2. Карнавал

Дворецкий не уставал раскланиваться. Глаза его блестели: в них, кажется, таилось какое-то выражение, но трудно сказать какое – то ли радость, то ли гордость, то ли даже ехидство. Уже несколько дней Кристоф дворецкому не доверял: мало того, что в поведении и речах тот допускал неуместную, граничащую с дерзостью иронию, откровенно не одобрял изгнания хлебателей, затаил обиду за случай на ярмарке. Помимо прочего, подозрение внушало и его неведомо как и где обожженное лицо. И сейчас Кристоф вполне рассчитывал на ответные пакости с его стороны.

Посему затея с карнавалом возбудила в душе юного барона крайнее недоумение.

– Извольте следовать в залу кривых зеркал! – молвил замотанным парчою ртом дворецкий и со степенной неспешностью отправился, указывая направление.

– Ой! Как здорово! – Вероника захлопала в ладоши и даже подпрыгнула. – Я там уже была сегодня, папа! Мне так понравилось!

– Возьми, дура, жениха под локоть! – буркнул полковник. Дочь не без удовольствия поспешила последовать его совету.

«Подумать только! – Мысли Кристофа пели все ту же эйфорическую песню. – Живая графиня!… Красивая притом!… И я рядом с ней!… Этаким гусем вышагиваю!… Невероятно! Жалко дружище Леопольд меня сейчас не видит! Вот бы рухнул от зависти!»

– О чем это вы так глубоко задумались, господин барон? – шепотом спросила его Вероника и шепотом же добавила: – И перестань надуваться как гусак, иначе откажусь идти с тобой под руку. Ты надулся и не развлекаешь меня беседой!

– Я, – отвечал Кристоф, – прошу прощения. Немедленно приложу все усилия, чтобы тебя развлечь.

Хорошая сегодня, не так ли, погода?

– Тьфу! – сказала Вероника. – Какая нужда говорить между нами о таких пустяках?

– Почему же о пустяках? Наш любезный маэстро Корпускулус утверждает обратное. Погода, говорит он, одна из наиболее важных тем для разговора. Ибо что может быть существеннее погоды. Только, по-моему, здоровье… В общем, я не помню, что он говорил.

– А кто такой маэстро Корпускулус?

– Это старикан такой интересный. Одевается забавно, кривляется, парик все время теряет.

– Боже мой, Кристоф, у тебя есть шут?

– Нет, маэстро не шут. Он ученый. Ну да, он доктор, потом философ, потом этот, который по руке гадает…

– Хиромант.

– Вот-вот… И прочая, и прочая, и прочая.

– Кристоф!

– Да, Вероника!

– У тебя в замке живет такой интересный человек и ты ничего мне о нем не рассказывал?

– Так ты же не спрашивала.

– Кристоф! Пожалуйста! Пусть он погадает мне по руке!

– Пусть он потом погадает… Карнавал вот-вот начнется.

– Потом не получится… Папа сразу увезет меня домой!

– Так ты же еще, наверное, приедешь?

– Когда это будет? Я к тому времени умру от любопытства.

– Так что ж теперь – карнавал не посмотрим?

– Карнавал я уже однажды видела – в Венеции, когда к сестре в гости приезжала. А вот по руке мне ни разу еще не гадали…

– И не советую. Наш маэстро мастер предсказывать всякие ужасы. И попробуй потом усомнись, что это не так, – начинает кричать и топать ногами.

– Ой, Кристоф, как интересно! Пойдем быстрее к маэстро!

– Слушай, не можем же мы бросить все и уйти! Это неприлично, в конце концов!

– Неприлично? А кто тут понимает в приличиях? Твоя мать или сестра? Или мой отец?

– Дворецкий понимает.

– А вот дворецкий-то нам как раз не указ! Скажи ему, что мы ненадолго удалимся! Ну, давай же, говори!

– Черт! Да постой же ты! Дай подумаю. Я уже ничего не понимаю! Ладно, я скажу дворецкому, чтоб отложил карнавал.

– Не надо. Пусть начинает без нас. А мы только погадаем по руке и сразу вернемся.

– Сразу не получится, – сказал Кристоф. – Маэстро, помимо всего прочего, также великий охотник побеседовать. Мы уйдем от него, когда карнавал уже закончится.

Кристоф темнил. Он и сам был не против перекинуться словцом-другим с маэстро, но, к сожалению, совсем не знал, где расположены покои маэстро, помнил лишь, что надо идти по главной лестнице и где-то недалеко от нее на пятом этаже и живет одинокий чудаковатый философ.

– Может, не надо? – сказал Кристоф. – Между нами, так ну его, этого маэстро, к лешему… Я бы с большей охотой карнавал посмотрел…

– Кристоф! – Вероника одарила его очаровательным проникновенным взглядом, за который, наверное, сам Дон Жуан продал бы душу дьяволу. – Пожалуйста, покажи мне маэстро!

– Ну, ладно! Хорошо! Сейчас! – Кристоф освободился от руки графини и догнал шествовавшего во главе колонны дворецкого. – Господин дворецкий! Распорядитесь послать кого-нибудь в покои маэстро Корпускулуса с распоряжением…

– Распоряжение ваше передано быть не может, – перебил дворецкий. – Вся имеющаяся в замке прислуга в данный момент задействована либо на карнавале, либо убирает праздничный стол. И к тому же– его замотанный парчовой повязкой рот с явной брезгливостью перекосился, – зачем вам столь неожиданно мог понадобиться маэстро?

«Не много ли он себе позволяет?» – подумал Кристоф. Вслух же заметил:

– Для прислуги вы излишне любопытны! – и почти физически ощутил, как между ними возникает, материализуется из воздуха плотная, нерушимая стена ненависти.

– Извините, – процедил дворецкий ядовито. – Ничем вам в нужде вашей помочь не могу. В конце концов, господин барон смогут навестить старого шарлатана сами. Или, – замотанный глаз иронически сощурился, – господин барон не знают, где сей шарлатан обитает? Я могу подсказать…

– Не надо! – отрезал Кристоф. – Я найду маэстро сам. – И, не удержавшись от язвительности, бросил: – Заодно по пути подумаю, кто вместо вас сможет занять должность дворецкого.

– Не советую, господин барон, много думать – голова может заболеть!

«Каков подлец! – гневно размышлял Кристоф. – Завтра же, немедленно его к ковырятелям! Разбаловал, ох как разбаловал прислугу покойный Карл-Людвиг!»

– Пойдем! – сказал он Веронике. – Подымемся ненадолго к маэстро! Мама, мы к маэстро!

– Не задерживайтесь там долго! Можете пропустить карнавал, – сказала баронесса-мать.

– Обжиматься пошли! – проронил граф. – Верхен! Смотри, юбку не помни!

Вероника покраснела.

«А что, если, – подумал Кристоф, – ей надобен вовсе не маэстро?… Например, мне очень хочется побыть с Вероникой наедине. Отчего бы ей не хотеть того же самого?»

– Кристоф! – сказала Вероника, сжимая его руку. – Ты чертовски скучный человек. Ты опять надулся!… И притом молчишь!

Отблески пламени витых толстых свечей плясали в оконных стеклах узкого коридора. Ступени парадной лестницы, устеленные персидским ковром длины почти бесконечной, пребывали в полумраке, столь располагающем к уединенным размышлениям.

– Кристоф! У тебя чудесный замок!

– Не сказал бы, – отвечал Кристоф, – что он так уж чудесен. Например, в этих коридорах сам черт ногу сломит. Настоящий лабиринт! А местами так даже помойка. Он необитаем на девять десятых. Я знаю здесь лишь несколько проходов, по которым можно двигаться, не боясь заблудиться. А недавно мне снился сон, очень похожий на явь. Кошмарный сон. Я заблудился в необитаемой части замка. Стены стали дрожать и испускать странное свечение. Мне стало страшно, я побежал и попал на сборище каких-то ужасных, бесформенных чудовищ, которые чуть не растерзали меня. Меня спас лишь какой-то одетый в яркий плащ великан… Порою мне кажется, что это произошло наяву. Я боюсь своего замка.

– Почему же ты никуда отсюда не уедешь?

– Я сразу лишусь наследства. Покойному барону было угодно, чтобы целый год безвыездно я провел в этом замке. И уже за эту неделю он мне порядком осточертел. Если бы не охота и ты, Вероника, я бы свихнулся здесь от скуки. Обещай приезжать ко мне почаще!

– С удовольствием! – сказала Вероника.

Ладони Кристофа смяли нежную ткань платья графини, а губы впились в уста жадным поцелуем.

– Кхе-кхе-кхе! – раздался неподалеку знакомый скрипучий кашель. – Я извиняюсь, господин барон, что отвлекаю вас от сего, безусловно, приятного времяпрепровождения.

– Маэстро! – обрадованно воскликнул Кристоф. – Собственно, вас-то мы и разыскиваем!

– Странно слышать, – молвил маэстро, раскланиваясь во все стороны, – что вы изволили прервать шумное увеселение поистине лукуллова пиршества и соизволили обратить внимание на скромного философа.

Итак, чем могу служить? Хотя постойте!… Я наблюдаю здесь персону, мне незнакомую, имя которой, однако же, для меня не загадка. Если не ошибаюсь, а не ошибаюсь я почти никогда, вас, сударыня, зовут Вероника, графиня фон Блямменберг.

– Вы действительно не ошибаетесь! – ответила, рассмеявшись, Вероника. – Позвольте теперь и мне предположить, что вас зовут маэстро Корпускулус. Очень о вас наслышана!…

– С хорошей, надеюсь, стороны! – сказал маэстро, подпрыгивая едва не до потолка.

– Вероника – моя невеста, – сказал Кристоф.

– Хорошо, что вы предупредили об этом бывалого ловеласа. Ибо красота ваша, сударыня, неописуема. И я нисколько не сомневаюсь в том, что вы способны разжечь любовный пламень не только в юном бароне, но даже в старце, убеленном сединами. Искренне сожалею, что не встретил вас лет эдак пятьдесят назад. Однако чем могу быть полезен? Ваше желание, сударыня, для меня закон. Ради его исполнения я, пожалуй, согласен отложить намеченный поход в библиотеку. Что есть чтение книг по сравнению с созерцанием столь небывалой красоты?!

Из уст маэстро изливался такой поток красноречия, что Кристоф поневоле почувствовал себя неловким и косноязычным.

– Мы, собственно, вот по какому поводу, – сказал Кристоф.

– Я весь внимание! – встрепенулся маэстро, изобразив ногами небывалое антраша. – Я обратился сейчас в одно большое ухо, готовое расслышать все ваши желания!

– Погадайте мне по руке, пожалуйста! – сказала Вероника.

– О, сударыня! Вы не могли ничем другим более порадовать старого хироманта, чем этой просьбой! Преподнесите мне мешок золота! – воскликнул маэстро, подкидывая парик в воздух.

– О Боже! – воскликнула Вероника. – Неужели так дорого!

– Преподнесите мне мешок золота, и то я не обрадуюсь этому более, чем вашей просьбе! Однако пройдемте же в мой кабинет. Там я исполню ваше желание с несказаннейшим удовольствием.

Откуда-то снизу грянули резкие и пронзительные звуки музыки.

– Что это? – спросил маэстро, внезапно посерьезнев.

– Карнавал, – сказал Кристоф.

– Кто его затеял? – спросил маэстро. Его глубокий взгляд, казалось, проникал Кристофу в самые тайники Души.

– Господин дворецкий.

– Господин дворецкий… – повторил маэстро. – Гм! Что ж… Однако пойдемте!

Когда они вступили в коридоры пятого этажа, маэстро вполголоса обратился к Кристофу:

– Господин барон! Настоятельно рекомендую вам не посещать безлюдные места замка. Это пойдет к вашей же пользе. Во-первых, ничего интересного там нет. Во-вторых, ваши предки были шутники: нежелательный гость шел по коридору, неожиданно каменные половицы под ним разверзались, и гость попадал – навечно – в каменный мешок. Следует знать, что такие ловушки кое-где еще остались неиспользованными. И в-третьих, помните о том, что я прочитал на вашей ладони о грозящей вам опасности, коей вы рискуете подвергнуться, расхаживая по необитаемым коридорам. И, прошу вас, не сочтите сие предупреждение за занудство многоученого старца, но за совет, направленный к вашей же пользе.

– Странно, – сказал Кристоф. – Я – хозяин замка – не могу даже прогуляться по своему жилищу. Напоминает домашний арест.

– Нисколько! – раскланялся маэстро. – Если в вас возникает любопытство, если вы хотите осмотреть необитаемые внутренности замка – обращайтесь ко мне. У меня есть старинные планы замковых коридоров, кроме того, за полгода, которые я здесь пробыл, я многие из этих коридоров исследовал. В моем лице вы обрящете ценного проводника. Отправившись же в путь самостоятельно, вы рискуете окончательно и бесповоротно заблудиться. Добавлю, что внутренности замка не так уж необитаемы, как это кажется. Запомните, юноша, в каждом лабиринте есть свой Минотавр.

Стена глухого коридора таила в себе нишу, ниша скрывала дверцу. «Никогда бы не догадался, что маэстро живет здесь»,– подумал Кристоф и мысленно поблагодарил провидение, пославшее ему встречу со старым философом.

Маэстро церемонно, размахивая париком, раскланялся.

– Почтенная сударыня! Философ-отшельник сердечнейше рад приветствовать вас на пороге своей берлоги, в кою всенижайше упрашивает вас прошествовать.

Вслед за сей тирадой маэстро громко и троекратно щелкнул пальцами правой руки. Маленькая дверца распахнулась.

Внутри обиталище маэстро не представало такой уж берлогой. Напротив, покои одинокого философа вид имели ухоженный, порядок, во всяком случае, видимость порядка, присутствовала. Стрельчатое окно открывало вид на большую часть замка с высоты, близкой к высоте птичьего полета. Огромный стол, ножки которого были сделаны в виде человеческих ног со ступнями, пальцами, коленями, вмещал множество разнообразных бумаг, испещренных неведомыми знаками и пометами. Стены «берлоги» были украшены картинами, гравюрами и литографиями. Одна из гравюр изображала человека в остроконечном колпаке, квадрат, заполненный цифрами, астролябию. Была у маэстро в кабинете и настоящая астролябия – огромная, на инкрустированной серебром подставке. Стояла она на специальной полке по соседству с чем-то загадочным, напоминающим перегонный куб.

– Располагайтесь, пожалуйста, в креслах! – сказал маэстро. – А вы, любезная графиня, садитесь около меня. Так-с! – Маэстро весьма ловко зажег толстую витую свечу и склонился в витиеватом поклоне около Вероники. – Так-с, сударыня! Гм!… Угу!… Так-так-так!

– Что же вы видите, маэстро? – спросила Вероника нетерпеливо.

– Сударыня! Вы когда-нибудь слыхали о Дельфийском оракуле? О! Вы морщите лобик! Учитывая вашу красоту, знать о Дельфийском оракуле вам необязательно. Располагался он в городке Дельфы, в Древней Греции. Находился в пещере, из глубины которой постоянно валил густой, одуряющий дым. Древние греки, сударыня, верили, что этот дым идет из самого Аида – царства мертвых, расположенного глубоко под землей. В пещере сидела пифия – дева-прорицательница. Вдыхая дым, она изрекала туманные пророчества, смысла которых зачастую не понимал пришедший за предсказанием человек. Он пожимал плечами и уходил. И лишь затем, когда начинало сбываться предсказанное, а причудливые обстоятельства сплетались таким образом, что смысл пророчества уже переставал быть невнятным, к человеку приходило понимание. Человек понимал, что иначе (и большего) сказать было невозможно. Ибо (прошу, сударыня, прощения за затянувшееся вступление, будьте снисходительны к старому болтуну) миром управляет Его Величество Случай. Игра и сплетение всякого рода случайностей, ежесекундно меняющихся, тончайшей сетью оплетают мир, где мы с вами живем. Помимо этого, есть еще и закономерности… Впрочем – гм! – не будем углубляться в эти материи. Скажу лишь, что человек волен менять некоторые случайности, дабы не подвергаться опасностям разного рода. Например, случай из моей практики. Некий служащий, жена коего находилась в весьма интересном положении, выразил желание узнать у меня, кого она ему родит.

– Неужели вы можете предсказать даже это? – изумленно воскликнула Вероника.

– Сударыня! Это такие пустяки, доступные даже средней руки шарлатану, что я считаю излишним хвалиться этой своей способностью. Так вот, я безошибочно определил, что жена принесет ему двойняшек мужеского пола. Однако помимо этого (а вот здесь уже хвалюсь), внимание мое привлек довольно редкий узор кожных линий. Рядовой хиромант не придал бы сему обстоятельству ровно никакого значения – но только не я! Линии указывали, что человек этот фантастически привержен своим устоявшимся за долгие годы привычкам и что таковая приверженность грозит ему в самое ближайшее время неслыханными бедами. Большего я выведать не смог. Чиновник внимательнейше выслушал меня, однако, как мне показалось, был весьма недоволен туманностью моего предсказания. Через две недели я получил известие, что недавний мой клиент оказался убит. Причиною смерти явился наиобычнейший цветочный горшок, вывалившийся из окна по недосмотру протиравшей оконные стекла горничной прямо на улицу, по которой наш чиновник ежедневно ходил на службу, ходил с такой регулярностью, что по нему, извините за избитое выражение, можно было проверять часы. Горшок упал чиновнику на голову, пробив черепную коробку… Впрочем, опустим детали. Естественно, он так и не увидел двойняшек мужеского пола, которых жена принесла ему точно в срок. А ведь, пройди он по улице секундой раньше или секундой позже, трагедии не случилось бы. Ее также не случилось бы, если б он прислушался к моему совету и изменил свои привычки. Хотя скорее всего я требовал от него невозможного. Теперь, дитя мое (вы не будете возражать, если я вас так назову?), вы, надеюсь, понимаете, что такое обстоятельства, могущие измениться?

– О да, – сказала Вероника, – кажется, понимаю.

– Задача всякого прорицателя – указать именно на такие обстоятельства, изменение которых способствует избавлению от бед и всякого рода напастей.

– А что же вы все-таки углядели на моей ладони? – спросила Вероника.

– Это не тайна, сударыня, от вас, – сказал, раскланявшись, маэстро. – Однако господину барону лучше было бы не слышать этого.

– Мне что же – уйти? – сказал Кристоф.

– Нет, – сказал маэстро. – Просто отойдите к окну. Там вы не будете слышать того, что для ваших ушей не предназначено.

– Что ж, – сказал Кристоф, пожимая плечами, – будь по-вашему!

За окном моросил мелкий дождик, в сером небе летали далекие, похожие на мух птицы, по заросшему ряской рву расходились круги дождевых капель.

– Сударыня! – Маэстро заговорил шепотом. – Не ошибусь, если скажу, что вы влюблены.

Вероника покраснела.

– Не краснейте, дитя мое! Ничего стыдного в этом нет…

– Маэстро, я поражена! Неужели все это написано на моей ладони?…

– Оставьте свой сарказм, графиня. Это написано на вашем лице, это безошибочно читается у вас во взгляде. Ладонь же ваша повествует, помимо этого, еще кое о чем…

– О чем же?

– А о том, что вы сами еще не знаете, до какой степени можете любить. Любовь ваша может подвигнуть вас на безумства, которых я советую остерегаться.

– Я не понимаю, о чем вы говорите! – разгневанно перебила Вероника.

– Подождите гневаться! Я ни в коем случае не делаю вам оскорбительных намеков. Я всего лишь предостерегаю вас от необдуманных поступков, совсем не связанных с тем, что вы подумали.

– Откуда вам знать, что я подумала?

– Тысяча извинений, сударыня! Хоть я и доктор красноречия, однако не в моих силах объяснить вам, что я имею в виду…

Взгляд Кристофа, устав скучающе блуждать по заоконному пространству, обратился к подоконнику. Сделанный из красного дерева, он содержал на себе несколько предметов: резную фигурку, изображавшую толстого монгола с бритой наголо головой, сидящего на корточках и блаженно чему-то улыбающегося; пожелтевший кусок пергамента, испещренный неведомыми значками; хрустальный флакончик, до половины наполненный какой-то белой, напоминающей воду жидкостью. Машинально флакончик этот очутился у Кристофа в руке. Аккуратно, двумя пальцами, Кристоф Убрал с его горлышка миниатюрную хрустальную пробку и, поднеся флакончик к самым ноздрям, понюхал жидкость. Она обладала резким, но не лишенным приятности запахом, как будто нашатырь смешали с изысканным благовонием. Кристоф еще раз глубоко вздохнул, и, странное дело, ему показалось, что жидкость выделяет радужный пар. Гладко, как дым из трубки, извиваясь в воздухе, разноцветный этот пар стремился в ноздри Кристофа. В этом было что-то пугающее. Кристоф быстро закрыл флакончик и поставил его на прежнее место. Кажется, маэстро ничего не заметил.

– Сударыня! – продолжал маэстро. – Вы начинаете обижаться, так и не соизволив меня понять…

– Кто вам сказал, что я обижаюсь? – пожала плечами Вероника. – Хотя, сказать честно, я была лучшего мнения о вас.

– Я всего лишь предупреждаю вас, что принятие вами необдуманных решений может привести к нежелательным последствиям…

– Что ж, я поняла вас. – Шурша юбками, Вероника поднялась из кресла. – Господин барон, пойдемте на карнавал…

Жидкость с подоконника обладала несомненно опьяняющим действием. Кристоф вдруг почувствовал, как все расплывается перед его глазами. Маэстро превратился в нечто огромное, бесформенное и расплывчатое. Вероника, казалось, растеклась в воздухе белым ажурным пятном. Стены кабинета раскачивались перед глазами. «Еще мгновение, – подумал Кристоф, – и они пустятся в какой-то нелепый, фантастический танец, увлекут за собою меня, я не выдержу, упаду в обморок, как кисейная барышня, и…»

– Сударыня! – продолжал маэстро шепотом. – Хорошо же. Приоткрою чуть-чуть завесу тайны. Посещая замок, вы рискуете попасть в довольно неприятную историю. Воздержитесь, – маэстро умоляюще сложил руки, – от частых посещений замка!

– Знаете ли! – Вероника в гневе закусила губу.

– По крайней мере старайтесь не посещать замок незапланированно!…

– С меня довольно! – воскликнула Вероника. – Господин барон, вы идете? Или я пойду сама!

Кристоф нагнал ее уже на лестнице. В дверях своего кабинета беспомощно раскланивался маэстро.

– Что случилось? – спросил Кристоф.

– Ничего не случилось! – резко отвечала Вероника, каблучки ее туфель разгневанно щелкали по ступеням. – Ничего не случилось! Он обычный шарлатан – твой маэстро! – Она почти кричала.

Кристоф мог клясться и божиться, что видел, как из ее рта вылетают белые пушистые хлопья, похожие на маленькие облака, вылетают и с хлопком лопаются. «Это слова», – понял Кристоф.

– Как ты сказала? – проговорил он. – Повтори, пожалуйста.

– Твой маэстро – обычный шарлатан! – В гневе Вероника даже топнула ножкой.

Кристоф же удивленно наблюдал за вновь возникшими пушистыми хлопьями-облаками. Облачко, образовавшееся от слова «маэстро», неожиданно приняло облик самого маэстро и грозно грозило Кристофу эфемерным кулаком.

– Кристоф! Что случилось? Что с тобой?

Эти слова приняли вид множества вопросительных знаков. Они мягко облепили тело Кристофа, щекотались изогнутыми верхними концами, присасывались к камзолу и панталонам нижними своими точками.

– Все в порядке! – сказал Кристоф, с изумлением наблюдая, как с его губ слетают восклицательные знаки. Прямые и стройные, уверенные в себе, они врезались в изогнуто-неуверенное месиво знаков вопросительных. Те вяло отступали.

«Битва восклицательных и вопросительных знаков! – подумал Кристоф. – Никогда подобного не видел!»

– Кристоф! – Вероника обвила его шею тонкими своими руками. – Ты сейчас какой-то ненормальный. Ты устал? Может, проводить тебя в спальню?

И опять целая лавина заботливых вопросительных знаков.

– Что с тобой?

Еще больше знаков вопроса.

– Вероника! – тяжело проговорил Кристоф. – По-моему, я сошел с ума. – Слова тяжелыми металлическими кубами вылетали из уст.– Но… Нет, этого не объяснить.

– Расскажи мне, пожалуйста! – Вероника еще тесней прижалась к нему.

– В общем… Я, как бы это сказать, вижу все слова.

О черт! – Слова, тяжелые и громоздкие, едва выходилииз горла, то и дело норовили застрять во рту, и Кристофу приходилось тяжело и натужно выплевывать их наружу, и они с грохотом осыпались к его ногам. – Прости меня!

– Ты бредишь, Кристоф! У тебя лихорадка?

– Нет-нет! Я действительно вижу слова! Понимаешь, пока ты разговаривала с маэстро, я стоял у подоконника. – Слово «подоконник» было таким длинным и громоздким, что Кристоф чуть им не поперхнулся, затем с облегчением отметил, что оно, как и прочие, все же обрушилось вниз, к его ногам, и продолжал: – Там стоял какой-то флакончик с прозрачной жидкостью. Я понюхал ее. У меня все поплыло перед глазами. И вот теперь… я вижу слова…

– О Боже! – воскликнула Вероника. Кристоф почувствовал и увидел, как его обволокла, заботливо и нежно, мягкая прозрачная пелена. – О Боже! Какой ты странный! Пойдем, я провожу тебя в спальню…

– Пойдем! – сказал Кристоф, перешагивая через груды омертвевших слов около его ног. Вероника взяла его под руку. «Черт побери! Приятно все-таки иногда почувствовать себя смертельно больным!»

Когда они спустились этажом ниже, слышны стали звуки музыки, доносящиеся снизу.

– Карнавал уже начался! – вздохнула Вероника.

Чем ниже они спускались, тем громче становилась музыка. Наконец она стала громкой настолько, что Кристоф смог увидеть звуки. Они имели формы обычных музыкальных нот и, как рой насекомых, клубились в воздухе. Каким-то образом почувствовав человеческое присутствие, звуки устремились прямиком к Кристофу с Вероникой. Закругленные их окончания вздрагивали, как тельца насекомых. Жужжа, кружились они около голов и после секундного промедления, еще раз тряхнув своими «тельцами», вонзились заостренными хвостиками в уши.

– Аи! – закричал Кристоф, почувствовав резкую боль. Он закрыл уши ладонями. Звуки бились в его руки, нещадно кололи их своими жалами. Однако жжение в перепонках не проходило, ибо несколько звуков таки сумели протиснуться под закрывающие ушные раковины ладони. – Аи! Вероника! Быстрей! Зажми уши! Зажми!

Звуки, он это видел, хищным потоком влетали в уши молодой графини, вгрызались в барабанные перепонки и вылетали раздувшиеся, как комары, после того как напьются крови.

– Да закрой же ты уши!!!

– Господи! Кристоф! Ты совсем сумасшедший! Где тут твоя спальня?

– Там! – указал Кристоф в глубь широкого коридора, весьма скудно освещенного.

Кристоф шел по нему все так же, зажав уши ладонями. Подойдя к двери в опочивальню, он пнул ее ногой. Дверь распахнулась скрипя. Кристоф увидел, как из несмазанных ее петель выползают звуки – ленивые, жирные, напоминающие хорошо откормленных сверчков.

– Все! Ложись на кровать, накройся одеялом и спи! – сказала Вероника. – А я пойду смотреть карнавал.

– Постой! – сказал Кристоф, отнимая руки от ушей, ибо звуки музыки сюда почти не доносились, лишь несколько незначительных ноток кружились в сумеречном воздухе. – Постой! А как же я?

Огромный вопросительный знак повис у Вероники на шее.

– А ты спи! – отвечала Вероника. – Не хочу с тобой общаться. Ты сегодня сумасшедший и противный.

– Ты знаешь меня всего один день! Откуда ты взяла, что я именно сегодня – сумасшедший и противный. Может, я всегда такой?

– Тогда я жестоко в тебе ошиблась и нам не нужно больше встречаться!

Слова эти тяжелыми кирпичами рушились Кристофу на грудь.

– Спасибо за угощение, господин барон! – Она сделала реверанс. – И за компанию тоже спасибо, и за такого же чокнутого, как вы, маэстро – также низкий

поклон. И еще, господин барон, не вздумайте приходить на карнавал и пугать публику своим видом. Прощайте!

– Постой! – воскликнул Кристоф. – Неужели ты всерьез веришь, что я действительно сумасшедший?

Вопросительный знак, как крюк, вонзился в платье графини. Она остановилась, обернулась.

– Нет, – сказала она. Что-то похожее на слезу блестело в ее глазах. – Но ты так странно ведешь себя…

– Извини меня… Поверишь ли, это действительно виновата жидкость из флакончика маэстро. Со мной творится что-то странное. Не бросай меня, пожалуйста! А я постараюсь больше не чудить…

– Ты вел себя так странно. – Слова Вероники снова приобрели вид легких белых облачков, до этого они были темные и напоминали скорее предгрозовые тучи. Кристоф определил, что она больше не гневается. – Я не могла понять: разыгрываешь ли ты меня, издеваешься ли надо мной или ты в самом деле сумасшедший.

– Я не разыгрывал тебя и не издевался. Это надо мной кто-то поиздевался, подсунув под самый нос эту гадкую жидкость. И я, кажется, знаю кто…

– Кристоф, милый! Зачем ты держишь около себя этого гадкого старика? Знаешь, что он мне наговорил?

– Не-а… Поцелуй меня.

Горячий, жадный поцелуй обжег Кристофа.

– Он сказал, что я не должна с тобою встречаться!

– Это почему же? – возмутился Кристоф.

– Не знаю… Он говорил, что я могу попасть в какую-то неприятную историю, если буду часто приезжать сюда.

– Вот так так! – Кристоф вскочил. – Немедленно! Сей же час ноги этого старикашки!… Черт знает что!…

Разгневанные его уста фигурально и буквально извергали молнии. Это еще больше распалило Кристофа.

– Как это понимать! Я не потерплю грязного интриганства в моем доме! Вероника! Если хочешь знать, он и меня пугал какими-то опасностями! Он либо хитрый интриган…

– Он просто сумасшедший! – сказала Вероника. – Кристоф! Мне надоело разговаривать о нем. Давай оставим эту тему.

– Хорошо, – сказал Кристоф. – Но завтра я всенепременнейше его выгоню! Отправлю к чертовой матери к ковырятелям, хлебателям и прочей сволочи!

Кристоф даже залюбовался повисшим в темноте огромным ярким восклицательным знаком. «Наверное, я действительно сумасшедший! – подумал он. – Этого же не существует в действительности!»

– Кто такие ковырятели, хлебатели и прочая сволочь? – спросила Вероника.

– Была у меня, – отвечал Кристоф, – такая прислуга… Всех к чертовой матери разогнал!…

– Поцелуй теперь ты меня! – сказала Вероника. – А то ты все сердишься и сердишься…

– Хорошо, больше не буду! – сказал Кристоф и с готовностью исполнил желание Вероники.

Раскаленная волна желания обожгла внутренности. Не понимая своих действий, Кристоф стал расстегивать многочисленные застежки Вероникиного платья.

– О Боже! Кристоф! Что ты делаешь?! – воскликнула Вероника. – Прекрати сейчас же!

– Молчи! Молчи, пожалуйста! Не надо слов! – И левой рукой Кристоф зажал графине рот, в то время как правая его рука отправилась в восхитительное путешествие по телу графини, по всем его мягкостям и округлостям.

– Боже! Боже! Боже! – стонала Вероника, когда Кристоф целовал ее нежную обнаженную грудь. – Боже! Остановись, пожалуйста, Кристоф, милый! Со мной никогда еще такого не было!

– Со мной тоже, – соврал Кристоф и продолжил поцелуй.

Кристоф закрыл глаза. Руки его высвобождали тело юной графини из тесного плена одежд, разрывали тончайшее белье, обрывки которого, как осенние листья, неспешно планировали на пол.

– Ох! – воскликнула Вероника и острыми ногтями прочертила на спине Кристофа кровавые борозды.

– Милый! – сказала Вероника, обнимая лежащего на спине Кристофа, глаза которого были закрыты. – Милый! Пойдем, посмотрим хотя бы окончание карнавала, мы и так уже все пропустили!… Нам пора идти. А то наши родители невесть что подумают…

– Уже подумали! – сказал Кристоф. – Ладно, одеваемся.

На лестнице по-прежнему раздавались звуки музыки, однако, к своему облегчению, Кристоф заметил, что он их уже больше не видит.

– Теперь-то с тобой все в порядке? – смеясь, спросила Вероника.

– Кажется, да…

– Чудненький ты мой! – Она не удержалась и поцеловала его в щеку. – Ты был бесподобен!

– Откуда ты научилась таким словам? – поморщился Кристоф.

Вероника снова рассмеялась чудесным звонким смехом.

– Просто я много читала французских книжек про любовь…

– Все равно, не говори больше такими словами. Мне они не нравятся.

– Хорошо, не буду. Ты только не поучай меня больше.

Зала кривых зеркал была переполнена. Обе госпожи баронессы и граф восседали в креслах. Два кресла пустовали. Звучала резкая, отрывистая музыка, которую производили пятеро слуг: конюх терзал бесформенную волынку, подметальщик залихватски чиркал смычком о струны старинной скрипки, кухарка колотила в огромный барабан, задуватель свечей, по ошибке оставшийся в замке и не отправившийся вслед за любителем пива, раздувал свои несусветно большие щеки, дуя в свирель. Пятым в этом оркестре оказался неведомо кем впущенный в стены замка сторож 0,5 шт. Он дудел в безобразно визгливую свистульку, совсем не в ноту и не в такт. При всем при этом он приплясывал, неуклюже перепрыгивая с одной задней лапы на другую, то и дело отрывал свою свистульку от необъятной зубастой пасти, кланялся и восклицал свое обычное: «Гы-ы-ы-ы!»

– А этот прохвост каким образом здесь оказался? – воскликнул Кристоф.

Тут же перед ним возник неожиданно угодливый дворецкий.

– Прошу извинения, господин барон! Это я распорядился на один вечер впустить беднягу в замок. Он промок, продрог, к тому же ему безумно хотелось выступить перед почтенными господами…

– Не слишком ли вы своевольничаете! – вспыхнул Кристоф. – Этой скотине место в зверинце!

– Туда он и будет завтра же отправлен, – сказал дворецкий. – Но сейчас, будьте любезны, не прогоняйте его. Посмотрите хотя бы, как аплодирует ему господин граф.

Действительно, отставной полковник, отставив чашу с хересом, жизнерадостно бил одной ладонью о другую.

– Браво! Браво, тысяча чертей! – проревел он зычным голосом. – Ай да орлы! Аи да молодцы! Таких бы ко мне в кавалерию, в полковой оркестр!… Браво! Верхен, доченька, ты уже здесь? Полюбуйся-ка на этих красавцев!

«Оркестр» почтительно раскланивался.

– Хорошо, – сказал Кристоф. – Пусть остается. Но завтра – немедленнейшим образом – сторожа – в зверинец! Со всеми свистульками!

– Будет исполнено, ваша милость! – сказал дворецкий, удаляясь.

Ровно через мгновение его фигура возникла уже в Центре залы.

– А сейчас, – объявил он, – в заключение нашего танцевального вечера – белый танец! Дамы приглашают кавалеров! Музыку!

«Оркестр» грянул что-то среднее между менуэтом, Мазуркой и галопом – резкое, отрывистое, но вместе с тем вполне мелодичное.

Вероника подошла к Кристофу, скромно поклонилась. Кристоф вскочил с кресла, церемонно раскланялся. Взявшись за руки, они стали плести куртуазную фигуру медленного танца. Госпожа баронесса-старшая пригласила полковника, с радостью откликнувшегося на предложение потанцевать. Клара пригласила дворецкого. («Уж не любовь ли у них?» – промелькнула в голове Кристофа шальная мысль.) Прислуга, разбившись на пары, также танцевала, отбрасывая причудливые отражения на пол, стены и потолок. Объявляльщик «Кушать подано» грациозно выплясывал с тихоней-горничной, то и дело весьма фривольно нашептывая ей на ухо обе известные ему фразы; грузный водовоз галопировал с тощей прачкой; престарелый кастелян, приглашенный своей женой-кастеляншей, сучил тонкими ножками по зеркальному полу, выбиваясь из ритма.

Наконец, музыка кончилась. Лишь один увлекшийся сторож 0,5 шт еще с полминуты что-то насвистывал в свою дуделку. Но замолк и он. В середине залы снова возник дворецкий.

– Почтеннейшие дамы и господа! – объявил он. – На этом музыкальная программа нашего вечера закончена. Но это еще не значит, что подошел к концу наш вечер. Сейчас вас ждет обещанное карнавальное представление. Наши актеры, обрядившись в соответствующие случаю маски, разыграют перед вами аллегорическую комедию «Тезей в лабиринте, или Обманутый хитрец». Прошу любить и жаловать!

Дворецкий удалился. За ним вышел, отложив флейту, задуватель свечей, аккуратно загасил все свечи, кроме нескольких, которые должны были освещать сценическую площадку, и на цыпочках удалился.

Мерцали свечи. Все сидели тихо.

Появился хор, по существу, тот же оркестр: конюх с волынкой, подметальщик со скрипкой, задувалыцик со свирелью, кухарка с барабаном, сторож со свистулькой.

– Комедия! – зычным басом провозгласила кухарка, ударив в барабан. – Из античных времен.

Опять бубухнул барабан.

– О том, как хитрец побирушка взял да попался в ловушку, – тенором пропел конюх.

– Он хотел обмануть провидение, но сам потерпел поражение! – добавил подметальщик.

– Сия пиеса – о наказанье гордеца. Досмотрите, пожалуйста, до конца! – хриплым баритоном исполнил задувалыцик.

– Гы-ы-ы-ы!!! – завершил сторож 0,5 шт.

– Началась сия пиеса во времена царя Герпеса! – возгласил задувальщик. – Жил он сладко, не тужил, царские дела вершил.

На освещенном свечами пространстве совершенно непонятным и неожиданным образом появилось высокое тронное кресло, должно быть, его незаметно внесли во время выступления хора. На троне восседал маленький пухлый человечек, его похожие на сардельки пальцы были украшены кольцами, похожими на золотые, не исключено, что они и были золотыми. Лицо человечка скрывалось под маскою, изображавшею карикатурную, безобразно искаженную физиономию толстяка. Что-то недоброе, даже жутковатое, было в этой маске. Хотя скорей всего причинами такого ощущения могли служить слабое освещение и обилие искривленных зеркал.

– Стукнуло ему сто лет – пора стало на тот свет, – объявил хор.

При этих словах царь, сняв с головы ярко блещущую (может быть, золотую) корону, привстал с трона, галантно поклонился зрителям, надел корону, сел на трон. Неожиданно он повернул голову в направлении выхода из залы так, что стало видно, что маска его искажена специально: выражения лица, написанного на ней, просто не могло существовать в природе. Если рот маски идиотски улыбался, то брови были хмуро сведены вместе, образовывая двойную грозную складку над переносицей.

Там, куда был направлен взгляд маски, из мрака выступала какая-то фигура. Через несколько мгновений очертания ее обрисовались вполне четко. Это была Смерть с косой. Вероника вздрогнула. Кристоф поморщился. Все прочие зрители остались невозмутимы.

Подойдя к царю, Смерть обратилась к нему:

– Здравствуй, царь, или не ждал? Ты, скажи, меня узнал? А пришла к тебе я, чтоб уложить тебя во гроб.

Вступил хор:

– Царь побледнел, с лица опал и мелко-мелко задрожал.

Действительно, толстяк на троне поджал под себя ноги и вполне натурально изобразил мелкую дрожь. Он проговорил, вернее, проблеял:

– Неужели уж пора на земле сдавать дела? Я еще пожить хочу, Смерть, тебе я заплачу!

Смерть отвечала:

– Не торгуйся, как еврей, полезай-ка в гроб скорей.

– Нет! – Царь упал на колени. – Прошу тебя, молю! Все, что хочешь, я даю!

После продлившегося несколько минут препирательства Смерть согласилась дать царю отсрочку на месяц. Но не задаром. В уплату за отдаление своей кончины царь отдал Смерти и ее страшной сестрице Чуме десять провинций своего царства.

Когда Смерть ушла, царь облегченно вздохнул и громко хлопнул в ладоши:

– Эй! Сыночек мой Тезей! Приходи-ка поскорей!

Под маской Смерти Кристоф безошибочно распознал замковую кастеляншу, мысленно отметив про себя ее незаурядное актерское мастерство.

Со словами «Кушать подано!» вбежал долговязый Тезей. «Тьфу! – возмутился Кристоф. – Тоже мне нашли актера на главную роль!…»

– Спеши, сынок, на остров Крит, – обратился к Тезею царь. – Лабиринт на нем стоит.

Со слов царя выходило, что в стенах этого лабиринта спрятан эликсир вечной юности. Незамедлительнейшим образом Тезей должен был выкрасть его оттуда и доставить отцу. И послушный сын Тезей отправился выполнять поручение отца.

Оркестр грянул что-то жизнерадостное.

– Прибыл наш Тезей на Крит, видит – лабиринт стоит, – объявил хор, отыграв музыку.

Четверо слуг внесли и установили большую ширму на высоких металлических опорах, между которыми была протянута ткань с рисунком, изображающим каменную стену.

У самых ворот лабиринта Тезей встретил миловидную девушку в гладкой улыбающейся маске. Это была Ариадна, дочь местного царя. Ей понравился учтивый и немногословный Тезей, и она подарила ему клубок ниток, взяла конец нити в руку и любезно согласилась подождать Тезея у выхода. На всякий случай она предупредила кипящего решимостью Тезея:

– Минотавр там живет, он ужаснейший урод.

– Кушать подано! – флегматично ответил Тезей и бесстрашно пустился в путь по лабиринту.

Кристоф заскучал. Он знал этот сюжет. Сейчас «Кушать подано» убьет Минотавра, возьмет эликсир, и отец его обретет вечную молодость. Хотя, задумался Кристоф, в мифе все было, кажется, немножко иначе. По крайней мере ни о какой вечной молодости речи там не заходило. Сейчас Кристоф гадал только о том, кто же исполняет роль Ариадны. Наверняка какая-нибудь горничная. Царем же несомненно был псарь (он же душитель псов и котов).

Объявлялыцик очень убедительно тем временем изображал лабиринтные скитания. Он бегал перед и за ширмой, подныривал под ткань, картинно метался на ее фоне. Во время очередных его метаний ткань с другой стороны зашевелилась, заколыхалась, а затем из-под нее вынырнул рыжешерстный сторож 0,5 шт., незаметно исчезнувший из оркестра-хора, в большой бычьей маске на голове. Некоторое время они тяжело дышали и молча друг на друга смотрели.

– Барин проснулись! – цедил объявлялыцик.

– Гы-ы-ы-ы!!! – ревел под маской 0,5 шт.

Затем началась схватка. К чести обоих следовало отметить, что дрались они не то чтобы неплохо, но даже красиво, почти всерьез. Во все стороны летели клочья рыжей шерсти, задавленно стонал «Кушать подано».

Против ожидания Кристофа победил Минотавр. Убитый Тезей, весьма натурально и незаметно облитый клюквенным соком, лежал без движения на кривом зеркальном полу.

– Гы-ы-ы-ы!!! – вскричал Минотавр, бия себя в грудь огромными кулаками. Оркестр-хор аплодировал.

Полковник в отставке аплодировал также.

– Молодчина! – восклицал он. – Хорошо уделал!… Орел!

Далее началось непредсказуемое.

Минотавр взялся за нить, выбрался из лабиринта, удушил горничную-Ариадну и отправился свирепствовать на острове.

Царь Герпес не дождался заветного эликсира и скончался в страшных судорогах.

Пьеса Кристофу вовсе не понравилась, и, как он заметил, Вероника была сходного с ним мнения. Зато полковник пришел от представления в полный восторг, бурно рукоплескал и даже притопывал ногою.

– Ну что же, доченька! – громоподобно провозгласил он, вставая из кресел. – Час уж поздний, пора нам и домой.

– Может, останетесь на ночь? – спросила баронесса-мать.

– Не может быть и речи! – отрубил полковник. – Чтоб я свое имение на прохвостов-слуг оставил?… Собирайся, дочка, поедем. Попрощайся вот с бароном, да и поедем…

Сам он любезно пощечкался с баронессой-матерью, и начались сборы в дорогу.

Уже когда экипаж был подан, выяснилось, что бесследно исчез графский лакей. Последний раз его видели направляющимся ко входу в замок, после чего бедняга словно в воду канул. Наспех организованные, лихорадочные поиски ни к чему не привели.

– Должно быть, в замке заблудился, – сказал Кристоф. – Тут новому человеку заблудиться – раз плюнуть.

– Что же делать? – негодовал граф. – Куда же я поеду без своего Ганса? Вот так дела!

Дворецкий созвал всю прислугу, и вскорости челядь с факелами и свечами разбрелась по коридорам, крича: «Ганс! Ганс! Ау! Ганс!»

Но Ганс не отзывался. Видимо, успел забрести достаточно далеко.

– Не стоит, господин граф, поднимать панику, – сказал Кристоф. – Завтра с раннего утра я снаряжу несколько поисковых отрядов, и ваш Ганс непременно отыщется.

– Ладно! – сказал полковник. – Черт с ним, с Гансом! А вы, любезнейший барон, как найдете моего слугу, пропишите ему десятка два шпицрутенов за глупость, накормите и не обижайте! Верхен, поехали!

– Надеюсь снова увидеть вас, сударыня, – учтиво сказал Веронике Кристоф, – и как можно скорее.

В направленном на него взгляде Вероники читалась горячая, ничем не скрытая любовь.

– Н-н-нооо! – вскрикнул кучер. Экипаж тронулся.

Некоторое время Кристоф смотрел ему вслед, а затем направился к маэстро – выяснить изрядно замутившиеся отношения.