"Третье Тысячелетие" - читать интересную книгу автора (Златаров С, Пеев Д, Райков В, Донев А, Вежинов...)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Их продолговатые глаза действительно были желтыми, а кожа золотистой. Темные пряди ложились на плечи. Позже мы узнали, что «грустные» рождаются с нежно-голубыми волосами, которые в зрелости совершенно чернеют. Сколько я ни всматривался в лица этих людей, я не обнаружил в их чертах никаких признаков суровости или жестокости: благородные лица, оставлявшие впечатление глубокой задумчивости и печали.

Услышав их язык, я вспомнил слова песни — «грустные» говорили громко, отрывисто, и, скажем, при ссоре их речь в самом деле могла быть похожа на лай. Однако трудно было представить себе, что эти сдержанные, немногословные и спокойные люди могут ругаться. Они тоже оказались меньше ростом, чем мы, но гораздо изящнее, чем туземцы, жившие во льду. Их переводчик — его звали Фини — выглядел крупнее остальных и с более темным цветом лица.

Мы приблизились к широкой железной двери с бронзовыми инкрустациями. Посредине ее красовалось нечто вроде герба в виде головы антилопы. Фини принялся орудовать сложной системой рычагов. Дверь открылась, мы вошли в широкий коридор, облицованный подобием мрамора. В глубине видны были три другие железные двери, отделанные с еще большим изяществом, чем наружная. Фини направился к правой из них и отворил ее. За ней оказалась просторная оранжевая кабина. Я понял, что это лифт и нам предстоит опуститься под землю.

Фини нажал кнопку в стене. Трудно было оценить скорость спуска — кабина двигалась с шумом и подергиванием. Кастелло улыбнулся ц подмигнул мне. Я не разделял иронии итальянца — каким бы примитивным ни был лифт, то была диковинка на обледеневшей планете, которую мы поначалу считали пустыней!

— Когда прибыл «Стрелок»? — спросил я о нашей ракете, самой маленькой и необычайно маневренной.

— Вчера, — ответил Кастелло. — Теперь, считая вас, здесь шесть землян…

— Как там внизу? — поинтересовался Толя.

— Увидишь. Скажу только, что их женщины очень недурны.

Он произнес это совершенно серьезным тоном, только глаза его улыбались.

— С чего ты напустил на себя такую важность? — спросил я.

— Советую вам держаться так же. Здесь совсем не принято веселиться.

Лифт опускался чуть ли не вечность. Наконец он резко остановился. Фини открыл дверь и пропустил нас вперед. Мы оказались в большом зале с матовыми плафонами, облицованном тем же нежно-розовым камнем. Возле стен стояло с десяток механизмов, похожих на электрокары. Они показались мне довольно обшарпанными. Фини пригласил нас в одну из машин. Сиденья, хотя и обтянутые кожей, были неудобными и жесткими. Из зала вели в разные стороны три сводчатых туннеля. Мы поехали по среднему. Он тоже был весь в мраморе. Насколько хватал глаз, виднелся лишь бесконечный ряд ламп. Электрокар ехал медленно, бренча всеми своими сочленениями.

Следующий зал был копией первого. Оставив электрокар у стены, мы продолжили путь пешком. Фини вел нас по лабиринту коридоров, облицованных коричневой тканью, со множеством дверей. На дверях красовались диковинные знаки. Идти пришлось долго, но мы не встретили ни души. Подземный мир казался мертвым и безлюдным.

Фини остановился перед внушительной деревянной дверью, помеченной тремя золотистыми крестами, видимо обозначавшими иерархию владельца кабинета.

— Шеф! — тихо сказал Кастелло. — Ручаюсь, что шеф.

Мы вошли в просторную комнату, с панелями из коричневого дерева. Напротив двери стоял массивный громоздкий стол — совсем как древние земные. За ним восседал прямой худощавый мужчина с одухотворенным лицом. Улыбнувшись, он едва заметно кивнул нам и что-то сказал на своем отрывистом языке.

— Наш хибас приветствует вас и говорит «добро пожаловать!», — перевел Фини. — Он желает вам приятного пребывания у нас.

— Мое имя Куней, — представился хозяин. — А это моя дочь Ли.

Конечно, я сразу же заметил девушку. На мой земной вкус она была поразительно изящна: пепельно-синие волосы, большие желтые на диво выразительные глаза.

— Добро пожаловать! — сказала она на языке Токо. — Пусть день ваш будет приятным и долгим…

Я представил друзей, и мы уселись на деревянные стулья, расставленные вдоль стены.

— Ваш путь был очень тяжелым, — сказал Куней. — Даже мы редко решаемся проделать его…

— Да, мы это знаем, — кивнул я. — Едой вас снабжают туземцы. Вы с ними торгуете… А вы знаете, что они называют вас «грустными»?

— Вы находите, что туземцы веселые? — удивился он.

— Нет. Это не в их характере. Но они вполне довольны своим существованием.

— Это естественно, — ответил Куней. — Они живут своей настоящей жизнью. До оледенения они населяли арктические области.

— А вы довольны своей жизнью? — спросила Ли. — Там, на вашей планете?

— Довольны, — твердо сказал Толя.

— Вы знали, что наша планета находится в великой беде? — спросил Куней.

— Нет. Мы поняли это только здесь.

— Тогда с какой целью вы предприняли это путешествие?

Я сознавал, что мой ответ чрезвычайно важен для них.

— Человек не может жить одиноко на собственной планете, — сказал я. — И мы всегда мечтали встретить других людей в звездном небе. Встретить братьев…

Глаза Кунея заблестели.

— Ваш ответ мне весьма нравится!

— А вы предполагали, что люди есть и на других планетах?

— Этим вопросом занимались наиболее просвещенные, — отвечал Куней. — Мы считали, что бесконечно далеко то время, когда люди с разных планет смогут говорить между собой… Но никто не представлял, что они смогут летать к звездам…

— И все-таки мы здесь… Чем мы могли бы вам помочь?

— Знаниями! — просто сказал он. Сейчас цель нашей науки — спасти планету от несчастья. Спастись от оледенения…

— Это не так легко.

— Мы знаем… И все же однажды это удастся нам.

Его голос звучал твердо и уверенно. Куней внимательно посмотрел на нас и закончил:

— Вы устали. Пойдите отдохните. Мы еще не раз поговорим…

Нам отвели отдельные комнаты. Моя напоминала кабинет Кунея, только панели казались гораздо новей. Просторная ванная, облицованная фаянсовыми плитками, когда-то синими, а теперь изрядно выцветшими, превзошла все ожидания. Большая широкая ванна была утоплена в пол. Два бронзовых крана, как полагается, подавали горячую и холодную воду. Тут же висело грубое полотенце, а полочка в изголовье была заставлена какими-то сосудами — очевидно, снадобьями для мытья.

Напустив воды погорячее, я забрался в ванну и блаженно вытянулся, в первый раз за много дней почувствовав настоящее тепло на этой планете.

В условленное время Кастелло позвал нас с Толей на ужин. Столовая была недалеко. Она напоминала знакомые мне по фильмам пышные рестораны начала двадцатого века — мрамор, дерево, бронза, хрустальные люстры. Правда, все это великолепие изрядно обветшало. За столами сидело человек десять подземных жителей. Они едва взглянули в нашу сторону.

За одним из боковых столов устроился Сеймур. Увидев нас, он обрадовался, расплылся в улыбке.

— Как ты их находишь? — кивнул я головой в сторону наших соседей.

— Ты и сам видишь: спокойные, уравновешенные, внутренне собранные.

— По правде говоря, они не кажутся мне чересчур гостеприимными, — сказал Толя.

— Не спеши с оценками, — предупредил Сеймур. — Да, они очень сдержанны, но это, как я думаю, следствие воспитания, а не признак черствости… Но что правда, То правда: они гораздо холоднее нас. И большие рационалисты.

К столу неслышно подошла девушка, чем-то похожая на Ли. К моему удивлению, Сеймур произнес на их языке несколько слов. Она кивнула и так же бесшумно ушла.

— Что ты ей сказал? — спросил я.

— Заказал ужин. Грибной суп.

— Брось шутить, — сказал Толя.

— Какие шутки? У них есть овощи и даже фрукты. А на второе — мозги, обжаренные в сливочном масле. С отличным соусом.

— А утром? Чай? И яйцо всмятку?

— Именно яйцо! — подтвердил Кастелло. — Правда, я подозреваю, что эти яйца несут рыбы — очень воняет рыбьим жиром.

После ужина мы вернулись в свои комнаты. Я прилег на постель и включил запись Великого Сао:

«Что это был за мир, — думал я. — И как он погиб?»

Поведаю теперь о том, что я узнал спустя много месяцев.

Подземные люди называют свою планету Тисом. В точном переводе это значит «твердыня». На планете развилась немного странная, но так похожая на земную цивилизация…

На Тисе только один материк с врезанными в него огромными морями, большая часть которых не сообщалась между собой. Это обстоятельство и предопределило единство цивилизации. Правда, в древнейшие времена существовали народы и племена, воевавшие друг с другом. Но этот период длился недолго. Центральная часть материка была населена хуарами — могучим, многочисленным народом, который стоял на более высокой ступени развития, чем все остальные. В течение одного века хуары покорили все племена материка, причем проделано это было с жестокостью, которая проглядывает даже в их исторических документах. Некоторые дикие племена, которые они называют «уродливыми», были полностью истреблены. Вначале, разумеется, были попытки восстаний, но их беспощадно подавили.

Интересно, что на Тисе не возникло никакой религии. В известном смысле обожествлялся только верховный властитель — император. Он никогда не являлся народу, его лик был незнаком простым смертным. Императоры жили в исключительной роскоши, в прекраснейших уголках планеты высились их великолепные дворцы. Общественный строй Тиса был сродни феодализму, с той лишь разницей, что аристократией считались все хуары — на них работал покоренный мир.

Затем настала буржуазная эра. Власть императора слабела по мере усиления капиталистов. А так как они происходили исключительно из хуаров, им вскоре удалось приобрести огромную политическую власть. Революция была верхушечной — она свершилась в один день. Император, его свита, высшие сановники были истреблены. Бразды правления полностью перешли в руки промышленной олигархии. За несколько столетий оформилось две дюжины исключительно мощных трестов, владевших всем материком. Их существование регулировал известный порядок, не имеющий аналогии в земной истории. Высший совет монополий стремился сгладить всякие противоречия и даже ввести определенную плановость. И все же конкуренция изредка приводила к внутренним потрясениям и борьбе. Этим исчерпывалась общественная и политическая жизнь материка. Понятия демократии вообще не существовало в языке хуаров.

Цивилизация Тиса развилась довольно односторонне, Из наук в самом большом почете была математика. Высокого развития достигли химия и некоторые отрасли физики и механики. Меньше успехов было у медицины, а биология находилась в эмбриональном состоянии. Интерес к астрономии был совсем слабым. Хуаров не занимало небо, гораздо больше их привлекала земля с ее огромными богатствами — углем, нефтью, природным газом, рудами. Философия не существовала как наука. А имевшиеся слабые проявления ее отличались чрезвычайно откровенным и примитивным прагматизмом.

Место философии занимала логика, бывшая в особом почете. Она охватывала даже часть проблем математики, геометрии и физики. Так, например, теорема Пифагора или закон сообщающихся сосудов причислялись к «ведомству» логики. Хуары отличались исключительным реализмом и практицизмом. Их эмоциональная жизнь, даже если судить по сегодняшнему дню, была намного беднее земной. Само понятие «воображение» имело ценность главным образом в связи с какой-либо наукой, скажем, с геометрией. Понятия «любовь», «страсть» отсутствовали в их языке. Этика сводилась к кодексу норм поведения. Не было даже общегосударственного законодательства, каждая малая империя — монополия — вершила суд и расправу по своим собственным неписаным законам.

Легко представить себе положение искусства при этих условиях. Наиболее развитыми были архитектура и монументальная живопись. Относительной популярностью пользовалась музыка. Поэзия находила слушателя лишь в песнях. Всякий художественный вымысел был бы понят как низкопробная ложь. Любой нормальный хуар только посмеялся бы над попыткой сочинить что-нибудь вроде романа. Лирика и эпос в устном виде существовали у бесправных племен. Танец считался проявлением дикости? Словом, духовная жизнь хуаров не Отличалась ни особой интенсивностью, ни глубиной

Как я уже сказал, интерес к астрономии был весьма слабым. Тому причиной постоянная облачность, а также почти полная неразвитость мореплавания. История Тиса знает тем не менее своих великих астрономов. Среди них было несколько знаменитых аристократов и даже один император. В буржуазную эпоху астрономией увлекались некоторые видные представители олигархии. Один из них, Герси, владелец угольных шахт, железных рудников и алмазных копей, имел великолепную обсерваторию, построенную на одной из самых высоких вершин Тиса. Главой обсерватории был его личный друг и служащий Сири — крупнейший астроном и выдающийся физик. Он первым вычислил скорость света, еще не. имея точного представления о его природе, и первым сформулировал закон гравитации. Рукописи этого замечательного человека поныне хранятся в книгохранилищах подземного мира.

Между тем в обществе олигархии зарождалось новое сословие, враждебное по своей сути существующему строю, — техническая интеллигенция. Она была многочисленной, но политически совершенно бесправной. Этот слой людей также состоял исключительно из хуаров. Труд интеллигенции хорошо оплачивался, она обладала завидной самостоятельностью в своей научной деятельности. Именно в этой среде пробились первые ростки гуманизма — понятия о правах личности, свободе, социальной справедливости. Судя по некоторым, очень скудным данным, существовали зачатки какой-то нелегальной организации. В целом же проявления классовой борьбы были очень слабыми — вооруженная до зубов армия составленная из одних хуаров, жестоко расправлялась с любой попыткой активного сопротивления.

Сири был одним из выдающихся представителей гуманистически настроенной интеллигенции. К тому же он пользовался доверием и покровительством своего всемогущего шефа. Без Герси ни одно из начинаний Сири не было бы доведено до конца. Трудно сказать, симпатизировал ли он идеям своего «лейб-звездочета», но во всем, что касалось науки, он безусловно доверял Сири, А вот и начало истории собственно подземного Мира.

Наблюдая в обсерватории за движением небесных тел, Сири однажды заметил странное явление. Одна из звезд в созвездии Птицы медленно изменила свое положение по отношению к соседним звездам. Смещение было не очень значительным, но явным. Через два года звезда постепенно вернулась на прежнее место.

Снри пытался объяснить это явление: похоже, звезда попала в сильное гравитационное поле, временно изменившее ее постоянную орбиту. Однако видимой причины появления такого поля не было.

Вскоре другая звезда, ближе к Сигме, повторила странные движения. Тогда Сири выдвинул гипотезу: через созвездие Птицы в направлении Сигмы движется невидимое тело, обладающее огромной силой гравитации.

Сири был встревожен. Если неведомое тело пройдет близко от Сигмы, оно может вызвать настоящую катастрофу в их солнечной системе. К сожалению, его последние записи пропали бесследно — возможно, были умышленно уничтожены. Что он знал, о чем думал или догадывался — неизвестно. Должно быть, ученый поделился своими мыслями с одним Герси. Только при его помощи он мог осуществить свои планы. Сохранился документ, косвенно свидетельствующий о том, что астроном ожидал катастрофы примерно через тридцать лет.

В то время Герси было около пятидесяти, Сири — тридцать пять. Оба долго обдумывали, что предпринять. В горах недалеко от обсерватории Герси владел комплексом шахт. Это были в основном алмазные копи, почти полностью выработанные. Глубина их достигала двухсот пятидесяти метров. Сеть просторных подземных коридоров тянулась на десятки километров. Мультимиллиардер начал оборудовать шахты под огромное подземное жилище. Он не скупился на средства — убежище должно было стать не только надежным, но и удобным. Кроме жилья, Герси построил множество огромных складов. Судя по колоссальным запасам кислорода, Сири полагал, что Тис останется известное время без воздуха или, по крайней мере, без полноценной атмосферы. Возможно, он допускал, что погибнет не только человеческий род, но вообще жизнь на планете. В подземные хранилища свезли семена всех ценных растений. Коллекция животных оказалась гораздо скромнее, пришлось ограничиться лишь некоторыми породами домашнего скота. Кроткая шу, нечто среднее между овцой и ламой, давала много молока и отличную шерсть. Другое животное, сепу, напоминало земного поросенка.

Оставалось самое важное — подобрать людей. Как бы ни были велики запасы, Сири не решился рисковать, Полагая, что бедствие окажется временным, что солнце и планеты восстановят свои прежние орбиты, он все же не знал, как долго продлится тяжелый период и каковы будут его последствия. И Сири остановился на пятидесяти семьях молодых ученых всех областей науки. Почему же выдающийся ученый и гуманист Сири поступил так жестоко с остальным человечеством? Почему не сообщил о своем зловещем открытии, почему не помог всем людям спастись от страшного бедствия? Сохранившийся документ — подобие предсмертной исповеди Сири — дает ответ на эти вопросы. Ученый понимал, что если объявить о грозящей опасности, то в убежищах укроются исключительно люди высшей касты — самые богатые и знатные. Сири не скрывал своего отвращения к ним. Кроме того, он сознавал, что в дни бедствия может создаться паника, которая погубит всю затею. Так или иначе, но народы планеты были обречены на гибель. Стоило ли сохранять жизнь трутням? Это не входило в планы ученого. Он мечтал создать на опустошенной планете новое человечество, на основе принципов свободы и справедливости. Перед смертью он заклинал спасшихся в подземном мире хуаров быть верными этим заветам.

В те времена наука и техника Тиса стояли на уровне развития, соответствующем нашему уровню в начале двадцатого века. Более совершенными были, пожалуй, только двигатели внутреннего сгорания и электродвигатели. Но зато не существовало даже зачатков воздухоплавания, не было открыто радио. На наше счастье, хуарам оказалась известна фотография, и мы можем воочию убедиться, что Тис был прекрасной цветущей планетой.

Вычисления Сири оказались довольно точными. Катастрофа началась на двадцать шестом году после открытия астронома.

На следующий же день по прибытии в подземное убежище я принялся за новую работу в центре изучения языка. Там уже занимались трое специалистов-филологов, но без меня им было не обойтись — я лучше всех знал язык племен, живших на льду. Мы надеялись, что через два-три месяца наши компьютеры смогут переводить десять-пятнадцать тысяч слов — более чем достаточно, чтобы объясняться с хуарами.

Задача оказалась не из легких. Дело в том, что их грамматика абсолютно расходилась с земной. Язык они изучали чисто практически. И только в рамках логики рассматривались некоторые аспекты синтаксиса. У хуаров не было ни энциклопедий, ни словарей. Книги выходили ничтожными тиражами. Но для начала было достаточно и библиотек подземелья. Там, где слов для объяснений не хватало, на помощь приходили фотоснимки или рисунки.

Вместе со мной работала Ли, тихая, сосредоточенная и молчаливая. Иногда я незаметно разглядывал ее нежное лицо, тонкие руки. В эти монотонные дни только ее соседство вдохновляло меня. Но, как это ни странно, я воспринимал Ли не как настоящего человека, а скорей как голограммные изображения Бессонова. Иногда мне хотелось коснуться ее рук, почувствовать их тепло — похоже ли оно на человеческое? Я не знал, как это сделать — подземные люди никогда не здоровались за руку и не касались щекой щеки, как туземцы.

Ли была нашим постоянным гидом. Она водила нас по лабораториям, мастерским, библиотекам. В этом мире жило больше людей, чем мы предполагали вначале. Их оказалось около пятисот.

Мы основательно познакомились с техникой хуаров. Главным источником энергии были неисчерпаемые запасы газа. Электростанция, несмотря на ужасный шум, издаваемый всеми механизмами, произвела на нас внушительное впечатление. В просторных оранжереях зеленели фрукты и овощи. Серебрилось какое-то волокнистое растение, напоминающее лен.

Однажды я узнал об очередной экспедиции за продовольствием. Куней охотно согласился взять меня с собой. Мяе хотелось хотя бы на несколько часов снова увидеть ясное небо Тиса, глотнуть свежего воздуха. С нами вызвалась ехать Ли.

— Интересно взглянуть на ваши сани, — сказала она, несколько смутившись за свое любопытство.

Мне казалось, что Ли — единственное существо среди этих рационалистов, наделенное зачатками юмора. Я пытался придумывать незамысловатые шутки, в основном по методу гротескного противопоставления. Подобный опыт я уже проделал над Фини, но мои остроты вызывали у него лишь недоумение. С Ли дело обстояло лучше — несколько раз на ее губах появилась слабая улыбка.

Чтобы уточнить значение некоторых понятий, я часто включал при девушке записи песен Великого но. Она слушала их с особым интересом, даже какое-то возбуждение отражалось в ее обычно безмятежном взгляде. Однажды я поставил пленку с частью поэмы об Истему.

Истему добрался до широкой полноводной реки. Была весна, кругом простирались пестрые поля цветов, а на другом берегу вздымался могучий мрачно-зеленый лес. Истему колеблется. Удастся ли ему переплыть на тот берег? Охотнику ни разу еще не приходилось бороться с такой мощной рекой. Надежда на спасение невелика. Но плыть нужно, ибо назад пути нет. Истему бросается в воду и после долгой и тяжелой борьбы со стихией достигает цели.

Я выключил аппарат. Ли долго молчала.

— Никогда в жизни не слышала ничего красивее! — наконец вздохнула она.

В тот же вечер я обнаружил в своей комнате огромные оранжевый цветок, без сомнения, подарок Ли. Мои усилия не пропали впустую…

День, когда мы тронулись в путь, выдался холодным, но, как всегда, ясным и солнечным. Караван состоял из закрытых машин на гусеничном ходу.

— Опереди их немного, — попросила Ли. — Я отлично знаю дорогу…

Мы оторвались от каравана настолько, чтобы не слышать гуденье и лязг неповоротливых машин. Сани бесшумно скользили среди хаоса скал и голубых торосов.

— Я участвую почти во всех экспедициях, — сказала Ли. — Не могу жить без неба и солнца… Солнце у нас — символ счастья. Недостижимого счастья, о котором мы не смеем и думать. Настолько оно далеко…

— А что такое счастье?

— Солнце — вот счастье, — помолчав, повторила она.

— И только оно?

— Сири говорил, что счастье — это полнота и гармония души…

Ехать пришлось недалеко — около пятидесяти километров. Затем, оставив весь транспорт среди нагромождения торосов, мы прошли километра два пешком. Мужчины, сопровождавшие нас, несли тяжелые мешки.

На месте встречи оказалось больше ста собачьих упряжек и множество людей — целое племя. Туземцы молча ожидали нас с таким видом, будто время для них ничего не значит. Они ждали, быть может, целый день, целую неделю — это не имело никакого значения. Их жизнь не знала спешки и суеты.

Обмен произошел быстро, никто не торговался и не спорил. Племя сгрузило свои товары на лед — кучи мяса, рыбы, молока, мозгов и шкур. Были даже яйца тех огромных белых птиц, похожих на альбатросов.

Рядом с горой припасов хуары высыпали небольшую кучку железа — наконечники копий, ножи, топоры. Племя сложило на сани свою скромную добычу, мужчины молча поклонились и с достоинством поехали прочь. При этом они выглядели очень довольными — я видел, с какой затаенной радостью они рассматривают приобретенные железяки. Около часа мы ждали, пока упряжки скроются из виду, — только тогда подъехали наши машины.

Я не смог удержаться, чтобы не подойти к Фини. Он ожидал спокойно и терпеливо, его бесстрастное лицо напоминало при солнечном свете лик статуи.

— Ваша торговля кажется мне несправедливой, сказал я.

— Почему? — мельком взглянув на меня, спросил он.

— Вы дали им кучку железа за гору продуктов. В древние времена на Земле так торговали с дикарями. А ваши туземцы совсем не дикари.

— У нас очень мало железа! — отрезал он. — И оно нам трудно достается…

— Но в ваших мастерских я видел горы железа. Неужто вы стараетесь поддерживать высокие цены, опасаясь, что туземцы станут реже приезжать к вам? И тогда вам придется добывать продовольствие у океана.

Он посмотрел на меня удивленно.

— Да, верно. Неужели мы не имеем такого права? Мы очень заняты. И то, что мы делаем, — делаем не только ради себя.

Тем временем люди нагружали машины — медленно, уверенно и методично, как роботы на «Аяксе».

— Нам здесь больше нечего делать, — обратился я к Ли. — Пора домой!

Сначала мы ехали молча. Солнце стояло все так же высоко, вдалеке ярко сверкали конусовидные горные вершины. Там была когда-то обсерватория Сири.

Ли казалась мне взволнованной. Я ощущал это, хотя девушка ничем не выдавала себя.

— Ты сердишься? — наконец спросила она.

— Нет. Я скорее огорчен.

— Почему?

Я боялся, что и она не сможет понять мои аргументы, и поэтому начал издалека:

— Ты знаешь, что туземцам приходится часто рисковать жизнью на охоте? Многие из них гибнут в борьбе с белыми медведями. Почему же вы не продаете им ружья? Ведь они уменьшили бы число таких смертей…

— Это ужасное оружие, и лучше, чтобы они его не знали… Могут начаться убийства… Или междоусобные войны.

— Войны могут вестись и копьями. Но я знаю, что между туземцами никогда не было ссор, они на редкость миролюбивые и добрые люди.

— Верно, — согласилась она. — Но наш старый мир был еще добрее до тех пор, пока не изобрели порох… Мой отец всегда говорит, что нельзя давать им оружия.

— Я тебе скажу почему! Вы их боитесь. Вы считаете, что они могут напасть на вас… И взять силой то, чем вы теперь торгуете.

— Может, и так… Нас очень мало, и мы не можем рисковать.

— Вы скрываете многое не только от них! — прибавил я. — Что-то вы скрываете и от нас. Хотя мы пришли с открытым сердцем. Наша единственная цель — помочь вам.

— Почему ты решил, что… — начала Ли.

— Да очень просто. Вы производите железо, но не показали где. у вас есть оружие, а вы прячете его.

Почему? Ведь наши ружья превосходят ваши во много раз!

После долгой паузы Ли произнесла:

— Я не могу сказать тебе правды. Не имею права. Но ты с полным основанием можешь расспросить отца.

Беда пришла незаметно и без видимых сотрясений. Сначала едва уловимо нарушился ход часов. Только Сири, тревожно наблюдавший небесные светила, понял все. И маленькая группа тут же незаметно уехала в алмазные копи. Планета продолжала медленно удаляться от своего солнца. После поздней весны быстро наступила суровая зима. Небывалые снегопады засыпали дороги и города. Люди внезапно оказались блокированными в домах, которым суждено было стать вечными гробницами своих хозяев. Человечество погибло внезапно, словно кто-то задушил его огромной ледяной лапой. Времени для борьбы с бедствием или приспособления к новым условиям не хватило.

Никто не описал эти страшные события. Люди Сири, спрятавшиеся глубоко под землей, заботились об одном — не остаться и им замурованными снегом и льдами. Не дать засыпать выходы из убежища! Работы велись день и ночь, до полного истощения сил. Даже Сири не знал, как долго длилось перемещение планеты со своей орбиты, ибо уже не видел неба. Сколько еще бились последние остатки жителей Тиса — месяцы, годы? Этого не может сказать никто… Но в любом случае трагедия их неописуема.

Спастись удалось только части арктических племен. Хотя холэда резко усилились, снегопады в приполярных районах были не настолько обильными. Не изменился и образ жизни туземцев — они привыкли к самым лютым морозам.

Главная беда — вымерли мигрирующие травоядные животные, исчезли хищники, живущие за их счет. Единственным источником пропитания осталось море, все дальше удалявшееся по мере нарастания льда. И люди в борьбе за существование пошли за ним, дабы уцелеть. И не только уцелели — арктические племена размножились и расселились по всей планете.

Подземный мир жил ожиданиями. По предсказаниям Сири, через два-три года после катастрофы Солнце и планеты должны были вернуться на свои орбиты. У хуаров были достаточные запасы продовольствия, и этот срок их не пугал. Худшего, чего они ожидали, не случилось — атмосфера Тиса уцелела. Единственный, кто пал духом, был престарелый Герси. Он быстро потерял интерес ко всем мирским делам. Даже распустил свою многочисленную прислугу, оставив при себе только одного камердинера — прадедушку Фини. Отчаявшись и потеряв веру в жизнь, без власти и могущества, Герси скоро угас.

Но Сири не сдавался. По его расчетам, период оледенения должен был давно кончиться и следом за ним начаться быстрый процесс потепления. Но этого не произошло… Ученого охватило мрачное чувство непоправимой беды. В чем он ошибся? Сири снова вернулся к старым вычислениям.

После долгих трудов астроном нащупал истину. Движение звезд и их возвращение на старые орбиты на самом деле были мнимыми. Сири постиг, что свет обладает массой и что невидимое тело притягивало не звезды, а их свет. Гравитационное поле невидимки сдвинуло Тис совсем немного, но достаточно, чтобы наступило оледенение. Ученый понял, что планета никогда не вернется на прежнюю орбиту.

Каким бы ужасным ни было открытие, оно не означало краха всех надежд. В мыслях ученого сложился план поисков новых видов энергии. Если природа не может сама сбросить с себя ледяные оковы, надо помочь ей. Надо подогреть планету! Надо создать искусственное солнце!

Идеи Сири были настолько фантастичными и смелыми, что коллеги поначалу признали их сумасбродными. День за днем вселял ученый веру в свой маленький народ, готовя его к вековым испытаниям. И когда Сири умер, оставшиеся поклялись служить его делу до последнего дыхания.

Между тем запасы продовольствия подходили к концу. И хуары решили снова выйти на поверхность, в белизну снегов и блеск живого солнца.

Настал день решительного разговора с Кунеем Он ожидал меня в своем кабинете — как всегда, вежливый и спокойный. Возле стола красовалась наша полированная «Клара» — недавно отлаженная машина для перевода. После обычных приветствий хозяин спросил:

— Итак, вы считаете, будто мы что-то прячем от вас.

Вы правы. Но скажите — не скрываете ли и вы что-нибудь?

— Нет! — категорически сказал я. — Мы совершенно точно и исчерпывающе отвечаем на все ваши вопросы. Другое дело, что вы до сих пор мало спрашивали…

— Вы и впредь будете отвечать правдиво?

— Само собой разумеется.

— Не разумеется… Представьте себе, что мы по-прежнему останемся неискренними с вами. Может быть, мы двуличные и коварные…

— Не верю.

— А если что-то заставит вас в это поверить?

— Все равно! Мы будем отвечать вам правдиво и точно.

— Не понимаю, — сказал Куней.

— Да просто потому, что у нас нет другой цели, как помочь вам. Но мы не сделаем ничего против вашей воли и желания. Если мы вам не нужны — готовы немедленно уйти…

— Понимаю… И может быть, лучше, чем вы думаете… Вы позволяете себе это потому, что не боитесь нас. Потому что вы неизмеримо сильнее.

Он был прав. Я молчал, подыскивая слова для ответа.

— Вот видите, вам нечего возразить! — сказал довольный Куней. — Представьте себе, что наши силы были бы равны. Остались бы вы такими же откровенными?

— Признаюсь, что нет. Мы действительно были бы осторожнее…

— Теперь поставьте себя в наше положение… Как мы можем полностью доверять вам?

— Все это логично, — согласился я. — Но подумайте и о другом. Если бы мы захотели чего-то добиться, что помешало бы нам осуществить свои намерения и без вашего согласия? Вам не остается ничего другого, как поверить, что наше единственное желание — помочь вам.

Куней молчал. Чувствовалось, что я чем-то задел его.

— Вы слишком часто употребляете слово «помощь», — сказал он. — В нашем словаре оно имеет несколько оскорбительный смысл… Хуары были великим народом. И рассчитывали только на собственные силы и способности…

— Прошу прощения… Но для нас это слово означает равноправные, братские отношения между людьми.

Я сознавал, что искренен не до конца. Действительно, мы, хотя и бессознательно, ставили хуаров в зависимое положение.

— Забудем это, — сказал Куней. — И продолжим наш разговор… Вы говорили, что мы задаем слишком мало вопросов… Сколько людей на вашем звездолете?

— Сейчас около двухсот.

— Он вооружен?

— Исключительно мощным оружием.

— Зачем оно вам? С кем вы готовились воевать?

— Поймите меня правильно, — сказал я. — Это оружие не для войны… Наш корабль летит в неведомые миры с огромной скоростью, и столкновение с мельчайшей пылинкой может привести к его гибели… У насесть аппараты, которые за миллионы километров обнаруживают все, что попадается на нашем пути. И тогда наше оружие мгновенно уничтожает эти космические тела. Оно выстреливает мощные энергетические заряды.

Куней молчал. Наверное, ум ученого работал лихорадочно.

— Я хочу посмотреть ваш звездолет! — наконец сказал он. — И потом отвечу на все, что вы пожелаете узнать.

Мы пошли к «Фортуне» пешком. Зверев оставался все время в ракете — гиганту сибиряку как-то не по душе пришелся подземный мир. Он спустился туда только раз и на другое утро выбрался на поверхность подавленный. Вечные голубоватые льды и ночное небо Тиса, усеянное алмазными звездами, — лишь это влекло к себе исполина.

Впереди легкой, грациозной походкой шла Ли. Она не сводила глаз с ракеты. Издалека «Фортуна» выглядела столь хрупкой, что трудно было поверить в ту огромную мощь, которую таили в себе ее двигатели. Мы добрались быстро и поднялись по трапу в пассажирский отсек. Кресла были удобными и мягкими, стены приятных пастельных тонов. Стюардессой, радистом и помощником пилота была Моника — существо с атлетической фигурой и серебристыми волосами. Ли выглядела перед ней воробышком.

— Прошу вас застегнуть ремни! — предупредила Моника. — Первые минуты будут не очень приятными.

Они перенесли старт тяжелей, чем я думал. Кровь совсем отлила от лица Кунея. Ли на несколько минут потеряла сознание. Я заставил их проглотить по таблетке тонина, и через некоторое время хуары почувствовали себя нормально.

Куней и Ли не отрывали глаз от иллюминаторов. Им хотелось увидеть Тис, но кругом было только черное небо, усеянное мириадами звезд. Из командного отсека выглянул Зверев:

— Приглашай гостей! Пусть полюбуются на свою красавицу.

Я отвёл их в кабину пилота. На огромном экране сиял Тис. Они смотрели как зачарованные.

Гости оставались у Зверева около часа. Куней заинтересовался сложной аппаратурой. Им казалось странным, что Зверев ничего не делает, не дергает никаких рычагов, а, развалившись в кресле, слушает «Лебединое озеро»…

На фоне черного неба засветилась громада «Аякса»…

Нас встречали величественный Хенк, улыбающийся Бессонов и за ними — целая толпа обитателей звездолета.

Мы пробыли на «Аяксе» три дня. Несмотря на целую лавину чудес, гости держались с подчеркнутым достоинством — не любопытствовали, не задавали лишних вопросов. Как я и ожидал, наибольшее впечатление произвели на них сеансы Бессонова. Он демонстрировал хуарам приморские виды, синие горные озера, вершины Альп. Показывал старые бульвары, замки, площади, римские фонтаны. Прогуливался с гостями по дворцам и знаменитым художественным галереям. В конце концов Куней совсем размяк и перестал интересоваться нашей могучей техникой. Ли молчала, но глаза ее становились все грустнее. Однажды она обратилась ко мне:

— Знаешь, я просто не понимаю, как вы могли покинуть вашу прекрасную Землю… Вы совсем иные, чем мы.

— Нет, такие же, — сказал я. — Мы хотим знать все о мире. А разве вы не проводите свою жизнь в постоянной борьбе за знания?

— У нас нет другого выхода… Я бы никогда не оставила такое чудо ради мертвого оледеневшего Тиса. Или вы ожидали найти здесь нечто лучшее, чем Земля?

— И мы нашли тебя, Ли…

Конечно, я сказал это шутливым тоном. Ли посмотрела на меня удивленно.

— Ваши женщины гораздо красивее, — серьезно ответила она.

В один из этих дней я встретил Аду, такую же прекрасную и гибкую, только чуточку похудевшую. Она улыбнулась мне, но в улыбке сквозила печаль.

— Рада видеть тебя, — сказала она. — Я так волновалась за тебя.

— Я тоже рад, Ада.

— Твоя девушка очень хороша…

— Ты ошибаешься. Она настолько же твоя.

— И все-таки ты влюблен в нее, — голос ее прозвучал глухо.

— Влюблен так, как можно влюбиться в картину.

— Как Толя? — спросила Ада.

— В отличной форме. Веселый, жизнерадостный. Сеймур им очень доволен.

— Почему он не прилетел с вами?

— Хенк назначил меня и Сеймура.

— Дело не в этом! — с горечью сказала Ада. — Он боится меня, как боятся своего прошлого.

— Ошибаешься, — возразил я. — Почему ты сама ни разу не спустилась на Тис?

— Не хочу, — решительно сказала Ада.

На третий день собрался совет. Теперь была очередь гостей рассказать о себе. Куней говорил около двух часов. Разумеется, самым интересным было его сообщение о невидимом небесном теле с мощнейшим гравитационным полем, изменившим орбиту Тиса. Почти все придерживались мнения, что это погасшая коллапсирующая звезда, возможно, та сверхновая, которую мы наблюдали во время полета к Сигме. Но направление ее движения действительно противоречило известным законам небесной механики. Высказывались разные предположения. Вероятнее всего, эта старая звезда стала блуждающей при прохождении нашей Галактики через другую звездную систему около миллиарда лет тому назад.

Куней рассказал о трудном пути, который хуары проделали после смерти Сири. Опираясь на идеи ученого, они подошли к гипотезе о строении атома, а также о той сверхэнергии, которую можно получить при расщеплении его ядра. И то, что вначале было всего лишь расплывчатой теорией, привело по прошествии десятков лет к практическим результатам. Основным препятствием на пути к цели было отсутствие материалов и технических средств для постройки атомного реактора. Не хватало железа, следовало разведать уран. Хуары начали рыть туннель под землей к соседнему комплексу шахт. Недоставало, конечно, и рабочих рук — рождаемость в подземном мире была низкой. За все время пребывания хуаров в глубине Тиса население подземелий выросло лишь до двух тысяч человек. Копаясь как кроты, без достаточного количества креплений, они зашли в тупик — постоянные обвалы хоронили плоды многолетних работ, приводили к жертвам. Тогда хуары принялись пробивать ход во льду до ближайшего леса. Это отняло у них еще несколько лет. Когда крепежный материал стал поступать в подземелье, работы в туннеле возобновились. Так, шаг за шагом, добрались до угольных шахт. Потом нашли железо, олово, медь. А полвека спустя было открыто богатое урановое месторождение. Теперь стало возможным создание реакторов.

После нескольких неудачных попыток они построили первый урановый котел. Все силы подземных жителей шли на постройку мощной атомной электростанции. Ее запустили в эксплуатацию за восемь лет до нашего прибытия на Тис. Теперь целью хуаров было создание атомных солнц, способных согреть планету. Но пока это оставалось всего лишь общей идеей, не более.

Куней признался, что они умышленно скрыли от нас второй энергетический и шахтерский поселок. Он сказал также, что они сразу приняли наши радиосигналы и засекли локаторами «Аякс». Им стало ясно, что на Тис прибыли существа из другого мира. Для хуаров это было большим сюрпризом. Труды Сири говорили, что непосредственная связь между обитателями разных планет неосуществима. Теоретически допуская создание космических летательных аппаратов, ученый не мог представить возможности достижения тех огромных скоростей, которые позволили бы преодолеть гигантские расстояния. Но Сири предрекал общение между цивилизациями с помощью сверхмощных радиопередатчиков. Совет Достойных долго колебался, войти ли с нами в связь. Судя по своему историческому опыту, ученые не могли допустить, что в космосе бродят какие-то филантропы, спасательные команды для попавших в беду планет. Они не умели представить себе людей другого мира иначе, как завоевателей. Но после долгих прений Совет решил рискнуть — тем более что у самих хуаров может и недостать сил для решения своих великих задач, и тогда они все равно обречены на вечное заточение. Если же незнакомцы не проявят агрессивных намерений, они. может быть, помогут подземным жителям, поделятся научными и техническими знаниями. Но из осторожности решили не показывать гостям главного, сохранить в тайне жизненные центры маленькой подземной цивилизации.

Затем слово взял Хенк.

— Мы самым добросовестным образом исследуем условия Тиса, — сказал он. — Могу уже сейчас заверить вас: мы сделаем все, что в наших силах, чтобы спасти вашу планету. Однако ничего определенного я пока сказать не могу… Речь вдет об очень серьезном и продолжительном деле. Последнее слово за нашими специалистами…

К моему удивлению, этот осторожный ответ полностью удовлетворил Кунея. Видимо, чудеса, которые он увидел на «Аяксе», рассказ о новых источниках энергии вдохнули в него веру. Он знал, что мы давно справились с проблемой регулирования климата на Земле. Но я-то сознавал: природные условия Тиса неизмеримо тяжелее.

Через два дня хуары показали нам все, что поначалу было скрыто от нас. Они провели меня и моих друзей в просторные лабиринты, где находились их производства. Эта часть подземного мира оказалась гораздо суровей, чем та, с которой мы познакомились раньше. Здесь мы уже не нашли комфорта, здесь царила тяжелая, изнурительная работа — техника была, на наш взгляд, допотопной, требующей больших затрат ручного труда. Но хуары работали методично и целеустремленно, как муравьи, и эта примитивная, по земным представлениям, деятельность производила впечатление гармонии и совершенства. Люди показались мне более приветливыми и общительными, чем обитатели первого подземелья. Здешние жители не были такими сосредоточенными, погруженными в себя, да и выглядели гораздо свежее.

Мне надолго запомнился разговор с одним из техников атомного реактора. Его звали Сани. Мы подошли, привлеченные его мощной, мускулистой фигурой и необычным для хуаров высоким ростом. Беседу начал Сеймур:

— Насколько я могу судить, у вас совсем немного мощных реакторов?

— Придет время, и мы понастроим их тысячи, — с достоинством ответил Сани. — И притом на поверхности Тиса.

— Я уверен в этом, — сказал Сеймур. — Это вам под силу. Но для этого потребуются века…

— Только ленивый меряет длину пути…

— Но ведь не все равно, будет ли дорога ровной или покрытой рытвинами…

— Человек никогда не может знать, какой путь лучше. Даже если он уже прошел по одному из них.

— Я не согласен… — сказал Сеймур. — Зачем же строить реакторы, если не определен путь?

— Чтобы идти вперед, — твердо сказал Сани.

— Но ведь дороги ведут в самых разных направлениях.

— Мы согласились идти в одном общем направлении. Этого нам достаточно.

— А если вы выбрали не лучшее?

— Кто может угадать лучшее? Только разум, стоящий над временем. Но такого разума нет на свете. Для нас самое правильное направление — общее. Мы поклялись идти по пути, предначертанному Сири…

В напряженных трудах прошло два месяца. И с каждым днем надежда выручить Тис из беды становилась все призрачней. Я не умел притворяться и при встречах с Кунеем чувствовал себя неловко, хотя тот никогда не расспрашивал о ходе исследований. Возможно, только Ли догадывалась, как обстоят дела, — она совсем перестала задавать вопросы, будто заранее знала, что ответ будет неутешительным.

Однажды после обеда мы собрались вчетвером в моей комнате — я, Сеймур, Кастелло и Толя. После долгого обсуждения было составлено заявление, которое тут же послали Хенку. На другой день пришел приказ всем землянам вернуться на «Аякс». Зверев пересчитал нас, словно боясь, что кто-то мог остаться. За все время полета до «Аякса» я ни разу не посмотрел в иллюминатор на серебристый Тис — у меня было чувство, что я трусливо сбежал от чужой беды.

Общее собрание членов экспедиции проходило в большом зале «Аякса». По тому, как меня встретили Бессонов и остальные друзья, остававшиеся на звездолете, я понял, что наше заявление не объявлено экипажу. Заседание открыл Хенк. Его лицо было очень серьезным и строгим. На меня неприятно подействовало, что он ни разу не взглянул в мою сторону. Я принял это как плохое предзнаменование.

— Дорогие друзья и коллеги, — начал комендант. — Несколько дней назад я получил послание от четверых наших сотрудников. Согласно нашему уставу мы должны обсудить его и сообща принять решение. Кто из авторов прочтет заявление?

Вызвался Сеймур. Он вышел к председательскому столу и невозмутимо огласил текст:

— Уважаемый товарищ председатель! Мы одни из первых, кто спустился на Тис. Мы считаем, что нынешние исследования являются бесперспективными. Какие бы знания мы на передали хуарам, какие бы сооружения ни построили им, их конечная цель — размораживание планеты — останется неосуществимой. В суровых условиях планеты хуары никогда не смогут создать техническую базу для получения огромной тепловой энергии. Подземная цивилизация обречена на вырождение и гибель.

В этой ситуации существует единственная возможность помочь хуарам — демонтировать реакторы «Аякса» и разместить их на планете по следующей схеме: два на полюсах и один на экваторе. Их мощность достаточна для того, чтобы переместить Тис на его старую орбиту, чтобы восстановить прежний климат, Разумеется, мы понимаем, что означает это предложение для нас самих: «Аякс» не сможет вернуться на Землю. Но для нас ясно главное: каковы, бы ни были наши обязанности перед Землей, главный наш долг — помочь попавшим в беду людям. Ибо трудно сказать, не, опоздает ли помощь в том случае, если мы пошлем ее только по возвращении на Землю.

Предлагаем общему собранию обсудить наше предложение. Если решение будет отрицательным, мы просим коллег удовлетворить нашу просьбу остаться на Тисе.

Закончив чтение, Сеймур пошел было на свое место.

— Подождите! — остановил его Хенк. — У вас есть что-нибудь добавить от себя лично к предложению вашей четверки?

Поколебавшись мгновение, Сеймур ответил:

— Ничего нового по существу дела… Я врач, я воспитан в традициях этой благородной профессии. ]е могу пройти мимо людей, нуждающихся в моей помощи…

— Слово предоставляется Викторову! — сказал Хенк.

Худое мужественное лицо Толи было бледнее, чем обычно. Когда он заговорил, голос его прозвучал до странности резко:

— Дорогие коллеги, вы хорошо знаете, что я едва не сошел с ума на «Аяксе». И родился заново здесь, на этой закованной в лед планете. Я обрел смысл и цель жизни, вновь борюсь, страдаю, к чему-то стремлюсь. Простите мне эту нескромность, но мой далекий предок, которого тоже звали Анатолий Викторов, погиб во время Октябрьской революции. И я хочу быть достойным его имени и памяти. Не желаю больше жить как пассивный созерцатель, как привилегированный обладатель высшего знания, как холодный информатор благоденствующего и любопытного человечества… Каким бы ни было ваше решение, я найду способ выполнить свой человеческий долг.

— Кастелло! — вызвал Хенк.

Итальянец медленно подошел к столу председателя и, чеканя слова, заговорил:

— Я скажу вам нечто не совсем для вас приятное: мой кумир не человек, а его прародительница — природа. И мне очень больно, что эта некогда цветущая планета скована мертвыми объятиями льдов… От благоволения горстки несовершенных людей зависит вернуть к жизни пышную природу Тиса. И я спрашиваю вас: что вы потеряете, оставшись здесь? Ничего, кроме кошмара обратного пути… Но здесь вы станете основоположниками новой цивилизации. Чего еще может пожелать от жизни обыкновенный человек?…

Когда Хенк вызвал меня, я поспешно вышел вперед и сбивчиво заговорил:

— Друзья, поймите меня… Я ближе всех познакомился с людьми Тиса, знаю, что они любят меня, верят мне… Я не могу обмануть их, изменить им. И вы не вправе останавливать меня — ведь я попал на «Аякс» ребенком, я ещё не осознавал себя и своих желаний. Я не принимал на себя тогда никаких обязательств… Теперь, став зрелым мужчиной, я имею право самостоятельно избирать дорогу в жизни.

После меня выступил маленький подвижный профессор Мюллер:

— Я считаю, что проект четырех наших коллег вполне осуществим… Эта идея как чисто техническое решение проблемы пришла мне в голову уже два месяца назад. Конечно, реализация проекта связана с большими трудностями: демонтаж, транспортировка и установка реакторов потребуют несколько лет… Перемещение Тиса на прежнюю орбиту отнимет у нас около шестидесяти процентов топлива. Оставшегося хватило бы для того, Чтобы вывести «Аякс» из поля тяготения Сигмы и придать звездолету некоторое ускорение. Но оно будет столь незначительным, что практически такая операция совершенно бессмысленна… Хочу предупредить наших молодых энтузиастов о следующем: конечно, перевод Тиса на прежнюю орбиту возможен даже за несколько месяцев Но если провести эту операцию в такой короткий срок, то из-за резкого таяния льдов на планете может произойти настоящий всемирный потоп. Существует опасность того, что вся суша превратится в морское дно… По моим подсчетам, оптимальный срок перевода Тиса — около пятидесяти лет, тогда льды планеты, постепенно растопляясь, будут насыщать парами атмосферу до ее прежнего, нормального состояния… Вот мнение специалиста. О своей личной точке зрения я скажу позже.

Потом говорил профессор Высоцкий. Скромный и всегда уравновешенный человек, в эти минуты он был взволнован, как мальчишка.

— Хочу предупредить собрание, что проект спасения Тиса, о котором вы только что услышали, не является единственно возможным… Не проще ли вернуться на Землю и послать помощь? К тому времени на планете пройдет около шестисот лет. Срок не такой уж долгий. Я не верю, что жители Тиса за это время выродятся и исчезнут…

Слово взял профессор Зидиг:

— Можно, конечно, спасти Тис и через шесть веков… Но наш долг — помочь тогда, когда мы в состоянии сделать это, и не далеким потомкам сегодняшних обитателей планеты, а именно этим, живым людям, которые верят в нас… Кроме того, остатка энергии «Аякса» вполне достаточно, чтобы послать на Землю подробное донесение. И тогда мы, может быть, доживем до прибытия на Тис новых поселенцев с родины… Кто знает не открыты ли за время нашего отсутствия иные способы космических путешествий — вспомните споры о субпространстве…

Аргументы выступавших на заседании были, естественно, противоречивыми. Большинство поддерживало Высоцкого. Но говоривший одним из последних инженер Крайчик привел соображение, заставившее многих наших противников призадуматься.

— Вы забываете об одном обстоятельстве, — сказал он. — Мы благополучно добрались до Тиса. Но есть ля гарантия, что мы столь же благополучно вернемся? Ее нет, и никто не может реально оценить шансы на возвращение. Вспомните о герметизме и меланхолии — кто может поручиться, что на обратном пути они пощадят нас? Да мало ли опасностей подстерегает «Аякс» в космосе? Если звездолет погибнет, погибяет и Тис… Имеем ли мы право рисковать?

Неожиданным было и выступление Зверева:

— Говоря о людях Тиса, вы подразумеваете только хуаров. А ведь это лишь горсточка в сравнении с десятками тысяч других туземцев. Я достаточно близко познакомился и с этими детьми природы. Они намного сердечнее и живее, естественнее, чем их подземные собратья…

— Что ты хочешь этим сказать? — нервно прервал его Толя.

— А то, что я останусь с вами, вернее, останусь с туземцами. С вашими грандиозными планами вы можете стереть их с лица планеты…

Наконец слово взял комендант. Оглядев зал, Хенк заговорил:

— Мое мнение вряд ли удивит кого-нибудь. «Аякс» — моя жизнь, моя судьба… Для меня предложение разобрать корабль и разбросать это совершеннейшее творение человека среди льдов равносильно святотатству. Я не могу навязывать вам свою волю, но моя обязанность — напомнить вам о вашей миссии и о долге перед Землей. Звездолет не мой и не наш, мы не имеем права по собственному усмотрению распоряжаться им. «Аякс» — детище всего человечества, его мечта и надежда… Вы знаете, каких трудов стоило его создание. Я хорошо понимаю благородный порыв моих четырех коллег, но неужели наш долг по отношению к Земле — не высший закон для нас?… Предлагаю следующее: еще сутки обдумать все «за» и «против», а потом голосовать. Наше решение не должно зависеть от случайного настроения, оно должно явиться плодом трезвого и ответственного разговора каждого со своей совестью…

На следующий день, пока комиссия вела подсчет голосов, зал гудел от возбуждения. Наконец из-за своего стола поднялся комендант. Лицо его было непроницаемым. Сердце мое сжалось от волнения. Хенк подождал, пока восстановится тишина, и твердым голосом объявил:

— Большинство — за предложение четверки. Против голосовало шестьдесят два человека.

Надо было видеть, какая буря разразилась в зале! Толя вскочил на стул и что-то радостно кричал, размахивая руками. Кастелло, сидевший рядом со мной, порывисто обнял меня. Когда мы выходили из зала, ко мне подошел улыбающийся Бессонов:

— Ваша взяла, черти! Ну что ж, похороните меня, старика, на чужой планете…

— Ты недоволен решением? — спросил я.

— Все хорошо, мой мальчик, — сказал он, хлопнув меня по плечу. — Да, Хенк просил вас с Сеймуром зайти к нему…

Когда мы вошли к коменданту, я понял, что он расстроен гораздо больше, чем можно было подумать по его виду. Хенк долго сидел, склонив голову, и машинально черкал карандашом на клочке бумаги. Не поднимая на нас глаз, он хрипло сказал:

— Возлагаю на Сеймура обязанность сообщить Кунею о сегодняшнем решении. И заключить нечто вроде договора о сотрудничестве… Только не знаю, не заподозрят ли они нас в нечистых намерениях, — горько усмехнулся он. — Вы же сами говорили, что альтруизм непонятен для них…

— Будьте спокойны, никаких недоразумений не будет, — ответил Сеймур.

Наступило неловкое молчание.

— Хорошую кашу вы заварили, — мрачно сказал Хенк. — Забыть родную Землю!..

Он резко встал и заходил по кабинету. Мы с Сеймуром благоразумно выжидали. Наконец Хенк остановился пялом с нами и, пристально глядя то на меня, то на Сеймура, произнес:

— Даю вам полсотни лет сроку, чтобы вы разморозили эту проклятую планету! И еще столько же на производство терциального горючего для полета к Земле. Я не собираюсь умирать на вашем заледенелом Тисе!

— Раньше успеем, — уверенно ответил я. — Через сто лет ты будешь валяться в гамаке в своем садике под Стокгольмом.

Лицо Хенка прояснилось — он был как большой мальчишка, наш комендант.

— Смотрите! Ловлю вас на слове! Мне не улыбается просидеть полжизни на раскисшей земле… Тут со скуки повесишься — ни травки, ни деревца…

— Скучать не придется, — заверил Сеймур, — Дел хватит. И больше всего коменданту.

Хенк улыбнулся и обнял нас за плечи.

— Все-таки вы неплохие ребята. Хоть и обвели меня вокруг пальца… Но я еще полечу к Земле, вот увидите!

Когда мы вышли из ракеты, первым человеком, которого я увидел, была Ли. Она не сделала ни шагу навстречу мне, даже не подняла руки для приветствия. Подойдя к ней, я увидел в ее глазах радость.

— Ты вернулся! — тихо сказала она. — Вас долго не было. Я боялась…

— Это хорошо, — ответил я. — Такое случается и с земными девушками…

— Ты хочешь, чтобы я походила на них?

— Хочу, чтоб ты была похожа на одну себя. Мы пошли к лифтам. Ли медлила — она никогда не спешила, когда предстоял спуск под землю.

— Прошлой ночью я смотрела в маленькую подзорную трубу на ваш корабль, — сказала она.

— Ты сама это придумала?

— Нет, мне дал посмотреть Фини…

Я догадывался, какого рода интерес к «Аяксу» испытывал Фини. Видимо, проверял, не удрали ли мы.

— Я смотрела на звезды. Хотела отыскать вашу…

— Она не видна в такую слабую трубу, — сказал я.

— Нет, я нашла ее, я почувствовала ее — у нее такой ласковый свет.

В тот же день мы встретились с Кунеем. Узнав, что предполагаемая операция будет, по сути дела, означать гибель «Аякса», Куней воскликнул:

— Но зачем вы делаете это? И я не понимаю, как мы будем рассчитываться с вами…

— На сей раз это не будет стоить вам во гроша, пошутил Сеймур.

— Может быть, вы хотите, чтобы мы поделили Тис? — все еще недоумевая, вопрошал Куней. — И чтобы мы владели им вместе?

Я хорошо понимал, что принять эту услугу даром казалось ему неразумным и даже безнравственным. Сеймур нашел выход из положения:

— Да, у нас есть некоторые условия! Мы можем подписать договор о сотрудничестве с вами при том условии, что всем жителям Тиса будут гарантированы одинаковые права.

— А разве сейчас не так? — озадаченно спросил Куней.

— Речь идет не только о нас и о вас. Я говорю и о туземцах. О детях, которые могут родиться от смешанных браков, — Сеймур едва заметно улыбнулся.

— Но какое отношение ко всему этому имеют туземцы?

— Самое прямое… Их десятки, а может быть, и сотни тысяч. Без их помощи, без их рабочих рук у нас ничего не получится.

— Я согласен! — с облегчением сказал Куней. — Конечно, согласен. Когда мы заключим договор?

— В ближайшие дни. С вашей стороны его подпишете вы, с нашей — Хенк.

— Это большая честь для меня, — искренне сказал Куней. — Можно оповестить об этом разговоре наших людей?

— Разумеется! — ответил Сеймур.

На следующий день предстояла очередная экспедиция за провиантом. Я вызвался ехать вместе с Ли. Поднявшись на поверхность, я увидел Фини, он помогал нагружать один из вездеходов. Подойдя ближе, я понял, что наш договор, хотя еще и не подписанный, вступил в силу. Старый скряга взял по крайней мере в пять раз больше вещей для обмена. Среди них была даже дюжина газовых зажигалок. Я заранее представил себе ликование охотников. Фини показался мне на этот раз более дружелюбным.

Когда вдали показался лагерь туземцев, я остановил сани и предложил Ли:

— Выйдем ненадолго.

Мы были на перевале невысокого хребта. Внизу перед нами простиралась широкая долина, терявшаяся где-то в стороне океана. Мне казалось, что я Вижу и сам океан, могучий и спокойный, неподвижный и вечный. Я видел разъяренное солнце, пылающее над его мрачными водами. Видел, как рождаются облака, как они несутся огромными белыми стадами к прозрачному небу. Как темнеют, тяжелея от снега. После многовекового затишья над планетой вновь пронесутся снежные бури. Тяжелые волны океана будут ломать ледяной панцирь. Пройдут еще годы, и хлынут первые ливни. Льды станут таять все быстрее, и наконец кое-где выглянет земля — маленькие грязные пятна вдоль экватора. И какой бы раскисшей и некрасивой ни была эта первая земля — для нас настанет великий праздник.

Я видел, как все выше вздымаются воды океана, как они устремляются все дальше и дальше на сушу. Туземцы уходят к полюсам. С ними бегут обезумевшие медведи. Волны заливают только что освобожденную землю, с грохотом разбиваются о скалы. Даже огромные морские чудища в страхе прячутся в океанских глубинах.

Все сильнее припекает солнце. Но неба не видно _ над водою, над вершинами гор бушуют шквалы испарений. Грохочут громы, молнии прошивают сырой сумрак. Похоже, что все погибнет, на сей раз под водой.

Но нет! Я видел те долгие десятилетия, когда солнце борется с водной стихией. Видел, как оно побеждает. Как день за днем вновь возникает суша — бурая мертвая глина, изрезанная потоками. Вот стоят черные безлистые леса. Вот из воды поднимаются огромные белые дворцы, древние гранитные стадионы, пустынные города…

И на скалистой вершине я видел Великого Сао — слепого, как Гомер, но всевидящего, всезнающего, всемогущего. Его вдохновенное лицо обращено к посветлевшему небу, губы чуть шевелятся. Он складывает слова своей последней поэмы — великой поэмы Сотворения. Он уже видит новые леса и поля, зрит свое племя среди зеленеющей тундры. Людей, пробудившихся после многовековой дремоты, жизнерадостных и счастливых.

Я услышал гул моторов. Из-за тороса выскочили сани Фини.

— Идем, — сказала Ли.

— Идем, — ответил я.

И мы пошли к племени, ожидавшему нас с горами замороженного мяса.