"Тайна Ребекки" - читать интересную книгу автора (Боумен Салли)

19

Решение созрело окончательно, цель определилась, и, вернувшись в дом, я набросал план того, что мне предстояло сделать в Лондоне за оставшееся время. А потом проверил расписание вечерних поездов, чтобы добраться до Лэньона где-нибудь в полночь. Таким образом, весь день я мог посвятить поискам. Первым делом я позвонил Фейвелу, но никто не поднял трубку, наверное, он все еще не пришел в себя после похмелья.

Я устроился в кабинете сэра Арчи, на время заняв его стол, откуда открывался вид на Риджент-парк. После ухода на пенсию сэр Арчи уже не работал за этим столом, но, следуя заведенному порядку, навел на нем полный порядок. Только любимая фотография осталась стоять на прежнем месте – свадебная фотография Ника и Джулии. Рядом с женихом – в роли шафера – стоял я и смотрел мимо камеры. Мне не хотелось, чтобы глаза выдали мое восхищение красотой Джулии и всех тех чувств, которые я испытывал в тот момент. Я повернул фотографию другой стороной, раскрыл журнал, записную книжку и вырезки из газеты.

Сейчас мне больше всего могла бы помочь миссис Дэнверс – ее воспоминания простирались намного дальше, чем воспоминания Фейвела; эта женщина оставалась рядом с Ребеккой и во время ее замужества. Я пытался прощупать Фейвела, знает ли он что-нибудь о местонахождении миссис Дэнверс. Судя по всему, он и впрямь не мог указать даже на сомнительный след, но попытаться все же стоило. Если она когда-то была домоправительницей, значит, и впоследствии могла пойти к кому-то в услужение, стать компаньонкой, поэтому я обзвонил все агентства по найму домашней прислуги, вплоть до самых маленьких. Я давно уже опросил всех бывших служанок в Мэндерли – вдруг кто-то что-то слышал о ней, но и то и другое закончилось неудачей.

Вокруг имени миссис Дэнверс роились только смутные догадки. И все, знавшие ее, в том числе и Фриц, считали, что пожар в Мэндерли – дело ее рук. Она уволилась за день до того, как загорелся особняк, сложила все вещи и исчезла. Больше никто ничего не слышал о ней и никогда с ней не встречался.

Соединяя воедино разрозненные сведения, я всякий раз натыкался на эту личность. Только миссис Дэнверс могла знать, как и чем жила Ребекка до появления в Мэндерли. Она оставалась с девочкой, когда умерла ее мать и когда та перебралась в особняк Гринвейз. Может быть, она что-то знала и обо мне? Кто-то отдал меня в приют в 1915 году, а это было сделано, судя по письму, без ведома Ребекки.

События тех дней лучше всего известны именно миссис Дэнверс. Правда, имелся еще один кандидат: сэр Маккендрик, директор театральной труппы, в которой выступала мать Ребекки. На «алтаре» маленькой Ребекки фотограф запечатлел мать в роли Дездемоны. «Найди мать, и ты найдешь ребенка», – сказал я себе.

Я позвонил в информационный отдел библиотеки Святого Джеймса – одной из лучших библиотек Лондона, – мое любимое место работы. И мне повезло: Маккендрик написал автобиографию. Библиотекарь сказал, что мне придется отыскать ее на стеллажах самостоятельно, и сообщил, как автор назвал мемуары: «На гребне волны», подразумевая, что удача сопутствовала ему.

Радостное предвкушение охватило меня.

Звонок к Фейвелу снова остался без ответа. Потом я позвонил в «Сосны», мне ответила Элли. Не удержавшись, я спросил ее про таинственный звонок, раздавшийся у меня в доме прошлой ночью. Элли ответила, что никому не давала моего номера телефона.

– А почему вы спрашиваете?

– Кто-то позвонил мне, но не оставил своего номера.

И замолчал. Элли могла обратиться ко мне только по имени Грей Теренс. Мне стало неловко: я увиливал от прямого разговора с полковником и его дочерью, и это не могло и дальше продолжаться в том же духе. Я почти готов был признаться в обмане, но признания все же лучше делать, глядя в лицо друг другу, а не по телефону.

Вчера, по словам Элли, полковник немного устал, но сегодня с утра чувствовал себя гораздо бодрее. А завтра по совету доктора его уже можно будет отвезти в больницу, чтобы провести необходимое обследование. На это уйдет весь день, так что Элли позвонит мне завтра вечером. Ее отец будет рад, что я скоро вернусь, он скучает, призналась она, сделав ударение на последнем слове.

Помедлив, я тоже признался, что соскучился по ним. Похоже, Элли это обрадовало, я почувствовал по голосу. Ее настроение передалось и мне. И после разговора с Элли я отправился в библиотеку в приподнятом настроении.

В четверть одиннадцатого я уже стоял перед каталогом и перебирал карточки, а в десять двадцать возле полок, где должна была стоять рукопись.

Библиотека Святого Джеймса – здание довольно старое, в его коридорах и переходах с непривычки можно заблудиться. Театральный отдел находился в самом конце, за отделом общей истории – за тесно стоявшими книжными шкафами. Как и все остальные шкафы, эти были забиты до отказа и стояли впритык друг к другу. Между ними приходилось протискиваться с большим трудом. Помещения плохо освещались, воздух был спертый из-за того, что окна отсутствовали. Пол и потолок представляли собой железную решетку, так что я мог отчасти видеть и слышать, что происходило в соседних отделах.

Протискиваясь между тесными полками, я дергал за шнурок, чтобы осветить очередную секцию. На означенном в каталоге месте автобиографии Фрэнка Маккендрика не оказалось, и я решил, что ее могли случайно переставить на другую полку – такое случалось, какой-нибудь рассеянный читатель мог поставить ее по ошибке в другой отсек. Пришлось проверять все полки.

Я просмотрел все, что касалось театральных подмостков времен Эдуарда, затем все, что имело отношение к шекспировским представлениям, но там наткнулся лишь на упоминание о Маккендрике – не больше, чем я уже узнал от владельца букинистической лавки Фрэнсиса Брауна. Никаких подробностей о нем самом и участниках его труппы. Меня это начало злить: я знал, что книга должна быть здесь.

И тут я услышал шаги, гулко отзывавшиеся о металлическую решетку пола. Совсем рядом со мной, за соседними шкафами. Я отчетливо слышал, как кто-то, невидимый мне, стал спускаться по такой же витой лестнице. Хлопнула дверь, и шаги затихли.

Я обошел те шкафы и полки, которые имели отношение к моим поискам, раза три, но так и не смог найти нужной книги. Тогда я решил вернуться в главный зал и проконсультироваться с библиотекарем. Но, проходя мимо дальнего темного уголка комнаты, где стоял небольшой столик, заметил еще один шкафчик. В нем помещались произведения не столько для серьезного исследования, сколько для развлекательного чтива. Я уже проходил мимо этого столика и отметил, что на нем ничего не было. А сейчас на нем лежала книга. Подойдя ближе, я понял, что это и есть исчезнувшая со своего места автобиография Маккендрика.

Она лежала раскрытой на нужной мне главе, и я тотчас уловил исходящий от нее знакомый неповторимый запах. Между страниц книги лежал цветок азалии, еще совсем свежий, именно поэтому он источал такой сильный аромат. Создавалось впечатление, что цветок положили совсем недавно. Я невольно обернулся, вглядываясь в пространство между шкафами. Кто-то совсем недавно прошел по этому тесному проходу.

Включив настольную лампу, я сел за стол, осторожно отложил азалию в сторону и стал рассматривать страницу, отмеченную столь странным образом. Справа на ней была помещена фотография Фрэнка Маккендрика в экзотическом костюме. Лицо его было густо намазано темным гримом. Он стоял, склонившись над ложем, на котором, разметав в стороны длинные распущенные волосы, лежала прелестная молодая женщина. Ее рот приоткрылся в немой мольбе. Подпись гласила: «Королевский театр. Плимут. Сентябрь 1914 года. Мое трехсотое выступление в роли Мавра. Дездемона – мисс Изабель Девлин. «Историческое представление, где Фрэнк Маккендрик превзошел самого себя» – к такому выводу пришел корреспондент «Плимутского вестника».

Напротив фотографии я увидел абзац, подчеркнутый карандашом, но все же начал читать страницу с самого начала:

«Я с нетерпением ждал очередного, трехнедельного, выступления на подмостках театра в Плимуте. Там нас встречали благодарные зрители. В репертуар этого сезона вошло девять пьес. В том числе – «Отелло», где должен был состояться мой трехсотый выход в этой роли. Спектакль прошел в субботу вечером. Так как моя жена занемогла, в роли Дездемоны выступила молодая актриса, мисс Изабель Девлин. Она присоединилась к нашей труппе несколько лет назад, ее мастерство заметно выросло за последнее время. У мисс Девлин всегда имелось свое собственное мнение. И она очень часто предлагала весьма неожиданные трактовки роли, которые, увы, не укладывались в привычные рамки постановок шекспировских пьес. А я всегда придерживался мнения, что не стоит отступать от традиционных решений и не позволял ей своевольничать во время исполнения.

Мисс Девлин выглядела очаровательно, и исполнение «Песни ивы» в сцене со мной и с Кассио (в тот раз его исполнял мистер Орландо Стефенс, но он вскоре оставил нашу труппу) было очень трогательными. Помнится, в первый вечер мисс Девлин с таким отчаянием боролась со мной, что парик сбился в сторону. Мне даже пришлось успокаивать ее и убеждать не принимать представления всерьез. Ее вера, что Дездемона должна бороться за свою жизнь, показалась мне ошибочной. Дездемона мягкая и податливая натура. И она не считает, что к ней в спальню заявился убийца, она видит в нем прежде всего своего обожаемого мужа.

Мисс Девлин вняла моим наставлениям, о чем свидетельствуют последовавшие затем представления. Критики встретили ее доброжелательно, но моя жена придерживалась другого мнения. Она считала, что голос Дездемоны должен звучать мягче и что исполнительница явно не обладает подлинным драматическим талантом. Несмотря на эти шероховатости, спектакль прошел с триумфом. Мой выход встречали громом аплодисментов, и по сложившейся традиции поклонники преподнесли мне венок. Если бы это не был последний год войны, зрителей, конечно же, было бы намного больше и мы получили бы больше откликов.

Замечу с сожалением, что выступление мисс Девлин в роли Дездемоны оказалось последним, как и вообще ее выходы на сцену. Моя жена, которая относилась к ее способностям гораздо строже, чем я, очень беспокоилась о состоянии здоровья мисс Девлин – оно никогда не было очень крепким, – и нам пришлось отказаться от ее услуг. Вскоре мы узнали о том, что мисс Девлин умерла при весьма трагических обстоятельствах. Она еще находилась в расцвете красоты, «апрель застыл в ее глазах», и она была леди от ногтей до кончика волос, необыкновенно деликатной и воспитанной. Мы с женой не смогли появиться на похоронах, но я скорбел о ней всей душой.

Хочу напомнить также, что дочь мисс Девлин в те годы тоже стала членом нашей труппы – можно сказать членом нашей семейной труппы – и отличалась как исполнительница песен. Она была превосходным Паком в спектакле «Сон в летнюю ночь», и мы всегда занимали ее в ролях мальчиков. Помню, с каким важным видом она переодевалась в принца в «Ричарде III», и исполнение отличалось изысканностью и утонченностью. Наверное, она получила признание где-то за границей, но моя жена высказывала на этот счет сомнения. «Девочке не хватает самодисциплины и темперамента», – говорила она. Почему-то мы ничего не слышали о ней после смерти ее матери.

После триумфального завершения сезона в Плимуте мы уехали в Бристоль, но финансовые затруднения, о которых я уже упоминал прежде, продолжали создавать массу сложностей. Так что нам с женой пришлось распустить труппу, и мы стали изыскивать возможности для продолжения постановок…»

Дойдя до конца страницы, я перелистал книгу и вернулся к началу главы, где в полном беспорядке приводился список членов труппы. Там имелось только упоминание об Изабель Девлин и о ее дочери, имя которой не называлось. Но, несмотря на столь туманные сведения, я не сомневался, что речь шла о Ребекке.

Глядя на цветок азалии, я открыл первую страницу книги, где в бумажном кармашке хранилась библиотечная карточка, на которой отмечалось, кто и когда брал ее на прочтение. Мне не составило труда понять, насколько мало кого-то интересовали хвастливые воспоминания мистера Маккендрика. Так, за последние три года ее ни разу не востребовали.

Облокотившись, я сидел, опустив голову, размышляя над очередной загадкой. Кто-то отправил тетрадь Ребекки полковнику Джулиану, в тот же самый день Фейвел получил конверт с ее кольцом, кто-то появился в ее домике на берегу и, возможно, в Мэндерли, если вспомнить выломанные доски в окне особняка. Кто-то брал эту книгу, и совсем недавно кто-то побывал в лавке Фрэнсиса Брауна, где купил открытку с видом Мэндерли.

Кто это? Он или она, несомненно, имеющие доступ к вещам Ребекки. И этот «кто-то» явно хотел разрушить привычную картину. Не только меня обуревало желание докопаться до сути. Теперь я убедился, насколько права Элли. Речь, скорее всего, должна идти о женщине. Так ли уж она неуловима – эта пресловутая миссис Дэнверс? Она указывает направление, мне остается лишь следовать ему.

Куда мне сначала следует поехать? В Гринвейз? Что я там найду, кроме дома, который давно заселили другие обитатели? А если не туда? Какое еще место связано с Ребеккой?

Минут через пять сам собой пришел нужный ответ. Он лежал на виду, и все утро я подсознательно думал о нем. Я вынул письмо, написанное Ребеккой, письмо, которое в корне изменило всю мою жизнь. Тайт-стрит, 12 – квартира, которую она снимала в Лондоне. Я там уже побывал несколько раз, но никого не застал. Наверное, настало время снова наведаться туда.

Рядом с площадью Святого Джеймса оказалась стоянка такси, и по дороге в Челси я перечитал выписки из мемуаров Маккендрика – его мнение о матери Ребекки. Кое-что показалось мне примечательным, но я в первую очередь сосредоточил свое внимание на датах, сопоставляя с тем, что мне говорил владелец букинистической лавчонки.

В сентябре 1914 года Ребекка и ее мать оказались в Плимуте – ближайшем городе от Керрита и Мэндерли, сейчас поездка на машине занимала бы всего час или около того. В 1915 году Джек Фейвел приехал в Англию из Кении. Ребекка уже была в трауре. Следовательно, в этом промежутке – семь или восемь зимних месяцев, – скорее всего, и умерла мать Ребекки. И тогда миссис Дэнверс увезла ее к отцу в Гринвейз.

Отчего умерла ее мать? Фрэнк прямо говорит о том, что она болела. Возможно, от туберкулеза? В таком случае я мог бы довольно легко установить дату смерти, учитывая, что она носила фамилию Девлин, так что в Соммерсет-хаузе найдется свидетельство о смерти. И если мне не хватит времени, попрошу моего друга Саймона Ланга оказать такую услугу.

Отчего-то мне казалось, что причина смерти Изабель и послужила причиной возвращения Джека Девлина. И отчего-то я сомневался, что это миссис Дэнверс написала Джеку. Она, конечно, была в курсе всех дел, но, скорее всего, это не она отправила письмо. Девлин не требовал развода с женой, значит, вполне возможно, они поддерживали какие-то отношения все это время. Фейвел утверждал, что они прожили вместе полгода, но это еще ничего не значит. И его утверждения, почему они развелись, тоже могут быть ошибочными. Не сошлись характерами? Или же Девлин обнаружил нечто такое, с чем никак не мог смириться, и оставил жену? Увлеклась ли она кем-то? Или ждала ребенка от другого мужчины, когда он женился на ней?

Такси остановилось на углу улицы – я хотел пройтись пешком до фешенебельного особняка из красного кирпича с остроконечной крышей. Неподалеку отсюда как-то снимал студию Уистлер. Когда это здание выстроили, здесь в основном селились артисты, художники, музыканты, и, как многие из них, Ребекка снимала квартиру на самом верхнем этаже с широкими арочными проемами окон. Подняв голову, я смотрел на ее бывшую квартиру с противоположной стороны тротуара.

Солнце отражалось от стекол. Оттуда открывался вид на Темзу. Ребекка выбрала такое место, откуда было минуты две ходьбы до реки, как я сейчас понял. А еще я подумал, зачем ей надо было проделывать в ту ночь такой долгий путь до Мэндерли, если темные воды реки – для того чтобы покончить счеты с жизнью – находились рядом.

Перейдя дорогу, я остановился у нужного подъезда и принялся всматриваться в надписи у дверных звонков, как уже делал однажды. Квартира 12, как я помнил, находилась на первом этаже, и, похоже, там никого не было, 12 в – на втором, а 12 с – на самом последнем, нужном мне этаже.

Без всякой надежды я нажал на звонок квартиры 12 с и стал ждать. Я спрашивал Элли про эту квартиру, когда она везла меня на станцию позавчера утром. Неужели прошло так мало времени? У меня почему-то возникло ощущение, что это было месяц назад. Элли была уверена, что Ребекка сняла эту квартиру задолго до замужества, но после свадьбы приезжала сюда очень редко, от случая к случаю, хотя Джулиан утверждал обратное, что последние месяцы она довольно много времени проводила в Лондоне.

Мой палец снова утопил кнопку звонка. И еще я спрашивал Элли о том, что произошло с квартирой после смерти Ребекки. Она ответила, что ее сестра Лили по-прежнему жила неподалеку, часто проходила мимо, и у нее возникло впечатление, что ее не сдавали никому. «Может быть, Ребекка передала свои права на аренду кому-то другому? – предположила Элли. – Кто-то переехал сюда. Тот, кто потом собрал ее вещи». Кто бы мог это сделать? И догадался еще до того, как она ответила: миссис Дэнверс.

Снова миссис Дэнверс. Я опять нажал на кнопку и долго не отпускал ее. Трель раздавалась где-то в глубине дома. И вдруг я услышал, как хлопнула дверь, на лестнице раздались чьи-то шаги. Я напрягся. Входную дверь открыла молодая женщина лет двадцати пяти. Она была одета в черное с ног до головы – в богемном духе. И находилась в прескверном настроении.

– Что толку трезвонить! – сердито сказала она. – Вы можете нажимать кнопку хоть целый день, вам все равно не ответят…

Она помолчала и более внимательно всмотрелась в меня. И вдруг в ней произошла перемена. Улыбнувшись, она смущенно извинилась за то, что обрушилась на меня, объяснила, что живет в квартире 12 в, и поинтересовалась, почему я так долго звоню. Но когда я ответил, что интересуюсь обитательницей квартиры 12 с, она снова занервничала.

– Господи! – воскликнула она. – Вы что-то знаете про нее? Тогда входите. Это целая история. Хотите кофе?

Мы вошли в просторный холл, где пол был выложен черно-белыми плитками. Вверх, плавно изгибаясь, вела красивая лестница. Молодая женщина, прижав палец к губам и бесшумно ступая, провела меня к себе наверх, в свою квартиру. Либо у меня было очень честное лицо, либо я сумел чем-то вызвать ее доверие, либо она просто нуждалась в мужской защите, а почему она ей потребовалась, я понял после того, как она описала происходящее. Как бы то ни было, но через пару минут я уже сидел в ее гостиной.

Молодую особу звали Селина Фокс-Гамильтон. Она обосновалась в этой квартире в январе прошлого года и собиралась покинуть ее при первой же возможности. Она работала в арт-галерее на Корк-стрит и задержалась сегодня дома из-за головной боли после похмелья.

Усадив меня на прогнувшуюся софу, она познакомила меня со своими тремя кошками и начала свой рассказ. Селина не принадлежала к числу нервических особ и не верит в привидения – и никогда не верила, но изменила свое отношение к ним с тех пор, как перебралась в этот дом. Значит, я хочу узнать про то, живет ли кто над ней? Пуста ли она?

– Не совсем, – ответила Селина и передернула плечами. – Она сдана, но съемщики очень странные. Очень.

Видя, что я весь обратился в слух, она села напротив, зажгла сигарету и начала:

– Я переехала сюда по ряду причин, место мне очень понравилось, квартплата чертовски мала, дом хороший, квартира прекрасная, и кошки одобрили выбор. Агент объяснил, что квартирой на первом этаже никто не пользуется, и еще он добавил, что наверху живет одна молодая женщина, но бывает здесь очень редко, так что не причинит особого беспокойства. Меня все это вполне устраивало. А потом я начала замечать какие-то мелочи, и все они выглядели очень странно. Там, наверху, горел свет, когда я поздно возвращалась с вечеринки, но я не слышала ни шагов, ни стука, ни скрипа, я вообще никогда не видела, чтобы кто-то входил или выходил оттуда. И почту никто не получал: ни единого письма или открытки за все время. Ни разу. Согласитесь, что это довольно необычно.

Селина посмотрела на меня с оттенком недоумения, но не ожидая ответа с моей стороны. Видно, ей давно хотелось кому-нибудь рассказать обо всем.

– Тогда я стала наводить справки, – продолжала она. – Здесь на улице живут – и уже довольно давно – художники, и они мне все рассказали о той молодой красивой женщине, которая снимала квартиру наверху двадцать лет назад. А потом она умерла при таинственных обстоятельствах. Кто-то решил, что она покончила жизнь самоубийством, а другие уверяли, что ее убил муж. Она жила в роскошном особняке, который сгорел на другой день после ее похорон…

Как бы там ни было, но, закончив этот рассказ, они поинтересовались: «Ты видела ее?» Можете себе представить, как меня это потрясло? Я не видела ее, я вообще никого не видела, но они говорили, что она появилась – и совсем недавно. Один заявил, будто она стояла у реки – в самом конце улицы, а другой видел, как она выходила из подъезда как-то вечером. «Неужели ты не слышала, как она передвигает мебель? – спросили меня. – Обычно она начинает заниматься этим ночью, вот почему, наверное, агенту удается сдавать эту квартиру с трудом и то ненадолго, и плата поэтому такая низкая. Это началось с той ночи, когда сгорел особняк, со дня ее похорон», – уверяли они. Все эти двадцать лет! И я – семнадцатый по счету жилец, который снимает квартиру после войны.

Селина смотрела на меня округлившимися глазами. Я спросил, поверила ли она всем этим россказням.

– Я не совсем поняла, зачем они мне все это рассказали, – призналась она. – Ведь я действительно ни разу никого не видела, и я никогда не слышала ничего. Но через какое-то время, месяца примерно через три, я начала кое-что замечать. Мои кошки вели себя очень странно. Они прятались и не хотели спускаться в холл, ничто не могло заставить их пройти по этой лестнице… Потом, как-то ночью, я услышала шум. В точности как описывали эти художники, словно по полу тащили что-то тяжелое. То туда, то обратно. И так несколько ночей подряд. И всякий раз очень поздно – в три или в четыре часа утра…

– Вы запомнили, когда все это началось?

– Конечно, 12 апреля прошлого года. Я записала это в своем дневнике.

12 апреля – годовщина смерти Ребекки, но я подумал, что лучше не говорить об этом Селине. Она зажгла следующую сигарету и продолжила свой рассказ. Шум продолжался почти неделю, а потом вдруг прекратился. Целый месяц стояла полная тишина. Селина обрадовалась, что на этом все закончится, но тут произошла неожиданная встреча. В последних числах ноября она вернулась домой раньше обычного. Было уже темно. Уже почти неделю держался холодный влажный туман. Селина вошла в дом, направилась к выключателю и тут заметила фигуру на лестнице.

– Я только мельком увидела ее, – повторила Селина. – В холл падал свет от фонаря над входом, и я широко распахнула дверь, так что туман клубами ворвался внутрь, но лестница тонула в полумраке. И я увидела, как фигура плавно движется, будто скользит. Я так испугалась от неожиданности, что даже ойкнула. А потом в холле зажегся свет, но никого уже не было… – Она помолчала. – Не думаю, что это было привидение, нет. Но я тогда ужасно испугалась и спросила: «Кто там?» или «Что вы тут делаете?» – а может, что-то другое. Она не ответила. А потом я услышала, как закрылась дверь. Вот и все. И больше я ее никогда не видела. И не хочу видеть.

Но это оказалось отнюдь не единственным контактом Селины с жилицей наверху. Было еще два, но они произошли иным, хотя тоже странным, образом.

Примерно через несколько месяцев после встречи с «привидением» шум передвигаемой мебели опять возобновился. Он происходил все чаще и продолжался все дольше, так что Селина решила что-нибудь предпринять.

Однажды под утро, когда ей не удалось сомкнуть глаз всю ночь, набравшись храбрости, она поднялась по лестнице наверх и постучала в дверь квартиры 12 с. У нее не было никаких сомнений, что женщина все еще находится там, скрежет прекратился всего лишь минуты две или три назад, и никто за это время не выходил из дома. Селина собиралась потребовать объяснений, но на ее стук и просьбы открыть дверь никто не отозвался. Селина чувствовала, что женщина там, по другую сторону двери, даже слышала ее дыхание.

Месяц тому назад она настолько устала от этих звуков по ночам, что уже больше не могла их выносить. Жалобы в агентство остались без ответа, и тогда она написала записку – очень вежливую, подчеркнула Селина, – снова поднялась наверх, сунула ее под дверь и ушла на работу. А когда вернулась, то обнаружила на коврике у своей двери конверт, на нем не было ни ее фамилии, ни обратного адреса, даже номера квартиры. Внутри этого конверта лежала ее записка, порванная на мелкие кусочки.

– И вот это по-настоящему испугало меня, – сказала Селина. – Разве это нормально? С тех пор я старалась избегать ее и жду не дождусь, когда перееду отсюда в другое место. Мне страшно оставаться одной в доме с привидением или с сумасшедшей.

Я спросил Селину, удалось ли ей узнать, как зовут обитательницу квартиры, хотя бы ее имя. «Нет, агент отказывался назвать ее». Может ли она описать, как выглядела женщина на лестнице? «Почему-то более всего запомнился аромат духов, которыми пользовалась незнакомка, – свежий, тонкий запах каких-то весенних цветов. Высокая, одетая в черное… Более ничего. Ведь я видела ее какую-то долю секунды».

Я обратил внимание Селины на то, что привидение вряд ли стало бы разрывать записку на мелкие кусочки и оставлять ее на коврике перед дверью, но мне показалось, что это не убедило ее. А потом спросил, не одолжит ли она мне чистый конверт, и вышел в вестибюль. Ничто не могло заставить Селину подойти даже к лестнице, что вела наверх, она осталась у дверей своей комнаты, и я поднялся один.

Тщательно отполированные деревянные перила красивой лестницы заканчивались плавным закруглением на площадке перед массивной черной дверью. И я сразу почувствовал уже знакомый мне слабый аромат. Я вложил в конверт, который дала мне Селина, цветок азалии, найденный в библиотеке, заклеил его и надписал сверху: Теренс Грей, свой адрес и номер телефона в Керрите. Глядя на дверь, я вспомнил слова девушки: «Это началось в ту ночь, когда загорелся особняк, после похорон». Именно в тот день исчезла миссис Дэнверс.

Слабая надежда, но упускать любую возможность не стоило. Я приблизился к двери и сказал:

– Миссис Дэнверс? Вы там? Мне нужно поговорить с вами. О Ребекке…

Полная тишина. Я осторожно постучал – ответа не последовало. Я слышал, как внизу вздохнула Селина.

– Миссис Дэнверс? – повторил я, и на этот раз мне показалось, что услышал какое-то едва уловимое движение по ту сторону двери, похожее на шорох платья, заглушенное ковром. Но мне это могло и почудиться. Просунув конверт под дверь, я выждал несколько минут. Но и на это не последовало никакой реакции.

Мы с Селиной обменялись номерами телефонов, только после этого я позволил себе покинуть дом. На улице снова перешел на другую сторону и встал на тротуаре как раз напротив окон квартиры Ребекки. Солнце все еще отсвечивало от стекол и слепило мне глаза. И если бы женщина стояла у окна, я бы все равно не смог разглядеть ее, зато она могла видеть меня. Я дал ей время изучить меня как следует. И это было трудное испытание – стоять и знать, что за тобой наблюдают.

Ощущение, что за мной наблюдают, не оставляло меня потом весь день, и он прошел безрезультатно. И все мои начинания заканчивались ничем. Селина назвала мне художников, которые рассказали ей про привидение, и дала мне телефон их агента на Тайт-стрит. Агент отказался дать мне какую-либо информацию, кроме той, что их сейчас нет дома. Я потерял напрасно массу времени, опрашивая соседей по Тайт-стрит, пытаясь узнать, известно ли им что-нибудь про обитательницу квартиры 12 с, но все они поселились в этих домах недавно и понятия не имели о других жильцах. Ничем закончился и мой поход в городскую справочную службу Челси, где я надеялся получить сведения, связанные с квартирой 12 с. В списках зарегистрированных жильцов подъезда числилась только Селина…

Решив завершить на этом свои безрезультатные поиски, я перекусил в небольшом кафе сандвичами и вернулся домой. До отхода поезда оставалось немного времени, и сейчас я испытывал нетерпеливое желание как можно быстрее покинуть этот шумный, пыльный, суетный город, вдохнуть свежего морского воздуха и не спеша пройтись по неторопливому Керриту.

По дороге к дому я заехал в известный кондитерский магазин и купил сестрам Бриггс конфеты со сливочной начинкой, как и обещал, и две книги в подарок полковнику Джулиану. На стенде я заметил свою собственную книгу об Уольсингеме и о шпионаже во времена Елизаветы и, поддавшись какому-то порыву, приобрел заодно и ее – для Элли. Уж если я намереваюсь признаться, с кем они имеют дело, то это окажется весомым подкреплением, – так я решил вначале, но, расплатившись за покупку, засомневался, уместна ли она. Ведь книга, перенасыщенная бесконечными ссылками и цитатами, предназначалась исключительно для узкого круга специалистов-историков, сухое исследование вряд ли заинтересует обычного читателя. Неужели именно в таком виде я собираюсь представить ей Тома Галбрайта? Он покажется ей напыщенным и скучным, но, быть может, Элли уже составила о нем именно такое представление.

Но прежде чем начать укладывать вещи, мне необходимо было повидать Фейвела, чтобы вернуть ему кольцо Ребекки, а если удастся, задать еще пару вопросов. Улицы – благодаря тому, что установилась ясная погода, – запрудила оживленная толпа людей, охваченных весенней лихорадкой. По аллеям гуляли, взявшись за руки, парни и девушки, мужчины и женщины; няни толкали перед собой коляски. Воздух был напоен предвосхищением чего-то необыкновенного, как бывает в теплый весенний день. Этим ожиданием веяло и от пестрых женских нарядов, от нежной зелени деревьев и радостных гудков автомобилей.

Но я чувствовал себя одиноким, словно невидимая оболочка мешала мне разделить со всеми общее ощущение подъема. И эта оболочка образовалась из-за того, что я слишком погрузился в прошлое, слишком много времени провел в библиотеках, архивах, рылся в пыльных бумагах. Я верил только документам. Типичная архивная крыса, которая вздрагивает, оказавшись в гуще жизни.

Пытаясь избавиться от этого настроения, я добрался до конторы Фейвела, но она, к моему удивлению, оказалась закрытой. И на звонок колокольчика никто не вышел. Я отметил, что один из автомобилей – «Бентли», выставленный на продажу, исчез. Видимо, Фейвел поехал с покупателем, чтобы показать машину в действии.

Подождав еще минут пятнадцать в надежде, что он вернется, я ушел. «Позвоню ему из Керрита, – решил я, – а до того времени кольцо Ребекки побудет у меня». И по дороге к Риджент-парку я, сунув руку в карман, машинально водил пальцем по его поверхности.

Времени осталось как раз на то, чтобы написать несколько писем и позвонить по телефону. Я опять обратился к Фрэнку Кроули, хотя не сомневался, что и на это – третье по счету – письмо получу вежливый отказ. Позвонил Саймону Лангу и попросил его кое-что уточнить для меня в Соммерсет-хаузе.

Потом связался со своими друзьями и коллегами в Кинге, куда должен был вернуться осенью. Позвонил своему издателю и переговорил с редактором, пообещав встретиться с ним за ленчем в самое ближайшее время, и объяснил, что книга, которую я должен был ему сдать, потребовала от меня больше времени, чем я ожидал. Редактор оказался человеком уравновешенным и спокойным и не стал метать громы и молнии.

Сложив вещи, я попрощался с миссис Хендерсон и отправился на станцию. Мне уже не терпелось оказаться как можно скорее в Керрите, чтобы рассказать Элли и ее отцу, как далеко я продвинулся в своих изысканиях. Я надеялся, что и он тоже (если у него по-прежнему дела идут на поправку) успел приготовить для меня что-нибудь новенькое.

В поезде было не очень много народу, и я порадовался, что смогу посидеть в одиночестве. Положив сумку на полку, я развернул первую страницу «Вечернего обозрения», купленного мною на вокзале, но не стал читать и отложил его в сторону. Мимо окна проносились предместья города. Прислушиваясь к стуку колес, я невольно принялся перебирать свои впечатления за эти последние два дня: что мне говорили и чего мне не сказали. Умолчание и уклончивость – не менее важная часть в разговорах, чем их содержание.

За окнами поезда, вырвавшегося наконец из города, начало смеркаться, я раскрыл автобиографию Фрэнка и, преодолевая витиеватость стиля, бесконечные повторы и самовосхваления автора, начал читать. И вдруг наткнулся на то, что упустил сегодня утром. Прямо на первой странице всего лишь скупая оговорка, ее можно было легко проскочить, чтобы не увязать в подобных перечислениях, но я успел выхватить слова «постоянные выступления в Плимуте» и не перелистнул страницу:

«По уже заведенной издавна привычке моя жена, я и несколько человек из труппы поселились у Миллисент Дэнверс, которая поддерживала образцовый порядок в «Святой Агнессе», где мы одновременно и столовались. Она к тому времени овдовела, ей помогала в работе дочь, и вдвоем они вели хозяйство на том же высоком уровне, что и прежде, не упуская самой последней мелочи. Нигде не было ни пылинки, скатерти сияли белизной, посуда – чистотой. Вспомнив добрые старые времена, мы пригласили ее дочь на представление. Эдит Дэнверс, или Дэнни, как мы все обращались к ней, всегда относилась чрезвычайно одобрительно к нашим постановкам. И у нее было немало друзей в нашей труппе еще с детских лет. Никакие силы не могли помешать ей пропустить очередное выступление труппы».

Так вот откуда взялась Эдит Дэнверс, которая провела вместе с Ребеккой и миссис Девлин, как я был уверен, оставшиеся месяцы до кончины Изабель.

Захватив в салон-ресторан книгу Фрэнка, я продолжал читать ее и во время еды. Но про Эдит больше не упоминалось. Она промелькнула, как огонек в ночи, и снова скрылась во мраке прошлого.

И, глядя в сгустившуюся за окном темноту, я видел свое смутное отражение, которое оставалось неподвижным на фоне постоянно изменяющегося пейзажа. Глаза мои закрылись сами собой – в прошлую ночь мне удалось поспать всего часа два или три, и я почувствовал охватившую меня усталость, но заснуть все равно не смог. Просто впал в какое-то состояние полудремоты или оцепенения, балансирования между сном и бодрствованием, где я поднимался и поднимался по широкой лестнице наверх к черной двери, которую невозможно открыть и которая никогда не открывалась.

Наверное, я все же в конце концов ненадолго заснул, потому что когда дернулся от толчка, то почувствовал себя еще более разбитым, чем до того. Я снова потянулся к газете и развернул ее.

На второй странице следовало короткое сообщение: «Джек Фейвел, совладелец салона по продаже машин в Мэйфер, – читал я, – рано утром попал в аварию. Это произошло на печально знаменитом месте – закрытом повороте между Беркширом и деревенькой под названием Хамптон-Феррар. «Бентли» врезался в стену и тотчас вспыхнул. Два очевидца, которые пасли лошадей, заявили, что машина мчалась на большой скорости и не смогла вписаться в крутой поворот. Фейвел мертв. Полиция ведет расследование».

Поезд дернулся, колеса заскрежетали, но потом, набрав скорость, снова застучали в прежнем ритме. А на меня накатило чувство горечи и вины одновременно. Вынув из кармана кольцо, я долго вглядывался в него. Смерть окрасила наш разговор с Фейвелом в новые оттенки. Вслушиваясь заново в его описания Гринвейза, я увидел Ребекку верхом на лошади.

Случайностью ли оказалась его смерть? Или ему захотелось повторить с зеркальной точностью смерть Максима де Уинтера? И когда два этих человека мчались по дороге, чего они добивались: пытались догнать Ребекку или скрыться от нее? О чем думал и что переживал Фейвел в те часы, когда расстался со мной, и до того, как сел за руль? Скорбел или продолжал пить, чтобы удержать демонов подсознания? Судя по всему, он переживал гораздо сильнее, чем мне казалось, его отчаяние было намного глубже. И мне следовало бы слушать его внимательнее, смотреть на него более пристально, ловить все оттенки выражения на его лице. Теперь кольцо Ребекки осталось у меня – кольцо, которое, как он заявил, приносит несчастье. А я вспоминал тот момент, когда сам видел это кольцо у нее на руке. Ее бездонные глаза смотрели на меня. «Ты живешь здесь?» – «Где, в церкви? Нет. Пока еще нет»…

Плотный сумрак пронизали огоньки на горизонте, мое отражение прижалось ко мне носом к носу. Вскоре после полуночи поезд со скрежетом начал тормозить. А в половине первого мы подъехали к станции. Дежурил один таксист, и он довез меня до дома.

Прежде чем открыть дверь, я несколько минут постоял на ступеньках. Ночь стояла безлунная, черные волны медленно облизывали прибрежную гальку. Ветер усиливался, и начинал накрапывать дождь. Темная полоса леса Мэндерли сливалась с морем, но я все равно смотрел в ту сторону, словно надеялся что-то разглядеть.

Призраки, целый день не отступавшие от меня ни на шаг, уверенно прошли следом за мной в дом, расселись каждый в своем углу и ждали, когда же я снова выну кольцо Ребекки. Бриллианты отразили свет зажженной лампы, и я вдруг поймал себя на мысли: действительно ли это кольцо приносит несчастье? И тотчас же попытался переубедить себя: смешно верить в подобные глупости, как смешно верить в призраков. Ветер за окном шумно вздохнул и толкнул калитку. Задвижка задребезжала.

Завтра я продолжу свои изыскания, но уже без помощи Фейвела и без неуловимой Дэнверс. Пока я не мог представить, в каком направлении мне теперь двигаться, где искать новые, неизвестные еще мне свидетельства. В конце концов, я не мог надолго прерывать свою текущую работу. А ту, за которую взялся здесь, я завершил две недели назад. Оставалось доделать кое-какие мелочи, с которыми я успею справиться завтра. Значит, теперь у меня появится больше времени на то, что, в сущности, и привело меня в эти края. Но это вовсе не означало, что я собираюсь навсегда связать себя с Керритом. Придет минута, когда мне придется сознаться самому себе, что пора оставить все как есть; что темные воды прошлого поглотили Ребекку и мне не удастся донырнуть до того места, где она исчезла.

И вдруг среди монотонного шума волн, порывов ветра и дробных ударов капель дождя о крышу я различил посторонний звук – звук шагов по дорожке перед домом, лязг задвижки на калитке и скрип, словно ее резко распахнули. Я выключил свет и подождал, когда мои глаза привыкнут к темноте, а потом осторожно вышел на крыльцо. Корабль, освещенный огнями, двигался на горизонте, а море вздыхало, подкатывая к берегу, а потом с шуршанием увлекало за собой гальку.

И в одном ритме с прибоем калитка то открывалась, то захлопывалась снова. Наверное, сильный порыв ветра сорвал задвижку. Правда, прежде такого не случалось. Подойдя к ней, я снова закрыл ее и проверил, крепко ли она держится, а потом бросил взгляд на берег.

Смутная фигура скользнула между скал. Сердце мое замерло, словно страх сжал его в кулак. И в голове пронеслась мысль: она вернулась за своим кольцом.

Но уже через секунду я вполне овладел собой: это всего лишь игра света и тьмы, тумана, дождя и ветра. И вернулся в дом.