4

Дворовый мальчишка вернулся назад и сообщил, что судьи нет дома и что его экономка пообещала передать ему все, как только он вернется.

– Что ж, без него, пожалуй, лучше, – сухо заметил Аре.

Хильда отдыхала в одной из комнат старой части дома. Она лежала, глядя на прекрасные обои и гадая, кто же мог их так разрисовать. Это должен быть человек чрезвычайно чувствительный к прекрасному. Хильде даже в голову не приходило, что это могла быть женщина, она считала, что место женщины – на кухне. Она никогда не слышала, что женщины могут заниматься чем-то иным. И, тем более, она никогда не слышала о волевой женщине Силье и ее муже Тенгеле.

Вернулись мужчины, и Хильда вышла им навстречу. Все собрались в гостиной, не было лишь Андреаса.

Ей не терпелось узнать, где он.

Когда она вошла, Маттиас повернулся к ней с мягкой улыбкой.

– Мы сняли твоего отца, Хильда, одели его в лучшую одежду и положили в амбаре. Мы попросили церковного служку, чтобы он помог тебе похоронить его. Андреас пошел договариваться с ним, а потом он отправится в Элистранд.

Так вот где он был! Это успокоило ее.

Маттиас смотрел на нее своими ласковыми глазами.

– Твой отец был еще теплым, Хильда. Ты в самом деле ничего не слышала?

– Нет, я… О, он мог сделать это, когда я была в хлеве!

– Да, это произошло тогда, – сказал Маттиас, отворачиваясь. – Мы забрали еду, как ты просила, на вид она очень аппетитная! – рассмеялся он. – Я увидел платье, висевшее на спинке стула, и подумал, что тебе оно понадобится, когда ты захочешь снять рабочую одежду.

– Спасибо, – прошептала Хильда.

Она пошла и тут же переоделась, распустила свои длинные волосы, которые закрыли всю спину. Оглядев сверху свое платье, она решила, что оно сидит хорошо. Одежда – черные корсаж и юбка, белая блузка – подходила к ее печальному настроению и заплаканному лицу. На ногах у нее были толстые деревянные башмаки.

Андреас прибыл в Элистранд – поместье, построенное Александром на берегу моря для дочери Габриэллы и ее мужа. Это была большая, просторная усадьба, залитая солнечным светом. Андреас услышал издалека возню пятерых детей. Лишенные родителей, уже испытавшие на себе жестокости жизни, они были доставлены сюда из трущоб Кристиании. В Элистранде им предстояло вырасти, чтобы потом самим устроиться в жизни. Калеб и Габриэлла продолжили то, что начала Лив, и были довольны своей жизнью.

В прихожей Андреаса встретила Эли – их приемная дочь. Она была еще шаловливой и вертлявой, но черты лица стали уже определяться, а тело начало обретать женственные формы. «Господи, – подумал Андреас, чувствуя, как у него екнуло сердце, – какая хорошенькая! Маленькая нищенка. Кто бы мог подумать, что из нее вырастет такая красавица!»

– Добрый день, Эли! Дома твои отец с матерью?

– Да, входите, дядя Андреас!

Дядя? В самом деле, он был троюродным братом Габриэллы, и раньше он был равнодушен к такой форме обращения, но неужели он уже так стар?

Они приняли его в своей роскошной гостиной. Эли пошла к детям.

– Невероятно, как выросла Эли, – сказал он, глядя ей вслед, – совсем взрослая!

– Ей всего лишь шестнадцать! – рассмеялся Калеб. – Просто пальчики оближешь, старый ловелас!

Это была грубая шутка, но Андреас почувствовал себя задетым.

– Не в моем вкусе волочиться за кем-то, – ледяным тоном ответил он.

– На все воля Божья, – сказала Габриэлла, – Лив и Аре озабочены продолжением рода. Им кажется, что мы, внуки, плохо исполняем свой долг. У Танкреда одна дочь – и это все. О Микаеле мы вообще ничего не знаем. Маттиас и ты, похоже, останетесь старыми холостяками, а мы… да, нам не повезло.

– И Колгрим умер. Да, ситуация плачевная, но мы попробуем исправить положение, – энергично добавил он. – Собственно говоря, я пришел, чтобы обсудить с вами одну неприятную историю.

– Мы слушаем, – сказал Калеб. – Мы уже привыкли ко всякого рода неприятностям. Пятеро наших воспитанников не дают нам покоя ни днем, ни ночью.

– Я думаю о том, как бы немного разгрузить вас.

– Как же?

– Я имею в виду Хильду. Юль Ночной человек повесился.

– Что ты говоришь! Когда же?

– Сегодня утром.

– Потрясающе, – сказал Калеб. – От него я этого не ожидал.

– Но нас беспокоит судьба Хильды. Она не может жить сейчас в горах одна, когда вокруг происходит столько ужасных событий. Так что мы решили переговорить с вами о том, чтобы она пожила здесь. Она присмотрит за детьми. Пусть возьмет сюда своих животных и вещи, у нее будет здесь комната. С ней я еще не говорил, сначала я хочу услышать ваше мнение.

– Знаешь, это очень нам подходит, – сказала Габриэлла. – Я к вечеру так устаю, просто изматываюсь!

– Да, – сказал Калеб. – Бедная Хильда, на нее навалилось сразу столько бед! Конечно, она может жить здесь. Приводи ее поскорее!

– Спасибо вам за все, я поговорю с ней. А теперь мне пора…

– Я пойду с тобой, – сказал Калеб. – Эта история с Ночным человеком меня настораживает.

– Меня тоже, – сухо ответил Андреас, ища глазами Эли. Она была на берегу вместе с детьми. Он надеялся, что она увидит его и помашет ему рукой, но так и не дождался, торопясь по своим делам. К тому же это могло броситься в глаза Калебу.

Хильда увидела их, когда они поднимались по Липовой аллее, и в тот момент, когда судья слезал с коня. При виде Андреаса ей стало стыдно, потому что в мыслях ее был не отец, лежащий мертвый и забытый всеми в амбаре.

Они вошли все вместе.

– Я получил ваше известие! – на ходу крикнул судья. – Я так и знал, что это Юль Ночной человек! Да, да, угрызения совести замучили его!

– Это совсем не так! – мягко заметил Маттиас. – Он этого не делал.

– Что-что? – вырвалось у судьи.

У Хильды перехватило дыханье.

– Сначала его убили, – пояснил Маттиас, – сильно ударили чем-то, когда он спал и ничего не заметил.

– Мне тоже так показалось, – с апломбом произнес судья. – А потом они повесили его, чтобы создать впечатление, что… Да, я же говорил, что нужно послать за доктором!

Это было первое слово одобрения, услышанное им от судьи.

Хильда села.

– Но кто же?.. – спросила она.

– Да опять эти деревенщины, – не задумываясь, брякнул судья, склонный к скоропалительным выводам.

– Весьма сомнительно, – предположил Андреас. – Они ведь теперь так напуганы.

– Но кто мог тогда… – начала Хильда.

– Впрочем… – задумчиво произнес судья. – Нас же было вчера несколько человек, и Юль Ночной человек сообщил, что видел что-то весной… коня и карету. Может быть, хозяин коня и кареты испугался?

– Это все ваши домыслы! – горячо возразил Бранд. – Нас было четверо: я, мой сын, доктор и Калеб.

– И Хильда, – с нарочитым равнодушием добавил судья. – Просто удивительно, что она ничего не слышала!

– Это была моя ошибка, – произнесла Хильда. – Все это – моя ошибка! Я заперла хлев, когда закончила дойку, но забыла запереть дом!

– Не будем делать поспешных выводов, – сказал Андреас, – Хильда, ты не можешь больше жить там одна. Габриэлла и Калеб предлагают тебе на время переселиться к ним.

– Но я не могу…

– Мы нуждаемся в тебе, – жизнерадостно произнес Калеб. – Габриэлла и Эли не справляются одни с пятью детьми после того, как няня заболела и прекратила работу.

Хильда невольно оправила руками платье.

– Но я ничего не знаю о детях.

– Ты любишь их? Это самое главное.

Она снова вспомнила о камнях, которые бросали в нее, – вспомнила о детях, поджидающих ее в засаде около дома. Вспомнила о бранных словах в ее адрес.

– Не знаю, – без всякого выражения ответила она. – Среди них есть и хорошие, я думаю.

Все понимающе переглянулись.

– Наши дети не испорчены, – сказал Калеб, – они просто шаловливые. Попробуешь несколько дней? Если тебе это не подойдет, подыщем что-нибудь еще.

– Да… спасибо, – неуверенно произнесла она.

Мысль о том, чтобы жить одной в горах, пугала ее. И она боялась быть кому-то в тягость, хотя и знала, что обижать ее там не будут. Может быть, они делают это из жалости? Или же им будет от нее действительно польза?

Она была настолько подавлена жизнью, что толком не знала, следует ли ей полагаться на этих необычных людей, а тем более – привязываться к ним.

– Нет, уж я-то наведу порядок в этом деле! – заявил судья. – Зачем кому-то понадобилось убивать Юля Ночного человека? Он что-то знал? Знал еще о чем-то, кроме кареты и коня?

– Отец был слишком болтлив, – извиняющимся тоном произнесла она. – Я никогда его не слушала.

– Ты полагаешь, что он, как помощник палача, мог что-то знать?

– Этого я не знаю. А о чем идет речь?

– Он никогда не говорил про оборотня?

– Не припоминаю.

– Но он очень испугался, когда мы произнесли это слово.

– Это естественно: отец был пугливым и суеверным человеком.

– Оборотни людей не вешают, – вставил Бранд.

Судья был настроен против Бранда не менее решительно, чем тот против него. Вперив инквизиторский взгляд в своего злейшего противника, он сказал сердито:

– В обличий зверя – нет. Но человек, который таится в оборотне, способен от страха на такое.

– Это всего лишь гипотеза, – вставил Калеб. Андреас сказал Хильде:

– Я переговорю со священником и церковным служкой. Мы решили похоронить его завтра после обеда. Церковный служка приедет с гробом на повозке, а священник будет ожидать в церкви. Он хотел похоронить Юля Ночного человека за кладбищенской оградой, но я все уладил.

– Твой отец не был самоубийцей, – добавил Калеб, – так что священник не имеет права отказать.

– Я тоже сказал ему об этом, – добавил Андреас.

– Габриэлла просит отсрочку на день, чтобы привести в порядок твою комнату, – сказал Калеб. – Так что если бы ты могла…

– Ты можешь переночевать в Гростенсхольме, – тут же сказал Маттиас. – Места у нас хватит.

– Да, а сегодня я могу проводить тебя домой, Хильда, – энергично вставил Андреас. – Помогу тебе переправить животных и твои вещи в Элистранд. Мы заберем все сегодня, не так ли, Калеб?

– Разумеется, это будет лучше всего.

– Спасибо! Спасибо вам всем, – растроганно произнесла Хильда. – Вы так добры…

Ей пришлось взять себя в руки, чтобы не расплакаться. Сердце ее билось при мысли о том, что Андреас проводит ее до самого Элистранда. А это неблизкий путь! Несколько миль.

Стоя в дверях, Матильда сказала:

– А теперь прошу к столу. Хильда угощает. Мы не должны забывать в печали о том, что Хильда приготовила угощенье специально для Андреаса и Маттиаса. Так что они пользуются правом первыми пробовать все, что на столе.

Ее веселые слова смягчили обстановку – и все, даже те, кто не хотел есть, попробовали хлеб и землянику.

«Самая трудная в жизни доля – никогда не иметь права на счастье», – подумала Хильда.

До этого она не знала, что такое счастье, да и теперь не могла подобрать для обозначения этого подходящие слова. Мысль о судьбе отца действовала на нее удручающе. Но больше всего ее удручала мысль, которую она не осмеливалась додумывать до конца: она чувствовала облегчение, освободившись от этой бесконечной обузы, которой был для нее отец: обузы для ее чувств, разума, воли к жизни.

И ощущение этого облегчения оказалось вынести труднее всего.

Было удивительно снова попасть домой. Она вышла из кареты, Андреас подал ей руку. От прикосновения его крепкой руки по телу ее пробежал озноб. Она не решалась смотреть в сторону амбара, сама не зная, почему. Что она боялась увидеть там? Быстро, чтобы не заставлять его ждать, она собрала все, что было ей нужно: свою кружку, куклу, которую сшила ее мать, чистую одежду, красивое деревянное ведерко, приданое матери…

Она медлила возле отцовской шкатулки с деньгами.

– Ты должна взять это, – сказал Андреас, видя ее нерешительность. – Ты сполна заслужила это. Ведь ты не получала ни гроша за все, что делала здесь?

– Никогда, – призналась она, беря шкатулку. Хильда знала, где лежит ключ. – Нет, нет! – испуганно воскликнула она, открывая ее. – Он был так богат!

Андреас подошел поближе.

Хильда считала монеты.

– Один, два, три… почти четыре риксдалера*! note 2 Что мне делать с ними?

Он улыбнулся. Четыре риксдалера! Бедная девушка!

– Имея их в запасе, ты будешь свободнее чувствовать себя, – пошутил он. Но она была серьезной.

– Нет, я не могу… Значит, вы берете меня к себе из-за денег?

– Милая Хильда, эти четыре риксдалера произвели на тебя слишком большое впечатление – и это сумма немалая. Но богатой ты вряд ли стала. И я знаю, что тебя берут не ради денег, ты представляешь ценность сама по себе.

Ах! Это сказал он! Щеки ее залились румянцем, в голове зашумело, в глазах потемнело.

– А теперь заберем животных, – деловито сказал Андреас, – ты возьмешь кур и кота, а я займусь коровой.

Она снова пришла в себя.

– Да, конечно… – пробормотала она, выходя из дома.

На обратном пути, сидя в карете, она так развеселилась, что болтала без умолку.

– Я не знаю, радоваться мне или грустить, покидая свой дом, – сказала она. – Мне, конечно, грустно, но я не хочу возвращаться. Я нервничаю, направляясь в чужой дом, и в то же время это так чудесно! Я бы не решилась остаться здесь на ночь.

– Конечно, я понимаю. А завтра после обеда ты снова приедешь сюда.

– Да, – тихо ответила она.

– Твоя мать была хорошей женщиной? – осторожно спросил Андреас.

– О, да! Она была образованной и научила меня читать и писать, она рассказывала мне сказки, от нее я узнала историю…

Ее слова опережали друг друга, лились сплошным потоком, она хотела рассказать ему обо всем сразу: после многолетнего молчания у нее как будто открылись все шлюзы. Так что Андреасу оставалось только молча сидеть и слушать. За ее рассказом о матери и последующих годах жизни с отцом ему виделись одиночество, тоска и отчаяние. Хильда, конечно, ничего не говорила об этом, она просто поверяла ему свои скудные, нищенские переживания: о звере, чуть не откусившем ей руку, о зимнем шторме, который чуть было не снес крышу дома, о людях, проходивших мимо…

Андреас остановил коня.

– Ну, вот, мы в Гростенсхольме.

При виде красивого дома она очнулась от своих воспоминаний.

– Уф, как я заболталась, – произнесла она, краснея.

– Мне было приятно слушать. Смотри, вон идет Маттиас. Ты останешься здесь, а я спущусь с животными в Элистранд.

– Я тоже могу пойти.

– Тебе нужно сегодня отдохнуть. Это был долгий и трудный для тебя день. Увидимся.

Опустошенная, она стояла на дороге, глядя, как удаляется карета, к которой была привязана корова.

– Добро пожаловать в Гростенсхольм, Хильда, – с улыбкой произнес Маттиас.

Она рассеянно взглянула на него. Кто это? Ах, да, доктор Маттиас Мейден. Его взгляд действовал на нее успокаивающе. Улыбнувшись, она пошла с ним к дому.

Он сказал: «Увидимся». Хильде было теперь чем жить.

В доме она познакомилась с Лив, Таральдом и Ирьей – в такой огромной комнате, в которой поместилось бы двадцать ее избушек!

«Почему не все люди так добры и прекрасны душой?» – восхищенно думала она. До этого ей встречались лишь злые. Теперь же перед ней была сама доброта. Может быть, это потому, что умер ее отец? Или они такие всегда?

К примеру, эта по-настоящему благородная пожилая дама. Бабушка господина Маттиаса. Найдется ли еще такое же красивое старое лицо? Тепло жизненной мудрости в глазах. Морщины, свидетельствующие лишь о радости и приветливости. Невозможно угадать ее возраст, потому что ее манеры и движения настолько искренни и моложавы.

Или его родители. Изящный отец, стремящийся казаться более властным, чем он есть на самом деле. Мать, настолько преисполненная любви и заботливости, что Хильде она показалась даже приторной. Тем не менее, эта женщина была по-своему красивой. Несмотря на разницу в общественном положении, Хильде было хорошо в их компании. Она ужасно стыдилась того, что так несдержанно болтала перед этим с Андреасом. Но это вышло само собой, она ничего не могла поделать. И он не разозлился – во всяком случае, она этого не почувствовала.

Ей дали комнату прямо рядом с конюшней. Собираясь идти туда, чтобы укладываться спать, она увидела Маттиаса, который стоял во дворе и разговаривал с человеком средних лет, не столько интеллигентным, сколько симпатичным на вид. Веселые голубые глаза с любопытством смотрели на нее из-под белесых бровей, торчащих во все стороны.

– А у вас тут появилась чертовски хорошенькая девушка, господин Маттиас, – сказал он.

– Да, Йеспер, это Хильда, – улыбнулся Маттиас. – Она переночует здесь, а потом отправится в Элистранд.

– Вот оно что! Господин Маттиас, я все думаю о том, о чем мы говорили в последний раз. Я практически был уже готов посвататься к той, кого имел в виду, но теперь я не знаю…

Маттиас понял его намек.

– Хильда не будет тебе интересна, Йеспер. У нее нет никакого опыта.

Это были неосторожные слова! Глаза Йеспера тут же загорелись.

– Спокойной ночи, Хильда! – крикнул Маттиас. – Спасибо за все!

Занимаясь приготовлениями ко сну, она услышала осторожный стук в дверь. Думая, что это кто-то из служанок и будучи еще одетой, она крикнула:

– Войдите!

Но это оказался Йеспер, который и вошел, извиняясь. Хильда не знала, как ей быть в такой ситуации. Ей не хотелось быть неприветливой, и в то же время она чувствовала, что что-то здесь не так. Но он тут же принялся объяснять, зачем пришел.

– Мне показалось, что фрекен чувствует себя одиноко, – с простоватой и неуклюжей выспренностью произнес он.

– Одиноко? Здесь? Я была до этого одинока всю жизнь!

– Да, я вижу, вы далеки от людей, а это омрачает жизнь. Но вы должны знать, что Йеспер здесь, чтобы вам помочь. Никто не посмеет обидеть фрекен.

– Спасибо, это очень любезно, но теперь, возможно…

– Какие прекрасные у фрекен волосы, – сказал он, восхищенно погладив их. – И какие пышные груди!

Такого рода комплименты были достаточно действенны в отношении более простоватых девушек – но не теперь. Хильда отскочила в сторону. Но в груди Йеспера опять горело пламя: воспламенялся он с легкостью.

– Фрекен не должна меня бояться. Я умею обращаться с девушками. Я перепробовал уже не одну сотню. И все остались довольны.

Думая, что эта цифра ее убедит, он ошибся.

– Будьте добры, уходите, – испуганно произнесла Хильда.

– Взгляните на мой инструмент, – невозмутимо продолжал он, не в силах оторвать глаз от ее стройной фигуры с тонкой талией и высокой грудью. – Все девушки говорят, что у меня замечательный инструмент. И все хотят его попробовать. Фрекен должна посмотреть. Только посмотреть! Он уже готов, он ждет, понимаете ли, фрекен…

Забыв про всякий такт, Хильда принялась отчаянно звать на помощь, видя, что он перегородил ей дорогу к двери.

Маттиас, ставивший в конюшню лошадь после визита к больному, услышал ее крики и побежал наверх. Поднимаясь по крутой лестнице, он слышал голос Йеспера, прерываемый криками Хильды о помощи. Его голос торжественно оповещал о его победах в Германии, о том, как он спас Бранда, короля Кристиана и Тарье от «верной смерти» и о том, что он настоящий мужчина, которому она спокойно может довериться.

Одолев последние ступени, Маттиас распахнул дверь.

Хильда стояла, повернувшись к стене и закрыв руками лицо. Посреди комнаты стоял Йеспер – и при нем было все, что он имел.

– Йеспер! – с упреком произнес Маттиас. – Неужели ты не видишь разницы между женщинами легкого поведения и настоящими дамами? Надень штаны и уходи! И не приходи сюда больше!

– Я хотел только… – бормотал смущенно Йеспер, застегивая штаны.

Когда он вышел, Маттиас внимательно посмотрел на Хильду и сказал:

– Не обращай на него внимания! Йеспер совсем незлой, просто он переоценивает свои прелести. Дружеская оплеуха тут же поставит его на место.

Она кивнула и повернулась к нему, все еще не отрывая от лица ладоней.

– Ты можешь быть спокойна, он больше не придет, – сказал Маттиас. В его приветливых словах слышался смех, и она поняла, что он смеется вместе с ней над неудачливым Йеспером. – Но на всякий случай закрой изнутри дверь на ключ!

– Хорошо. Спасибо, – прошептала она.

– Ну и денек у тебя выдался, дружок, – мягко сказал он и вышел.

Лежа в постели, она чувствовала во всем теле дрожь. Она думала не о Йеспере – он был отвратителен и вместе с тем смешон: мужчина во всей своей простоте. До этого Хильда никогда не видела мужской член. Ее руки осторожно дотронулись до того места, к которому она до этого сознательно не прикасалась. Почувствовав пульсирующее тепло, она испугалась и в страхе отдернула руку.

Но дрожь не проходила. Она думала о другом мужчине – думала о том, что он устроен так же, как и простофиля Йеспер. Ее руки стыдливо потянулись назад, и она уже не смогла оторвать их. Со страхом и блаженной улыбкой на лице она делала то, чего желало ее тело.

На следующее утро она оделась и, сгорая от стыда, направилась в жилую часть дома.

В дверях ее встретил Маттиас, радостный и приветливый, как обычно. Ей показалось, что он догадывается обо всем, и она стыдливо опустила глаза, а во время завтрака отвечала невпопад.

Но, видя, что все вокруг заняты своими делами, она снова почувствовала душевное равновесие. Она украдкой посматривала в сторону Липовой аллеи, но Андреаса не было видно. Она заметила, что его карета не вернулась накануне вечером из Элистранда. Калеб и Габриэлла обещали послать за ней, как только будет обустроена ее комната.

О, как все были здесь добры к ней! И она жила по соседству с ними, отрезанная от человеческого общества пеленой бесконечно серых дней, наедине со злобным нытиком. И все ее попытки установить контакт с другими людьми до сих пор заканчивались горестным поражением.

Она даже не мечтала попасть в такие недосягаемые для нее места, как Линде-аллее и Гростенсхольм.

После обеда она отправилась в свою лесную избушку. Она шла к гробу отца с камнем на сердце.