4

Разрыв был неожиданным и жестоким.

Члены семьи давно уже были обеспокоены поведением Ваньи.

Они видели, что она возбуждена и взволнована. Все шло из рук вон плохо: она вздрагивала при малейшем шорохе, заглядывала во все углы, словно опасаясь привидений, совершенно запустила учебу, под глазами у нее были синяки, словно она не высыпалась. Иногда пребывала в состоянии бурной радости, а иногда – в состоянии подавленности и страха. Она была совершенно неуравновешенной.

Когда Агнета получила письмо от своей матери из Трондхейма, она собрала всех на семейный совет и предложила на время отправить Ванью к бабушке. Вдова священника из Трондхейма сама предлагала ей это.

– Так и нужно сделать, – сказала Агнета. – Наши друзья отправляются туда, так что у Ваньи будут попутчики.

– Отправить туда нашу маленькую Ванью? – скептически заметил Хеннинг. – Не слишком ли это смело?

– Думаю, ей нужно переменить обстановку. Ей здесь плохо, и я сама не понимаю, почему.

– У нее какие-то личные проблемы, – сказала Бенедикта. – Личные проблемы человек носит с собой, где бы он ни был.

– Это верно. Но мне кажется, что… что ее что– то мучает. Вернее: ее что-то волнует, занимает ее мысли настолько, что она просто теряется в повседневной жизни.

– Да, это именно так. И было бы очень мудро с нашей стороны дать ей возможность переменить обстановку. Но ты думаешь, ей будет хорошо у твоей матери? – спросил Хеннинг.

– Мы ее избаловали, думаю, вы согласитесь со мной. Моя мать будет с ней построже. А ей требуется жесткая рука, это пойдет ей на пользу.

– Да, конечно, ты права. Во всяком случае, так не может продолжаться дальше. Она хиреет день ото дня. Ты это хорошо придумала, Агнета.

Хеннинг вздохнул. Он был очень озабочен состоянием здоровья своей приемной дочери.

На следующий день за обедом взрослые переглянулись, и Агнета сказала:

– Дорогая Ванья… Нам кажется, что ты последнее время не совсем здорова. Она тут же съежилась.

– Я? Нет, со мной все в порядке.

– Ты слишком много сидишь взаперти, выглядишь усталой и измученной, у тебя плохая успеваемость в школе.

– Но я…

– Поэтому мы решили, что тебе нужно немного отвлечься от повседневной жизни.

У нее застучало сердце. Что они такое придумали?

– Ты помнишь бабушку, которая была здесь прошлым летом?

Бабушка? Да. Ванья слышала разговоры взрослых перед приездом старой дамы. О том, как бабушка и дедушка выгнали Агнету из дома, хотя она ухаживала за ними. Священник и его жена не могли смириться с тем, что их дочь Агнета ждет ребенка, хотя она была совершенно не виновата в том, что Ульвар изнасиловал ее. Хеннинг Линд из рода Людей Льда распахнул дверь своего дома перед несчастной молодой женщиной и женился на ней, признал Ванью своей дочерью, был хорошим отцом и мужем. Теперь священник умер, и его вдова приехала навестить свою дочь и внучку.

У Ваньи не было особенно близкого контакта с бабушкой. В сдержанной приветливой старухе чувствовалась какая-то надменность. К тому же в комнате у Ваньи жил маленький демон, что мешало ее беседам с богобоязненной бабушкой.

Погостив две недели, вдова уехала обратно в Трондхейм.

– Да, я помню, что бабушка была здесь… – пробормотала Ванья.

– Ты будешь ходить там в школу этой зимой и на следующий год, – продолжала Агнета. – Бабушка считает, что тебе следует поглубже изучить христианство и заняться самодисциплиной. Это поможет тебе лучше успевать по всем остальным предметам. У нее сложилось впечатление, что тебе здесь не очень хорошо. К тому же она живет одна и ей нужны помощники в доме.

– Но я не хочу…

Агнета прервала ее жестом руки.

– Это не имеет значения. Мы должны быть благодарны бабушке за ее любезное предложение. И она совершенно права, мы тоже беспокоимся за тебя. Ты уже несколько лет сама не своя. Так что я написала бабушке, что ты скоро приедешь, до начала занятий в школе. Не думай, что мы делаем это с легким сердцем, дитя мое, нам будет так не хватать тебя. Но ради твоего же блага…

Они продолжали говорить, мать и отец, Бенедикта и старый Вильяр. Белинда же была настолько слабой, что все время проводила в своей комнате, не решаясь больше садиться со всеми за стол. Ванья пыталась прислушаться к их разговору, но в ушах ее звенели собственные противоречивые мысли.

Наконец ей позволили уйти. Упаковать вещи.

Тамлин сидел на краю стола. За последние полгода он стал ростом с нее.

– Что с тобой? – недружелюбно спросил он. – Мне кажется, что ты хнычешь?

– Я уезжаю, Тамлин, – всхлипнула она.

– Уезжаешь? – спросил он, и лицо его стало каменным.

Она кивнула, закрыв рукой лицо. Она с трудом могла говорить.

– Мне придется уехать к бабушке в Трондхейм. Ходить там в школу. Года два, может быть, больше! Я уезжаю завтра утром.

Он долго молчал. Наконец он произнес своим обычным издевательским тоном:

– Хорошо, значит, твоя кровать будет в моем распоряжении.

Вошла ее мать, и она поспешно вытерла слезы.

– Не нужно плакать, – огорченно произнесла мать. – Вот увидишь, тебе там будет хорошо. Нам и самим не хочется отправлять тебя туда, но ведь нужно что-то делать, чтобы ты не была такой апатичной, равнодушной и страшно бледной. Возможно, там у тебя появятся новые друзья, с которыми тебе будет лучше, чем со старыми, ведь ты явно избегаешь их.

Глотнув слюну, Ванья пробормотала что-то неразборчивое. Агнета помогла ей собрать вещи. Ванья нервничала, потому что Тамлин постоянно крутился под ногами, отскакивая лишь в последний момент, чтобы позлить ее.

– Ах, Ванья, разве я не говорила тебе, что не следует бросать на пол постельное белье? Почему ты до сих пор не убрала его?

– Я забыла… – пробормотала она и быстро убрала постель, на которой Тамлин спал последние месяцы.

В этот вечер они молчали – она и Тамлин. Когда он залез к ней в постель – впервые после того, как она прогнала его – она не стала противиться этому. Она теперь нуждалась в его близости.

Они лежали на спине рядом. Им не о чем было говорить, Тамлин не решался даже дразнить ее, хотя был не прочь сделать это.

Ванье показалось, что он изменился – чисто физически. Она не могла сказать точно, в чем состоят эти перемены, но у нее создавалось впечатление, что его демонические – или, вернее, звериные черты стали мягче. Лицо уже не имело зеленоватого, змеиного оттенка, черты стали больше напоминать человеческие, язык не был так раздвоен.

Хотя, возможно, она все это вбила себе в голову?

– Сними ночную рубашку, – наконец сказал он. Она застыла от его слов.

– Нет, ты не должен…

– Я не сделаю тебе ничего плохого, но я не хочу рисковать, а то ты еще проболтаешься. Разве я плохо вел себя последние месяцы, чертова шлюха?

– Ты хорошо вел себя.

Ей было теперь четырнадцать лет. Лежа в своей постели, она часто думала о Тамлине. Она тосковала по нему, ей хотелось попросить его снова залезть к ней в постель. Она знала, что он тоже хочет этого, она видела это по его взглядам, которые он бросал среди дня на ее тело. Но у них была договоренность, и он держал свое слово. В этот миг она опасалась своей собственной слабости.

– Сними ночную рубашку, а я сниму набедренную повязку, – сказал он. – Нам нужно прислониться друг к другу. Просто почувствовать друг друга, не больше.

Она не решилась показать ему свой страх. Не хотела разоблачать себя. Помедлив некоторое время, она села и сняла через голову рубашку. Дрожь пробегала по ее телу.

Он тут же стащил с себя набедренную повязку и швырнул ее на пол, где уже валялась ночная рубашка.

– Смотри, – сказал он. – Они обнялись там, на полу!

Она судорожно улыбнулась.

Они снова легли на спину, немного развернувшись друг к другу.

– А ты за последнее время развилась, – ухмыльнулся Тамлин. – Похорошела!

Она позволила ему прикоснуться к своей груди. Ей так хотелось этого! Высунув язык, он принялся лизать ее грудь, соски ее стали твердыми, в нижней части тела появилось какое-то сосущее ощущение.

– Тамлин, я не вынесу этого, – сказала она. – Отвернись, я лягу сзади тебя и мы уснем.

Некоторое время он лежал неподвижно, глядя на нее в темноте. Потом сделал то, о чем она просила его.

Он никогда не лежал рядом с ней обнаженным. Его спина касалась ее груди и живота, крылья его были сложены так, что их трудно было заметить. Она погладила его по костлявой груди, и ей показалось, что ему это нравится, потому что он поднял руку, чтобы ей было удобнее. При этом он злобно усмехнулся, но она, хорошо зная его, не обижалась.

Ванья осмелела. Приподняв голову, она поцеловала его плечо, слегка коснувшись языком его кожи. И почувствовала, как по телу его прошла дрожь.

К ее бедрам подобрался его хвост. Она подняла одну ногу, и он тут же проскользнул между ее ногами, стал медленно двигаться вперед и назад.

Ванья тяжело дышала. И она сама не заметила, как ее рука опустилась вниз, испуганно ища…

Тамлин развернулся к ней нижней частью тела, чтобы ей легче было нащупать то, что она хотела. Она нащупала дрожащими пальцами что-то мягкое, слабо пульсирующее, взяла его в свою руку…

– О, Тамлин, – прошептала она. – Ты уже больше не ребенок!

– И ты тоже. Ты просто легкомысленная потаскуха. Ты совершенно не ребенок!

– Но ты не имеешь права…

– Я сказал, что не притронусь к тебе, – злобно прошипел он. – Но ты сама на это напрашиваешься. Подвигай рукой!

И он своим телом показал ей, что нужно делать. Ванья чувствовала себя совершенно оглушенной, но сделала то, о чем он просил, задыхаясь от похоти, а потом отдернула руку.

– Я не могу, – сказала она. – Убери свой хвост, а то…

Он тут же повернулся и наклонился над ней, прерывисто дыша и глядя на нее сверху вниз. Ванья прикусила губу.

Но он тут же вскочил.

– Я лягу на полу, – сказал он. – Ты сама не знаешь, чего хочешь, и я не собираюсь больше терять на тебя время.

Они долго лежали, каждый на своем месте, молчаливые, взволнованные, возбужденные.

– Хорошо, что ты завтра уезжаешь, – сказал ее ночной демон. – Это будет просто чудесно!

– Да, – сказала Ванья. – Ведь после всего этого мы не сможем жить по-прежнему. А ведь мне всего четырнадцать лет. Ах, Тамлин!

Он протянул к ней руку, она взяла ее. И он с такой силой сжал ее, что ей пришлось плотно сжать губы, чтобы не закричать. А он наверняка хотел услышать ее крик.

Как Ванья и опасалась, ее жизнь у бабушки шла из рук вон плохо.

Каждый день начинался с молитвы, и после возвращения из школы и до вечерней молитвы ей приходилось учить уроки. Посещения церкви были частыми и длительными, в течение дня бабушка не спускала с нее глаз.

Конечно, было хорошо, что она больше времени стала уделять урокам, ей удалось восполнить все пробелы. Но было весьма сомнительным, что как человек она стала лучше. Свободолюбивая и сердечная Ванья стала теперь подозрительной и пугливой, и во всем, что бы она ни делала, бабушка находила недостатки. Ей все время приходилось быть у старухи на побегушках. Пойди туда, сделай это, помоги в этом…

На каждом шагу – мораль. Разве у Ваньи не было дома печального примера? Вспомни о своей маме Агнете, доставившей столько горечи и разочарования своим родителям!

Ванья пыталась возразить. Не было человека лучше и добрее, чем ее мама, и это несмотря на то, что она не получала дома никакой поддержки, рассчитывая только на свои силы. И если бы не Хеннинг Линд из рода Людей Льда, ни Агнеты и ни Ваньи не было бы теперь в живых.

В тот день Ванья вынуждена была лечь спать без ужина.

Постоянные наставления изо дня в день: держись подальше от мальчиков и мужчин, ты еще слаба духом, чтобы противостоять их красивым, фальшивым словам! Твое лицо и фигура могут соблазнить дурных людей на то, чтобы изнасиловать тебя. Ты этого еще не понимаешь, но мужчины опасны, они часто идут на поводу у своих желаний.

«Какая чушь, – думала Ванья. – Что ты понимаешь в этом, ты, прожившая всю свою взрослую жизнь со священником? Я не думаю, что священники „часто идут на поводу у своих желаний“. Но я могла бы рассказать тебе кое-что, дорогая бабушка, от чего у тебя глаза полезли бы на лоб! Как бы тебе понравилось, к примеру, лежать с демоном, хвост которого у тебя между ног? Или подержаться за эту штуковину, о чем ты наверняка только мечтала в своих тайных, нехристианских снах? Нет, в данном случае я считаю, что в свои четырнадцать лет знаю о вожделении больше, чем ты. Тебе известно, о ком я тоскую каждый вечер перед сном? О маме и папе? Да, и о них тоже. Но знаешь, кто научил меня испытывать дикое наслаждение во время запретных действий под одеялом? Да, бабушка, это был мой маленький демон! И он теперь уже вовсе не маленький. Он зажег во мне страсть, когда мы жили с ним в моей комнате, мне хочется снова вернуться туда, я даже не подозревала о том, что так сильно привязана к нему. Теперь я это хорошо понимаю, и я больше всего боюсь, что мама поселит в моей комнате какого-нибудь случайного гостя. Что, если это будет молодая, красивая девушка? Конечно, она не сможет увидеть моего Тамлина, его вижу только я, внучка Люцифера, но он-то ее увидит! Что, если она понравится ему? Ты знаешь, что такое ревность, бабушка? Ты знаешь, как она разрывает тебя на куски день за днем? И все это – из-за какого-то демона!

Так что не говори мне о вожделении мужчин, бабушка, ты в этом ничего не понимаешь!»

В тот год, когда Ванье исполнилось пятнадцать, она решила поехать домой на летние каникулы. Но ей не разрешили. Бабушка находила ее упрямой, хотя это было совсем не так – просто она пару раз спокойно высказала свое мнение. Бабушка не пожелала отпускать ее домой. Она решила держать ее при себе, пока Ванья не станет образцовым ребенком – послушным, покорным и покладистым, как овечка, с головой, полной моральных принципов, нетерпимым к земным грехам и грешникам.

Ванья пришла в бешенство. Разумеется, она дала волю чувствам в своей комнате, на людях же ее лицо было мертвенно-холодным и бесчувственным, что вполне устраивало бабушку. Ее застывшая улыбка никого не могла задеть за живое. Но когда она бывала одна, она плакала от тоски по дому – и это касалось не только Тамлина, вовсе нет! Ей было очень плохо у бабушки, ей так хотелось снова увидеть своих любимых родителей, бабушку и дедушку, Бенедикту, Малин, Пера и Кристоффера. Правда, Кристоффер уже не жил дома, он учился на врача. Она так надеялась на летние каникулы! Ей так хотелось попасть домой, вздохнуть свободно, уговорить маму не отсылать ее больше в Трон-дхейм – но теперь всему этому не бывать.

Когда пришло известие о смерти дедушки Вильяра, Ванья была просто уничтожена этим. Ей не разрешили даже поехать домой на похороны, потому что она уже не могла попасть туда вовремя, так что и ехать было бессмысленно, как сказала бабушка. Дедушка! Ее добрый дедушка Вильяр умер, его больше нет, а бабушка Белинда прикована к постели и требовала постоянного ухода. Оба они, конечно, не настоящие родственники Ваньи, ее бабушкой и дедушкой были Сага и Люцифер, но никто так не заботился о растущем без отца ребенке, как Хеннинг и его родители. Она даже не попрощалась с дедушкой Вильяром! Эта мысль была для нее невыносимой.

В летние дни Ванья частенько удирала из дома рано утром, когда бабушка еще спала. Ей хотелось быть самой собой, а днем ей этого не позволяли. Днем она получала на каждом шагу наставления: сделай то-то и то-то, этого делать нельзя, так не ведут себя, держи молитвенник в левой руке, чтобы легче было приветствовать собравшихся в церкви людей… Она должна была посещать кафедральный собор в Нидаросе. Она сидела и осматривала своды потолка во время скучнейших проповедей, тайком посматривала на монаха возле галереи, и один раз ей даже показалось, что она видит под коричневым капюшоном пару злобных глаз…

Самым лучшим временем дня для нее было утро. Утро было для нее единственным крошечным оазисом в бесконечной пустыне наставлений и благочестивых поступков.

Около четырех-пяти часов утра она выходила из дома и гуляла по берегу Трондхеймского фьорда. Она надеялась, что сможет так залечить свои душевные раны. В пятнадцать лет человек всегда торопится.

Во время одной из таких ранних прогулок она увидела женщину на берегу.

Она шла на порядочном расстоянии впереди Ваньи.

Но она шла так медленно, что было не трудно догнать ее при желании. Но у Ваньи такого желания не было. Ей хотелось идти одной.

Женщина была на вид неуклюжей и явно не казалась радостной и счастливой. Она так безнадежно волочила ноги, словно ничто в мире больше не трогало ее, словно скорбь целиком овладела ею. Одета она была как большинство людей в этой местности: длинная юбка и легкий летний плащ. Подойдя к ней поближе, Ванья заметила, что причесана она очень небрежно, судя по всему, без зеркала.

Как ни старалась Ванья замедлить шаг, она неумолимо приближалась к этой женщине. Они шли в одну и ту же сторону, по направлению к городу, и Ванье следовало поторапливаться. Бабушка не должна была обнаружить ее утренних отлучек, иначе им пришел бы конец. «Приличная девушка никогда не ходит одна, ты должна это знать, Ванья!»

Женщина ни разу не оглянулась. Словно ничто в этом мире ее не касалось.

Но внезапно она повернула налево и пошла к воде.

«Она заметила что-то интересное на берегу, – подумала Ванья. – Какую-нибудь раковину. Надо воспользоваться случаем и обогнать ее».

Теперь она обнаружила, что женщина на последнем месяце беременности. Она была юной, пугающе юной. Может быть, поэтому у нее такой удрученный вид? С ней, еще незамужней, случилась беда? Да, на вид она была слишком уж молодой. Ей было почти столько же лет, сколько Ванье.

Какое жуткое предупреждение!

Не успев до конца додумать свою мысль, Ванья испуганно вскрикнула. Незнакомая ей женщина – или, вернее, девушка – не остановилась на берегу. Она пошла прямо в воду. Именно в этом месте было глубоко, Ванья знала об этом, часто гуляя здесь.

– Эй! Остановись! – крикнула она. – Подожди, тут опасно!

Казалось, девушка не желает ее слушать. Она шла по воде дальше, и внезапно вода накрыла ее с головой.

Ванья бросилась со всех ног к берегу и без промедления окунулась в неожиданно холодную воду. У нее перехватило дыхание от холода, но она заставила себя идти дальше – к тому месту, где исчезла девушка. Поднимающиеся на поверхность воды пузырьки воздуха ясно свидетельствовали о ее местонахождении.

У Ваньи не было возможности научиться плавать, хотя она и купалась дома в озере. Теперь ей предстояло нырнуть, и к этому она была более привычна.

Кристоффер, Бенедикта и она постоянно соревновались, кто дольше пробудет под водой. Однажды Кристоффер был уже на волосок от победы. Тогда взрослым пришлось делать ему искусственное дыхание, а Малин была в истерике. Именно эти упражнения приучили Ванью находиться в воде.

Долго искать ей не пришлось. Схватив апатичную девушку за волосы, она вытащила ее на поверхность. Став ногами на твердое дно, она подхватила ее под руки и потащила на берег. Девушка выкашливала воду, не оказывая ей никакого сопротивления, словно у нее больше не было воли к жизни.

– Ты не должна была этого делать, – сердито сказала Ванья. – Подумай о ребенке, ведь он тоже имеет право жить. Да и сама ты не должна была лишать себя жизни. В любой тьме всегда можно найти просвет.

Собственно говоря, что она сама понимала в жизни? Какое право она имела читать девушке мораль, не имея представления об условиях ее существования. Разве человек не может настолько отчаяться, что смерть будет казаться ему единственным выходом? Разве она сама, сидя за уроками у своей бабушки, не желала умереть, чтобы отделаться от этого нудного прозябания? А ведь у нее была совершенно банальная причина – она вынуждена была учить уроки в ненавистном ей доме, который предстояло покинуть только через год! Какое же право она имеет поучать эту девушку, у которой, возможно, нет иного будущего, кроме бедности, забот и презрения со стороны общества? Она ведь сама видела, как все эти добропорядочные люди относились к Бенедикте и ее маленькому Андре!

Все эти мысли проносились в голове Ваньи, когда она вытаскивала девушку на берег и укладывала ее на сухую траву. Одной из причин того, что бабушка хотела забрать к себе Ванью, было то, что в доме Бенедикте ей позволяли делать все, что она хотела. Сначала несчастье произошло с дочерью самой бабушки, потом с другой женщиной в том же доме. Разумеется, ее внучка не должна была расти в таком месте!

И почему только люди берутся судить о жизненных ценностях, о которых не имеют ни малейшего понятия?

– Ну, ну, – успокаивала Ванья девушку. – Мы с тобой почти ровесницы. Мне пятнадцать, а тебе?

Отвернув в сторону красивое лицо, девушка ответила:

– Семнадцать.

– Ну, ну, не плачь, все будет хорошо. Я понимаю, что тебе трудно, но теперь, по крайней мере, у тебя есть союзник. Я происхожу из семьи, где люди высоко ставят человеческое достоинство. Если хочешь, можешь поехать к нам…

Ванья могла с уверенностью приглашать ее, потому что Люди Льда всегда оказывали поддержку страдающим и отверженным. Она не думала о том, как ей представить все это дело бабушке – бабушкин дом был за пределами ее сознания.

Девушка только провела рукой по лицу, словно у нее не было больше никаких надежд.

– Ты можешь встать на ноги? А то я могла бы проводить тебя до Трондхейма. Та ничего не ответила.

– Как зовут тебя?

– Петра.

Теперь, по крайней мере, ей известно хоть имя. И то хорошо.

Ванья огляделась по сторонам.

– Там, за земляной насыпью, находится какой-то дом, я вижу его крышу. Я пойду туда и попрошу помощи, потому что я вижу мы сами не справимся, ты не можешь даже встать на ноги.

И она быстрым шагом пошла к насыпи. Однако инстинкт или просто чувство заботы заставило ее обернуться – и она вскрикнула от ужаса.

Девушка вытащила нож, спрятанный, очевидно, в одном из карманов, и, прежде чем Ванья смогла хоть как-то помешать этому, вонзила себе в грудь. Тело ее скорчилось от боли, потом расслабилось и осталось лежать неподвижно.

Ванья подбежала к ней, совершенно сбитая с толка происходящим.

– Зачем ты это сделала? – воскликнула она. – Я могла бы спасти тебя!

Умирающая выдавила из себя несколько слов.

– У меня… есть… еще ребенок… Девочка… на дороге.

– Где? – нетерпеливо спросила Ванья, крепко держа Петру за руку.

– Они забрали ее… у меня… – с напряжением выдавила из себя девушка. – Они хотели забрать… и этого… Но не…

Это были ее последние слова. Петра лежала совершенно неподвижно, жизнь угасала на ее красивом лице.

– О, бедное, несчастное создание, – удрученно прошептала Ванья.

И тут в голове у нее пронеслась стрелой мысль: ребенок!

Ванья не стала долго размышлять. Она знала, что ребенок уже выношен и что дорога каждая секунда.

Она не была таким ученым врачом, как Кристоффер. Она могла положиться только на инстинкт.

Не был ли ребенок поврежден ножевой раной? Нет, эта рана была гораздо выше.

Она вынула нож из расслабленной руки Петры, распорола на ней одежду и глубоко вздохнула. У нее кружилась голова, ей становилось дурно при мысли о том, что ей предстояло сделать, она мысленно наметила, где ей сделать разрез, тихо прошептала: «Господи…» – и вонзила нож.

Дело было плохо. Гораздо хуже, чем она себе представляла. Ванья реагировала так, как это делает большинство не имеющих отношения к медицине людей: она дрожала, слыша, как нож разрезает тело, тошнота волнами накатывала на нее, но она крепче сжимала зубы, твердо решив вынести все.

И вот она увидела плод – сквозь пелену пота и слез. И вытащила ребенка наружу.

Тут она поняла, что ребенок мертвый.

Ванья так хотела, чтобы ребенок был живым! Она уже мысленно настраивала себя на то, чтобы ухаживать за ним, создавать ему полноценные условия жизни – и она сама убила его! Она не была достаточно расторопной.

Она беспомощно заплакала. Поэтому не сразу услышала, что подошли люди. Заметив, что кто-то подошел, она вытерла окровавленными руками слезы и увидела двух взрослых людей, стоящих рядом с ней.

– Мне не удалось спасти его, – прошептала она.– Я думала, что у меня это получится, но…

– Что тут такое происходит? – сердито спросил один из них. – Что ты натворила, девчонка?

Женщина, стоявшая рядом с ним, села на корточки и взяла из ее рук ребенка.

– О, Господи, – прошептала она. Ванья пыталась все объяснить.

– Она хотела утопиться… я поспешила ей на помощь и вытащила ее…

– Да, мы видим, что обе вы промокли насквозь, – пробормотала женщина.

– И она была совершенно апатичной, так что я побежала звать на помощь…

– Ты ее знаешь?

– Нет, совсем не знаю. Она шла по берегу впереди меня, а потом…

– Да, и что потом? – спросил мужчина. – После всего этого она вонзила себе нож в грудь?

– Да, – всхлипнула Ванья. – Я обернулась, чтобы крикнуть ей, что скоро вернусь, и она как раз ударила себя ножом, я тут же побежала обратно, и она умерла у меня на руках.

Женщина и мужчина переглянулись. На вид они были состоятельными и образованными, из высших слоев общества, обоим было лет по пятидесяти. Мужчина кивнул ей:

– Продолжай!

– И тут я подумала о ребенке, который мог еще быть жив, и… хотя мне и было ужасно дурно…

– Могу себе представить, – тихо сказала женщина. – Ты очень толковая!

– Но я пришла слишком поздно, – снова заплакала Ванья. – Я оказалась нерасторопной!

Отложив ребенка в сторону, женщина вытерла носовым платком руки и обняла Ванью.

– Не плачь, дитя мое, ты уже ничего не могла поделать. Этот ребенок умер бы через несколько дней, он был… нежизнеспособный.

Вздохнув, Ванья вытерла слезы. И она впервые внимательно посмотрела на лежащего в траве ребенка.

Вскрикнув, она отскочила в сторону. Возле кустов ее наконец стошнило.

Потом она вернулась обратно, бледная и обессиленная. Тем временем мужчина привел немного в порядок тело бедной Петры, насколько это было возможно.

Нагнувшись, Ванья стала рассматривать мертвого ребенка. Было совершенно ясно, что он был нежизнеспособен, и для него было просто благословением то, что он не смог выжить. Имея такие широкие плечи, он наверняка убил бы при рождении свою мать.

Это был мальчик, и в чертах его лица Ванья узнала все признаки меченых Людей Льда. Она видела фотографию своего отца Ульвара. Эта фотография была спрятана в самом нижнем ящике комода, где она случайно нашла ее и спросила, кто это… Она читала описание внешности Ханны, Гримара и других меченых. Мертвый ребенок был прямо-таки копией меченого из рода Людей Льда, но, конечно же, таковым не являлся, поскольку некому было произвести его на свет. И внешность его была обусловлена явно другими причинами. Это был совершенно уродливый ребенок, части его тела – руки, ноги, спина – были несоразмерны друг с другом. Она знала, что такие дети обычно не донашивались до конца положенного срока – сама природа уничтожала этот ошибочный вариант. Юная Петра не могла знать об этом.

– Она так боялась, что у нее заберут ее ребенка, – всхлипнула Ванья. – Это было последнее, что она сказала перед смертью. Бедняжка!

– У нее не было оснований для такого страха, – печально произнесла женщина. – Ребенок уже был мертв.

– У нее был еще один, – сказала Ванья. – Девочка. Но я не поняла, что она сказала…

– Не нам судить ее, – сказала женщина. – Мы ничего не знаем о ее жизни.

– Спасибо! – сказала Ванья, всхлипнув. – Спасибо за понимание! Я чувствую свою вину перед ней. Мужчина поднял ее за плечи и сказал:

– Тебе нужно немного постирать свою одежду в озере. А потом отправиться домой. Все остальное мы возьмем на себя, для тебя это слишком трудное дело. Скажи нам только свое имя и адрес, с властями мы все уладим.

Ванья еще раз поблагодарила их и пошла домой, совершенно потрясенная происшедшим.

Как и следовало ожидать, ее бабушка стояла уже в прихожей, строгая и непримиримая.

– Могу ли я узнать, где провела ночь молодая фрекен?

– Ночь? Я вышла из дома утром.

Бабушка недоверчиво поджала губы.

– Ты по утрам устраиваешь купание прямо в одежде?

Устало и подавленно Ванья сказала:

– Я пыталась спасти две человеческие жизни. Но мне это не удалось. Мне не хочется говорить об этом.

Когда она хотела уже уйти, белая, холеная рука жены священника вцепилась в ее руку.

– Не хочешь говорить об этом? Зато я хочу! Что это еще за небылица?

– Это вовсе не небылица, – ответила Ванья и снова заплакала. – Думаю, об этом завтра будет написано в газетах. А теперь я хочу побыть одна! Целый год я пыталась угодить вам, но не услышала и слова похвалы, одни только нарекания, мне не разрешили даже поехать летом домой, а когда я говорю правду о том, что произошло сегодня, мне не верят! Я хочу домой, я не могу больше выносить это лицемерное притворство!

С этими словами она убежала в свою комнату, хлопнув дверью, а старая дама осталась стоять на месте, как вкопанная.

Она лежала на постели и плакала до тех пор, пока не уснула от изнеможения. Никто не приходил и не справлялся о ней, никто не звал ее к завтраку, обеду и ужину.

И для Ваньи это не имело никакого значения.