11

Паутина щекотала ей лицо. Кроме нее, в пещере находились другие, не столь примечательные существа. Внутри было очень тесно, зато снаружи ее не было видно – а это было главным.

Проблема состояла в том, что у нее был запах. Вообще-то она была очень чистоплотной, и какого-то особого, характерного запаха у нее не было. Но она знала, что собаки могут определить по запаху, испуган человек или нет, – а она была перепугана до смерти, она вся дрожала от страха, хотя и заставляла себя расслабляться, чтобы не выдать свое присутствие.

Она не могла даже как следует вздохнуть. «Полные груди – это такая обуза», – с черным юмором думала она.

Она слышала приближение человеко-волка, слышала, как он тяжело дышит, продираясь сквозь чащу леса, приближаясь к ней.

Ах, эта паутина! Она так щекочет в носу! И она не может пошевелить рукой, чтобы предотвратить несчастье!

Но щекотанье в носу прошло само собой.

«Благодарю тебя, Господи, или того, кто сейчас взирает на меня. Хотя это вовсе не мой ангел-спаситель Маттиас…»

Маттиас! Это у него хранился запас колдовских трав Людей Льда, это он знал все о снотворных.

Нет, она не должна впадать в истерику, строить немыслимые предположения.

Кто-то остановился прямо перед ее укрытием.

Мысли ее переключились на другое. Слышит ли он ее? Вполне возможно. Прислушивается к ее дыханию – или он уже обнаружил ее и только ждет, когда она вылезет оттуда?

Перед глазами ее пронеслось страшное видение: он сел на корточки и пытается своей когтистой лапой достать ее из пещеры – и вот она увидела вблизи его лицо…

Из груди у нее рвался стон. Она почувствовала на лице слезы страха и одиночества.

Да, он прислушивается, но не к ней. Она снова услышала вдали какие-то крики. Но она не могла ответить.

Не стали ли эти голоса ближе? Нет, не стоило путать желаемое с действительным.

И вдруг он бросился бежать – прочь от нее. Видно, крики спугнули его.

Но Хильда все еще не смела пошевелиться. Он мог обмануть ее, спрятавшись за дерево. Хотя ей показалось, что его тяжелый топот доносился уже из леса.

«Господи, отведи беду, я больше не могу! Если сейчас что-то случится, я закричу!»

Она плотно прижала руки к телу, чтобы унять дрожь.

«Лежать, лежать, – приказывала она себе. – Лежать совершенно тихо!»

А если те люди не придут сюда? Уйдут домой, а она останется в лесу одна! Она заплакала навзрыд, не в силах больше владеть собой. Что ей делать? Как ей отсюда выбраться?

«Господи, сделай так, чтобы они пришли сюда!»

Проходили минуты. Ее настроение колебалось между страхом и надеждой, между утешительным сознанием того, что она может выйти отсюда, и желанием получше спрятаться.

«Я трушу, трушу, мне нужно выйти и бежать им навстречу. Но я не решаюсь. Я не выдержу больше…»

И тут ей показалось, что голоса стали ближе. Неужели она так далеко зашла в лес? Да, эта гора находится далеко от избушки, она это помнит. Почему она побежала именно сюда? Ее пригнал сюда страх.

Она услышала голос – совсем недалеко, и она могла различить слова:

– Хильда! Хильда, ответь во имя Господа!

«Не дай себя обмануть, – подумала она. – Он снова пытается настигнуть тебя, на сей раз с помощью хитрости!»

Но тут она услышала сразу два голоса – они были еще ближе. Возможно, это был ее единственный шанс: если они ищут ее, то в случае ее молчания они будут считать это место осмотренным.

– Я здесь, – всхлипнула она, и ее голос, приглушенный скалой, прозвучал еле слышно. Она крикнула снова: – Помогите! Я здесь!

Слезы страха и отчаяния лились по ее щекам. Но те люди ее не слышали.

– Хильда! – крикнул кто-то. – Я услышал ее! Она здесь!

Ему ответили другие голоса, послышались торопливые шаги. Хильда почувствовала, что вот-вот потеряет сознание – так велико было нервное напряжение. Но она не осмеливалась надеяться, что…

– Где она?

Это был голос Калеба.

– Я не знаю, – торопливо ответил другой голос, – но она где-то поблизости, я слышал ее голос совершенно отчетливо.

– Я тоже, – сказал другой. – Могу поклясться, она кричала: «Помогите, я здесь!»

– Хильда, – своим мощным голосом крикнул Калеб.

Ее всю трясло, это была нервная реакция, все тело ее покрылось холодным потом. «Вот сейчас я потеряю сознание… – подумала она, – и они не узнают, где я…»

– Я здесь, – произнесла она негромко, – я здесь…

Она замерла, прислушиваясь к приближающимся шагам.

– Она где-то здесь, – сказал один из них. – Похоже, голос идет из-под земли.

Они стояли возле кустов.

– Хильда! Где ты? Выходи, нет никакой опасности!

Ее руки и ноги были налиты свинцом.

– Я… я не могу…

– Она там! Я ясно слышал ее голос!

Несколько человек подбежали поближе, кто-то стал продираться через кустарник. Где-то вдали она услышала голос Маттиаса:

– Вы нашли ее?

– Да. Она должна быть здесь. Маттиас! Наконец-то! Где он пропадал?

– Здесь что-то вроде грота…

В просвете показалось чье-то лицо – и на этот раз она не испугалась.

– Она здесь! Идите сюда, помогите мне вытащить ее!

Хильду вытащили из пещеры: она была совершенно без сил, еле передвигала ноги и никак не могла понять, как ей удалось залезть туда. Она была вялой, как тряпичная кукла, она засыпала на ходу. Ее поддерживали с двух сторон.

– Боже мой, девочка моя, – сказал Калеб, видя, как у нее подкашиваются ноги.

Маттиас поднял ее на руки.

– Ну, ну, Хильда, теперь ты в безопасности. Как ты могла додуматься до этого? А все остальные? Как вы решились на это?

У нее кружилась голова, она не в силах была стоять на ногах, не в силах была отвечать – она только плакала навзрыд.

Голова ее лежала на плече Маттиаса, вокруг нее все что-то говорили, но до нее доходил смысл лишь некоторых фраз.

– … рядом с тропинкой, на глинистой почве. Следы огромного волка… все люди в лесу ошеломлены.

Она медленно приходила в себя. Глубоко вдохнув, она произнесла:

– Маттиас, почему ты не приходил? Почему ты не пришел и не остановил все это в самом начале? Где ты был? Я хочу домой!

Было ли это намеком на то, чтобы уйти отсюда с ним? Нет, она произнесла это не задумываясь, это получилось у нее само собой.

– Повсюду распространилась корь, мне пришлось обойти столько домов! Я побывал даже в соседних округах. А оттуда я поскакал прямо в Элистранд, и Эли сказала мне, где ты. Я был взбешен! Как ты мог, Калеб?

– Я думал об этом, – сказал он, – но все мероприятие казалось таким надежным, повсюду стояли люди. Я сам лежал в засаде на перекрестке дорог и ничего не понял, услышав испуганный крик Хильды, доносящийся из леса. Все, кто был внизу, направились туда, но на это ушло время.

Другой человек сказал:

– Судья и его люди спят как сурки.

Хильда с трудом приподняла голову.

– А Андреас?

Все переглянулись. Она заметила среди них Бранда.

– Андреас? – сказал Калеб. – Ему поручено было наблюдать за избушкой. Ты его видела, Хильда?

– Нет.

Почему они все стояли на месте? Ей хотелось поскорее уйти отсюда – как можно дальше от этого места!

– Странно, – с беспокойством в голосе произнес Бранд. – Он сказал, что подаст тебе знак, что он там.

– Дай Бог, чтобы это было так, – вздохнула Хильда, к которой уже возвращались силы. – Я так нуждалась в этом! Но у меня создалось впечатление, что вдоль дороги вообще никого не было. Все было слишком тихо! О, Господи, дай мне выбраться отсюда!

– Я схожу туда и посмотрю, – сказал Бранд.

– Да, сходи, – сказал Калеб, – но возьми с собой кого-нибудь, не стоит одному ходить ночью по лесу. Ты можешь сама идти, Хильда? А то мы снова вышли на тропинку.

Она кивнула. Опираясь на Маттиаса, она шла нетвердым шагом по той же самой – или почти по той же самой – тропинке, рассказывая дрожащим голосом обо всем, что с ней стряслось.

– Значит, ты видела и волка, и человека? Одновременно?

– Нет, нет. Я видела его в момент превращения. Сначала этот волк со сверкающими глазами залез на скалу, готовый прыгнуть на меня, и я на миг прикрыла глаза – но только на миг, и когда я снова посмотрела на него, на этом месте стоял человек. Впрочем, это, конечно, был не человек, это был какой-то… тролль! И тогда я собралась с силами и спрыгнула вниз. Я знала об этом укрытии еще со времени ягодных прогулок. За нами никто не гонится?

– Нет! Слава Богу, что ты знала этот лес, – сказал Маттиас.

Ей вдруг пришла в голову нелепая мысль: они не верят ей!

– Это правда, я действительно видела его!

– Никто не сомневается в твоих словах, Хильда, – серьезно произнес Калеб.

– Один из людей судьи проснулся, когда мы пришли, и сказал, что видел в полусне крупного зверя, похожего на волка, пробегавшего мимо него со свисающим из открытой пасти языком.

– Он не знает, почему они все заснули?

– Он думает, что в этом виновато пиво. Они все пили его, а потом почувствовали неодолимую усталость. Он сам лишь пригубил его, поэтому так быстро и проснулся. Остальных разбудить было невозможно.

– Мы тоже видели след зверя, – сказал Калеб. – Странный след…

– Трехногий? – осторожно спросила Хильда.

– Что-то в этом роде, – неопределенно ответил Калеб.

Рука Маттиаса по-прежнему обнимала ее, было так чудесно ощущать его близость.

Вдруг Калеб нагнулся и поднял что-то.

– Что это? – спросил Маттиас.

– Вот и я тоже думаю, что? Длинный и тонкий ремешок. Не ты потеряла его здесь, когда собирала ягоды, Хильда?

– Нет. Мне кажется, его обронил кто-то совсем недавно.

– В самом деле. Он завязан на несколько узлов.

– Опять колдовское искусство? – улыбнулся Маттиас.

– Сомневаюсь. Хотя чего только не бывает. Думаю, мне следовало бы поговорить с той ведьмой из соседней деревни, которую не так давно схватили.

– Если она еще жива, – заметил Маттиас.

– Вы оба… Калеб и ты, Маттиас, вы, как мне кажется, хорошие друзья? – спросила Хильда.

– В самом деле. Помнишь, я говорил тебе про ту шахту? Много лет назад мы встретились там – и после этого мы не расстаемся.

– Тебе это тоже нанесло душевную рану, как и Маттиасу? – спросила она, поворачиваясь к Калебу.

– Кто этого не испытал, тот просто бесчувственный, – сурово ответил он.

Они шли по тропинке – впереди стоял человек и пытался разбудить судью и его людей. Некоторые уже начали просыпаться.

Маттиас попросил, чтобы ему позволили осмотреть их, и когда он склонился над одним из них, Хильда отчаянно ухватила его за руку. Он удивленно посмотрел на нее.

– Извини, – сказала она, отпуская его руку, – я стала немного истеричной.

– Ничего, ничего, – успокаивающе произнес Маттиас. – Держись за край моего сюртука, если это тебе помогает!

Она слабо улыбнулась.

Люди просыпались, один за другим. Бранд и сопровождавший его человек явились с Андреасом, которого все еще тянуло в сон. Судья же, проснувшись, с яростью набросился на всех, в особенности на Хильду.

– Почему ты убежала в лес, девка? – выкрикнул он, приблизив к ней свое лицо. – Ты должна была идти по тропинке! Тогда ты была бы в безопасности, а мы поймали бы зверя!

– Но я… – слезы опять полились у нее из глаз, – но меня… мне помешали… помешал тот зверь… и я сбилась с дороги…

– Воспринимайте это спокойно, – строго сказал судье Маттиас, – Хильда пережила шок, и весьма сильный, и теперь совершенно излишне ругать ее за что-то, с чем она не справилась.

– Извините, – проворчал судья, – но это вовсе не забавно, когда тебе мешает какой-то идиот совершить важнейший в твоей жизни поступок. Я имею в виду не вас, фрекен, – добавил он уже мягче. – Я имею в виду того, кто напоил нас. Как это могло случиться?

– Это было сделано с помощью пива, – сказал Калеб, – которое Андреас взял из дома. Мы пробовали его, оно не было испорченным. Кто-то подсыпал туда снотворного или какого-то одурманивающего вещества, пока пиво стояло в лесу. Где, кстати, оно стояло?

– Бочонок стоял недалеко от тропинки, – сказал один из мужчин.

– Кто-нибудь из вас был поблизости?

Они задумались.

– Нет, поблизости никого не было.

– Значит, кто-то смог пробраться туда в темноте и подсыпать чего-то.

Все решили, что это так и было.

– Когда вы стали его пить?

– Сначала мы показали каждому его место, – ответил судья, – потом собрались в последний раз, это было незадолго до того, как должна была подойти Хильда – и немного выпили, обсуждая, что следует делать каждому из нас, если появится оборотень.

– Андреас был с вами?

– С нами были все, кто сторожил лес и избушку, а также два-три парня из тех, кто сидел в засаде внизу, на поле, неподалеку от леса. Мы не смогли позвать всех, кто стоял на посту вдоль главной дороги. Мы даже подшучивали по поводу того, что им придется обойтись без выпивки – и слава Богу, что это было так!

– Да, – сказала Хильда. – Я думаю, его испугали их крики. Маттиас, твой конь!

– Что с ним такое?

– А если он нападет на коня?

– Ты полагаешь, что оборотень может напасть на него? Нет, я приставил к нему человека, он стоит на краю леса, где начинается поле.

– Это хорошо.

Судья подозрительно посмотрел на него.

– Не правда ли, доктор, вы разбираетесь в снотворном?

– Да, но я не знаю, какое снотворное было здесь использовано. Судя по всему, оно должно было быть достаточно сильным.

– Я не это имею в виду. Я говорю о том, что снотворное есть под рукой не у каждого.

Маттиас улыбнулся.

– Если вы думаете, что это я был в лесу и подсыпал снотворное в бочонок с пивом, тогда вам следует обойти все дома, в которых я побывал этим вечером, и поспрашивать. И я не думаю, что вы обнаружите уловку с моей стороны. Я побывал в нескольких округах и был все время далеко отсюда.

– Гм, – произнес судья.

Хильда тихо спросила:

– Могу ли я отправиться сейчас домой? Мне невыносим этот лес!

Да, она всем своим существом стремилась вырваться отсюда.

– Отвези-ка ее домой, – сказал Калеб.

– Хорошо. Могу я взять ее с собой в Гростенсхольм? Мне нужно присмотреть за ней, она явно не в себе.

– Договорились, – улыбнулся Калеб. – Я отпускаю ее к тебе.

Ее усадили на коня Маттиаса, сам же он уселся сзади. Так что она, наконец, покинула этот лес.

Они ехали молча, погрузившись в свои мысли. Впрочем, мысли Хильды сводились, в основном, к одному: нельзя ли ехать побыстрее? Ее все еще подгонял страх.

Еще не доехав до Гростенсхольма, Маттиас сказал:

– Думаю, Калеб подозревает кого-то.

– Мне тоже так кажется. Ты полагаешь, он хочет узнать, кто же этот оборотень?

– Да.

– Я тоже подозреваю кое-кого, – сказала Хильда.

– Ты? Кого же?

– Нет, сначала мне нужно поговорить с Калебом. Было бы опрометчиво выдвигать против кого-то обвинения наугад. Но, мне кажется, я знаю, кто подсыпал снотворное в пиво. Во всяком случае, я подозреваю… Хотя это просто немыслимо!

– Кого же ты все-таки держишь под подозрением?

– Подожди, пока мы не встретим Калеба! Мы сравним наши подозрения.

– Трудно ждать, но… Теперь ты чувствуешь себя спокойнее?

– А ты разве не видишь?

– Нет. Ты дрожишь всем телом.

– Да. Я хочу домой, в тепло. Ты веришь в оборотней, Маттиас?

– Нет. А ты?

– Я тоже не верила. Во всяком случае, сомневалась в этом. Но теперь верю.

– Значит, ты полагаешь, что человек совершенно сознательно подсыпает в пиво снотворное, ждет своего превращения в волка, преследует тебя и становится человеко-волком, загнав тебя до изнеможения, а потом собирается разорвать тебя на куски? Но тебе удается сбежать!

– Это звучит дико. Но что еще остается думать?

– Возможно, он хотел, чтобы ты так думала, – ответил Маттиас.

– Что ты имеешь в виду? – сказала она, поворачиваясь к нему, так что их лица почти соприкоснулись. Маттиас обнял рукой ее затылок и притянул ее к себе, так что ее висок коснулся его щеки.

– Я бесстыдно пользуюсь твоим страхом, чтобы быть к тебе поближе, – прошептал он.

– Меня не трудно уговорить, – ответила она.

Дома в Гростенсхольме их встретили шквалом вопросов: все слышали вдалеке крики. Что же случилось?

Маттиас усадил все еще дрожавшую Хильду на стул возле камина, зажженного по случаю ночной прохлады. Снимая с нее туфли и надевая ей на ноги шерстяные носки, Маттиас рассказывал, перебиваемый дрожащей Хильдой, обо всем, что произошло. Его рассказ ошеломил присутствующих.

– Слава Богу, что Таральд остался здесь, – вздохнула Ирья. – А то его стали бы подозревать в этом.

– Да, мы уже думали об этом, – сказал Лив, – мы попросили двоих соседей быть свидетелями того, что он остался дома. Они недавно были здесь.

Таральд сидел на своем стуле, будучи под впечатлением от происшедшего.

– Значит, вы не будете впутывать его во все это? – спросила Лив.

– Нет, – ответил Маттиас. – Но многое говорит о том, что нам скоро придется к нему обратиться… Мама, у тебя не найдется ночной рубашки для Хильды?

Не успела Ирья открыть рот, как Лив встала и сказала:

– Она может спать в свадебной сорочке, которую в свое время надевала Ирья. Это старинная и красивая вещь, она принесет тебе счастье, Хильда! Но, Маттиас, эта сорочка не должна вызывать нескромных помыслов!

Маттиас улыбнулся – и он был неотразим, когда улыбался.

– Ты ведь хорошо меня знаешь, бабушка! Милый мальчик, никогда близко не подходивший к девственницам!

– Я знаю. Мы ждем уже по крайней мере десять лет, чтобы ты определился в жизни.

– Бабушка, ты прекрасно знаешь, что при моих кошмарных ночах я не мог привести в дом жену. Это было бы для нее слишком большой обузой. До сего времени я обходился без семьи. Но я сказал Хильде, что, если она не против, я посватаюсь к ней.

– Это самое неуклюжее сватовство из всех, что я видела за свою жизнь! – сказал Таральд. – И ты приняла этот нонсенс, Хильда?

– Нет, не приняла, – печально ответила она. – Я не поверила ему. Похоже, Маттиас забывает о том, что я целых шестнадцать лет жила в каком-то кошмаре: я пыталась угодить человеку, который делал мне только зло. Что-то значить для Маттиаса, быть с ним рядом в его трудные ночи – все это я сочла бы для себя фантастической жизненной задачей. Я так ценю его!

– Наконец-то мы услышали разумную речь, – сказала Ирья.

– Но… – смущенно произнесла Хильда. – Я ведь дочь палача! А Маттиас – барон и врач! Тем не менее, все вы…

– Дорогая Хильда, – сказала Ирья. – Послушай меня. Я родом из Эйкебю. Там люди плодятся, как кролики, и никто не знает, что будет есть завтра, никто из детей не ходит в школу.

– А я – дочь Тенгеля из рода Людей Льда и его жены Силье, – сказала Лив. – Их выгнали из Трёнделага, потому что в родне моего отца были колдуны, а моя мать была такой бедной, когда встретила его, что ему пришлось отдать ей свой плащ с капюшоном, чтобы она не закоченела. Мы зовемся баронами благодаря моей свекрови. Она не была замужем, родив Дага, моего мужа. Таральд в первый раз женился по необходимости в результате скандала. Не кажется ли тебе, что все это свидетельствует о знатности происхождения?

Хильда улыбнулась.

– Нет, но я не вписываюсь во все это. Я никогда не думала, что кто-то захочет жениться на мне. И вот Маттиас… лучший из всех!

Она заплакала, будучи не в силах сдержаться.

– Девушка смертельно устала, – сказал Таральд. – Пусть идет спать!

Маттиас встал.

– Да. Хочешь спать в моей комнате? Мне не хочется, чтобы ты проводила эту ночь одна.

– Дорогой Маттиас. Тебе ведь тридцать лет! Уже поздно докладывать о том, что ты собираешься сделать и что не собираешься.

– В самом деле, – казал Маттиас. – Идем, Хильда!

Он взял ее за руку, и она, застенчиво пожелав всем спокойной ночи, последовала за ним.

Но они не могли не услышать комментарии оставшихся:

– Господи, наконец-то! – вздохнул Таральд. – Я уже начал думать, что с парнем что-то не в порядке.

– Да, будет так чудесно стать наконец бабушкой! – сказала Ирья.

Слегка подвыпивший Таральд откровенно произнес:

– Впрочем, только Господь знает о том, не будет ли парень все время сидеть, держа ее за руку и восхищенно глядя ей в глаза. Лично я не могу себе представить святого Маттиаса в роли пылкого любовника!

Маттиас быстро увел ее прочь.

Но Хильда задумалась над сказанным. То, что сказал его отец, было правдой. Возможно, у Маттиаса было что-то не в порядке? Он был слишком мил, слишком мягок. Он сам говорил ей, что любовь – это не пламенная страсть, что любовь может быть небесно-прекрасной, почти бесплотной. Разумеется, он был в этом прав, но все это звучало как-то не так.

Целомудренно и почтительно он предложил ей лечь в его постель в красивой спальне. Эта комната многое говорила о Маттиасе как о человеке. Конечно, многое тут было сделано руками Ирьи, хотя и в его вкусе. Здесь были книжные полки с множеством книг. Хильда никогда не видела столько книг и даже не подозревала, что их может быть так много. Он был очень аккуратен, и это ей нравилось. Но не было ли оттенка педантичности в его манере расставлять вещи? В углу, в корзине, лежал щенок, который тут же облизал ей лицо. В клетке на окне сидел хромой скворец.

Все в комнате свидетельствовало о потребности в красоте. Мельчайшая деталь, цвет, материал – все прекрасно сочеталось. Она заметила дверь, ведущую во внутреннюю комнату: там виднелись полки, заставленные медицинскими принадлежностями.

Щенок успокоил ее нервы, так что она смогла – вымывшись и переодевшись, пока Маттиас ждал за дверью, – спокойно улечься в широкую постель с красивым, вышитым бельем. Предоставив ей свою постель, Маттиас предпочел лечь на кушетку.

«Этого и следовало ожидать», – подумала она.

Он дал ей успокоительное – разумеется, не такое сильное, как то, что получили люди в лесу. И когда, спустившись в гостиную, он сказал, что дал Хильде снотворное и выпил снотворное сам, чтобы не потревожить ее своими кошмарами, Таральд язвительно спросил, какой тогда смысл спать в одной комнате.

Но Лив шикнула на сына – мысли Маттиаса всегда были прекрасны и благородны, даже если и не всегда практичными.

Когда лампа была уже погашена, Хильда задумчиво произнесла, чувствуя, как во всем теле воцаряется покой:

– Маттиас, есть вещи, которых я не понимаю. Ты не против, если я спрошу?

– Конечно, нет! О чем ты думаешь?

– Ты сказал однажды… когда мы сидели и болтали на лужайке, что ты не можешь ни на ком жениться, потому что испытываешь душевные трудности. И в то же время ты попросил меня приходить к тебе, если меня будет сжигать изнутри огонь. Что ты хотел этим сказать? Чтобы я стала твоей любовницей?

Он приподнялся на локте.

– Нет, дорогая, это звучит просто жутко. Я имел в виду то, что если тебе все-таки понадобится пройти через это, то тебе не следует делать это с другим. Нет, это звучит ужасно эгоистично, я сам не знаю, что говорю…

Хильда замолчала. Она зевала, борясь с одолевающим ее сном. Но она еще не все сказала ему.

– Маттиас… В чем истинная причина того, что ты до сих пор не нашел себе девушку?

Он долго лежал в молчании. Его тоже тянуло в сон. Наконец он вздохнул и сказал:

– Хорошо, Хильда, ты раскусила меня. Ночные кошмары – это лишь одна сторона дела. Но сначала ответь на мой вопрос: ты по-прежнему не уверена в моих чувствах к тебе?

– Нет. Могу я сказать тебе правду?

– Ты должна.

– Хорошо. Я люблю тебя. По-настоящему, без стыда, во всех отношениях. Я обнаружила это сегодня вечером во время поездки верхом, а потом дома, в кругу твоей семьи. И когда они болтали о нас, о ребенке и всем остальном. Я вся горела!

Она услышала, как он рассмеялся, но тут же серьезно сказал ей:

– Спасибо, любимая! Ты доже должна узнать правду. Я боюсь, Хильда! На протяжении всей моей взрослой жизни я испытывал великий страх, что у меня ничего не получится. По этой причине я избегал девушек, вплоть до того момента, когда встретил тебя и попал в сети любви, выражаясь высокопарно. И теперь я тоже боюсь.

– Я не совсем понимаю, чего?

– Нет, как тебе это объяснить, ведь ты всю свою жизнь жила вдали от людей… Я думаю, что несчастные дни, проведенные в шахте, разрушили мою способность любить.

Ее веки уже налились свинцом, она с трудом удерживала их.

– Любить? – пробормотала она. – Но ведь ты сказал, что… любишь меня!

– Я имею в виду… плотскую любовь.

Хильда онемела. Закрыв глаза, она произнесла безразличным тоном:

– Думаю, я поняла. Но ты уверен в этом?

– Нет. У меня есть только предчувствие. У нас с Калебом был общий друг, его звали Кнут, он не так давно умер, и мы тяжело переживали утрату… Так вот он говорил, что потерял… как это можно назвать? Мужскую силу. Впрочем, он был тяжело болен.

Зевнув, Маттиас продолжал:

– Его слова запомнились мне, и когда я однажды, несколько лет спустя, повалил на землю одну девушку – это было на празднике в Тюбингене – и она начала ласкать и целовать меня (а она была очень нежной и привлекательной), я не испытывал никаких чувств. Никакой реакции. Это стало для меня предостережением, и я избегал девушек. Я не хотел быть свидетелем собственного позора, поэтому я и стал трусом. Вот так я и стал «милым Маттиасом, отдающим себя людям». Так оно надежнее.

Хильда на миг задремала, но заставила себя проснуться. Нескладно, словно в опьянении, она произнесла:

– И все-таки ты просил меня придти, если… мне понадобится… кто-то?

– Я не могу себе представить тебя в объятиях другого, вот и все.

– Маттиас, – жалобно произнесла она. – Зачем ты приготовил для нас снотворное? Я хочу, чтобы ты пришел ко мне сейчас, я дам тебе всю мою любовь, мы могли бы попробовать…

– Но, дорогой друг… я же не хочу унизить тебя, ты же понимаешь!

Она говорила теперь так неразборчиво, что ему приходилось гадать, что она сказала.

– Не будет ли более практичным… выяснить все детали, прежде чем вступать в брак? Или ты хочешь неземного брака со мной, построенного на преданности, идущей от разума? Я не настаиваю на том, что нужно попробовать именно сейчас, но ведь ты должен знать, можешь ты или…

Она заснула.

Маттиас по-прежнему лежал, опершись на локоть, прислушиваясь к ее глубокому дыханию, потом встал и тихо подошел к ее постели. Лунный свет проникал в комнату – и он смотрел на ее прекрасное лицо, озаренное голубоватым, мягким сияньем. Сев на край постели, он погладил ее по щеке, потом наклонился и поцеловал в губы – мягко и нежно. Потом протянул руку к ее редкой красоты волосам. Его рука застыла в нерешительности, коснувшись края одеяла, накрывавшего ее плечи. Но целомудренный вырез ночной рубашки, отделанный кружевом, был воспринят им как знак того, что он должен уважать ее невинность и чистоту. Его мысли не шли дальше того, чтобы увидеть ее плечи и округлость грудей – но даже это показалось ему святотатством.

Вместо этого он получше укрыл ее одеялом, поцеловал в лоб и пошел спать.

Он долго лежал и смотрел на луну, пока не начало действовать снотворное.