"Полковник Сун" - читать интересную книгу автора (Маркем Роберт)

XIX. Теория и практика пытки

Подвал был тесен, всего десять футов в длину, двенадцать в ширину и шесть с половиной в высоту, с бугристым, покатым полом. Одну из стен образовывала неровная, грубо обтесанная скала. Если что-то и оставалось тут от прежних обитателей, то было вынесено – помещение было пусто, чисто выметено и вымыто. Крепкая деревянная лестница вела к прорезанному в потолке люку. У одной из стен располагалась школьная скамья, у другой – шаткий маленький столик и табуретка. Подвал освещала тусклая лампа без плафона, но в проволочной оплетке.

Как Бонд ни сопротивлялся, он не мог избежать того, что его крепко-накрепко привязали к тяжелому креслу, стоявшему в противоположном скальному выступу углу. Его запястья и лодыжки были стянуты обрезками полотенца; борясь с де-Граафом, Евгением и Вилли, Бонд в пол-уха слышал пространные объяснения Суна относительно того, что веревка может вызвать отеки и крайне нежелательные побочные болевые эффекты. Прикрепленные к металлическим кольцам, вмурованным в пол и стены, цепи обеспечивали неподвижность кресла независимо от поведения сидящего на нем человека.

Оставшись на короткое время в одиночестве. Бонд сидел и ждал. Как никогда, хотелось курить. В мозгу одна за другой проносились беспорядочные картины:

тонкие черты лица Ариадны, ее нежный румянец; состоявшееся каких-то десять минут назад крепкое рукопожатие с М.; бессловесная мольба последних мгновений Гордиенко; окровавленная голова Лицаса; гольф с Биллом Тэннером – целая вечность прошла с тех пор; страшное изумление настигнутого пулей русского: воодушевленный рассказ фон Рихтера о его албанских копытах”; распростертые тела Хаммондов на кухне Куортердека; и вновь Ариадна. Затем перед мысленным взором Бонда предстал Сун, его властные раскованные движения, металлические глаза, вдавленные внутрь зубы, темные губы. Этому человеку предстояло отправить его в мучительнейшее путешествие, конечный пункт которого – смерть. Вдруг Бонд почувствовал: спина его покрыта холодным потом.

Наверху послышались шаги. Бонд заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Крышка люка откинулась, и в просвете показался Евгений. В руках у него был деревянный поднос, который он разместил на маленьком столике. Даже не взглянув на Бонда, он вернулся к лестнице и поднялся наверх. Бонд стал изучать лежавшие на подносе предметы: две металлические иглы разной Длины, напоминающие шампуры, и одна деревянная, пузырек с бесцветной жидкостью, воронка размером с кофейную чашку, пучок каких-то щетинок от метелки, кож с шестидюймовым лезвием в форме тонкого прямоугольного треугольника, несколько коробок спичек. Дыхание Бонда стало вдруг хриплым.

Спустя минуту, в течение которой стояла абсолютная тишина, появился Сун. Он улыбнулся и, словно приветствуя любимого друга, кивнул, после чего тихо сел возле столика.

– Прежде чем вы приступите, Сун, – ровным голосом проговорил Бонд, – я хочу попросить вас об одной услуге.

– Просите, мой дорогой Бонд. Вы ведь знаете: я сделаю все, что в моих силах.

– Та девушка. Что с ней?

– Я думаю, с ней сейчас развлекается де-Грааф. Или Евгений. А то оба разом. Возможно, к ним присоединились и девушки. В такую ночь, как эта, мне кажется, можно позволить себе толику безумия.

Бонд постарался не обращать на эти слова внимания.

– Утром отпустите ее. Отправьте куда-нибудь. Что бы она ни рассказывала позднее, это не сможет поставить под вопрос успех вашего замысла, к тому же вы и ваши люди будут уже вне опасности.

– Весьма сожалею, – возразил Сун, качая головой и вздыхая. – Поверьте мне, я желал бы вам помочь, но это невозможно. Вы должны это понимать. Что скажут мои простоватые боссы, если я оставлю в живых хоть одного свидетеля операции такого масштаба? Правила запрещают подобное. К сожалению, она должна умереть.

– Тогда можете вы сделать это быстро? Безболезненно? – Бонд вряд ли заметил жалкие, умоляющие нотки в своем голосе. – Ведь правила, наверное, этого не запрещают?

– Разумеется, не запрещают. Что бы вы обо мне ни подумали, мистер Бонд, я все-таки не варвар. Я всегда выступаю против бессмысленной жестокости. Я прослежу, чтобы де-Грааф – большой мастер в этом ремесле – застрелил ее в затылок. Она не успеет ничего почувствовать. Я прослежу за этим лично. Не беспокойтесь на этот счет.

– Спасибо, – Бонд верил ему и был благодарен. Затем его вновь наполнили ярость и ненависть. – Теперь приступайте к своей грязной забаве садиста. Доставьте себе это грязное удовольствие. Пользуйтесь моментом.

– У меня складывается впечатление, мистер Бонд, – как ни в чем не бывало сказал Сун, – что ваши представления о природе садизма пребывают в сумбурном состоянии. Вы сказали...

– Какое вам дело до моих представлений? Несите ваши тиски для пальцев и раскаленные гвозди. Едва ли они принесут мне большие страдания, чем ваши безумные разговоры.

Полковник улыбнулся.

– Ваш вызов делает вам честь. Но вы даже не знаете, чему бросаете вызов. Вскоре вы будете желать всей душой, всем сердцем, чтобы вам удалось уговорить меня отсрочить боль хотя бы на несколько секунд... Что ж, Джеймс. – Сун встал и принялся мерить шагами крошечное пространство перед стулом, на котором сидел Бонд. – Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду называть вас Джеймс? Мне кажется, что мы так долго знакомы.

– Разве я могу возражать?

– Конечно, не можете, Джеймс. К тому же это было бы так естественно, вы не находите. Это установит между нами подобающий тон близости.

– А я-то думал, когда же вы решитесь на это, – сказал Бонд внезапно изменившимся голосом. – Я думаю, что вы и люди, подобные вам, с трудом находят добровольных партнеров, поэтому их приходится привязывать и...

– О, нет, нет, нет. – Сун был искренне расстроен. – Я знал, что вы заблуждаетесь в этом вопросе. Настоящий садизм не имеет никакого отношения к сексу. Близость, о которой я говорил, морального, духовного свойства – союз двух душ в своеобразном мистическим смысле. В великом произведении божественного маркиза де Сада “Юстина” есть один персонаж, который говорит своей жертве: “Небо предопределило вам роль терпящего страдания, точно так же как мне – роль причиняющего их”. Вот каковы те отношения, которые отныне будут нас связывать, Джеймс.

Сун продолжал мерить шагами пол, сосредоточенно хмурясь – глубоко задумавшийся философ, напряженно подыскивающий верные слова, чтобы точнее выразить свои мысли. Наконец, словно поняв, что слова никак не желают ему повиноваться, он вздрогнул.

– Вы должны понять, что меня ни в коей мере не интересует изучение сопротивляемости боли и подобной этому псевдонаучной ерунды. Я просто хочу пытать людей. Но – и это главное – не из каких-то эгоистических побуждений: разве святой или мученик может быть эгоистом? Как объясняет де Сад в своей книге “Философ в будуаре”, через жестокость человек поднимается к высотам сверхчеловеческого знания, к высотам ощущения новых способов бытия, чего нельзя достичь другими средствами. А жертва – и вы не исключение, Джеймс, – духовно освещается; христианские иерархи описывают это, как возвышение души – через страдания. Вы и я – бок о бок – станем исследовать эти высоты.

Возбуждение или какое-то более глубокое чувство окрасило щеки Суна в темно-желтый цвет. Под белой рубашкой вздымалась и опускалась его широкая грудь. Однако, нисколько не вняв этим рассуждениям. Бонд скептически проговорил:

– Скучно, Сун. От ваших рассуждений. Нет ничего более безынтересного, чем умалишенный.

Сун хихикнул. Внезапно он оживился. Его руки задвигались.

– Эту реакцию я предвидел, дорогой друг. Однако продолжим. И вот мы вместе, Джеймс, вы и я, в подвале на одном из греческих островов. Боюсь, эти декорации уступают в роскоши тем, что приготовили для вас ваши недавние оппоненты. Но ведь мы-то с вами не оппоненты, не правда ли? Мы ведь сотрудники. Прекрасно. Что же я с вами сделаю? В какую часть вашего тела я нанесу удар? И чем?.. Может быть, электричеством? Электричество способно вызывать некоторые из самых утонченных болевых ощущений – при условии, что удар нанесен правильно. Но это слишком легко. Нет простора для изысканности. И вдобавок – будем смотреть правде в глаза – здесь, в Восточной Европе, на электропитание нельзя полагаться. Нет, я глубоко убежден: любой уважающий себя офицер безопасности обязан уметь обращаться с инструментами, которые можно найти на всякой кухне – ножи, шампуры, щеточные щетинки, – все это вы уже наверняка заметили на этом подносе. Однако я слегка грешу против истины, когда говорю о той роковой инъекции, которая ввергнет вас в пучину конвульсий. Этот препарат вы не найдете на всякой кухне. Его получают из грибницы, которая растет в Китае, так что, с определенной долей допущения, можно представить себе кухню, где имеется эта самая эссенция... А теперь наиважнейший вопрос – в какое место направить атаку? Казалось бы, напрашивается ответ – в половые органы. Я уверен, вы по опыту знаете, что здесь может быть достигнут колоссальный болевой эффект, а также весьма любопытный психологический эффект, который рождает в жертве сперва страх, а потом горечь по поводу утери своего мужского качества. Но вряд ли это сильно подействует на вас. Верю, что уже убедил вас, Джеймс: я собираюсь лишить вас не мужского качества, а самой жизни. Да и вся идея атаки на половые органы представляется такой... вульгарной.

Наступила пауза. В ушах Бонда пульсировала кровь. Сун достал из спортивных брюк красную коробку сигарет “Бенсон-энд-Хеджес” и протянул ее Бонду.

– Спасибо, не хочу.

– Вы уверены? Это будет ваша последняя сигарета.

– Я сказал, не хочу. – Бонд почти забыл, как мучил его никотиновый голод. Мысль о том, что эти желтые пальцы вставят сигарету ему в рот, будут заботливо вынимать ее изо рта, чтобы встряхнуть пепел, была просто непереносима.

– Как угодно. – Сун щелкнул отделанной кожей зажигалкой “Ронсон” и выдохнул клуб дыма. – Итак. Куда же? В какой части человеческого тела спрятана его жизнь? Где находится его самая сокровенная точка, его душа, его сущность, его личность?..

К примеру, можно очень плодотворно работать с ногтями. Или, как мы уже обсуждали, с половыми органами. Коленный сустав довольно нейтрален, но даже работая с ним, можно добиться самых неожиданных результатов. Но все это имеет место, так сказать, за пределами личности человека. Человек, конечно, видит, как его потрошат и вместе с болью испытывает от процедуры парализующий ужас. Но все же это происходит на расстоянии. Не внутри человека. – Сун приблизился к креслу, в котором сидел Бонд, и опустился на колени. Теперь он говорил полушепотом. Его горло подрагивало. – Человек живет внутри головы. Именно там находится его душа. И это утверждение истинно и с субъективной, и с объективной точки зрения. Однажды в Корее в моем присутствии – я, правда, не имел к этому прямого отношения – одному американскому пленному выкололи глаза. Случилось самое невероятное. Он прекратил существование. Он умер, хотя по-прежнему был жив. Внутри его черепа ничего не было. Поверьте, это в высшей степени странно.

Итак, Джеймс, я собираюсь проникнуть туда, где находится ваша сущность: внутрь головы. Первое наше сближение произведем через ухо. – Сун встал и подошел к столику. – Я возьму этот шампур и введу его внутрь вашего черепа. – В тусклом свете сверкнула тонкая длинная полоска металла. – Сначала вы не почувствуете ровным счетом ничего. В буквальном смысле – ничего не почувствуете. Барабанная перепонка, которую я собираюсь раздражать, не имеет осязательных рецепторов, только болевые. Поэтому о присутствии шампура вы впервые узнаете лишь тогда, когда... я предоставляю вам самому подыскать подходящее определение для ваших ощущений. Если сможете.

Раздавив каблуком сигарету, Сун посмотрел на Бонда с чем-то вроде сострадания.

– И последнее, Джеймс. Подвал обладает хорошей звукоизоляцией, под нами скала. Пол над нами устлан коврами и одеялами, что еще больше уменьшило слышимость. Испытания показали, что с расстояния в сто ярдов уже практически ничего не слышно. Так что кричите, сколько влезет.

– Бог вас накажет.

– Не накажет, Джеймс. Ему меня не достать, а я вас достану.

Затем энергичной походкой человека, который спешит по какому-то важному делу, полковник Сун подошел к креслу. С необузданной решительностью он своей мощной левой рукой, словно хомутом, обхватил голову Бонда и прижал ее к груди. Бонд изо всех сил дернулся, но безрезультатно. Через несколько мгновений он почувствовал, как в его левую ушную раковину осторожно вводится кончик шампура. Сжав зубы, он ждал.

Боль кольнула внезапно, первый ослепляющий толчок агонии своей губительностью напоминал выстрел из пистолета в упор. Он услышал собственный сдавленный стон. Затем была передышка, во время которой он успел понять, что прекращение боли – куда более тонкое чувственное переживание, чем самые неистовые спазмы любви. И снова боль – взрывами, толчками, пластами, потоками; боль, от которой захлебываешься и которая выжигает; боль нескончаемая, как море или песок пустыни. Новая передышка и новая мысль: больнее уже быть не может. И тут же боль в тысячу крат страшнее. Вдох; и стон. Вдох; и стон. Вдох...

Крик прекратился. Сун почувствовал, что тело Бонда ослабело, и отпустил его. Голова Бонда, из каждой поры которой сочился пот, упала на еле дышавшую грудь.

Сун, словно снисходительный наставник, взъерошил взмокшие волосы Бонда. Потом он резко повернулся, приподнялся на лестнице и с силой толкнул люк. Крышка приоткрылась на несколько дюймов.

Тут же раздался приглушенный голос:

– Слушаю, сэр?

– Спускайтесь вниз. Ломанн.

– Так точно, сэр.

Доктор с черным кожаным чемоданчиком в руке стал спускаться. За ним показались фон Рихтер и Вилли.

– Надеюсь, вы не станете возражать, полковник, если мы поприсутствуем.

– Нисколько, мой дорогой Людвиг. Я ценю вашу заинтересованность. Как видите, для зрителей приготовлены места. Прошу садиться.

– Этот... – Доктор откашлялся и начал снова. – Этот человек без сознания, сэр.

– Рад, что вы разделяете мое мнение. Теперь сядьте и приготовьтесь внимательно наблюдать. Это будет для вас хорошей школой. Если вы и в дальнейшем желаете служить нашему движению, то должны побороть в себе сдерживающие факторы. Учтите это.

Доктор Ломанн поколебался, затем кивнул и занял место на скамье рядом с Вилли.

– Ну, что же вы для нас припасли, Сун? – распевно спросил фон Рихтер. – Мы ожидаем от вас чудес. По общему мнению, Пекин – лидер в этой области.

Польщенный комплиментом, Сун склонил голову на бок, однако, желая оставаться объективным, сказал:

– Во Вьетнаме тоже весьма плодотворно работают. Некоторые сторонники Хо Ши-мина с удивительной для такой сравнительно отсталой страны легкостью овладели этим искусством. Подают большие надежды. Ага...

Он сделал шаг и приподнял голову Бонда за подбородок. Серо-голубые глаза раскрылись, прояснились и вперились в Суна.

– Будьте вы прокляты, Сун, – послышался слабый голос.

– Превосходно. Можно продолжать. Я работаю с его головой, Людвиг, как описывал. Пока он держится неплохо, но это только начало. Вскоре он будет кричать, лишь завидев, что я приближаюсь к нему, чтобы продолжить процедуру... Теперь я предполагаю раздражать септум – перегородку из кости и хряща, которая делит носовую полость. Всем видно? Хорошо.

И вновь боль – сперва не такая невыносимая, как прежде, потом Бонд уже не различал. Он пытался отгородить в сознании место, где не все было бы занято болью, где были бы мысли – прежде, когда он имел дело с палачами, ему удавалось это, и он таким образом сопротивлялся. Однако сейчас боль быстро завоевала все пространство. Единственной мыслью, на которой он смог сосредоточиться, была мысль о том, что он не должен стонать именно в это мгновение. Или в это. Или в это...

Прошло какое-то время, и боль на миг отступила. Он еще существовал где-то. Это было единственным, что он твердо знал. Но должно же быть и что-то еще. Крик. Кричал ли он? Неизвестно. Но в любом случае, старался не кричать.

Разговаривали люди. Сквозь шум, похожий на плеск быстрой реки, он различал отдельные слова. Опасность. Шок. Инъекция. Почувствовал легкий укол в руку, до смешного легкий.

И снова боль. И ничего, кроме боли. Никаких мыслей.

Миновало еще какое-то время, и он пришел в себя. Опять появились мысли. Или, вернее, одна большая мысль, которая заполнила собой все и была всем. Она давила, как невероятно толстое одеяло, обволакивала, как липкая холодная слизь океанского дна. Бонд никогда не испытывал этого чувства прежде, но что оно означает, понял быстро. Это было отчаяние, предощущение агонии, смерти. В сравнении с ним заполнявшая рот и нос кровь, пульсировавшая в голове сумасшедшая боль были пустяками.

Бонд открыл глаза. Оказалось, что видеть он мог довольно сносно. В футе от него находилось лицо Суна. Однако с тех пор, как Бонд видел его в последний раз, в нем произошла какая-то перемена. Оно высохло, кожа на нем стала походить на бумагу из старинных книг, глаза покраснели и опустели, раскрытые губы подрагивали. Дыхание этого человека было поверхностным и шумным, он постоянно сглатывал. Казалось, тиски изнеможения держали его так же плотно, как и Бонда. Это было странно, но не имело значения. Теперь ничего не имело значения.

Кто-то спускался по лестнице. Автоматически, без интереса Бонд поднял глаза. Это была одна из двух девушек, включенных в группу, – брюнетка. Она бросила на Бонда взгляд и быстро отвернулась. Ее тонкие черты лица выражали слабое отвращение и большой страх. Сун медленно выпрямился и повернулся к ней. У нее перехватило дыхание.

– Вы больны, сэр?

– Нет. Нет. Это от моих опытов. Они так действуют. – Голос его тоже изменился. Он стал хриплым и приобрел какую-то монотонность, свойственную ученику, который отвечает зазубренный, но не вполне понятый урок. После продолжительной паузы человек добавил:

– Они вызывают перемены.

– О-о. Что желаете, сэр?

Сун импульсивно указал на Бонда.

– Этот человек... на грани смерти. В течение жизни его величайшее удовольствие составляли любовь и секс. С вашей помощью я собираюсь заставить его сожалеть о том, что он навсегда лишится возможности любить.

Сун говорил это, однако в словах его не было убежденности. Он неловко замолчал, как будто переворачивал в своем сознании страницу. Затем его засушенный голос с напряжением продолжал.

– Чтобы встретить смерть, которую я ему подарю, Джеймс Бонд должен быть в соответствующем расположении духа. На самом дне колодца безысходности, горечи и унижения, которого может только достигнуть человек.

Он умолк. Девушка не сводила с него глаз.

– Что вы желаете, сэр?

– Разденься донага и встань перед ним, – Сун как будто диктовал письмо. – Покажи ему свое тело. Ласкай его возможно сладострастнее.

Девушка по-прежнему смотрела на него, но теперь помимо страха ее лицо выражало гнев и бунт.

– Нет! – Она с трудом подыскивала слова. – Я не могу. Это... плохо.

– Можешь и будешь. Если ты и в дальнейшем желаешь служить нашему движению, то должна побороть в себе сдерживающие факторы. Делай, как я сказал.

– Не буду!

В голосе Суна появились призрачные нотки оживления.

– Если ты не станешь меня слушаться, я прикажу перерезать тебе горло и выкинуть твой труп за борт, как только мы выйдем в море.

В ушах Бонда ревела, шелестела, звенела тишина.

Лицо девушки снова изменилось, и он вдруг, сам еще не Зная почему, насторожился. Наконец Бонд поймал себя на том, что с напряженной сосредоточенностью наблюдает за происходящим.

– О'кей, – девушка в конце концов уступила и беглым взглядом окинула помещение. – Только прошу... не смотрите.

– Не будем, не будем. Ты не должна смущаться. Наш друг Ломанн – доктор, но и он не будет на тебя смотреть.

Ломанн в одиночестве сидел на скамье, кое-как закрыв руками лицо. Перед кем га полу были остатки подчищенной блевотины. Бонд кинул на него короткий взгляд, потом на двух других. Он видел, как девушка, чью стройную фигуру обтягивала бирюзовая блузка с длинными рукавами и зеленые брюки, подошла к столу и остановилась возле него. Видел, как к нему повернулся Сун и стал изучать его лицо. Видел сквозь полуприкрытые веки, как девушка, торопливо оглянувшись через плечо, взяла что-то со стола. Видел, как она обернулась и заговорила.

– У меня есть хорошая идея. Сперва я его поцелую. Потом разденусь.

– Отлично. Ты в этих делах знаешь толк. Что ты будешь делать, меня не касается. Для меня важен только результат.

Бонд видел, как девушка приближалась к нему, ее правая рука двигалась как-то не естественно. Видел, как наклонялось к нему ее лицо. Видел, как в какой-то миг дрожавшие губы полковника Су на исказились от отвращения; видел, как он отвернулся. Видел, как девушка еще раз оглянулась через плечо. Ощутил у своего правого запястья какое-то движение.

Спустя несколько мгновений, он понял значение этого движения – полотенце, прикрутившее к подлокотнику кресла его запястье, было рассечено острым ножом.