"Если не сможешь быть умничкой" - читать интересную книгу автора (Томас Росс)

Глава девятнадцатая

Я не уехал далеко. Не уехал далеко — потому что моя правая нога все время стучала и попадала мимо акселератора, и я ничего не мог с этим поделать. С левой было все в порядке — поскольку я держал ее скрюченной и упертой в пол возле педали тормоза. Она не дрожала — хотя и очень хотела. С руками тоже было все прекрасно — я держал их максимально вытянутыми и вцепившимися в руль, насколько хватало его окружности. Миновав пару кварталов, я нашел место для парковки и влепился туда. Однако, потянувшись выключить зажигание, я дважды промахнулся мимо ключа…

Мне понадобилась еще целая минута, чтобы открыть замок на отделении для перчаток и открыть его. Моя пинта Скотча была уже на две трети пуста. Я откупорил ее и сделал большой глоток. Клянусь Всевышним, для меня он был сейчас как вода, не более и не менее. После нескольких попыток я сумел-таки зажечь сигарету. Вкус был великолепен — такой, какой бывает, когда выходишь после длинного фильма. Я сидел, курил, потягивал виски из горла и думал, насколько же я был близок к смерти.

Она могла бы пару раз спустить курок, выпрыгнуть в заднюю дверь и потрусить прочь — никто бы не попытался ее остановить. Только не в Лос-Анджелесе. Да и ни в каком другом городе. Но девица была профессионалом — или говорила, что была — и потому у меня был определенный перевес. Ее могли легко опознать — а на нее, возможно, уже есть досье, и немаленькое. Счет оказался в мою пользу — примерно шесть-пять, наверно. Но если бы я доехал туда, куда она сказала, я бы, вероятно, был уже мертв.

Вот так я сидел в машине и успокаивал свой потревоженный дух рассуждениями, попутно ублажая плоть остатками Скотча. Теперь все казалось чрезвычайно логичным. Но тогда, когда я выхватывал из замка зажигания ключи и бросал их на дорогу, я руководствовался никакой не логикой, но исключительно страхом — страхом смерти. Уж если мне суждено умереть, то я хочу умереть дома в своей постели, а не упасть простреленной башкой на руль какого-то арендованного автомобиля.

Я протянул вперед свою правую руку с растопыренными пальцами. Она все еще немного дрожала, но теперь уже это был легкий тремор, а не неконтролируемая вибрация парализованных конечностей. «Пожалуй, надо еще глотнуть, — решил я. — Вреда точно не будет». Я поднял бутылку, высасывая последние капли. На тротуаре показалась дама, катящая за собой двухколесную сумку-тележку — видимо, со всем необходимым набором бакалеи для настоящей домохозяйки. Она увидела меня и быстро отвела глаза, как будто я делал что-то крайне неприличное.

— Исключительно в медицинских целях, барышня! — сказал я сам себе и тут же слегка удивился, обнаружив, что на самом деле произнес это вслух и громко. Я убрал Скотч, включил мотор и отправился обратно в центр, на автостоянку близ Гражданского Центра.

Я не стал вылезать из машины, когда подошел парковщик. Не думаю, что он горел желанием поговорить со мной.

— Сколько она тебе заплатила? — спросил я.

— Вы говорите о вашей жене?

— Да! — сказал я. — О жене.

— Десять баксов. Она сказала, что хочет сделать для вас сюрприз.

— Ты мне вот что скажи, приятель…

— Что такое? — спросил он. Он явно занервничал.

— Она что, похожа на мою жену?!

— Откуда ж я, разрази меня гром, могу знать, на кого похожа ваша жена?

— Она вообще похожа на чью бы то ни было жену?! А?

Он пожал плечами.

— Парни, бывает, женятся на таких бабах… В голову не придет! Откуда ж я могу знать-то…

— А на кого она была похожа, по-твоему?

— Тише, тише, мистер!.. по мне, так на корову некрашеную была похожа!

Я постарался придать своему голосу максимум твердости и угрозы.

— Но-но, приятель, полегче! Ты говоришь о моей жене!

Было уже начало пятого к тому времени, как я нашел его. Он стоял на Нормандия Авеню, к северу от Вилшира, и был низкий, длинный и сложен из чего-то, по виду казавшегося битым кирпичом. Крыша у него была покрыта щелястой кровельной дранкой, с покатыми карнизами и какими-то бесчисленными окошками с непрозрачными цветными стеклами — синими, зелеными и темно-бордовыми.

Над входом, почти под самой крышей, светились красным неоном маленькие знаки — настолько маленькие, что были едва различимы. При определенном усилии они складывались в слово «Коктейли». Ниже по дереву, покрашенному в черный цвет, шли выгравированные буквы сантиметров тридцать высотой, сделанные в староанглийском стиле. Они образовывали название заведения — СТЕЙСИ-БАР.

Рядом была маленькая заасфальтированная парковка. Я поставил машину и вошел. Там было темно, прохладно и тихо. Справа — резная барная стойка. Стулья с высокими спинками, сиденья удобные, мягкие. Обтянуты чем-то, напоминающим замшу. Расставлены вокруг небольших низеньких столиков. В одном из углов установлено маленькое пианино на кронштейне, там же микрофон с гибким шнуром. Вглубь за пианино — обеденная зона примерно с дюжиной столиков. В общем, полное впечатление приятного и спокойного места, где за вполне терпимые деньги можно получить недурную выпивку и приличный бифштекс.

В баре не было никого из посетителей, но за стойкой кто-то стоял и казался странно знакомым. Это был высокий, загорелый мужчина с густой шевелюрой темных волнистых волос, без признаков облысения. В ней уже пробивалась приятная седина. Лицо у него было не то чтобы красивое, но интересное — с ясными и четкими чертами и неожиданно изящным ртом, благодаря которому оно не производило впечатления грубого. В уголках его серых глаз и вокруг них виднелись морщинки от прищуривания и частого смеха. На нем была белая рубашка спортивного покроя, расстегнутая так, что была видна грудь, довольно волосатая, причем эти волосы тоже начинали седеть. Он поднял на меня взгляд, пока я подходил к стойке, кивнул и вернулся к своим делам — я не видел, что он там делал, лимон, наверно, нарезал.

Я вспомнил, почему я его знаю. Это было по меньшей мере лет десять назад. В ту пору он одевался в стиле, отдаленно напоминающем Дикий Запад, и всегда имел при себе какое-нибудь животное — теленка, олененка или даже медвежонка. Он возникал то ли из леса, то ли откуда-то из-под глыб, и звереныш его на первый взгляд смотрелся каким-то больным или покалеченным. Потом он его отпускал, а камера следовала за ним все время, пока он несся к своей маме, и становилось ясно, что не был он никаким больным или калекой, а просто потерялся. Затем камера снова брала крупным планом это обветренное, но не огрубевшее лицо со странно мягкой улыбкой, он зажимал между губ сигарету и зажигал ее кухонной спичкой, а голос за кадром начинал рассказывать, насколько же у этой сигареты великолепный, мягкий и насыщенный вкус…

Я скользнул на один из стульев у барной стойки. Он отложил ножик, которым нарезал лимон, вытер руки полотенцем и придвинул ко мне маленькую салфетку, на которой стояла чашка с арахисом.

— Чем сегодня днем будем облегчать страдания? — сказал он. Голос соответствовал его габаритам. Он был низкий и сочный. В телерекламе он никогда не звучал, но все ж был мне знаком. Я ведь слышал его в телефонной трубке, когда звонил по номеру, так хорошо затверженному особой по имени Конни Мизелль.

— Скотч, — сказал я. — С водой. Сделайте в высоком стакане.

— Какой сорт Скотча?

— Девар.

Он проворно смешал напиток, подал и вернулся к своим лимонам.

— Я ищу Стейси, — сказал я.

Он не поднял глаз.

— Зачем?

— Хочу задать ему пару вопросов.

Он отложил нож, снова вытер руки и выпрямился над стойкой, обхватив себя за плечи крест-накрест. На левом запястье у него был ремешок с тремя небольшими пряжками.

— Стейси — это я, — сказал он. — А вы кто?

— Мое имя Лукас, — сказал я. — Я работаю на Френка Сайза.

Он кивнул понимающе.

— Это тот парень с газетной колонкой.

— Угу.

— Вы довольно далеко от дома забрались.

— Есть немного.

— И что ж такому человеку, как Сайз, нужно от простого парня вроде меня?

— Вы, может быть, знаете кое-кого из тех, кем он интересуется. Могу я заказать для вас выпивку?

Он немного подумал над этим, кинул взгляд через плечо на небольшие электронные часы. Затем сказал:

— Почему ж нет? Вы платите или Сайз платит?

— Сайз.

— Тогда я, пожалуй, попробую глоток Чиваса.

Смешав себе коктейль и сняв пробу, он опять обхватил себя руками, и я снова мог восхищаться мускулами его обнаженных массивных предплечий. Они тоже были покрыты зарослями волос, но без признаков седины.

— Итак? — спросил он.

— Гвендолин Рут Симмс, — сказал я. — Известная также как Гвен Мизелль.

На время установилась тишина, потом он сказал:

— О, так это давние дела.

— Насколько давние?

Он подумал над этим.

— Да лет двадцать будет, не меньше.

Правой рукой он легонько вращал, умудряясь этим жестом охватывать все вокруг, включая парковку у входа. Жест хорошего актера.

— Она бывала здесь, когда я только купил заведение — двадцать лет назад.

— Она работала на вас?

Он кивнул.

— У меня. Закупала кое-что на продажу. Когда-то она была довольно смазливая лисичка.

— И как долго она проработала на вас?

— Десять, может быть, одиннадцать лет.

— А что потом?

— Она переехала.

— Почему?

— Когда я это купил, тут была дыра. И народец здесь ошивался тоже не бог весть какой. Какие-то жулики, любители легкой наживы — все тут как тут. Приедет какой-нибудь простофиля из города в наши края, спросит коридорного — где у вас тут, брат, веселье? Ему говорят, иди в Стейси-бар. Такое вот было местечко… вы понимаете, о чем я?

— Разумеется, — сказал я.

— Ну вот, а я снимался немного, так, не то чтобы очень… Вся отрасль катилась к чертям. Да. Я тогда попал во все эти телевизионные дела. Реклама сигарет.

— Я помню, — вставил я.

— Дрянные сигареты, но реклама классная. Я на этом кое-что наварил — и вложил все сюда. Все целиком перепроектировал, переделал. Торговлю тут завел небольшую — в новинку было для нашей окраины. Народ повалил. Вы знаете, людям же любопытно было: они посещают заведение и видят меня работающим за стойкой, а потом приходят домой, включают телевизор — а там опять я, звереныша отпускаю или еще что. Ну, я цены приподнял, взял приличного повара. Прощелыги и жулики слиняли. Они тут перестали себя уютно чувствовать. И Гвен ушла с ними.

— Когда ж это, получается, девять или десять лет назад? — спросил я.

Он кивнул.

— Около того.

— А ребенка Гвен вы знали?

— Конни? — спросил он. — Ну конечно, я знал Конни. Она обычно звонила сюда каждый день после школы, в районе четырех дня, чтоб узнать, готова уже мамаша или нет. Гвен напоследок стала очень уж прикладываться к бутылке. Конни все еще в Вашингтоне?

— Она в Вашингтоне, — сказал я.

— И она — часть той истории, над которой вы работаете?

— Похоже на то.

Стейси еще раз приложился к своему Чивас Регал.

— Она заглядывала сюда пару раз с того времени, как закончила этот свой колледж в Окленде.

— Миллз?

— Точно, Миллз. Она только зашла сюда, и все парни уже были у нее в кармане. Включая меня.

— Да, с этим у нее все в порядке, — сказал я.

— Я вам скажу, какой она была, — сказал он. — У нее была самая замечательная красивая головка, какую я только когда-нибудь видел в этом городе, и никто в городе не хотел замечать в ней ничего дурного.

— Здесь вы совершенно правы, — сказал я.

— И умница, кстати, — сказал он. — И в книжках разбиралась, и в отбросах. Такую комбинацию трудно чем-то покрыть. У нее ведь сейчас все идет как надо?

— Кажется, вполне, — сказал я. — А как насчет её отца? Его звали вроде бы Френк Мизелль, если не ошибаюсь?

— Старина Френк, — вздохнул Стейси. — Я уже много лет его не видел. Вроде должен был быть на похоронах Гвен, но нет, не показался. Может, он и не знал о них.

— Она умерла примерно месяцев семь назад, не так ли?

— Дайте подумать… Да, примерно так. Это было в конце октября. Парень, с которым она жила, околачивался поблизости и зашел перекусить. Я, черт подери, по такому случаю дал ему поесть на халяву.

— Вы ходили на похороны?

Он кивнул.

— Да, я пошел. Я и тот парень, который заходил перекусить. Совершенно бесполезный лодырь. И еще, наверно, три человека. Но этих я не знаю, впрочем.

— От чего она умерла?

— Да от пьянства главным образом, надо полагать. Сказали, что пневмония, но, черт, они ж врут много.

— А Френк Мизелль так и не появлялся?

— Угу. Представляете, они с Гвен терлись друг с другом, наверно, лет двадцать. Начали через несколько лет после конца Второй Мировой — и разошлись семь или восемь лет назад. Черт, я думаю, что старина Френк Конни и вырастил — или уж никто. Он учил ее играть на пианино и выколачивал из нее дерьмо, когда она пропускала школу. Только строго между нами: мне кажется, он ее немного… того…

— Вы о Конни?

— Да. Он был дьявольски строг с ней.

— Я слышал, он вроде бы мужчин предпочитал…

Стейси посмотрел на меня с отвращением.

— А вы считаете это чем-то криминальным?

— По мне так нет.

— Ну, старина Френк вроде бы был голубой, хотя и с бабами у него тоже все получалось. Вы знаете, как раз по этому поводу они с Гвен никогда не ссорились. Он делал так, она — по-своему. Бывало, в воскресенье с утра они скандалили как бешеные, но никогда из-за того, кто кому что вставляет.

— А из-за чего они ссорились?

— Из-за Конни по большей части. По тому, что я слышал — якобы старина Френк о ней недостаточно заботится. Как я сказал, он, по-моему, обратил на нее особое внимание после того, как ей исполнилось двенадцать или тринадцать. Заставлял ее правильно одеваться, тыкал ей под нос книжки и деньги давал— достаточно, чтобы она не страдала от всяких колкостей и насмешек у нас в Голливуде. Повторю: по-моему, он ее и поставил на ноги, больше некому. Самой Гвен, смею уверить, до девчонки и дела не было.

— Вы думаете, что Френк на самом деле был ее отец?

Стейси пожал своими широкими плечами.

— Кто ж, черт возьми, может такое знать? Гвен перетрахалась со всей округой. Это мог бы быть Френк, а может, кто-то из еще более чем дюжины парней. Френк, конечно, рассказывал направо и налево, любому, кто желал слушать, будто бы он болел в детстве свинкой и от него потому забеременеть невозможно. Под него через это многие ложились, да только врал он, по-моему.

— Так вы не знаете — он, может быть, где-то здесь сейчас?

Здоровяк несколько раз отрицательно покачал головой.

— Не думаю, что он где-то в городе. На похоронах-то его не было. Играет, небось, на пианино где-нибудь во Фриско. Он же на самом деле оттуда родом.

— Скажите мне еще кое-что…

— Да, конечно. Что?

— Откуда вы знаете, что Конни в Вашингтоне?

Все еще охватывая себя руками, Стейси посмотрел вперед, на дверь, ведущую на улицу.

— Ну, это, знаете ли, забавная история.

— Почему бы нам не соорудить себе еще по стаканчику, прежде чем вы мне ее расскажете?

Стейси покосился на меня.

— Френк Сайз по-прежнему платит?

— По-прежнему.

Стейси приготовил нам обоим еще выпивки, попробовал свою и затем снова выпрямился за стойкой.

— Ну, как я сказал, история забавная. Хотя забавного в ней мало, скорее даже печальная.

— Угу, — сказал я, только чтоб продемонстрировать ему свою заинтересованность.

— Итак, недели за две до смерти Гвен зашла сюда старуха, совершенно кошмарная на вид. Время дня было примерно такое, как сейчас. Не слишком активное. Зашла — ну беда какая-то, а не баба. Жирная вся, космы торчат, губную помаду не умеет наносить — по всему лицу размазала, все щеки в ней! В общем, право слово, краше в гроб кладут. И тем не менее видится мне в ней что-то знакомое. Еще раз приглядываюсь… И кто ж, вы думаете, черт меня возьми, это был?

— Не знаю, — сказал я, не желая портить рассказ.

— Гвен собственной персоной! Но выглядит просто ужасно. Ну, черт побери, мы ж некогда были довольно хорошими приятелями, она никогда меня не подводила, я заказываю ей выпить — двойное виски, потому как видно, что ей только это и нужно. Она слегка просветлела после этого, но все еще выглядела — не дай бог. То есть по-настоящему плохо. Но мне-то уже больше ничего не оставалось делать. Мы поговорили немного о старых временах… А в конце она спрашивает — могу ли я, дескать, оказать ей небольшую услугу. Я вообразил, что она хочет поесть у меня на халяву, долларов на двадцать — ну и отвечаю, — да, мол, окажу, если смогу.

Стейси наклонил голову и слегка потряс ею, словно не в силах поверить.

— А ведь знаете, Гвен-то примерно моего возраста. Сорок семь, от силы сорок восемь. Я вот стараюсь держать себя в форме. Каждое утро около полудня пробегаю пару миль, дома немного работаю над собой. А Гвен я едва-едва смог узнать! То есть она выглядела почти что на все шестьдесят. И одета была в какое-то рванье, и сумку несла какую-то здоровую, хозяйственную — знаете, какие пожилые бабки таскают? Вот так и несла, и нескольких зубов не хватало. В общем, беда просто. Ну, я спрашиваю — Гвен, что я могу для тебя сделать? Так она лезет в эту свою сумку и достает посылку и письмо. Отдает это все мне и говорит: отправь по почте, если со мной что-то случится. Я спрашиваю «а что с тобой может случиться-то?», а она говорит — в случае моей смерти, тупица! Ну, черт, никто не любит говорить о смерти, так что я пошутил что-то и взял ей еще выпить, а потом она встала и собралась уходить. Но остановилась и говорит: «Знаешь что, Стейси?» Я говорю — что? А она говорит: «Знаешь, я не думаю, что была очень хорошим человеком». Тут она повернулась и вышла, и это был последний раз, когда я ее видел — за исключением похорон, но тогда я на самом деле ее не видел, потому что гроб не открывали.

— Хм, — сказал я. — А кому было письмо?

— Письмо было какому-то парню в Лондоне, Англия. Имя у него было забавное…

— Олтигбе? — спросил я. — Игнатиус Олтигбе?

— Да-да, по-моему, так. Это откуда — французское?

— Африканское, — сказал я.

— Шутите! — сказал он. — Хотя… Гвен точно перепробовала всех.

— А что в посылке?

— Та была для Конни. Был указан ее вашингтонский адрес. Так я и понял, что она в Вашингтоне.

— Что представляла собой посылка?

Он руками показал мне размер.

— Вот такая большая. Да вы знаете. Как коробка из-под сигар.

— И вы их отправили?

— А как же. Сразу после того, как этот шпендель, с которым Гвен жила, пришел и рассказал о ее смерти. Я сходил на почту и все отправил. Там уже они наклеили марки и все такое.

— А сколько весила посылка? Не помните?

Он снова пожал плечами.

— Не знаю. Да примерно столько, сколько весит коробка сигар.

— Или книга? — спросил я.

— Да, возможно. Да порядка фунта, пожалуй.

Он посмотрел мне в лицо.

— Что ж теперь за история с Конни? С чего вдруг Сайз ею заинтересовался?

— Он считает ее новостью.

— Большая новость?

— Возможно.

— Насколько большая?

— Похоже, так или иначе дотягивается до Сената.

— Звучит действительно крупно. У нее неприятности?

— Пока нет.

— Деньги замешаны?

— Может быть и так.

— Сколько? Я имею в виду — хотя бы предположительно?

— Боюсь, миллионы, не меньше.

Стейси удовлетворенно кивнул головой.

— Я это всегда говорил, — пробормотал он едва слышно, скорее сам себе.

— Говорили что?

— Я всегда говорил, что Конни, с ее-то умом и внешностью, когда-нибудь по-настоящему выйдет в дамки!