12

В эту ночь не Маттиас, а Хильда переживала душевные муки. Как только снотворное перестало действовать, на нее навалились фантастические, бредовые видения.

Она лежала в гробу – в настоящем гробу с рассохшимся днищем и кое-как сбитой крышкой: большего она не заслуживала.

Гроб скребли и царапали чьи-то огромные лапы, просовывая ногти в щели, отдирая доски. Она пыталась звать на помощь, но не могла издать ни звука. Снаружи доносилось хрюканье и рев – и вдруг зверь прижал морду к щели и уставился на нее горящими, злобными глазами. Это было лицо отца, в чертах которого было что-то звериное – и он просунул в щель мохнатую руку, чтобы схватить ее за корсаж и вытащить наружу. Во рту у него вместо слюны была кровь – и Хильда кричала, кричала… Она боролась с руками, вцепившимися в нее.

– Хильда! Хильда, успокойся, это же я, Маттиас! Ну, ну, тебе просто снится сон. Ты уже не в лесу, а в Гростенсхольме, в полной безопасности.

Она всхлипывала, прижимаясь к нему дрожащим телом.

– Ах, Маттиас, дорогой, держи меня покрепче, будь со мной, не уходи!

– Нет, милый друг, я не уйду! Ну, ложись, ведь еще ночь.

– Я не смогу больше заснуть.

– О, Господи, я хорошо понимаю тебя, – сочувственно произнес Маттиас. – Как часто я желал, чтобы кто-то был рядом со мной в трудные минуты. Могу я … прилечь рядом? Тебе нечего бояться.

– Будь добр, приляг, – в лихорадочном испуге попросила она. – Но ведь тебе хочется спать…

– Я спал в эту ночь больше обычного, – усмехнулся он. – Тебе удобно лежать?

Он обнял ее одной рукой, она положила голову ему на грудь. Зубы ее стучали.

– Д-да, п-прекрасно. Поговори со мной, Маттиас, помоги мне забыть все это! Расскажи о себе, ты никогда об этом не рассказывал.

– Ты о себе тоже.

– Нет, я уже говорила… впрочем, я говорила это Андреасу. Это было так глупо с моей стороны.

– Я ревную тебя к Андреасу, – тихо сказал он.

– У тебя нет на это никаких оснований! Если ты считаешь, что у тебя есть на это причины, то мне остается только ревновать его к Эли. А у меня нет на это никакого желания. Напротив, я желаю ей от всего сердца выйти замуж за Андреаса.

– Но Андреас думает, что ты была немного влюблена в него.

Хильда среагировала на эти слова так, как реагировали на подобные вещи женщины во все времена.

– Он так думает? – вспылила она. – Никогда не встречала подобного самонадеянного… Он в самом деле так думает? Но это не правда, я… какой… какая самонадеянность…

Маттиас рассмеялся.

– Дорогая Хильда, ты хорошо умеешь говорить, но в одном твоя грамматика страдает: ты не умеешь склонять прилагательные…

– Ничего себе! – продолжала она, по-прежнему негодуя на Андреаса. – Нет, я серьезно, расскажи о своей жизни, о горах, проведенных в шахте, о той девушке из Тюбингена. Я ревную тебя к ней.

Маттиас снова рассмеялся и, заметив, что это помогло ей забыть ночные кошмары и все ужасные переживания, принялся рассказывать о своей жизни.

Хильда слушала и вздыхала над несчастной судьбой Маттиаса и Колгрима, теперь ей стала более понятна дружба Калеба и Маттиаса, и ей было так хорошо рядом с ним, что она с наслаждением тянулась, как кошка.

Потом она рассказала ему о своей жизни – и на этот раз перед ней был более внимательный и понятливый слушатель, чем Андреас. Теперь они знали друг друга лучше. Они теснее прижались друг к другу – и Хильда снова заснула, к большому удивлению Маттиаса. Впрочем, он воспринял это как знак того, что она чувствует себя с ним в полной безопасности, – и он с облегчением вздохнул. Он все еще не осмеливался удостовериться в том, что его мужской орган функционирует как положено.

Он стоял перед дилеммой: его врожденное благородство требовало, чтобы он не прикасался к ней до свадьбы, и в то же время он считал, что нужно сначала проверить, смогут ли они строить свою, совместную жизнь.

Утреннее солнце уже заливало комнату. Маттиас высвободил затекшую руку и повернулся в другую сторону. Он заметил, что Хильда во сне подвигается к нему: она прижалась коленями к его коленям, так что их тела в точности подходили друг другу. И Маттиас, ощутив в теле блаженное тепло, взял ее руку, лежащую у него на груди, и поцеловал. После этого святой Маттиас тоже уснул.

На следующее утро Андреас и Калеб встали рано. Они появились в Гростенсхольм, когда там только еще готовился завтрак.

– Маттиас, ты должен оставить на сегодня врачебную практику. Мы идем на охоту за оборотнем.

– Но ведь кругом корь! Как же я могу бросить детей?

– Родители сами справятся. У нас в Элистранде тоже лежат трое больных, и мы знаем, что нужно делать.

– Больными займусь я, – сказал Лив. – Маттиас расскажет мне, что нужно делать, а Йеспер отвезет меня, куда надо.

– Прекрасно, бабушка! – сказал Маттиас. – Мне тоже хочется сегодня поохотиться!

– И мне, – добавила Хильда.

– Не довольно ли с тебя оборотней? – заметил Калеб.

– Да, вполне. Но у меня есть идея относительно того, кто это мог быть, и я хочу поговорить об этом с тобой с глазу на глаз, если это возможно. Ведь у тебя тоже есть кое-какие догадки, не так ли?

Она теперь говорила «ты» всем молодым, считая, что ей это можно.

– Да, есть. Пойдем!

Они вышли в прихожую, сели у окна.

– Из чего ты исходишь в своих предположениях? – спросил Калеб.

– Из того, что есть человек, который не пил пива. Он мог притвориться спящим.

– Вот как? Это интересно.

– А ты что думаешь?

– Я думаю о ремне, который мы нашли, и о ведьмовской веревке в руке убитой женщины.

– Ты подозреваешь кого-нибудь?

– Да. Скажи сначала ты.

Она сказала. Калеб кивнул и назвал то же самое имя.

– Тогда за дело. Без промедлений. Ты поедешь с нами.

Вся беда была в том, что Хильда не умела ездить верхом. Но Маттиас усадил ее на своего коня, сев сзади.

Они поскакали через холм к дому судьи. Но судьи дома не оказалось. Он отправился арестовывать какого-то бродягу.

Калеб непринужденно спросил у его домоправительницы:

– А что с той женщиной, которую арестовали летом за ведьмовство?

– Она сожжена. Она была виновна во всех грехах!

– Откуда вам это известно?

– Доказательства найдутся, господа могут быть в этом уверены! Целая куча доказательств!

Его домоправительница была простодушной и открытой пожилой женщиной. Они стояли и болтали с ней на ступенях, освещенных августовским солнцем.

– И вы видели эти доказательства?

– Конечно. Судья принес домой массу удивительных вещей.

– Ведьмовские веревки и тому подобное?

– И сушеных жаб, и всякую всячину…

В вольере залаяла собака.

– Я вижу, он держит охотничьих собак.

– Да, у судьи прекрасные собаки.

– Кажется, их целых три?

– Да. И еще Неро.

– Неро?

– Его лучшая собака. Но ее здесь нет.

– Вот как? Где же она?

– На заднем дворе. Судья не хочет, чтобы она пугала детей. Но она не кусается! Она добродушна, как овечка!

– Можно на нее взглянуть?

– Если желаете. Идемте со мной.

Они обошли вокруг дома. На заднем дворе тоже был большой вольер для собак. Но в нем была только одна собака.

Хильда отпрянула назад.

– Да нет же, фрекен, нечего бояться! Он такой ласковый! Подойдите и погладьте его!

Хильда вошла в вольер. Немного поколебавшись, мужчины вошли следом за ней.

Это была разновидность немецкой овчарки, необычайно крупный серый кобель. Он тут же подошел к ним и принялся лизать им руки, виляя при этом хвостом. Домоправительница ласково говорила ему что-то.

– А он совсем не старый, да? – спросил Андреас.

– Еще молодой! Судья сам обучает его. Но, мне кажется, он слишком груб с бедным животным! Мне становится дурно, когда я вижу, как он обращается с ним. Но собака такая послушная! У судьи есть маленькая дудочка, с помощью которой он издает сигналы: Ко мне! Домой! Следуй за человеком! Он собирается использовать эту собаку на службе, и это очень хорошо, но слишком уж он строг! В последнее время он просто свирепствует, как мне кажется. Связывает ремнем задние ноги собаки и заставляет ее так бегать! Какая от этого польза? Только мучает животное!

– Он стал делать это недавно?

– Да, этим летом. И теперь он хочет убить ее! Я так плачу, так плачу!

Калеб погладил смирное животное.

– Если что-то случится с вашим хозяином… Вы позаботитесь об этой собаке, не так ли?

– Вне всякого сомнения! Конечно, я не хочу судье смерти, – торопливо добавила она. – Но у меня ему будет хорошо! Я имею в виду Неро!

Они вышли из вольера.

Андреас сказал:

– Я слышал, судья продает хорошую волчью шкуру. Я бы с удовольствием приобрел ее. Как вы думаете, он продаст мне ее?

Домоправительница задумалась.

– Волчья шкура? Нет, думаю, у него ее нет. Но у него есть несколько кусков волчьего меха. И я не думаю, что он хочет сшить из них шубу – они валяются повсюду. Только бы он не изрезал эти великолепные куски!

– Понятно, – улыбнулся Калеб. – Нет, мы не будем ждать возвращения судьи. Мы лучше придем завтра утром.

И, уже стоя у ворот и прощаясь, Маттиас сказал:

– Я врач, и я слышал, что судья разбирается в медикаментах.

– Я ничего не знаю об этом, – удивленно произнесла домоправительница. – Но у этой ведьмы он, конечно, изъял множество всяких припасов. Колдовские зелья! Эта ведьма знала толк в приготовлении всяких порошков! Да совсем недавно, когда меня мучила бессонница, он сказал мне, что я могу попробовать один порошок, приготовленный этой ведьмой. Конечно, мне было страшновато, но я взяла у него щепотку – просто чтобы не обидеть его. И это оказалось такое опасное средство! Я проснулась только к вечеру следующего дня! От этого можно умереть!

– И вы не стали больше пробовать его?

– Нет уж, увольте.

Они сели на коней.

– Мы как-нибудь заедем, – сказал Калеб. – И… ничего не говорите ему о том, что мы видели Неро! Мы не хотим, чтобы у вас были неприятности.

– Нет, я ничего не скажу. Прощайте и спасибо за приятную беседу. Сюда редко кто заходит.

– В самом деле? А мне казалось, что у судьи много друзей.

– У него? Нет, что вы. Мало кто хочет иметь с ним дело. У него есть двое верных людей, и это все. А дамы здесь вообще никогда не бывают.

– Понятно. Спасибо за любезность. Прощайте!

Когда лошади поднялись на выжженный летним солнцем холм и их копыта мягко застучали по траве, Хильда сказала:

– Никогда бы не подумала, что бывают такие доверчивые домоправительницы!

– Да, ты права, – согласился Маттиас. – Не думаю, что судья будет держать ее у себя.

– Возможно, она толковая, – сказал Калеб, – а ему ведь нелегко уговорить кого-то работать у него.

– Как нам следует поступить с ним? – рассуждал вслух Маттиас. – Как нужно арестовать судью? Ведь это он арестовывает людей!

– Нам следует обратиться к приставу в Акерсхюс. Не думаю, что в это дело впутан нотариус.

– Но нам придется обосновать свои предположения, – сказал Андреас. – Хильда, как ты смогла определить, что судья не пил пива?

Она была польщена тем, что ее мнением интересуются. Трое представительных мужчин слушают ее, дочь палача!

– Сначала я споткнулась в лесу о спящего человека. От него пахло пивом. Но потом, когда судья приблизил ко мне свое лицо, пивом от него совершенно не пахло!

– Браво! – сказал Андреас. – А ты, Калеб, как ты узнал, кто это?

– А вот как: та ведьма, которую схватили в соседней деревне за день до того, как мы обнаружили на пашне женщин, все это время не выходила у меня из головы, и я сам не знал, почему. Но потом я начал проводить в уме расчеты. Веревка, которую судья обнаружил рядом с рукой одной из женщин, была сплетена из девяти шнуров. Но мы же не видели ту ведьмовскую веревку, которая, как он говорил, была у другой женщины – у той, у которой в белой косынке была завязана щепотка земли. Вы помните также, что бабушка Лив сказала, что если эти четыре женщины были ведьмами, у них должна быть в волосах веревка, завязанная на три узла. И помните, что ответил на это судья? Он сказал, что так оно и было. Он мог бы с таким же успехом сказать все, что угодно. Он очень нам навредил, распорядившись сжечь трупы.

– Чтобы я не смог узнать, как были убиты эти женщины, – сказал Маттиас. – Сам он говорит, что они были растерзаны. Почему он сказал именно это? Зачем ему понадобилось вмешивать во все это оборотня?

– Потому что он импровизировал, – сказал Калеб. – Подумайте сами! Вот он стоит, наклонившись над им же захороненными трупами в окружении толпы людей. Что он должен сказать? Как он должен поступить? Сначала он утверждает, что ходят слухи об оборотне. Он ухватился за эту мысль, чтобы напугать людей и заставить забыть о главном. Затем он кладет в карман ведьмовскую веревку, завязанную на несколько узлов, и относит ее туда, где издавна процветали доморощенные ведьмы. Он знает о том, что на Людей Льда всегда указывали пальцем, когда речь шла о колдовстве. Ага, подумал он, прекрасные козлы отпущения. И закапывает веревку возле руки женщины, как следует присыпав ее землей – а потом «находит» ее!

– Чтобы свалить все на нас, – сказал Маттиас, по-хозяйски крепко обнимая Хильду. – И это после того, как он воспользовался нашим именем у мадам Сване в Кристиании!

– Да, барон Мейден – это звучит притягательно, – сказал Андреас. – Он завлекал этих женщин ради денег, не так ли?

– Разумеется. Богатые вдовы и незамужние девицы, прихватившие с собой приданое. Ведь господин судья очень любит деньги! Он мог убить их либо в карете, либо заманив в лес, – мы этого не знаем. А Мейдены живут в Гростенсхольме, поэтому он и привозил их туда.

– Да, и он слышал, как Юль Ночной человек говорил, что видел карету, – сказал Андреас. – И тут он подбрасывает к нему во двор предупреждение о смерти, тем самым подчеркивая, что и здесь дело пахнет ведьмовством и что жители деревни имеют зуб на палача. И когда на следующее утро Хильда уходит доить корову, он пробирается в дом, убивает ее отца и пытается обставить дело так, будто тот сам повесился. Но это ему не удается, потому что там побывал Маттиас.

– А в промежутках, – подхватил Калеб, – он дрессирует свою собаку. Развивая дальше теорию оборотня, он пытается придать убийствам мистический характер. Приходит в избушку и пугает Хильду, когда она остается одна в амбаре возле гроба отца – потому что он знает, что сейчас должен появиться свидетель: церковный служка.

– Значит, он сознательно оставил после себя клочок меха? – спросила Хильда.

– Разумеется! – сказал Калеб. – Но мы оказались слишком энергичными в решении этой загадки. И вот, чтобы вдохнуть жизнь во всю эту мистику, он дрессирует свою собаку в окрестностях Элистранда при полной луне, а потом пускает ее по следу повивальной бабки.

– Потом наступает затишье, – подхватил Маттиас. – Все уже готовы об этом забыть, но тут появляется родственник одной из убитых женщин.

– Да, и в число обвиняемых попадают Таральд и Маттиас, носящие имя Мейден, – сказал Калеб. – Чтобы их спасти, Хильда предлагает свою идиотскую идею завлечения оборотня. Она утверждает, что знает, кто виновен. И мы поддерживаем ее в этой глупости. Да, все это было совершенно безумно!

– Подождите-ка, – сказал Маттиас и задумался. – Он напоил Андреаса и своих людей, а потом взял собаку и самодельный костюм оборотня, предварительно спрятав их в лесу.

– Да, это так, – подтвердила Хильда. – Потому что я слышала собачий вой в лесу, когда еще была в Элистранде. И это наверняка он вломился в избушку, чтобы найти улику…

– И пока все спали, он переоделся и пустил собаку по следу Хильды. Ему пришлось попотеть, чтобы поспеть за ней, потому что ты не трогался с места до тех пор, пока Хильда не закричала из леса!

– Мы так договорились! – сказал Калеб. – А потом он поспешил назад. Собаку он отослал, естественно, домой, когда она сделала свое дело, а костюм оборотня спрятал в лесу и лег «спать» среди остальных.

– Собака! – вырвалось у Хильды.

– Что такое? – спросил Калеб.

– Он хочет убить ее! Вот еще одно доказательство!

– Мне все ясно. Так что мы с Андреасом сегодня же поскачем за приставом. Это прекрасная собака, заслуживающая лучшей участи, и мы должны взять ее в качестве доказательства.

– Стоп! – сказал Андреас. – Кто это там идет?

Они остановили коней. Будучи уже на вершине холма, они увидели впереди себя, среди деревьев, небольшую группу людей.

Это были трое всадников: судья и двое его сподручных.

Маттиас тут же ссадил Хильду с коня.

– Беги через лес, – сказал он ей. – Беги к отцу в Линде-аллее и скажи, чтобы прислали сюда людей. Здесь могут быть осложнения.

– О, нет, вы не должны…

– Нам не избежать встречи с судьей, мы не сможем спрятать коней. К тому же мы помешаем ему поехать домой и взять собаку. Домоправительнице тоже не поздоровится, если он узнает, что она проболталась. Беги же!

– Да поможет вам Бог! – прошептала она и метнулась в лес.

Теперь она больше не боялась оборотня, не боялась леса. Она думала лишь о том, чтобы поскорее попасть домой и позвать на помощь.

Пробежав немного, она услышала стук копыт и невнятные голоса. Она затаилась: это мог быть судья со своими людьми. Когда они удалились, она побежала дальше и снова выбежала на тропинку – так было легче бежать.

Она еще никогда – в отсутствие погони – так быстро не бегала. Останавливалась ненадолго, чтобы перевести дух, и бежала дальше.

В одном месте, на самой вершине холма, она оглянулась. Она увидела их! Сама же она была скрыта от них листвой. Они… О, Господи, вид у них был угрожающий!

Хильда побежала дальше.

И вот перед ней открылся вид на Гростенсхольм. Церковь, дома – все это было еще так далеко! Она чувствовала себя совершенно измотанной, ей приходилось время от времени ложиться на траву, чтобы отдыхать.

Вдруг она услышала стук копыт. Она вскочила. Они уже здесь? Или это люди судьи?

На всякий случай она спряталась за большое дерево.

Топот приближался. Вот сейчас они появятся из-за поворота. Вот… Но… Хильда выскочила из своего укрытия. Это были две лошади без седоков. С пустыми седлами. Конь Андреаса и … Маттиаса.

– О, нет!

Она не заметила, что произнесла это вслух. Не задумываясь, она схватила за уздечку одного из коней, другой конь тоже остановился. «Что же мне делать? – думала она, чуть не плача. – Попытаться ехать верхом? Ехать назад? Нет, одна я ничего не смогу сделать, и, кстати, мне ни за что в жизни не повернуть коня, выбравшего себе определенное направление… Но если бы я умела ездить верхом, я приехала бы домой куда быстрее…»

Этот конь оказался покладистым. Сделав множество неудачных попыток и подставив булыжник, она наконец села в седло. Она сидела, скрючившись от страха и не зная, как заставить коня идти.

– Домой! – негромко, но настойчиво произнесла она. слегка тронув удила.

И конь – о чудо! – пошел! Другой последовал за ним. Все, что ей оставалось теперь, так это прочно сидеть в седле.

Это было легче сказать, чем сделать. В любой момент она готова была завалиться назад, ей казалось, что земля убегает у них из-под ног, хотя лошадь бежала не очень быстро. Ее пальцы вцепились в гриву, она неуклюже пригнулась, почти лежа на спине коня, с задранным до колен платьем – но какое это имело значение! Пан или пропал!

Она сидела на лошади Маттиаса, взявшей курс на Гростенсхольм. Вторая лошадь бежала следом.

Растерянная и сбитая с толку, она въехала во двор. К. счастью, все вышли встречать ее, иначе она не смогла бы слезть с коня. Перепуганная, она стала сбивчиво объяснять, в чем дело.

Таральд, судя по его виду, сразу понял, что от него требуется. Он тут же послал дворового мальчишку в Линде-аллее, а сам спешно собрал мужчин, которые могли отлучиться из дома. Собрались почти все. Никто не возражал против небольшой потасовки с судьей. Мальчик, поскакавший в Линде-аллее, передал Аре, чтобы тот скакал к приставу в Акерсхюс.

Хильду это успокоило. Если кто-то и мог убедить в чем-то пристава, так это Аре Линд из рода Людей Льда.

А Таральд поскакал со своими людьми в сторону холма. Вслед за ними с Липовой аллеи выехала группа всадников, и один человек – в восточном направлении.

Она вошла в дом вместе с Ирьей – обе перепуганные и взволнованные. Поднимаясь по лестнице, Ирья повернулась к ней и сказала:

– Ой, ой, я вижу, что в Эйкебю тоже послали гонца! Они там любят все моего Маттиаса, он ведь им родня, они этим гордятся.

На глазах у нее были слезы, и у Хильды тоже, когда обе увидели вдали движущуюся толпу.

«Это серьезное подкрепление, – подумала Хильда, – а у судьи всего двое людей. Но население деревни…»

Она все еще думала об этих двух убежавших лошадях. У нее сердце замирало от страха.

– Три на три, – сказала Ирья. – Ты слышала выстрелы?

– Нет.

«Господи, силы равны, но эти лошади беспокоят меня…»

– Баронесса, – сказала Хильда, всплеснув руками. – Я не могу больше сидеть здесь и волноваться!

– Я тоже. Поедем туда!

– Да, но я совершенно не умею ездить верхом. Меня удерживал в седле только страх. Я была как мешок с мукой, переваливающийся с боку на бок.

– Сядешь сзади меня, все будет хорошо!

Через некоторое время из Элистранда выехали женщины: Ирья с Хильдой позади себя, Габриэлла и Эли на своих конях. Лив же уехала навещать больных, даже не догадываясь, что происходит.

Хильду ужасно радовала эта родственная поддержка. Она чувствовала солидарность с ними, она тоже теперь была немного «своя»…

Маттиас… О, Господи, что с ним случилось?

Лицо Эли было бледным. У нее скоро свадьба, а тут конь Андреаса вернулся без седока…

Габриэлла думала: «Как там Калеб? Хорошо, что его конь не вернулся назад. Но есть ли гарантия, что с ним все в порядке?»

У Ирьи остался там ее единственный сын.

Они молча поднялись на холм. Отъехав достаточно далеко, так что внизу была видна соседняя деревня, они остановились.

Послеполуденное солнце окрашивало пейзаж в золотистый цвет. Были видны отдельные участки дороги, но людей нигде не было, хотя временами, то здесь, то там, слышались крики.

Они осторожно двинулись дальше.

У следующего поворота они встретили первую группу людей. Это были трое парней из Эйкебю, они стояли здесь на посту.

– Что случилось? – спросила Ирья.

– Вам не следует ехать дальше, – сказал один из ее племянников. – Похоже, что судья и его люди взяли Андреаса в качестве заложника и грозятся убить его, если кто-то подойдет близко.

– О, Господи! – вырвалось у Эли.

– А остальные? – спросила Габриэлла.

– Мы поняли, что все началось с того, что люди судьи столкнули Андреаса с коня. Наш Маттиас поспешил ему на помощь, но один из тех людей хлестнул лошадей так, что они понесли. Господин Калеб свалил одного из тех парней, но двое других схватили Андреаса и, приставив ему к горлу нож, скрылись все трое вместе с ним в лесу. Пока Маттиас пытался преследовать их, господин Калеб поскакал сюда и встретил нас. Теперь все разошлись по лесу, перекрыли все пути, чтобы попытаться освободить господина Андреаса. Но мы точно не знаем, где он теперь.

– А не мог ли судья добраться до своего дома? – тревожно спросила Хильда.

– Нет, господин Калеб выставил там надежную охрану.

– Неужели мы ничего не можем сделать? – огорченно произнесла Габриэлла.

– Думаю, что будет лучше всего, если вы подождете здесь, ваша Милость.

– Нам придется ждать не один час, пока приедут люди от пристава, – сказала Ирья. – Если они вообще приедут. Они же всегда на стороне судьи!

– Но не сейчас, когда речь идет об убийстве четырех женщин, – заметила Габриэлла.

– И одного палача, – добавила Хильда.

Они слезли с коней и остановились на обочине дороги, откуда открывался вид на равнину. Но видели только лес и соседнюю деревню возле реки. Солнце пекло им затылки, среди листвы жужжали насекомые, сверху доносились крики птиц.

Хильда села рядом с Габриэллой. Она не ела с самого утра, но не чувствовала голода – так была напряжена.

– Нам в Элистранде не хватает тебя, – сказала Габриэлла, единственная аристократка из присутствующих. В ее жилах смешалась кровь знатных Паладинов и Мейденов, князей Шварцбургов и Людей Льда. Ирья, Эли и Хильда были простого рода, но их дети могли стать Людьми Льда. У Ирьи был уже сын, Маттиас Мейден, а у остальных…

– Как у тебя дела с Маттиасом? – спросила Габриэлла.

Хильда очнулась от своих мыслей.

– У меня с Маттиасом?

Она так боялась, что больше не увидит его, что забыла обо всем на свете. Остальные были заняты своей беседой и не слышали ничего.

– Я… не знаю. Я действительно ничего не знаю.

– Но он так интересуется тобой.

– Да. Но здесь есть… определенные проблемы.

Габриэлла пристально посмотрела на нее. Они были примерно одного возраста, точнее, Хильда была на год старше маркграфини.

– Я всегда подозревала, что у моего двоюродного брата Маттиаса есть проблемы, – сказала Габриэлла. – Мне кажется, что человек не может быть таким безупречным, каким кажется.

Хильда опустила глаза.

– Не может…

– Проблемы в половой жизни?

– Мне бы не хотелось… – еле слышно произнесла Хильда.

– Его доверие к тебе от этого не пострадает, мы все давно уже догадываемся об этом, – Габриэлла положила свою маленькую, узкую ладонь на ее руку., – Только такие простоватые и недалекие люди, как Йеспер и его отец Клаус, не имели в этой области проблем, Хильда. У всякого мыслящего человека есть свои трудности. Бабушка Лив рассказывала мне о проблемах, которые были у нее с Дагом. Ирья ужасно боялась показывать свои кривые ноги. Сама же я вбила себе в голову, что меня никто не возьмет замуж из-за моей худобы. У моего брата Танкреда тоже были проблемы – хотя и более простого характера. Но труднее всего пришлось моим родителям, Александру и Сесилии. Танкред рассказывал мне об этом. Вот у кого были настоящие проблемы! Теперь же не найдешь другой такой же гармоничной пары. Ты создана для Маттиаса, ты справишься, Хильда.

Хильда кивнула, не осмеливаясь взглянуть на Габриэллу.

А та продолжала:

– Я не знаю, в чем состоит трудность, но ты должна попытаться поставить себя на его место. Не забывай, что Маттиас необычайно романтичен. Сделай так, чтобы это было для него прекрасным! Вот мой совет.

Хильда улыбнулась. У нее никогда не было подруги, с которой можно было поговорить, она не знала, до каких пределов можно быть откровенной, когда лучше промолчать. Но Габриэлла была доброй по природе, и когда она протягивала кому-то руку, ее невозможно было оттолкнуть.

– Спасибо, я запомню это, – сказала Хильда. – Просто мы немного не согласны друг с другом в одном: он хочет, чтобы я выходила замуж чистой и нетронутой. Я же считаю, что мы должны до свадьбы выяснить все, иначе мы можем испортить друг другу жизнь.

Габриэлла долго и пристально смотрела на нее.

– Думаю, что ты права, – наконец сказала она. – Попытайся убедить его в этом! И не сомневайся ни в чем! Я думаю, большинство из Людей Льда получают опыт совместной жизни еще до брачной постели. Во всяком случае, так было у нас с Калебом. И дядя Таральд в первый раз вынужден был жениться поспешно. Но хуже всего было с Брандом: еще будучи несовершеннолетним, он попал в скандальную историю

Эта искренность согрела Хильду.

– Спасибо! Только бы они вернулись обратно! Мне так много нужно сказать ему!

– Маттиас и Калеб вернутся. Куда хуже обстоит дело с Андреасом. Малютка Эли, как ей теперь тяжело!

Они замолчали. Поудобнее усевшись на нагретой солнцем траве, они принялись ждать.