9

Дан попал в Гамельн только в ноябре. Тогда они с Маделейн были женаты уже несколько месяцев. Ребенка пока не предвиделось. Ну что ж, будет позже, думал Дан. Хотя у всех представителей их рода было по малу детей, один-то ребенок был обязательно. Дан не беспокоился. Он же ничего не знал о судьбе Ингрид.

Ему было хорошо с Маделейн. Ни о какой страстной любви между ними речи не шло. Но Маделейн была добрая, покладистая, всегда имела в запасе шутку, и Дан был уверен, что со временем между ними сложатся добрые, сердечные отношения, близкие к любви. Многие из таких браков по расчету оказывались прочными… до тех пор, пока кто-нибудь из супругов не влюблялся. Дан знал, что супруги в таких браках часто заводят любовниц или любовников. Сам он не собирался так поступать. Обжегся на Ингрид. Разумеется, он ничего не рассказал Маделейн о безумной ночи в Долине Людей Льда, не хотел понапрасну причинять ей боль. Он не винил ни себя, ни Ингрид в том, что случилось. Их вина заключалась лишь в том, что они выпили это проклятое зелье. Кто знал, что оно окажется таким роковым?

Он въехал в Гамельн пасмурным осенним днем.

В этот город когда-то пришел крысолов, думал он, бродя по городу и разглядывая узкие, высокие дома с затейливым орнаментом над каждым входом и ящиками для цветов – теперь пустыми – перед окнами с частыми свинцовыми переплетами.

Гамельнский крысолов… Страшное предание, самое страшное из всех известных. Как это было? Город одолели крысы. И жители позвали странного крысолова с флейтой. Или он сам пришел в Гамельн? Словно знал все заранее? Он заиграл на флейте, и все крысы вместе с ним покинули город. Но потом жители отказались уплатить крысолову обещанное. И тогда он снова заиграл на флейте и увел за собой из Гамельна всех детей, скрывшись вместе с ними в горе.

Это страшное предание, по-видимому, отражало действительные события. Называют даже год, когда это произошло, – 1284.

Дан попытался отбросить мысли о предании и сосредоточиться на том, что привело его в Гамельн. Он знал, что перед ним нелегкая задача. Кого он должен расспрашивать? И о чем? Старая крестьянка в Южном Трёнделаге слышала, будто последний раз Тенгеля Злого видели в Гамельне в Германии. А уж раз она слышала об этом, значит, и здесь наверняка кто-то слышал о Тенгеле. Все зависит от того, сколько лет прошло с тех пор. Старая крестьянка рассказала ему то, что передавалось устно из поколения в поколение, от родителей к детям, но здесь, в городе, об этом могли уже давно забыть.

Единственная надежда – найти собирателя сказок. Или человека, который изучает историю города.

Но прежде всего Дан решил поесть.

В трактире, куда он зашел, кормили на славу. Пища была тяжеловатая и слишком жирная, как часто бывает у немцев, но порции подавались большие, и одно блюдо было вкуснее другого.

Хозяин трактира как свои пять пальцев знал свой город и его жителей. Да, у них есть свой краевед. Предания? Этот человек знает все предания, какие когда-либо рассказывались о Гамельне. Он живет в доме крысолова и был когда-то близким другом бургомистра, но теперь он стар и удалился от дел. Однако, несмотря на старость, сохранил ясную голову и хорошую память.

Дан поблагодарил хозяина трактира за помощь и после обеда направился к дому крысолова, найти который оказалось очень просто.

Старик занимал две комнаты в верхнем этаже этого красивого дома, в котором кипела жизнь. Дану показали крутую лестницу, ведущую наверх.

Господин Браун, так звали старика, дружески встретил его. Узнав, какое дело привело Дана к нему, он просиял от удовольствия. Он всегда радовался случаю рассказать историю Гамельна и потому заботливо усадил Дана.

Пока хозяин доставал из углового шкафчика две маленькие рюмки, Дан огляделся. На старике была битая молью шуба и перчатки с обрезанными пальцами, потому что в комнатах было сыро и холодно. Похоже, камином здесь давно не пользовались, да и никаких дров возле него не было. Комната была полутемная и пыльная, окна с частыми переплетами почти не пропускали дневного света, на столе горела сальная свеча. Стены были уставлены полками со старинными книгами, у стола стояло кресло старика, на кресле лежал теплый плед.

При виде этой бедности у Дана сжалось сердце.

Вино как будто развязало старику язык. Дан терпеливо слушал истории о прошлом Гамельна, о торговле, о закате города, о воинах, королях и кайзерах, сыгравших свою роль в истории города.

Было уже темно и вина в бутылке заметно поубавилось, когда Дан наконец изложил старику свое дело.

По оставленным описаниям он знал, как выглядел Тенгель Злой.

– Говорят, будто несколько столетий назад в Гамельн приехал один норвежец, – начал он. – Это был плохой человек. Сущий дьявол. Совершенные им грехи оставили на нем свой след, говорили, будто он заключил союз с Князем Тьмы. Я ищу его следы потому, что он проклял наш род, и мне хочется попытаться снять с нас это проклятие. Мне важно знать, куда направился Тенгель Злой. Не дошло ли до вас какого-нибудь предания о нем?

Старик внимательно посмотрел на Дана.

– Когда это могло быть?

– Не знаю. Но считается, что он жил в начале XIII века, хотя точно этого не скажет никто.

Господин Браун надел очки в стальной оправе с маленькими стеклами, встал и достал с полки толстый фолиант.

– Есть одно предание… Правда, неясно, о норвежце ли в нем говорится. Да по описанию он и не похож на норвежца.

– А я и не думаю, что Тенгель Злой был похож на норвежца, – сказал Дан– – Он вообще был ни на кого не похож. Урод, чудовище.

Старик кивнул и начал листать книгу. Дан заметил, что книга была рукописная. Может, ее переписал сам господин Браун, а может, кто-то другой, кто давно уже умер.

– Вот! Нашел! Я помнил, что слышал нечто подобное. Только здесь про него совсем мало…

– Прочтите, Ради Бога! – нетерпеливо попросил Дан.

– Это можно считать дополнением ко многим преданиям о Гамельнском крысолове. Вот что здесь написано: Десять лет спустя в Гамельне вдруг появился странный человек. Он был мал ростом, с необычайно плоской головой, и нос его, точно клюв, нависал надо ртом и подбородком. От старости его пальцы скрючились и стали похожи на птичьи когти. У него с собой была флейта. Он расспрашивал всех о пещерах Гарца, но никто не хотел вступать с ним в разговор. Люди принимали его за крысолова, который вернулся в Гамельн со своей флейтой. Пасторы кропили святой водой все, к чему он прикасался, и в конце концов его выгнали из города. В облике незнакомца было что-то зловещее. Рассказывали, будто один горожанин бросил в него камнем и тут же упал замертво. Пришельца изгнали через Южные ворота, и больше его в Гамельне не видели никогда.

– Это он! – воскликнул Дан. – Описание в точности совпадает! И никто не знает, куда он делся с тех пор?

Господин Браун закрыл книгу.

– Нет, – задумчиво проговорил он. – Но я иногда думаю, не тот ли это человек, который позже напугал жителей города Зальцбург, что стоит на границе между Германско-римской империей и Австрией. Давно, еще в молодости, ко мне приезжал мой тамошний ученый собрат, и мы с ним просидели всю ночь, рассказывая друг другу сказки, предания и легенды. Он мне поведал о точно таком же человеке, который из Зальцбурга как будто подался куда-то на юг.

Дан разволновался:

– Вы мне скажете имя вашего ученого собрата?

– Думаю, он давно уже умер. Он был значительно старше меня.

Но Дан все же записал имя ученого, надеясь, что оно сведет его с людьми, которые могут знать эту историю.

– Значит, у Тенгеля Злого была флейта? – задумчиво сказал он. – Я впервые слышу об этом.

– Здесь так написано. Только не сказано, играл ли он на ней. Люди так ополчились на него, принимая за крысолова, что он не сыграл на своей флейте ни единой ноты.

– Я понимаю, – Дан улыбнулся. – Но мы можем хотя бы точно установить время… Он пришел в Гамельн через десять лет после крысолова. То есть в 1294 году. Это соответствует и тому, что я знаю. Но если это тот самый человек, который был в Зальцбурге, то почему он интересовался пещерами в Гарце, что ему там понадобилось?

– Этого я тоже не понимаю.

Дан поблагодарил старика и распрощался с ним. На другой день он отправил господину Брауну корзину с гостинцами, вином и туго набитым кошельком.

Теперь его путь лежал на юг, в Зальцбург.

Зима в том году выдалась мягкая, и Дан не страдал от холода. Время от времени он писал домой, подробно рассказывая о своей поездке. Он отпраздновал Рождество в Мюнхене у друзей, которых завел среди гостеприимных немцев. Его одолевала тоска по дому, и он обещал домашним вернуться как можно скорее. Средства тоже поджимали его.

В первый день нового года он прибыл в Зальцбург.

Здесь было труднее найти людей, сохранивших память о старых временах. Никто не мог рассказать ему подробно об ученом, с которым беседовал господин Браун. Люди знали, что был когда-то такой, но он уже давно умер.

Дан почти потерял надежду что-нибудь узнать, как однажды на улице к нему обратился прохожий. В тот день шел густой снег, крупные снежинки липли к одежде и заглушали все звуки. Прохожий был похож на студента; дрожа от холода в своей изношенной одежде, он спросил Дана, не он ли тот иностранец, который интересуется старинными преданиями.

В душе у Дана опять вспыхнула надежда.

Пряча глаза, молодой человек предупредил, что его рассказ будет стоить денег.

Дан объяснил юноше, что кошелек его почти пуст, и если сумма окажется слишком большой, ему придется прервать путешествие и возвратиться домой в Швецию. Он может позволить себе заплатить за рассказ серебряную монету, но не больше.

Студент охотно согласился и на это. Видно, студентам в Зальцбурге жилось несладко. Впрочем, как и всем студентам во все времена.

Дан пригласил студента к себе – он снимал комнату – ему хотелось, чтобы молодой человек немного согрелся.

– Итак, я вас слушаю, – сказал он.

– Вы ищете не там, где следует, милостивый государь, – начал студент. – Я родом из маленького горного селения. Соседний с нами городок назывался Зальцбах. И у нас в округе ходила легенда о том, как в Зальцбах приходил сатана.

Дан встрепенулся.

– Я сейчас же отправляюсь в ваши края. Как называется ваше селение?

Студент покачал головой:

– Не трудитесь, лучше всех это предание знал мой отец, а он уже умер. Теперь его могу рассказать только я.

– Так рассказывайте! Вы сказали, что Зальцбах был небольшой городок. А что с ним теперь? Его больше не существует?

– Да, люди покинули его. Потому что однажды в нем объявился сатана.

– Как он выглядел!

Описание студента полностью совпадало с тем, что Дан уже знал.

– Да, да, я ищу следы именно этого человека! Но хотя он и был истинным воплощением Зла, это был еще не сам сатана, а лишь один из его служителей. Когда же это случилось?

– Не знаю. Но только до чумы, это точно.

– Все совпадает. По моим сведениям, это должно было произойти в конце XIII века.

– Вполне возможно. Так вот, этот незнакомец, который одним своим видом нагонял на людей ужас, пытался заговорить с горожанами, но те от страха теряли дар речи. Рассердившись, он сказал жителям Зальцбаха, что проклял их город и пробормотал заклятия на непонятном языке. После этого жители поспешили покинуть Зальцбах. Со временем город разрушился и исчез с лица земли. Я даже не знаю, где именно он стоял. Возможно, все это только легенда.

– А куда уехали люди?

Студент покачал головой.

– Этого не знает никто. Разбрелись по свету. Но в Зальцбург не пришел ни один, иначе здесь знали бы это предание.

– А что случилось с тем незнакомцем?

– Говорят, он отправился дальше на юг.

Это совпадало с тем, что слышал Дан.

– Он был старый?

– Как первородный грех!

– И с тех пор его никто не видел? И с юга не доходили никакие слухи?

– Нет. Люди считали, что он скрылся под землей. И верно…

Студент задумчиво поднял голову.

– Что, верно?

– И верно, он и сам говорил, что хочет спуститься под землю!

– Значит, люди все-таки разговаривали с ним?

– Нет, но они слышали, как он, произнеся заклятия, сказал, что хочет спуститься под землю.

– Он говорил по-немецки? – недоверчиво спросил Дан.

– В те времена германские языки еще не так сильно отличались друг от друга. Но я никогда не слышал, что он был норвежец.

– Бог его знает, кто он был, – буркнул Дан себе под нос.

Больше студент не мог рассказать ничего.

Дан поехал в горы, но о городке под названием Зальцбах там не сохранилось даже воспоминания.

Поиски пришлось прекратить. Где именно на юге искать следы Тенгеля Злого, Дан не знал. Деньги были на исходе, и продолжать путешествие было не на что.

Не доведя дело до конца, Дан вынужден был повернуть обратно. Правда, добытые им сведения подтверждали догадку Ульвхедина: в Норвегии нет могилы Тенгеля Злого. Если он где-то и был похоронен, то наверняка южнее Зальцбурга.

Дану оставалось удовлетвориться этим.

Ингрид Линд из рода Людей Льда быстро поняла, что совершила ошибку, приехав в Кристиансанд. Она часто писала домой, но своего адреса не указывала, опасаясь, что родители станут писать ей на имя фру Ингрид Франке, которой она так и не стала. Еще в первом письме она сообщила родителям, что служба Тура Эгиля заставляет их беспрестанно переезжать с места на место и потому у нее нет постоянного адреса. Ингрид избегала риска.

Получить место служанки, вопреки ее ожиданиям, оказалось не так-то просто. Как ни странно, мешала ее внешность. Господа, к которым приходила наниматься Ингрид, удивлялись, почему девушка с такими умными глазами и хорошими манерами хочет поступить в услужение. Приходилось объяснять, что по вине бесчестного человека она попала в трудное положение. (Бедный Дан, это он-то бесчестный! ) После этого хозяйки немедленно отвечали ей отказом. Ни одна из них не пожелала взять к себе распутную девку. Все гнали ее прочь. Девица с такими вызывающими рыжими волосами и дьявольским цветом глаз никогда не получит работу в их добропорядочном доме. Сразу видно, что это за штучка. Хозяйки мгновенно забывали, что только что глаза Ингрид казались им умными, а манеры – хорошими. Получив очередной отказ, Ингрид быстро бормотала проклятие и уходила. Она желала хозяйке прыщей на лице или чирий на ягодице. Неудачи не отбили у нее чувство юмора.

Наконец она получила место в маленькой усадьбе в Нисседале. У двух холостых братьев и их незамужней сестры. По скупости они никогда прежде не держали прислугу. Ингрид сразу же раскрыла все свои карты, и в глазах у хозяев загорелся жадный огонь.

В таком случае она будет получать меньше, чем принято платить прислуге, ведь хозяева рискуют своей репутацией, беря в дом такую, как она.

Неужели можно платить еще меньше того, что они согласны были бы платить обычной работнице, с горечью подумала Ингрид, но условие приняла, покорившись судьбе. Стояла поздняя осень, и времени на поиски лучшего места у нее не оставалось.

Большую часть приданого Ингрид прожила, пока искала место. Но кое-какие деньги она все-таки отложила себе на черный день.

Ингрид работала, не жалея сил. И днем, и ночью. Вставала в три утра, ложилась в одиннадцать, хозяева взвалили на нее всю работу по дому и в хлеву, а сами мастерили поделки, которые продавали в Кристиансанде. Но Ингрид была сильная, и хозяева были ею довольны. С готовностью берясь за самую тяжелую работу, Ингрид лелеяла тайную мысль – избавиться от ребенка, которого она носила. Она его ненавидела и надеялась, что из-за тяжелой работы у нее случится выкидыш.

Но ее надежды не оправдались. Беременность становилась заметней с каждым месяцем.

Ингрид ложилась спать бледная, измученная, у нее ломило спину, ночью она просыпалась от боли во всем теле, но ребенку ничего не делалось. Сначала она считала, что ей поможет корень мандрагоры. По ночам она прижимала его к животу и шептала заклинания: «Забери чужое тело, что я ношу в себе! Оно не мое, я не просила о нем».

Но, видно, жизнь, зачатую с помощью этого корня, – а его крохотный кусочек был в том приворотном зелье, которое они с Даном выпили, – он уничтожить не может. Так размышляла Ингрид. Ей не помогало ничего. Она вспомнила рассказы о том, что на детей из рода Людей Льда, которым суждено было жить, не действовали колдовство и магия.

Такие дети почти всегда рождались с печатью Людей Льда.

Ей приходилось помнить об этой страшной возможности. Впрочем, она сама была отмечена печатью, а у таких, как она слышала, рождались обычные дети.

Никто не знал, что ее ждет.

Время шло, и Ингрид становилось все очевиднее, что, хочет она того или нет, а родить ребенка ей все-таки придется. Господи, как она его ненавидела!

Иногда Ингрид доставала корень мандрагоры, орудие древней магии, и подолгу рассматривала его. Корень был большой, но плоский, его не было видно, когда она носила его на себе. Впрочем, днем она не надевала его на шею, он мешал бы ей во время работы. Она носила корень на ремне, повязывая его вокруг талии под юбкой.

Ствол корня был похож на туловище, из которого росли руки и ноги, они были слегка согнуты, как будто корень танцевал, подняв руки. На руках были корневые волоски, напоминавшие пальцы, но от ног подобные волоски, видимо, отрезали. Голова и лицо были видны отчетливо, кто-то давным-давно наметил рот и глаза – лицо мандрагоры пугало своим человеческим выражением. И, без всяких сомнений, корень был мужского пола, на нем сохранился крохотный отросток, находившийся именно там, где нужно.

Ингрид часто задумывалась, живое существо корень мандрагоры или нет. Такие мысли больше не внушали ей страх. Несколько раз ей казалось, что корень предъявлял неоспоримые доказательства того, что он одушевленное существо. Иногда его руки и ноги меняли положение. А иногда она чувствовала, как он недовольно шевелится, когда в усадьбу приезжал пастор.

Однако уверенности в этом у нее не было.

Два раза Ингрид прибегла к помощи корня. Однажды хозяйская свинья никак не могла опороситься, несмотря на то, что Ингрид читала над ней заклинания, которые, знала с детства. И тогда, любя животных, как и все представители ее рода, Ингрид прикоснулась к свинье корнем и прочитала заклинание, слова которого по наитию пришли ей в голову. Свинье сразу полегчало, и на свет один за другим появились десять крохотных поросят.

В другой раз вода в колодце замерзла так сильно, что Ингрид никак не могла разбить лед. Убедившись, что на нее никто не смотрит, она прикоснулась ко льду корнем и прочитала заклинание. Потом ушла в дом за ведром, а когда вернулась, лед в колодце растаял и она смогла набрать воды, сколько нужно,

А вот избавиться от ребенка корень ей не помог.

Она готова была плакать от отвращения к этому живому существу, которое росло в ней, осложняло ее жизнь и мешало вернуться домой к тем, кто был ей дороже всех на свете.

Но в одном беременность сыграла ей на руку: холостые братья не приставали к ней. Впрочем, Ингрид подозревала, что по части земных радостей в этой троице обходились своими средствами.

Как ни противно было об этом думать, но Ингрид не ошиблась.

Ладно, пусть живут, как хотят, лишь бы ее оставили в покое.

Больше всего ее тревожило, как быть с ребенком потом. До сих пор ей не удалось найти хорошую семью, которая хотела бы взять ребенка, в этой пустынной местности и людей-то почти не было. В усадьбе, где работала Ингрид, ребенок не мог остаться ни при каких обстоятельствах, да хозяева ни о чем таком и не заикались. Но однажды в конце зимы хозяйка заговорила с Ингрид о ребенке.

– Что ты собираешься делать с ребенком, когда родишь? – мрачно спросила она (она была не из болтливых).

Ингрид объяснила, что хотела бы вернуться домой без ребенка.

– Я так и думала, – сказала хозяйка, – и потому поговорила с нашей сестрой в Кристиансанде.

– Я не знала, что у вас есть там сестра.

– Есть. И живет припеваючи. Берет незаконнорожденных детей, которых матери родили тайком, и устраивает в хорошие семьи. За плату, само собой.

Хоть Ингрид и кольнуло слово «незаконнорожденные», будущее после этого разговора показалось ей не таким мрачным.

– И сколько же она берет за свои услуги?

Хозяйка назвала сумму, от которой у Ингрид потемнело в глазах, но, прикинув в уме, она подумала, что осилит такую плату, если по дороге до Гростенсхольма не будет есть.

Будь Ингрид не так измучена своим безвыходным положением, она бы сразу сообразила, что платить должна не мать, а приемные родители, которые получают ребенка. Она не догадывалась, что хозяева пронюхали о деньгах, которые она отложила на черный день.

– Но я должна сперва проверить, действительно ли мой ребенок попадет в хорошие руки.

– Об этом и не мечтай. Богатые семьи, которые таким манером обзаводятся детьми, не хотят, чтобы матери, пожалев о содеянном, являлись к ним за своими чадами.

С этим Ингрид пришлось согласиться.

– Но дети точно попадают в хорошие дома?

– В самые что ни на есть лучшие! – Хозяйка издала недобрый смешок. – Моя сестра зорко следит за этим делом.

Ингрид не обратила внимания на хозяйкин смех. Но в горле у нее появился неприятный комок, и она несколько раз судорожно сглотнула. Откуда этот комок, ведь все улаживалось наилучшим образом? Отец с матерью ничего не узнают, а она избавится от нежеланного ребенка, который только связал бы ей руки и не дал заниматься хозяйством.

В конце марта Ингрид родила большого, красивого, черноволосого мальчика. Судя по всему, он не был отмечен какой-либо печатью, чего можно было бы опасаться, – ведь и его родители, и бабушка с дедушкой со стороны отца были из рода Людей Льда. Ингрид даже удивило, насколько мальчик хорошо сложен. Видно, правду говорят, что у отмеченных печатью рождаются обычные дети!

В ту пору ни Ингрид, ни ее родные не знали, что далеко-далеко в Сибири, в маленьком горном местечке Таран-гай, уже рос мальчик, отмеченный проклятием, который принадлежал к этому же поколению.

О его существовании знал только Вендель Грип, который, потеряв обе ноги, по-прежнему сидел в Архангельском остроге.

Хозяйка присутствовала при родах не столько ради того, чтобы помочь Ингрид, сколько ради любопытства. Корень мандрагоры Ингрид заранее спрятала под тюфяк, его никто не должен был видеть. Роды прошли легко и быстро, то ли благодаря удачному сложению Ингрид, то ли благодаря заклинаниям и магическому корню.

– Как ты его назовешь? – спросила хозяйка. – Сестра должна знать имя ребенка, прежде чем примет его.

Ингрид взглянула на маленький комочек, который пищал у нее в ногах. Она по-прежнему враждебно относилась к ребенку и мечтала поскорее сбыть его с рук. Но дать ему имя она все-таки была обязана.

Не признаваясь себе, она уже давно придумала ребенку имя.

– Его будут звать Даниэлем, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо. – Даниэль Ингридссон.

Ей не хотелось упоминать о Линдах из рода Людей Льда. Хозяева не должны были ничего знать о ней.

– Ингридссон? – фыркнула хозяйка. – Нельзя крестить ребенка по имени матери!

– Почему? – вспыхнула Ингрид. – Разве женщина не человек? Между прочим, в Дании был король, которого звали Свенд Эстридссон, по имени матери, она была королевской дочерью. Раз короля можно было так назвать, то моего сына и подавно!

Сказав это, она покраснела. Моего сына? Неужели она и в самом деле так сказала?

«Проклятый ребенок, на что ты мне сдался!» – в гневе подумала она, с ненавистью глядя на посиневшего от холода младенца, который плакал, лежа на подстилке.

Нелегким оказалось начало жизни для маленького Даниэля Ингридссона!