"Безжалостный убийца" - читать интересную книгу автора (Саберхаген Фред)

1

Глубоко — среди переплетенных корней человеческой жизни — если воздействовать небольшим пробным давлением, происходит вот что.

Биллионы атомов, или около этого, перемещаются, изменяя свои структуры за время, равное образованию нескольких молекул, которые являются клетками организма.

К невыносимо сложной работе над человеческим мозгом были привлечены квантовая механика и электронная оптика, которые буквально вгрызались в пласт секретов, скрывающихся под основными качествами жизни и вообще материи.

Вдруг послышался шум, сбивающий с толку и отвлекающий разум ученых от глубоких размышлений. Процесс на микроскопическом уровне был нарушен.

Доктор Даниэл Ховелер, исследователь, отвел напряженный взгляд от глазка микроскопа и поднялся со стула своего рабочего кабинета. Досадно обрывать дело! Но его раздражение быстро сменилось удивлением. Через центральный вход основного отсека главной лаборатории вбежала женщина. Даниэл никогда не встречался с ней воочию, но узнал сразу: знаменитая леди Дженевьев Сардо.

Молодую, маленькую леди Дженевьев, одетую в белые оборки, сопровождала небольшая, но довольно шумная группа лиц. Это был очередной отряд посетителей — десять человек. Они остановились, едва вошли в огромную, как спортивное поле, комнату со слишком высоким для космического корабля потолком. В комнате слегка отражалось эхо, повторяя любой звук.

Перед людьми предстала сцена странного беспорядка. Штат лаборатории уделил не более десяти минут подготовке к посещению леди.

Ховелер, узнав об этом, еще пуще раздосадовался, что сотрудники суетились, не поставив его в известность.

Когда же знаменитость остановилась, оглядываясь вокруг себя, суматоха в лаборатории улеглась. Доктор Ховелер сразу отметил для себя: если весть о прибытии леди Дженевьев вызвала волнение, оттого и беспорядок, то ее присутствие охватило потрясением десяток работников.

За время, в которое можно сделать три-четыре вздоха, лишь один звук нарушил тишину: шум, создаваемый оборудованием, решающим различные задачи и эксперименты.

Незаметно пара рабочих покинула свои места и незаметно стала искать возможность связаться по внутренним каналам с начальником.

Было от чего волноваться! После объявления о женитьбе премьер-министра Дирака на леди Дженевьев не прошло и месяца, а эта личность, появившаяся неизвестно откуда, стала самой заметной политической знаменитостью в обитаемом мире семидесяти десятков солнечных систем. “Месяц назад,— думал Ховелер,— лишь немногие в этой комнате узнали бы ее лицо, ей бы уделили внимания не более, чем любому случайному посетителю. А сейчас сотрудники стоят, замерев в ее присутствии”.

Очевидно, стараясь как-то разрядить обстановку, леди завела непринужденную беседу, обращаясь со словами приветствия. Манера была хорошо заучена, но плохо отрепетирована. Выдающаяся посетительница улыбалась и говорила, говорила. Но так тихо, что ее уже не было слышно в нескольких метрах.

Ховелер ненадолго вернулся к своему микроскопу, чтобы убедиться, что несколько минут перерыва не нанесли особого вреда его работе. Затем вернулся и сделал несколько шагов в сторону леди Дженевьев, чтобы лучше рассмотреть ее и послушать. И вдруг почувствовал, что появилось какое-то ощущение защиты от ее присутствия.

Одна из женщин, окружавших знаменитость, была ростом выше леди Дженевьев, увереннее, обладала более звучным голосом. Ховелеру она показалась знакомой. Во всяком случае, лицо ее часто можно видеть на экране в качестве агента на телевидении. Это она сопровождала свою клиентку через люк. А сейчас стояла рядом, была настороже. Профессиональная улыбка и сверкающие глаза хищника, готового защитить девушку. Остальные мужчины и женщины, незваные гости, обвешенные аппаратурой, своим решительным видом показывали, что готовы сделать предметом истории запись каждого незначительного слова леди, каждого ее жеста.

Подборка новостей, запечатленная сегодня, будет переброшена со сверх-курьером со скоростью, превышающей скорость света, за несколько дней на сотни кубических световых лет в соседние миры.

Сообщения пересекут Галактику, как только журналисты дадут им ход.

Премьер Дирак не хотел ограничивать свою власть и влияние лишь на несколько десятков планет.

Ну, а в лаборатории... Наконец-таки появилась начальница, а точнее сказать заведующая лабораторией Анюта Задор. Высокая, темноволосая. Немного застенчивая. Она вышла из-за стеллажа с оборудованием, чтоб открыто поприветствовать важную гостью из политических кругов. Ясно, что и ей не хватило подготовиться как следует к приему: она была небрежно одета, в халате, в поношенных и шаркающих туфлях.

Задор была так же молода и похожая на девочку как леди Дженевьев. Но выглядела несколько старше, поскольку имела более крупную фигуру и не носила никаких украшений. Полные губы и темные волосы намекали на ее африканских предков, а удивительно голубые глаза указывали на ее североевропейскую родословную.

Действительным начальником лаборатории являлся босс Задор, доктор Нарбонезис, находившийся на конференции за пределами системы — лишнее доказательство, что визит леди Дженевьев — полная неожиданность.

Доктор Ховелер с легкой тревогой наблюдал, как исполняющая обязанности начальника лаборатории смело выступила вперед в своих поношенных туфлях, ловко протянула руку и от имени сотрудников приветствовала леди.

Важная гостья ответила тем же. Лишь слабый голос выдавал неопытность. Леди Дженевьев добавила, что она и ее муж испытывают чувство гордости, что делают персональный вклад в великую работу этого сооружения.

Вполуха Ховелер слушал шаблонные фразы. Далее пошел обмен мнениями, что было подсказано агентом прессы: необходимо дать информацию другим мирам. И дело коснулось того факта, что орбитальная станция является одним из важных объектов подготовки и, в конечном счете, создания одной огромной или нескольких колоний, задачей которых станет распространение человечества земного происхождения и гарантия его будущего.

У Ховелера появилось ощущение, что леди Дженевьев говорила автоматически, что свидетельствовало о ее обучении, где и какие произнести фразы в качестве политических сообщений.

Анюта Задор воспользовалась паузой и вернулась к прежней теме:

– Я правильно поняла вас, леди Дженевьев, что сегодня вы прибыли к нам, чтобы сделать персональный вклад?

Маленькая головка с медно-каштановыми локонами согласно закивала:

– Да, правильно. Мой муж, премьер Дирак и я решили отдать нашего первенца, чтобы пополнить ряды будущих колонистов. Я прибыла сюда для этого.

Новость, вызвавшая неподдельное удивление собравшихся. И еще леди сообщила, что сам премьер прибудет к ней сюда, в Иматранскую систему, через несколько дней и пробудет примерно месяц.

Лабораторное оборудование продолжало свой нетребовательный полифонический шепот.

Ховелер и каждый из присутствующих мог без усилия, в иллюминаторы, увидеть недалеко внизу планету Иматра — зеленую от растительности, с точками маленьких озер, линиями каналов. Это карта земли, окруженная черным звездным небом, раскачивалась над иллюминатором, закрепленная в двух точках. Ну а где “низ” и “верх” — зависело от тяготения на орбитальной станции.

Потом леди Дженевьев, получив очередную подсказку агента прессы, спрашивала Анюту Задор, как долго ее рабочие и очень впечатляющая лаборатория находятся в этой системе, что интересного, по их мнению, на Иматранских планетах? “Эти планеты,— добавила леди с неумелой неискренностью,— входят в число немногих, особенно полюбившихся премьеру звезд и планет во всей Вселенной”.

Задор, которая уже полностью пришла в себя, вежливо привела несколько мало значащих фактов. Ну а лаборатория в Иматранской системе запланирована на несколько месяцев, возможно, на год.

После подтверждения леди Дженевьев о подарке лаборатории Анюта Задор обменялась мнением с двумя ближайшими помощниками, среди которых Ховелер — по специальности больше биоинженер, чем медик. Рабочие задвигались спешнее. Началась скрытая техническая подготовка, необходимая для того, чтобы важная гостья во время пребывания на лаборатории не ощутила никаких неудобств.

А тем временем двое младших сотрудников стали перешептываться. Это было недалеко от Ховелера, но они не заботились, что доктор их услышит.

Один сказал:

– Очевидно, их бракосочетание выходит за рамки программы.

Среди циничных политических обозревателей ходили предположения, что последние свадьбы премьера не запланированы.

– Да! Настоящее политическое событие, не больше.

Союз двух неравных фамилий, а точнее, династий, стал главной мишенью для одних группировок и проклятьем для других. До такой степени был поспешно заключен этот брак.

Ховелер слышал, как другой сотрудник сказал, что династическая пара в первый раз познакомилась лишь за несколько дней до свадьбы.

А вот программа колонизации, в которой лаборатория играла существенную роль, долгое время чувствовала покровительство самого Дирака и группировок, его поддерживающих. Многие называли премьера даже главным архитектором проекта.

Вклад же леди Дженевьев мог увеличить поддержку в определенных кругах сотрудников биолаборатории, а в целом — всей программы колонизации. Даже если эта акция вызовет сопротивление других кругов. Правда, доктор Анюта Задор мысленно отогнала эту идею. Пока шли закулисные приготовления к событию, леди Дженевьев и Анюта Задор продолжали официальную беседу.

Агент прессы уже делала свое дело. В виде распечаток распространяла содержание программы посещения леди Дженевьев Иматранской системы. Сама леди сожалела, что не может провести достаточно времени на борту станции. Ей хотелось бы, но... Так, во всяком случае, доктор Ховелер понял ее усталый лепет и слова, которые вскоре стали невнятными.

Некоторые из окружения леди ненавязчиво торопили медиков и техников, ссылаясь на то, что их маленький корабль находится в тамбурном отсеке, а следующая остановка по графику не более чем через час.

Сама леди выглядела усталой. Странно, но именно это стало вызывать у Ховелера чувство симпатии к гостье. Высокий рост доктора позволял через головы внимательней разглядеть леди. Она храбро сохраняла самообладание. И это все несмотря на затянувшееся техническое приготовление к решению основного вопроса.

Ховелер понимал, почему подготовка требовала времени. Среди проблем, которые надо было решить, и выбор операционной, где пройдет процедура, и поиск хирурга для контроля операции: извлечение зиготы из матки и ее сохранение всегда выполняла машина. Роботы-специалисты, техника, оживленная опытнейшими системами, действующими независимо от прямого человеческого контроля... Все превосходило даже самых опытных живых хирургов. Прежде всего — в точности и надежности.

И вот Ховелер заметил, что из комнат, находившихся с одной стороны лаборатории, выбрали операционную. Когда приоткрылась дверь камеры, которая имела кубическую форму, он мельком увидел прибор, похожий на седло — это часть робота-специалиста.

Наконец, один из помощников доктора Анюты Задор робко сказал леди: “Все готово”. Молодая жена премьера с усталой улыбкой заявила окружающим, что собирается ненадолго исчезнуть. Дескать, несколько минут будет находиться на частном приеме у машин. Возможно, под контролем тщательно выбранного оператора. Похоже, что эту задачу взяла на себя доктор Анюта Задор, которая сразу же пошла вслед за леди.

Досточтимая гостья, которую учтиво сопровождали в нужном направлении, проходя через большую дверь, через которую появилась в лаборатории, выглядела трогательной, смущенной и растерянной. Ховелер слышал тихий шепот кого-то из сотрудников и понял, что у многих леди вызывала жалость.

Когда Дженевьев Сардо скрылась за дверями, представители прессы, расположившись неподалеку, стали сочинять комментарий к материалу о будущем колонистов. Все сразу записывалось.

Ховелер, покачав головой, отправился к своему рабочему месту. Он уже не мог освободиться от мысли о безумии мира и не делал попытки продолжить свой труд, пока лаборатория не очистится от посетителей.

Откинувшись на спинку стула, он с легкой улыбкой наблюдал за операционной. Ему словно хотелось заверить последнего донора, что медицинское оборудование сработает четко и быстро.

Так и вышло. Без каких-либо осложнений. Из комнаты появилась улыбающаяся Дженевьев Сардо — без сомнения, любимая жена премьера.

Доктор Задор осталась в операционной. Ховелер понял, что она у приборов, чтобы убедиться, что в последний момент не произошло сбоя.

А знаменитая гостья в своем чистеньком белом платье, которое, казалось, и не снимала, была вовсе не похожа на человека, только что подвергшегося неприятной процедуре. И снова полился разговор.

Бразды беседы взяла в свои руки агент прессы, а Дженевьев ограничивалась краткими репликами согласия.

Биоинженер Ховелер, наблюдая за леди, сделал вывод: “Растерянность”. Слово, которое вроде и не подходило к леди. Но похоже, что она как бы потеряла почву под ногами.

И все же оставалась привлекательной. Молодая маленькая женщина чем-то напоминала эльфа, а ее лицо и цвет кожи говорили о смеси европейской и индонезийской крови — и последняя, скорее всего, преобладала.

Нравилось ли ей, в самом деле, быть на станции? Настолько ли она была счастлива, как не без лести заявляла? Была ли леди от души довольна тем, что сделала такой дар от себя и мужа?

Что ж, возможно. Без сомнения, она была умна. У Ховелера сложилось мнение, что леди трудно было заставить что-либо сделать против ее воли. Но, возможно, это пожертвование частично явилось результатом желания освободиться от ответственности растить собственного ребенка?

Вдруг по лаборатории пронесся шумок. Поднялись и повернулись в одну сторону фото— и кинокамеры журналистов. Остальные зашевелились, чтобы лучше разглядеть событие.

Доктор Анюта Задор — все еще в хирургической маске, чисто символической — улыбаясь, появилась из маленькой операционной. В поднятых руках она держала голубую стеклянную плитку, величиной с ладонь. В ней, по видимости, и находился последний, или скорее, первый колонист, помещенный в капсулу для долгого хранения в живом состоянии.

На этой плитке были нанесены цветные закодированные опознавательные полосы. И исполняющая обязанности начальника станции Задор показала журналистам образец в капсуле — достойный восхищения и увековечения.

Но неожиданно, когда обстановка на станции разрядилась, центральная установка на станции начала подавать сигналы, что за ними кто-то следит. На эти сдержанные вести мало кто обратил внимание. Но вот Ховелер заметил слабый пульсирующий звук, исходивший от расположенной неподалеку установки объемного изображения — прибора, который находился на середине палубы и напоминал по форме плоский пенек.

Странно, но кроме доктора Ховелера никто не спешил ответить на вызов.

Едва он ответил, электронный голос связи, которая являлась составной частью компьютеризированного мозга корабля-лаборатории, вежливо передал, что для леди Дженевьев есть личное сообщение.

Ховелер:

– Можно немного подождать? Электронный голос:

– Думаю, это очень важно.

Вежливая настойчивость говорила Ховелеру, что кто-то из приближенных премьера, а возможно и сам Дирак, пытался выйти на связь.

Ховелер:

– Тогда подождите минуту.

Приняв решительный вид, насколько это было возможно, и успешно, но не грубо используя преимущества своего высокого роста, доктор пробился через ревниво сомкнувшуюся толпу до самой леди. На таком расстоянии — где-то в двух-трех шагах — он мог передать все без напряжения и усилий.

Леди устремила на него ясный взгляд, едва Ховелер стал говорить. Привлекательная женщина ответила тихо, что такое поведение не похоже на характер ее мужа, к тому же он находится на расстоянии световых лет. Как он мог что-либо узнать?

Но, извинившись перед собравшимися, леди поспешно подошла к экрану.

Ховелер увидел, как внезапно на дисплее появилось изображение головы и плеч моложавого, довольно плотного мужчины в костюме космонавта с отличительными знаками пилота на расстегнутом воротнике. И все было настолько реально и четко, словно он находился совсем рядом.

Пилот сразу заметил леди и небрежно кивнул ей головой. Это походило на жест, граничащий с самонадеянностью.

Прозвучал его резкий голос:

– Николас Хоксмур, архитектор и пилот, к вашим услугам, леди.

Имя что-то смутно напомнило доктору Ховелеру. Он где-то слышал о Хоксмуре мимолетно. О нем у всех сложилось мнение, как о специальном личном агенте Дирака, но Ховелер ничего больше не знал и никогда его не видел. На дисплее он казался весьма симпатичным.

Глядя на леди Дженевьев, можно было угадать, что она мало знала этого парня. Узнав его имя, леди неуверенно ответила.

Никто, кроме леди и Ховелера, не обратили внимания на разговор. Хоксмур сообщил в нескольких элегантных фразах, что лично говорил с мужем леди Дженевьев всего несколько дней назад. Она сама не видела премьера больше. Пилот передал леди персональное приветствие от Дирака.

– Что ж, прекрасно, Николас Хоксмур, спасибо. Что-нибудь еще?

– О, с моей точки зрения, леди, еще очень много,— говорил он спокойно и дерзко.— Вы не интересуетесь архитектурой?

Дженевьев Сардо сощурила глаза:

– Думаю, что очень. А почему вас это интересует?

– Только потому, что я прибыл сюда, в эту систему по приказу премьера для изучения архитектуры системы. Надеюсь, что конечные чертежи колониальных летательных аппаратов сыграют главную роль, когда великий проект начнет работать.

– Что очень важно.

– Да, вы слышали что премьер говорил обо мне,— задумчиво, чуть прикусив губу, спросил пилот.

– Да...— рассеянно ответила леди Дженевьев.— Где вы сейчас находитесь, Ник? Я могу называть вас так же, как премьер? Не возражаете?

– Конечно, можете, моя леди,— в его голосе уже исчезла наглость и самоуверенность, они уступили место более серьезному настроению.

Ник докладывал леди Дженевьев, что находится у пульта маленького корабля, который он использует для работы и по привычке сам управляет.

С появлением леди в лаборатории Ховелер заинтересовался ею. А теперь любопытство выросло еще больше. Он постоянно наблюдал. И безутешно отметил про себя, что вел себя невоспитанно.

Но разве не интересно видеть, как этот выскочка Николас — кем бы он там ни был — и молодая леди Дженевьев все еще глядели друг на друга, а точней, в воображаемые глаза и словно чувствовали, что между ними какая-то связь.

И в этот момент в лаборатории прозвучал сигнал аварийной тревоги.

Ховелер, находящийся в глубокой сосредоточенности, не сразу услышал отдаленный шум.

Леди Дженевьев тоже едва различила незнакомый сигнал. Он показался одним из приглушенных звуков, создающих странный, но нежный фон в этом месте.

Незнакомцу что в этом сигнале? Ведь вся Иматранская система считалась до скукоты надежной. Откуда быть опасности?

И первый сигнал тревоги, дойдя до большей части станции, оказался опасно тихим. Еще минута, и никто в лаборатории совершенно не заметил бы предостережения. Его все же заметили, но приняли за очень несвоевременный пробный сигнал.

И только Хоксмур первым определил, что звуки, которые слышат в лаборатории, верный знак о надвигающейся атаке. Избежать ее было слишком мало шансов, даже если бы и Николас не сообщил об этом.

– Извините,— произнес Ник леди Дженевьев через секунду после звонка, прозвучавшего в лаборатории.

А когда прозвучал второй, его изображение испарилось.

Замешательство прошло.

Леди еще ждала у экрана, раздумывая, что могло вызвать столь неожиданное исчезновение пилота. И была она удивленно погрустневшая.

Она внезапно взглянула на Ховелера, во взоре ее скрывался молчаливый вопрос. Но затем в нерешительности отвернулась от экрана и решила вернуться к своим дипломатическим обязанностям.

Вскоре, секунд через десять, раздался более громкий сигнал тревоги, сразу нарушивший иллюзорный покой станции.

Такое уже нельзя было не услышать. Люди были раздражены беспокойством, хотя и стали осознавать опасность.

Кто-то спросил:

– Это пробная тревога? С какой стати в это время... Кто-то тихо ответил:

– Нет. Это не проба.

И через мгновение о крепкий корпус лаборатории ударила волна взрыва. Очевидно, он раздался невдалеке в космосе. Но был настолько сильным, что металл зазвенел, словно гонг. Задрожали генераторы искусственной гравитации. Сотряслась под ногами палуба станции.

Исполняющая обязанности начальника лаборатории Анюта Задор повернулась к внутреннему селектору, чтобы связаться с оптико-электронным мозгом. Обратившись к своей знаменитой гостье, стоявшей с широко раскрытыми глазами, она сказала:

– Рядом взорвался корабль. Боюсь, что это был ваш. Пилот, должно быть, оторвался от станции и отлетел, когда увидел...

Задор запнулась. Леди смотрела на нее, все еще слабо улыбаясь, но не в силах понять, что происходит.

Но ведь и в лаборатории никто не мог понять. Люди, которые ощутили на себе давление со стороны других, не смогли воспринять страшную правду.

А когда, наконец, до них дошло, все, поначалу выдохнув, замерли, потом началась паника. Паника паникой, а надвигалось настоящее нападение, неслыханное здесь, в Иматранской системе. Наступала угроза всем, кто дышит.

И вдруг кто-то выкрикнул одно ужасное слово:

– Берсеркеры!

Нет, всего единственный берсеркер. Это стало явным из сообщения, переданного громкоговорителем системы связи лаборатории. Голос был неколебимым и громким. Создавалось впечатление, что электроника желает успокоить людей.

Но паника все-таки продолжалась: в каком количестве и в какой форме может придти смерть?

Не успела леди Дженевьев отойти от экрана подальше, как на нем снова явилось изображение Ника. Настойчиво глядя в лицо леди, застывшей от страха, Хоксмур сжато, но уверенно предложил себя в пилоты.

– Моя леди, боюсь, что вашего корабля уже нет. Но* мой находится рядом. И совершит стыковку с лабораторией через минуту. Повторяю: я очень хороший пилот.

Леди Дженевьев воскликнула:

– Моего корабля нет? Николас:

– Корабль, который доставил вас сюда, уничтожен. Но мой готов лететь за вами.

Слова, слетавшие с экрана дисплея, где красовался невозмутимый человек, отличавшийся компетентностью и уверенностью в себе, звучали как приказ леди Дженевьев бежать в определенный тамбур. Ей даже давалось четкое направление, куда двигаться.

– Вы находитесь примерно на середине палубы главной лаборатории, не так ли?

Леди оглядывалась в поисках ответа, растерянно посмотрела на Ховелера, который, сам удивляясь своему спокойствию, кивнул ей утвердительно: “Да, примерно на середине”.

Повернувшись к дисплею, леди послушно ответила:

– Да.

Ник продолжал спокойно ее инструктировать. Он собирался произвести стыковку в том месте, где она в это время окажется.

Ей следовало спешить.

Пилот закончил разговор:

– Возьмите всех с собой. У меня есть место на борту. И сотрудников станции заберите. Думаю, будет не так уж много народа.

А Ховелер, хотя и сбитый с толку атакой, вспомнил редкие тренировочные тревоги на борту лаборатории. И в памяти возникали обязанности, которые он должен был выполнять в таких критических ситуациях. Его задача в случае аварии или атаки в основном состояла в том, что он должен контролировать машины, наделенные разумом и выполняющие основную работу на станции. Ховелер нес так же ответственность за своевременное прекращение экспериментов, а так же за хранение инструментов и материалов.

Биоинженер принялся за работу, которая во многом напомнила ему тренировки. И хотя не было необходимости оставаться у дисплея, он все еще не покидал своего места, откуда мог наблюдать за тем, что происходило между супругой премьера и его лучшим пилотом.

Ховелер не упускал возможности наблюдать и за исполняющей обязанности начальника станции доктором Задор, которая в минуту тревоги уже отдавала приказ по самообороне. Она волей случая даже оказалась командующей этой обороны. Несомненно, что она не привыкла к таким трудностям, и Ховелер боялся, что она тоже впадет в панику.

И что-то из опасений Ховелера подтверждалось. Анюта отказалась от предложения Хоксмура, который знал, что делать для их спасения.

С экрана послышалось обращение к ответственным лицам на борту лаборатории, которое доктор Ховелер услышал первым. Это было сообщение с корабля-курьера, как правило, с людьми на борту. Курьер как раз находился на подходе к станции. Его пилот вызвался помочь в эвакуации с лаборатории, поскольку сама станция из-за громоздкости и тяжести не могла маневрировать.

Корабль-курьер мог прибыть к месту происшествия в считанные секунды.

– Согласны! — решительно ответила Анюта Задор. Разрешаю стыковку корабля к люку номер три.

Сделав последнюю важную запись на плоской поверхности монитора, что был рядом с Ховелером, метнув на доктора многозначительный взгляд, она как бы сказала: “Это ваша обязанность”.

И побежала за леди Дженевьев.

Ховелер видел, как Анюта схватила маленькую женщину за руку и решительно повела ее не в том направлении, которое рекомендовал Ник, а прямо к тамбуру номер три. В суматохе люди бегали взад-вперед и по лаборатории, и по двум направлениям, вдаль коридора.

Ховелер не успел опомниться, как Задор уже стояла рядом с ним, устремив взгляд на центральный дисплей.

– Хоксмур!

– Доктор Задор? — узнал ее симпатичный пилот.

– Я сейчас отвечаю за самооборону здесь.

– Да, мадам, понимаю.

– Вам не следует приближаться к станции. Другой корабль уже произвел стыковку.

Она бросила быстрый взор на счетчик:

– И может благополучно произвести эвакуацию.

Добавила:

– Без вашей помощи. А вы займитесь противником.

Хоксмур:

– Мой корабль безоружен.

Голос Ника звучал, как никогда, спокойно и уверенно.

Анюта Задор осерчала:

– Не перебивайте! Если корабль не вооружен, вы можете напасть на врага, протаранить его! А?

Не правда ли, странный приказ? Но Хоксмур ответил:

– Да, мадам! — без колебания подчинился воле Задор. И его изображение исчезло с экрана дисплея.

“Аня, какого черта ты творишь?” — хотелось крикнуть Ховелеру, который до крайности удивился, услышав приказ и ответ на него. Ведь это был приказ принять на себя смерть, самоубийство. Ник выразил спокойное согласие. Определенно что-то происходило, что доктор не мог понять.

Но у него не было времени разгадывать такие шарады. У него не было и необходимости понимать и думать, что происходит снаружи лаборатории.

Ховелер и Задор, оставшиеся на посту по долгу службы, да и по совести, обменялись несколькими словами о том, как идет эвакуация. Затем он позволил себе сделать личное замечание Анюте Задор.

– Анюта!

Ее внимание было занято техническими размышлениями, и она, казалось, не слышала Ховелера.

Он обратился к ней еще раз, уже в официальном тоне;

– Доктор Задор!

Она посмотрела на биоинженера.

– Да.

– Вам следует покинуть станцию с остальными. Вы ведь выходите через месяц замуж. Не думаю, что у вас много шансов на то, чтобы... я прекрасно справлюсь один.

– Это моя работа,— в ее голосе заметно раздражение. И она вернулась к дисплеям.

Исполняющая обязанности начальника лаборатории не стала называть по имени своего старого друга и коллегу. Да, только не сейчас.

Ховелер, тщательно убрав свое рабочее место, покинул его. И оказался вскоре в центре палубы, недалеко от поста, на котором находилась Анюта Задор. Согласно инструкции здесь должны стоять два кресла ускорения для них. Но Ховелер смутился, вспомнив, что несколько месяцев назад их убрали по текущей модификации и не вернули обратно. Считали: зачем, если станция вовсе не приспособлена к маневрам?

Для обеспечения жизни на борту биостанция обладала всеми возможностями для межзвездных полетов. И она посетила большое количество солнечных систем за несколько лет своего существования.

Но на ней всегда стояли очень простые приборы, поскольку для совершения далеких перелетов использовались специальные усилители синхронизирующих импульсов и стартовые двигатели.

Но этот недостаток не казался решающим в создавшемся положении. Ведь любая попытка спастись за счет некоторых преимуществ стала бы для корабля самоубийством: он попал бы в глубокий гравитационный колодец, образованный окружающими его планетами.

Стремительное приближение берсеркера от поверхности планетоида, как выкрикнул один из перепуганных людей, наводило Анюту Задор на мысль, что лучше всего покончить жизнь самоубийством — и следовало попробовать это сделать.

Берсеркер продолжал приближаться на большой скорости. И находился уже в нескольких минутах от планетоида. Кто-то предложил Задор, несмотря на неминуемую гибель, сделать попытку маневра.

Доктор Анюта Задор ответила, как заметил Ховелер, со спокойствием, вызывающим восхищение, что при сложившихся обстоятельствах, даже при наличии мощного двигателя, не стала бы рисковать ни своей, ни чужой жизнью. К тому ж, на борту станции не имелось профессионального летного экипажа.

Никто по простым приборам, установленным в лаборатории, не мог с точностью установить, действительно ли берсеркер — судя по дисплеям, находящийся на расстоянии еще не малом, шел прямо на станцию, хотя его направление упорно указывало на это.

Иматранская система включала в себя две-три планеты, которые были гораздо крупнее и населеннее, чем планетоид, обладала потенциальным урожаем в биллионы человеческих жизней. Эти планеты лежали примерно в одном направлении со станцией, если учитывать путь берсеркера, но на несколько миллионов километров дальше по направлению к солнцу.

Два человека, добровольно оставшихся в силу долга в лаборатории, уже вполне могли разглядеть изображение берсеркера на экране. Ховелер, вконец завороженный этим, уже не мог больше никуда смотреть. Ведь с каждым моментом все отчетливее вырастала, становилась отчетливей чудовищная фигура. Она вырисовывалась из. почти беззвездном фоне туманности Мавронари. Среди возрастающего шума аварийной ситуации невозможно было использовать даже слабый, действующий на подсознательном уровне двигатель. Силовая установка была в основном предусмотрена для небольших орбитальных маневров. Оттого лаборатория, даже постоянно находясь в движении, не имела возможности спастись от того, кто стремительно надвигался из глубины.

Гораздо больше шансов на спасение имелось у курьера. Он загружался. Еще спасение — корабль Хоксмура. Оба они были быстрые и маленькие, что позволяло отменно менять курсы.

Несколько десятков человек — посетители и сотрудники станции — продираясь через различные палубы и переходы, спешили к кораблю-курьеру, который уже совершил стыковку.

По станции раздался голос маленького корабля, который коротко сообщил о готовности к расстыковке и отлету на полной скорости к планетам, где ожидалась внушительная военная защита.

В коридорах лаборатории все еще не утихал шум беготни и крики: кто-то торопился, да в неправильном направлении. Вот и заворачивали обратно.

Анюта Задор, обращаясь непосредственно к пилоту курьера, не переставала отдавать приказ задержать вылет, пока все, кто хотел, не окажутся на борту. Пилот:

– Хорошо, хорошо... А вы оба идете? Ведь крайний случай.

Исполняющая обязанности начальника бросила быстрый взгляд на своего компаньона. Ясно!

– Я знаю, что крайний случай, черт побери. Оттого мы и остаемся.

Ховелер ощутил некий трепет гордости, словно она этими словами оказала и лично ему высокую честь. Он не чувствовал страха. К тому ж... По причине, о которой умалчивали, и курьер вряд ли гарантировал безопасность.

Не потому ли Ховелер не настаивал, чтобы Анюта Задор покинула станцию?

Доктор Задор так же не торопила биоинженера спасаться. Было очевидно, что она нуждалась в его помощи и принимала ее.

В коридоре прозвучали последние шаги.

Через несколько секунд курьер отчалил.

На станции остались два живых существа.

Да, два — если не считать тонны голубых плиток, где находились мириады еще бессознательных искр будущей жизни. Этот груз был особенно драгоценным.

Ховелер и Задор молчали.

Бесполезно было о чем-либо разговаривать.

На экране объемного изображения, что находился в нескольких метрах от них, постепенно вырастал образ врага, который несся на стремительной скорости.