4. Тайны раскрываются

За стенами замка продолжала бушевать буря.

В одно из окон, цедивших скупой свет в пространство длинного коридора, ударила молния. Грохот грома смешался с лязгом битых стекол.

Около двери, ведущей на лестничный пролет, Кристоф остановился.

– Маэстро, – обратился он к старику, – сколько еще времени у нас осталось?

– По моим расчетам, – отвечал маэстро, – не более получаса. Когда солнце зайдет, нас не спасет уже ничто.

– Не та ли это схватка, что вы некогда мне предсказали?

– Да, но пойдемте, пойдемте же скорее!

– Одну секунду, маэстро. – Кристоф обернулся. – По-моему, я слышу чьи-то шаги недалеко от нас.

Обернувшись, Кристоф не мог не бросить взгляд на труп поверженного противника. И увиденное заставило его содрогнуться. До сих пор Кристоф полагал, что поднятие волос дыбом случается только лишь у сентиментальных барышень в глупейших дамских романах, но сейчас поневоле должен был признать, что подобное может происходить отнюдь не с одними склонными к обморокам героинями беллетристики, но и с ним самим, ибо кожа на его голове, скрытая волосами, резко похолодела, и Кристоф ощутил, как шевелится, приходит в движение его волосяной покров.

На полу лежало тело, но принадлежало оно отнюдь не тому назойливому «Кушать подано», чье постоянное присутствие неподалеку можно было уподобить лишь зубной боли или нагоняющей невыносимую скуку воскресной проповеди, когда отчаянный приступ зевоты не дает сойтись нижней челюсти с соседствующей верхней. Нет, на полу лежал вовсе не «Кушать подано», вовсе не тот идиот с добродушной физиономией и кровавыми намерениями – на полу, истекая слизью, издыхал мерзкий, огромный, длиною почти в две сажени труп – белесый, прозрачный, больше похожий на сторожа 0,5 шт., две уродливые когтистые лапы дергались, агонизируя, руки были похожи на щупальца кальмароподобного существа, виденного Кристофом на страницах энциклио «Уродцы, кошмарные их сущности и колоссы». Рот, утыканный тремя рядами зубов-иголок, был раскрыт. Из него, равно как из развороченной ножом головы, вытекала белесая лимфа.

– Да, господин барон, да, – сказал маэстро, видя, как содрогнулся Кристоф. – Вы видите перед собою останки любезнейшего «Кушать подано», истинное его, так сказать, обличье.

– И много тут таких, как он? – спросил Кристоф, пристально вглядываясь в увеличенные мощными линзами очков и без того большие глаза маэстро.

– Все, – сказал маэстро. – Среди слуг нет ни одного человека.

– Так, значит, я заблудился тогда вовсе не во сне?

– Конечно, нет! – Кристоф не знал, показалось это ему или нет, но маэстро даже негромко усмехнулся.

Гремели уже совсем близкие шаги. По каменным плитам пола стучали подкованные сапоги. Кристоф напряженно вжался в стену коридора. Убегать было поздно. К тому же сейчас он был безоружен. В эту минуту он жалел, что у него нет, как у хищника, когтей. «Если тому, кто сюда идет, – думал он, – тоже хочется меня убить, то он, пожалуй, достигнет своей цели!»

В скупом полумраке коридора обрисовались фигуры четырех егерей. Они были в полном вооружении: с ружьями, патронташами, кинжалами в ножнах.

– Господин барон! – воскликнул Михаэль. – Мы слышали какие-то крики и шум и решили, что вам может понадобиться наша помощь.

– Никогда не нравился мне этот чертов замок! – сказал Клаус. – Батюшки! Да вы весь в крови, господин! Что с вами случилось?

Кристоф молча кивнул на уже издохшего червя.

– Ничего особенного, – сказал он егерям, в молчаливом изумлении разглядывавшим тварь. – Просто вот этому червячку вздумалось немного на меня поохотиться.

– Клянусь своим патронташем, – воскликнул Михаэль, – не знал я, что в здешних местах водятся такие зверушки!

– Водятся! – мрачно усмехнулся Кристоф. – И, как говорит наш дражайший маэстро, в большом количестве.

Шульц и Гейнц присвистнули.

– Поспешим же, господа! – воскликнул маэстро. – У нас слишком мало времени, а нам еще необходимо найти и предупредить об опасности госпожу баронессу!

– По-моему, – сказал Клаус, – госпож баронесс было две.

– Клары уже нет, – произнес Кристоф.

– Упокой Господь ее душу! – сказал Михаэль. – Я не совсем понимаю, что здесь происходит, но сдается мне, наша помощь нужна вам как никогда!

– И вы не ошибаетесь, – усмехнулся Кристоф.

Маленький отряд устремился вверх по лестнице.

– Тысяча чертей! – воскликнул Гейнц, поднимаясь по ступеням. – Ну и воняет же здесь!

– Как будто здесь сдохло по меньшей мере десятка два свиней! – добавил Шульц.

Никто из них и не догадывался, что сквозь щели рассохшейся деревянной лестницы на них смотрит сама смерть.

Золотарь, скрючившись, вжался в стену. Над его головой лестница поскрипывала под тяжестью шагов людей. Их было шестеро. Это слишком много. Не повезло. Ничего страшного: он ждал тысячу лет, может подождать еще полчаса. Щенок и колдун были почти что у него в руках. Но как же не вовремя подошли другие четверо!

Сквозь щели лестницы он видел людей прямо над собой. Они бежали наверх, боялись, наверное, за старую мать. Глупцы! Могли бы уже не торопиться, он давно освободил старую кикимору от излишних мозгов. Они капают сейчас с потолка на пол, эти мозги.

Золотарь видел, что Кристоф уже схлопотал по роже. Хорошо. Что ж, это только начало. Но начало неплохое. Любопытно было бы взглянуть на него, когда он увидит то, что осталось от старого отродья.

Коридорами и переходами, хорошо ему знакомыми и почти не изменившимися, золотарь направился туда, в ту часть замка, где дожидались его подданные, – большую залу с обветшавшими стенами, освещенную лишь сполохами неверного света насекомых-светлячков, в глубине которой слиплись в бесформенную кучу его подданные. Его верные подданные.

Как это говорил тогда Старик: «…по образу и подобию своему…» О, у золотаря было сильно развито образное мышление. И множество, множество подобий. И да, он творил, переделывая и коверкая то, что до него сотворил Старик.

– О повелитель! – Жаба Лягв пал перед ним ниц. – Не описать словами радость, с которой мы приветствуем, тебя. Мы, жалкие твои рабы, сделали все, чтобы приблизить час твоего к нам возвращения, о повелитель! Возьми же в свои руки власть над нами, покорным твоему величию народом!

– Хорошо ли ты, жаба Лягв, исполнял обязанности Хранителя власти?

– Надеюсь, что хорошо, повелитель. Кто, как не я, нашел мальчишку с отметиной на руке? Кто, как не я, обуздывал колдунишку?

– Остановись, Лягв! – сказал золотарь. – Ты остался таким же хвастливым, как и тысячу лет назад.

Лучше ответь: не колдунишка ли опалил твое прелестное личико?

– Он! – прошипел Лягв. – И за это он будет растерзан! Но пройдем, повелитель, чуть дальше. Мы приготовили тебе подарок.

Они прошли в наиболее освещенный угол залы. Бесформенные существа шевелили в восторге когтями, щупальцами и присосками, хрипели, кричали и дудели, многие целовали золотарю ноги. Золотарь брезгливо морщил изъязвленное лицо.

В углу, распятый на каменной стене в форме буквы «X», корчился человек. Железные кольца крепко держали его щиколотки и запястья.

– Это и есть твой подарок, Лягв? – усмехнувшись, спросил золотарь.

– Да, о повелитель! – ответил жаба Лягв. Внимательному глазу стало бы заметно, что конечности его чуть подрагивают. Мало ли: вдруг грозному хозяину подарок придется не по вкусу? – Не обессудь, что он несколько худосочен.

– Лягв, хитрец! Ты уже оправдываешься! За тысячу лет ты совсем не изменился!

– О повелитель!

– И мне по душе твой подарок.

Человек, распятый на стене, вдруг открыл глаза, которые держал закрытыми. Тело его покрывала липкая испарина смертного страха. Его не покрытое одеждой тело сотрясалось волнами дрожи, вызванной холодом и ужасом.

– Любезный господин, – проговорил распятый на стене человек, – отпустите меня, пожалуйста! Я не понимаю, в чем я виноват, за что меня распяли на этой стене. Прикажите отпустить меня, умоляю! Звать меня Гансом, я слуга господина графа…

– Заткнись! – крикнул золотарь. Перекрученный коготь чудовища взрезал щеку бедняги Ганса. Голова несчастного дернулась, пытаясь уклониться от омерзительных пальцев. Он закричал.

– Эй, вы! – крикнул золотарь бесформенным существам. – Разожмите ему рот!

Добрый десяток лап и щупальцев услужливо раскрыли несчастному Гансу рот.

– По милости таких, как ты, мерзких людишек, – сказал золотарь, – я тысячу лет провел в самом ужасном, самом затхлом, самом зловонном подземелье. Я кричал, я бился головой о каменные стены. Я умолял о кусочке пищи или хотя бы глотке воды. Никто из вас, людишек, не захотел мне помочь. Тело мое сгнило. И сейчас ты, мерзкая обезьяна, требуешь пощады? Ты хочешь, наверное, сказать, что страдаешь больше меня? Да тебе не суждено испытать и тысячной доли того, что испытал я.

Отвратительная когтистая лапа проникла несчастному в рот. Пальцы едва заметно шевелились, словно бы нащупывали что-то. Ганс лишь еле слышно хрипел, глаза его вращались, словно у бесноватого. Наконец рука чудовища резко дернулась. В следующее мгновение золотарь вынул ее изо рта жертвы. Его пальцы сжимали маленький, сочащийся кровью кусок мяса. Это был язык Ганса.

Золотарь неспешно положил его в свой сгнивший рот. Сквозь истлевшие щеки твари можно было рассмотреть, как черные, отвратительные зубы перемалывают сочащийся кровью язык. Несомненно, то же самое видел и бедный Ганс. Видел до тех самых пор, пока золотарь своей лапой не пробил ему грудную клетку и не вырвал оттуда сердце.

А через несколько мгновений на уже мертвое тело, визжа и урча, накинулись бесформенные монстры.

– Мама! Где ты, мама?

Кристоф стоял на пороге комнаты, напряженно вглядываясь в сгущающуюся темноту помещения. Он спрашивал пустоту огромной комнаты, спрашивал, угасающая искорка надежды вынуждала его произносить эти слова снова и снова, в то время как сознание беспощадно осознавало то, что наверняка произошло.

– Мама?…

Кто-то из егерей зажег спичку, озарив лишь маленький клочок сумерек.

Кристоф прошел внутрь. Жестокое предчувствие усиливалось, душило, сжимало горло. И, когда Кристоф споткнулся обо что-то, он понял все.

И закричал:

– Нет, нет, нет! О Боже! Нет!!!

Он грузно осел на окровавленный пол. Из горла вырвалось рыдание, похожее на хриплый лай. Над ним склонился маэстро:

– Успокойтесь, господин барон. Слезами горю не поможешь… А своими криками вы лишь привлекаете внимание врага.

Грязное, страшное лицо барона перекосилось, приняло младенчески беспомощное выражение. Губы бессильно шевелились.

– Господин барон, – увещевал маэстро, – пойдемте, пойдемте же отсюда. Нельзя терять ни секунды.

– Иди на хер, ты, старый козел! – закричал Кристоф, превозмогая душивший его слезный лай. – Уходите все! Оставьте меня в покое! Оставьте же, оставьте меня одного! Не прикасайтесь ко мне! Уйдите все! Вон!

Он упал на истерзанное тело матери.

– Послушайте же, – голос маэстро сделался вдвое громче, – послушайте! Не время и не место предаваться истерикам! Вы уже не в силах ничего исправить! У нас мало, слишком мало времени!

Но охваченный горем Кристоф его не слышал.

– Кристоф! Будьте же наконец мужчиной! – Голос маэстро зазвенел суровыми нотками. – Вы должны готовиться к бою! Не пристало настоящему воину рыдать. Тем более что вам с лихвой представится возможность отомстить.

Кристоф поднялся с пола.

– Хорошо, маэстро. Вы правы, Слезами горю не поможешь. – Даже сквозь кровь и грязь, густой коркой облепившие лицо юноши, на нем можно было прочитать выражение отваги и решительности. – Мы должны победить врага, чем бы он ни был! Я отомщу за тебя, мама! – прошептал он. – Отомщу за тебя и за Клару! Клятва дворянина нерушима. – И, уже громко, добавил: – Пойдемте же вперед, к арсеналу!

Старый замковый арсенал размещался в полуподвале и представлял собою довольно просторную залу с высокими округлыми сводами. Два больших, забранных мощной чугунной решеткой окна выходили во двор замка. Из них открывался вид на ворота и подъемный мост.

Егеря сбили прикладами ружей старый заржавленный замок, и, отворив тяжелую, обитую листами железа дверь, маленький отряд вошел в арсенал.

Более всего это хранилище оружия, сложенного здесь на случай непредвиденного нападения или длительной осады замка, напоминало простой склад старинной рухляди, никому уже не надобной, которую свалили сюда много-много лет назад. Теперь она благополучно покрывалась пылью, мхом и плесенью. Как сказал маэстро, последний раз арсеналом пользовались что-то около двухсот лет назад, во время большого, охватившего всю страну крестьянского бунта. Естественно, вооруженным до зубов защитникам замка практически без усилий удалось разогнать разрозненный и плохо вооруженный крестьянский сброд. С этих самых давно позабытых пор арсеналом так никто ни разу не воспользовался.

Чего здесь только не было! Старые заржавленные латы, кирасы, обломки копий, мечей, алебард, старинные ружья, большая часть которых, как это оказалось при беглом осмотре, ни к черту не годилась, петарды, трезубцы и даже допотопные дубины – все это в ужасном беспорядке было разбросано под сводами старинного полуподвала и сейчас мирно пылилось в тиши и покое. Также видно было, что последнюю сотню лет арсенал использовали просто как мусорную свалку. Повсеместно разбросаны были дырявые ведра, прожженные кастрюли, утюги, крючья, хомуты, колеса от телеги, да и сама телега, обросшая сизым мхом, мирно покоилась в этой усыпальнице.

К радости наших защитников, несколько старинных ружей оказались исправны. Кроме того, невредимой оказалась и большая пушка, задвинутая в угол арсенала. Возле пушки обнаружились и ядра, сложенные аккуратной горкой.

– Прекрасное открытие! – воскликнул маэстро, разгребая хлам, густо засыпавший старинную мортиру. – С этим орудием мы, пожалуй, продержимся даже до утра!

Немало порадовало защитников и то, что в арсенале нашлись три бочки с порохом.

Однако радоваться было некогда. Надо было защищаться. Михаэль вызывался руководить обороной. По его распоряжению прямо перед дверью была воздвигнута из всего завалившего арсенал мусора баррикада. Она составила первую линию обороны. Основным же оборонительным элементом являлась пушка, нацеленная на вход.

– Пусть только попробует кто-нибудь сюда сунуться, – усмехнулся Кристоф. – Наши ядра живо разнесут его на мясной фарш!

Двое егерей с ружьями заняли оборонительную позицию около окон. Самый мускулистый из них, Клаус, вооружился огромным двуручным мечом и сейчас, хохоча, вертел им над головою.

Все было готово к бою.

В тревожном ожидании прошло несколько минут. Вернее будет сказать, проползло, медленно и вяло, как полураздавленная гусеница, оставляя в душе тревожный, бередящий след. Тревогу усугубляла также темнота, сгущавшаяся все больше и больше, безраздельное господство которой в арсенале ни в коем случае нельзя было нарушать, ибо наличие пороха не позволяло зажечь даже свечку. Угнетала и неизвестность. Никто не знал, что за сила вторгнется в арсенал, никто не знал, откуда ждать нападения – от двери или, может, от окон. Один лишь маэстро казался знающим, но своим знанием он делиться отнюдь не спешил. Егеря держались с поистине аристократическим достоинством. Преданные, дерзкие, бесстрашные, на грядущий бой они смотрели, как на легкую забаву. Ни тени страха ни разу не промелькнуло на их лицах. Маэстро было поручено запаливать пушечный фитиль, однако же он принялся вновь за свои прыжки и поклоны, казавшиеся в этой обстановке совершенно неуместными.

– Поосторожней, пожалуйста, господин Корпускулус! – Михаэль не удержался от того, чтобы съязвить. – Нечаянно вы можете поджечь фитиль, и тогда прости-прощай вся наша баррикада.

– И все-таки, любезнейший маэстро, – сказал Кристоф, доселе не проронивший почти ни одного слова, – я хочу, чтобы вы все мне разъяснили. Я, да и не только я, а все мы хотим знать, за каким дьяволом мы заперлись здесь. Почему, из-за чего погибли мои сестра и мать? Действительно ли угрожает нам такая большая опасность, как вы говорите? Почему, скажите мне, мы спрятались здесь, а не пытаемся поймать и обуздать мерзкое чудовище? Маэстро! Настал наконец момент, когда вы должны оставить все свои отговорки и все нам объяснить!

На несколько тягостных минут в арсенале воцарилась тишина. Она казалась ненарушимою, пока в нее не вторгся тихий, с легкою хрипотцою голос маэстро.

– Хорошо же, – проговорил он, – хорошо, господин барон. Я расскажу вам все то, что вы хотите знать, вернее, все то, что знаю сам. Заранее прошу прощения у господ егерей, наверное, им не все в моем рассказе покажется понятным.

– Ничего, – сказал Клаус, поигрывая мечом, – валяйте! Лучше знать хоть что-то, чем не знать вообще ничего.

– Вы, барон, наверняка помните ту рукопись, что дал я вам прочесть? – начал маэстро.

– Отлично помню, – сказал Кристоф.

– Так знайте же, что это вовсе не сказка, как то могло вам показаться. Знайте же, что все события, о которых вы узнали, действительно имели место много тысяч лет назад!

– Увы!– воскликнул Кристоф. – Увы, господин Корпускулус! Я, конечно, готов допустить, что все это – факт столь же непреложный, как и то, что Луна вращается вокруг Земли, – при случае Кристоф любил блеснуть образованностью, – а не наоборот.– Но тем не менее я не усматриваю хоть какой-нибудь минимальной связи между рукописью и смертью моих родных!

– Между тем связь эта очевидна! Лемуры, а точнее, лемуры-каннибалы вовсе не вымерли. Каким-то неизвестным никому образом часть из них все же сумела покинуть покрытую льдами Лемурию. Покинул Лемурию и их вожак страшный жрец Макабр. Однако им даже за пределами Лемурии пришлось несладко, ибо льды покрыли большую часть Земли. Конечно, мадагаскарским каннибалам никакой холод страшен не был, посему немудрено, что им удалось выжить. Кстати, останки многих из них, обглоданные до костей их же товарищами-лемурами, иногда находят в земле и почему-то называют их динозаврами, ошибочно относя к породе пресмыкающихся. Голод и холод заставили лемуров уйти в долгую, длившуюся много тысяч лет спячку. Когда же они пробудились, на Земле уже господствовала новая раса– человечество. Естественно, лемуры желали уничтожить и пожрать новых обитателей Земли. Однако после спячки тела их были ослаблены, мускулы, зубы и когти атрофировались. Многие каннибалы даже не смогли выйти из спячки. Каннибалам требовалось набраться новых сил, необходимых для войны с человечеством. А теперь, барон, представьте себе поле битвы. Сражение еще не началось, но доподлинно известно, что войско одного из противников несравненно слабее, нежели противостоящее ему. Что же предпримет слабейший противник?

– Ну, – сказал Кристоф, подумав, – вообще-то я полагаю, что ему следует броситься наутек.

– Не только, барон, не только…

– Значит, тогда, гм, спрятаться в лесу и вести партизанскую войну на манер испанских гверильеросов.

– Именно! – обрадованно вскричал маэстро, закружившись в какой-то немыслимой балетной фигуре, размахивая фитилем. – Именно! То же самое предприняли и лемуры. Они стали вредить людям, вредить исподтишка, по-подлому, по мелочам. Да, впрочем, что я вам рассказываю! Вспомните сами: Сцилла, Харибда, Минотавр (чистейшей воды образец лемура-каннибала), далее – Змей Горыныч, разнообразные драконы и все прочее в этом роде. Однако порода крупных чудовищ была нежизнеспособной. Рано или поздно их убивали либо герои, либо жители окрестных поселений. Тем более следует учитывать, что лемуры-гиганты были на редкость тупоумны и обмануть их ничего не стоило даже какому-нибудь деревенскому дурачку. Гораздо большей приспособленностью обладали лемуры-гибриды, то есть помесь лемура с человеком, с каким-нибудь животным, насекомым, рептилией. К гибридам можно отнести такие разновидности лемуров, как домовые (помесь лемура и крысы), русалки и водяные (иначе говоря, лемурорыбы), лешие, фурии, гарпии, гномы (лемурокроты), демоны, привидения, а также разнообразную насекомую мелочь: болотные огни, например, завлекающие путника в непроходимые трясины, суть не что иное, как лемуросветляки. Впрочем, не буду утомлять вас скучным перечнем существ, произошедших от скрещивания лемуров с представителями животного царства, тем более что подобные существа также очень глупы и для умного или хотя бы просто осторожного человека не могут представлять никакой опасности.

– Наиболее же опасными, – продолжал маэстро, – являются лемуролюди. На первый взгляд они абсолютно неотличимы от человека. Так же, как человек, они двигаются, разговаривают, ходят на службу, женятся или выходят замуж, рожают детей и, в большинстве своем, даже не подозревают о своей истинной, кровожадной сущности. Но тем не менее они обладают особым чутьем, умеют среди тысяч людей распознать такого же, как они, лемура и стойко держатся друг за друга. Жениться лемуры предпочитают исключительно на лемурихах. Иногда, но крайне редко, лемурская порода одерживает верх над человеческой, и тогда рождаются уродливые дети, вылитые лемуры – с хвостами, покрытые волосами, с несколькими головами, даже с рогами (я как врач видел немало подобных случаев), но даже тогда родители-лемуры оказываются удивлены, как же могло такое случиться. Лемуролюди во всем стараются походить друг на дружку: в одежде, в поведении, в разговоре, в мыслях. Они инстинктивно чувствуют чужака – нелемура и с трудом скрывают свою к нему враждебность (а порой и не скрывают ее вовсе). Лемуролюдям свойственны примитивность и однобокость мышления, крайний эгоизм, грубая хитрость. Когда много лемуролюдей собираются вместе, наружу вырывается их скрытая людоедская сущность и тогда они долго не могут успокоиться, пока не убьют кого-нибудь.

Наиболее яркий, можно даже сказать, клинический пример лемурочеловека представляет собою ныне здравствующий император Франции Наполеон Бонапарт. Его психологии свойственны все черты мышления примитивного лемура-выскочки: глупость, самонадеянность, чванство и, разумеется, кровожадность.

– Ну и ну! – удивленно воскликнул Михаэль.

– Но перенесемся на тысячу лет назад, – продолжал маэстро. – Это было жестокое и страшное время. По всей Европе бушевали войны, изуверы-правители чинили неслыханные зверства. Но более всего жестокостью и изуверством славился барон Карл фон Гевиннер-Люхс, владелец замка Дахау. Его изображение вы могли видеть в портретной галерее. Достаточно взглянуть на это хищное лицо, на котором оставили свой след все мыслимые и немыслимые пороки, чтобы убедиться, что земля вряд ли когда-нибудь носила худшего злодея. Рассказывают, что под конец жизни у барона даже выросли клыки, как у хищника. В замке барон устраивал немыслимые кутежи и безобразия и в конце концов так загадил замок, что по его коридорам и шагу нельзя было ступить: повсюду в лужах помоев плавали нечистоты и мусор. Расплодилось множество омерзительных червей, мокриц и жаб. Сам барон, хотя и не отличался особой чистоплотностью, однажды, в момент протрезвления, ужаснулся царящему в замке беспорядку.

– Сейчас, по-моему, не намного лучше, – усмехнулся Кристоф.

– Так вот, – маэстро говорил быстро, не отвлекаясь, – он назначил огромную награду тому смельчаку, который сможет очистить замок. Многие отчаянные сорвиголовы пытались это сделать, и всех их подстерегала незавидная участь: кто-то попросту захлебывался в нечистотах, кого-то сожрали крысы и насекомые. Многих, не справившихся с заданием, барон приказывал казнить. И вот однажды, когда барон совсем уже было отчаялся, к нему явился довольно отвратительного вида человек и вызвался очистить старинное обиталище баронов. «Кто ты, смельчак?» – спросил барон. «Зови меня просто золотарь», – отвечал тот. «Но как же ты будешь очищать замок?» – «У меня много помощников», – усмехнулся золотарь, указывая на выходящую из лесу банду отвратительных лемуров…

– Значит, – воскликнул Кристоф, – значит… выходит, что золотарь– это… это Макабр!

– Да, – грустно отвечал маэстро.

– О! Теперь я, кажется, многое понимаю, – сказал Кристоф. – Но, прошу вас, продолжайте!

– И действительно, всего за какую-то неделю лемуры расчистили отвратительный замок, отмыли полы, стены, загнали крыс, жаб и насекомых в самые глубокие подвалы. И замок заблистал чистотой, стал совсем как новый. «Проси что хочешь!» – сказал золотарю изумленный барон. «Я не стану просить ни денег, ни земель, – сказал золотарь. – Я прошу только одного…» – «Чего же?» – «Чтобы ты разрешил нам поселиться у тебя в замке».

И с этих пор замок Дахау стал настоящим гадюшником, хотя и был относительно чист. Макабр сделался его фактическим хозяином. Барону Карлу нравилась кровожадность лемуров, он даже женился на одной лемурихе. Вместе с каннибалами он стал совершать набеги на соседние селения, опустошал их и даже пристрастился к людоедству. На тысячу верст вокруг барон и лемуры пользовались недоброй славой, люди боялись даже упоминать его имя. Каннибалы же тем временем безжалостно пожирали детей, женщин, стариков, не брезговали даже грудными младенцами.

Слух об этих бесчинствах пронесся по всей Европе и достиг даже отдаленных Британских островов, где в ту пору проживал великий маг, волшебник и чудодей по имени Мерлин. Прослышав о лемурском разбое, знаменитый белый маг со своей свитой отправился в Дахау. Много приключений и злых поворотов судьбы испытал Мерлин, прежде чем оказался в замке, где и произошла его знаменитая битва с лемурами. Много волшебных чар было применено с каждой из сторон, много магов и лемуров было испепелено, погиб и отвратительный барон. Я же был тогда лишь зеленым юнцом, но и мне это сражение запомнилось на всю жизнь. Я получил несколько ран, но и сам уничтожил четырех каннибалов. В конце концов Мерлин одержал победу: волшебным посохом он размозжил голову барона Карла, а золотарь, он же Макабр, он же Идолище Поганое, он же Злокозненный Дэв, он же Страшный Тэнгу, был навеки заточен в одно из самых глубоких замковых подземелий, на дверь которого Мерлин наложил страшное заклятие. Ни один лемур и ни один человек не сможет проникнуть в это подземелье, кроме юноши с особой отметиной на ладони. Этот юноша, гласило заклинание, появится через тысячу лет. Необходимо не дать ему освободить жреца. Собственно, с этой целью я и оказался в замке. Сам старый Мерлин поручил мне, молодой человек, наблюдать за вами. Но увы мне, старику! Я не уследил!

– Мамочки! – воскликнул Кристоф. – Если бы я только знал!

– Стоило мне лишь на несколько часов отвлечься от наблюдения за вами, как случилось непоправимое.

Золотарь оказался на свободе, которой, если бы не ваше любопытство, юноша, он бы не увидел никогда! Теперь по вашей милости, молодой человек, по замку разгуливает одно из самых кошмарных чудовищ на земле.

Впрочем, я вас не виню. Так было предсказано. И я не знаю, смог ли бы сам Мерлин воспрепятствовать осуществлению предначертанного.

– Тысяча дьяволов! – воскликнул Шульц. – Я всегда знал, что в этом поганом замке творится что-то нечистое!

– А скажите, – спросил Кристоф, – хлебатели и ковырятели – лемуры?

– Не совсем, – отвечал маэстро. – Это всего лишь помесь лемуров и людей. До самого недавнего времени они и не подозревали о своей омерзительной сущности, кроме некоторых из них, например, жабы Лягва, который более известен вам как дворецкий, Хранитель власти Макабра. Лишь когда стало близиться исполнение предсказания, лемуры почувствовали, что они могут изменяться. Они стали собираться в отдаленной части замка и приносить молитвы и клятвы верности своему томящемуся в неволе повелителю. Лишь тогда в них пробудилось то чудовищное, исподволь дремавшее в глубине их сознания предназначение. Золотарь источал из своего узилища колоссальную энергию. Именно он привел вас к своей темнице. Именно он, хотя, могу ручаться, вы и не чувствовали, что вас что-то ведет.

Именно он принудил лемуров изменяться. Теперь в своем истинном обличье они сделались страшны, они готовы крушить и убивать. Сейчас же они страшнее в сотни раз, ибо рядом с ними Макабр, подлинное проклятие нашей планеты.

– А куда же смотрели бароны? – спросил Кристоф. – Почему они не разогнали лемуров?

– Если вы внимательно слушали мой рассказ, – сказал маэстро, – то вы должны помнить, что барон Карл женился на лемурихе, следовательно, все его потомки…

– Лемуры, – закончил Кристоф. – Значит, и я, как их потомок…

– Вы нет, – сказал маэстро. – Вы всего лишь незадачливая жертва искусно разыгранного спектакля. Вас просто нашли по особой отметине на руке… Вспомните, в последнее время никто не интересовался вашей ладонью?

– Да, – сказал Кристоф. – В одном из трактиров в Нюрнберге уродливая цыганка внимательно рассматривала мою ладонь, а потом удалилась, не сказав ни слова.

– Вот, – сказал маэстро. – А через несколько дней за вами явился таинственный экипаж.

– Именно так, – подтвердил Кристоф. – Значит, я…

– Да, – жестко сказал маэстро. – Вы никакой не барон. Вас обманули. Более того, перед вами разыграли спектакль, связанный с мнимой кончиной Карла-Людвига, который на самом деле и не умирал. В этом вы можете убедиться, заглянув в его гробницу, которая на самом деле пустует. Тот, кого вы считаете Карлом-Людвигом, на самом деле жив и здоров, он такой же лемур, как и все в этом замке. Более того, бароны Дахау вымерли еще тысячу лет назад. Их места поочередно занимала лемурская прислуга. Помните, на одном из портретов вы опознали кухарку?

– О Господи! – Кристоф тяжело вздохнул. – Маэстро! Почему же вы ничего этого не говорили мне раньше? Может быть, я бы и вел себя осмотрительней!

– Вы бы все равно мне не поверили, – усмехнулся маэстро. – Кроме того, великий Мерлин запретил мне что-либо вам рассказывать, мне было дозволено лишь намекать. Ибо, если бы те тайны, что я сейчас вам рассказал, вышли за пределы этого замка, последствия были бы самые огорчительные.

– Значит, – сказал Михаэль, – нам предстоит битва с лемурами?

– Хорошо хоть то, – сказал Кристоф, – что я разогнал половину.

– Юноша, – маэстро возмущенно подпрыгнул, – вас опять надули! Лемуры и не думали выселяться. Они всего лишь укрылись в лесу, а под покровом ночи вернулись обратно в замок.

– О Боже! – воскликнул Кристоф, хватаясь за голову и ероша волосы. – Значит, их более сотни! Разве сумеем мы устоять перед этой ордой?! О Боже! Боже! Боже! Нас ведь так мало!

Маэстро по-отцовски обнял его за плечи.

– Мы не только можем, но и должны устоять.

Наша задача – уничтожить эту заразу во что бы то ни стало. Нельзя допустить, чтобы по всей Европе, да что там, по всему миру растекся мерзкий поток каннибалов. Учтите, что лемуролюдей великое множество, и, если мы позволим Макабру безнаказанно разгуливать на свободе, его армия будет расти и с каждым днем пополняться. Орда прожорливых монстров наводнит землю. Вы ведь не хотите, чтобы весь мир постигла судьба Лемурии?

– Господи, конечно же, нет!

– Не забывайте также, что сейчас в Европе свирепствует воинство, предводительствуемое злобным гибридом. Представляете, что будет, если он встретится с Макабром?

– Даже не могу себе этого представить! – воскликнул Кристоф. – И все же мы попросту не сумеем продержаться! Нас всего-то шестеро!

– Главное – продержаться до утра, – сказал маэстро. – При солнечном свете лемуры не столь активны.

Речь маэстро оказалась прервана. Дубовую, массивную дверь арсенала сотрясли сильные, тяжеловесные, как кузнечный пресс, удары.

– Будь что будет! – прошептал Кристоф, заряжая ружье.