"Фирма" - читать интересную книгу автора (Рыбин Алексей)

4

Митя долго не понимал, что с ним происходит. Он постоянно думал о Стадниковой и вдруг осознал, что ревнует ее к Гольцману. По-настоящему. До какого-то сумасшествия.

В свое время — давным-давно, как казалось Мите, — он решил, что периоды влюбленности, этого неопределенного, но чрезвычайно сильного и вредного для работы состояния, у него закончились. По мнению Мити, влюбляться можно было лет до тридцати. После этой черты мужчина должен забыть о всяких глупостях и заниматься делом. Не влюбленность ведь делает мужчину мужчиной, а дело, которому он служит, которое делает хорошо и за которое получает хорошее вознаграждение. Как моральное, так и материальное.

Митя Матвеев, как любой человек, переживал целую серию влюбленностей — в школе, потом в институте, в стройотряде, на юге… Когда ему стукнуло тридцать и он начал делать первые шаги по лестнице благосостояния и достатка, когда начал планомерно заниматься бизнесом, Матвеев решил, что с романтическими увлечениями покончено — и по причине возраста, и по причине рода деятельности. На влюбленности просто не было ни сил, ни времени.

Да и какие могли быть влюбленности, если все свои естественные, биологические желания Митя мог легко удовлетворить с такими красотками, о которых большинство российских мужиков могут только мечтать. И не просто с красотками, а с высокими профессионалками своего дела, умеющими и знающими все и способными растормошить самого хилого в сексуальном смысле мужичка. Между тем Митя хиляком не был, через знакомых хозяев агентств, специализирующихся на обеспечении ночного досуга клиентов, он заказывал, как правило, двух девушек на ночь, а иногда и трех. И был очень доволен этой стороной своей жизни.

А совсем недавно все изменилось. Незаметно, без каких-либо предварительных симптомов и звоночков, подползла и завладела всем его существом болезнь, против которой, как ему казалось, у него много лет назад выработался устойчивый иммунитет.

…Митя ехал на своем «Опеле» за «Мерседесом» Гольцмана и с ужасом понимал, что его слежка даст именно тот результат, которого он опасался больше всего.

Как и предполагал Митя, машина Гольцана остановилась возле дома, где теперь жила Стадникова.

Борис Дмитриевич шагнул на тротуар, что-то сказал шоферу и скрылся в подъезде.

Митя вошел во двор и, сев на лавочку в небольшом скверике, принялся наблюдать за окнами квартиры, в которой сейчас находились Ольга и Гольцман.

«Что ему надо, старому козлу? — думал Митя, куря одну сигарету за другой. — А ей-то, ей на что сдался этот урод? Что она в нем нашла?»

Свет в квартире Стадниковой не выключался, но для Мити это было еще болезненнее, чем если бы он дождался кинематографического момента, когда окна любимой вдруг погружаются в темноту и герой вместе со зрителями понимает, что теперь любимая падает в постель с удачливым соперником. Недвусмысленный и незамысловатый режиссерский ход.

«Она любит, гадина, при свете трахаться… — Митя сплюнул. — Ну, как же так? Как же так? Ведь тогда, на кухне… и потом, всю ночь… что она мне говорила? Любимый мой, говорила. Единственный мой, родной мой, говорила. Это же не галлюцинации…»

Митя хотел спать, ему нужно было ехать домой, срочно связываться с Москвой, Рябой ждал его звонков, но Митя продолжал сидеть на лавочке, не в силах отвести глаза от окон Стадниковой.

Гольцман, кажется, не собирался уходить.

Матвеев встал, пересек двор, вошел в подъезд, помедлив, поднялся по лестнице и остановился возле двери в квартиру Ольги.

Закурил новую сигарету.

Зачем он здесь? Если сейчас откроется дверь и Борис Дмитриевич выйдет на лестницу — что он ему скажет? Или если выйдет Ольга? Что говорить? Как себя вести?

Митя щелчком отправил окурок вниз по лестнице и прижался ухом к двери.

В квартире звучала тихая музыка, потом он услышал женский голос. Ольга. Тяжелый, монотонный бубнеж. Гольцман. Снова Ольга. Смеется.

«Сука! Блядь… Недавно мужа похоронила… С ним, с Матвеевым, трахалась так, что едва весь дом не разнесла. А теперь с этим старым пердуном якшается. Что Гольцману от нее надо? Ну, разводиться он собрался, это все знают. Так что, новую жену решил завести? Закодировал Стадникову. Не сам, конечно, но инициатива-то его. Теперь она не пьет. Выглядеть стала — просто куколка. Сволочи… Какие сволочи!»

Митя глубоко вздохнул. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это ворваться в квартиру и как следует дать по роже Борису Дмитриевичу. Потом — ногой по яйцам. Размазать по полу, бить, пинать, втоптать в паркет. Гад, все ему мало! Гребет деньги лопатой. Сосет из всех, артистам не платит, всех динамит, теперь вот на городской уровень вышел, в мэрии сидит, переливает из бюджета в свои бездонные закрома. Солит он их, что ли, эти деньги гребаные? К губернатору в гости ездит, не просто на прием, а домой, запросто… На охоту вместе мотались, он еще Мите хвастался. Сволочь!

Матвеев заставил себя отойти от двери и начал спускаться по лестнице.

А Ольга-то, Ольга! Тоже хороша! Что она в нем, в Гольцмане, нашла? Выходит, кроме денег, ей ничего не нужно?

«Надо с ней поговорить, — думал Митя, садясь в свою машину. — Надо поговорить. Все выяснить наконец. А то — чушь какая-то, я, взрослый человек, как пацан, под окнами торчу… Пусть скажет — будет она со мной или нет… Я ей так прямо и предложу. Я холостой. Есть квартира, машина. Бабки, слава богу, пошли. Совершенно независимый человек. Что ей со старым евреем топтаться? Стыдно же. Выйдут в люди — журналисты сразу обсасывать начнут. А со мной другое дело… И ведь сама, сама говорила — Митя, Митя, дорогой…»

Матвеев ехал по ночному городу и все время возвращался к мысли, что все дело, конечно же, в деньгах.

«Когда человек резко бросает пить, он сразу западает на деньги, это все знают, — накручивая уверенность в правильности своих догадок, думал Митя. — Либо начинает вкалывать, как сумасшедший, зарабатывает, зарабатывает, все ему кажется мало, из кожи лезет, чтобы еще урвать, чтобы забить свой кошелек, свой сейф, свою квартиру под завязку. Синдром пропитых, прогулянных денег, времени и здоровья. Словно пытается нагнать, возместить утерянное, прожитое впустую. Либо — как Ольга. Сама не зарабатывает, не умеет, не может и не хочет, значит, надо присосаться к денежному мешку. Сначала я подвернулся. Посмотрела она — молодой человек упакован… Запала на меня. Появился Борис Дмитриевич — ах, он круче! Прыг на него. Ну, ничего, ничего. Этот вопрос решить можно. Тем более я давно хотел свое дело открывать. Пришла пора, что ли? А главное, есть варианты».

Митя ехал и думал, что «варианты», которые у него были уже давно и мысли о которых он старался отгонять, вполне реальны, но означают эти «варианты» шаг в совершенно новую жизнь, с другими, непривычными законами и реалиями.

В сорок лет резко все поменять, отказаться от одной жизни и начать другую — не так-то просто.

«Зато Ольга будет со мной. Ольга, деньги, власть. Чем плохо? Ну, нервы, конечно… А где без нервов? Хочешь зарабатывать — порти нервную систему. Иначе никак. По крайней мере, в наше время и в этой стране».

Митя вытащил телефонную трубку.

«Ладно, будь что будет. Как говорит народная мудрость — не фиг думать, трясти надо».

Удерживая руль одной рукой, Митя набрал нужный номер.

— Алло, Игнат? Это я, Митя. Встретиться бы надо. Если можно, то прямо сейчас. Где? В «Манчестере»? О'кей, через десять минут буду. Да, я из машины звоню…

— А не пролетишь? — спросил Игнат Митю, сидевшего напротив него за столиком в клубе «Манчестер». — Ничего, что я на «ты»?

— Нормально, — ответил Матвеев. — Мне так удобнее. Меня, честно говоря, все время ломало, когда мы с тобой на «вы» были.

— Мне тоже так удобнее. Короче, я задал вопрос.

— Знаешь, Игнат, если честно, то в нашей стране никто ни от чего не застрахован. Всякое может случиться. Форс-мажор. Дефолт какой-нибудь новый. Хотя как раз от дефолта мы застрахованы. На это дело дефолт не действует.

— А что действует?

— Что?

Митя посмотрел бандиту прямо в глаза. Глаза эти, по обыкновению, ничего не выражали.

«Как это они такую маску вырабатывают? — с откровенной завистью подумал Митя. — Ни за что не поймешь, о чем парень думает. Просто мертвяк какой-то. Артист, одно слово».

— Что действует? Откровенно сказать?

— Конечно. У нас, я так понимаю, серьезный базар идет. За деньги.

— Да. Если откровенно, помешать могут только бандиты.

Игнат усмехнулся.

— Зря смеешься. — Митя налил себе шампанского. — Тут разбор уже по-взрослому идет.

— А я что, пацан, что ли?

Глаза Игната нехорошо сузились, но Митя уже знал, что это — тоже игра. Игнат его испытывает. Если от такой мелочи Митя даст слабину, покажет хоть намек на испуг, с ним никто не будет иметь серьезных дел. Посчитают просто за трусливого фраера.

Митя спокойно выдержал взгляд Игната и, глотнув шампанского, ответил:

— Нет. Ты не пацан. Иначе я бы к тебе не обратился. Но надо трезво оценивать ситуацию. Понимать, с кем, возможно, придется иметь дело.

— И с кем же? Если ты такой умный, скажи.

— Скажу. Этот бизнес, ты же понимаешь, очень сытный. Валятся бешеные бабки, причем быстро. И не надо париться ни с нефтью, ни с железом. Все чисто, культурно, а заработки — будь здоров.

— Да? Что-то вот Кроха только платит и платит. Кстати, ты узнай там, эти ваши «Совы» — как у них дела идут? Кроха вписался, денег дал на раскрутку. А отдачи пока ноль. Ну, он максает, запал на эту телку, на Эльвиру. Но это беспредельно не может длится. Кроха деньги считает. Телка телкой, а суммы там уже пошли ломовые.

— Сколько он вложил, если не секрет?

— До хуя и больше. Ты лучше у Эльвиры спроси. Или у этого фраера, у директора ихнего. Кроха с ними двоими добазаривался. Фраер обещал…

— Моня, что ли?

— Может, и Моня. Не знаю. Пацан как пацан. Вроде правильный. Не мазурик. Но хотелось бы просечь, куда наше лаве течет. Кроха напрягаться начинает.

— Пусть не напрягается…

— Отвечаешь?

— Отвечаю.

Игнат еще раз пристально посмотрел Мите в глаза:

— Ну, хорошо. Так что ты предлагаешь?

— Я предлагаю вписаться в пиратство.

— Слышал я про эту тему. Только она уже схвачена.

— Схвачена. Но схвачена очень мало. На этом пироге еще много ненадкусанных краешков.

— Красиво говоришь, — усмехнулся Игнат. — Художественно. Прямо писатель. — Он налил шампанского в свой бокал и чокнулся с Митей. — Давай, мастер. Выпьем.

Поставив пустой бокал, Игнат постучал пальцами по столу. Тут же за его спиной вырос официант, и Митя подумал, что этот служитель ночного заведения либо обладает изощренным, уникальным слухом, позволяющим в грохоте музыки и шуме посетителей расслышать эту тихую дробь пальцев по столу, либо настолько вышколен Игнатом, что ловит малейшие изменения настроения своего важного клиента или даже предугадывает его желания.

— Еще парочку, — бросил Игнат официанту, и Митя чуть не хрюкнул, развеселившись от того, что бандит вдруг заговорил текстом булгаковского Шарикова.

Официант исчез и через минуту вернулся с двумя бутылками шампанского.

— Слушай, Игнат, — глядя на бутылки, сказал Митя. — А у тебя от шампанского голова утром не болит? Я, например, в таких дозах не могу. Мне бы лучше водочки. От шампанского, если его перепьешь, по утру вообще — туши свет. Голову не поднять.

— Да? А я ничего. Привык. Эй, слышь, — крикнул он в спину официанту. — Водки еще принеси. Бутылку.

— Ну так что же? — Он снова посмотрел на Митю. — Давай конкретно.

— Конкретно — бабки нужны. Для начала бизнеса.

— А у тебя нету, что ли?

— Есть. Но этого не хватит.

— Какие вы все-таки… — Игнат покрутил в воздухе пальцами. — Ничего сами не можете сделать. Чуть что — «бабки нужны». Я их рисую, что ли? Сам зарабатываешь не слабо.

— Да. Не слабо. На одного — не слабо. А для дела — маловато будет.

— И сколько же надо для дела?

— Много, Игнат. Надо структуру вписывать.

— Какую еще структуру?

— Вашу, например.

Матвеев слегка блефовал. Он понятия не имел, что за «структура» стоит за Игнатом и есть ли она вообще, но подозревал, что «крыша», которую представлял этот молодой и строящий из себя крутого мафиози бандит, не может состоять из него одного и еще таинственного Крохи, которого Митя никогда в жизни не видел. Если уж такая акула, как Гольцман, пользовался услугами Игната, значит, за ним точно должны стоять люди чрезвычайно серьезные и в криминальном мире уважаемые.

— Нашу… Хм… Интересные вещи говоришь, Матвеев.

Игнат впервые назвал Митю по фамилии, и тон его как-то странно изменился. Исчезло из голоса уркаганское ерничанье. Игнат вдруг перестал выглядеть бандитом, и облик его приобрел неуловимое сходство с государственным деятелем среднего звена, словно перед Митей сидел еще не примелькавшийся на телеэкранах, но вполне крепкий думский депутат.

— Ты, Митя, либо не понимаешь, что говоришь, либо действительно принял серьезное решение. Ты хорошо подумал?

— Да. Иначе не позвонил бы тебе. И не завел бы этот разговор.

— Структура… Тоже, словечко придумал. У тебя сегодня какой-то прямо творческий подъем, Матвеев.

— Очень может быть.

— Так что ты там про Москву начал? — поинтересовался Игнат. — Давай договаривай.

— Нужно с московскими партнерами все делать. Чем самим открывать производство, вбивать деньги в завод, лучше использовать готовый.

— Это понятно. А ты сам-то какие функции хочешь исполнять?

— Я хочу сделать новую фирму.

— Угу. А как же господин Гольцман?

Теперь Игнат смотрел на Митю наивными круглыми глазами. Митя еще раз удивился, как быстро меняет маски бандит и как обширен арсенал этих масок.

— Гольцман? При чем тут Гольцман? — Митя стукнул донышком бокала по столу. — Я от него ухожу.

— Что так?

— Сказал же тебе, свое дело хочу делать.

— И все? Это все твои причины?

— Понимаешь… Мне что-то не нравится, как он повел дела. Вернее, в какую сторону.

— А в какую?

— Все эти его игры с мэрией, с отделом культуры…

— И что?

— Знаешь, чем это закончится?

— Ну, чем же?

— Тем, что в один прекрасный день он тебе скажет: «Извини, Игнат, я в твоих услугах больше не нуждаюсь». И мне скажет то же самое. Сделает себе новый «Ленконцерт». Я ведь слышал частично всякие его переговоры. Он хочет войти во власть, частный бизнес его уже не устраивает. Ему нужен бизнес в государственном масштабе. Номенклатурой хочет стать. И тогда и ты, и я станем ему абсолютно не нужны. Я не знаю, как ты с ним договоришься, но если он фирму ликвидирует, то я от него уйду только с тем, что он мне даст. Понимаешь? Не с тем, что я хочу взять, а с тем, что он мне захочет дать. Меня это не устраивает.

— А что устраивает? Сколько ты хочешь взять?

— Я хочу взять все.

Игнат взял бутылку водки, неслышно поданную призраком-официантом, и сам наполнил Митину рюмку.

— Махни, братан. — Теперь он снова говорил, как обыкновенный урка, громко и вальяжно, растягивая окончания слов. — Махни. Вижу, нам есть о чем побазарить.

Моня сидел в машине Эльвиры и ждал, когда хозяйка разберется с инспектором ГАИ.

— Сука, — громко сказала Эльвира, сев в машину и хлопнув дверцей. — Взяточник паскудный.

— Сколько взял? — спросил Моня. Настроение у него было хорошее, и происшествие на Марсовом поле даже развеселило директора группы. Машина Эльвиры, поворачивая с Садовой на площадь к мосту, проскочила на красный и едва не размазала по асфальту небольшой табунчик студенток Института культуры, перебегавших через дорогу.

— Сколько, сколько… Пятьдесят баксов ему сунула.

— Много, — покачал головой Моня.

— А если бы он начал выебываться, в отделение бы погнал? Там вообще без штанов останешься.

— Или без прав, — добавил Моня.

— Да ладно, без пра-а-ав, — протянула Эльвира, выруливая на Кировский мост. — Что там, не люди, что ли? Всем деньги нужны.

— Ошибаешься. Сейчас мент принципиальный пошел. На одного взяточника три честных приходятся. Интересно, на чем они бабки делают, если у народа перестали брать?

— Ты мудак, Моня, — ответила Эльвира, опасно обгоняя дряхлые «Жигули». — Не берут только у тех, кто мало дает. А если сразу сунуть нормально, возьмут за милую душу.

— Это тебя в Магадане так научили? — улыбнулся Моня.

— Да. А что? Чем тебе Магадан не нравится?

— Он мне безумно нравится. Правда, я там ни разу не был. Но зато много читал.

— Читал он… Умный… Ладно, замнем про Магадан. Говно город, чего там, я согласна. Но и Питер тоже не ахти.

— Чем же тебе Питер не угодил?

— В Нью-Йорк хочу, — не ответив на вопрос, сказала Эльвира.

— В Нью-Йорк? Чем же ты там заниматься будешь?

— О-о… Нашла бы чем. Это вы все думаете, лежа на диванах, — чем бы заняться? Как бы денег заработать? А я, например, пошла и заработала. Нечего думать! Работать надо!

— Ну да, конечно.

Машина свернула к служебному входу дворца культуры Ленсовета.

Эльвира несколько раз погудела, чтобы расступилась толпа подростков возле железных ворот.

— Видишь, народу сколько? — спросил Моня.

— Да ладно, подумаешь… Не особо и много.

— Для первого концерта вполне достаточно.

— Посмотрим, что в зале будет.

Оставив машину во дворе, они прошли через вахту. Эльвира, не останавливаясь и не глядя по сторонам, сразу свернула в актерское кафе, через которое можно было попасть в гримерки, а Моня вынужден был отстать, удерживаемый руками знакомых, журналистов, товарищей-администраторов, музыкантов, друзей музыкантов, звукорежиссеров, друзей звукорежиссеров, друзей этих друзей и всей той обычной публики, которая посещает все концерты на халяву, считая, что входит в круг особо приближенных…

Цепкие руки держали Моню минут пять. Кому-то он выдал пропуск на сцену, кому-то — пропуск в гримерку, кого-то одарил билетами в зал для подружек, ожидающих на улице, с кем-то просто поздоровался и ответил на вопросы о предстоящем концерте.

Эльвира вошла в гримерку под приветственные крики Люды и Нины.

— Ну где ты, ей-богу? — Нинка вскочила с кожаного дивана и подлетела к припозднившейся солистке. — Мы тут чуть не обделались. Думали, опять машина встала или еще чего…

— Она и встала, — ответила Эльвира. — Гаишник тормознул на Марсовом. Полташку баксов отдала, чтобы успеть. И на концерт пригласила. Сказал — приедет.

— Еще не хватало! — Знакомый рокочущий голос за спиной заставил девушку обернуться. — Значит, теперь с ментами дружбу водим?

В дверях гримерки стоял Кроха.

— Кроха, милый!

Эльвира бросилась на шею двухметровому гиганту, которой тут же растопырил рельсоподобные руки, обхватил певицу и, прогнувшись в спине, «взял на себя», словно хотел провести один из приемов греко-римской борьбы, входящей сейчас в моду в высших политических кругах. Впрочем, Сергей Кропалев в детстве действительно занимался классической борьбой.

— Задушишь, дурак!

Эльвира повисла на груди Крохи, болтая ногами и стуча кулачками по широким, покатым плечам гиганта.

— Ладно, живи пока, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Кроха и разжал руки. — Ну как, девчонки, дадите сегодня по полной? — обратился он к Нинке с Людой.

— Ой, Сереженька, так страшно, — запела Людмила. — Мы волнуемся…

— Отставить! Выше нос, девушки, — пробасил гигант. — Мы вас в обиду не дадим. Слушайте, а Моня ваш, он где?

— Там, — махнула рукой Эльвира. — В кафе, наверное. Зачем он тебе?

— Надо обсудить всякие мелочи. Мероприятие, типа, — пояснил Кроха. — В кафе?

— Ну да.

— Понято. Пойду перебазарю. А вы — не бздеть!

— Есть, товарищ генерал, — ответила Эльвира. — Бздеть не будем.

— Вот и правильно.

Когда спина Крохи, элегантно миновав дверной косяк, скрылась в коридоре, Эльвира снова повернулась к подругам.

— Ну, готовы?

— Да нам-то что? Ребята играют супер. Концерт пройдет классно, Эля. Дадим всем по яйцам.

— Дадим, дадим, — кивнула Эльвира.

— А Моня бабки-то привез?

— Привез. Сейчас придет, всем выдаст. Его там по пути тормознули, языком зацепился с дружками.

Моня, однако, не просто «зацепился языком», как выразилась Эльвира. В данный момент он сидел за столиком в кафе, а напротив него расположился не кто иной, как Кроха — человек, давший деньги на раскрутку группы «Вечерние совы», вложившийся в сегодняшний концерт и имеющий теперь на коллектив очень большие планы. Особенно после беседы с Игнатом, который позвонил Крохе домой за полночь, когда тот, вернувшись из спортзала, принял душ и собирался, посмотрев по видео очередной новый боевик, лечь спать.

Сергей Кропалев вел более или менее здоровый образ жизни и старался не нарушать хотя бы, как он говорил, биохимический режим, если уж временной отсутствовал напрочь.

Время Кропалеву не удавалось планировать уже давно.

Сергей не был бандитом в обычном смысле этого слова. Конечно, ему множество раз приходилось участвовать в так называемых «силовых операциях», или «разборках», но при этом он никогда не был задействован в «наездах». Кроха очень гордился таким своим положением, хотя для не посвященного в тонкости бандитской жизни человека Кропалев был типичным представителем славного отряда «быков» или, как их еще называли в Питере, «пробойников». На самом же деле все выглядело не совсем так.

Несмотря на свой гигантский рост, фигуру атланта и низкий лоб, теряющийся в вечно насупленных густых бровях, Сергей слыл среди братвы интеллектуалом и больше занимался аналитической, нежели физической стороной преступной деятельности всех сообществ, в которых перебывал с начала своей карьеры вольного стрелка и уличного солдата удачи.

Уже вовсю занимаясь рэкетом, Сергей умудрился окончить Ленинградский институт киноинженеров. На последнем курсе он подкатывал к зданию института в новенькой «девятке», или «зубиле», как на заре перестройки именовали эту машину, быстро ставшую одним из необходимых атрибутов начинающих бандитов.

Сергей смог легко решить проблему службы в армии. Деньги и связи позволили здоровяку Кропалеву получить официальную справку о прискорбном состоянии его здоровья — настолько прискорбном, что ни о какой службе даже речи быть не могло.

В те же годы он приобрел себе хорошую квартиру в центре, на улице Правды, где находился его институт, и однокурсники любили бывать у Кропалева. Они гордились знакомством с бандитом и чувствовали себя вполне защищенными от всех бед и напастей перестроечного Питера.

Сергей занимался охраной ларечников на Владимирской площади. Потом его бригада охватила и Стремянную, открылся «филиал» в Купчино, возле станции метро и дальше — в районе автобусных остановок. Часть разросшейся группировки осела в Рыбацком, возле остановки электричек, где контролировала цветочников, книжников, торговцев фруктами, а главное — пивом. Ларьки, торгующие бутылочным пивом, были настоящим маленьким отечественным Клондайком.

Кроха же, несмотря на очень приличный по тем временам и по роду занятий доход, не получал удовлетворения от контроля за розничной пивной торговлей. Если раньше, в самом начале своей деятельности, он самолично работал «на местах», то теперь, благодаря небольшой, хорошо управляемой и мобильной команде, мог позволить себе вообще не появляться на «точках» — Кропалев лишь получал деньги, организовывал работу, договаривался с поставщиками и разбирался «на авторитете» с конкурентами. Несколько раз, правда, авторитет не спасал, и его приходилось подтверждать физическими действиями. Однако Сергей мечтал о чем-то большем. Наблюдая за хаотично разраставшимся во все стороны диким русским бизнесом, он видел, что его путь в конце концов закончится тупиком, из которого не будет выхода.

Костяк его небольшой группировки составляли старые товарищи по спортзалу — боксеры, борцы разных стилей и школ. Не было только любителей так называемых восточных единоборств, к которым Кропалев относился с презрительной усмешкой.

Сергей был начитанным человеком и, кроме того, что отлично знал основы своей специальности — «инженер по звуко-, кино— и видеотехнике», — много времени посвящал изучению истории спорта, теории и философии различных видов борьбы. Он искренне считал, что все достижения отечественных кунфуистов, спецов по карате, у-шу и прочим экзотическим видам борьбы так и остаются на уровне экзотики.

Кропалев работал с боксерами, борцами, дзюдоистами, самбистами, «вольниками» и «классиками». Были в его группе и тяжелоатлеты. Иногда, когда в группу приходил новенький и начинал крутить в спортзале свои «йокогири» и «маваши», Сергей устраивал небольшой спарринг с проверенными бойцами, владевшими менее экзотическими приемами, но имевшими хорошую профессиональную подготовку еще советской спортивной школы. Как правило, результат оказывался не в пользу «восточника». Конечно, были самородки, но все они склонялись в сторону боевого самбо и не делали акцент на чисто восточных делах, используя из богатейшего азиатского наследия лишь несколько приемов, в основном, болевых.

— Мы северные люди, — говорил Кропалев. — Нам это чуждо. Это другая культура. Другое питание. Другой климат, одежда, даже земля другая. А ну, попробуй на льду или в какой-нибудь купчинской грязи помахать ногами. Много не намашешь. Не успеешь. А хороший боксер — это дело. Или борец. Наших машин никто еще не поборол.

Кропалев говорил правду. В рукопашных схватках с местной шпаной, тоже первое время претендовавшей на контроль торговых точек в окрестностях своих домов, бригада Крохи всегда выходила победительницей. За Кропалевым закрепился авторитет очень сильного (во всех смыслах) лидера, способного в считанные минуты мобилизовать бойцов, которым в Питере не было равных.

Стали поступать заказы от группировок, работавших параллельно и не затрагивавших интересы Крохи. Он, как правило, отвечал отказом.

Заказчики пока еще мирились с тем, что Кроха не идет на контакт, но Сергей чувствовал, что вокруг него и его ребят начинает нарастать какое-то напряжение. До поры до времени все шло своим чередом и многим рядовым членам банды казалось, что грешно желать иной доли — работа шла ровно, были возможности и размяться, и помахать кулаками, и покидать на асфальт разгулявшихся хулиганов. «Барыги» платили исправно. Ребята Кропалева обзаводились «тачками», привыкали к дорогим ресторанам и считали себя полноправными хозяевами города.

Такая жизнь продолжалась около года, а потом начались неприятности, которые Кроха смутно предвидел, но не представлял себе их масштабов.

Половина бригады Крохи была расстреляна в Рыбацком на «стрелке» какими-то кавказцами, предъявившими свои права на торговые точки возле метро. Якобы эти кавказцы имели отношение к производителю и через них текла вся пивная речка прямо из заводских цехов до конечного пункта — холодных неуклюжих ларьков с сидящими внутри краснощекими горластыми девахами.

Во время первой встречи ребята изрядно помяли кавказцев в ресторане «Берег», расположенном действительно на берегу Невы неподалеку от станции Рыбацкое.

Прошли сутки, ребята Крохи уже не вспоминали о случившемся — им казалось, что это рядовая разборка, какие время от времени случались на их опасном, но прибыльном поприще. Однако следующим вечером на трубку бригадира по кличке Тренажер позвонили и назначили встречу в леске неподалеку от железнодорожной станции.

Тренажер со своими ребятами поехал на «стрелку» на трех машинах — несмотря на уверенность в собственном превосходстве, бригадир решил подстраховаться и взять побольше народу. Он всегда берег своих людей и не гнал их, как ни пытались некоторые наиболее задиристые ребята вылезти вперед и броситься грудью на противника, невзирая на его количество и вооружение.

Кавказцы — народ горячий, думал Тренажер, собирая бригаду для разборки, но он не предполагал, что слово «горячий» в этот раз обретет свой буквальный смысл.

Машины прибыли в назначенное место и не успели остановиться, как по ним из кустов был открыт ураганный огонь.

Задняя «семерка» сразу взорвалась от попавшего в нее выстрела «Мухи» — засевшие в кустах бандиты, судя по всему, были вооружены весьма основательно и подготовились к встрече гораздо более вдумчиво, чем ребята Тренажера.

На две оставшихся «девятки» обрушился ливень автоматных очередей, однако несколько человек, в том числе Тренажер, успели выскочить наружу. Второй выстрел «Мухи» ударил рядом с головной машиной, и бригадир рухнул на землю лицом вниз, показывая своим товарищам спину, изрешеченную осколками и превращенную в кровавое месиво.

Автоматы продолжали длинными очередями поливать полянку, на которой была назначена встреча. Боевики Крохи — пистолеты были всего у двоих — беспомощно отстреливались, посылая пули в белый свет, как в копеечку.

Внезапно стрельба прекратилась. Все стихло. Кавказцы, если это были они, исчезли, словно их вообще не существовало в природе, а четыре боевика Тренажера, еще способные передвигаться и мыслить, благоразумно решили не пускаться в погоню.

Вечером состоялся «разбор полетов». Совещание происходило дома у Кропалева, который тогда еще не признавал законов конспирации. Присутствовали те четверо, что вышли из боя — а это был настоящий бой, и в таких схватках команде Сергея еще ни разу не приходилось участвовать. Четверо оставшихся в живых, скомканно и нервно поведав о случившемся, пили водку, которую Кроха щедро подливал в их стаканы, и ждали решения главаря.

— Разберемся, — сказал Кроха, поразмыслив какое-то время.

— Пока работайте как обычно. Я выясню, кто за ними стоит и что это вообще за люди.

— Ага, разберемся, — покачал головой Виталя, давно знавший Кроху и даже пытавшийся вместе с ним поступить в тот же институт киноинженеров. Виталя завалил экзамен по физике и больше нигде не учился, не работал, не числился, в общем, был бандит вольный и ни к чему не привязанный. — Интересно ты говоришь — «работайте как обычно». А если эти завтра снова с пушками наедут?

— С пушками не наедут. Но придут обязательно. Отправляйте ко мне. Буду беседовать лично.

Беседа с Греком состоялась уже на следующий день. К ребятам на «точках» никто не подходил. Грек позвонил ночью, сразу же после того, как от Крохи ушли бойцы павшего в сражении Тренажера, слегка подбодренные водкой и денежным вознаграждением за боевые заслуги.

Грек назначил встречу в «Аустерии».

Кропалев приехал раньше срока. Собираясь с мыслями, погулял по Петропавловской крепости, поглазел на свинцовые воды Невы. Когда подошел час свидания, он отправился в ресторан.

Сергей вошел в зал, и тут же рядом с ним оказался молодой человек спортивного вида в отличном костюме и белоснежной сорочке с дорогим галстуком. Широкое, пышущее здоровьем лицо. Ясный приветливый взгляд.

— Сергей Андреевич?

— Да, — хмуро откликнулся Кропалев.

— Вас ждут, — учтиво сообщил молодой человек и, предупредительно взяв Кропалева под локоть, провел к дальнему столику, за которым сидел ничем не примечательный мужчина средних лет, в костюме гораздо менее роскошном, чем одежда его помощника, проводившего гостя к столику. Узкое восточное лицо, черные, с проседью, волосы, тонкие усики под крепким, прямым носом.

— Присаживайтесь, Сергей Андреевич, — сказал мужчина тихим хрипловатым голосом, сделав изящный жест рукой. По плавности и точности этого движения Кропалев понял, что сидевший за столом худощавый кавказец — человек тренированный и крепкий. Профессионалу такие вещи сразу бросаются в глаза. Достаточно увидеть несколько движений совершенно неизвестного человека, чтобы оценить его координацию и, хотя бы приблизительно, физическую силу.

Грек — если это был, конечно, он — сразу производил впечатление сильного человека.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — повторил кавказец.

— Добрый вечер, — сказал Сергей. Опускаясь на стул, он невзначай обернулся и оценил ситуацию. За несколькими столиками восседали молодые люди, удивительно похожие на того, что встретил Кропалева в дверях.

«Дело поставлено неплохо, — подумал Кроха. — Дисциплина, как в армии. А может, это гэбэшники? Слишком у них военный вид».

— Не волнуйтесь, Сергей Андреевич, — сказал незнакомец. — Здесь никаких сюрпризов не будет.

— А я и не волнуюсь.

— Меня зовут Георгий Георгиевич, — произнес кавказец после короткой паузы. — Или, для друзей, просто Грек.

— Кропалев, — сказал Сергей. — Еще меня называют…

— Кроха, — слегка улыбнулся Грек. — Хорошая кличка. Добрая. Я слышал, у вас неприятности, Сергей Андреевич?

— Думаю, что предисловия излишни, — сказал Кропалев. — У меня нет неприятностей. У меня погибли люди. И виновные за это ответят.

— Безусловно, — кивнул Грек. — Это я могу вам гарантировать.

— Да? — Кроха впился глазами в лицо Грека.

— Конечно. — Кавказец оставался спокойным, словно речь шла о выборе блюд из обширного ресторанного меню.

— Но у меня есть два вопроса.

— Слушаю вас.

Грек положил локти на стол и слегка наклонился в сторону Сергея, выражая искреннее внимание.

— Кто вы такой? И зачем вы меня сюда вызвали? Я так понял, вы представляете тех, кто вчера…

— Мне кажется, я в вас не ошибся, — перебил Кропалева Грек. — Вы умный человек. Неопытный еще, но вполне подходите для…

— Для чего? Вы, конечно, извините, но…

— Сергей, послушайте меня. Я вас пригласил, чтобы сделать предложение.

— Типа?

— Фу, вы же интеллигентный молодой человек, зачем этот нарочитый жаргон? Говорите так, как вам хочется, а не так, как вам кажется правильным в данный конкретный момент. Тем более что насчет этого момента вы сильно ошибаетесь. Так вот, я предлагаю вам сотрудничество.

— Вы не ответили на мой первый вопрос. А без этого я не могу ничего сказать. И еще мне все-таки хотелось бы знать, какая связь между вами и вчерашними…

— А если самая прямая? Что тогда?

— Тогда? Тогда я просто буду иметь это в виду, — спокойно ответил Сергей.

— И правильно. Нужно все иметь в виду.

— Слушай, ты, — понизив голос, проговорил Сергей угрожающим тоном. — Если есть что сказать, говори. А нравоучений мне не нужно. Сами не лохи.

— Это мне тоже нравится, — одобрил Грек. — Здоровая агрессия… Впрочем, к делу так к делу.

Георгий Георгиевич кивнул официанту, и тот исчез в коридорчике, ведущем на кухню.

— Сейчас подадут закуску, — пояснил Грек. — Ну так слушайте, Сергей Андреевич. Я за вами наблюдаю недавно, но вы меня заинтересовали. Как вы, наверное, понимаете, я не пешка в этом городе, возможности у меня довольно большие, а через некоторое время будут еще больше. Но для этого мне нужна хорошая команда. А людей, при кажущемся их обилии вокруг, на самом деле крайне мало. Я имею в виду достойных людей, Сергей Андреевич, таких, чтоб были с руками, с головой, с характером, с хваткой, наконец. Крайне мало. Вы меня послушайте, послушайте, Сергей, я по делу говорю, у меня тоже, между прочим, со временем туго, и, раз уж я с вами тут сижу и базарю, как вам кажется, за жизнь, значит, этот базар не простой.

Сбившись на блатную скороговорку, Грек перевел дыхание и продолжил:

— Дело в том, что время таких команд, как у вас сейчас, очень скоро закончится. Вам вчера преподали урок. Жестокий, не спорю. Но зато ты, Сергей, раньше других увидел, к чему идет дело. Время боксеров уходит. Начинается время стрелков. А это уже совсем другая история.

— И что же?

— А то, что ты — профессионал. И в спорте, и в основной твоей специальности. Мне нужны такие люди, как ты. Причем работающие по специальности.

— По какой?

— Ты же специалист по аудио-видеотехнике, как я понимаю?

— А ты, Грек, информирован, — в тон кавказцу перейдя на «ты», сказал Сергей.

Георгий Георгиевич усмехнулся:

— Вот видишь, как хорошо. Я же предупредил, что Греком меня называют только близкие люди. Значит, мы уже… что-то вроде этого. То есть находим общий язык, правильно я тебя понял?

Сергей промолчал.

— Надеюсь, что правильно. В общем, давай, Сережа. Сворачивай свои пивные игры, на этом долго не протянешь. Дикий капитализм, весь этот ваш рэкет — он через год-два закончится. В данной конкретной форме, я имею в виду. И все ларьки снесут к чертям. Это я точно знаю.

— Как это — снесут? Опять коммуняки, что ли, придут к власти?

— Нет. Не волнуйся. Не придут. Но этих вонючих ларьков в городе скоро не будет. А пивом будут торговать совсем другие люди. И уже не из гранатометов будут палить по кустам, а…

— На танках, что ли, начнут ездить?

— Надо будет, и на танках поедут, — серьезно сказал Грек, и Кропалев отчего-то ему поверил.

— Я тебе предлагаю большой бизнес. С перспективой. Вечный, можно сказать. Зарабатывать будешь раз в сто больше, чем нынче. И работа почище.

— Что за бизнес?

— Шоу-бизнес, Сергей. Советский, вернее, русский… великий и могучий… загадочный для всего мира шоу-бизнес.

— Ха… А он что у нас, есть, что ли?

— Будет, Сережа. Очень скоро будет. И в таких масштабах, которые ты себе сейчас даже представить не можешь.

— А ты?

— А я могу. И поверь, эта дорога широкая, места на ней многим хватит. Не скажу — всем. Всем не хватит. А нам с тобой — вполне.

— Ну, допустим, я тебе поверил. Допустим, попробуем… А что делать-то?

— Работы непочатый край, Кроха. Сейчас как раз самый важный период. Места надо занимать, пока толпы туда не кинулись. Пока не прорюхали гопники, вроде твоих, что там валятся бешеные башли. Нужно уже сегодня столбить участки.

— Я не договорил.

— Да, пожалуйста.

— С пацанами, погибшими вчера… Как быть с ними?

— Я тебе обещал, что те, кто это сделал, за все ответят? Обещал, скажи?

— Ну…

— Никаких «ну».

— Обещал.

— А я свои обещания всегда выполняю. Веришь? — Грек пристально посмотрел в лицо Кропалеву.

— Мне это видеть нужно.

— Скоро увидишь, — пообещал Грек. — И услышишь. А теперь — закусим, что ли? Да и перейдем к частностям. Предварительная беседа, можно считать, состоялась. Что скажешь?

— Можно считать, — кивнул Кроха. — Можно считать, состоялась…

— Ну, и как идут дела? — Кропалев пристально посмотрел на Моню.

— Да в общем…

— Мне не надо в общем, мне надо в частности, — сказал Кроха.

— В частности? В частности, сегодня заработаем штуки четыре.

— И?…

— Полторы девчонкам. Остальное наше.

— Наше, — кивнул Кроха. — Именно, что наше.

— Ну, ваше. Я и говорю — ваше…

— Это правильно. Но тут не в сумме дело. Ты же понимаешь, что я от этих двух с половиной тонн не обеднею. Равно как и не разбогатею. Дело в принципе. Пора тебе уже что-то отдавать. Бабки-то ведь не просто мои. Бабки из дела вынуты…

— Да, конечно, — сказал Моня. — Я все понимаю.

— Вот и молодец. Я рад, что ты меня правильно понял. А то с вашим братом знаешь как тяжело бывает! С вас ведь и взять нечего… Так и норовите честного бандита кинуть.

— Кто?

— Ну, артисты. Деньги возьмут, и с концами…

— Кроха, мы же одно дело делаем, кажется?

— Одно, одно. Не парься. Слушай сюда. После концерта все поедем ко мне.

— Зачем?

— Ну и вопросы ты задаешь, однако. Я сказал — поедем. Понял, нет?

— И девчонки?

— Да. Пора начинать бизнес. Игрушки кончились.

— В каком смысле — бизнес?

— В буквальном, Моня, в буквальном. Деньги зарабатывать. А то я только трачу пока. Отбивать надо. Вот я и обрисую вам дальнейший образ действий. Да не дрожи ты, ничего страшного не случится. Наоборот, в шоколаде будете. С ног до головы.

— Неплохо бы.

— Все будет, не ссы. Давай, продюсер, секи за концертом. Чтобы не облажались твои барышни.

— Это исключено.

Моня встал из-за стола.

— Ну, я пошел в гримерку, что ли?

— Давай…

На том памятном концерте, посвященном дню рождения Крохи, Людка от страха чуть не потеряла сознание.

Растерянность и нехорошие предчувствия охватили девушек после того, как они увидели гонца, присланного за ними устроителями концерта. Гонец прибыл в черном, огромных размеров джипе и вид имел такой, словно только что разобрал снайперскую винтовку, сложил ее в чемодане, спрятал в вокзальной камере хранения и сейчас едет получать у заказчика гонорар за «заваленного» клиента. Звали гонца Дикий.

Всю дорогу Дикий молчал, как-то очень злобно крутил руль, посматривал на девчонок в верхнее зеркальце и гнал по городу, игнорируя все существующие правила дорожного движения.

Маленький клуб, прежде неизвестный «Совам», был забит народом, но народом очень специфическим. Сверкали золотые цепи, фиксы и перстни на толстых пальцах. Джентльмены с бритыми головами держали в татуированных пальцах толстые сигары и бокалы с дорогим вином. По залу бродили девушки с блестящими, словно лакированными лицами, выдававшими их принадлежность к питерским проституткам самого крупного калибра и самой высшей пробы.

— Слушай, Моня. — Людка посмотрела на директора группы, имевшего довольно бледный вид. — Нас тут не замочат между делом?

— Не бойтесь, девчонки, — стараясь не показывать свою растерянность, заверил их Моня. — Они сами пригласили. Башли такие платят, нигде больше столько не заработаете.

— Ага. А если не понравится — тут же зарэжут, — сказала Нинка.

— Нэ зарэжут, — в тон ей, стараясь придать разговору шутливый оборот, ответил Моня.

— Хватит болтать, — неожиданно резко оборвала беседу Эльвира. — Зарежут — не зарежут… Это непрофессионально, девушки мои. Наше дело — песни петь и за это деньги получать. А Моня у нас получает зарплату в том числе и за то, что обеспечивает нашу безопасность. Правильно? Ты директор или кто?

— Правильно, правильно, — сказал Моня, оглядываясь по сторонам и пытаясь найти в толпе знакомые лица — Игната, Крохи или еще кого-нибудь, с кем можно было бы перекинуться словом-другим. Дикий посадил их за столик в баре и исчез, и теперь группа вместе с директором Моней явно выпадала из общей тусовки, привлекая к себе внимание фланирующих вокруг бандитов и их шлюх.

Игнат возник за спиной Мони беззвучно, словно его фигура соткалась из плотного от дыма и алкогольных паров воздуха.

— Привет, девушки! Чего сидим?

— А что? — хмуро спросила Эльвира. — Танцевать, что ли?

Игнат взглянул не нее, улыбнулся и ответил:

— Нет, танцевать мы будем после. А сейчас прошу в гримерку.

Моня поднялся первым, девушки последовали за ним и вскоре очутились в маленькой комнатке за сценой.

— Ну, с богом, Элька!

Сказав это, Игнат исчез так же неожиданно, как прежде появился за спиной Мони.

Люда пришла в себя только тогда, когда Эльвира запела последнюю песню из программы концерта. Выходя из гримерки, она впала в какое-то подобие ступора, пребывая в котором могла извлекать из своей скрипки нужные ноты и звуки, но не понимала, не видела и не слышала ничего, кроме звона бокалов в зале, хрупанья тяжелых бандитских челюстей, вгрызающихся в сочные куски жареного мяса, и бабаханья пробок, вылетавших из бутылок с шампанским, которое сопровождало все выступление группы, словно еще один ударный инструмент.

Пробыв под гипнозом весь концерт и отыграв его, что называется, на автопилоте, Людка только во время последней песни смогла внимательно рассмотреть публику и оценить ее реакцию.

К ее удивлению, эти страшенные бандиты, собравшиеся в клубе, дабы отпраздновать день рождения своего «братана», слушали «Сов» внимательно и с видимым удовольствием, что, впрочем, не мешало им жевать, пить и весело переругиваться между собой.

В гримерке их встретил виновник торжества.

— Ну, девчонки! Ну, дали!…

Кроха шагнул к Эльвире, которая уже успела накинуть на себя белый махровый халат. Основной, ударный трюк «Сов» — пение голышом — Эльвира проделала и сейчас, и только после концерта Людка оценила мужество своего художественного руководителя.

«Могли ведь и на части разорвать нашу Элечку, — подумала она, глядя на раскрасневшееся лицо Крохи. — Чуть-чуть побольше выпили бы в зале, может быть, и не сдержались бы. Слава богу, что все обошлось».

Обойтись-то, оно, конечно, обошлось, да только сразу после выступления все участники концерта поехали домой к имениннику.

Гости остались догуливать в клубе, артистов же Кроха пригласил к себе. А Игнат дал понять Моне, что от таких приглашений не отказываются.

После того как Кроха, уже будучи у себя дома, утащил сопротивляющуюся (больше, конечно, для виду) Эльвиру в спальню, Игнат стал подбивать Людку последовать примеру художественного руководителя, но что-то у него не сложилось. То ли он перепил, то ли перекурил, но, во всяком случае, авансы, которые Игнат делал Людке, оказались чрезвычайно слабыми и невразумительными — так, похватал за бока, погладил по головке, а потом неожиданно встал и, ни слова не говоря, не прощаясь, куда-то уехал.

Вслед за ним уехали и все участники группы — Моня, Нинка и Люда, оставив Эльвиру с Крохой наедине.

Эльвира позвонила Людке только следующим вечером.

— Ты где? — спросила Люда.

— Где-где, — отозвалась художественная руководительница. — Там. На верхней полке.

— Где? — переспросила Люда.

— Да дома я, дома. Ходить не могу. Он, понимаешь, такой здоровый оказался, Кроха этот… — Люда услышала в голосе подруги явное и нескрываемое удовлетворение. — Такой он, Людочка, неуемный… Я, признаться, ничего подобного еще не встречала.

— Что же, завидую, — сказала Люда.

— Подожди, не завидуй. На тебя ведь Игнат глаз положил. Может быть, они все такие. Значит, будет и на твоей улице праздник.

— Ты это называешь праздником? Трахаться с бандитами?

— Не важно с кем. Главное — по-человечески. Знаешь, у меня по этой части какой-никакой опыт имеется, но подобного я раньше даже представить себе не могла. И в кино не видела.

— Ну вот, а говорят еще, что все бандиты импотенты.

— Это какие-нибудь другие бандиты. Наши не такие.

— Наши? Они теперь что — «наши бандиты»?

— Да. Кроха сказал, что будет спонсировать «Сов». По полной программе.

— Хм, — сказала Людка. — А это не опасно?

— В каком смысле?

— Ну, мы им вроде будем обязаны?

— Ничего не бойся. Наша задача — двигаться вперед. А здесь мы вообще сочетаем приятное с полезным… И потом, я его за язык не тянула…

— Ты его за другое тянула.

— Не важно. В общем, он сам предложил. Я ничего не просила. А сам сказал — пожалуйста, ради бога, мы от помощи не отказываемся.

Концерт в «Ленсовета» прошел на ура. «Совы» теперь работали с сопровождающей группой — молодые ребята, которых Эльвира разыскала в каком-то музыкальном училище, играли на довольно высоком уровне, и это было как раз то, чего не хватало «Совам». При всем эпатаже шоу, при всех авангардных текстах Эльвиры группе недоставало, собственно, качественной музыки. Теперь она появилась, и Моня, наблюдавший концерт из зала, окончательно убедился, что если Эльвира не свернет со своего пути, то группу действительно ожидает большое будущее. И, соответственно, большие деньги.

После концерта вся компания, как и планировал Игнат, собралась у него.

Разумеется, он мог устроить совещание в любом другом месте, в любом ресторане города, в любой гостинице, в офисе одной из многих — на выбор — контролируемых им питерских фирм, имеющих отношение к шоу-бизнесу. Но все же на этот раз Игнат остановился на собственном доме. С одной стороны, разговор был строго конфиденциальный, а с другой — он очень хотел затащить в постель Людку, скрипачку «Сов», которая запала ему в душу уже давно, но у Игната все не было времени реализовать свои желания в отношении этой барышни.

Игнат давно и успешно работал с Крохой и лучшей доли для себя не желал. Их познакомил сам Грек, сейчас поднявшийся уже просто на какой-то космический уровень и почти вышедший из круга общения Игната.

Ко времени знакомства с Крохой Игнат сотрудничал с Греком уже несколько лет и занимался работой самого разного толка. Последнее время его патрон постепенно отходил от прямого бандитизма. Он передал своим молодым ставленникам все торговые точки, которые некогда контролировал самолично, и с головой погрузился в банковские операции, в торговлю радиоаппаратурой, бытовой техникой и автомобилями, а Игната использовал в качестве «гаранта» во время переговоров, совещаний и споров с партнерами, которые отчего-то не спешили доверять невесть откуда взявшемуся бизнесмену с темным кавказским лицом. Тем более что об этом бизнесмене ходило множество слухов, и слухов очень нехороших.

Партнеры начинали упираться, крутить, вилять, и тут на сцене появлялся Игнат. Он действовал старыми как мир и проверенными на многочисленных страдальцах-бизнесменах способами. Кого пугал словесно, кому взрывал машину, кому калечил охрану, кого шантажировал, подсовывая, например, солидному пожилому женатому банкиру проституток и записывая веселые игрища на видео. Все способы отлично срабатывали, а репутация Грека, как ни странно, при этом крепла от одной сделки к другой. Сам он в силовых наездах не участвовал, работать с ним оказывалось выгодно, и вскоре напуганные Игнатом партнеры Грека начинали понимать, что пострадали они лишь от собственной недоверчивости и только.

В конце концов, репутация Георгия Георгиевича вознеслась на такую высоту, что ему не оставалось ничего другого, как перебираться в Москву.

— Ухожу поближе к Кремлю, — уклончиво и полушутливо ответил он на вопрос Игната о дальнейших делах своего патрона. — А ты тут оставайся за главного. Я тебя, Игнат, ставлю на свое место. Поработаешь пока в Питере? Потом, если хочешь, возьму тебя в первопрестольную.

— А на хрена она мне? — спросил Игнат. — Мы и тут с Крохой неплохо живем. Устанем — слетает на недельку в Калифорнию, погреемся и обратно. Нам тут все знакомо, связи отлажены. Если мы уйдем, другим придется годы тратить на наработку, так сказать, коммуникативного обеспечения.

— Ну смотрите, оставайтесь, — согласился Грек. — Тем более что Питер — очень важный для нас регион…

— Вы, Георгий Георгиевич, уже, я смотрю, по-депутатски заговорили. «Регион»…

— Привыкать-то надо, — вздохнул Грек. — С волками жить — по волчьи выть.

— Да какие там волки? — Игнат махнул рукой. — Вы, да с вашим-то размахом…

— Не скажи. Там покруче нас есть ребята. Мы тут все больше по мелочи. А вот они как раз с размахом и работают. Раз — войну начинают с Чечней. Два — останавливают войну. Три — снова начинают. И на всем этом зарабатывают, сучары. Ну, ничего, бог даст, как-нибудь сработаемся.

— Конечно, — согласился Игнат. — Мы их всех умоем.

— Короче, так. — Игнат обвел взглядом собравшихся в его комнате гостей. — Мы начинаем серьезное дело. И я хочу вам сказать, что теперь никаких задних ходов давать уже будет нельзя. Уяснили, голубы мои?

— Я не очень… Не очень поняла про задние ходы. — Эльвира закинула ногу на ногу и сунула в рот сигарету.

Игнат взглянул на нее, прищурился и сказал:

— То, о чем вы договаривались с Крохой… все разговоры по контракту… ты их хорошо помнишь?

— Да, конечно.

— Так вот я хочу сказать, что контракт вступает в силу. И теперь вам, девушки, предстоит большая работа.

— Так это здорово, — улыбнулась Людка. — Мы только этого и ждем.

— И славненько. Я надеюсь, вы правильно меня поняли, — сказал Игнат. — Еще раз поясняю: никаких шагов в сторону или назад уже делать нельзя. Шаг влево, шаг вправо приравниваются к попытке к бегству… Одним словом, расстрел на месте.

Последнюю фразу Игнат произнес как-то слишком уж серьезно.

— Теперь конкретно. В альбоме, который вы записали, надо кое-что переделать. Я вам приведу других музыкантов. На сцене пускай ваши пацаны стоят, а в студии сыграют другие. Профессионалы.

— Наши тоже профессионалы, — вскинулась Людка, но быстро смешалась под свинцово-тяжелым взглядом Игната.

— Я думаю, этот вопрос мы закрыли, — очень тихо сказал он, не отводя глаз от лица Людки.

— Да, — ответила Эльвира. — Допустим. Что еще?

— Запись должна быть готова через неделю. Студию мы с Крохой забили. Можете сидеть там хоть сутками. И чтобы никакой самодеятельности. Никаких левых копий. Весь материал — мне лично. Ясно?

— Ясно, — снова ответила Эльвира. — Дальше.

— Дальше… Вот вам аванс за альбом.

Игнат полез в карман и выложил на стол пачку стодолларовых купюр.

— Сами поделите, — сказал он, придвинув деньги поближе к Моне. — И сидите отдыхайте. Выпивка в баре, видео, музыка… А с тобой, — он снова поднял глаза на Людку, — я хотел бы немного поговорить. Вон там. — Игнат кивнул головой в направлении спальни, не дожидаясь реакции девушки, встал, повернулся и вышел из комнаты.

Люда растерянно посмотрела на Моню, на Эльвиру, на Нинку.

— Иди, дура, — сказала Эльвира. — Мы тут сидим, если что. Да не бойся ты… Просит же человек. Может, дело у него к тебе есть. Мы работаем или что?

— Хозяин просит, — поправила ее Нинка.

— Хозяин… Ладно. Если хозяин так просит… — Люда встала и вышла в спальню.