"Белые птицы детства" - читать интересную книгу автора (Сукачев Вячеслав Викторович)

БЕЛЫЕ ПТИЦЫ ДЕТСТВА

— Стрелецкое восстание было жестоко разбито, — уныло мямлит Васька Хрущёв у доски.

— Подавлено, — терпеливо поправляет его Александра Андреевна.

— Стрелецкое восстание было жестоко подавлено, — очень охотно и несколько оживившись повторяет Васька и тут же прочно умолкает. В классе торжественно и величаво поселяется тишина.

— Дальше, — наконец говорит Александра Андреевна, даже не оглядываясь на мучающегося за её спиной Ваську. — Дальше что было?

— Руками стрельцов, — низко опустив голову, довольно громко и внятно бормочет со своего места Серёжа, — консервативное боярство пыталось свалить Петра...

— Руками стрельцов, — без тени смущения начинает повторять Васька, но Александра Андреевна перебивает его:

— Это я уже слышала от Тухачёва... А вот скажи ты мне, в каком году был поднят Стрелецкий бунт?

И опять тишина, которую нарушают лишь воробьи на оконном наличнике.

— Я слушаю, — напоминает Александра Андреевна и наконец-то тяжело поворачивается к Ваське.

— В тысяча шестьсот девяносто восьмом — вновь подсказывает Серёжа.

— Хорошо, Хрущёв, садись на место. Ставлю тебе и Тухачёву четвёрку на двоих... Есть желающие рассказать о Стрелецком бунте? Нет желающих, — не огорчается Александра Андреевна, — тогда бы я попросила к доске Колю Корнилова.

— И чё тебе не сидится? — сердито шепчет Настька Лукина. — За язык тебя тянули, да?

Серёжа презрительно дёргает плечом. Всего лишь неделю назад его пересадили на первую парту, к Насте, а Васька остался в одиночестве на «Камчатке» — самой последней парте. Но всё равно их в классе зовут камчадалами, и они тайно гордятся этим прозвищем.

— Как выведут в четверти двойку — будешь знать, — не успокаивается Настя. — Ваське-то всё равно, он через два года помощником на трактор пойдёт, а ты что будешь делать?

— Я тоже помощником пойду, — решительно отвечает Серёжа, и в это время звенит долгожданный звонок.

— Никто тебя в помощники не возьмёт! — успевает выпалить Настька, прежде чем Серёжа оказывается за порогом класса.

— Ну, пошли? — деловито спрашивает Васька, просвечиваясь веснушками, которые у него не сходят летом и зимой.

— Пошли.

— Деньги-то взял?

— Ага.

— А мне мамка только два рубля дала, больше, говорит, твои голуби не стоят. Ладно, — беспечно машет рукой Васька, — может быть, уговорю за два рубля, а ещё рубль потом отдам, когда куры начнут нестись.

— Не-е, — сомневается Серёжа, — за два рубля не отдаст.

— Может не отдать, — вздыхает Васька.

Они идут в самый конец Озёрных Ключей, где живёт Оська Курдюмов. Морозная земля холодно и гулко отдаётся под их шагами, лениво, неохотно потрескивает лёд в лужах, с Амура тянет лёгонький, но промозглый ветер, и по всему видно, что скоро ляжет снег. Может быть, даже сегодня, потому что воздух и земля остыли достаточно для того, чтобы снег не таял.

— А ты клетку сделал? — спрашивает Васька.

— Да. Вчера ещё.

— И я сделал, с парилкой.

— Какой парилкой, Ва-ась? — настораживается Серёжа.

— А где они у тебя будут яйца выпаривать? В кармане? — важничает Васька. — Это тебе не про Стрелецкий бунт шпарить, тут знать надо...

— А как ты её сделал, Вася?

— Ладно, тебе так и быть расскажу. В ящике надо пропилить дырку, не сильно большую, только бы голубь пролез-ти смог. Потом к этой дырке приколоти старый посылочный ящик. Понял? Так, чтобы им в посылке темно было. Туда немного травы набросай, которая помягче.

— А зачем, чтобы темно? — удивляется Серёжа.

— Они так любят, да и мало ли что, сглазить, например, могут... Или кошка увидит. А на голубиные яйца смотреть нельзя. Даже тебе. Понял? Сразу же парить бросят.

— По-онял.

— Когда брать будем, — продолжает поучать Васька, — то Оська скажет крылья обдёргать, чтобы назад к нему не улетели. Ты не соглашайся. Они после этого плохо летают. А ему и хорошо, лишь бы его голуби над крышами вились.

— Понял... Ты каких будешь брать, сизарей?

— Больно надо, их от вороны не враз отличишь. Пусть на пионеров раскошеливается, деньги-то немалые просит.

— Тогда и я пионеров возьму, — соглашается с другом Серёжа, хотя ему больше нравятся сизари.

— А по клюву надо смотреть, чтобы не старые были. А то ведь подсунет таких, которые нестись не могут.

Теперь Серёжа окончательно убеждён, что Васька в голубях толк знает, и, соглашаясь с его авторитетом, он просит его:

— Ва-ась, ты мне выберешь пару, а?

— Выберу,— обещает Васька, и они поворачивают во двор Оськи Курдюмова.

Оська в детстве неосторожно заигрался на русской печке, свалился вниз и набил себе горб. После этого Оська рос медленно и неизвестно куда, так что лет через десять все увидели маленького (один метр сорок сантиметров) двугорбого человечка, невообразимо высокомерно смотревшего на мир. Так получилось, что постепенно выросло в Оське и неумолимое презрение к людям и очень большое мнение о себе. А так как Оська был остёр на язык и нехорошо насмешничал над деревенскими, его в Озёрных Ключах не любили. Колька Музин даже побить собирался, искал Оську однажды целый день, но так и не нашёл. Многие об этом жалели, но где же было Оську найти, если он даже не в своём погребе спрятался. Особенно доставалось от Оськи Курдюмова мальчишкам. Он не мог, например, равнодушно пройти мимо играющих ребят, обязательно кого-нибудь больно щипнёт, дёрнет за ухо или даст крепкого подзатыльника. А тех, кто ещё поменьше, Оська запугивал всякими небылицами, и запугивал до такой степени, что ребятёнки, завидев его во сне, на стенки лезли. По этой причине Оську приглашали в сельсовет и долго разговаривали.

Вот к этому-то Оське и отправились Серёжа с Васькой за голубями.

Жил Оська вместе с матерью и младшей сестрой в небольшом домике с плоской крышей, покрытой пластами и густо поросшей поверх пластов полынью и чертополохом. Домик этот походил на тот, про который говорят: «на курьих ножках», и как-то очень хитровато поглядывал на улицу маленькими оконцами из-под своей земляной крыши.

Войдя во двор, ребята замешкались, потом Васька осторожно постучал в окно.

Окно, вросшее в землю, было на уровне колен, и для того, чтобы заглянуть в него, Ваське пришлось согнуться в три погибели. Но, едва он согнулся, чтобы посмотреть, в доме Оська или нет, как от окна навстречу ему метнулось что-то тёмное и страшное. Васька отлетел в сторону, едва не сбив Серёжу, и тут же появился Оська.

— Чего подглядываешь? — Голос у Оськи тонкий, высокий, смахивающий на крик молодого некормленного петушка.

— Так я... это... тебя посмотреть. — Васька с опаской покосился на окно, но там, как и у всех в деревне, стоял горшок с геранью, лежали три большие луковицы и ножницы.

— Посмотреть... Нечего там смотреть. — Оська важно прошёлся по двору, далеко назад откидывая маленькую голову. — Зачем пришли?

— Голубей посмотреть, Ося, — заискивающе ответил Васька, стараясь как-то сжаться, усохнуть перед Оськой, чтобы не раздражать его.

— Это тебе не кино, чтобы глаза пялить, — отрезал Оська, — давай, выметайтесь отсюда.

— Ось, мы купить хотели, — поспешно объявляет Васька.

— Купить? — Оська настораживается и подозрительно смотрит на ребят. — А ну, покажьте деньги.

— Вот. — Они показывают деньги, и Оська, мельком взглянув на зашамканные разными руками рубли, садится на чурку посреди двора. Достаёт плотную коробку «Казбека», открывает и, понюхав, протягивает ребятам. В коробке с синим всадником на коне лежат разные окурки, начиная с махорочных самокруток и кончая толстыми беломоринами. Обкуренные концы у окурков тщательно заплёваны, и спёкшаяся зола прочно удерживает табак в бумажных оболочках.

— Курите, шмакодявки, — с барской щедростью разрешает Оська. — Только, чур, беломорину не трогать, — предупреждает он потянувшегося к коробке Ваську.

— Не-е, — поспешно успокаивает Васька, — я люблю сигареты.

— Ну, а ты? — Оська суёт коробку Серёже. — Особого приглашения дожидаешься.

— Я не хочу, — отступает на шаг Серёжа.

Оська удивлённо поднимает голову и маленькими пронзительными глазками пристально смотрит на Серёжу.

— Брезгуешь, что ли? — вкрадчиво спрашивает он и не спеша убирает коробку.

— Да он не курит, — говорит Васька так, словно Серёжа немного того и его сейчас нет здесь, — совсем не курит, с детства...

— Не люблю таких, — сообщает Оська, и его маленькая голова недовольно вертится между двух горбов, — маменькиных сынков.

Васька хмуро затягивается и, сильно вздохнув, переламывается в поясе от кашля, машет руками перед широко открытым ртом, стараясь захватить побольше свежего воздуха. Оська не смеётся и не подначивает, и лишь в глазах у него появляется странный лихорадочный блеск.

— Д-давно не курил, — с трудом выговаривает Васька, отворачивая в сторону от нахмурившегося Серёжи красное лицо, — отвык.

— Ничего, привыкнешь. — Оська встаёт с берёзового чурбака, поддёргивает аккуратно наглаженные брюки. — Значит, за голубями пришли?

— Да.

— Ладно, пошли смотреть.

Голубей Оська держит в маленьком и низком пригоне, при входе в который даже Ваське с Серёжей приходится пригибать голову.

Из пригона на огород пробито крохотное оконце, в которое без всякой рамы вставлено и обмазано глиной мутное стекло, почти не пропускающее свет. Поэтому, войдя в пригон, ребята некоторое время ничего не видят. Но постепенно их глаза привыкают к полумраку, и они различают десятка два клеток, прибитых к стенкам невысоко от пола. Лицевая часть клеток с дверками сделана из проволочной сетки, с прорезью для подсыпания корма.

Ребята переглядываются, и Васька шепчет на ухо Серёже:

— Сетки-то он с тока упёр, я там их на веялках видел.

— Эй, чего там шепчетесь? — В темноте голос у Оськи особенно тонкий, неприятно высокий.

— Ось, а в Малышевке голубей на чердаках держат, — говорит Васька, неуверенно ступая вперёд.

— Ну так и покупай в Малышевке, если ты такой умный. — Оська открывает одну из клеток и запускает туда длинную руку. — Они как раз с тебя пятёрку за пару сдерут.

— Я же просто, Ося, видел и тебе говорю.

— Нечего мне говорить. А только моим голубям и в пригоне неплохо.

— В темноте они чаще парить садятся, — опять шепчет Васька.

На этот раз Оська тут же оказался рядом и крепко смазал Ваське по затылку. Глаза его по-кошачьи кругло и зло высвечивали из полумрака.

— Ты чё дерёшься, ты чё! — попятился Васька, хватаясь рукой за голову. — Сдурел, да?

— Не болтай лишнего, — выпятив передний горб, Оська стоял в боевой позе, готовый в любую минуту вновь броситься на Ваську.

— А чё я болтаю, чё?! — частил Васька, однако тоже спружинясь на боевой лад.

— В какой это темноте голуби чаще парят?

И только тут ребята понимают, что у Оськи необычайно острый слух, и Васька тут же сдаётся:

— Я же просто так, Ось, честное слово. Больше не буду, вот увидишь.

— Смотри мне.— Оська обмяк передним горбом и деловито спросил у Серёжи:

— Каких брать-то собираешься? Сизарей?

— Н-нет, — быстро отвечает Серёжа. — Я пионеров хочу.

— Много ты понимаешь в голубях, — ворчит Оська и протягивает длинную руку с тонкими костистыми пальцами. — Деньги давай.

Серёжа отдаёт деньги и облегчённо вздыхает, так как устал держать их во взмокшем кулаке. Оська аккуратно разглаживает и складывает рубли, прячет в карман по-детски игрушечных брюк. Потом долго переходит от клетки к клетке и наконец выбирает одну. Достаёт голубя и зачем-то смотрит ему под крылья. Потом второго.

— Обдёргать? — спрашивает Оська, и голова его неожиданно сильно поворачивается между двух горбов.

— Не надо.

— Что? — Оська удивлён и подозрительно смотрит на Серёжу. — А если улетят?

— Нет... У меня тоже клетка есть, — говорит Серёжа.

— Смотри. — Оська недоволен. — Уговор такой: если улетят, я не возвращаю. Даже можешь не приходить.

— Хорошо.

— Держи. — Оська отдаёт голубей, и Серёжа, бережно прижимая птиц к груди, чувствует их тепло и тревожное биение сердец где-то под зобом. — Голубятник, — ворчит Оська, — держать правильно не умеешь. Под крылья надо брать.

— Я сам знаю, как надо, — хмурится Серёжа.

Оська, словно не услышав Серёжу, обращается к Ваське:

— А тебе каких? Или ты будешь в Малышевке покупать?

— Да нет, Ось... Мне бы тоже пионеров.

— Гони три рубля.

— Ось, честное слово, — начинает Васька, но Оська тут же перебивает его:

— Что, денег нет? Приходи в другой раз, когда будут.

— Ось, у меня два рубля, а рубль я тебе завтра отдам, вот честное слово,— чуть не плачет Васька.

— Завтра и голубей возьмёшь. Пошли.

— Ось...

Голуби пригрелись на груди у Серёжи, и он уже видит, как высоко и красиво парят они над селом, а потом, сложив крылья, лодочкой, плавно и стремительно планируют на крышу. Видит он и голубят, большеклювых, неуклюжих, но с каждым днём становящихся всё больше и, наконец, вылетающих из клетки.

— Ось, — просит Васька, — я же не обману. Ну, хочешь, я тебе чего-нибудь из дома принесу?

— Больно надо. Потом греха не оберёшься с матерью. Ладно, пошли, пошли...

Уже у самых дверей Серёжа вдруг останавливается, смотрит на хмурого Ваську и вдруг говорит Оське:

— Забирай назад своих пионеров. Мне не надо, — и протягивает голубей Оське.

— Что-о!? — Оська невольно отступает.

— Ты это что? Зачем? — вытаращил глаза Васька.

— Не надо мне его голубей... Пусть подавится...

— Но-но! — вскрикивает Оська, но вскрикивает как-то неуверенно и тихо...

И вновь идут ребята по промёрзшей улице, и деревья, уронившие листья, слабо качают ветками над ними. Воробьи, опечаленные близкими холодами, молчаливо сидят под крышами.

— Ты зачем голубей отдал? — спрашивает Васька, всё ещё не в силах понять поступок товарища.

— А ну его, — машет рукой Серёжа, — не хочу...

Они идут дальше, до Васькиного дома, а потом Серёжа идёт один, и только переходя мост, он замечает у себя на груди голубиное пёрышко. Серёжа осторожно опускает его за перила и смотрит, как долго, кругами, летит оно в воздухе и тихо опускается на молодой лёд.