о вкусе, богатстве и благородстве. И о хорошем достатке.

– Чем могу быть полезной господам? – сладким голосом спросила она, глядя на них понимающими глазами.

– Нам нужно кое-что спросить у вас, мадам Сване, – сказал Калеб. Они договорились, что он будет вести переговоры, он был постарше и к тому же знал законы.

– Разумеется, пожалуйста! Господа желают узнать что-то о приличных дамах? С планами на брак, так сказать.

– Нет, нет, благодарю за любезность, мы наслышаны о вашем замечательном заведении, но мы пришли, чтобы навести справки по одному неприятному делу. Мы сотрудничаем с представителями власти, и дело обстоит так, что один из ваших клиентов злоупотребил вашими благими намерениями.

Лицо мадам застыло.

– Поймите нас правильно, – добавил Андреас. – Мы в высшей степени доверяем вам, но вы сами оказались обмануты.

Она села за письменный стол и попросила их сесть напротив. Она была настороже, и в то же время ей хотелось узнать, в чем дело.

– Меня зовут Андреас Линд из рода Людей Льда, – начал Андреас, – а это мой друг и родственник Калеб. Он изучал право, заседал в Лагтинге. Два месяца назад мы обнаружили на моей земле трупы совершенно незнакомых женщин.

Дама отпрянула назад.

– А сегодня к нам приехал человек, – продолжал Калеб. – Он разыскивает свою сестру, которая исчезла в апреле. Судя по описанию, ею оказалась одна из тех четырех женщин.

– Но какое это имеет отношение ко мне?

– Эта женщина была у вас, – сказал Калеб, подавшись вперед. – И она сообщила в письме к брату, что собирается ехать в Гростенсхольм, где мы живем, вместе с человеком, с которым она познакомилась через вас.

– Но как же это… – растерянно произнесла она. – Могу ли я взглянуть на это письмо? Оно у вас?

– Да, конечно.

Андреас протянул ей письмо.

Она быстро пробежала его глазами, потом глубоко вздохнула.

– Кто бы мог подумать! Такой представительный человек. И всех четырех женщин!..

– Всех четырех? – в один голос произнесли оба, глядя друг на друга. – Что вы хотите этим сказать?

– Все мои клиенты, как мужского, так и женского пола, получают на выбор четыре имени. В данном же случае этот господин искал себе незамужнюю женщину или вдову зрелого возраста, образованную, из хорошей семьи, с хорошим приданым, поскольку сам он очень состоятельный и не авантюрист.

– Когда он приходил к вам?

Она задумалась, потом выдвинула ящик стола и вынула какие-то бумаги.

– Он был здесь в прошлом году 30 июля. После того, как была подтверждена правильность его данных, он явился неделю спустя, взял четыре адреса и хорошо заплатил за это. Больше он не показывался.

– Так у вас принято?

– Да, я очень тактична.

– Но разве это не рискованно?

– Все дают письменное обязательство не разглашать имен, которые они здесь узнали. Ко мне никогда не поступало жалоб.

«Еще бы, какие могут быть жалобы! – подумал Калеб. – Если так будут поступать со всеми ее клиентами!»

– В таком случае, мы должны узнать имена остальных трех женщин.

– Дам, – тут же поправила она.

– Разумеется. Мы должны проверить, живы ли они или исчезли некоторое время спустя.

Плотно сжав губы, она протянула им три листка бумаги.

– Скажите, – не спеша произнес Андреас. – Вы сами или эти жен… эти дамы имели какое-то отношение к колдовству?

– Колдовству? – брезгливо произнесла она. – Господа, за кого вы меня принимаете?

«За сводню», – подумал Калеб, но промолчал.

– Извините. Но у всех четырех мертвых женщин были в волосах ведьмовские веревки, поэтому я и спросил.

– Конечно, нет, – ответила дама, уязвленная до глубины души. – Все это мне не понятно!

– Нам тоже. И вот еще что: назовите имя того состоятельного человека, пожалуйста.

Она глубоко вздохнула, так что заколыхались ее огромные груди. Потом вынула еще один листок бумаги.

– Моя дочь говорит, что это очень респектабельное имя, это она записывала данные, потому что я была в отъезде. Мы даже не могли представить себе, что… Вот оно, господа: барон Мейден, поместье Гростенсхольм.

Они вернулись назад уже в темноте, подавленные и серьезные, и сразу поскакали в Элистранд.

Гости уже ушли, но Габриэлла, Эли и Хильда сидели наверху и ждали их.

Они вошли, не сказав ни слова. Андреас молча обнял Эли, Калеб бросил на жену растерянный взгляд.

– Ну, как? – спросила Габриэлла.

– Похоже, загадка разгадана.

– Вид у вас не радостный, – сказала Хильда с робкой улыбкой.

– Как же нам теперь быть? – сказал Калеб и опустился на диван, закрыв руками лицо. Андреас, все еще стоявший, произнес:

– Это уму непостижимо! Мы думали об этом всю дорогу. Мы заезжали в дом одной из женщин – она исчезла осенью прошлого года. Так что все совпадает.

– Нет, объясни по порядку! – сказала Габриэлла. Они рассказали о своем посещении мадам Сване.

– Дело в том, что эта дама была тогда в отъезде и не видела того человека, – добавил Андреас. – А дочь, которая записывала его данные, теперь в Копенгагене.

– Но имя-то вы узнали?

– Да. Имя нам известно.

– И кто же это? – нетерпеливо спросила Габриэлла.

– Барон Мейден из Гростенсхольма.

Воцарилась зловещая тишина. Наконец Габриэлла прошептала:

– Дядя Таральд?

– Мы этого не знаем, – ответил Калеб, страдальчески взглянув на нее. – Кто-то из них двоих.

Хильда, не замечая этого, произнесла вслух:

– Маттиас ходит во сне…

– Откуда ты знаешь? – изумленно спросил Калеб. – Я-то думал, что только Таральд, Ирья и я знаем об этом!

– Он рассказывал мне.

Калеб и Андреас внимательно посмотрели на нее – от них не могло укрыться, куда тянет Маттиаса.

Она натянуто улыбнулась, хотя лицо ее окаменело и побледнело от страха.

– Не думаешь ли ты, что… – с ужасом произнесла Габриэлла.

– Нет, я абсолютно уверена в том, что это не он! – горячо воскликнула Хильда. – Я не знаю так хорошо господина Таральда, но я считаю, что все это страшное недоразумение!

– Я тоже так считаю, – сказала Габриэлла. – Кстати, вечером здесь был судья. Он придет завтра утром. Что мы ему скажем?

– Что мы скажем людям? – поправил ее Калеб. – Как мы все им объясним?

– Дядя Таральд и колдовство? – задумчиво произнесла Габриэлла. – Одно с другим не вяжется.

– То же самое и с Маттиасом, – пылко произнесла Хильда. – Я думаю, что кто-то использовал их имя.

– Да, наверняка! – испуганно произнесла Эли. – О, как все это мерзко! Какая ложь!

– Нет, этого не может быть! – сказала Габриэлла, обнимая Эли. – Опять нам придется иметь дело с этим судьей! Он сам стал для нас проблемой…

– Да, – сказала Хильда, – простите, что я вмешиваюсь во все это, но…

– Ты член семьи, – сказал Андреас. – Или скоро будешь им! Так что ты хотела сказать?

Она покраснела, поняв его намек. Он делал слишком поспешные выводы.

– Я хочу только спросить: какое место во всем этом занимает оборотень?

– Да, причем здесь оборотень? – сказал Андреас.

– Бабушка Лив права, – сказала Габриэлла. – Слишком много всего сразу! Оборотень сюда не вписывается. Если считать, что дядя Таральд тот человек, это значит, что он привозил из Кристиании одну за другой всех этих женщин в карете, запряженной лошадьми, потом превращался в колдуна, делал из этих женщин покорных ему ведьм, а потом становился оборотнем и загрызал их.

– А их деньги забирал себе, – лаконично добавил Калеб. – Деньги – вот что самое главное! Родственники другой женщины тоже сказали, что у нее было с собой много риксдалеров, когда она исчезла – чтобы встретить своего суженого.

– У дяди Таральда достаточно своих денег, – сказала Габриэлла, – так что ему незачем грабить жаждущих замужества женщин!

– На эту сторону дела мы обращали слишком мало внимания, – задумчиво произнес Андреас. – Вспомните охоту на ведьм в соседней деревне. Судья сказал, что он схватил одну ведьму за день до того, как мы обнаружили трупы.

– Да, – сказал Калеб, – но я не понимаю, какое это может иметь значение в нашем деле?

В дверях показался мальчик с красным, вспотевшим лицом и мутным взором.

– Голова болит… – прошептал он.

– Иди сюда, Йонас, – сказала Габриэлла, протягивая ему руку.

И тут же ведьма из соседней деревни была забыта. Хотя Андреас затронул важную тему, не догадываясь о том, что, стоит только довести эту мысль до конца – и можно избежать множества неприятностей.

– Бедный мальчик, – сказала Йонасу Габриэлла. – Ты болен!

– Я ухожу, – сказал Андреас. – Не заехать ли в Гростенсхольм за Маттиасом? Пусть посмотрит мальчика.

– А удобно ли поднимать его среди ночи? Конечно, хорошо иметь в родне своего врача, но о нем тоже надо заботиться.

– Господин Андреас, – затаив дыхание, произнесла Хильда. – Вы ведь ничего не скажете ему о… подозрениях, касающихся его самого и его отца?

– Нет, не скажу, – ответил Андреас, глядя на ее пылающее лицо. – Я только сообщу ему, что завтра у нас назначена встреча. За ночь я постараюсь найти какой-нибудь выход.

– Спасибо! Ложитесь спать, если хотите, – сказала она хозяевам, – я могу посидеть с Йонасом и открою доктору.

Все улыбнулись.

– Хорошо, Хильда.

Андреас ушел, а Хильда укрыла Йонаса пледом и уложила его на диван. Пожелав друг другу спокойной ночи, все разошлись.

Хильда сидела, глядя на покрасневшее лицо мальчика. Йонас, маленький бандит, явившийся в Элистранд с ножом и готовый защищать себя от всех врагов… Сколько же ему было лет? Шесть? Восемь?

– Как болит голова!

– Я намочу в холодной воде полотенце. А у доктора наверняка есть средство от этого. У тебя еще что-нибудь болит?

– Нет. Но все тело ломит.

– Все ясно.

А если Маттиаса нет дома? Что если ей придется просидеть так всю ночь?

Полнолуние еще не наступило.

Откуда у нее появляются эти жуткие мысли? Ей стало по-настоящему страшно.

Наконец внизу послышался стук копыт. Она тут же побежала открывать.

Маттиас, как всегда, был одет в замшевую безрукавку поверх белой рубашки, расстегнутой на шее. Это придавало ему свежий, юный вид, который подчеркивался радостным, приветливым выражением лица и ангельски-голубых глаз. Безрукавка застегивалась на широкую пряжку.

Он был рад, что это она открывает ему.

– Ты еще не спишь, Хильда? Где мальчик?

Йонас обрадовался, увидев доктора. Последнее время Маттиас очень энергично присматривал за детьми в Элистранде. Все время, пока он осматривал мальчика и дружески болтал с ним, Хильда стояла рядом. И как ей было не испытывать расположения к Маттиасу Мейдену, который всегда находил ласковые слова для тех, с кем встречался!

– Корь, – сказал он, взглянув на нее. – Так что вам в Элистранде будет чем заняться. Переболеют все пятеро!

– Это опасно?

– Возможно. Но если правильно лечить, все будет хорошо. Я буду заходить дважды в день.

Она просияла:

– Прекрасно!

– Ты в самом деле так думаешь? – спросил он, пристально глядя на нее.

– Ты сам знаешь, – ответила она.

Маттиас отвел мальчика в детскую, и они уложили его спать. Он выпил теплой воды, в которую Маттиас добавил какой-то порошок.

– Колдовское зелье Тенгеля Доброго, – улыбнулся он. – Действует безотказно!

– И теперь оно перешло по наследству к Маттиасу Доброму!

– Ты мне льстишь, Хильда!

Он осторожно взял ее за руку и потянул к двери.

– Йонас, – тихо сказал он, – Хильда будет спать в соседней комнате, если она тебе потребуется…

Они вышли. Хильда спустилась с ним вниз.

Она сочувствовала ему, зная, что его ждет завтра. Тем не менее, то, что она сказала ему, прозвучало так буднично:

– Не хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, мне нужно ехать домой и ложиться спать.

Ей не хотелось расставаться с ним, и она тоже вышла во двор. Темнота создала вокруг них интимное настроение.

– Какая темная ночь! Ты найдешь дорогу домой?

– В любом случае конь привезет меня.

Слова, слова… когда ее переполняет желание доказать ему свою преданность, стать на его сторону, когда над ним и его отцом нависла смертельная опасность.

– Маттиас, я…

Он старался поймать в темноте ее взгляд.

– Да, почему же ты не продолжаешь?

– Нет, не обращай внимания.

– Нет, я хочу все знать. Опять убежал кот? И ты не осмеливаешься попросить проводить тебя туда?

– О, нет, я думаю не про кота! Кот теперь успокоился – не так уж хорошо жить одному в избушке, где не дают молока!

– Так о чем же ты думаешь?

Она вздохнула, собираясь что-то сказать, но так и не решилась. Потом, наконец, нашла нужные слова.

– Ты мог бы… ненадолго… нет, надолго задержаться здесь? Мне надо тебе кое-что сказать?

– Хорошо, я задержусь.

– Если хочешь, войдем в дом.

– Нет, я уже взнуздал коня. Можно здесь?

– Хорошо, я сейчас…

Она побежала в дом, пробралась в кабинет Калеба, стащила лист бумаги и окунула гусиное перо в чернильницу. И принялась писать своим корявым почерком – ведь много лет прошло с тех пор, как мать обучала ее правописанию.

«Дорогой Маттиас!

Мне так много нужно сказать тебе, что путаются мысли, а времени у меня так мало. Я не могу говорить тебе об этом, потому и пишу. Трудно объяснить мои чувства к тебе, ты мне очень и очень нравишься, так что это хорошо, что ты не можешь посвататься ко мне, иначе я сказала бы «да» – и тогда все сочли бы просто безумием, что лучший в округе человек выбирает себе такое ничтожное существо. Но я ничего не могу поделать с тем, что ты мне нравишься. Ты сказал, что я могу придти к тебе, если у меня будет в этом нужда. Но я нуждаюсь не в первом встречном, мне нужен человек, который мог бы понять меня и помочь разобраться в таинственном мире любви, мне нужно чувствовать себя любимой, отдавать себя целиком. Я не хочу утверждать, что мои чувства – это и есть любовь, потому что о ней я мало что знаю, у меня есть только тоска – тоска о том, чтобы быть рядом с тобой. Прости мое бесстыдство, но так оно и есть. Что такое любовь? Это когда тебе беспредельно кто-то нравится и когда ты нуждаешься в человеке не так, как в остальных? Я не знаю.»

Получилось совершенно невразумительное письмо – но ведь утром он останется один на один с ужасным обвинением! Он нуждается в ней, ему необходимо чувствовать, что она верит в его невиновность.

Она поставила подпись: «Твоя верная подруга Хильда». И испытала при этом неприятное ощущение от того, что написала это неправильно. У нее уже не было времени исправлять, она и так заставила его слишком долго ждать.

Но она полагала, что нужен был еще постскриптум.

«Все, чего я желаю, так это того, чтобы ты, как мой лучший друг, знал о моей тоске. Знал, как много ты значишь для меня. Ты как-то говорил про огонь внутри меня – и ты был совершенно прав. Мне ужасно стыдно, я оказалась не такой раскованной, как думала, но ты получишь это письмо таким, как оно есть.»

Она побежала вниз со свернутым в трубочку листком бумаги. Он по-прежнему ждал ее, терпеливо стоя рядом с конем.

– Вот возьми, пока я не передумала! – выдохнула она. – И прочитай, когда приедешь домой! Возможно, тебе придется потрудиться, потому что там много зачеркнутых слов и ошибок, но я не могла заставлять тебя долго ждать…

На его лице появилась серьезная улыбка.

– Значит, все это идет из самого сердца? Без всяких прикрас?

– В этом можешь быть уверен!

– Хильда, ты плачешь?

Она не замечала этого и плакала, сама не зная, почему. Возможно, скорбя о его судьбе, теряя веру в себя, устав от окружавшего ее всю жизнь зла…

– Это ничего… Тебе нужно спешить!

И она со всех ног бросилась в дом, захлопнув за собой дверь. Но она осталась стоять у порога, прислушиваясь к стуку копыт.

«Правильно ли я поступила? – думала она. – Не спутала ли любовь с состраданием?»

То, что она написала, было правдой: она не могла определить свои чувства к Маттиасу. Потому что это был человек, которым она могла восхищаться, которого могла уважать и который мог утешить ее. Она знала, что любит его душевные качества. Но его самого… Он не обладал тем мужеством, которое было у Андреаса и которое неодолимо влекло ее.

И все-таки она просила именно Маттиаса помочь ей избавиться от переживаний, связанных с многолетним унижением: она просила об этом его и никого другого.

Или… это была с ее стороны любовь?

Она не знала.

– Господи, помоги мне, – шептала она, – я не знаю, любовь ли это! Если это любовь, то что же тогда я испытываю к Андреасу? Сначала лихорадочное желание увидеть его, но эта лихорадка прошла, как только я поняла, что мысли его направлены к другой. Означает ли это, что я просто испытывала голод по мужчине и вслепую бросалась к первому попавшемуся? Что это была всего лишь лихорадка тела?

В таком случае, те чувства, которые она испытывала к Маттиасу, были намного определеннее.

Если бы она могла все это понять!

– Господи, – шептала она. – Меньше всего я хочу причинить зло Маттиасу!